Бобёр

 Бобёр



     Где бы ни работал Аркадий Семёнович, везде ему давали одно и то же прозвище «бобёр». Аркадий Семёнович прозвища не стеснялся и даже гордился им. Иронизировал, мол де, на большее у людей ума не хватает, если они видят невысокого коренастого мужика с круглым лицом и выдающимися передними зубами, и первое сравнение, которое  приходит им в голову – это сравнение с бобром. Потом начинают рассуждать про основательность, серьёзность, любовь к строительству и, напоследок, обязательно добавляют: «Мех у него некрасивый, сам он глуповат, дрессировке не поддается и может укусить, если его попытаться погладить. В общем, животное полезное, но совершенно бестолковое, фу!»
     Знал Аркадий Семёнович, конечно, знал, что рассказы про него, и прозвище, и рассуждения об особенностях характера и поведения происходили от самой элементарной зависти. Да, ему завидовали, потому что он был удачлив и счастлив, или наоборот – счастлив и удачлив. Так иногда случается во Вселенной: появляется некий объект и дальше, какие бы события не происходили, все идут на пользу этому объекту, день ото дня, год от года он набирает силу и так буйно разрастается, и так ярко цветет – залюбуешься, засмотришься и поневоле обидишься на судьбу: почему меня обошла, ведь я-то лучше, талантливее, умнее? Только судьбе человеческое лепетание и претензии не интересны -  у неё свои планы, и никто никогда  их не узнает, и никто никогда их не изменит. Вот так вот, господа читатели, задумайтесь.
    А теперь, после такой значительной сентенции, неплохо было бы вернуться к повествованию и через него прикоснуться к истинному величию.
               
     Родился наш мальчик-звезда в Москве. Родился через месяц после окончания Великой Отечественной Войны. Отец его уже год как был комиссован и служил при генштабе, а мать заведовала хирургическим отделением первой горбольницы. Молодой семье по случаю пополнения выделили целых двадцать метров в одной из арбатских коммуналок, а тогда двадцать метров своей жилплощади считались большой роскошью и многие о таком подарке только мечтали. К тому же комната была с двумя окнами, пятиметровым потолком и камином в углу, переделанным под маленький шкафчик для всякой нужной в хозяйстве мелочи.
     По соседству с Елизаровыми (фамилия Аркадия Семёновича по отцу, со стороны матери все были из Белоруссии и назывались Прокоповичами) обосновались люди приличные: кто-то служил в МИДе, кто-то в НКВД, ещё одна чета танцевала в Большом, а самую маленькую комнату занимал писатель – книги его продавались в каждом магазине, но их никто не покупал – слишком уж правильно литератор мыслил и слишком неживыми от этого получались образы. Малышом Аркаша часто забегал к своему именитому соседу и, видимо, от него получил глоток волшебного эликсира, который превратил его через несколько десятков лет в закоренелого графомана, хотя и не без способностей.
     В пятьдесят втором Аркадий Семёнович был принят в первый класс обычной советской школы, с той небольшой разницей, что учились там дети только из хороших семей и по окончании её поступали в лучшие московские ВУЗы. После получения аттестата зрелости, Аркадий, считая себя больше «лириком», чем «физиком», выбрал филологический факультет МГУ, но родители были категорически против такого решения и заставили  подать документы на химфак. Они рассуждали практически: что есть стихи – соединение слов и всё, а химия – это будущее, это технологии, это гарантированный кусок хлеба и рабочее место. Тем более, занимаясь наукой или работая на предприятии, всегда можно найти время для литературы, а вот литератору все пути заказаны и вариантов устроиться хорошо – полпроцента из ста, и то, если есть связи и талант, а так, на одном желании творить, дальше письменного стола не продвинешься. Аркадий Семёнович спорить не стал и как послушный сын спокойно взялся за учёбу, согласившись, что ему действительно никто не запрещает посещать литературную секцию при местном «ДК» и участвовать в студенческом театре в качестве автора и исполнителя небольших моносценок.
     В театре кудрявый молодой человек быстро прижился. Худрук ценил его за ответственность и продуктивность, в смысле текстов, а ребят смешила физиономия,                про которую они говорили, что «с таким лицом можно без грима играть бобра, моржа или зайца, а если отрастить усы, побрить голову и приклеить чуб, то и самого Тараса Бульбу или кого-нибудь из его ближайшего окружения».
     Аркадий, надо отдать ему должное, рассудок имел здравый и практичность его не уступала родительской, поэтому актёрским лаврам он предпочитал скромные гонорары, вырученные за сценарии капустников, юморины, скетчи и прочие эстрадные поделки. Да, звезда счастья начала разгораться, химия забылась, исчезла сновиденьем, вместо неё появились маленькие знакомства с большими последствиями. Скромный юноша за несколько лет тихой работы превратился в довольно-таки известного в узких кругах писателя-сатирика Елизарова и к нему стали обращаться серьёзные люди с просьбой написать что-нибудь вечное или на злобу дня, лучше даже последнее, ибо вечные темы хороши для стагнирующего буржуазного строя, а в динамично развивающемся советском обществе предпочтение отдают простым и насущным проблемам, как то: бюрократии, рвачеству, взяточничеству, дефициту, очередям, хамству в поликлиниках и магазинах, а ещё не надо забывать о прорывах в космической отрасли, о достижениях тяжёлой промышленности и лёгкой, о гигантских шагах народного хозяйства, о великих событиях Октября и значении партии в жизни всех без исключения советских людей. В общем, материала Аркадию Семёновичу хватало, и машинка его стучала с утра до вечера, выдавая на гора сотни страниц, под завязку набитые печатными знаками.
     Отец – герой войны – такой карьеры не одобрял, мать тоже скептически относилась к творческой работе, но деньги, которые сын регулярно прятал в заветную сейф-шкатулку из слоновой кости, в конце концов убедили родителей в правильности его выбора, и они стали просить совсем немногого: невестку, внуков и чтобы в командировки Аркаша ездил не так часто, и лучше на юг страны, а не в Сибирь и не на Дальний Восток, откуда он всегда возвращался осунувшимся, простуженным и потом кашлял по два месяца, как туберкулезник.

     Семейственность, как и партийность, горячо приветствовалась начальниками всех уровней и открывала куда более широкие горизонты, чем скромное холостяцкое существование. Опять-таки, наличие жены и детей давало надежду на собственную жилплощадь, поэтому Аркадий по совету мамы выбрал в спутницы жизни дальнюю не родную родственницу Таню Аронову, соединился с ней законным браком, быстро перевёл её в известное положение, затем позвонил куда нужно и кому нужно, чтобы получить заветные тридцать два метра, пускай даже с низким потолком  и совмещёнными удобствами, обставил эти метры, чем бог дал, и снова исчез с толпой комедиантов где-то на просторах жарких советских республик.
     Рождение наследника совпало с инфарктом дедушки. Елизаров-старший только что и успел назвать внука Мишей, как через несколько дней покинул сей мир, сопровождаемый в последний путь вдовой, родственниками и пьяненьким оркестром из четырёх музыкантов. Горе разбило сердце Аркадия, но допустить его в творчество он не мог – деньги выдавали только за шутки, чувства как товар интереса не представляли.
     Стоя возле свежей могилы, глотая слёзы и морщась от сильного ветра, Аркадий Семёнович вдруг вспомнил про слово «бог». Вспомнил, что покойный отец хотя и был крещённым, церковь обходил стороной. Мама же  в сумке, в самом потайном отделе держала маленькую иконку Спасителя. В отличие от отца она Бога не чуралась и говорила, что Всевышний их никогда не оставит. Тоня, жена, носила на шнурке деревянный крестик и на Пасху ела крашеные яйца, окуная их в майонез и посыпая солью из солонки. Сам Аркадий религиозность считал разновидностью придури, молитв не читал, Бога признавал только в качестве своего личного божества-оберега. Божество очевидно к нему благоволило, зато к другим людям, в том числе и к родственникам, проявляло полное равнодушие, поэтому и не довелось кавалеру многих орденов и медалей понянчить внука. Хорошо, хоть имя ему придумал, да ещё такое красивое – Михаил Аркадьевич! Отлично звучит, музыка, а не имя.

     В пять лет Мишеньку записали в Большой Детский Хор имени Бортнянского. Мальчик пел как ангел (если кто слышал ангельское пение) и на радио его пригласили не задумываясь. Не задумывались ещё и потому, что папа – Аркадий Семёнович – уже несколько лет как сидел помощником редактора в студии музыкальных программ. Такое жирное место помог получить один крупный партийный чиновник: его поразил собственный юбилей, сценарий к которому был полностью делом рук писателя-сатирика Елизарова.
     «Товарищи, - громогласно заявил чиновник на одном из расширенных пленумов по вопросам культуры, - давайте ответственнее подходить к репертуару, давайте правильно подбирать работников и не задвигать действительно выдающихся профессионалов. Лично я требую, чтобы кандидатура писателя Елизарова была принята без обсуждения и голосования. А то, что он не заканчивал консерваторию, так это даже лучше: его мнение будет сублимацией мнений образованной интеллигенции, но без шор предвзятости и                напускной учёности. К тому же товарищ Елизаров прекрасно подготовлен идеологически, а это, знаете ли, исключительно важно. Надеюсь, возражений не будет…»
     Чиновник был настолько крупным, что возражать ему было себе дороже, поэтому Аркадия Семёновича единогласно утвердили в должности, о существовании которой он даже не догадывался, так как в литературно-эстрадном мире попасть на радио хотели все, но подробностей бюрократического устройства этого источника массовой информации не знал никто.
     «А почему же тебя не взяли редактором?» - спросила жадная и лохматая жена Антонина. «Папа часто говорил, - парировал Аркадий, слегка выпивший на банкете по случаю вступления в должность, - не стремись быть первым, а стремись быть лучшим. Редакторы приходят и уходят, а помощников меняют только, если они, извиняюсь, помирают или взлетают, куда Гагарин не летал. Подождём, мой бог меня не оставит». «Подождем», - согласилась Антонина и села перед телевизором догладывать очередную дефицитную курицу, полученную через знакомую продавщицу из Елисейского.
     И бог не оставил, и ждать пришлось недолго. «Голубой огонёк» 1981 года выпуска посветил и Аркадию Семёновичу. Его пригласили в качестве автора новой пьесы «Гостиница наоборот», поставленной месяц назад в Молодежном театре и имевшей скромный, но достаточный для телевидения успех. И не только пригласили, а ещё и оставили работать, предложив должность заместителя директора студии спортивных программ. Помудревшая и утроенная от поедания спецзаказов Тоня в этот раз пыхтеть не стала и приняла назначение с чувством, с каким жёны полковников узнают, что мужу дали генерала, но форму ещё не пошили и звездочки ещё не прикрутили. «Очень хорошо, -  сказала она, - теперь Мишеньку будут снимать, и люди, наконец, поймут какой он красавец». Красавец в это время тряс пухленькими щечками, пытаясь разобраться с «Полонезом» Огинского  и страдая от ненависти к музыке, и от страха стать дворником, как ему предсказывали в случае, если он будет лениться и нажимать не те клавиши.
     В музыкальную школу Мишеньку водила бабушка: ей нравилось сидеть в коридоре и учить жизни таких же скучающих старушек. Бабки быстро проведали, что Татьяна Александровна в прошлом была врачом и с великим удовольствием выслушивали её учёные рассуждения про свои маленькие и большие болезни. Но однажды, во время очередной «консультации» Татьяна Александровна почувствовала резкую боль в груди,               
заметалась, засуетилась и потеряла сознание. Врач со «скорой» предположил инфаркт, но это была аневризма аорты, и она расслоилась. Через несколько несколько дней  доктор Елизарова (в девичестве Прокопович) после гражданской панихиды в фойе родной больницы была перевезена в храм «Живоначальной Троицы» и согласно последней воле отпета по всем православным канонам.
     «Что ж, это и к лучшему», - решил Аркадий Семёнович. Нет, не подумайте ничего плохого, он боготворил мать, обожал её, слушался как маленький мальчик, но Татьяна Александровна незадолго до смерти призналась: «Аркаша, - сказала она, вглядываясь в пятно на занавеске, - ты меня прости, но вся моя любовь ушла на твоего отца. Я до такой степени его любила, что на тебя меня совсем не оставалось. В некотором смысле ты нам даже мешал. Это грустно, но как человек и как мать я обязана была сказать тебе правду. Прости».
     Вторая причина, по которой Аркадий Семёнович так спокойно отнёсся к смерти матери, заключалась в надвигающейся эпохе перемен. Даже если бы вернулась из небытия императорская Россия с её патриархальным укладом, родители приняли бы старый мир с пониманием и без раздражения. Повторился бы семнадцатый год и война – они бы это поняли и потерпели, но с неприкрытыми воровством и ложью, распространявшимися с самого верха, как гниль, они сосуществовать не смогли бы. Кооперативы, бандиты, доллары, пьянство, наркомания, дикие нравы среди молодёжи и вялое неодобрение творящегося беспредела со стороны интеллигенции – с таким набором честные советские люди были не совместимы.  И слава доброму богу за его предусмотрительность: знает он кого оставить, а кого призвать, и никогда не ошибается.
     Для самого г-на Елизарова ( начальство превратилось в господ одними из первых) перестройка стала отправной точкой, стартовой площадкой для невиданной доселе в их семье карьеры. Для этого всего-то навсего пришлось слетать в Америку и в качестве культурного обмена подарить им программу «Веселые старты» (аналог у них был, но они сделали вид, что обрадовались) и взамен привезти простенькое шоу, не имеющее никакого отношения к спорту: люди крутят барабан с буквами, угадывают слово, как в кроссворде, и получают призы, либо деньгами, либо вещами.
     Что в СССР, что в России, кроссворд – любимое интеллектуальное лакомство для всех слоёв населения, поэтому шоу Аркадия Семёновича (его решили попробовать в качестве ведущего) стало «бомбой».  В субботу вечером даже понаехавшие мигранты припадали к экранам своих черно-белых телевизоров и изо всех сил пытались угадать очередное «гадалка в цветастой юбке» или «неосязаемая часть бублика». О, как они мечтали попасть к Аркадию Семёновичу, выиграть суперигру и вернуться домой на новеньких «жигулях»! Сам же Аркадий Семенович в перерывах между эфирами активно наслаждался славой и ее материальным воплощением в виде денег и новых, очень больших связей. Он аккуратно развёлся, прикупив Тоне чудесную квартирку на Плющихе, Мише сделал аспирантуру в МГИМО и хорошее место в легендарной торговой компании «Интерсервис», себе приобрёл домик с мезонином, бассейном и зимним садом. В доме не хватало хозяйки и ею вскоре стала чудная двадцатитрехлетняя девушка, приезжая с Украины, потрясающей внешности и не без образования – в её ридикюле лежал диплом московского института культуры. Правда, она не знала, где он находится и на каком факультете она училась, но Бобра (на телевидении Аркадия Семеновича прозвали также оригинально, как и всегда) такие глупости абсолютно не интересовали. Он хотел ещё детей и того, что предшествует их появлению. Оксана не видела препятствий ни к первому, ни ко второму и с удовольствием вовлеклась в непривычную для себя семейную жизнь со взрослым усатым мужчиной.
     Не остался Аркадий Семёнович равнодушным и к политическому процессу. Терпеливо, незаметно, пунктуально он помогал крепнуть возрождающейся буржуазии, с джентельменской скромностью напоминая сильным мира сего о том, как он любит их всех, уважает и дорожит своей причастностью к великому строительству Новой России – свободной, богатой, открытой для диалога и перспективной в смысле вхождения в Европу и в цивилизационный мир в целом.
    И всё же главное, ради чего теперь уже шоумен Елизаров появился на свет, всё ещё оставалось в тени. Он ждал момента, чтобы открыться и дождался его только, когда пришло время большого юбилея, когда цифру семьдесят задували одновременно несколько человек, когда пришли поздравительные телеграммы от самых известных политиков, когда пожелание «долго жить» повторилось сотни раз, а жизнь, увы, скукожилась и обещала максимум десяток, другой лет, и то, если заниматься спортом, дружить с врачами и постоянно подпитывать себя капельницами и диетами. Пробили часы, звякнули бокалы и Аркадий Семёнович представил почтеннейшей публике свою первую книгу «Собрание стихотворений разных лет». Под светлой обложкой с фамилией автора, названием издательства, заголовком, друг за другом, ровно и аккуратно, как борозды на поле, чернели рифмованные строчки. «И числа их было  не счесть!»  Пятьсот               
стихотворений, внешне разных, но по сути одинаковых, лежали на плотной дорогой бумаге и исчезали, когда их начинали читать. Безусловно, автор вложил в них мысли,  чувства и даже научился придерживаться размера, но по ощущениям такое чтение напоминало жевание ваты – сухо, противно, несъедобно, хочется выплюнуть и больше никогда так не делать. Приглашённые из вежливости листали аккуратно оформленный томик, должностью поменьше просили поставить автограф, должностью побольше сами расписывались на авторском экземпляре, услужливо протянутом виновником торжества. Ведущий праздника по поводу стихов залился такой бессовестной лестью, что даже видавшие виды телевизионщики сморщились и старались не смотреть в сторону ликующего Бобра в ослепительно синем костюме и вишнёвой сорочке. Слово взяла огромная Тоня, потом микрофон перешел к Мише и его сыну Павлику. Оксана залепила несусветную чушь, компенсировав её голой спиной, обнажённой почти до сосков грудью и исключительно выпуклой попой. Семилетняя дочурка весело прозвенела четверостишием про папочку – поэта. Тут же нашёлся залётный критик, взявшийся было доказать гениальность Аркадия Семёновича, но не справившийся с доказательством из-за слишком большой порции коньяка.
     Долго ещё сиял чертог, долго ещё гости славословили звезду экрана, полюбившуюся миллионам телезрителей и так неожиданно заявившую  о себе в качестве литератора. Долго пили шампанское, ели икру, кидались лобстерами, танцевали, опять пили, опять говорили тосты – долго, почти сутки. И потом на целых полгода растянулось празднование юбилея в разных местах, городах и весях.
     Аркадий Семёнович мужественно перенес торжество в свою честь. Как языческое божество он радовался каждой жертве и без устали наслаждался дымом, когда жертву бросали в огонь.

     Через месяц после основных банкетов и концертов, перелетая из Москвы во Владивосток, Бобёр записал в своем виртуальном дневнике: «Жизнь – это удовольствие, которое нам подарил бог, и больше ничего. Мы явились сюда с задачей продолжить род. А всё остальное -  абсолютное счастье от того, что ты живешь. Две руки, две ноги, голова, вот и всё, что нужно человеку».
     «Так-то оно так, но прибавьте ещё к этому набору хороших родителей, жилплощадь, правильных друзей, связи, деньги, положение в обществе, умение льстить, хитрить, обманывать, притворяться, устраиваться, топтать врагов, топтать душу, если она протестует и не соглашается с выбором. Всё прибавьте, Аркадий Семёнович, и не забудьте золотишко, припрятанное покойной бабушкой Ингой Марковной (по отцу), не забудьте тех безымянных бойцов, которые добывали вашему папаше ордена и медали, не забудьте тех людей, кого лечила ваша матушка и чьим покровительством пользовалась до конца жизни. Не забудьте про свой комсомольский билет, партийный билет – вы их не сожгли, вы их оставили на всякий случай, проклиная при этом вслух Сталина и ругая социализм с его «чудовищными для страны последствиями».
   Не лгите журналистам, когда рассказываете про якобы случайности вашего карьерного роста. И, пожалуйста, не обманываете себя: никакой вы не гений, вы всегда писали правильные тексты и поэтому в конце жизни вам позволили назваться поэтом. Вы удобны власти и власть разрешает вам наслаждаться жизнью. А поэзия… поэзия – это боль, страдания,  смерть. Что вы знаете о поэзии, если не любили, не ревновали, ни разу не дрались за себя и за дорогую вам девушку? Что вы можете описать – осень, весну, плохое или хорошее настроение? Но любой может срифмовать «подожди – дожди» и «тень – сирень». Вы когда-нибудь плакали над мертвым щенком? Да вы и не пили от отчаянья, от тоски, по-настоящему, крепко, желая Бога и уходя от него в страшный, глухой запой. И Бог ваш – не Христос, а Ваал. Вы бросили ему сердце, он подарил вам семьдесят лет безмятежного существования.
       Слышите меня, слышите?!»
         Аркадий Семенович на выпады в соцсетях никогда не отвечал. Он знал, что ему завидуют, и привык к этой зависти, как к плохой погоде. Да и дел у него было  невпроворот: в будущем  году он планировал издать сборник рассказов, потом сборник пьес, а к семидесятипятилетию  расчитывал на собрание сочинений.
           Что ж, пожелаем ему удачи. Сколько таких, кто считает себя писателем, но ничего не делает, доживает до старости и оправдывается: «Времени не было. Суета, братцы, суета и бытовуха заели. Облепили, как комары, и сосали всю жизнь кровь, и сейчас продолжают».
           Совсем другое дело Аркадий Семёнович. «Ни дня без строчки!» - вот его девиз. За год, рассчитал он, должно быть написано не меньше ста стихотворений, десяток рассказов и хотя бы две-три большие пьесы. А, каково!? Да в конце концов кто знает, какую участь уготовила судьба этому пожилому графоману? Пусть не будут его читать, а в историю литературы запросто могут впихнуть с какого-нибудь неожиданного бока. Растут же в природе сорняки, так почему бы не расти бездарностям, заброшенным попутным ветром на поле истории? И кто знает, где проходят границы, отделяющие посредственность от таланта, талант от гения? Лично мне это не известно. Если повезет, спрошу у Аркадия Семеновича. Через неделю он будет презентовать «Сборник стихотворений разных лет 2» в магазине на Пушкинской, так я обязательно приеду. Глядишь, и мне перепадет «лакомый кусочек бытия», как однажды сказал Козьма Прутков, но не записал, поэтому пришлось это сделать за него. Ну, извините, афоризмы на дороге не валяются, а славы хочется каждому и с каждым днем сильнее.
                2015 год.