Визит в кременчуг

Первый свой отпуск, работая в филармонии, я решил посвятить поездке на родину в Кременчуг. 30 лет я не был в родном городе. Мы с Виктором Чернобаем договорились, что в июне я приеду в Кременчуг, если можно - устроить встречу старых друзей. Жить я буду у кумовьев – Виталия и Валентины Куевда. Я с ними заранее списался, они не возражали. Правда, жили они далековато, в городке нефтяников, на другой стороне Днепра, а все друзья живут в Крюкове.
Заказал билеты на поезд через Харьков. Прямого поезда сейчас нет, отменили. Раньше ходил Новосибирск-Одесса, можно было прямо без пересадки попасть в Кременчуг. Увы, это было во времена Советского Союза, а теперь все государства стали самостийные, каждый устанавливает свои правила. С первыми правилами столкнулся почти сразу после отъезда из Омска. Чтобы попасть в Россию из Омска, надо пересечь границу с Казахстаном, железная дорога идет через Петропавловск-Казахский, опяь граница, паспорта, таможня, заполнение декларации о пересечении границы. Но с Казахстаном было проще, чем потом столкнулся на границе с Украиной, недоезжая Харькова.
Билет я взял купейный, поезд Владивосток-Харьков. Итак, 11 июня 2006 года я сел в вагон поезда. Меня провожали Надя, Ирина и Виталий. Снимал на видео проводы, вокзал.
В купе ехали мужчина и женщина до Киева, а молодой парень армянин – до Одессы. Он был с паспортом армянским, хотя жил и был прописан в Одесской области. Путь был неблизкий, почти трое суток до Харькова. Разговаривали на всякие темы, познакомились. Сейчас, я конечно, никого не помню, но о происшествии с армянином расскажу подробнее.
Тогда разрешалось покидать Украину, как и Россию на срок не более 90 суток без визы. Когда подъезжали к границе с Украиной со стороны Харькова, была пограничная станция Алексеевка. Там был настоящий пограничный, таможенный и паспортный контроль. Когда первыми зашли в вагон таможенники, выяснилось, что у армянина просрочен въезд на Украину. Он был у брата в Чите больше 90 суток, когда это выяснилось, он заметался: Что делать? Дал взятку таможеннику, тот его пропустил. А когда пришли пограничники, то его не пропустили на Украину, высадили и сказали, что он может ехать в свое посольство в Москве, пусть там решают его проблемы. И такая обида стала на душе: раньше во времена Советского Союза можно было ехать куда угодно, никаких виз и погранконтроля не было. А сейчас наделали границ, создали людям только трудности. Дальше до Харькова ехали уже втроем, ехали молча, потрясенные случившимся. Да еще масла в огонь добавил бригадир поезда, он был тоже армянин. Возмущался на своего земляка, почему он не сказал, что у него проблема с таможенной декларацией, он мог сделать новую на границе с Казахстаном. Но, увы, дело было сделано и назад пути нет. Вот такая история.
Поезд в Харьков приехал поздно ночью 14 июня, а на Кременчуг уходил днем. Походил по вокзальной площади, многое изменилось в городе. Позвонил по сотовому телефону друзьям, что я уже в Харькове и скоро поеду на Кременчуг. Было какое-то волнение. Раньше, когда ездил через Харьков в Москву и другие города, всегда кого-нибудь встречал из знакомых кременчужан. А сейчас никого не видно, конечно, столько лет прошло.
Сел в поезд Харьков-Кременчуг, достал видеокамеру, чтобы снимать знакомые места от Полтавы и далее. Проехал Кобеляки, Ганновку, Козельщину, Галещину, Потоки. Зашел в купе молоденький миллиционер, спросил, что я снимаю, я и сказал, что снимаю родные места, тридцать лет не был здесь. Проехали реку Псел, значит Кременчуг уже близко. Пригороды города пролетали мимо: Щемиловка, Чередники. Вот и город. Около 4 часов дня 14 июня 2006 года я ступил на родную землю. Встречает меня Виталий, обнялись, поехали к ним домой.
Дома я увидел Валю в таком виде: на коляске для инвалидов. Что  она сказала: «Не ожидал меня увидеть в таком виде?» Конечно, не ожидал, знал, что болеет давно, операции делали на позвоночнике, Виталий возил ее в Харьков, в Донецк. Но результат был не очень хороший. Я даже прослезился немного, была такая цветущая женщина, и вот увидел я ее такой.
 
Обмылся в ванной, сели поужинали. На второй день я поехал в Крюков, договорились с Виктором Чернобаем, он провел меня по родным местам. Свой поход мы начали от моста. Первой на пути была школа №9, в которой я учился с 1 по 9-й класс. Напротив школы было общежитие вагоностроительного завода, затем здание детского сада (сейчас в нем размещается санэпидстанция), пришли на улицу Кузнечную, улицу нашего детства, юности, где прожили с 1944 года по 1965 годы. Затем зашел в переулок 8 марта. Уже не было нашего дома, не было дома Аникевичей: был пустырь, огороженный бетонным забором, а за ним кто-то начал строить дом из бетонных блоков, да забросил. Потом прошли по ул.Карла Либкнехта мимо детского сада №4, где когда-то работала моя мама, затем клуб им. Котлова И.Ф., городскую баню, парк городской, стадион, дом грудного ребенка. С Виктором сели на маршрутку, он вышел у школы, пошел к сестре Зине, а я поехал через мост к друзьям.
 Вечером пришел внук Юлий с другом Димой, затем Жанна и Ирина, дочери Валентины и Виталия, мои крестницы. Сели ужинать. Выпили по первой рюмочке
вина за встречу, за все хорошее, чтобы не последний раз была такая встреча.

Разговаривали, вспоминали, какие мы были в детстве. Как в фильме «Когда деревья были большими», изменился масштаб видения, расстояния. Раньше казалось такое большое расстояние от милиции до нашего дома, а сейчас немного прошел, и уже у переулка 8 марта.
Монолог Вали, после того, как Виталий ушел на ночное дежурство.
- Были в Осетии, пошли в ресторан, построен в форме головы воина, назывался «Инсбрук»,  работал с вечера и до утра. Пошли мои сестры и я с Виталием, мама была с дочками. Столики были маленькие, но мы поместились. Подошел к нам мужчина военный: «Можно я к вам примощусь», и он сел. Там представление в виде мужского стриптиза, выходит осетин, ножки у него как у балерины, точенные. Танцует на столе, только рюмки звенят, сам курчавый, ноги обтянутые в таких чулках черных. Это такая красотища, глазища черные. А Оля меня толкает: «Да не смотри ты на него, да не смотри». А я глаз не могу отвести. Я такого чуда еще не видела, что красиво, то красиво, что тут такого. Он на нашем столе потанцевал, мы положили на стол деньги, так он на других столах потанцевал, везде собрал деньги, он этим зарабатывает. Когда уже вышли из ресторана, я несла свой редикуль под рукой, было уже темно. Кто-то выдернул у меня сумку, я даже не увидела кто. А Ольга говорит: «Вот видишь, ты на него смотрела, а у них обычай, если на них смотришь, то должен отдать какую-то вещь, вот он у тебя и взял сумку.» А зачем она ему нужна? Вот такой обычай. Там ничего не было, советских три рубля, больше ничего. Я так расстроилась, осталась без сумки, а дядя говорит, да куплю я тебе сумку. На следующий день дядя купил мне сумку. Говорит, выбирай, а я та не, та не. Потом одна мне приглянулась, он понял, что она мне нравится, купил ее.
На следующий день с Виталием поехали в Градижск, на родину моего отца. Сели в автобус от Дома культуры автозавода. Немного проехали, выехали за город, проехали село Песчаное. Я про себя отметил: какие чистые деревни, никакой грязи, мусора, везде проведен газ, это видно по трубам, покрашенных в желтый цвет. Спросил у водителя:
- А Леонид Боня работает еще на автобусе?
- Нет, он уже лет пять как умер.
Мне стало грустно, ведь это мой двоюродный дядя, хоть и младше меня, я о нем писал в начале рассказа.
Проехали деревню Недогарки, Максимовку, подъехали к Градижску. Правда с другой стороны, не с той, с которой я привык ездить раньше. Шли пешкомдо нашей улицы Пушкина, автобус ходит редко. Прошли перешеек, который отделяет залив Днепра от небольшого болотца. Видим в залив заходит мотобот, а перед ним кто-то купается, недалеко лодочная станция. А я говорю, что никогда дед не думал, что будет жить на берегу моря. Здесь ребята стоят на берегу, ловят рыбу.
Послышалось кукование кукушки.
- А Надя говорит, что кукушка кукует только до троицы, а уже троица прошла, а тут, пожалуйста, кукует.
Виталий говорит, что здесь до самой осени кукуют. Вижу, что еще до сих пор цветет бузина, очень дурманящий у нее запах цветов.
Прошли дальше, начались дома. Прошли к одному дому, во дворе видна луковица часовни, кто-то построил себе во дворе. Вышла бабулька, я снимаю на камеру, а она спрашивает:
- Фотографии будут?
- Нет, отвечаю, это только кино.
Потом вышел хозяин дома, спрашиваю у него, долго ли еще идти до улицы Пушкина, я родственник Леонида Бони.
А он отвечает:
- Он то уже умер, жена его тоже умерла, а дочь лежит в психиатрической больнице, дом заброшен, никто там не живет, сад зарос травой.
Идем мы с Виталием уже по улице Пушкина, никого на улице нет. Подходим к дому деда Данила и бабы Марии. Конечно, тут уже другие хозяева, дом под железной крышей, забор сплошной, а дальше за домом из сетки рабица, столбики бетонные. Слева дом Лени, все заросло, ставни открыты, одно стекло разбито, в огороде стоит колонка водоразборная, замотанная тряпками по зимнему варианту.
Походил вокруг, повздыхал. Пошли на автобусную станцию уже по другой дороге. Купили на рынке копченных лещей, повезу домой, угощу своих днепровскими лещами. Когда приехали в Кременчуг подошли к памятнику с мемориальной стеной, где написано, что на этом месте замучено фашистами около 67 тысяч человек, а Виталий добавляет, что это, в основном еврейское население.
Виталий поехал к себе домой, а я поехал на улицу Первомайскую - посмотреть бывший свой дом. Подхожу, смотрю, а в нашей квартире, где было спальня – дверь и надпись «Обувная мастерская». Так же как и в Омске, первые этажи домов распроданы под разные заведения. Во двор уже не заходил, стало тоскливо на душе. Проехал ко Дворцу культуры завода дорожных машин, посмотрел, мозаичное панно на фронтоне здания – сохранилось, только надпись уже по украински – Палац культуры «Кредмаш».
17 июня с Виталием поехали на велосипедах в их сад-огород. Далековато, почти под Потоками. Домик, правда, у него недостроен, забор в два ряда колючая проволока, но никто не ворует. Набрали клубники, подвязали помидоры, пообедали и поехали домой, завтра должна состояться встреча с друзьями детства.
18 июня 2006 года состоялась историческая встреча друзей, проживавших на улице Кузнечной. Встречались в старом доме Жени Задеева. Когда мы с Виктором Чернобаем подошли, то уже во дворе были все Аникевичи – Эмма, Володя, Луиза. Был Леня Рувинский. Смотрим, заходит во двор какой-то человек, еле узнали – это Женя Соколов. Особенно удивился Леня Рувинский, говорит, что у него плохая память на лица с детства, хорошая  память на имена, фамилии, события. Пришли Зина и Володя Чернобаи – брат и сестра Виктора. Женя Задеев, как хозяин, здесь был уже давно, собрались мы к часу дня, к обеду. Каждый принес что-то из еды, девчата стали готовить стол.
Пригласили всех за стол, я говорю, что не ожидал с такой компанией встретиться. Стали разговаривать, балагурить:
Зина – надо быстрее картошечку разложить, пока горячая.
Леня – поторопитесь, а то мороженое растает.
Я начал разливать водочку по рюмочкам, Зина стала раздавать оладьи и говорить Эмме, что ее мама научила делать мусс из ягод. А я говорю, что не только муссы Тамара Васильевна хорошо умела делать, отлично варила варенье, хрустики. Кто наливал вино, кто коньяк.
Эмма говорит:
- Сколько лет прошло, мы рады встрече, что надо отметить, так это то, что все состоялись, выросли, никто не стал хулиганом.
Я говорю, что другие улицы не такие были, как наш угол. Там и воровали, и хулиганили, а наш закуток – все  нормальные ребята и девчата.
Женя спрашивает: «Кто у нас самый старший?», Эмма отвечает –Я. Вот тебе и самое первое слово.
Леня – а дальше, после Эммы, будут все говорить по кругу, вот прикидывайте, сколько рюмок надо будет выпить.
Зина - Ого, мы тогда и не встанем.
Эмма:
- Мы были разные, такие есть и будем, у каждого судьба и жизнь у каждого своя, но наше детство мы не позабыли, и не забудем никогда, за это давайте и выпьем – УРА!!!.
 
Пошли разные разговоры:
Женя Соколов: - Мы не виделись лет тридцать.
Витя Чернобай: - Я уехал отсюда в 1958 году, получается 48 лет, пол-века.
Луиза: - А моя Оксана говорит, что я узнала бы дядю Валеру, хоть она совсем маленькая была.
Зина, подкладывая вареную картошку: - Не было дня, чтобы моя мама не пришла к Тамаре Васильевне, а на улице слышно, Тамара Васильевна печет пирожки. А сейчас никто ни к кому не ходит, да здесь уже и ходить не к кому.
Я: - У нас в Омске не ходят друг к другу, все сидят за железными дверьми.
Луиза: - У нас тоже, я даже не знаю своих соседей. Раньше на улице спали под деревом, никто не боялся.
Валерий: - Володя, помнишь, как мы на плавнях прошли сквозь копну сена, в одних трусах, а потом пошли купаться. Тело так щемило.

Вспомнили Адика Кошеленко, который сейчас живет в Москве, работает в университете Дружбы народов имени Патриса Лумумбы.
Женя: - С Патрисом Лумумбой живет (пошутил).
Я: - Он как поступил в этот университет, так он и остался там.
Леня: - Я как-то посчитал, кто кем стал, сколько професоров с улицы Кузнечной,
сколько кандидатов наук, Женя, Витя.
Витя: - Валера Гуревич, живет в Обнинске, был у меня в гостях в Норильске, а сейчас переговаривался с ним, сказал, что еду на встречу. А Адика Кошеленко видел месяц назад, сказал тоже, он передавал всем привет, написал большую книгу научную, по исследованиям каким-то.
Женя Задеев: - А кого он исследует?
Луиза: - Я помню, он приходил и спрашивает, а где ваш Джульбарс (собака), она его не любила. Помню был какой-то праздник в техникуме, мы его накрасили гримом. Нет, чтобы сначала кремом, а потом гримом.
Женя Соколов: - Может по второй? Все поддержали это предложение.
Витя: - Мой выпускник в Норильске говорил, что не во-время налитая вторая – начисто загубленная первая. Вот так сидим, говорим, а моя жена говорит, что тебе твой выпускник говорил, а, да.

Женя Задеев: - А у нас на работе говорят, что между первой и второй даже пуляне должна пролететь.
Я: - Между первой и второй – перерывчик небольшой. А я помню, Луиза как родилась, так я с ней нянчился и она меня первой встретила, как я с армии приехал. Я приехал с товарищем, ему дальше надо было ехать в Светловодск. Захожу во двор, а она: -Валерка приехал. Я тихонечко зашел в дом, а мама в огороде копается. Переоделся.
Женя Соколов: - Я что хочу сказать два слова.
Витя: - Можно три.
Женя Соколов: - Хорошо, три. Помните вы всю нашу компанию, дружили, уважали друг друга, из всех нас получились хорошие люди, никто не пошел по кривой дорожке. Я хочу предложить выпить за то наше счастливое детство, громко, но так и было.
Леня: - Детство всегда счастливое.  Подняли и выпили.
Женя Задеев: - Помню высказывание одного старика: При Сталине было хорошо или плохо? Он подумал и сказал – хорошо было. А почему? Молодой я был.
Луиза: - Тогда проблемы были у наших родителей, а теперь они у нас. Никто не хапал. Дед Мефодий поймает три рыбины и все, им хватило, никто сетями не ловил.
Леня: - Ловили вершами, ятерями, поставят, никто в чужую не полезет, хотя был голод, голод.
Вспомнили маму Виктора – тетю Галю, она как зайдет к кому, вспомнит юморесочку не украинской мове.
Володя Чернобай: - Тут эти выборы на Украине душу нам травят. Я написал штуку таку:
Паны, шановни депутаты:
Вас люды хочуть запытаты
Колы вже вы, набывши рот,
Про свий згадаете народ.
Людей, бидуючих, мильоны.
А вы, як ти хамелеоны,
Що колир зминують завжды.
Погляньте у сосидню залу,
Де часто творять кучу малу
Десятки злых молодыкив
Так це же рынок для быкив.
Свои ви любыте кишени,
Хапаете, немов скажени,
Чи то завод, чи то земельку.
Коли вже вам розирве пельку
Пора вже миру знаты
Бо неможлыво вже чекаты.
То вы добисуетесь з жиру
Що и возьме народ сокыру.

Витя: - Тут 25 числа Володе было 60.
Эмма: - Та не может быть, ему только 40, больше не даш.
Витя: - Я тут проводил выборы 26 на Украине.
Леня: - Так вот кто виноват!
Витя: - Сочинил одно стихотворение, правда, есть там одно слово ругательное.
Як романтично пахне ковбаса
И помидоры в банках зажарились.
А в пляшеци тыхенько, мов роса
Горилочка домашня притулылась.
И сало, нижно зваблюе тильце
И хлиб пидставыв загорилу спину
Як що ты млиеш, слухаючи це.
Так щож ты, ****ь, не любиш Украину!

Эмма: - Надо любить свою родину, другой Украины у нас нет.
Витя: - Созрел тост за Украину!
Леня: - Валера, за тобой тост.
Я: - Дорогие мои друзья, я считаю себя виновником этого торжества, я вас всех собрал, слышу, что обо мне говорят. Как мрачно пошутил на своем юбилее, ему было 60,  Герман Степанович Титов – на днях рождения и на похоронах говорят одно и тоже, только во втором случае ты этого не слышишь. Я очень рад этой встрече, планировалась эта поездка еще в 1995 году, но состоялась только сейчас, больше собралось, чем я ожидал. Немного расскажу подробности, не все знают, что со мной произошло за этот 31 год, когда я был вне Кременчуга. Конечно, много терниев пришлось пройти, но самое главное, что пробил свой путь сам. Тем более в Омске никаких друзей, знакомых, конечно, не было. Приехал туда, пришел сразу в горком партии, говорю, что я такой-то, такой-то, куда посоветуете пойти работать, чтобы быстро получить жилье. Пришел на один завод, на другой, город в то время был закрытый, оборонка. Смотрят на меня, а вдруг шпион. На все закрытые заводы сразу не брали, я устроился на мебельный комбинат механиком, сразу прописали, 31 января 1975 года я приступил к работе, а в сентябре получил квартиру, двухкомнатную. В августе меня избрали секретарем парткома, три года я проработал, потом ушел на завод в машиностроение. Даже когда на комбинате заходил в ремонтный цех – запах металла меня привлекал, лес тоже хорошо пахнет, но это не мое.
Лёня: - И на какой ты машиностроительный завод пришел? Я Омск хорошо знаю.
Я: - На завод подъемных машин.
Леня: - Я был на Баранова, по точному литью.
Я: - Это авиационная промышленность. А мы относил к общему машиностроению, у нас было три завода общемашевских – наш, «Полет» и электромеханический.
Женя: - И что же вы делали для армии?
Леня: - Общемаш – это ракеты.
Я: - Сейчас это можно сказать – ракетно-космическая техника. Наши ребята обслуживали Дальний Восток, Камчатку и Север. Вот это были наши объекты. Обслуживали атомный подводный флот.
Леня: - Я был на Курилах.
Я: - На Курилах мы не были.
Женя: - Так, каждому по пол-часа, как на защите диплома.
Я: - Предлагали разные должности, я сказал, что хочу быть только конструктором. Уехал из Кременчуга конструктором, хочу снова быть им. Как-то приезжал в Кременчуг проверять режимную службу завода Дормаш. Мы были соисполнители. И так на заводе я проработал 18 лет, потом пошел развал Союза, на оборонке поставили крест. Пришлось уйти в другую отрасль, рядом завод синтетического каучука, работал там начальником охраны.
Пришло время приватизации, все бывшие комсомольские работники стали крутыми ребятами, убрали всех бывших партийных работников, на меня пошли гонения, я вынужден был уйти. Два месяца был без работы, на подъемных машинах мне нашли место, работал пять лет, опять смена руководства, рейдерский захват. Пришел директором казах, образование экономическое – специальность: банкротство предприятий.Сновамесяц без работы.
Леня, смеясь: - Замечательно, довести до банкротства и по дешовке купить.
Я: - Сейчас это как-раз и делается. Ушел директор, главный инженер, главные специалисты, еще ряд работников и я ушел. Они организовали производство гражданских лифтов.
Володя: - Это те, что обрываются?
Я: - Наши не обрываются. Нет, Володя, мы делали лифты для шахт, ребята делали военку, опыт у них огромный под надзором представителей заказчика.
Эмма: - Такое не рассказывайте, а то я боюсь заходить в лифт.
Я: - Это обрывались промышленные, мы такие не делали, только для шахт. Делали для солдат, офицерские лифты, сейчас только гражданские. В общем пришлось вспомнить юность, участие в самодеятельности. Меня пригласили в филармонию на должность ведущего инженера по охране труда. Сейчас работаю в филармонии.
Володя: - Я помню, что ты играл на баяне.
Я: - Было такое, играл на баяне, на домре, а начинал играть на скрипке, потом пианино и баян. Играл на домре в оркестре народных инструментов, руководителем был Кулинский Евгений Семенович.
Леня: - А я у него играл на контрабасе до 1956 года, потом ушел в армию.
Я: - А я с 58 года.
Леня: - Кулинский был у нас мастером в техникуме, потом создал оркестр народных инструментов.
Я: - И так отчитался за свою жизнь.
Эмма: - Хорошо, теперь о семье.
Я: - Семья есть, жена, дочь, внук. Мама умерла три года назад, теща два года, продали их квартиры, купили дочери трехкомнатную. Вот так и живем.
Леня:  - Сколько дочери лет?
Я: - 47.
Леня: - Какой же ты старый, Валера!.
Я: - Внуку 6,5. В этом году пойдет в школу.
Луиза: - Моему внуку уже 17.
Я: - Вы все ранние, это я поздний.
Женя Задеев: - У меня задержка в развитии, отсталый я.
Эмма: - Это небывалый случай.
Я: - Предлагаю тост – за дружбу, за память, за любовь. Ура!!!
Леня: - Валера, ты от скромности не умрешь, в филармонии все такие.
Луиза: - У меня у сына дочь, а дочери – сын, так что полный комплект.
Женя Соколов: - Сколько ты уже в Сибири?
Я: - Если считать, что три года были в эвакуации во время войны, это было в Курганской области, т.е. за Уралом, и сейчас 31, то будет 34 года в Сибири.
Леня: - У нас секретарем парткома был Крижевич на Дормаше.
Я: - Когда я в 1975 году уходил с Дормаша, то был Приймак.
Женя Задеев: - У меня интересная история – меня три раза агитировали в партию. Два раза еще в советское время – я говорил, что недорос, а последний – в перестройку. Патрорг отдела меня агитировал пойти в школу молодого коммуниста. Я согласился, сходил два раза, а там комсомольские деятели сидят полуумные. Меня начали преследовать. Я говорю Васе, что ты меня подвел, я не думал, что там так, я думал философия будет. Вызывают меня в партком. Обычно второй секретарь занимается этим делом – идеологией, женщина. Думаю послать их подальше, неудобно, я уже занялся работой над диссертацией. Я сказал, что непотяну, оказался слаб, к сожалению. Потом пришлось прийти в райком, там тоже женщина, рассказал, что я дебил (всеобщий хохот), мне посочувствовали и все.
Виктор: - Можно по этому поводу два анекдота. Принимают в партию работягу, а тот ни в зуб ногой, ничего не знает. Спрашивают, что ты знаешь про Индию, чем мы торгуем с Индией, ну, что ты пьешь по утрам? Он – неужели рассол. (смех).
И второй: Мужик чем то провинился, надо повоспитывать. Говорят, в партии нельзя курить, пить, с женщинами поаккуратнее, да, да. А если надо будет жизнь отдать, отдашь? Конечно отдам, на хрен мне такая жизнь! (смех).
Леня: - Тоже анекдот. Идут приемные экзамены в МГУ на философский факультет. Принимает профессор парня, что вы можете сказать про нашу страну? Я знал, разволновался, забыл. Не волнуйтесь, спокойнее. Кто такой Ленин? Ой, такая знакомая фамилия! Молодой человек, вы откуда? Я из Шепетовки. Профессор, эх брошу все, уеду в Шепетовку. (смех).
Я: - Когда заканчивал училище №3, сейчас оно №26, на экзамене по истории партии я все рассказал по истории, задали дополнительный вопрос: Какую роль сыграли МТС после отечественной войны? Я что-то замялся, преподаватель, ну ладно иди – пять. Выхожу, а Олег Цмыкало спрашивает: Какой вопрос дополнительно задали? Я сказал. – А сколько поставили? – Пять. Олег: - Значит никакой роли не сыграли. (смех).
Леня: - После техникума я попадаю в армию, там какой-то старшина сверхсрочник ведет политзанятия. Поднимает меня: - Как называется наша страна? Я не могу на такие вопросы отвечать, стою и молчу. - Кто сейчас у нас глава государства? Молчу. Он: - Рувинский, ну ладно, вот он не знает, у него 4 класса, а у тебя техникум. Ну ничего, в армию приходят разные люди, ничего не знают, за три года научим, будете все это знать! Далее, когда я служил, по утрам была химзащита, химтренаж, в противогазах и бегом. Были теоретические занятия, и вот я сдуру, у нас был литовец санинструктор, изучали приборы ПХР (приборы химической разведки), на этих занятиях я сидел вот в такой позе (показывает), чтобы когда я засыпал, руки опускались и я просыпался. Я спрашиваю: -Как расшифровывается ПХР? Пауза, и он говорит – походная химическая раборатория. Я снова: - Погодите, не спешите, я запишу (смех).
Эмма: - Я директор музея, звонят из Полтавы, из управления культуры - Есть ли у вас средства защиты на всякий такой случай, значит, противогазы. Говорю есть. А сколько вас человек? – 41. А сколько противогазов? – 41. Да, а вот у других совсем нет. А какая марка? – ЗРДЖ. Подождите, запишу. А как расшифровывается? – Закрой рот, дыши жопой. (смех). Там пауза, а потом такой хохот.
Леня: - Эмма положила жизнь на музей, до этого не было никакого опыта музейной работы не было.
Виктор: - Анекдот. Маленький городок, церковь, рядом райком партии. Звонит секретарь райкома в церковь: - Дайте нам скамеек для собрания. – А фик вам, никаких скамеек, прошлый раз дали, там вы там такое понаписывали. – А, вам жалко скамеек для партийного собрания, фиг вам дам пионеров в церковный хор (смех). – А, вам жалко пионеров, не дам монахов на коммунистический субботник (смех). – А, вам жалко монахов, не дам комсомольцев на крестный ход (смех). – А, не даш комсомольцев на кресный ход – фиг вам монашек в баню (смех). – Ну, ты батюшка и зарвался, за это можно партбилет положить на стол (всеобщий смех).
Объявили небольшой перерыв в застолье, курящие пошли перекурить. После Володя Чернобай спел под гитару несколько песен. Я удивился его способности играть на гитаре и петь.
Потом взял слово Женя Задеев:
- Наверно, ничего не бывает без родителей, я сколько наблюдал, все развивается постепенно, у нас были наши предки, мы просто следующий этап эволюции, не больше. То, что у них получилось, мы сделали, как будто бы, чуть-чуть лучше. Мы потом выпьем за них. У каждого есть семья, должен быть там мир, любовь и порядок.
Луиза: - Я рада, что вас всех вижу, рада, что приехал Валера, приехал Витя, я вас всех люблю. Что б вы все были живы и здоровы, что б мы еще раз собрались. Выпили.
Леня Рувинский: - Старшее поколение, мы многих не знали, но они оставили свой след. Я из семьи четвертованной: революция, гражданская, лишенство, старшее поколение знает, что это такое, что еще было – голодомором, репресиями сталинскими. Тихо мама на фабрике работала. Была такая фабрика пуговичная в Кременчуге, делали пуговицы из створок мидий. Так вот там делали пуговицы, а мама нашивала их на картонки. Мы всей семьей, и я тоже шили, днем и ночью, иначе план не выполнишь. У меня всегда висел на шее кованый ключ от замка. Мать уходила на работу, приходила на обед, к ее приходу должен быть сварен обед, квартира убрана и пол вымыт. Как это делалось? Я с детства умею готовить, это точно, а такие вещи, как мясо-рыба, я никому не доверяю готовить – ни дома, в компании – это положительно. Что касается пола, то я в последний момент прибегал с пляжа, с рыбалки, быстро выливал ведро воды на пол, растирал, чтобы пол мокрый был, другого выхода не было.
Моя хозяйка, Анна Евгеньевна, тогда все жили замкнуто, боялись своего прошлого, она Смольный институт закончила, потомственная была ленинградка, петербуржска. Иван Иванович ее украл у родителей, они не давали согласия на их брак с каким-то рыбопромышленником. Она рассказывала, как увидела его на тройке белых лошадей, он через второй этаж меня увез. Она меня воспитывала, до революции была земской учительницей, была интеллигентка. Немногие знают, Адика бабушка, Анна Евгеньевна была такая дотошная. Она меня воспитывала, привила любовь к истории, литературе, маме было некогда. Хотя в Кременчуге у нее было самая большая частная библиотека, ей было не до этого. Анна Евгеньевна боялась слова сказать о своем прошлом. Через дорогу жила интеллигентнейшая и внутренне и внешне семья Аникевичей и Крижевичей. Вот Давидка Гуревич, его мама с детства знала – это фанат работы с детьми. Мама с детства его звала –детский ум. Он всегда был с детьми, всегда что-то организовывал, фестивали, потом появилось движение пионервожатых, пока не стал директором.
Женя Задеев: - Конечно, такая хохлушка, как Фрося Павловна, не могла устоять перед ним.
Леня: - Каждый внес свой штрих в нас. Вот скажите, кто-то из наших родителей считал хоть кого из нас не порядочным? Никто.
Зина: - Хоть были и злыднями, но были честные.
Эмма: - Мама утром стирала, днем гладила, чтобы в грязном не ходил.
Леня: - И чтоб эту ораву со здоровыми аппетитами прокормить, шила одеяла. Я прошу выпить за наших родителей.
Потом Володя спел еще несколько песен.
Зина начала читать стихотворение:
Летят века в ночную тьму.
И никогда я не пойму,
Зачем на свете я живу?
Зачем зеленая трава,
Зачем седеет голова.
К чему морщинки у виска,
Зачем щемящая тоска?
Зачем на свете столько зла?
Я б всем насыпала добра.
Во все дворы и закрома,
Ах, если б богом я была.
Зачем шумит морской прибой?
Зачем стареем мы с тобой?
Зачем рвет душу соловей
Над пепелом судьбы моей?
Ах, если б богом я была,
Я б наделила всем добра
И всех от зла уберегла.
Ах, если б богом я была.

Потом думаю, включу телевизор, хоть пять минут посмотрю, а вообще не смотрю по многу. Смотрю фильм такой тяжелый про Афганистан: парня поймали душманы, отрезали руки, ноги, положили на плот, а застава внизу. И он плывет, то придет в сознание, то потеряет, а листья кружатся, кружатся. И он вспоминает, как он с девушкой любимой гулял, обсыпал ее листьями. И в это время она тоже идет по улице, берет в охапку листья, и плачет, плачет. Я под таким впечатлением осталась, что не могла заснуть до утра. А под утро заснула и мне снится, что я в компании (я так хотела научиться играть на гитаре, но не получилось). И так играю на гитаре и пою вальс, что я просыпаюсь и говорю: Дима, Дима, я вальс сочинила, пиши скорей (Жени уже не было). Сочинила во сне такой вальс, назвала – Грустный вальс. Поет:
Милый мой, а у нас уже осень -
Желтый листик кружит над моей головой.
Он напомнил, он напомнил ту осень:
Когда были, любимый, с тобой вдвоем.
Он напомнил, он напомнил ту осень:
Когда были, любимый, с тобою вдвоем.
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Надо  мною кружится.
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Нежным шелком под ноги ложится
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Лечит душу больную.
Желтый лист, желтый лист,
Нежный вальс мы с тобою танцуем.
Мой родной, жду тебя очень, очень
Все ребята давно возвратились домой.
А тебя закружила афганская осень.
Сыплет желтым дождем, сыплет желтым дождем,
Сыплет желтым дождем.
А тебя закружила афганская осень.
Сыплет желтым дождем, сыплет желтым дождем,
Сыплет желтым дождем.
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Надо  мною кружится.
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Нежным шелком под ноги ложится.
Желтый лист, желтый лист, желтый лист
Лечит душу больную.
Желтый лист, желтый лист.
Грустный вальс мы с тобою станцуем.
Грустный вальс мы станцуем.

Появился Адик Ивасенко, ему накладывают закуску.
Эмма: - Я расскажу об Алле Михновской, она в Канаде. В прошлом году приезжала.
Адик: - Какая улица у нас было большая, а теперь такая маленькая?
Я: - Мы все говорили, что с нашей улицы сколько вышло людей, и все состоялись. Ни один же ни бандитом не стал, не уркой, никем.
Виктор поднимает рюмку и говорит, глядя в объектив камеры: - Ирине привет, Виталику привет.
На этом мы разошлись, конечно, все убрали в квартире, ставни закрыли на прогонычи. Пошли по переулку 8 марта, нас встретили соседи, одна пожилая жещина меня даже узнала, это была Еремеева, не помню, как ее звать. Прошли по дамбе, проводили Зину и Виктора, а сами – я, Эмма, Луиза пошли дальше до остановки автобуса, чтобы уехать на ту сторону Днепра. Договорились завтра утром встретиться с Эммой, чтобы пойти на кладбище. Нас должен был повезти ее сын, Жорик, на машине. Он как раз был в Кременчуге, а вообще живет в Киеве.
Так и получилось, мы купили цветы. Приехали. Еле-еле нашел я могилу бабушки, положил цветы, потом пошли дальше, прошли к могиле дяди Жоры Мироненко. А потом уже к мужу Эммы. После этого попрощались и договорились уже встретиться на ж.д. вокзале 21 июня. Оттуда шла маршрутка до Харькова, я билет заказал заранее по телефону.
А оставшиеся пол-дня я посвятил походу на завод дорожных машин. Побывал в родном цехе №6, уже никого из старых работников не было. Мне сказали, что Толя Донченко уже на пенсии. Побывал в СКБ, встретился с коллегой – Питулько Анатолием.
На следующий день был прощальный ужин у Виталия и Валентины. Поблагодарил за гостеприимство, извинился за причиненные неудобства. Пили вино Мускат.
Виталий: - Заводил я виноград мускатный, очень плохо приживается, очень плохо. У всех заядлых виноградарей, практически муската нет. Сколько ни завожу, обязательно он болеет, болеет, болеет.
Я: - У нас выращивают мускат. Конечно, он не такой, как здесь. Я два года выращивал мускат, первый год одна гроздь выросла, на второй – собрал почти ведро. Запах  муската есть, но очень кислый он, солнца и тепла ему маловато. На третий год он у меня сопрел и я перестал им заниматься.
Жанна: - Где вы были, что видели?
Я: - Ходил по набережной до острова Фантазия, по улицам. Не успел скупаться в Днепре. Еще надо тогда две недели быть здесь, чтобы все, все посмотреть. Девчата мои «плачут» в Омске: вода закончилась в саду, которую я заготовил, засуха, все горит. Поэтому надо лететь, так рассчитал.
Жанна: - Понятно.
Виталий: - Ирина, давай бегом, кинокамера снимает, мы тебя предупреждали.
Я: - Кто то, где то будет оказия, приезжайте к нам, адрес есть. Всегда рады, всегда примем.
Виталий: - Отправят меня на заработки, тогда приеду.
Жанна: - Хватит, папа, один раз съездил, и хватит. Этот район такой, помню когда переселялись, был февраль, холодина, снег, слякоть. У меня в центре снежок идет чуть-чуть, сюда приезжаю, настоящая вьюга. Дом стоит на бугре, со всех сторон обдувается.
Валентина: - У нас на девятом этаже аж гудит, думаешь на улице 40 градусов.
Я: - Мама тоже на девятом этаже жила, у нее тоже гудело. Жаловалось: кто-то у меня там завелся, гудит. А там кто то поставил на крыше антенну для дальней связи, натянул провод между домами, ветер гудит в проводах, через крышу передается, дом то панельный.
Жанна: - Я вчера иду поздно, был футбол, страшно, одни мужики на улице. Идут с пивом, кричат, машины сигналят. Думаю, боже, что случилось?. Оказалось Украина выиграла.
Валентина: - Так тож под пивом они. Таких нет, чтобы валялись.
Я: - У меня начинает болеть за футбол, смотрит. А программу «Большие гонки» с таким интересом смотрит. Узнал, что я еду на Украину, спрашивает: - Так ты теперь только за Украину болеешь. А я говорю: и за Украину и за Россию, я ведь в России живу.
Жанна: - Я всегда болею за Россию, там всегда актеры хорошие, спортсмены.
Я: - А какой парень Немов, правильный. На олимпиаде, когда его засудили, зал 12 минут ему аплодировал. Это впервые в истории, что явно не дали первое место.
Жанна: - Постоянно наших спортсменов засуживают. А на Евровидении победили финны, а все считали что Билан, так одна дурочка купила звезду на небе и назвала в его честь. С ума сходят. А вчера включаю телевизор, так эта группа приехала в Киев.
Я: - Это получается уже на эстрада, а клоунада.
Валентина: - Как то была статья про Серова, писали, как девчонки себя унижают, что он спал и с той, и с той. Я уважала Серова, после этой статьи он стал неприятен.
Я: - У артистов другой смысл жизни, другой стиль.
Жанна: - Я читала, что Антонов женится. В честь помолвки подарил своей невесте навороченный автомобиль.
Я: - Вчера побывал часик на своем родном Дормаше. Пропустили, побывал в отделе, в цехе где работал. Вышел на главного конструктора, в отделе остался один Толя Питулько, остальные ушли кто куда, но больше уже умерли. И младшие, и старшие. Некоторые уехали в Израиль. Вчера ездил на кладбище к бабушке.
Валентина: - У него каждый день какие-то мероприятия, то друзья.
Я: - Надо было скупаться в Днепре, но не получилось, холодно. Я три раза переезжал через Днепр по мосту, на пляже единицы людей, купаться холодно.
Виталий: - Давайте все сфотографируемся, надо убрать все бутылки со стола, а то перекрывают все лицо.
Валентина: - Может свет включить?
Я: - Не надо, аппарат со вспышкой.
Виталий: - Внимание, снимаю. Юлий балованый, так он не поместится на фото.
Валентина: - Валерий, ты наливал мускатель, тебе и доливать, бери бутылку.
Ира: - Вчера таке страшне у нас творилось вечером. Кричат. Это футбол. Наши выиграли у Барселоны.
Я: - Помню, в 73 году был в Ереване, играли на кубок СССР «Динамо» Киев и «Арарат» Ереван. Ереван выиграл кубок со счетом 2:1. Что там было: и фейерверки, и пальба.
Валентина: - Давайте выпьем.
Я: - Давайте, чтобы не в последний раз в этой кампании.
Валентина: - С Надей. Я так хотела с ней увидеться, думала, что она тоже приедет.
Ира: - Так даже и ноги в Днепре не помочил?
Я: - Так получилось, значит, еще раз приеду, чтобы все получилось.
Валентина: - С Надюшей. По телефону разговариваю, она говорит, ой так далеко, а я – а ему недалеко.
Я: - Я на подъем легкий. Бывало утром ухожу на работу, днем звоню – я уезжаю в командировку. Надя – так собраться надо, а я – уже собрался, в дипломат полотенце, туалетные вещи положил и поехал.
Жанна: - Вы Близнец, любите путешествовать.
Валентина: - А Юлий у нас Телец. Бычок. Упрямый, упрямый.
Я: - Бабушка Мария называла меня «впэртый цап».
Виталий: - У тебя же 22 мая, а Валя вспомнила 24. Надо же послать телеграмму, а то мало ли что человек подумает.
Я: - Понятно, что хлопоты, можно и забыть, тем более я сам приеду. Я переживал только, получили письмо или нет. Людмиле в Одессу пишу, пишу – ответа нет. Звоню: - Получала письмо, - Нет не получала. Так я и перестал писать и общаться.
Перешел разговор на тему похорон.
Я: - Как говорит мой товарищ из Зенькова, Василий Семенович: Единственное за что можно благодарить эту власть, так это за организацию похорон, только заплати денежку – и все сделают.
Валентина: - Ешь, Валера.
Я, шутя: - Я же фигуру берегу, больше не могу. Вращаюсь между артистами. Хотя в хоре есть дородные тетушки, в возрасте, девчата такие хорошие. Танцоры все худенькие и ребята и девчата. Там другими нельзя быть. Как репетиция, так каждый день по 4 часа, каждый день. А два раза в неделю, еще и концерт. Нагрузка хорошая.
Жанна: - Я несколько дней назад смотрела фильм «Сволочи», так что там делали с детьми из детдомовцев.
Я: - Нет, это все неправда. У нас было опровержение, что такого не было. И в газетах, даже КГБ опровергло это. Это было в Германии, в СС. Даже сам автор сказал, что этого не было, все выдумка. А вот почему он это сделал, ведь это было в Германии, а перенес на нас. Мы то дети войны, знаем как это было, а подрастающее поколение, они же воспринимают так, как показывают, верят в это.
Валентина: - Мы жили во время войны возле аэродрома, как началась бомбежка аэродрома, мама бежит домой, меня схватила и в погреб спрятала. А бежала, юбку порвала.
Я: - У меня есть друг, Женя Соколов, он жил по переулку Новохатского, рассказывает, что бомба упала во двор, она ее прикрыла своим телом и погибла, а он остался живой, сейчас встречались.
Поужинали. Попрощался со всеми, Виталий поехал провожать меня на ж.д. вокзал, оттуда шла маршрутка на Харьков. Потом пришли к вокзалу Эмма и Женя Задеев. Со смешанным чувством я покидал родину. Через трое суток был в Омске.
Что меня поразило, так это чувство, что для меня здесь все чужое, хотя прожил уже 30 лет в Омске, семья здесь. Такие  же чувства на меня нахлынули, когда был в Кременчуге. Там понятно, тридцать лет не был, это естественно, а тут всего две недели прошло, и такое же чувство. Но за два дня прошло и это. Восстановился полностью, работа в саду продолжалась. Вот такой была моя поездка в Кременчуг, на родину детства и юности