Стоматология, или как рождаются легенды

Стоматология, или как рождаются легенды


Пьеса – автопортрет. Роман.





Действующие лица:

Пролог

Карл Улоф Юнссон – председатель Комитета по вручению               
                Премии Мира в области литературы               
Паава Мякинен – ответственный секретарь Комитета               
Преедик Тамм                Члены Комитета
Приидик Тамм        исполнительные секретари – близнецы                по вручению
                с эстонскими корнями                Премии Мира в
Приидо Тамм                области литературы
Прииду Тамм      

Вильям Турссон     научные консультанты Комитета, профессоры         
Оке Карлссон          словесности               

Стефан Кох        - выездной эксперт Комитета               


Сэр Дэвид Грин – высокопоставленная особа из Англии               
Абоумби   Рашид-ад-Дин - двухголовый олигарх, на одной голове         
                у него куфия , на другой корона,            
                сплетенная из пальмовых ветвей,               
                инкрустированная зубами и когтями            
                хищных животных. Олигарх владеет                Спонсоры и
                нефтяными скважинами и                Покровители
                кемберлитовыми трубками                Комитета
Жора Лейкумович – хороший человек из-под Одессы               
                (так он сам себя рекомендует),               
                миллиардер, в прошлом мелкий               
                спекулянт (фарцовщик)               


Изя Кацберг (он же Джон Смит) – кинорежиссер, мультимиллионер,            
                типичный юдофил               
Тиль Грэйверд  - кинорежиссер, романтик в искусстве                Приглашен-
Александр Преображенски (он же Стёпка Пентюхов из деревни Пуково) –         ные в Коми-
                театральный режиссер, гомосексуалист                тет
                по убеждению               
Инопланетянин – основатель и владелец международного литературного    
                интернет-сайта               








Эпизод III

Стефан Кох
Колтунов Арсений Иванович – врач-стоматолог, писатель, один из кандидатов на Премию
                Мира в области литературы
Лобода Ирина Николаевна – администратор стоматологической клиники "Олимпис", где
                работает Арсений Иванович
Колтунов Федор Иванович – младший брат Арсения Ивановича
Мозолькин Алексис – общий друг Арсения и Фёдора
Лена – возлюбленная Арсения Ивановича,  пациентка клиники "Олимпис"


Эпизод II


Стефан Кох
Колтунов Арсений Иванович
Козаков Ахилл Петрович – главный врач клиники "Олимпис и Ао"
Пилкина Ирма Феодосовна – врач-стоматолог клиники "Олимпис и Ао"
Хвостикова Жанна Михайловна – медсестра, ассистент Ирмы Феодосовны.
Добренькая Евгения Павловна – медсестра, ассистент Ахилла Петровича и Арсения               
                Ивановича
Фурс Калерия Борисовна – администратор клиники "Олимпис и Ао"


Эпизод I


Стефан Кох
Колтунов Арсений Иванович
Ежевикина Варвара Андреевна – пациентка Арсения Ивановича


Эпилог


Карл Улоф Юнссон
Пааво Мякинен
Приидик Тамм
Стефан Кох
Жора Лейкумович
Абоумби Рашид-ад-Дин
Сэр Дэвид Грин
Йоши  Накамура – почетный член Комитета, лауреат Премии Мира в области литературы; общественности больше  известен как писатель Син  или писатель Смерть.










Пролог.

Место действия пролога – небольшой город в Европе. Указать какой именно, не представляется возможным, так как информация тщательно засекречена спецслужбами. В одном из старинных замков этого населенного пункта заседает Комитет по вручению Премии Мира в области литературы. В нашем случае речь пойдет о внеочередном заседании, которое будет посвящено двум крайне актуальным вопросам. О первом мы пока умолчим, а по второму дадим краткие пояснения.
Проблема заключается в следующем: по результатам опроса читателей литературного Интернет-сайта "Страницы России" лучшим писателем уходящего года и четырех предыдущих лет назван Колтунов Арсений Иванович. Причем лидирует он сразу в трех жанрах: "Проза", "Поэзия", "Драматургия". Владельцы сайта направили запрос в Комитет с тем, чтобы Колтунов А.И. был зарегистрирован в качестве кандидата на Премию, как самый необычный современный писатель ультранеоклассического направления.
Получив заявку, Комитет направил официальные письма-запросы сразу в несколько крупнейших литературных объединений России на предмет выяснения статуса "г-на Колтунова". Отовсюду пришли отрицательные ответы с типичными формулировками: "Колтунов Арсений Иванович в нашей организации не состоит"… "не издавался"… "на внутрироссийские премии выдвинут не был"… "его работы особого интереса не представляют" и так далее.
Несмотря на полученную информацию, Комитет все-таки решается на проведение собственного независимого расследования. Для обсуждения деталей и тонкостей предстоящих следственных действий и было созвано внеочередное заседание.

              Сцена представляет собой зал, где проводятся заседания Комитета. Потолок выполнен в виде средневековой карты звездного неба, пол – в виде средневековой политико-географической карты Земли. На "заднике" изображены три эмблемы. Самая крупная – в центре, представляет собой цветок подсолнуха с сердцевиной, разделенной на два сектора: верхний – желтого цвета, нижней – синего или голубого. Справа от подсолнуха подсолнечное семечко, окруженное терновым венцом, слева - Парфенон с двумя надписями: над крышей слово "Chrono", под основанием слово "Kratos" .
В левом углу сцены ближе к зрителям – трибуна, одна половина которой представляет собой изображение Луны, а вторая Солнца.
В правом углу сцены, ближе к зрителям – кафедра с четырьмя креслами. На кафедре надпись "Vanitas vanitatum" , выполненная крупным готическим шрифтом. За кафедрой и креслами стоят стулья, на которых изображены собаки и воробьи.
В правом внутреннем углу сцены – трон, над троном распростер крылья орел с молнией в одной лапе и скипетром в другой.
В глубине зала-сцены, ближе к стене установлена кафедра с тремя креслами и эмблемой в виде золотого яйца, обвитого змеей и покоящегося на мертвых срезанных цветах. На спинке каждого из кресел изображены лисицы с весами на спине.

Зал заседаний начинает постепенно заполняться. Первыми приходят профессоры Вильям Турссон и Оке Карлссон. Они неспешно беседуют.

Профессор Турссон: Как ваша труба?
Профессор Карлссон: Хорошо. Сантехник оказался очень милым и сведущим человеком,
быстро выявил локализацию засора, устранил его и взял совсем небольшую плату.
Профессор Турссон: А вот у меня с внучкой опять проблемы.
Профессор Карлссон: Как?! Опять?!
Профессор Турссон: Да! Она видите ли, не хочет жить в нашей стране, а хочет переехать в
Голландию.
Профессор Карлссон: Зачем?
Профессор Турссон: Чтобы вступить в брак со своей подругой.
Профессор Карлссон: А почему в Голландию?
Профессор Турссон: Там однополые браки официально разрешены. Более того, если в такой семье появится ребенок, то жилье дадут вне очереди.
Профессор Карлссон: А как же он появится?
Профессор Турссон: Можно усыновить или … забыл. Минуту.

Достает телефон, звонит.

Профессор Турссон: Алло. Здравствуй, милая. У тебя все хорошо?.. А я вот хотел уточнить:как называется процедура, в результате которой у вас с Марсель будет baby? Угу. Угу. Понял. Спасибо. Целую. Ждем вас к ужину.

Обращается к профессору Карлссону.

Профессор Турссон (произносит по слогам): Экстра-кор-по-ральное оплодотворение.
Профессор Карлссон: О, Боже!

Пауза.

В зал заседаний поочерёдно заходят исполнительные секретари. Они молча занимают свои места.

Профессор Карлссон (секретарям): Доброе утро, господа.
Профессор Турссон (секретарям): Приветствую.

Секретари кивают в ответ на приветствия, после чего начинают перебирать бумаги, общаясь между собой вполголоса на эстонском языке.

Профессор Турссон (тихо): Крайне невежливо с их стороны.
Профессор Карлссон: Редкие болваны. Но они теперь считаются независимой страной,
более того, частью Европы.
Профессор Турссон: Слышал, что у них полиция устроена по типу "гестапо" или "СС".
Очень лютуют, особенно с русскими, да и своих тоже не жалуют.
Профессор Карлссон: По-моему, они крайне ограничены в умственном смысле.
Профессор Турссон: Кто их знает.

Пауза.

Профессор Турссон: Вы мне лучше скажите: как вам это лингвистическое нововведение?
Профессор Карлссон: Ужас! Когда я объяснялся с сантехником, то дважды перешел на
гекзаметр, трижды ввернул латинский оборот.
Профессор Турссон: Простите, вам речь кто писал?
Профессор Карлссон: По вопросу г-на Колтунова?
Профессор Турссон: Да.

Секретари-близнецы начинают громко браниться между собой, но ссора быстро стихает.

Профессор Карлссон: Стыдно сказать – студенты. (Показывает в сторону секретарей). Им
первым следует перейти на древнегреческий, чтобы не повадно было шуметь.

Профессор Турссон: А мне – внучка. Если бы вы слышали, какое у неё произношение! А
                стиль! Дай ей лиру и получится Гомер! Честное слово, Гомер!

Горестно вздыхает.

Профессор Карлссон: Сочувствую вам.
Профессор Турссон: Спасибо, коллега.

Пауза.

Профессор Карлссон: Однако, г-н Председатель запаздывает.
Профессор Турссон: (смотрит на часы). Ого, мы его ждем целых семь минут! Раньше такого  с ним не случалось. Впрочем … (переходит на шепот). У него (оборачивается, дабы не пропустить момент, когда появится Председатель) появилась новая любовница, американка.

Профессор Карлссон удивленно смотрит на профессора Турссона.

Профессор Турссон: Не удивляйтесь, наш председатель еще тот жеребец. Счета в пяти банках, виллы, яхты, самолет, жена-старуха, детей нет, во всяком случае, официальных, вот и промышляет на стороне, потихоньку.
Профессор Карлссон: Вы-то откуда знаете?
Профессор Турссон: Та американка состояла в интернет-переписке с моей внучкой. Потом
они встретились, пожили немного вместе. А затем Нэнси – ее зовут                Нэнси, только вы никому не говорите, - на одном из праздничных ужинов в королевском дворце познакомилась с секретарем нашего Председателя, а затем и с ним самим.
Профессор Карлссон: А что же Нэнси – и с теми, и с теми?
Профессор Турссон: Видимо, да! Молодежь не так щепетильна в этих вопросах, как мы,
старики.

В зал заседаний заходит Председатель и Ответственный секретарь.

Профессоры и исполнительные секретари встают в знак приветствия, кланяются, при этом профессор Турссон успевает шепнуть профессору Карлссону

Профессор Турссон: Легок на помине.
Профессор Карлссон: Знал бы я его поднаготную раньше, ни за что бы в Комитет не пошел
работать.

Произнеся эти слова, профессор Карлссон ещё раз делает поклон в сторону Председателя.

Председатель: Господа, прошу садиться. Не будем терять время на церемонии.

Все присутствующие занимают свои места.

Председатель (Ответственному Секретарю): Г-н Мякинен, зачитайте имена приглашенных на сегодняшнее заседание.
Ответственный секретарь: Сегодня приглашены следующие лица:
господин Кацберг – кинорежиссер, г-н Преображенски – театральный режиссер, г-н Грэйверд – кинорежиссер, г-н Инопланетянин – его, полагаю, представлять не обязательно, он известен каждому, кто пользуется компьютером. Названных прошу занять свои места.

В зал заседаний поочередно заходят Изя Кацберг, Александр Преображенски, Тиль Грэйверд и г-н Инопланетянин.

Ответственный Секретарь: Также на заседание…
Председатель: Позвольте мне произнести столь Прекрасные Имена.

Ответственный Секретарь почтенно склоняет голову в знак согласия, присаживается.

Председатель: Итак, на заседание приглашены глубоко уважаемые Спонсоры и Покровители нашего Комитета.

Далее голосом глашатая Председатель объявляет имена. Названные люди появляются в зале под звуки фанфар.

Председатель: Сэр Дэвид Грин!

Фанфары. Появляется сэр Дэвид Грин.

Председатель: Господин Абоумби Рашид-Ад-Дин!

Фанфары. Появляется г-н Абоумби Рашид-Ад-Дин.

Председатель: Господин Лейкумович!

Фанфары. Лейкумович протестует буквально с "порога".

Лейкумович: Не надо так грубо – Лейкумович. Мне приятнее, когда про меня говорят Жора.
И зачем эти буржуазные фанфары? Лучше играйте "Семь сорок" или "Тумбалалайку".
Председатель (крайне деликатно): Учтем-с. Теперь, когда все в сборе, заседание прошу
считать открытым.

Фанфары. Яркий свет. Включается подсветка задника с эмблемами, кафедр, кресел, трибуны докладчика.

Слово берет Ответственный Секретарь Пааво Мякинен.

Ответственный Секретарь: Я уполномочен заявить следующие два вопроса для
обсуждения. Вопрос первый: следует ли сегодня и в дальнейшем членам                Комитета и приглашенным на заседания выражать свои мысли посредством
высокого штиля, основанного на поэтических размерах великих эллинов, а также на
древнегреческой и латинской лексике? Вопрос второй: следует ли направить                эксперта Комитета в Россию для уточнения обстоятельств, касающихся жизни и творчества некоего г-на Колтунова, чтобы впоследствии либо принять, либо отклонить кандидатуру г-на Колтунова, как претендента на Премию Мира в области литературы? Прошу проголосовать "за" или "против" по поводу возможности обсуждения заявленных вопросов.

Все, кроме г-на Лейкумовича, поднимают руки.

Ответственный Секретарь: Г-н Лейкумович, разъясните Комитету свою позицию?
Лейкумович: Я-таки не понял: меня позвали, мне дали чашку кофе, я подписал чек на
миллион долларов и еще хотят, чтобы я проголосовал? Почему? Мне это                нужно?
Председатель (скромно): Г-н Лейкумович, мы приняли от вас очередной взнос…
Лейкумович: Пусть так.
Председатель: И нам бы хотелось.
Лейкумович: Я понял, я все понял. Вы хотите рассказать Жоре Лейкумовичу, у которого вся
Одесса в долгах, на что он потратил свои деньги. Рассказывайте, я вам не мешаю, и даже согласен поднять руку.

Жора Лейкумович поднимает руку.
Председатель кивает Ответственному Секретарю.

Ответственный секретарь: Единогласно.

Пауза, во время которой все присутствующие осмысливают слово "единогласно".

Ответственный Секретарь: Теперь, когда повестка дня утверждена, прошу
присутствующих высказываться по первому вопросу.

Поднимает руку Изя Кацберг, но его перебивает Лейкумович.

Лейкумович: Лично мне сказать нечего, но я хочу, чтобы вы знали мою позицию: говорите
как угодно, на каком угодно языке, только делайте дело, не сидите сложа руки. (Задумался и быстро продолжил). И этот ваш Колтунов – не вижу проблемы: если ему нужны деньги, то дайте – они все равно не ваши.

Лейкумовича перебивает Кацберг.

Кацберг (говорит более обстоятельно, чем Лейкумович, но тоже с характерными интонациями и оборотами одессита): Вы мне скажите: у Колтунова сколько детей?
Лейкумович: Причем тут дети?
Кацберг: Сейчас поясню.
Ответственный Секретарь (оглядываясь на Председателя): Хоть Ваш вопрос и не имеет
прямого отношения к первому пункту повестки дня, я отвечу на него: согласно анкетным данным Колтунова, полученным из России, детей у него нет.
Лейкумович: Я же говорил: причем тут дети!?
Кацберг (обращаясь ко всем присутствующим): Вы сами  ответили на свой вопрос. Зачем
Колтунову премия, если у него нет детей? У меня пятеро ребятишек. Я их кормлю, одеваю, вожу в музыкальную школу – четверо играют на скрипочках, и только Веня выбрал барабан. Ну и что: барабан, так барабан, главное – музыка! Поэтому мне, как вы поняли, без денег нельзя. Но зачем они Колтунову? Тем более, он – дантист! Тетя Сара и дядя Давид – миллионеры, и только потому, что делают хорошие зубы.

Вынимает изо рта вставную челюсть.

Кацберг: Вот, посмотрите, отличная работа. Со скидкой челюсти обошлись мне в пять тысяч, но я счастлив.

В монолог г-на Кацберга вмешивается Председатель.

Председатель: Г-н Кацберг, Комитет уважает ваши достижения в области искусства, а также ваш семейный бизнес, но я требую четкого соблюдения регламента. В противном случае вы будете выдворены из зала.
Кацберг: (Потупив глаза, к Председателю): Это геноцид?
Председатель: Нет.
Кацберг: Спасибо.
Лейкумович: Фашизм не пройдет!

Ловит на себе удивленные взгляды присутствующих.

Лейкумович: Молчу, молчу, подчиняюсь силе.
Председатель: Продолжим.

Поднимает руку г-н Карлссон.

Ответственный Секретарь: Слово предоставляется профессору Оке Карлссону.
Профессор Карлссон: Спасибо. В формулировке, предложенной Комитетом, очевидно присутствует ряд неточностей с подменой понятий. Гекзаметр, насколько мне известно, или гексаметр, по-другому, совсем не одно и тоже, что и древнегреческий язык, а, тем более, латынь. Гекзаметр относится к одному из основных стихотворных размеров античного эпоса, представляет собой шестистопный дактиль, в котором на первых стопах дактиль может заменяться спондием; а цезура, рассекающая третью стопу, делит стих на два полустишия, с нисходящим и восходящим ритмом. Отдельно хочу коснуться общепринятой современной классификации видов античного стихосложения.

Слышен дружный храп исполнительных секретарей и олигарха Абоумби.

Профессор Карлссон (в отношении храпа): Поскольку меня перебивают…

Председатель нажимает кнопку, расположенную на ручке своего кресла, после чего с потолка падают мешочки с песком на головы исполнительных секретарей. Они просыпаются. Председатель грозит им пальцем. Один из исполнительных секретарей вскакивает, куда-то убегает, а возвращается уже с чашкой кофе, которую сам же подносит    г-ну Абоумби. Несколько раз всхрапнув, Абоумби просыпается. Возможно, его разбудил запах напитка или, например, кошмарное сновидение. Только просыпается одна из его голов, вторая продолжает тихонько посапывать.

Профессор Карлссон: Я продолжу.
Лейкумович (грубо перебивает профессора): Кому вы всё это рассказываете? Где здесь студенты?
Профессор Карлссон (с достоинством): Считаю своим долгом нести светоч знаний людям.
Лейкумович: Ой! Уморил! Мне пора кушать, а здесь настоящая лекция.
Профессор Карлссон (возмущенно, с негодованием, но интеллигентно): И все-таки я продолжу.
Лейкумович: Не надо продолжать. Если у вас плохо работает желудок, так вы и нас хотите уморить голодом? Или вам нечего кушать? Или вам платят, как сельскому учителю в неурожайный год? Идите домой, познайте жену, почитайте газету, а нас освободите от науки.
Председатель: Г-н Лейкумович…
Лейкумович: Просто Жора.
Председатель: Г-н Лейкумович.
Кацберг: Жора, идите в ж…пу!
Лейкумович: Наконец-таки нашелся хоть один человек, который меня понял. Но, Изенька, Америка плохо на вас повлияла, в Одессе так уже давно не говорят. Еще в Перестройку или до Горбачева могли сказать грубо, но теперь у нас везде культура, мы теперь везде не плюем, у нас даже на водке написано "Крепкое шампанское", чтобы не оскорблять человеческое достоинство. Извинитесь.
Кацберг: Sorry .
Лейкумович: Всегда пожалуйста.

Председатель жестом приглашает профессора Карлссона закончить речь.

Профессор Карлссон: Итак, по поводу классификации. В античном стихосложении выделяют тонико-метрическое стихосложение, силлабо-метрическое и собственно-метрический и ионийско-аттический речитативный и говорной стих. К последней группе относится вышеупомянутый дактилический гекзаметр, известный нам по работам Гомера.
Лейкумович: О, Господи!
Кацберг: Shit!

Олигарх Абоумби опять захрапел на две головы. Сэр Грин начал неприлично громко зевать, а Председатель звонко икнул.

Профессор Карлссон (не обращая внимания на реплики и поведение слушателей): Возможно, Комитет предлагает нам остановиться на приемах эолийского лирического стиха, на так называемой асклепиадовой строфе. Сюда же можно отнести сапфическую строфу, архилохову строфу и так далее.
Председатель (с трудом сдерживая зевоту, к Ответственному секретарю): Господин Мякинен, поскольку разногласия крайне велики, давайте перейдем к Колтунову.
Сэр Дэвид Грин (неожиданно и резко): Нет, давайте закончим с первым вопросом. Хотелось бы услышать, как наши уважаемые научные консультанты практически следуют пожеланиям Комитета.
Профессор Карлссон: В таком, измененном варианте мой доклад только готовится.
Ответственный Секретарь: Тогда послушаем г-на Турссона. Вы не против, сэр Грин?

Сэр Дэвид Грин еле заметно кивает головой.

Профессор Турссон (патетически): О ты, Повелитель всесильный и мудрый,
 Богами поднятый до блеска Олимпа,
 И вы, кто своим  положеньем и славой
 Стяжал эту честь быть сюда приглашенным,
 Внемлите моим увещаньям и просьбам,
 Внемлите слезам седовласого старца:
 Оставьте в мечтаниях ветер желаний,
 Чтоб нам говорить на великой латыни
 И эллинской речи - нетленной, но мертвой.

Пауза. Все удивлены, покорены словами профессора Турссона.

Лейкумович: Ух ты!
Сэр Дэвид Грин: Well, well .
Инопланетянин (громко, раздражительно, властно): У меня через час самолет. Это мой самолет, но он летает по расписанию.
Преображенски (поддакивает): И у меня, и у меня.

Обращается тихо к г-ну Инопланетянину.

Преображенски: Г-н Инопланетянин, скажите им, что я лечу с вами. (Еще тише). В туалет очень хочется… по-большому.
Председатель (повелительно, с трепетом): Мы дослушаем.
Инопланетянин (грубо): Нет! У меня самолет! И я не намерен на него опаздывать.
Председатель (хмуро): Вот значит как.
Лейкумович: В самом деле (указывает на профессора Турссона), если человек страдает избытком ума, пусть страдает в одиночестве, зачем собирать публику?

Профессор Турссон садится на место. Профессор Карлссон пожимает ему руку, как собрату по несчастью.

Профессор Карллсон (тихо): Они хамят, но истина дороже.
Сэр Дэвид Грин (басом, как бы отвечает на вопрос Жоры Лейкумовича): Затем, что Комитет – не балаган, не деревенская ярмарка. Мы – смертные, но Господь даровал нам знание о Себе, вдохнул в нас часть Себя. И не для того он это сделал, чтобы тратить слова на пустяки! Словами надо  приближаться к Создателю, а как приблизиться, если речь любого из присутствующих – сорное поле. Только эллинская…
Лейкумович: Мова. Ха-ха.

Смеется над своей шуткой.

Сэр Дэвид Грин: Только язык эллинов способен приподнять человека над обыденностью.
Профессор Турссон (профессор Карлссону, тихо): Так вот откуда ветер дует.
Профессор Карлссон: Англичане так щепетильны, так  религиозны, им до всего есть дело.
Сэр Дэвид Грин: Поэтому, все тщательно обдумав и взвесив на весах своего классического образования, я предложил внести поправки в законоположение Комитета.
Инопланетянин (Председателю, категорично): Либо мы говорим о Колтунове, либо у меня самолет.
Председатель: Но…

Смотрит на сэра Грина, тот кивает головой.

Председатель: Хорошо. Перенесем слушание по первому вопросу на другой день.

Делает знак Ответственному Секретарю.

Ответственный Секретарь: Кто из господ присутствующих желает высказаться по существу проблемы?
Лейкумович: Какие проблемы? По глазам вижу: вон тот (указывает на Преображенски) сильно в туалет хочет. Отпустите человека.
Преображенски (быстро и манерно): Мое мнение, как театрального режиссера вряд ли заинтересует Комитет. Но скажу: пьесы Колтунова сложны, малосценичны; в них нет иронии и секса. Читать их, может быть, возбуждающе, то есть забавно, однако в театре такое поставить невозможно. Простите, я выйду?

Председатель делает разрешающий жест.
Преображенски, чуть приседая, выбегает из зала.

Ответственный секретарь: Кто еще? Активнее, господа!
Инопланетянин: От себя и своей компании я уже предложил Колтунову партнерство на взаимовыгодных условиях. Мне удобнее работать с одним талантливым человеком, чем с сотней графоманов. Я голосую "за".
Ответственный секретарь: Ваш голос, господин Инопланетянин, принят. Прошу, кто еще?
Кацберг: У Колтунова много хороших сценариев, но он совсем не пишет про евреев. Я был в России, люди там есть, значит, есть и евреи.
Лейкумович: Вы на меня не смотрите, я – одессит. Это две большие разницы.
Кацберг (продолжает): Далее. В текстах Колтунова очень много лирики, подробностей, переживаний. Зачем читателю, тем  более, зрителю такой стресс? И сам автор очевидно страдает алкоголизмом или его последствиями. Премию надо давать порядочным людям, чтобы потом не было стыдно. На свою киностудию я его не возьму, с такими парнями прогоришь в два счета. Мой голос отрицательный.
Ответственный секретарь: Принято.
Лейкумович: Дайте сказать! Я книг Колтунова не читал, но раз вы о нем говорите и даже хотите бесплатно дать ему хорошие деньги, то почему Жора скажет "нет"? "Да" он, конечно, тоже не скажет, зато всегда можно воздержаться.
Ответственный секретарь: Принято.
Лейкумович: Но я могу передумать, если еще дадите кофе и вернете чек.
Ответственный секретарь: Господин Грэйверд, слова за вами.
Грейверд: Кто смотрел мои фильмы, тот наверняка задумывался о смерти. Кто читал книги Колтунова, тот будет думать о смерти всегда… и еще будет думать о любви, о страдании, о покаянии, о счастье. Он – гений или вроде того. Ему известны великие тайны и он мастер их разгадывать. Он – художник, поэт, музыкант. Он – уникален. Неправильно, если премия достанется кому-нибудь другому. Мой положительный ответ – подношение Колтунову, его огромному дарованию.
Ответственный секретарь: Принято. Итак, два голоса "за", один "против", один воздержался.

Ответственный секретарь пребывает в легком замешательстве до тех пор, пока один из исполнительных секретарей не приносит ему три небольших листка бумаги.

Ответственный секретарь (смотрит в листок и на сэра Грина): Угу, еще один "против".

Сэр Грин кивает, дескать, его правильно поняли.

Ответственный секретарь (смотрит на Абоумби): Еще один воздержался. И… очень неразборчиво написано. Это чей почерк?

Исполнительный секретарь что-то шепчет на ухо ответственному секретарю.

Ответственный секретарь: Ясно. Г-н Преображенски не может в настоящий момент объективно оценивать происходящее, поэтому его мнение Комитетом…

Смотрит на Председателя, Председатель делает утвердительный жест.

Ответственный секретарь: …рассматриваться не будет.
Лейкумович (ехидно): Облажался ты, Сашок,
                Надо брать с собой горшок.
Председатель: Г-н Лейкумович, за поведение, недостойное звания Спонсора Комитета, вы лишаетесь права голоса, и ваш голос…
Лейкумович: Тю! Спит с моей племянницей и затыкает мне рот.
Председатель: Что вы себе позволяете!
Профессор Карллсон (профессору Турссону): Ах, вот оно что!
Профессор Турссон (профессору Карлссону): Ничего себе, поворот событий!
Лейкумович: Да, пустяки. Я имел в виду вашу приятельницу Нинку.
Председатель (возмущенно): Нэнси! Она – американская подданная.
Лейкумович (нагло): Ой, не смешите меня, Нинка – американка. Живет за два квартала от Привоза – и уже подданная.
Председатель (вне себя от ярости): Я… я… вызову вас на дуэль!

Ответственный секретарь (скороговоркой): В связи с равным количеством полярных мнений, Комитет постановляет направить выездного эксперта в Россию, сроком на один год для выяснения и уточнения информации непосредственно на месте. Экспертом назначен господин Стефан Кох. Заседание прошу считать закрытым.

В зале – хаос: Лейкумович и Председатель осыпают друг друга оскорблениями; г-н Абоумби отчаянно храпит; сэр Грин громко негодует: исполнительные секретари открыто общаются на эстонском языке.

Кацберг и г-н Грэйверд выходят из зала, навстречу им  выскакивает взлохмаченный и обескураженный г-н Преображенски.

Председатель и Лейкумович устраивают потасовку. Ответственный секретарь пытается их разнять.

Возникает грозная фигура Стефана Коха. Он похож на Командора, каким его принято изображать в театре. Секунду, две длится немая сцена. После чего ералаш продолжается и даже набирает ход.




Эпизод III

          Сцена разделена диагональной перегородкой. В первом "отсеке", расположенном ближе к зрителю, находится стол, за которым что-то пишет женщина в белом халате. Спиной к залу сидит другая женщина; видно, как она беспокойно роется в своей сумочке. В центре перегородки есть дверь, ведущая в медицинский (стоматологический) кабинет. Происходящего в лечебном кабинете не видно, зато оттуда слышен характерный шум бор-машины и звуки музыки.

Пациентка: Кошелек не могу найти. Всегда кладу его в разные места, а потом думаю, что потеряла.
Администратор (женщина в белом халате): Распишитесь, пожалуйста… и здесь тоже… и здесь. Спасибо.
Пациентка: Миллион документов – как в банке. Такие деньги берете, а формальностей больше, чем в обычной поликлинике.
Администратор: Распоряжение начальства.
Пациентка (расплачивается): Дорого мне зубы обошлись. Очень дорого – машина хорошая, если не две. Кстати, начальству вашему не мешало бы о людях подумать: скидка всего десять процентов, смешно!
Администратор: Других скидок у нас не предусмотрено.
Пациентка: Плохо. Мне, например, пятьдесят лет, я инвалид и, между прочим, тридцать лет! на хлебозаводе отработала в горячем цеху. Вы были в горячем цеху?
Администратор: Не была.
Пациентка: Жаль. Сорок градусов выше нуля зимой, а летом вообще подохнуть можно. Смена – двадцать четыре часа! Представляете?!
Администратор: Нет, то есть представляю. Сдачу возьмите, пожалуйста.
Пациентка (широко): Не надо. Купите себе чаю или шоколадку.
Администратор: У нас не принято давать "чаевые" – здесь же лечебное учреждение, а не ресторан.
Пациентка: Пожалуйста. Я как лучше хотела. (Встает, одевается, бубнит). "Чаевые" у них не принято. Конечно, зачем они вам, когда такие суммы за лечение назначаете?
Администратор: У нас очень хорошие доктора.
Пациентка (возвращается на стул): Хорошие, только молодые.
Администратор: Разве это недостаток?
Пациентка: Я вам, как женщина женщине, скажу. Мальчик, который меня лечил…
Администратор: Арсений Иванович.
Пациентка: Ну, да, Сенечка – очень приятный, внимательный, говорит грамотно, объясняет доступно. Я, когда уходила, даже поцеловала его в щечку. Прелесть.

Мечтательно замолкает.

Администратор: Вас записывать или позвоните, сами запишетесь?
Пациентка: Позвоню. Денег накоплю на вторую челюсть и приду. (Встает). До свидания.
Администратор: До свидания.
Пациентка (кричит в сторону кабинета): До свидания, Арсений Иванович. Не слышит. Ну, пошла я.
Администратор (чуть раздражительно, настойчиво): Всего хорошего.
Пациентка: Угу.

Уходит.

Некоторое время администратор клиники "Олимпис" пребывает в одиночестве, занимаясь преимущественно "бумажной" работой. Изредка она отвлекается на телефонные звонки.

Звонит телефон.

Администратор: Алло. Здравствуйте. Клиника "Олимпис". Администратор Ирина.

Далее читает по шпаргалке.

Администратор: Хело. Медикал центер "Олимпус", манагер Ирина. Как и хелп у… у…
Да, это я, Ира. Вы, Моисей Талибович, сами сказали так представляться… Нет, пациентам не нравится, многие трубку бросают, половины не дослушав, или перезванивают по несколько раз… Все ушли, кроме Арсения Ивановича. Выручку сдала Наталье Изюмовне, кроме последней пациентки… Да, деньги и квитанция в  сейфе… На завтра записано три человека к Садко и двадцать три к Колтунову. Нет, не каламбурю. Правда, двадцать три человека получается вместе с повторными… Хорошо, хорошо. А печать когда привезете? Понятно. До свидания.

Кладет трубку.

Администратор (имея ввиду начальника): Жлоб.

Звонит телефон.

Администратор (заученно): Алло. Здравствуйте. Кли… Нет, мама, я сегодня задержусь… Нет, пить не будем… Мама, хватит, я не маленькая. Катя дома? Дай ей трубочку. Алло. Здрав… Ой, Кать, я по-привычке. Как в институте? Ну, в академии, академии…

Звонит второй телефон.

Администратор (первому абоненту): Подожди, у меня второй телефон.

Отвечает на звонок по второму телефону.

Администратор: Алло. Здравствуйте. Клиника "Олимпис". Администратор Ирина. Хело. Манагер Ира… К Колтунову можно записаться только на субботу, на пятнадцать часов. О-кей, записала. Итак, вы назначена на субботу к Колтунову на пятнадцать ноль-ноль. Всего хорошего.

Кладет трубку. Обращается к первому абоненту.

Администратор: Говори, Катя… Я в школе французский изучала, а в институте немецкий, поэтому произношение страдает. Как экзамен сдала?.. А почему не пять?.. Значит плохо учила, не подготовилась… Не надо за меня переживать, за себя переживай. Дай маму… Алло, мам, суп свари пожалуйста. И с собаками погуляй, ладно?

Из медицинского кабинета выходит Арсений Иванович.

Администратор: Все… все… пока.

Кладет трубку.

Администратор: Ты чего там делал?
Арсений Иванович: Ножницы точил.
Администратор: Наточил?
Арсений Иванович: Угу. Вы, Ира, в школе учились?
Администратор: Училась.
Арсений Иванович: А русский язык у вас был?
Администратор: А что?
Арсений Иванович: А то, что правильно говорить "заточил", а не "наточил"! Вот так, дщерь многоглупая.
Администратор: Чего?
Арсений Иванович: Не "чего", а "что". "Дщерь многоглупая" говорю.
Администратор: Как это?
Арсений Иванович: Ну, дура, проще говоря.
Администратор: Нет, мне больше нравится, как ты раньше сказал.

Арсений Иванович присаживается на стул, где до него сидела пациентка.

Арсений Иванович: Зарплату дашь?
Администратор: (Передает доктору деньги и ведомость): Вот, распишись.
Арсений Иванович: А за последнюю тетку посчитала?
Администратор: Тут за всех, кого ты сегодня лечил.
Арсений Иванович (Прячет деньги в карман халата. Задорно-тоскливо): Какие планы на вечер?
Администратор: Мама звонила, ждет ужинать.
Арсений Иванович: Дождется?
Администратор: Пока не знаю. А какие есть варианты?
Арсений Иванович: Водочки выпить и по домам - в семью, на ужин.
Администратор: Сейчас сбегаю.

Накидывает куртку поверх халата.

Арсений Иванович (протягивает деньги): И поесть чего-нибудь купите. Курицу какую-нибудь, шоколадку.
Администратор: Понятно, как обычно.

Уходит.

Арсений Иванович (звонит): Привет, Ленка. Только закончил… Угу, на работе, сейчас уходим… Уже в дверях стою. Ну, завтра и зайдешь. Я тебя люблю. Пока.

Кладет трубку.

Арсений Иванович (миролюбиво): Сука.

Широко распахивается входная дверь, появляются два парня, один из которых приходится родным братом Арсению Ивановичу.

Арсений Иванович: Опаньки, какие люди! Каким ветром?
Друг: Попутным, ликеро-водочным. Здорово, Сенька.
Брат: Салют, братуха!

Здороваются, обнимаются.

Брат: Как обстановка? Где Ирка?
Арсений Иванович: За косорыловкой  в магазин пошла.
Брат: О, сейчас алкаша-червячка заморим.
Друг: Велению нимф и сатиров послушные,
          Будем сейчас пировать в наслажденье…
Брат: У него новая мания: начитался Эсхила или Гомера и стихами заговорил.
Друг: Этим… Как его… метром… забыл слово.
Арсений Иванович: Гекзаметром что ли?
Друг: Очень точно подметил, пинцет.

Далее слагает на ходу.

Друг: О, где та прекрасная дева и быстрая?
          Или она поглотила сама ту бесценную влагу прозрачную?
Брат: Мозолькин, завязывай, надоели твои стихи.
Арсений Иванович: Уже не смешно.
Друг: Простите, плебеи презренные,
Буду в тиши дожидаться
Явления Музы медлительной.
Брат: Захлопни калитку!
Арсений Иванович: Что насчет бабуинов?
Брат: Также как и у тебя – тишина.
Арсений Иванович: У меня не тишина. Я только что Ленке дал отбой.
Друг: Прошу прощения, что вмешиваюсь, но женское общество нам совсем не помешало бы.
Арсений Иванович: Будет тебе сейчас общество.

Появляется администратор Ирина с характерно позвякивающим пакетом.

Администратор: Добрый день, молодые люди. Только вы поздновато пришли, прием уже закончился.
Арсений Иванович: Ира, вы опять не узнали, это мой брат Федя. А это его друг Лёша.
Администратор: Федю узнала.
Друг: Позвольте отрекомендоваться. Студент-отставник Алексис Мозолькин собственной персоной.
Брат: Вот, депутата корчит, сил нет .
Администратор: Очень приятно. Ирина Николаевна. Арсений Иванович, можно вас на два слова.

Уходят вглубь сцены, о чем-то говорят.

Брат: Не в духе Ирка.
Друг: Выгонят?
Брат: Могут, хотя вряд ли.
Друг: Значит прорвемся.

Администратор и Арсений Иванович возвращаются.

Администратор: Значит так, мальчики: вот бутылка водки, у нас есть десять минут – пьем и разбегаемся.
Друг: А что так стремительно? Я, мамаша, хотел вам стихи почитать.
Арсений Иванович (другу): Не хами.
Администратор (в ярости): Мамаша…
Арсений Иванович: Ира, не заводись. (Брату) Разливай.
Брат: Рюмочки помыть?
Арсений Иванович: У нас стаканчики одноразовые. Ира, давайте курицу препарировать.
Администратор: Давайте.

Режет курицу, сопит от усердия. Все остальные смотрят на старания администратора, глотая слюни. Наконец, курица разделана. Администратор раскладывает куски по тарелкам.

Брат (поднимает тост): За стоматологию!
Друг: Поддерживаю. А сколько у вас стоит четыре коронки на передние зубы поставить?
Арсений Иванович: Давай выпьем сначала.

Все собираются выпить, но открывается дверь и входит пациентка.

Пациентка (тараторит): Ой, простите… У вас день рождения, Арсений Иванович? А я зонтик забыла… Представляете?! Только дома вспомнила, да и то благодаря мужу. Он у меня строгий, бережливый. Где, говорит, Антонина Леопольдовна, твой зонтик? Почему в такую погоду голышом ходишь? Ох, будет тебе простуда на старости лет. А я ведь совсем не старая, мне пятьдесят, то есть сорок пять лет! Вот.
Арсений Иванович (указывает на зонтик): Вот ваш зонтик. До свидания.
Пациентка (пятится к двери): До свидания. Всего хорошего. Простите, что отвлекла. Празднуйте на здоровье. (Администратору) Ирочка, до свидания.
Администратор: До свидания.
Пациентка (как будто соглашается со всеми): Угу… угу… угу.

Уходит.

Друг: И много к вам таких ходит?
Арсений Иванович: Через одного.
Друг: Что так?
Администратор: Район у нас особенный.
Арсений Иванович: Я расскажу.
Брат: Мы когда-нибудь выпьем?
Друг: Вздрогнули, медицина!
Администратор: Дай бог не последняя.

Пьют. Закусывают.

Арсений Иванович: Так вот. Изначально в нашем районе построили психо-неврологический диспансер, а рядом санаторий соответствующего профиля. Понятное дело, психов со всего города направляли в наш район для лечения. Но не будут же вечно в психушке кормить, поить за казенный счет! И тогда правительство в целях экономии решило налепить домов, образовать район и расселить бывших пациентов по квартирам.
Брат: Дураков?
Арсений Иванович: Алкоголиков тоже. Поэтому у нас особый контингент лечится.
Администратор (показывает на стеллаж): Мы даже полки специальные выделили под карты шизофреников и прочих умственно не здоровых.
Брат (поднимает тост): За  упырей и бажбанов!
Друг: За бухо сапиенсов.
Арсений Иванович: Говорят, у дураков и пьяниц особый ангел-хранитель?
Друг: А как же! Меня пять раз избивали до полусмерти, а я все равно водку пью. Будем.

Пьют. Закусывают. Некоторое время молчат.

Администратор: Вы женаты, Алексис?
Друг: У меня на женщин аллергия.

Арсений Иванович и его брат смеются.

Администратор: Интересно, каким же образом она проявляется?
Друг (с деланной серьезностью): На третий день совместного проживания возникает желание напиться и переспать с другой женщиной.
Администратор: Удивительно. Вы так молоды…
Брат: Леха, ты ведь еще мальчик! Ты девушек голых только на картинках и в кино видел.
Арсений Иванович: Господа, предлагаю выпить за присутствующую здесь даму.
Брат:    Поддерживаем.          (одновременно)
Друг:    Не вопрос.             
Арсений Иванович: Мужчины пьют стоя.

Все, кроме администратора, встают, чокаются с ней, выпивают, садятся.

Брат: Хорошо пошла.
Друг: В нужное русло.
Администратор (изрядно захмелев): Спасибо, молодые люди. Очень приятно иметь с вами дело. Разрешите произнести ответный тост.

Друг, брат кивками выражают согласие.

Арсений Иванович (в сторону): Понеслась, теперь не остановишь.
Администратор (услышав реплику Арсения Ивановича): Я трезва как никогда! И не надо этих оскорбительных инсинуаций. Федор, Алексис, Арсений, мне очень приятно, что мы познакомились.
Арсений: Мне кажется, мы и раньше были знакомы.

Брат, Друг хихикают.

Администратор: Не перебивайте меня, доктор. Итак. О чем это я? Ах, да! В мире сейчас нестабильная обстановка. Враг близок! Никому нельзя доверять. От меня два мужа ушло… Или ушли… Короче говоря, молодежь, мы, тетки за сорок – не старухи! Нам можно доверять и варить с нами кашу. У нас есть опыт и потенциал! Алексис, пригласите меня на танец. Или вы, Феодор. Вас, доктор, не прошу.
Арсений Иванович: Тетя Ира, сходи покури. Заодно проветрись, а то у тебя язычок за извилины цепляется, ерунду всякую говоришь.
Друг (великодушно): Женщина, я составлю тебе компанию и даже поднесу огоньку.
Администратор: У меня две дочки, две! Но называйте меня девушкой. Заранее спасибо.
Арсений Иванович (раздраженно): Девушка и мальчики, идите курить.
Брат: Брат, не заводись, не читай ботанику .

Открывается входная дверь. Все поворачиваются. Входит красивая, белокурая девушка.

Администратор: А, Леночка, вы к Арсению?
Друг (девушке): Меня зовут Алексис. Могу ли я узнать ваше имя?

Девушка молчит, сердито смотрит на Арсения Ивановича.

Администратор: Ребятки, пойдемте, им надо поговорить.
Друг: А я так мечтал познакомиться.
Брат: Давайте с собой на улицу бутылку возьмем, вдруг они долго будут общаться.
Администратор: Я возьму.

Администратор забирает бутылку со стола. Неодобрительно, но смиренно смотрит на Арсения Ивановича, и его девушку. Уходит вместе с Другом и Братом.

Лена (ехидно): Наверное, милый, ты устал? Пациентов, наверное, было очень много? А что мне приходиться врать мужу и маме тебе все равно? Ты даже не поцеловал меня!

Арсений Иванович целует Лену.

Арсений Иванович: Здравствуй, любимая.
Лена: Слава Богу, хоть поздоровался. (Брезгливо морщится, уловив запах спиртного от Арсения Ивановича). Много выпил?
Арсений Иванович: Нет.
Лена: Пахнет так, как будто ты неделю в запое.
Арсений Иванович: Это курица.
Лена: Курица хмурится.
Арсений Иванович (укоризненно): Лена.
Лена: Что, Лена? Ты шикарный доктор, пишешь стихи, встречаешься со мной, но ты алкоголик! Я не буду разводиться, я не буду рожать от тебя. Я буду просто использовать тебя, (подчеркивает) как любовника. Дверь закрой. На ключ!
Арсений Иванович: Там же холодно.
Лена: У них с собой полно водки – согреются.
Арсений Иванович: Пожалуйста, не надо, не сейчас.
Лена: Нет! Надо! Именно сейчас, а не завтра, не через неделю, не через месяц, как ты привык. Всегда пытаешься избавиться от меня – не выйдет. Я твоя! Я хочу тебя!

Закрывает дверь, но не запирает её.

Арсений Иванович: Пойдем лучше в кабинет.

Появляется Алексис.

Друг: Можно?
Лена: Можно. Мы будем в той комнате. Арсений Иванович, пойдем.
Друг: Не вопрос.

Появляются Администратор, Брат.

Лена: И вы, пожалуйста, тоже нас не беспокойте.

Берет Арсения за руку, уходит с ним в кабинет. Показательно громко щелкает дверной замок.

Друг (Администратору): И часто так?
Администратор (зло): Со мной не часто, я с этой белобрысой каждый вечер, если только она от мужа сбежит. Сука!
Брат: У нее кажется ребенок маленький?
Администратор: С коляской здесь постоянно крутится.
Друг: Любовь?
Администратор: У него ко всем любовь. Кобель!
Брат (администратору): Закрой рот, кишки простудишь, лосиха.
Администратор: Какая я тебе лосиха, сопляк!
Брат: Чего? Ты кого сопляком назвала, бублик?

Хватает администратора за "грудки".

Брат: Сейчас афишу  порву!
Друг (разнимает ссорящихся): Тише, тише! Дайте людям позаниматься любовью… Ну, Федька, отцепись от нее. Наливай.
Администратор: Я сама налью. (Брату) Наблатыкался, слова по-русски сказать не может.

Пьют не чокаясь. Молчат. Из соседнего кабинета слышны стоны, вздохи, всхлипы.

Брат: Это студенческий фольклор.
Друг (в сторону кабинета): Во, зверствуют!
Администратор (мирно): Выпьем, Федюнчик. Только ответь без фольклора.
Брат: Плеснешь, то есть нальешь – выпьем.

Пьют. Молчат. Тихо и в соседнем кабинете. Только музыка оживляет "немую" сцену.

Друг: Быстро он ее, я бы дольше провозился.
Брат: Повозись с Ириной Николаевной.
Администратор (мирно): Шли бы вы домой, студенты.
Брат (ласкается к администратору): Ладно, ладно, я погорячился. Не сердись.

Радио заиграло особенно приятную танцевальную композицию.

Алексис (галантно): Разрешите пригласить.

Танцует с Администратором. В один из моментов танца Администратор долго и страстно целует Алексиса.

Брат (ехидно): Еще одни любовнички вылупились.

Из кабинета выходят Лена и Арсений Иванович.

Лена (удовлетворенно): Я выпью с вами, только мне, пожалуйста, разбавьте водку соком.

Администратор делает недовольное лицо. Друг ухаживает за Леной.

Лена: Мерси, юноша.

Пьет. Целует Арсения Ивановича, накидывает шубку. Произносит, стоя в дверях:

Лена: Надеюсь, Сеня, вы скоро закончите праздновать и пойдете домой. Проводи меня. Всем гуд бай, аревуар, ауфидерзейн.

Арсений выходит вслед за Леной.

Администратор: Видели? Как теленок за ней ходит. Вы, Алексис, бесподобно целуетесь. Я вас хочу.

Друг широко улыбается.

Администратор: Но не сегодня.
Друг: А почему же не сегодня? Я готов расстаться с девственностью.
Администратор: Я не готова.
Брат: Тогда наливайте, мэм. Выпить-то позволите?
Администратор: Позволю. Только имейте ввиду – это последняя. "Стоматология" закрывается. Идите все к черту.

Входит Арсений Иванович.

Друг: Слушайте, только мы соберемся выпить, как обязательно кто-нибудь приходит.
Арсений Иванович: Мне налили?
Брат: Сеня, объясни, почему после Ленки ты всегда напиваешься?
Арсений Иванович: Потому что я люблю ее, но она мне надоела.
Друг: У тебя тоже аллергия. Выпьем.

Пьют. Молчат.

Арсений Иванович (сердито и по-взрослому): Пацаны, марш домой! Нам с Ириной Николаевной необходимо пообщаться.
Брат: Мы тоже хотим пообщаться.
Арсений Иванович: Уходите!
Администратор: Берите бутылку и…
Друг: Ах, как не тактично.

Далее говорит стихами.


Друг: Но, подчиняясь насилию, я умолкаю,
Лишь просьбу имею одну, но весьма дерзновенную:
Денег на водку дадите? Ибо бутылкой одной
Чрево студента едва ли зальешь и насытишь.
Арсений Иванович: Вот деньги, вот закуска. Исчезайте.
Брат: Вы тут не очень резвитесь.
Арсений Иванович: Идите, идите.
Друг (администратору): Позвольте-с ручку, мадам, то есть не мадам, я сударыня. Ваш поцелуй я не забуду.

Декламирует.

Друг: В тот миг бесподобный, прекрасный
          Я жар ощутил и могучее чресло…

Арсений Иванович не дает ему закончить и, практически, выталкивает на улицу.
Дверь, после ухода Брата и Друга, закрывают на замок и щеколду.

Администратор: Как же мне надоели твои друзья и твои бабы.
Арсений Иванович: Они мне самому надоели, видеть их не хочу.
Администратор: Видеть не хочешь, а пьешь с ними, спишь. Ты Ленке своей объясни, что здесь не бордель, что здесь порядочные люди работают.
Арсений Иванович: …и живут.
Администратор: Да, и живут! А когда мне домой ехать, если каждый день пьянки, гулянки, эротика?
Арсений Иванович: Можно подумать, ты не пьешь, ты не гуляешь, прямо-таки девочка-ангел, того и гляди крылышки раскроет, нимб засветит и полетит.
Администратор: Летала уже. Помнишь, меня неделю на работе не было?
Арсений Иванович: Ну?
Администратор: Ну и ничего!
Арсений Иванович: Договаривай, раз уж начала.
Администратор: Лучше выпьем.

Разливают спиртное по стаканчикам, пьют.

Арсений Иванович: За что?
Администратор (мирно): За тебя, Гнус.

Арсений Иванович смеется.

Администратор (продолжает): Как же ты в профиль похож на гнуса – вылитое насекомое.
Арсений Иванович: Да, ладно уж, сравнила.
Администратор (пьяно): Сравнила! Очень удачное сравнение.

Пьет.

Администратор (морщится): Фу, до чего же горькая водка.
Арсений Иванович: Сахар на столе.

Слышен стук в дверь, крики: "Эй, открывайте! Дед Мороз пришел и Снегурочку привел!"

Администратор (узнает голоса Друга и Брата): Не открывай. Мы им водки дали, денег дали, пусть проваливают.
Арсений Иванович: Брат все-таки.
Администратор: Сеня, прошу тебя, ну их в ж…пу, не открывай.

Крики с улицы: "Кто хочет водочки, пусть откроет створочки".

Арсений Иванович: Я боюсь, как бы они окно не выбили или дверь не вынесли.
Администратор: Куда там! Уйдут через пять минут.

Стуки в окно, в дверь продолжаются в течение нескольких минут.
Затем наступает тишина, нарушаемая работой радио.

Администратор: Сняли осаду герои.
Арсений Иванович: Отметим?

Администратор кивает в знак согласия, пьют.

Арсений Иванович (захмелев): Вот меня беспокоит один вопрос.
Администратор: Ну?
Арсений Иванович: Как медицина может быть платной?
Администратор: За деньги.
Арсений Иванович: Я не об этом. Вот, на прошлой неделе мужик ко мне приходил (Администратору) Тебя не было, ты брала отгул. (Продолжает говорить)  Понимаешь, у него пол-лица раздуто, кожа синюшная, лимфоузлы, как теннисные мячики, температура. Боль такая, что несколько дней мужик не ел, не спал. Смотрит на меня и первым делом спрашивает: "А сколько будет стоить лечение?" Почему, почему люди должны так унижаться? Ни болеть, ни умирать, ничего нельзя бесплатно!
Администратор: Разделяю ваше мнение, доктор.
Арсений Иванович: Это дикость, варварство, жестокость, но иначе нельзя. Иначе очереди, хамство, вымогательство. Дай, пациент, денег и все тут! За что угодно: хоть за рецепт, хоть за укол, хоть за то, что пять минут в кабинете был, на доктора смотрел. (Исступленно кричит). Только дай! дай! дай!
Администратор: Капитализм.
Арсений Иванович: Х…ня это, а не капитализм. При капитализме есть страховка, есть счет в банке, есть социальные гарантии, а у нас ни хрена нету. Раз пришел лечиться, значит при деньгах. Но, может быть, человек  нам последнее несет и верит, дескать, если платно, то хорошо, надежно.

Наклоняется к администратору, доверительно.

Арсений Иванович: У половины врачей дипломы купленные, сертификаты липовые. В Москве такие орлы работают, даже русского языка не знают. Приезжих или на стройку берут, или зубы лечить.
Администратор: Я извиняюсь, но во рту пересохло.
Арсений Иванович: Наливай, подруга, наливай.
Администратор: На брудершафт?
Арсений Иванович: Давай. Люблю тебя, уважаю.
Администратор: Сеня, и я тебя люблю… жизнь так не люблю, как тебя.

                Пьют. Целуются.

Администратор встает на колени и недвусмысленно кладет голову на бедро Арсения Ивановича.

Арсений Иванович: Я тебе о серьезном, а ты.
Администратор: Выключайте свет, доктор.
Арсений Иванович: Ты, как вампир, на свету боишься?

Выключается свет. Музыка.

…………..

Свет загорается вновь. На сцене Стефан Кох и Ирина Лобода.
Они сидят на стульях, между ними происходит серьезный разговор.

Стефан Кох: Я предлагаю вам ответить на несколько вопросов. Они будут появляться на мониторе, расположенном справа от вас; камеру вы не увидите. (Пауза). И еще: вот диск, на нем записана книга Колтунова "Автопортрет". Это аудиокнига. Мы дарим ее вам вместе с автографом Арсения Ивановича. Спасибо, что встретились со мной.


Стефан Кох уходит вглубь сцены. Свет уменьшается. Ирина Лобода смотрит отрешенно. Начинает говорить.

 Ирина Лобода: Не смотрите на меня, когда я буду пить.

Пьет коньяк из маленькой бутылки.

Ирина Лобода (продолжает): Выключите камеру! Вы что, пьяных женщин никогда не видели? И у меня будет к вам просьба: подарите мне еще одну бутылку такого вкусного коньяка.

Рассматривает бутылку.

Ирина Лобода: Я не очень сильна в английском, но, видимо, это выдержанный коньяк. Ну да, вот: выдержан не менее двенадцати лет. Здорово. Очень вкусно! По-русски! А вот Сеня больше всего на свете любит или любил (не знаю, пьет он сейчас или нет) виски. Возьмет бутылку, этикетку изучит, хотя ни фига по-английски не знал, откроет крышечку и понюхает. Раз, два понюхает, разными ноздрями. Я ему говорю: "Сеня, всю бутылку вынюхаешь, пить будет нечего", а он и усом не ведет – балдеет. Он-то балдеет, а я вам про него байки рассказываю. Вы бы лучше спросили, как я живу, как жили мои родители, почему мои дети в этой поганой стране никак устроиться не могут. Но вам не интересно, как живут русские люди. А если хотя бы одну жизнь целиком узнаете "от" и "до" – десять премий тому человеку дадите. И еще  одиннадцатую – за то, что рассказал вам.
*
Ирина Лобода (продолжает): Вообще-то я не хочу говорить о нем. Чем он мне нравился? Он – романтик и человек без принципов. Пил со мной, спал, молодых девчонок при мне кадрил, впрочем, я сама ему помогала. Бил меня, синяк как-то поставил на пол-лица, нос сломал. Я ему отомстила: шибанула пустой бутылкой по затылку, до крови, до сотрясения. Так мы и расстались.

*
Ирина Лобода (продолжает): Почему, почему? Потому что влюбиться в сорок пять лет в мальчика – это счастье. Я терпела его ни за то, что он разрешал себя любить, а за то, что я сама любила. Понимаете, сама! Он был моим последним любовником, последней мечтой, последней надеждой. Он два месяца был отцом моего ребенка.

Пьет коньяк.

Ирина Лобода (продолжает): Наше общение продолжалось два года. За это время Сеня женился, развелся, переспал с кучей девок, по большей части, пациенток. Все девки наивные дуры, кроме одной – она тварь! Он подарил ей очень дорогое украшение с бриллиантами и изумрудами, да еще советовался со мной, мол, хорош ли подарок, не оскорбит ли ее красоту. Тьфу, вспоминать противно. Мне он ничего не дарил. И я ему ничего не дарила.
*
Ирина Лобода: На тот момент он жил с родителями в обычной квартире, ничего особенного. Первый этаж, две комнаты, сыро, пахнет книгами. Книг очень много. В "большой" комнате – пианино. Сеня пытался мне что-то изобразить, но плохо попадал по клавишам. Еще он показал мне свою заветную папку со стихами. Стихи так себе, а папка хорошая. Черная, кожаная, на молнии. Я прочитала только несколько стихотворений. Одно зацепило.

Декламирует очень заунывным голосом.

Ирина Лобода:                Помнишь, весной мы сажали цветы?
Как это было красиво:
Нежные пальцы и теплой земли
Сочно-зелёные силы.

Звезды сирени и наша звезда
Крепко держались друг друга,
Жизнью дышали сердца и глаза –
Вот буревестник недуга.

Всё изменилось, а я не пойму:
Бархатцев рыжих тропинки
Мне говорят, ты была наяву,
А от тебя ни пылинки.

Как получилось, что только букет
Светло-осеннего горя
Есть на земле…

Плачет, всхлипывает.

                …а тебя больше нет,
Счастье мое золотое.

Пьет. Успокаивается.

Ирина Лобода: Столько лет прошло, а до сих пор помню. Это он написал, когда с первой женой расстался. Говорит, в мае сажали на даче бархатцы, а в сентябре уже разбежались.
*
Ирина Лобода (продолжает): Это Сеня – гениальный писатель!? Не смешите меня. Он не дурак, врач хороший. Впрочем. (Пауза). Да, в России гения без водки не бывает. Хоть в молодости, но пьет. Страшно пьет, жутко, дико, запойно, как потом пишет.
*
Ирина Лобода (продолжает): Хочу ослепнуть, как мой отец. Только умирать не хочу, детей очень жалко… Жизнь налаживается: возле меня сейчас крутится один кобелек, принюхивается, ластится. Только он никогда ничего не получит – я все отдала вашему Колтунову. Да и не было у меня ничего, разве что грудь большая, да флакончик хороших духов.
*
Ирина Лобода, ответив на предложенные вопросы, смотрит на диск с аудиокнигой.

Ирина Лобода: Поставьте. У меня нет дома проигрывателя.

Появляется оператор, он устанавливает диск.

Ирина Лобода: Пульт дайте, буду перематывать, если не понравится.

Оператор передает Ирине пульт дистанционного управления.

Пауза. Голос Арсения Ивановича Колтунова.

Сценическое замечание: Чтобы зрителю не было скучно, рассказ Арсения Ивановича можно сопровождать визуальным рядом в виде мультфильма или отдельных картинок, проецируемых на экран-задник.
…………..

Выдержки из аудиокниги "Автопортрет"

Голос Арсения Ивановича: Повесть, которую вы начали слушать, называется "Автопортрет". Обычно в качестве носителя информации я использую бумагу. Но одно современное издательство предложило мне поучаствовать в эксперименте, и не записать книгу, а продиктовать ее, максимально импровизируя по ходу работы. Я сомневался: стоит ли тратить время и значительные денежные средства на многочасовые монологи в студии звукозаписи; оправдаются ли затраты на, по сути дела, просто разговоры, необработанные литературно, без четкой стилистики и хронографии.
Мои колебания были не долгими. Два аргумента убедили меня совершенно и бесповоротно. Во-первых, интересно проследить связь мысли и слова, услышать и мысленно увидеть, как и из чего рождается художественное произведение. Во-вторых, физический голос писателя, его интонации, темпы, мелодические оттенки любопытны всякому, кто хочет понять автора глубже, кто хочет за толщей искусства разглядеть реального человека, а не холодный, культовый образ. И еще…
Ирина Лобода: Хватит. Дальше.

Переходит на другую дорожку.

Голос Арсения Ивановича (продолжает рассказ): Из детской поликлиники меня уволили "по  собственному желанию". Но, на самом деле, это было не собственное желание, а грубое волеизъявление начальства. Им, видите ли, не нравилось, что я беру с пациентов некоторую дополнительную плату, оказывая при этом услуги более высокого качества, чем это принято в обычной практике. "Настучали" на меня мои менее предприимчивые коллеги, изложив в письменном виде на имя заведующей отделения свои претензии. Та передала бумагу заместителю главного врача. От нее про мои трудовые подвиги стало известно уже самому высокому начальству.
      Несколько слов о заместителе главного врача. Это была широченная тетка с красным, лакированным от пота лицом. Лицо ее приобрело такой оттенок в результате неумеренного потребления водки и пирожков с разными начинками: от капустной, до мясорыбной.
     Водочку и сдобу начальница кушала исключительно в нашем "детстве", пока мы, врачи и медсестры оказывали стоматологическую помощь малолетнему населению. Откушав, Crand Madam давала слово подчиненным и те, перебивая друг друга, жаловались на все и вся, в том числе и на меня.
     В одно прекрасное утро я оказался "на ковре" у главного врача. Мне думалось, что речь пойдет о повышении зарплаты и карьерном росте, однако меня уволили с  выходным пособием  и угрозой испортить трудовую книжку записью об истинной причине изгнания с рабочего места.
     Я оказался на распутье. Дорог было много, и все они вели в сторону коммерческой стоматологии. От названий клиник, где предлагались вакансии, захватывало дух. Например: "Асерх-Меха", "Исцеление на Красных Воротах", "Гуслица", "Казмаска", "Уша Интернационалъ", "Эликсир Дантист", "Пиранья и Ко". Я выбрал медицинский центр "Олимпис", позвонил, мне назначили собеседование. Через два дня сообщили, что я подхожу (видимо, изучали мою анкету) и дали адрес, где меня ждала новая трудовая вахта.

Ирина Лобода (пьяно): С этого места подробней, пожалуйста.

Делает звук громче.

Голос Арсения Ивановича: В моем представлении "медицинский центр" – это здание хотя бы в два этажа, пусть даже в один, но с приличным количеством квадратных метров. Скажу сентенцию: жизнь не зависит от человеческих представлений о ней. Я убедился и продолжаю убеждаться в этом на практике. Возвращаюсь к рассказу.
     Автобус остановился в малознакомом районе, где преобладали девяти-, двенадцатиэтажные панельные дома серого, желтого и голубого цвета. Вокруг домов белели заснеженные пустыри и курганы из мусора, то есть свалки. Я долго бродил по сугробам, пытаясь найти ориентир-стройку. Наконец, увидел низенький забор и несколько бетонных плит; рядом с будущим объектом инфраструктуры торчала трансформаторная будка с вялыми признаками жизни внутри. К будке с разных сторон вели собачьи, птичьи и человечьи следы. К порогу меня привели отпечатки лапок пернатых и дорожка из окурков.
     Дверь открыла светловолосая женщина средних лет. "Вы к нам лечиться?" – спросила она. "Нет, - ответил я, - Я – новый доктор". Женщина осмотрела меня с ног до головы, зачем-то потрогала мех на воротнике куртки и пригласила внутрь.

Ирина Лобода: Спасибо, прославил.

Переходит на следующую дорожку.

Голос Арсения Ивановича: "Сеня, посвети лампой в окно", – порекомендовал Николай Савич. – "Зачем?" – "Пациенты увидят, что мы работаем и принесут нам свои денежки, а мы эти денежки у них заберем и поделим между собой. Ха-ха". Я обозвал Колю "чудиком" и вернулся к страданиям героев Ремарка.
Но Николая Савича, как назойливого комара, просто так было не отогнать.
- Чего, Сеня, читаешь?
- Ремарка.
- А Ремарк – еврей.
- Откуда такие сведения?
- Его Гитлер персонально из Германии выгнал, как типичного представителя известной национальности.
- А ты сам-то кто?
     Николай задумался. Думал он всегда долго, пощипывая бороду и шевеля бровями.
- Ах, Сеня, я и сам не знаю, кто я. У бабушки надо спросить, но она вот уже как десятый год в психушке. Письмо ей что ли написать?
     "Бабушка десять лет в психушке", - повторил я про себя случайно узнанный факт. – "Тогда понятно отчего "Борода" такой странный".
    А странностей у Николая Савича Еремина, действительно, хватало. Сама его внешность удивляла и шокировала: этакий гном – гигант с тонким голосом и поступью лани.
    Он пришел к нам работать летом. Был одет в черный костюм, белую рубашку с желтым галстуком, а на ногах блестели коричневые сапоги из лаковой резины.
- А зачем сапоги?
- Как зачем? Лужи возле дома, можно ноги промочить (стояла тридцатиградусная жара) или, например, садист-электрик уронит оголенный провод в воду, всех убьет, а меня током не ударит, потому как резина – прекрасный диэлектрик. Мы удовлетворились объяснением Николая Савича и больше вопросов, касающихся внешнего вида, не задавали.
    
    Еще Коля очень своеобразно общался с деньгами. Получив зарплату, он начинал целовать купюры и объяснять им их ближайшие перспективы.
- Ах ты, моя миленькая, моя красивенькая. Сейчас мы тебя будет тратить. Купим покушать мне, моей жене, моим детишкам… А тебя, любезная, уберем поглубже и накопим… Ой, какая старенькая, заклеенная скотчем, но все равно хорошая, полезная, моя… Эй, большая денюжка, иди к папочке на разговор, а потом затаись, ты – заначка! Мы про тебя никому не скажем, прячься скорей…

     Я довольно быстро привык к таким монологам, а поначалу пугался, порывался звонить в специальную больницу, где уже гостила бабушка Николая и, наверняка, были бы рады еще одному новому интересному постояльцу.
     Кстати, Николай Савич рвался целовать и мои деньги, но я решительно препятствовал таким ласкам, немедленно скрывая получку в тяжелом портмоне.
     Несмотря на странности, характер у Бороды был приемлемым, но, скажу честно, дважды мы оказывались на грани войны.

     Суть дела такова. Я очень чувствителен к запахам. Николай Савич тоже не любил, когда что-нибудь раздражало его обоняние. Очень часто причиной раздражения становился он сам. Представьте себе толстяка, упакованного в костюм, халат, а на улице знойное лето. Толстяк бегает, суетится и извините за выражение, потеет. А чтобы перебить неприятный аромат он прямо на одежду разбрызгивает духи или распыляет дезодорант.
     Естественно, я сделал замечание, дескать, и так не "Chanel", да еще дешевая парфюмерия в довесок.
     Коля рассвирепел. "Жене, - говорит, - нравится, дети обожают, пациенты в восторге, а ты прямо-таки гурман. Себя понюхай, сам не амбросия".
Конечно, не амбросия, но… Одним словом, мы крупно повздорили. Правда, через час помирились. Я угостил Колю пивом, он меня – чипсами. Это была наша единственная совместная гулянка.
     Тем же летом, как-то угораздило меня войти в комнату отдыха (одновременно архив, столовую и рецепшн) во время Колиного ланча. Обложившись кастрюльками, баночками, Борода  пировал, запивая поедаемое крепким холодным чаем. Мне было интересно понаблюдать за таким обедом, а Николай Савич, оказывается, не выносил посторонних, которые не ели, а только смотрели. Он попросил меня выйти, я отказался - зря! Одна из баночек стукнула меня в грудь и превратила медицинский халат в поварской. В отместку я вылил на Колину сумку его же недопитый чай… Нас  разнимало случайно оказавшиеся поблизости начальство, "отцы-основатели" по классификации Бороды.
    Маленькое примечание. В России даже самое высокое руководство о двух головах, не говоря уже о простых местечковых боссах. "Кабинетиком" или "домиком зубов" (опять-таки пользуюсь терминологией д-ра Еремина) заведовали два господина: "толстый" и "тонкий". "Толстый" не потому, что толстый, а потому что главный – Кацнельвоген Моисей Талибович, "тонкий" – его товарищ по институту, Козаков Ахилл Петрович.
Оба замечательно жадные и интересные люди.

Ирина Лобода: Про начальство я слушать не буду.

Переходит на "новую "дорожку".

Голос Арсения Ивановича: Когда Коля пел: "Сеня, Сеня, вот такая Сеня", - это означало хорошее настроение, большую выручку, благорасположение звезд и прочие радости жизни. Когда Коля неразборчиво бубнил и грыз печеньку, грустно пританцовывая на месте, к нему лучше было не подходить. Подобное поведение означало, что все плохо, жизнь не удалась, а мир опять превращается в хаос.

Пауза.

О многом я рассказал, а про главное в человеке забыл. Николай стал мне другом, товарищем, наставником, потому что умел расположить к себе, был  терпелив, когда объяснял и остроумен, когда задевали его личные чувства или требовалось заступиться за другого. Словом Коля воевал с начальством, добиваясь выполнения ими простых, но крайне важных требований. Словом он помогал людям, если врачебного мастерства было недостаточно. И меня Борода не раз останавливал в моих юношеских порывах и метаниях. На страницах (аудиодорожках) книги я называю Николая Савича Еремина «Бородой» только в литературных целях, да простит меня Господь и он сам. Это прозвище дали ему отцы – основатели, которые никогда не узнают, как их самих называли в нашем коллективе.

Пауза.

Ирина Лобода: Выгнали Еремина просто так, за честность и смелость.
Голос Арсения Ивановича: Мы проработали с Николаем меньше года. Его уволили за "строптивый" нрав, предварительно подвергнув многим унижениям. Например, показывали как надо удалять зубы – ему, доктору с пятнадцатилетним стажем; общались с ним в присутствии его же пациентов, как с плохим студентом; не давали зарплату; долго не подписывали увольнительные документы и прочая, прочая.

Пауза.

В последнюю нашу смену Николай Савич принес торт и изрек пророчество: "Сеня, контора скоро умрет. Алчность начальство погубит. Уходи, пока не поздно. Они и тебя будут унижать и любого другого, кто не согласится с их хамством и наглостью".
Коля сказал истину, так потом все и произошло.

Пауза.

Николай Савич, если ты читаешь, то есть слушаешь эту книгу, знай: я очень уважаю тебя, ценю и никогда, никогда не забуду нашей дружбы.

Пауза.

Добрый Борода, на самом деле ты - Дед Мороз: чудной, как все люди из сказок, и незабываемый.

Ирина Лобода нажимает на "Паузу".

Ирина Лобода: А про меня ни слова, как будто забыл, как будто я умерла и никогда не существовала.

Листает "дорожки".

Голос Арсения Ивановича: К нам на работу устроился новый доктор…
Ирина Лобода: Не то.
Голос Арсения Ивановича: Ни один из праздников не проходил без ведома начальства…
Ирина Лобода: Не то, не то!
Голос Арсения Ивановича: Работа врачей в частной клинике не возможна без хорошего администратора…
Ирина Лобода: Наконец-то!
Голос Арсения Ивановича: В "Олимписе" должность администратора занимала Ирина Николаевна Лобода. До сих пор не могу разобраться в тонкостях ее характера и той роли, которую она сыграла в моей жизни.
Точно могу сказать о таких ее качествах как влюбчивость, уступчивость и одновременно непреклонность, смелость, щедрость, жертвенность. Присутствовала определенная злопамятность, лжетерпимость, неаккуратность. Любила она выпить, иногда очень крепко.

Пауза.

Что говорить: Лобода – трагичный, противоречивый, гордый, несчастный человек. И если бы я в свое время направил ум и сердце на созидание, а не на разрушение, то в ее судьбе может и не было бы такого темно-светлого пятна, как "Олимпис".
Подробно расскажу только об одном эпизоде из нашей совместной трудовой деятельности. Ничего другого, полагаю, знать и не нужно.


Сценическое примечание: Арсений Иванович как бы закончил свой рассказ на том, с чего начался Эпизод III.


Эпизод II

Комната отдыха в стоматологической клинике "Олимпис и Ао" – дочернем предприятии от клиники "Олимпис". Главный доктор клиники Козаков Ахилл Петрович, стоя, кушает плюшку. Ароматную сдобу он запивает чаем из большой кружки с надписью "Bоss".

Стук в дверь.

Козаков (грубо): Чего надо?! Поесть не дадут.

Стук повторяется.

Козаков (раздраженно): Да заходите уже. Будут в дверь долбиться. Достали.

В комнату входит Стефан Кох.

Стефан Кох: Добрый день. Вы герр Козакоф?
Козаков: Я не герр, я - главный врач.
Стефан Кох: Вам звонили из посольства по поводу меня.
Козаков (улыбается, меняет тон): Звонили. Рады вам помочь. Мой ассистент вас подготовит.
Стефан Кох: Нет. Не надо меня готовить. Я хочу говорить о Колтунове Арсении.
Козаков (хмуро): Пожалуйста. Если вы записаны к нему, то зачем тогда меня отрываете от обеда?
Стефан Кох: Но я…

У Козакова невообразимо громко звонит телефон Резким движением он подносит трубку к уху.

Козаков (Коху): Секунду. (В трубку): Вовка, я когда тебе сказал сделать работу!? Чего ты мне сказки рассказываешь?! Какая пятница, если коронки мне нужны именно сегодня и сейчас! Слушай, Семенов, иди проспись… Не надо "ля-ля" про отравление… Не экономь на дешевом пиве и травиться не будешь… Что?! Кто?! Я – жмот?! Я тебе морду за такие слова! (Очень мирно и ласково) Ну, всего хорошего. Привет маме, жене, дочке. Спасибо, передам.

Обращается к Коху.

Козаков: С другом разговаривал. Так что насчет Колтунова? Его, кстати, сегодня и завтра не будет.
Кох: Вам известно о Премии Мира по литературе?
Козаков (скромно): Зачем она мне? Я не писатель. Сочинял, конечно, стихи. Только давно, в юности. Меня печатали два раза в школьной стенгазете… Откуда вы знаете про мои работы?
Кох: Нет, нет, нет! Герр Колтунов-писатель!
Козаков (в сторону): Все у тебя геры.
Кох: Ему хотят вручить Премию. С вами надо говорить. Вы человек, кто хорошо знает г-на Колтунова, вы его (смотрит на кружку) boss. О.к.? Поняли.
Козаков: Понял. Сразу бы так и сказали.

Подходит к двери, открывает ее, хватается руками за косяк, потягивается.

Козаков: Спина болит. Говорила мне мама, чтобы я тяжелую штангу не поднимал. И тренер не советовал брать на грудь больше ста пятидесяти – двухсот … килограммов. (Сокрушенно) Не послушался, а зря. Вот, теперь позвоночник трещит и хрустит, как стеклянный.

Заканчивает "упражнение" характерным выдохом-вскриком, как спортсмен-профессионал.

Кох: Может нам лучше говорить в ресторане или в кафе? Вы – очень занятой человек, дантист, спортсмен.
Козаков: Хм. Футболом, хоккеем занимался. В боксе, борьбе, карате понимаю. Плаваю ежедневно по пять-десять километров. Только спина подводит, болит, даже массаж не помогает.

Очередной раз у Козакова звонит телефон.

Козаков (сладко, нежно, робко): Здравствуй, Моисей Талибович. Как Гектор, Изенька? А Наталья Изюмовна? Выздоровела уже? Угу… угу… угу… Вечером я завезу вам фруктики, колбаску и чего-нибудь попить… Ладно, приеду завтра... Ну, через неделю, так через неделю… Наташеньке привет, детям поцелуйчики и подзатыльники… Ха-ха… До свидания…

Убедившись, что телефон выключен, Козаков с раздражением произносит.
 
Козаков: Вот задница – не дослушал, трубку бросил.
Кох: Так вы готовы встретиться?
Козаков: В ближайшую субботу в пять вечера в кафе "Опоссум".
Кох (записывает): "Опоссум", суббота, five p.m.   Адрес?
Козаков: Не помню, как улица называется. Короче, выйдете из поликлиники, повернете направо и прямо, метров пятьсот до перекрестка. Там спросите.
Кох: О.к. Я узнаю адрес по интернет. До встречи.

В комнату отдыха заглядывают любопытные сотрудники клиники "Олимпис и Ао".

Кох (к любопытным): Извините.

Уходит.

Козаков: Это ко мне! Делегация из Германии! (Интригующе) Потом расскажу.

*   *   *   *   *

Кафе "Опоссум". Стефан Кох и Ахилл Петрович рассматривают альбом с фотографиями.

Козаков (комментирует снимки): А это я с семьей на Канарах.
Кох (дотошно): Здесь надписи на турецком языке.
Козаков (не смущаясь): Точно, точно. Это мы в Турции, а фотки с Канаров в другом альбоме… А это мы в Париже.
Кох (дотошно): Почему здесь русские слова?
Козаков: Русский квартал в Париже.
Кох: В Париже нет таких домов.
Козаков: А ты прям все знаешь.

Кох молча достает фотографию из альбома и переворачивает ее.

Кох (читает надпись на обороте): Кукуй-Сити. Дата неразборчиво написана.
Козаков: Ох, представляешь, свой родной город не узнал, с Парижем перепутал. Бывает. (В сторону). Какой нудный герр.
Кох (решительно): Меня интересует Колтунов.
Козаков: Пожалуйста. Здесь фотографии с работы. Это мы отмечаем день стоматолога.
Кох: День дантиста? Не понимаю.
Козаков (в сторону): Герр - он и есть герр. (Коху громко). Наш профессиональный праздник. В России много профессий, поэтому много праздников. Вот ваш Колтунов.

Кох разглядывает фотографию.

Козаков: А вот это… Не соображу… Понял, понял… У нас в клинике работал доктор Стёпа Гопак – парень из Украины.
Кох: Украина – что такое?
Козаков (ляпнул): Ну, типа вашей Пруссии времен Австро-Венгрии.
Кох: Не понял?
Козаков: Ладно. Слушай. Стёпа хотел жениться на богачке.
Кох: Колтунов здесь участвовал?
Козаков: Не перебивай. Молча свой кофе пей. (Продолжает) Потом Гопак уволился и мы уже почти забыли о нем. А тут приходит как-то Колтунов и говорит…

Далее идет сцена обсуждения новости, с которой Арсений Иванович пришел в родной коллектив.

*   *   *

     Комната отдыха клиники "Олимпис и Ао". За столом сидят: Пилкина Ирма Феодосовна – она кушает йогурт и листья китайской капусты; Хвостикова Жанна – она ест то же, что и Пилкина, только с хлебом; Добренькая Евгения Павловна – разгадывает кроссворд, задавая всем вопросы и записывая ответы в нужные клеточки. Администратор Калерия  роется в холодильнике, Ахилл Петрович стоит в центре комнаты, услаждая присутствующих байками о своей родословной. Изредка Козаков перебивает собственный рассказ ответами на вопросы Жанны Павловны, воспоминаниями о рыбалке и размышлениями на злободневные политико-экономические темы. Не чуждается Ахилл Петрович и критики высшей вертикали власти, а также своего непосредственного начальства и своих коллег.

Козаков: …Наш род происходит от древних греков и викингов. Поэтому в семье есть традиция называть хотя бы одного ребенка…
Добренькая: Царь зверей, три буквы?
Все (кроме Козакова, хором): Лев, Женя, лев!
Пилкина: Женька, разгадывай сама, дай поесть.
Калерия Фурс: Она всегда так. Мы вчера всей сменой какую-то ерунду отгадывали. Чем так воняет из холодильника?
Добренькая: У меня все свежее, я чеснок не ем.
Фурс: Вроде бы не чесноком несет, а тухлятиной.
Козаков: Девочки, вы когда последний раз генеральную уборку делали?
Хвостикова: На прошлой неделе, Ахилл Петрович. Так вы недорассказали…
Козаков: Вы галдите, шумите, с мысли сбиваете.
Пилкина (ехидно): Видимо, мысли не очень крепкие. Вы, Ахилл Петрович, свою родословную озвучивали. Кстати, медалей с выставок у тебя нет? Сколько ты в холке?

Все смеются, кроме Козакова.

Козаков: Очень остроумно. Сама на гусеницу похожа, одними листьями питаешься.
Пилкина: Ну, чем питаетесь вы - для нас вообще загадка: обедать домой ходите, по три часа вас нет.
Козаков: Не твое дело, не к тебе домой хожу.
Добренькая: Мальчики, девочки, хватит, не ссорьтесь. "Крылатый конь в древнегреческой мифологии, символ поэтического вдохновения"? А, знаю, знаю. Оп-па-лон. Ой, не подходит.
Фурс: Мой, тоже Апполон, вчера выдал.
Хвостикова: Чего, чего?
Фурс: После секса изображал самурая. Сам маленький, худенький, причиндал микроскопический, бегает по всей квартире, руками, ногами машет, "кия" кричит, страх наводит. Схватил разделочную доску, дал ее мне, говорит: "Фиксируй"! Шибанул по доске рукой, сломал запястье - полночи в травмпункте провели. Идиот.
Козаков: Сама такого выбрала.
Фурс: Можно подумать у меня был выбор. Еще пить начал, зараза.
Пилкина: Гони его к чертовой матери! Зачем тебе алкоголик?!
Хвостикова: Не связывайся, девочки правильно говорят.
Добренькая: А я бы дала ему шанс.
Козаков (авторитетно): Если мужик взялся за бутылку, дальше будет только хуже.
Фурс: Алёшка к нему привязался, а так бы я ни за что его терпеть не стала.
Пилкина: Леша вырастет, поймет, не осудит.
Добренькая: Так, что насчет коня?
Фурс: Как ты надоела со своим конем.
Хвостикова: Муж ее мало гоняет, вот ей конь и мерещится.

Общий смех.

Добренькая (обиженно): Я серьезно, а вам веселье. Ну, и не буду ничего спрашивать.
Козаков: Ладно, Михайловна, не сердись. Пе-гас!
Добренькая (считает буквы): Ура, подходит! Спасибо, Ахилл Петрович.
Козаков: Наше правительство совсем того.
Фурс: Чем они вам не угодили?
Козаков: Цены на бензин каждый день растут.
Пилкина: Ты же говорил, у тебя газовый двигатель.
Козаков: Так ведь газ тоже денег стоит. Если дорожает бензин, то и газ не дешевеет. Понимать надо! Хотя, говорят, от йогуртов тупеют.
Пилкина: От пива ума богато прибавляется, особенно в области живота и боков. Калерия, закрой холодильник, он же размораживается!
Фурс: Есть хочу!
Добренькая: Возьми мою курицу, сама запекала, на соли.
Фурс: Спасибо.
Козаков: На соли запекать очень вредно, лучше всего из курицы делать шашлычки или рулетики.
Хвостикова: Мне нравится шашлык из свинины.
Пилкина: А мне из осетрины.
Добренькая: Ой, рыбки так захотелось. "Мама жены"?
Козаков (рявкнул): Тёща! Слушайте, тут заметку читал, американцы совсем идиоты.
Фурс: Женька, дай я сяду на твое место.
Добренькая: Пожалуйста, пожалуйста.
Козаков: Тихо! У них в каком-то городе проходила выставка современной скульптуры. И один юморист выставил надувную собачью какашку.
Пилкина (иронично): Приятного аппетита.
Козаков: Бон аппетит. Так вот, творение размером с дом он назвал "сложное дерьмо".
Добренькая: Сложное или сложенное?
Козаков: Слож-но-е. Короче, эту скульптуру унес порыв ветра. Теперь представьте, летает такое чудо, обрывает провода, бьет стекла в окнах, бабку какую-то чуть не задавило. Часа два "Дерьмо" носилось по городу, пока его из ружья не подстрелили.

Смотрит на произведенный "эффект". Все деликатно молчат.

Козаков: А я смеялся, когда читал.
Добренькая (желая разрядить обстановку): Ахилл Петрович, а что вы жене на день рождения подарили?
Фурс: Курица просто изумительная. Потом рецепт скажешь?
Добренькая: Ага.
Козаков: Шикарную удочку и набор крючков.
Пилкина: Лучше б вы ей шикарную шубу подарили.
Козаков: У нее четыре шубы из голубой норки и три полушубка из лисицы вперемешку с декоративной крысой.
Пилкина: Из крыс уже одежду шьют?
Хвостикова: Нет, правда, Ирма, сейчас в моде шкурки грызунов.
Козаков: Из крыс шьют со времен Рюрика "Красное Солнышко".
Фурс: По-моему, Владимира "Красное Солнышко". Мы недавно по истории с сыном проходили.
Козаков: Владимир, Рюрик – все одно, славяне. Не придирайтесь. Удочка – класс! Сам два раза с ней на рыбалку ходил.
Добренькая: А ваша Марьяна – рыбак?
Козаков: Начинающий. Пока сам ее тренирую, зимой вместе поедем на подледную.
Пилкина (ехидно): Повезло Марьяне с мужем.
Козаков: Да уж больше, чем тебе.

Неловкая пауза.


Добренькая: Уличный…
Пилкина: Заткнись, Женя.

Козаков только было открыл рот, но в это время входит Колтунов.

Колтунов: У нас раньше некто Гопак работал?
Пилкина
Козаков      Да, а что?
Колтунов: Его Степаном зовут?
Козаков: Не тяни кота за хвост! Степаном! Чего случилось?
Колтунов: Ничего. Вчера смотрел "Новости", там рассказывали об украинском миллиардере Павло Скотытьбе. И обмолвились, что его дочь вышла замуж за Степана Гопака – стоматолога из России.

Немая сцена.

Козаков (первым приходит в себя): Приплыли.
Пилкина: А чего приплыли? С такой смазливой мордочкой, с таким желанием разбогатеть можно очень хорошо в жизни устроиться.
Козаков: Сейчас одному знакомому позвоню.

Выходит, набирая номер на мобильном телефоне.

Колтунов: Кроссвордами балуетесь, а пахнет курицей.
Фурс: Я – курицей, Женя – кроссвордами.
Добренькая (пользуясь случаем, обращается к Колтунову): Древнегреческая Муза, покровительница танца? Вы должны знать.
Колтунов: Какие у вас версии?
Добренькая (нерешительно): Или Медуза, или Горгона… Но по буквам не подходит ни то, ни другое. Скажите, если знаете.
Колтунов: Терпсихора.
Добренькая (пишет, диктуя вслух): Пси-хо-спора.
Колтунов: Да не Психоспора, а Тер-пси-хо-ра!

Все смеются. Появляется всклокоченный Козаков.

Козаков: Точно! Это он! Митьку позвонил, Митек его узнал. И Марьяна репортаж видела.
Добренькая: А кто такой Гопак?
Фурс: И я не в курсе.
Хвостикова (Пилкиной): Счастливые девочки – не попали под Степкино обаяние в кавычках.
Пилкина: Нет в нем никакого обаяния, видимость одна.
Козаков (разъяснительным тоном): Несколько лет назад этот молодой человек работал здесь врачом-стоматологом. Стоматолог он – г…но, характер – тоже г…но! Помню, он много раз рассказывал, как познакомился в магазине с симпатичной девушкой. Вроде бы у них дело к свадьбе шло. Но, что девица – дочь Скотытьбы - фантастика!
Колтунов: Они симпатичная пара.
Добренькая: Расскажите, расскажите, Арсений Иванович.
Колтунов: Увольте. Ирма и Ахилл Петрович лучше вам расскажут.
Пилкина: Вот еще, этого везунчика рекламировать. (Возмущается). Я в шоке! Удивительная несправедливость! Почему бездарям и нахалам так везет?!
Фурс: Может, он в постели хорош и, вдобавок, оригинал.
Козаков: У тебя одна забота – постель.
Фурс: Не знаю, как у меня, Ахилл Петрович, а вот вы сегодня уже который раз в моё декольте заглядываете.
Добренькая: Ну, Калерия, как ты можешь так говорить!? У Ахилла Петровича прекрасная жена, трое детей.
Колтунов: Вот поэтому он и рассматривает чужие бюсты.
Хвостикова: У нас бесподобный коллектив. Нам всем надо к психологу, а потом к психиатру.
Пилкина: Сеня, а по телевизору не сказали, какое приданое дали за невестой?
Колтунов (с удовольствием перечисляет): Два поместья – одно под Киевом, одно в Англии. Яхту длиной девяносто метров. Четырёхместный самолет или вертолет, не помню. А, самое главное, контрольный пакет акций газовой компании «Вильна Украина».
Пилкина: Это бред, бред, бред!
Козаков: Зачем им яхта? Они же в рыбалке ни фига не понимают. Если только переделают ее под промысловую шхуну…
Фурс: Нам с Игорем на свадьбу велосипед подарили и напольную вазу, которую папа из клуба упёр, когда работал там электриком.
Добренькая: Ой, а нам столько драгоценностей подарили… и квартиру.
Пилкина: Удивительно, что при таком богатстве ты всю жизнь медсестрой работаешь.
Добренькая: Так получилось, я не жалуюсь.
Пилкина: Всегда приезжим все лучшее достается. А нам, коренным москвичам, горбатая работа и болезни. Все известные артисты из провинции, все политики черт знает откуда. У всех квартиры, машины, дачи, а мне на колготки не хватает.
Козаков: А ты колготки не в бутике покупай, а на рынке. Я своей Марьянке почти даром беру упаковку, там десять пар – она их год носит, беды не знает. Подштопает где, подлатает, постирает – и колготки как новые.
Колтунов: А вы ей помогаете штопать?
Добренькая: Ахилл Петрович у нас мастер на все руки, наверняка, и шьет хорошо.
Фурс: Ахилл Петрович все хорошо делает.
Хвостикова: И…

Замолкает на полуслове.

Пилкина: Правильно, правильно, Жанна. Болтает он тоже очень много.
Козаков: Тебе завидно? Понятно, тебе-то никто ничего не штопает.
Колтунов (меняет тему разговора): Ахилл Петрович, а вы видели последнюю модель Бэнтли?
Козаков: Не только видел, даже ездил! У нас в Кукуй-Сити их штук десять уже бегает.
Колтунов: У вас вообще много транспорта.
Пилкина (тихо, в сторону): Ишаков и рикшей.
Козаков: Больше, чем здесь. Все новинки с крупнейших автосалонов еще до показа мои земляки раскупают.
Фурс: А вы чего ж подержанный джип купили?
Козаков: Зачем мне эксклюзив? У всех престижных автомобилей кузова совершенно дурацких цветов и движки не отрегулированы. А у меня – салон велюровый, трехскоростной вентилятор и встроенный стереоприемник. Сила!
Колтунов (хитро): Были бы у меня права, купил бы не задумываясь вашу машину.
Козаков: Купи сейчас, научишься ездить, а на права потом сдашь.
Хвостикова: Ахилл Петрович, вам что из медикаментов заказывать?
Добренькая: Стоп, стоп, с заказами лучше ко мне, а то моим ребятам (указывает на Колтунова и Козакова) опять что-нибудь не хватит.
Фурс: Ела, ела, не наелась.
Пилкина: Надо было Стёпе зарплату в пять раз меньше платить.
Колтунов (случайно заглянув в кроссворд): Евгения Михайловна, Терпсихора, а не Персипопа…


На этом сцена заканчивается.


Кох: Очень интересно.
Козаков: Я про Колтунова могу много чего рассказать.
Кох: Вы очень мало о нем говорили.
Козаков (спохватившись): Погоди, а ты сколько… ну, какой гонорар за интервью дашь?
Кох: У нас не принято платить гонорар.
Козаков (склочно): Значит, кофе пить за чужой счет у них принято, а платить за интеллектуальный труд не надо! Хорошо! Давай сюда диктофон.
Кох: Позвольте… Не надо… Так не хорошо… Простите. Вот диск с  аудиокнигой Колтунова. Диск – гонорар!
Козаков: Ох, жлобы, снега зимой не выпросишь.
Кох (поднимается): Всего хорошего.
Козаков: Давай, давай. Гитлеру привет.

Кох уходит, недоуменно разводя руками: он не ожидал такого поворота событий.

Козаков вставляет диск в СD-плеер, одевает наушники, слушает, переходит с трэка на трэк.

Козаков: Так… так… фигня… Не обо мне… Нашел…

Снимает наушники, включает динамик, встроенный в плеер.


Продолжение аудиокниги «Автопортрет».

Голос Арсения Ивановича: Ахилл Петрович Козаков – уникальный человек, «букет талантов» своего рода…

Пауза. Козаков зевает, начинает дремать.

Голос Арсения Ивановича: Но, к сожалению, цветы его дарований либо увяли, либо совсем не распустились, за исключением одного – умения говорить. Не рассказывать, не фантазировать, а именно говорить, сплетая слова в самые причудливые узоры.
     Когда он общается с людьми – это театр, причем драматический, оперный, кукольный одновременно. Многих пациентов он даже не допускает в стоматологическое кресло: одного в коридоре посмотрит, другого в лифте или в поликлинической раздевалке. У третьего утвердительно спросит: «Все нормально?». – «Да», - растерянно согласится пациент. – «Тогда идите. Придете, если чего-нибудь отвалится». – «А может отвалиться?» - «Может, вы завтра умрете или ядерная война начнется», - подытожит Ахилл Петрович. Перспектива смерти и ядерной войны настолько пугает пациента, что он перестает волноваться по поводу каких-то там зубов, стоимостью в недорогую машину.
     Если вдруг кто-то предъявлял д-ру Козакову претензии, то начиналось представление. Во-первых, Ахилл Петрович мог обвинить пациента в нарушении правил эксплуатации той или иной конструкции.
- Вы протез чистите?
- Да.
- Щёткой?
- Щёткой.
- Сколько раз в день?
- Один. На ночь.
- Вот! С этого и надо было начинать. Кушаете по пять раз в день, моетесь по три раза, а на зубы наплевать, зубы подождут. Сколько труда потрачено зря! Один ваш рвотный рефлекс чего стоит!
- У меня нет рвотного рефлекса.
- Был. Прошел после моего лечения… За палец меня тыщу раз кусали.
- Чем?
- Деснами. Они у вас, как бритвы.
- Не замечал.
- Так вы  же себе пальцы в рот не суете. Идите. Придете через неделю. У меня очередь.

          Если пациенту все же удавалось отстоять свою свою правоту, то Ахилл Петрович начинал его стыдить.
- Эх, вы. В стране кризис, терроризм, нестабильная обстановка во многих регионах. У меня давление высокое, у моего зубного техника морская свинка чихает. А ему челюсть не нравится, зубы слишком светлые. Где – светлые?! Вот (прикладывает вставную челюсть к своему халату) халат белый, а зубы с явной перламутровой желтизной. Жемчуг! Оденьте очки, посмотрите. Хотя, чего я говорю, у мужиков цветовое зрение абсолютно не развито. Сам путаю красное с черным… Перекисью протрите и побелеют. Все!
   
            Если и такая богатая аргументация не убеждала, тогда Ахилл Петрович открывал рот и на своих зубах строил последние бастионы доказательств.
- У меня настоящие зубы хуже, чем ваши искусственные. Сравните. Видите? То-то же, незачем было спорить.

Пауза.

     Однажды на Ахилла Петровича все-таки написали жалобу. Некто Уткина обвинила его в том, что он пожелал ей смерти. Сам д-р Козаков инцидент прокомментировал следующим образом:
- Она спрашивает: «Долго ли ваша работа продержится?» Я ей отвечаю: «А сколько вам осталось», имея ввиду, что до конца жизни конструкцию менять не придется. Она меня неправильно поняла и устроила скандал. Дура!

Пауза.

     Мои диалоги с Ахиллом Петровичем тоже весьма и весьма анекдотичны. Как-то спрашиваю его:
- Ахилл Петрович, а что вы думаете о смерти?
- Чего?
- О смерти, говорю, чего думаете?
- А? (пауза) Слушай, отвяжись от меня со своей фигней. Иди лучше зуб удали больному.
- Я вас как писатель спрашиваю:
- Ты – писатель! А чего ты написал?
- Ну, так…

Резко перебивает меня.

- Вот когда книгу напишешь, покажешь ее мне, тогда будешь писатель. А пока ты – доктор! Иди работать!

Пауза.

    Однажды в погожий майский день я любовался чудным видом из окна нашего кабинета. Ахилл Петрович меня заметил.
- Колтунов, ты чего возле окна торчишь? Фотографируешь? А так тебе не видно? Фотография обязательно нужна?
- Видно.
- Ну, и не занимайся ерундой. Тоже мне фотохудожник выискался.
- Я весной любуюсь.
- Иди зубами любуйся. Чего бы ты понимал в весне, Пифагор.
- Почему Пифагор?
- Ну, Гомер.
- Почему Гомер?
- Потому что историю надо учить, а не ворон в небе считать.
- Ясно, ясно…

Пауза.

     Одна из самых замечательных историй, которые поведал мне Ахилл Петрович, была история про то, как он стирал сапоги жене и дочкам. Обстоятельства этого происшествия я решил напомнить ему в тот момент, когда у него в кресле сидела очень красивая девушка.
- Ахилл Петрович?
- Чего тебе?
- А те сапоги все еще пахнут?
- Какие сапоги?
- Ну, помните, вы рассказывали, как сапоги жене и дочкам три дня отмывали?
- Не помню, отстань.

В разговор вмешивается пациентка.

- Я что-то пропустила?

Ахиллу Петровичу деваться некуда и он приступает к рассказу.

- Понимаете… мы на остановку через парк ходим, зимой по снегу, летом по траве. И однажды, жена с детьми провалились в дерьмо. Его слил какой-то козел из ассенизаторской машины, то есть из дерьмовоза, а снег все присыпал за ночь. Мои девчонки думали, что наст крепкий, а наст их не выдержал. Я им за неделю до этого новые сапожки прикупил, замшевые. Обувь-то больших денег стоит, поэтому я ее стирал, даже сутки в тазу с хлоркой замачивал. Замшу чуть подпортил, но ходить можно, все-таки не босиком.
- Фу.
- Фу.
- Ладно, нормально. Не закрывайте рот. А с тобой, Арсений Иванович, будет особый разговор.

Пауза.


     Хочу остановиться и перебить себя. Вот послушает читатель мой текст и решит: «Как здорово и весело быть доктором-стоматологом». Нет, скажу я вам, деньги нам достаются очень тяжелым и кропотливым трудом, а что мы не теряем чувство юмора, так это природная данность. Или, лучше будет сказать, Господь Бог нас подбадривает и укрепляет в служении людям.

На этих словах Арсения Ивановича Козаков просыпается, потягивается, выключает плеер, требует счет…




Эпизод I

     Стефан Кох кого-то ждет в читальном зале Публичной библиотеки. За время ожидания он успел просмотреть несколько журналов. К нему подходит один из работников библиотеки и передает большой конверт, сообщив, что «…если господин – Стефан Кох, то конверт предназначен именно ему».
     Стефан Кох вскрывает конверт и обнаруживает там записку, рукопись и несколько компакт-дисков.

Стефан Кох читает записку вслух, чтобы лучше понять смысл написанного на  знакомом, но все-таки иностранном языке.


Кох (читает): «Здравствуйте. Прошу прощения, что не встретилась с вами лично. Но говорить о своем муже с незнакомым человеком не представляется для меня возможным, даже если речь пойдет об искусстве и Высшей Награде за служение ему. Вместо интервью (с согласия Арсения Ивановича) я дарю вам рукопись пьесы. Этого материала нет в сети Интернет, так как он носит достаточно личный, интимный характер. Мы написали эту пьесу в соавторстве. Она очень правдиво передает историю нашего знакомства и сложившиеся взаимоотношения после вступления в брак.
     В качестве «приложения» к пьесе мы передаем вам компакт-диски с аудиокнигой Арсения Ивановича «Автопортрет». На каждом диске – автограф писателя. Диски – хороший подарок для вас и для всех, с кем вам еще предстоит встретиться.
     Кроме того, в конверте вы найдете материалы под общим названием «Последняя глава».
По желанию Арсения Ивановича эта глава не вошла в основной текст аудиокниги,  так как содержит, по его мнению, размышления не интересные для слушателей и читателей.
Надеюсь, Комитет примет полученные вами документы к рассмотрению и сделает правильный выводы относительно кандидатуры Арсения Ивановича.
               
                С уважением, Варвара Ежевикина».

Стефан Кох смотрит на текст пьесы.

Кох: Как жалко, что текст напечатан - это был бы прекрасный автограф.

Пауза.

Кох: О.к. Здесь в библиотеке я смогу отлично поработать.

Достает ноутбук, словарь и углубляется в чтение рукописи.

*     *     *

Неопубликованная пьеса Колтунова А.И. и его жены Ежевикиной В.А.

«Целый мир счастья»

Пьеса-поэма в трех действиях

Действующие лица:

Ежевикина Варвара Анатольевна     - молодая женщина
Колтунов Арсений Иванович            - молодой мужчина




Действие I

     На переднем плане сцены расположено стоматологическое кресло. В кресле пациент – Варя Ежевикина. Рядом с креслом, на предметном столике лежит карта. В кабинет входит врач – Арсений Иванович и начинает заполнять карту, тихо беседуя с Варей. На заднем плане сцены – ширма, по ней двигаются тени – силуэты тех, о ком написано во втором эпизоде, то есть персонал клиники и «Олимпис и Ао». Тени постепенно блекнут, музыка затихает.

Колтунов (не отрываясь от карты): Поздравляю вас. Мы закончили лечение, следующее посещение не раньше, чем через полгода.
Ежевикина: Спасибо. Вы, наверное, устали от меня?
Колтунов: Нет, не устал. С вами было очень легко и приятно работать. Тем более, что вы пунктуальный, терпеливый и спокойный человек.

Пауза.

Ежевикина: Арсений Иванович, а можно вам задать вопрос, не относящийся к делу?
Колтунов (смотрит на Ежевикину): Задавайте.
Ежевикина: Вот как вы, как врач, относитесь к смерти?
Колтунов: Сразу не отвечу. Могу сказать только, что я знаю о смерти не больше или не многим больше, чем любой другой человек. Но, опять-таки, насколько достоверны мои знания? И, вообще, что может не умиравший знать об умирании? Жизнь и смерть познаются опытным путем, а не теоретически.

Пауза.

Колтунов: А почему вы спросили?
Ежевикина: Мне всегда казалось, что врачи как-то лучше осведомлены на этот счет. Ну, вы делаете уколы, разрезы, избавляете от боли… Простите за глупые разговоры.
Колтунов: Ничего глупого я не услышал.

Пауза.

Ежевикина (краснея): Тогда я еще спрошу. Можно?
Колтунов: Можно.
Ежевикина: Вы женаты?
Колтунов: Нет.
Ежевикина: Ура! То есть, я тоже не замужем.
Колтунов: Здорово.

Молодые люди смущенно улыбаются.

Колтунов: Я как раз собирался оставить вам свой телефон. Мало ли какая ситуация или какой совет вам понадобится.

Пишет на визитке номер своего телефона.

Колтунов: Вот. Звоните, если у вас появятся ко мне вопросы.
Ежевикина (прячет визитку): Спасибо. Сколько я вам должна?
Колтунов: Сегодня ничего, так как мы переделывали пломбу по гарантии. Кстати, общая сумма за лечение очень большая?
Ежевикина: Приличная.
Колтунов: Бабушкино наследство на зубы проматываете?
Ежевикина: Моя бабушка умерла два года назад.
Колтунов: Простите.
Ежевикина: Пожалуйста. Вы же не знали.
Колтунов: У меня тоже дед недавно умер.
Ежевикина: Вы любили его?
Колтунов: Не знаю. Повзрослев, я почти не общался с ним. А в детстве лет до шести-семи он был моим лучшим другом.
Ежевикина: А я очень любила бабушку. Но, к сожалению, мы почти не виделись в последние годы ее жизни. Я переехала сюда, она осталась там, в Черноземске.

Пауза.

Колтунов: Распишитесь, пожалуйста, в карте.

Ежевикина расписывается.

Ежевикина: Простите, я вас задерживаю?
Колтунов: На сегодня вы последняя.
Ежевикина: Вам же домой нужно, вечером столько дел.
Колтунов: Вот куда я не спешу, так это домой. С родителями жить – радости мало.
Ежевикина: Да, согласна. Я могу идти?
Колтунов: Угу. Разрешите, фартук с вас сниму, а то медсестру не докричишься.

Помогает Ежевикиной снять полиэтиленовый фартук.

Ежевикина (улыбаясь): Спасибо. А когда вам можно позвонить?
Колтунов: В любое время.
Ежевикина: А в десять можно? Вы еще не спите?
Колтунов: Нет.
Ежевикина: До свидания.
Колтунов: Всего хорошего: Я буду ждать вашего звонка.
Варя: Я позвоню.

Уходит.


Действие II

    Кухня в квартире Вари Ежевикиной. Варя накрывает на стол, у нее в гостях Арсений. Он пришел первый раз и очень стесняется, впрочем и хозяйка весьма смущена.

Сеня (рассматривает интерьер): Как у тебя уютно.
Варя: И мне, когда я первый раз увидела эту квартиру, все очень понравилось. (Пауза) Эх, жалко, что вы заранее не сказали, что придете. Вот, только яблочный пирог успела приготовить.
Сеня: Ну и ладно, я не сторонник застолий.
Варя: Я тоже. Чай, кофе?
Сеня: Чай, лучше зеленый.
Варя: Я тоже не люблю черный, он для меня слишком горький и сердце потом начинает быстрее биться.
Сеня: Тахикардия.
Варя: Да, точно.

Варя разливает чай по кружкам, режет пирог. Один кусок себе, два куска – Арсению.

Сеня: Мне бы и одного хватило.
Варя: Кушайте на здоровье.
Сеня: А почему ты ко мне на «вы»?
Варя: Простите… Прости, я не могу сразу перестроиться, вы же доктор.

Пауза.

Сеня: А ты эту квартиру купила или от родственников в наследство получила?
Варя: Купила в кредит.
Сеня: Долго отдавать?
Варя: Десять лет. Уже год плачу, еще девять осталось.
Сеня: Если бы ты знала, как мне надоело с родителями жить.
Варя: Знаю. Сама всю жизнь в одной комнате с сестрой ютилась.
Сеня: Младшей?
Варя: У нас разница семь лет.
Сеня: Много. А кем ты работаешь? Я не помню, спрашивал тебя или нет?
Варя: Художником в дизайн-студии одного известного продюсера. Еще тексты для песен иногда пишу.
Сеня: То есть.
Варя: Вы знаете, кто такая Лоли Поп?
Сеня: Нет.
Варя: У нее не обычные клипы, а мультипликационные.
Сеня: Где девочка и собака сражаются с монстрами?
Варя: Правильно.
Сеня: Знаю. Мне, в принципе, нравятся песенки, которые она поет.
Варя: Вот, ей я плакаты, по-нашему, постеры оформляла. А у Нади Шмель вышли два альбома с моими текстами.
Сеня: То есть, ты пишешь стихи?
Варя: Да. Детские в основном.
Сеня: Расскажи какой-нибудь?
Варя: Я стесняюсь. Вы же не только доктор, но еще и писатель. Я читала все, что вы выложили в Интернет.
Сеня: Спасибо.
Варя: Вам спасибо… за хорошую работу.
Сеня (о стихах): И все-таки, почитайте.
Варя (тихо):   Мягкий комок
На груди тихо дышит,
Не шевелюсь.
И никто не услышит.
Как счастье стучится
В окошко,
Когда спит любимая
Кошка.

Пауза.

Сеня: Здорово.
Варя: Смеетесь?
Сеня: Нет, правда.
Варя: Ну, хватит.
Сеня: А еще что-нибудь?
Варя: Потом.
Сеня: Пожалуйста.
Варя: Можно, потом?
Сеня: Хорошо.
Варя: Еще пирога, чая?
Сеня: Банкуй.

Варя наливает Арсению чай, отрезает еще один кусок пирога.

Варя: А вы что-нибудь прочитаете мне?
Сеня: Не люблю сам себя декламировать. В интернете все есть.
Варя: Ладно, хорошо.
Сеня: А расскажи мне про наших «звезд». Они на самом деле такие придурки или только притворяются?
Варя: Кто как. Есть очень достойные люди.
Сеня: Откуда им взяться!? Там, кроме проституции и гомосексуализма, ничего больше нет. (Пауза) А, нет, есть еще пьяницы и наркоманы.
Варя: У вас неправильное представление.
Сеня: Тебя я не имею ввиду. Кстати, а как ты попала «в струю».
Варя: Случайно. Продюсер, у которого я сейчас работаю, увидел мои рисунки в интернете, они ему понравились, и он пригласил меня к себе в студию дизайнером.
Сеня: Ясно. А я пишу, как говорится, в стол. Мой издатель что-то не торопится меня издавать. Или еще не родился…
Варя: Издателя надо…
Сеня: Заслужить. Ты это хотела сказать?
Варя: Да.
Сеня: А Лоли Поп в жизни интересная девчонка?
Варя: Чудная она. Бегает, кричит, шумит. На студию придет, в каждый монитор посмотрит, ерунду какую-нибудь спросит. Или из «Макдональдса» еду закажет и трескает в углу. Запах кошмарный.
Сеня: Ей не положено из «Макдональдса».
Варя: Она потому в углу и сидит, от продюсера прячется. Как-то он увидел ее с «бигмаком», так заставил триста раз присесть и сто раз отжаться от пола, чтобы не повадно было. А ЛО* все равно сама не своя до гамбургеров с «Кока-Колой». Как они в нее лезут? Может сразу три съесть и еще два пакета картошки с соусом.
Сеня: Понятно. Ну, а в смысле интеллекта?
Варя: По-разному. Животных любит. (Пауза). Приходит как-то утром в наш офис грустная, взъерошенная. «Я, - говорит, - всю ночь не спала. За окном жутко выли собаки. Слушала, слушала, бояться уже начала. Позвонила в милицию, в службу спасения. Меня послали далеко и надолго. Позвонила соседям, вместе с ними вышла на улицу. Оказывается, во дворе рабочие вырыли яму, чтобы трубы поменять… И какая-то бродячая зверюга в эту яму угодила. А дружки ее собрались вокруг и в качестве поддержки завывали, дескать, не робей друг, мы с тобой». Короче говоря, Лоли Поп влезла в яму, собака ее покусала, но она все-таки спасла ее. Потом уколы от бешенства делала. Вот.

Сеня улыбается.

Варя: С ней много таких историй происходило и происходит.
Сеня: Говорят, ваша Лоли Поп замуж собирается?
Варя: Вроде как да. Жениха мы ее видели, серьезный человек. А она прыгает вокруг него, анекдоты детские рассказывает, гамбургерами угощает…

Пауза.

Варя: Ой, совсем забыла, у меня же шампанское холодное есть, будете?
Сеня (резко): Нет! Ни в коем случае!
Варя: Проблемы с алкоголем?
Сеня: Были. Сколько времени, я часы  дома забыл?
Варя: Десять минут первого.
Сеня: Ого! Мне пора.
Варя: Точно?
Сеня: Пирог доели, чай выпили.
Варя: Я могу картошки пожарить… с луком.
Сеня (не очень решительно): Спасибо. Но мне надо идти.
Варя: Жаль. Я бы вам еще что-нибудь рассказала.
Сеня: Ты обещала стихотворение.
Варя: Тогда останетесь?
Сеня: Да, останусь
Варя: (декламирует)
Хвостик «калачиком»,
Сереньким мячиком
Уличный грязный щенок
Быстро, вприпрыжку
Бежит вслед за мальчиком,
Мальчик несет пирожок.

Горячий и вкусный,
Мясной, не капустный,
Вряд ли такой же найдешь.
«Может, уронит?
Так хочется кушать,
Съешь, сразу голод пройдет.

Ура, замечают!
Еще и ласкают».
«На, угощайся, дружок.
Мама и папа
Не против собаки,
Счастья ты съел пирожок»
Пауза.

Сеня: Мне больше первое стихотворение понравилось… А ты, случайно, не этот пирог (указывает на яблочный пирог) имела ввиду?
Варя: Картошку жарить?
Сеня: Пирог счастья – это очень поэтично. Картошку жарить, одной поэзией сыт не будешь.
Варя: Но придется подождать.
Сеня: А я и не тороплюсь.

Варя начинает хозяйствовать. Сеня открывает форточку, с улицы слышны соловьиные трели.


Действие III

     Вечер. Варвара и Арсений дома. Варя читает, Сеня музицирует на пианино (в наушниках, чтобы никому не мешать).

Арсений (снимает наушники): А мы с тобой поженились два года назад или три?
Варвара (отвлекаясь от чтения): Почему ты вдруг спросил?
Арсений: У меня перерыв, решил с тобой поговорить.
Варвара: А… а, два года назад. Тогда еще декабрь очень теплым был. Трава зеленела почти до Нового Года. И на сам Новый Год только слегка припорошило.
Арсений: Помню. Это была последняя зима в жизни моей бабушки. Жалко, что с тобой она не успела познакомиться.
Варвара: И мне очень жаль.

Пауза.

Арсений: Может, нам обвенчаться?
Варвара: Конечно, чего тянуть? (Улыбается). Интересно, почему, когда мы с тобой встречались, ты все время повторял: «Извини, Варя, но я на тебе никогда не женюсь»?
Арсений (смеется): Боялся. Привык к холостяцкой жизни, а тут семья, семейные обязанности возникли на горизонте. Потом, конечно, пригляделся, освоился, сделал предложение.
Варвара: Угу, предложение. Читал, читал, а потом выдал: «Пойдем на следующей неделе заявление подадим?» Я растерялась, но согласилась. Романтика.

Оба смеются.

Арсений: Уже два года пролетело. Быстра жизнь, быстрее наших представлений о ней.

Пауза.

Арсений: Фу! Опять от соседей гречневой кашей несет. Почему они все время варят кашу ночью?
Варвара: Не знаю, хорошо хоть не рыбу жарят.
Арсений: Я прикрою дверь?
Варвара: Закрывай.

Арсений закрывает дверь, отделяющую комнату от коридора.

Варвара: А раньше бы ты такой шум поднял…
Арсений: Смирился, привык.

Пауза.

Варвара: Ты сейчас какую музыку играл?
Арсений: «Танец маленьких лебедей» Чайковского… Отец любит рассказывать, что когда он жил на «Нефтебазе».
Варвара: Нефтебазе?
Арсений: В городке, где он родился, их район назывался «Нефтебаза». Там было нефтехранилище, силикатный комбинат и мелькомбинат.
Варвара: А экология там была?
Арсений: Их дом стоял возле железной дороги, по которой круглые сутки ходили «товарняки», а за домом текла, да и сейчас течет, река. Вот тебе и экология. (Пауза) Ладно, сейчас не об этом. Так вот, у них в соседнем доме жила некто Соня Болякина. Родители купили ей пианино – очень дорогая вещь по тем временам – и она семь лет отходила в музыкальную школу. А изучала все эти годы «Танец маленьких лебедей», причем, так до конца и не выучила. Отец  говорит: придем к ней в гости, попросим что-нибудь сыграть, а нам еле-еле (напевает) тум-тум-тум-тум - турурум – тум-тум и так далее. Раза три собьется, начнет с начала, расплачется – мрак! (Пауза) Но я уже более совершенный пианист, чем Соня.

Тихо исполняет «Танец маленьких лебедей».

Варвара: Здорово. Не зря каждый день тренируешься, то есть музицируешь, как там у вас это называется.
Арсений: Талант по большей части состоит из бытовухи. Собственно говоря, творчество – вид бытовухи, только творческой. Извиняюсь за тафтологию.
Варвара: Согласна.
Арсений: Рутины в искусстве для того, кто им непосредственно занимается, намного больше, чем вдохновения.
Варвара: Я поняла, поняла. По себе знаю: не будет рутины, не будет и результатов.
Арсений: Ага. Точно. Пойду птицам семечек насыплю.

Арсений выходит из комнаты. Возвращается с пакетом семечек,
открывает окно. С восклицанием «Ох, зараза!» резко захлопывает створку.

Варвара (испуганно): Что случилось-то?
Арсений: Воробей – зараза в кормушке спал. Представляешь, хотел кормушку подтянуть к себе, а там как зашевелится кто-то, забьется. Естественно, я испугался.
Варвара (смеется): Бывает же так. А воробью-то каково: пристроился на ночлег, а тут ты с едой. У него, наверное, сон пропал и аппетит.
Арсений: У меня нервы тоже не железные.

Пауза.

Варвара: Надо новую кормушку повесить, а то старая никуда не годится, того и гляди развалится.
Арсений: В выходные займемся. Никогда не думал, что буду птиц кормить.
Варвара: До встречи со мной ты многого о себе не знал.
Арсений: Точно. Я полагал, что творческая личность обязательно должна выпивать, общаться не пойми с кем, ночами не спать, хамить и ерничать по любому поводу, а над всеми безобразиями будут парить нимфы и медузы.
Варвара: Кто?
Арсений: Заговорился. Музы, конечно. Надо восстановить в памяти мифологию. Удивляюсь, как отец на меня времени не жалел: уроки помогал делать, на концерты водил; все музеи с ним обошли; все художественные галереи. Даже латынь пытались изучать. До сих пор помню «Et tu, Brute! или «Veni, vidi, vici!»  Отец-то у меня в обычной школе учился, не в гимназии. Сам до всего дошел. В том числе и до Московского университета.
Варвара: Как Ломоносов?
Арсений: Быстрее. Ломоносов пешком шел, а папа мой на электричке доехал… Мифологию и древнегреческую литературу тоже под отцовским руководством изучал.
Варвара: Он с тобой и музыкой занимался?
Арсений: Фортепьянной технике он меня не учил, а вот пособия по музыкальной литературе читали вместе. Еще у него отличная коллекция записей на грампластинках.

Пауза.

Арсений: Да, насчет творцов. Оказывается, источник вдохновения не в пороке, а в добродетели. Можно вести нормальный, физически и нравственно здоровый образ жизни и добиваться отличных результатов в искусстве.
Варвара: Тебе Господь помогает.
Арсений: Несомненно! Я без молитвы ни к пианино, ни к письменному столу не подхожу.

Пауза.

Арсений: Почему Бах считается самым гармоничным композитором? Потому что он был глубоко верующим человеком. И все ему удавалось совмещать: должность кантора, «звание» мужа и отца, композиторскую и педагогическую деятельность. Он не говорил: «Мне нужен досуг для творчества», а брал перо в руки и работал. Ему принадлежат тысячи, тысячи нотных страниц! И каких! В самой простой пьесе – бриллианты гармоний и мелодий. Он не боялся, как говорится, распыляться по мелочам, а все делал тщательно, с любовью, с молитвой, ничего не откладывал на потом и все успевал.
Варвара: Я не очень люблю Баха.
Арсений: Необходимо много слушать его, тогда он станет более менее понятен.
Варвара: А ты про Баха к чему?
Арсений: К слову.

Слышен звук открывающейся соседской двери. Кто-то пьяно бубнит в смежном коридорчике, гавкает собака, дверь резко, с грохотом захлопывается.

Арсений: Почему они никогда не придерживают дверь? И собака лает, как оглашенная. Дикий народ.
Варвара: Нормальные у нас соседи. Не пьют, не безобразничают, а слегка шумят, как и все живые люди.

Пауза.

Варвара: Ох, совсем забыла. Тебе же письмо пришло по электронной почте от Комитета по вручению Премии Мира.
Арсений: Чего пишут?
Варвара: На трех языках написали: шведском, английском и древнегреческом, кажется.
Арсений: И?
Варвара: Я не очень в английском, но суть дела в том, что к нам, сюда приедет эксперт, от их организации, а там они будут проводить собрания и совещания по поводу твоей кандидатуры.
Арсений: Понятно, ничего конкретного. (Пауза) Пусть решают.
Варвара: Как Господь решит, так и люди решат.
Арсений: Верно. Но больше, чем есть, я все равно не напишу, даже если мне подарят медальку и деньги.

Пауза.

Арсений: Зато, если буду при чинах, может быть смогу одну идейку протолкнуть.
Варвара: Какую же?
Арсений: А чтобы спектакли  по длинным пьесам делать двух или трехсерийными.
Варвара: То есть?
Арсений: То есть, чтобы в пятницу спектакль начался, в субботу продолжился, в воскресенье вечером закончился. Тогда людям не придется сутки напролет пьесу смотреть. И театру выгодно – три дня полный зал, только в буфете какая выручка будет.
Варвара: По-моему, идея требует доработки.
Арсений: Требует. Сейчас говорят о Новом Театре, а Новый Театр не возможен без новых пьес и новых постановочных концепций. Что у нас – девятнадцатый век?

Одевает наушники.

Арсений: Заговорились мы, пора дело делать.

Арсений возвращается к музыкальным занятиям.

Варвара: Пойду, яблоко возьму.

К о н е ц.

Э П И Л О Г

     Оформление сцены такое же, как и в прологе. Только в задник вмонтированы несколько широкоформатных экранов. На заседании присутствуют не все члены Комитета. В частности, вместо Приглашенных работает писатель Йоши Накамура – почетный член Комитета, лауреат Премии Мира в области литературы; Спонсоры и Покровители участвуют интерактивно или вообще не участвуют; у научных консультантов – библиотечный день, попросту говоря, выходной.
     Часть исполнительных секретарей отбыла на историческую родину Эстонию для участия в антиправительственных и антироссийских мероприятиях.

Председатель (уныло): Прошу заседание считать открытым. Г-н Мякинен, зачитайте повестку дня и разъяснения по поводу отсутствующих членов Комитета.

Зевает.

Ответственный секретарь (не менее уныло): Согласно своду законов Комитета, утвержденных… (Председателю) Все читать?

Председатель делает неопределенный жест.

Ответственный секретарь (продолжает): …допускается личное отсутствие членов Комитета, при условии их работы в интерактивном режиме. Мнение научных консультантов может быть принято в виде резюме с обязательным указанием регистрационного номера и штампом Комитета. Отсутствие исполнительных секретарей возможно при наличии у последних экстраординарных обстоятельств.
Председатель: Наличествуют обстоятельства?
Ответственный секретарь: Их страна хочет в НАТО и не хочет обратно в Россию. Господа Таммы со своим народом, все, кроме г-на Приидика - он любезно согласился поработать за коллег.
Председатель: Похвально.
Ответственный секретарь (продолжает): Доклад выездного эксперта, согласно постановлению номер (рукой делает жест безразличия), считать действительным в случае, когда он зачитан в присутствии Председателя Комитета (указывает на Председателя) и не менее, чем одного почетного члена Комитета (указывает на Йоши Накамура), или любого другого лица, официально допущенного к слушаниям и прениям.

Пауза. Пьет воду, как и положено оратору.

Ответственный секретарь: Далее. Вопрос о принятии резолюции по переходу на высокий «штиль» сегодня рассматриваться не будет, согласно пожеланиям Председателя и членов Комитета.
Вопрос о признании Колтунова кандидатом на получение Премии Мира в области литературы должен быть окончательно рассмотрен в связи с завершением годового срока рассмотрения. (К Председателю). Сегодня трехсотдвадцатьпервый день обсуждения, мы обязаны принять решение.
Председатель: Примем.
Ответственный секретарь (обращается к исполнительному секретарю): Г-н Тамм, прошу включить мониторы.

На мониторах появляются изображения Сэра Дэвида Грина, г-на Абоумби Рашид-     ад-Дина. Монитор Жоры Лейкумовича остается темным.

Председатель: Видимо, г-н Лейкумович не желает продолжать работу. (Ответственный секретарю). Завизируйте отказ.

Ответственный секретарь делает запись в толстой канцелярской книге.

Председатель: Слово предоставляется (К Ответственному секретарю): Делайте сами свою работу.
Ответственный секретарь: Слово предоставляется официальному выездному эксперту Комитета г-ну Стефану Коху.
Стефан Кох: Благодарю вас, г-н Председатель, и вас, г-н Ответственный секретарь. Дело номер…
Председатель: Опустите официальную часть. И покороче, пожалуйста.

На этих словах Председателя Комитета в зале появляется Жора Лейкумович. Он в бескозырке, в тельняшке, в шортах и пляжных тапочках на босу ногу. За спиной у Жоры котомка с теннисной ракеткой, удочкой и маленькой кастрюлькой.

Лейкумович: Я не понял, почему у нас все неофициально? (Исполнительному секретарю) Казачок, прими багаж.

Приидик Тамм помогает Лейкумовичу снять котомку. Жора занимает свое место.

Лейкумович: Слушайте, сделайте кондиционер сильнее, я с пляжу – до чего разогретый! (К Йоши Накамура) Ты, как я вижу, не здешний, помоги Жоре с чайком. Зеленого не надо, лучше черного и сахару три ложки. Я проверю.

К Лейкумовичу по поручению Председателя подходит исполнительный секретарь, что-то шепчет ему на ухо. Сам Председатель на Жору даже не смотрит, памятуя последнюю встречу.

Лейкумович (К Накамура): Ох, чтоб я никогда не торговал на Привозе, миллион самых разных извинений. Я не знал, что вы писатель. У вас же иероглифы – как ими писать?
(К Исполнительному секретарю) Казачок, тогда ты сбегай за чайком. Жора тебя не забудет, напишет тебе одесский паспорт и даст одесских денег. Давай, шевелись, мой быстроходный

Исполнительный секретарь уходит за чаем.

Лейкумович: (Стефану Коху): Я вам помешал, но я уже извинялся.
Председатель (опасливо): Продолжим заседание.
Лейкумович: Тю, я вас совсем не приметил. Год вас не видел, поэтому так обрадовался… Молчу, молчу.

Исполнительный секретарь возвращается с чаем.

Лейкумович: Я в тебе не ошибся. Держи.

Бросает Секретарю монетку. Секретарь благодарно кланяется.

Стефан Кох (педантично): Экспертиза пришла к следующим выводам.
     Пункт первый: Г-н Колтунов действительно проживает в России, занимает должность врача-стоматолога, имеет заключение об официальном браке.
     Пункт второй: Г-ну Колтунову действительно принадлежит ряд материалов, размещенных во всемирной сети Интернет под фамилией Колтунов.
     Пункт третий: Г-н Колтунов действительно признан наиболее читаемым из всех российских писателей, зафиксированных на виртуальных литературных издательствах за последние пять лет.
     Пункт четвёртый: Г-н Колтунов действительно не состоит ни в одном из официальных литературных объединений, не издавался, государственных наград и премий не имеет.
     Пункт пятый: Г-н Колтунов действительно на настоящий момент не обладает значительным движимым и недвижимым имуществом.
     Пункт шестой: Г-н Колтунов…
Лейкумович: Вы хотите сказать, что у него негде жить? А зачем он тогда женился? Зачем он пишет книжки, когда надо работать?
Ответственный секретарь (посмотрев на Председателя): Продолжайте, господин Кох.
Лейкумович: Слушайте, принесите мне еще чаю и вы меня долго не услышите. Если не жалко, добавьте ложечек десять коньяку – очень замерз от вашего кондиционера. Сахару не надо, сахар у меня свой.

Исполнительный секретарь вновь отправляется за чаем и довольно быстро его приносит.

Стефан Кох (продолжает):
     Пункт седьмой: Г-н Колтунов действительно отказался от встречи с представителем Комитета в лице Стефана Коха.
Лейкумович: После Второй Мировой я тоже немцам не доверяю.
Стефан Кох: …и от комментариев по вопросу о возможном вручении ему Премии Мира в области литературы.
     Пункт восьмой: В качестве вещественных доказательств существования г-на Колтунова мы можем предоставить рукопись его пьесы, диск с записью аудиокниги «Автопортрет» и диск, содержащий, так называемую «Последнюю главу», не вошедшую в основной текст «Автопортрета». Благодарю за внимание.
Председатель: Г-н Кох, мы благодарим вас за проделанную работу. Материалы передайте Ответственному секретарю.

Через Исполнительного секретаря Стефан Кох передает материалы (рукопись и диски) Пааво Мякинену. Тот немедленно убирает их в сейф.

Йоши Никамура: Есть возражение.
Председатель: Ну? То есть, слушаем вас.
Йоши Никамура: Мне бы хотелось ознакомиться, как с текстом пьесы, так и с аудиозаписями.
Председатель (смотрит на мониторы): Что скажут уважаемые Спонсоры и Покровители?
Лейкумович (смотрит на мониторы): Привет, оплоту консерватизма и мутанту капитализма.
Сэр Дэвид Грин (в интерактивном режиме): Не возражаю, но считаю излишним.
Г-н Абоумби: 1-ая голова (африканская): Это интересно.
                2-ая голова (восточная): Возражаю.
                1-ая голова: Ты сегодня ешь, а я принимаю решение. Завтра будешь думать.
Лейкумович (говорит про Абоумби): Трудно человеку - приходиться спорить с самим собой. (Председателю громко): Вы меня не спрашивали, но я отвечу: пьесу читать долго, а «Последнюю главу» послушаем.

Ответственный секретарь, вздыхая, передает диск исполнительному секретарю. Тот устанавливает его в проигрыватель, включает кнопку «воспроизведение» и кнопку «синхронный перевод».

Голос Арсения Ивановича: Когда мы уже закончили работу над «Автопортретом», мне сообщили, что будет интересно, если я скажу несколько слов по поводу шумихи вокруг моей кандидатуры на Премию Мира по литературе. Первоначально я дал все необходимые комментарии, а потом решил, что их не следует издавать и записывать. Поэтому диск вышел без «последней главы». Но, учитывая интерес общественности к моей персоне, я сохранил текст в одном единственном экземпляре, на всякий случай.

       Итак, Премия Мира за достижения в области литературы – почетная награда, ничего не скажешь. Но решение о награждении принимают люди.  Humanum est errare.  Человек может быть подкуплен, лично заинтересован или, наоборот, безразличен. Кто-то вышестоящий может приказать наградить или запретить, лишить награды. Что тогда? Некто будет вознесен до небес или незаслуженно свергнут с Олимпа. Да и как понять: кто – первый, кто – лучший? Лишь Господь Бог объективен, но его дары бесстрастны и поэтому не имеют ценности в глазах большинства людей. Чистая совесть, крепкая семья, долголетие – не высший ли это дар? К сожалению, люди искусства зачастую пренебрегают всем бесконечным и нетленным, лишь бы владеть малым и преходящим.
Уважаемые хозяева денежной части Премии, не важнее ли помочь тем, у кого вообще ничего нет? Творец сам по себе богат за счет способности творить. А каково обычному человеку: и жизнь тяжелая, и стихов не пишется?
     С другой стороны, официальное признание – способ, с помощью которого можно привлечь внимание общественности к новому, прекрасному, нужному. Если автора не поддерживать, не издавать, он может не развиться, или зачахнуть, или современники останутся без радостного осознания того факта, что живут в одно время с гением. А ведь как только обнадеживает мысль, что твоя Родина полна талантами и гениями! Удивительно, но один человек и в самом деле способен выразить дух целого народа.

Лейкумович: Боже мой, как нудно и пафосно. Я выйду до витру.

Выходит.

Голос Арсения Ивановича (продолжает): И прекрасно, когда другие народы признают Мастера из одной страны - общим, мировым достоянием. (Пауза) Признают, но зачем столько интриг? Зачем столько сплетен? Зачем столько формальностей? Почему нельзя сделать все открыто, а не путем тайного, закулисного голосования? Когда сталкиваешься с такой бюрократической махиной, руки опускаются, ибо стена чиновников почти непреодолима. Бюрократы очевидно требуют человеческих жертв. А мне, например, не хочется отдавать себя на заклание, даже во имя всемирного признания.
Несколько слов о себе. Я очень мало сделал, чтобы  называться писателем Всего Мира. Посредством искусства я работаю над собой, преодолеваю свои комплексы и недостатки. Поэтому вопрос о том, как повлияли и повлияют мои книги на ход человеческой истории, может быть решен спустя десятилетия, если не столетия. И это при условии, что я на самом деле стоящий писатель, а не «борзописец», каких довольно много.

Лейкумович возвращается в зал.

Лейкумович: Он продолжает говорить?! Большой человек!
Голос Арсения Ивановича: Резюмирую. Еще предстоит очень много дел, поэтому рано думать о наградах. Надо работать.
Лейкумович: Он меня повторяет.
Голос Арсения Ивановича: …а не купаться в лучах возможной славы. (Пауза). Чувствую, растянулся мой монолог. Я вижу как ты, дорогой читатель-слушатель, зеваешь.
Лейкумович: А как он увидел, что я зевнул?
Голос Арсения Ивановича: Поэтому спешу закончить и сказать: «До свидания, до новых книг».

Пауза.

Ответственный секретарь (Председателю): Считать ли аудиозапись действительной и приобщать ли ее к материалам заседания?
Председатель: Дайте мне подумать.
Лейкумович: А что тут думать, когда думать не надо? Кстати, где эти господа с образованием, но в костюмах? Они ученые, их надо спросить.
Ответственный секретарь: Г-н Турссон и г-н Карлсон свою работу выполнили. Копию с их заключения вы, г-н Лейкумович,  должны были получить.
Лейкумович: Вы хотите, чтобы я читал какие-то бумажки? Но позвольте спросить: кто будет зарабатывать деньги, если все станут читать?
Председатель (не обращает внимание на слова Лейкумовича): Хотелось бы выслушать мнение сэра Дэвида Грина.
Сэр Дэвид Грин (внушительно): Русский вопрос – крайне болезненный вопрос для любого европейца. Россия – это агрессивная страна с непредсказуемой политикой. Г-н Колтунов может быть представлен к высшей Мировой и Европейской награде только в том случае, если он примет подданство Соединенного Королевства или любой другой стабильной, экономически развитой и не воинственной державы.
Лейкумович: Эй, там, в телевизоре, ваши корабли регулярно портят воду в моем родном море, и я же еще в этом виноват?
Сэр Дэвид Грин: Вас никто не обвиняет.
Лейкумович: Как не обвиняют?! Лейкумовичи и Колтуновы – две головы одной России.
Сэр Дэвид Грин (продолжает): В том случае, если Комитет примет положительное решение по вопросу Колтунова, нами будет заморожен ряд счетов известных лиц в известных банках. Данное постановление уже одобрено Парламентом и лично Ее Величеством. Мы полагаем, что вам известно о ком идет речь.
Председатель (смущенно): Известно. Ваше мнение, сэр Грин, будет запротоколировано и принято во внимание.
Сэр Дэвид Грин: Благодарю… и не сомневаюсь.

Монитор Сэра Дэвида Грина выключается.

Ответственный секретарь (Получив одобрение Председателя – Председатель кивнул, обращается к к г-ну Абоумби): Мы готовы выслушать вас.
Лейкумович: А до Жоры всем все равно?
Ответственный секретарь: Вы следующий.
Лейкумович: Вот так: евреям дают слово в последнюю очередь, а ругают их первыми.
Г-н Абоумби (голова в «арафатке»): Колтунов не правоверный и говорить о нем – говорить о пустоте.
Г-н Абоумби (голова в «короне»): Мы согласны, что Колтунов – Большой Вождь и хотим подарить ему набор кемберлитовых трубок.
Г-н Абоумби (голова в «арафатке» голове в «короне»): Тебя повесят или побьют камнями.
Г-н Абоумби (голова в «короне» Председателю): Наш ответ положительный. (Голове в «арафатке»): Твоя дипломатия закончится в яме с хищниками.

Головы г-на Абоумби начинают браниться, каждая на своем языке; руки начинают
драку между собой и с головами.

Монитор г-на Абоумби выключается.

Ответственный секретарь (Председателю): Мнение какой из голов учитывать?
Председатель: Пиши: Абоумби Рашид-ад-Дин воздержался.
Лейкумович: Протестую! И нечего на меня так смотреть! Ужасный кошмар: целый год вы не можете решить простую проблему за чужой счет. Жора за это время сделал две виллы, построил яхту размером с авианосец – она месяц как в порту, завернутая в пленку; купил четыре футбольные команды и одного шахматиста; сообразил бассейн в самолете, а вы продолжаете говорить и не думать. Нет, у меня нет для вас содержания! Конечно, вы помогли Венечке и Лёне – все они лауреаты, все они счастливы. Однако, как я понял, вы не любите русских. Пусть Сенечка живет в Москве, но разве он в этом виноват? Черная голова дарит ему алмазы, а я подарю ему незабываемый отдых на море. Какая там пахлава, а какие там женщины! И не надо меня останавливать, к вам я больше ни ногой.

Уходит, что-то возмущенно бормоча.

Председатель (печально): Я не ошибусь, если скажу, что наши деньги разбегаются.
Ответственный секретарь: Считать ли мнение г-на Лейкумовича положительным?
Председатель: Он не принимал участие в голосовании.

Ответственный секретарь удивленно поднимает глаза.

Председатель (нагло): Не принимал, его мнение осталось не известным.
Йоши Накамура (Председателю): Позвольте мне сказать несколько слов.
Председатель (лояльно): Пожалуйста.
Йоши Накамура: У нас принято выходить на улицу, когда цветет сакура; одевать белое, когда грустно. Мы слушаем воду и смотрим на камни. Все в этом мире говорит о Вечности. Колтунов-сан знает в Вечности толк. Лишить его награды – значит признать, что люди только суетны и смертны. Неизвестно, зацветет ли сакура в следующем году. Тем более неизвестно, напишет ли Мастер еще что-нибудь, если не порадоваться тому, что он уже сделал. Весна невозможна без любви и ожидания. Вода огибает камни, и таким образом становится заметно ее движение и незыблемость камней. Слава и Признание – вода, Созданное – камни. Необходимо испытать Созданное, иначе трудно поверить в его незыблемость. Но дни жизни, как лепестки, неповторимы, собрать их невозможно. В наших силах только защитить их от ветра Одиночества. Награда, полученная мной – Великий Дар, но Колтунов-сан заслуживает еще большего. Зачем медлить, когда все так скоротечно?
Председатель: Благодарим вас, г-н Накамура. Ваше мнение будет принято и учтено.
Ответственный секретарь: Согласно Кодексу Комитета, решение о вручении Премии Мира в области литературы может быть принято…

Председатель делает знак Ответственному секретарю, чтобы тот говорил поменьше.

Ответственный секретарь (продолжает): Таким образом, просим г-на Карла Улофа Юнссона  - бессмертного, прошу прощения, бессменного Председателя Комитета по вручению Премии Мира в области литературы огласить решение.
Председатель: На основании протоколов более, чем трехсот заседаний, а также по результатам голосования официальных лиц Комитета, постановляется…

Пауза.

Председатель (важно): …отложить решение вопроса о вручении г-ну Колтунову Премии Мира в области литературы на неопределенный срок, составляющий не менее трех, но не более двадцати пяти лет. Председатель Комитета… и так далее, читать не буду, всем все известно.

Расписывается в бумагах.

Председатель (Ответственному секретарю): Пожалуйста.

Ответственный секретарь тоже расписывается, затем говорит.

Ответственный секретарь: Документ – номер не оглашается, передается на опломбирование с присвоением грифа «Совершенно секретно». (Исполнительному секретарю): Исполняйте.

Исполнительный секретарь забирает бумаги.

Ответственный секретарь: Заседание окончено.

     Все, кроме Йоши Накамура, выходят из зала, облегченно вздыхая. Свет уменьшается.
Йоши Накамура снимает мантию почетного члена Комитета. Под ней обнаруживается кипельно белое кимоно. Свет полностью гаснет. На кимоно проецируется изображение цветущей сакуры.
      Йоши Накамура плавно танцует, но в темноте кажется, что это ветер играет маленькими розовыми лепестками.

Занавес.



Январь-сентябрь 2008 года