Воспоминания 44 или Я в школе

Кажется, я, понемногу, снижаю накал эмоционального потрясения от прикосновения к благословенному, Днепропетровскому (с большой буквы) периоду и буду пытаться, хоть как-то связно, начать его, наконец, вспоминать и описывать. Причем, с огромным удовольствием!

Приехали мы сюда в период весенних каникул, перед последней четвертью моего третьего класса, а Юриного – седьмого. Ну, и, естественно, опять – в школу! Ближайшая, в паре кварталов от нашего дома – пройти вверх по крутейшей Паторжинского, завернуть налево, и по коротенькому, зелёному Гоголевскому бульвару, вывернуть на улицу Шевченко, где, на первом же пересечении, и находилась, на то время, средняя школа №80.

Сейчас там располагается какой-то лицей, думаю, что с математическим уклоном, а школу №80 я обнаружил, на гуглокартах, где-то в совковых новостройках Тополя.

Почему, на мой взгляд, современный лицей может быть математически ориентирован? Да потому, что эта самая, моя боль и радость, восьмидесятка, славилась своими двумя (?) выпускными классами, с жутко математическим уклоном.

Чтобы попасть в этот элитный математический клуб, некоторые предусмотрительные родители старались приткнуть своих, подающих надежды чад – не подающим делать было абсолютно нечего, взяток тогда за отметки и не брали, и не платили – зачем? – заранее, говорю, своих детишек старались определить в эту школу, еще в обычные классы, откуда бдительные наши педагоги и фильтровали будущих гениев.

И эти старшеклассники – математики отнюдь не были, какими-то там, современными ботаниками! Отнюдь! Даже местная, очень жестокая и бескомпромиссная гопота, относилась к нашим математическим отморозкам с некоторым уважением непонимания. Еще бы! Вы бы только видели, что вытворяли эти мускулистые будущие светила «матики» на переменах! Говорят, что это они так снимали свою особую, математическую ломку. Не знаю, но, как раз в мой период, я хорошо запомнил этих крепких и жизнерадостных ребят, сквозь модные клёши брюк которых рельефно и мощно, под ветром, вырисовывались богатырские икры. Здесь, на моих глазах, ковалась крепчайшая основа будущей совковой науки и техники.

Мы с братаном, естественно, и не помышляли ни о чем таком. Изнурять себя за учебниками?! Когда кругом такая интересная жизнь! Да, в своём вы ли уме, дорогие мои граждане?  И, если честно, каких-то особенных математических талантов за нами не наблюдалось, хотя и в хвосте мы с Юрой никогда не плелись.

Не помню точно, третьим «А» или же, «Б», был тот класс, куда, без особого труда, меня пристроила моя матушка. Скорее всего, все-таки, «Б», так мне, почему-то, кажется. Но я прекрасно помню, где он располагался.

В фойе школы посетителя встречала, отнюдь не современная, чуть ли не вооруженная охрана – от кого? - а роскошная, широченная мраморная лестница, которая, сначала, одним рукавом-маршем, плавно поднималась до промежуточной площадки, а потом расходилась на два более узких своих собрата, чтобы вновь слиться в один. Вот, после первого поворота по узкому маршу, налево, пройти немного по коридору, и, уже направо, дверь моего, родного, третьего «Б».

Класс еще ничего не подозревает, а я уже подымаюсь по лестнице, уже завернул на последний, узкий марш с красивенными, ажурными перилами и  оглядываюсь по сторонам.

Сейчас, когда почти всё, что связано с Днепропетровском, вызывает у меня только умиление, радость и светлую, приятную грусть, я не могу, достоверно, припомнить своих тогдашних чувств. Вряд ли меня переполнял восторг при виде всей этой, непривычной, после милой и простой Козелецкой школы, помпезной и величественной красоты нового дома пыток. Скорее, меня всё должно было напрягать и подавлять.

Как-то успокаивал только главный, человеческий фактор – общая, эмоциональная атмосфера была светла и приветлива. Девчонки и мальчишки все куда-то снуют по своим делам, оживлённо и даже весело. К тому же – яркая, днепропетровская весна на дворе! Может, еще поживём?..

Ну, вот и высоченные, белые двери в мой новый класс. Заводят, знакомят, усаживают. Ну, вроде, всё, как у людей – огромные окна несут в комнату простор и свет с уровня второго, очень высокого, этажа.

Люблю, почему-то, находиться на возвышенности. Может, это придаёт душе успокаивающее чувство какой-то дополнительной защищенности, что ли? Мне и сейчас приятно, вдруг, посреди глухо молчащей, до звона в ушах, одинокой моей ночи, на совершенно безлюдных дачных участках, ощущать себя упокоенным на импровизированном ложе, на втором этаже собственноручно выстроенного мною дома. На первом этаже такого чувства нет…

Где меня усадили первый раз, я совершенно не помню. Потом, до появления кабинетной системы в старших классах, я нахожу себя сидящим, то в средней части первого, от двери, ряда, то за первой партой крайнего, у окна.

Почему-то ощущаю себя сейчас расположившимся именно там, у окна, но не впереди, а на третьей, что ли, парте. С кем сижу – тоже не помню. И занятий не помню тоже, зато ярко врезалось, как, на большой перемене, я, наконец, вышел из комнаты и намертво утвердился у входной двери в класс. Не сдвинешь! А ребятам очень, очень хочется, этого диковатого новичка, в толстенных очках, за которыми полощутся огромные, перепуганные глазища, утащить в свою весёлую кутерьму!
 
Сначала они меня всей гурьбой уговаривают, потом даже пытаются оттащить от спасительной двери – и чего, спрашивается, им всем от меня надо? Наконец, Саша Будник - прекрасный, добрый, душа класса – предлагает всем, пока что, махнуть на меня рукой! Как сейчас, звучит в моих ушах его сочувственное и пророческое: «Давайте оставим его в покое! Привыкнет, и станет – как все!». Насчет «как все» - не знаю, не обещаю, но сама идея всем нравится, а мне – еще больше!

Класс, коллектив – очень хорош. Дружные, весёлые, никогда не унывающие школяры. И не заметно еще этого кучкования по интересам, по способностям – всё еще впереди. И весь класс грустит – видите ли, по каким-то там непреодолимым причинам, их любимая учительница, которая властно вела эту золотую голоту с первого класса, почему-то, в эту, последнюю четверть, бросила их на произвол судьбы и на верную погибель… И я даже немного сочувствовал их горю, представляя, как бы я переживал и грустил, если бы нас, вдруг, бросила наша любимая Ольга Семёновна!

Как же, как же я заблуждался! Как я вообще посмел сравнивать эту особу с моим кумиром, моим фетишем и недостижимым образцом учителя, Ольгой Семёновной!

Но всё это впереди. А пока что я, ничего еще не подозревая и не прозревая, потихоньку кряхчу над уроками. Есть некоторые, досадные, затруднения. Ведь в Козельце школа-то была строго с украинским языком обучения и мне, почему-то, очень сложно было привыкнуть, вместо украинской буквы «и» писать, как положено, русскую «ы». Как напишу какой-нибудь диктант или, просто, упражнение, а в нём – сплошные подчеркивания под этими самыми буквами «и»! Ну, что ты будешь делать! Ведь, других же ошибок нет, а вся тетрадь – красная! Но мне почему-то прекрасно запомнилось, какое удовлетворённое чувство победы над собой я ощутил, когда, наконец, сжал в кулачек всю свою маленькую волю, и не дал ни одного шанса этой коварной букве! И вот она, пятёрочка! Мне кажется, что ни одна отличная оценка больше не принесла мне столько спокойной, какой-то, уверенной радости, как эта...

У братана – те же проблемы! Но ему еще хуже – математику в их классе ведёт кошмар и ужас всей школы и её окрестностей, страшно сказать! – сам Изя! Израиль Яковлевич, взлохмаченный, седой, коренастый, вечно перемазанный мелом, ужасно язвительный и требовательный учитель с просто гигантской, да, именно, с гигантской харизмой! Не верите? Ну-ну… Ох и посмотрел бы, полюбовался бы я на вас, как бы вы лепетали что-нибудь математическое, пред его сфинксоподобными, пронизывающими насквозь и с какой-то постоянной, не очень доброй насмешкой, глазами!

И Юра, отличник, постоянный и неизменный экспонат  Козелецкой школьной доски почета, начинает, пред этим монстром, путаться в определениях правил, постоянно вставляя в свою речь «додаты» и «одыниця», вызывая у подобревшего от такой простой и удачной пищи для насмешек, Изи, просто энтузиазм восторга! А Юре – не до смеха… Ох, не до смеха!

«А сейчас к доске пойдёт и всех нас удивит – «одыныця!» - громогласно провозглашает этот двуглазый, всевидящий циклоп и, мой Юра, бодро шествует к доске за своей очередной «твёрдой тройкой». Именно в такой балл, однозначно и навсегда, и, даже, по-своему, уважительно, наш великий и ужасный Изя оценил способности козелецкого отличника. И, поверьте, в его устах, это звучало, как похвала…