Разочарование

Софья Михайловна жила - жила себе спокойно, писала плохие стихи, варила постные супы с овсяной крупой, прибиралась в доме, смотрела скучные сериалы по вечерам, звонила Асе поболтать, ездила на ржавой машине, и тут одна институтская знакомая, бывшая профессорша свела её с ума. Случайно прочитала стихи Софьи Михайловны, повертела в руках увесистую пачку листов, сняла очки, поправила сморщенную на колене юбку и уверенным голосом сказала, что у Софьи Михайловны талант. Настоящий. Большой. Софья Михайловна от удивления сделала смущенное лицо, отмахнулась и притворно захихикала:
- Скажешь тоже, Рита. Какой талан. Так - занятье от скуки. Пустяки.
- Талант, настоящий, большой, - повторила старая знакомая и для наглядности прочитала одно из стихотворений Софьи вслух.

Снег  и  солнце, снова  снег,
То  весны  начало.
Слышит  сердцем  человек –
Поле  зазвучало.

Это к  нам  идет  весна
С  характерным  звоном.
Просыпаюсь  ото  сна
В  зареве  зелёном.

А  вокруг  меня  шумят
Клёны  да  березы,
Птицы  с  севера  летят,
Пляшут в  небе  грозы.

Растворилась  полутьма
В  зарево  рассвета.
Эх,  зима – моя  тюрьма,
А  свобода - лето.

Выйду  в поле  захлебнусь
Солнечной красою.
Вот она  ржаная  Русь
С  русою  косою?

Софья Михайловна прислушалась к звучанию стихов и решила, что в них действительно что-то есть. В них что-то стоящее проглядывает. Стихи прозвучали как настоящие, которые читают со сцены подвыпившие артисты.
Потом Софья Михайловна с Маргаритой Абрамовной пили чай и вспоминали молодость. Молодостью сейчас было то время, когда у них ничего не болело. Когда скверные мысли посещали редко, и будущего было много - много, как неба. Когда хотелось летать, а не искать случайную опору под рукой, когда движешься, тем более, если её нет.
Потом институтская подружка ушла, а Софья Михайловна с волнением принялась перечитывать стихи. Что-то в них исправляла, уточняла, дописывала. И в какой-то момент решила, что эти стихи на самом деле не так уж плохи. Если над ними как следует поработать, то можно даже предложить их для публикации в каком-нибудь солидном журнале.
Ободренная словами подруги, Софья Михайловна написала ещё несколько красивых стихов о природе и чувствах. Потом ещё. Ещё... И тут вдруг ей захотелось популярности. Захотелось славы.  Так захотелось, что прямо мочи нет. Раньше она никогда о славе не думала вовсе, а тут неожиданно слава стала необходимостью, важным критерием бытия. Концентрированным смыслом всего сущего. Мечтой. Потому что Софья Михайловна когда-нибудь умрет, а слава будет жить после её смерти. Люди долго будут вспоминать её стихи... Или не будут? Пока никто этого точно не знает. Но предполагать не возбраняется.

А вот если Ася умрет, то никто о ней даже не вспомнит. Павла Борисовича не станет, Семеновича, который содрал с неё столько денег на даче, теплые туалеты построят везде, - а стихи Софьи Михайловны и тогда будут жить. Звучать с экрана телевизора, по радио, в словах популярных песен в разделе «шансон». 
И какое-то странное чувство проснулось в ней. Как будто она всю прошлую жизнь делала не то, что нужно. Шла не своим путем, осуществляла не свои планы. Даже дружила не с теми людьми, которые были нужны. Ну что может дать ей Ася, эта худая взбалмошная старуха в поношенной шубе, которая трясется над каждым рублем. Что может дать Маргарита Абрамовна, которая ест таблетки горстями.
Софья Михайловна как назло незнакома ни с одним известным поэтом, ни с одним известным писателем. Это невосполнимый пробел в её биографии. Ей даже воспоминания не о чем написать. Среди её знакомых не было ярких личностей. А стихи могут всё изменить. Стихи могут сделать её знаменитой.
Кажется, кто-то из её студентов сейчас заведует издательством в Москве. Кто-то сидит в редакции известного журнала. Надо использовать этот шанс, надо пробовать, спешить. У неё не так много времени впереди, чтобы тратить его впустую.
Вот сейчас она сядет за стол, перепишет свои стихи как следует и отправит по почте… И тут только Софья Михайловна сообразила, что у неё нет ни одного нужного адреса, куда можно отправить стихи. Она уже давно не выписывает ни газет, ни журналов. Скорее всего, ей придется идти в библиотеку имени Лермонтова на Литейном проспекте, чтобы раздобыть что-нибудь...
В общем, через день у Софьи Михайловны всё было готово. И стихи, и нужные адреса редакций московских журналов, и большие конверты без марок, которые принимают на почте после взвешиванья.
Когда она пришла на почту, там, в отделе отправлений была большая очередь. Ей пришлось долго стоять на ногах, но даже из-за этого она не почувствовала усталости. Кто его знает, возможно, она делает сегодня самый важный шаг. Поднимается на одну ступень к вечности, приближается к славе. А на этом пути никакая очередь не страшна.
Посте того как все конверты были отправлены по нужным адресам - для Софьи Михайловны наступило самое тревожное и одновременно томительно-сладкое время.  Сейчас каждый день она просыпалась в предчувствии чего-то важного. Она вставала с постели и шла к окну, чтобы посмотреть на заснеженную улицу. Была середина декабря, дни стояли на редкость морозные, искрящиеся, продуваемые легким северным ветром. Ленинград в это время выглядел привлекательно. На перекрестках весело мигали светофоры. Заснеженные деревья выделялись на фоне серых стен, как новогодние декорации в детском спектакле. Глядя на всё это, Софья Михайловна чувствовала, что может написать что-то новое на зимнюю тему. Что-то высокое и светлое.
И тут как всегда не вовремя позвонила Ася.
- Ты помнишь, чтобы так морозило в декабре? - спросила сходу. - Я прямо на улицу выйти боюсь. Насквозь продувает меня.
- А мне мороз нравится, - ответила Софья, потому что ей сегодня не хотелось соглашаться с Асей. - В морозный день хотя бы солнце светит.
- Светит, - съязвила Ася, - только что толку, если приходится дома сидеть.
- И новый год всё ближе.
- Ближе, только что толку, если это теперь не наш праздник.
- А чей? - удивилась Софья Михайловна.
- Детский... Это праздник для молодых. Для тех, кто может плясать и веселиться. У кого ноги не болят.
- А мы, по-твоему, веселиться не можем уже? - обиделась Софья.
- Можем. Только что толку...
- Не понимаю я тебя...
Своими странными разговорами Ася всегда ставила Софью Михайловну в тупик. Она терялась и знала, что ответить. Не говорить же Асе о том, что она сейчас переживает, может быть, самый ответственный момент. Что она хочет выпустить книгу стихов своих. Хочет прославиться. Что в ней проснулся настоящий поэт. Ася этого не поймет... Раньше стихи писали молодые. Вспыхивали и сгорали на лету. А сейчас поэзия привлекает людей непьющих, которые в возрасте. Проще говоря - пенсионеров. Ася этого тоже не поймет. Плохо это или хорошо Софья Михайловна сама не знает, но что поделаешь, если душа наполнилась светом. Если её каждое утро к столу тянет. Если стихотворные строчки завораживают, как первые цветы.
- И когда эта зима закончится? - проговорила со вздохом Ася.
- В марте закончится, - ответила Софья.
- Знаю, что в марте. Только что толку. До марта ещё надо дожить.
Софью Михайловну так и подмывало сказать, что Ася ничего не  понимает в жизни, что ей нужно найти для себя какое-нибудь увлечение. Тогда время не будет казаться таким тягучим. И настроение улучшится. Но она ничего не сказала, даже не поделилась своими планами относительно славы. Ася этого не поймет. Ей это не знать не нужно.

И правильно сделала, надо сказать. Потому что в конце недели получила из солидного Московского журнала такой ответ, после которого два дня была сама не своя. Ей просто жить не хотелось. Просто хотелось оскорбить кого-нибудь нехорошими словами. 
Какой-то литературный консультант Новогорский  из журнала написал  ей, что её стихи не только беспомощны в художественной части, не только бедны по содержанию, но ещё и несостоятельны в стилистическом плане. В них нет ни одной стоящей метафоры, ни одного яркого образа. 
Казалось бы, после такого ответа Софья Михайловна должна была потерять всякую надежду стать знаменитой. Должна была бросить всё. Забыть... Но у неё была другая натура. Чем больше она переживала эту первую творческую неудачу, тем больше злости в ней копилось. Тем сильнее была потребность добиться своего...
В общем, через какое-то время она решила написать аргументированный ответ этому жалкому литературному консультанту. Доказать ему, что он неправ. Он ошибается. Что её друзья, которые разбираются в поэзии не хуже какого-то там московского писаки, высоко ценят её талант. Что она писать стихи не бросит  ни за что. Это её крест. Это её призвание. Пусть так и знает. И вообще, пусть он идет к чертовой бабушке со своими советами. Она знает себе цену. Она никому не позволит себя унижать. Она села за стол, подвинула к себе чистый лист бумаги. И тут ей на глаза случайно попал зеленоватый листок из редакции. Когда она пробегала глазами текст письма она как-то не обратила внимания на телефон главного редактора, который был в самом верху под красной эмблемой журнала напечатан. «Вот кому нужно позвонить», - тут же решила Софья Михайловна и двинулась в коридор. Дрожащей от злого напряжения рукой набрала нужный номер.
- Алло, - вскоре раздалось в телефонной трубке.
Софья Михайловна не ожидала, что так быстро дозвонится до редакции и  на какое-то время растерялась. С чего начать? Как сформулировать первую фразу.
- Почему вы ничего не говорите? - спросил женский голос на том конце провода.
- Здравствуйте, - взяв себя в руки, начала Софья Михайловна. - Я бы хотела узнать… я бы хотела узнать, почему вы молодых поэтов не печатаете? Да ещё оскорбляете их своими безграмотными отзывами... Знаете ли!
- А вам, сколько лет? - спросила женщина из редакции.
- Семьдесят пять, - скороговоркой ответила Софья Михайловна, не понимая в какой просак может попасть.
- Многовато для молодого поэта, - с иронией проговорила женщина - редактор.
- Но это же в переносном смысле. Молодой. В смысле - начинающий.
- Да хоть в каком.
- А вы.., а вы бы для начала... поинтересовались, с кем говорите.
- Ну и с кем я говорю? - холодно переспросила женщина в трубке.
- С профессором кафедры философии института имени Герцена - Софьей Михайловной Арбатовой. Вот! А ваша отписка...
- Ну и что?
- Как, ну и что! - возмутилась Софья Михайловна, надеясь на некий минимум уважения, к которому привыкла.
- Мне ваше имя ни о чем не говорит, - буднично продолжила редакторша. - А звание профессора вовсе не свидетельствует о наличии большого таланта. Тем более таланта поэтического. Даже не все профессора филологи могут писать хорошие стихи. Я вас уверяю... Займитесь лучше своим делом.

- Каким?
- Пишите, к примеру, критические статьи в газеты... Если вы добьетесь там признания - добро пожаловать к нам журнал. А стихи оставьте молодым.
- Как?! Это же... это...
Софья Михайловна хотела сказать что-то ещё очень важное, но коварная женщина на другом конце провода уже положила трубку.
Откровенно говоря, Софье Михайловне сейчас очень хотелось разбить ненавистный телефон. Наговорить наглой редакторше таких гадостей, чтобы на всю жизнь запомнила этот разговор. Чтобы у неё волосы встали дыбом. Хотелось обозвать её дуррой безмозглой, тупой тварью. Гадиной.  Сказать ей, что она неудачница, что сама, скорее всего, ничего путного не написала за всю свою жизнь. Вот и злится. Вот и  заслоняет дорогу талантливым людям. Не пущает, не дает.
И в это время её позвонила Ася. Спросила буднично:
- У тебя голова не болит?
- Нет, - ответила Софья Михайловна и сразу почувствовала, как её сердце наливается теплом. Вот Ася никогда её не оскорбит, никогда не бросит. Пусть она не так умна, не так талантлива, как другие женщины. Зато у Аси золотая душа. У неё доброе сердце.
- А у меня что-то с утра давление высокое, - продолжила Ася. - Наверное, к перемене погоды.
- Скорее всего, - радостно согласилась Софья.
- Прогуляться надо, наверное.
- Да, - снова  ответила Софья без раздумий.
- Тогда выходи.
- Сейчас, сейчас. Собираюсь уже. Иду, - радостно заговорила Софья, полагая, что ей обязательно нужно развеяться, нужно забыть всё, как страшный сон.