Красная площадь продолжение

Площадь запрудили ветераны и молодежь. На импровизированной трибуне волновался почетный
житель Приснограда Максим Курбатов. Он тронул микрофон. Стало тихо, ровно светили факелы.
- Незабываема эта минута тута, моя Анюта, где ж вы, очи карие, позади река Дунай,- и Максим
вытер по традиции набежавшую слезу, и с трибуны ее бросает подбежавшим информаторам в
капсулу,- пятьдесят лет назад мы, тогда молодые комсомольцы, заложили письмо будущим поколениям.
Сейчас я его достану ввиду оказанного мне партией доверия. О эта минута! о верность комсомольских
сердец! Мы сдержали клятву, негасимо пожили по заветам нашего вождя, держала нас уверенно
партийная вожжа, добычу увеличили дрожжей в присутствии дождей.

Курбатов крюком (разработали специальный для доставания таких всяких юбилейных штучек-дрючек) ,
вытащил свиток, развернул его, зачитал пламенные фразы революционной франсуазы, азы, уз...
Молодежь кричала "ура","да здравствуют наши доблестные отцы-деды!" Пели громко, скандируя,
дируя, а в общем всем было до ... .

К микрофону вышел товарищ Шмакова. Он говорил от имени поколения, и Косте казалось, что он
говорит это. Итак казалось многим. Они были единодушны.
-Клянемся! Клянемся!- скадировала площадь. Размеренно вздымались-опускались тысячи факелов.

Единодушие и единомыслие согревало Костю, он чувствовал в этом бессмертие, пока, правда, с трупами...
Он чувствовал радость от принадлежности к силе монолитной, нерушимой. Прадед его сто лет назад
был у колюбели мечты. существовавшей тысячу лет назад и многие лета наперед.
День заканчивался. Еще один шаг сделан к гармонизации Вселенной...

КАРТИНКИ ДЕТСТВА
А еще любили мальчишки лазить по церквам. На острове их несколько. Одна примыкала к школьному
двору, неказистая. Местные жители предполагали, что на ее месте некогда стояла деревянная, в
которой соизволил венчаться один из главных героев земли русской Александр Невский. Каменная
тоже дряхлела, уже без крыши. Кирпич разрушался, крошился. Ветром и птицами заносилась земля.
Птицы и удобряли ее. Куст бузины наклонялся с угла. выше на куполе, ободранном, освобожденном
от жестяной кровли,росла березка. Церковь, как обычно, занимал склад. Но висела табличка.простой
кусок фанеры, извещавшая. что это памятник архитектуры и охраняется он государством. И около
склада крутиться ребятишкам не позволяли, но это лишь поддразнивало их. Любили у памятника и
на нем собираться, баловаться.

чуть появлялась с весной проталинка, а у южной стены в первую очередь, начинали звенеть о камень
монеты. Первая весенняя страсть, летом и осенью в пристенок азартно не играли. Готовили заранее
пятаки, выискивали старинные рубли, и немало детей ими обладало, делались и специальные
монетопоподобные кружки из металла. Тяжелой монетой приятно играть: прицельнее удар, ложится
плотно, звук весомый. Тренировали пальцы. Были счастливчики с длинными - каждый сантиметр
дорог. Дотянешься пальцами от своей монетки до соседней - пятачок (обычная ставка) выиграл.
сумеешь так ударить, чтобы монетка накрыла другую - пятнадцать копеек твои. С лязгом - так
назывался удачный удар. Можно играть вдвоем, втроем. Ну а когда участников много, не зевай.
Крики, споры, кто-то не так ударил, кто-то пятак сдвинул, третий чуть-чуть не дотянулся, старается
до посинения, жмет на монетку, дабы подвинуть ее незаметно в нужную сторону. Советуют: иди к
хирургу Иеропольскому. Вспоминают игрочишку, который сухожилия между большим и указательным
пальцами разрезал, два-три сантиметра прибавил...

Хочется выиграть! И слезы сдерживаешь: твое богатство -десять копеек - на первой же минуте в
другом кармане, улетучились надежды. Только зритель. Пятаки быстро переходили из рук в руки,
монетки крупнее разменивали, давали сдачу, Просили в долг, в отчаянии продавали старинные рубли...
А момент, когда твоя монетка приземляется между двух и трех, до каждой можно пальцы растопырить!
Одни с пустыми руками, у других мелочь оттягивает карманы... Человек с последним пятачком особенно
придирчив, завистлив... Заспорили, закричали. Так? Да! И понеслось. До драки...

Через час снова сошлись, помирились, застучали на солнышке в биташку. Клали на кон монетки в
стопку. По очереди метали биташку (специально сделанную таскал кто-нибудь из мастеров или
азартный новичок, удовлетворялись и простым осколком чугуна). Кто ближе кинул  к стопочке, бьет
первым. И снова азарт, борьба мнений, субьективных взглядов, голоса неудачников, авторитетные
выводы силачей. Победители идут в центр города, покупать мороженое, смотреть фильм про Тахира
и Зухру (здорово там на шпагах, кинжалом раз-раз...).

Фима не хотел отставать. И уж к чему привязывался. то с увлечением. Играл с малышами, ставки
меньше или понарошку. После столь основательной подготовки лез к ребятам постарше, в надежде
заработать на кино, на мороженое или пирожок. Но мечты о быстром обогащении не сбывались.
И много никогда не проигрывал, не хотел залезать в долг, закладывать царский рубль. Закусив
губу. сдерживал жажду, выходил из игры...

По весне... Звонок на перемену, и сразу звон медяков у стены... Выгонят нескольких пацанов с
уроков, они тоже развлекаются игрой на деньги. Учителя разгоняли, доброхоты засекали, чтобы
доложить родителям, классным руководителям. Но школьники чаще были на шухере и вовремя
перебегали к другой стене. Можно забраться и на придел. Крыша разобрана, на полу земля,
осколки кирпичей, травка пробивается. Можно играть у стены четверика. В засенке на солнышке
можно загорать.

Если и сюда учитель вздумает заглянуть, можно скрыться на другой половине придела. Полукруглый
каменный выступ, а над ним деревянные перекрытия, жестяная кровля - можно маленькому человеку
проползти.
В детстве Кабусова мучали сны: забирается он под крыльцо, под коридор, под эту кровлю. Забрался
 и попался, кажется, бревно сдвинулось, щель уменьшилась. стало теснее. Страх нагнетается...
последние силы, и не крикнуть, и никто не услышит... Летом любили нырять на реке, выбирали место
поглубже. Идешь ко дну, вода плотнее, задерживаешь дыхание,чувствуешь, как приливает кровь,
стучит сильнее сердце. Дно достигнуто, нужно взять ракушку или камень для доказательства, что
достиг цели. И поднимаешь голову вверх, дышать нечем, отчаянно отталкиваешься ногами, руками
подгребаешь. И по грудь выскакиваешь над водой, хватаешь воздух. и так же отчаянно выгребаешь
из снов. И чувствуешь, что близко освобождение, еще усилие... но щель вдруг совсем закрывается,
но открываешь глаза - радостно. оказывается - страшное происходило во сне...

Зимой к северной стене придела наметало много снега. И смелые находили развлечение.С крыши
бросались вниз головой, пытаясь делать перевороты. И кто приземлится на ноги,кто на спину. Но о
боли и разговора никакого нет, смешно. Полнятся ряды смельчаков. Трудно решиться впервый раз,
тем более, что для глаз высота еще на полтора метра значительнее. Плюхнется в снег человек, а
потом уже хочет с каким-нибудь отличием нырнуть. чтобы его выделили... Фима прыгнул в седьмом
классе. Семиклассники и расширили число забав на переменах, им принадлежало открытие
нового аттракциона - полет с придела. Потом и с баскетбольного щита пробовали.

К высокой остроконечной Богоявленской церкви юный народ влекло другое - черный ход. Лестница
на второй этаж была забита досками, но не наглухо, а забором. В храме склад, поэтому, чтобы
перелезть в дыру над забором, нужно улучить удобный момент. В окнах второго этажа без стекол
решетки из витого-крученого металла. На потолках видны следы росписи, одинокие человеческие
фигуры и группы, а на облаках восседал главный с венчиком у головы. В окна просматривались
невидимые с земли детали окружающего мира. Можно заглянуть во двор артели слепых, под окнами
у церковной стены возилась в огороде сторожиха этой артели, можно попытаться попасть в нее
струйкой, из хулиганских побуждений.

А разве не любопытно заглянуть на хозяйственный двор тюрьмы?!  Однако интересного там ничего
не было. Из сарая мужик в форме (ага, Крыгин батька) нес охапку свежего сена, лошадь мотала
головой вниз-вверх, двое заключенных готовили сани к зиме, и, на всякий случай, около них сидел
надзиратель с винтовкой. Стены, у которой, поговаривают в народе, расстреливают, не было видно.
В общем, хоздвор мало отличался от школьного, если только каменными погребами.

Станешь на край в оконном проеме, дух захватывает - оступишься и в последний раз перед
затухающим взором провернется солнечное небо. И ноздри не успеют передать в мозг информацию
о пресном запахе редких травинок среди кирпичных осколков. Можно придерживаться за остатки
решетки... Отсюда, с окна, начинался ход в стене на колокольню. Узкий, с разбитыми ступеньками, он
поднимался круто, делал поворот. В ноздри бил запах слежавшегося за десятилетия помета. Если
подняться осторожно, то можно захватить врасплох стаи галок, сидевших в проемах окон, на балках
под самым куполом. Поднимался отчаянный галдеж, хлопанье, опускались вниз перья, летели новые
порции помета. Звук метался в пустом обьеме колокольни. Колокола давно сброшены, деревянный
помост и лестница на него разобраны.

Колокольня - местная достопримечательность. Вы были в Русском музее? Как, вы не посетили Эрмитаж?
Ты не забирался на церковь за мостом, спрашивали мальчишки, а стихи читал на стене? Кунтскамера
порнографии и похабщины. Стены колокольни из-под купола до кирпичей в помете, были расписаны
и разрисованы. Цензуры не существовало, преобладала матерщина, но охват жизненных ситуаций
широкий. художественные направления многочисленные, даже социалистический реализм. Натурализм
порнографии волновал подростков, а стишки запоминались. Вася, я вчера снялася, чудесно и просто
писали, ни на какой язык нельзя перевести. Бесстыдное остроумие. угрозы начальникам, милиционерам,
портрет Сталина с подписью "Наше дело правое, мы победим". Детально вырисованные кукиши,
сообщения, что Марфа Никитишна (учительница математики) - дура, что Дора гуляет с Петром Ивановичем,
и нет в жизни счастья. Просили не верить Глашке с улицы Некрасова, и кто все это читает, тот дурак...
И в метрах шести от пола дегтем намалевано "М. Горький", указан год "1889". Кто потемнее, тот верил:
ночевал и первый пролетарский писатель здесь...

В 1965 году под утро, скрываясь от комаров, Ефим Кабусов забрался под купол колокольни на островке
озера Селигер. Лезть пришлось по столбу к двум балкам, опиравшимся на противоположные подоконники.
Комары толклись ниже, обрадованный Ефим поглядывал на светлевшее озеро, на озарявшийся восток,
на заброшенные могилы и свернутые кресты. Тихо. И он только вздохнул, сдерживаясь от погружений
в размышления о немеркнущих вдали от городов красках зорь (в городах у зорь свои оттенки со своей
привлекательностью и неповторимостью), об унавоженной и исгаженной туристами, любителями
красоты и старины, церкви рядом. И надписи, оставляемые на стенах интеллигентами, однообразны и
анкетны: были здесь из Московского университета, мы из Ленинградского кораблестроительного
института, Жора из политехнического... Подложив под голову руку, лежал Ефим на опасном ложе -
легко можно упасть. Странное у людей честолюбие. Он узнал, что были здесь и Нюра с Васей, студенты
из Омска. Борец за справеливость выцарапал гвоздем: писать на стенах нельзя...
              ххх       ххх      ххх
Но, может быть, не так страшна эта диктатура? Вся история исполосована попытками подмять под себя
всю землю. Страшные жертвы - но в конце концов тираны уходили. Но приходили другие, но жертвы
возрастают, изощренней истязается личность.
Держатся за Ленина. Каждый последователь ищет искажения у предшественника своего, претендуя
на единственно верный ленинизм.
Единство. Сначала все хвалят, потом хулят, не задумываясь. Морали нет.
Все держится в тайне от народа. Какой же он творец? Украшает царя дворец. За молчанье хвалят -
молодец!

Став на ту или иную сторону, приняв ее логику, нужно оправдать и признать ее правомочность.
Следует оттолкнуться от полюсов. И к ужасу увидим похожесть их климатов.
Познанный закон - средство, инструмент для достижения цели, частная или государственная
собственность.

Врачи таблетки подсовывают стереотипина. Прививки всё проще. На полный ход запущена машина
пропагандистская. Разодрать третий мир, нейтральных на свою сторону. И ринуться в последний бой.
Сойдутся! Критическая масса. Взрыв... Раздуть уголовное преступление в политическое, смазать
политическое до уровня уголовного. И тогда ищи, парень, обьективность.

Чтобы не надоедала работа, раз в неделю проводили собрания. Трудящихся уверяли, что они творят
историю. И они расплывались в гордости, одобряли и подписывали протянутые сверху бумаги.

И бедняк, и богач могут одинаково быть нищи духом.

Почему сбежал за границу? Почему был фарисеем? Ответственность возложи на государство и за
то, что затравили. Государство - это мы. Возложи и на себя, внеси лепту. Тактика провокаций.
Проверяют выдержку, В конце концов, все на одного, человек не выдержит. Тоталитаризм - все на
одного, один против всех...

УЧИТЕЛЬСКИЕ ХЛОПОТЫ
Конец декабря. Итоги четверти надо подводить... Идиотику Сюсюкалову советуют  поставить
четверку... На детей хандру не переноси. Слезы наворачивались... Разные они пришли в первый
класс. И сейчас разные. Но спроси о чем - стереотипные ответы. И у совсем немногих тяга к знаниям,
к познанию мира... Что может учитель? Дотерпеть до каникул, отдохнуть... Сколько раз он ждет
каникулы?

Весточка из московской редакции. Сообщали, письмо Кабусова переслали в райком партии, прося
обстоятельно и с верным подходом побеседовать с автором, молодым коммунистом.
На другой день почтальон принес приглашение из райкома. Зайти в пять часов, к заведующему
отделом пропаганды.

Схожу. Хотя что может сказать этот заведующий?! Игорь Беляевич Потомак приехал в Старый Посад,
когда Ефим заканчивал десятый класс. Потомак начал преподавателем математики. Он завязал
дружбу с райкомом комсомола, организовывал диспуты в Доме культуры. Слышал о них Кабусов,
приезжая в отпуск.На одном диспуте даже присутствовал, не иссякал интерес к общественным
мероприятиям, любопытство жило - узнать мнения окружающих об окружаемом. Игорь Беляевич
подавлял оппонентов эрудицией, смелостью суждений или, по крайней мере, умелостью сказать
общепринятое не общими словами. Поражал провинциалов. И любил поверять жизненные ситуации
и поступки математическими формулами и определениями. Через несколько лет  он уже активный
общественник при райкоме партии, состоял в руководстве районным обществом "Знание", читал
лекции на международные темы.

Ефим только начинал работать в школе, но удостоился чести быть упомянутым на городском собрании
учителей. Обвинили, ни много ни мало, в волюнтаризме, в самодеятельности (не стесняясь Павлины
Куртуазной, оскорбленной учеником, сказал тому: "Невежества нельзя прощать даже учителю литературы,
но вежливее нужно быть, Журкин"). Павлине посоветовал Кабусов в таких случаях не повышать голос на
учеников, а искренне признаться: да, не успела прочитать новинку, но исправлюсь, Журкин, мы с тобой
поговорим о книге после выходного...
Ефима Гавриловича в первый же год назначили классным руководителем, насовали общественных
нагрузок, сталкивая их на него с самой грубой лестью: вы университет кончили, у вас такие знания, и
в жизни многое видели, и помним вас активным учеником, и силы вам не занимать, разворачивайтесь,
все вам будем помогать. Желание работать у Ефима было большим, вера в будущее, как всегда на
первых порах. сильной. Хотя понимал, что поручениями нагружают не из добрых намерений. Всем
нагрузки изрядно надоели, новичка-простачка поймали. Кабусов не спорил с ними, время терять.
И где студенческий скептицизм? Полон надежд, упований.

Павлина скандалила в учительской: как он мог при ученике говорить такое, я всю жизнь работаю в
школе, шесть грамот роно, десять благодарностей по школе. денежные премии, путевка в санаторий.
Может, все это коту Ваське под хвост?! Министерство, может, по другому стало смотреть на труд
учителя, на право его оскорблять?!  Покажите мне новый приказ!

Ефим сидел на диване, и не сказал ни слова. Закрыл глаза, уже была привычка: слушая нелепое,
раздражающее, старался как-то отстраниться, погрузиться в сдержанность. Заметив это, Куртуазная
распалилась, вырвала листок из тетради: пишу заявление, немедленно пусть увольняют, коль устарела
я, не нужна. Ее успокаивали. И его: право, зачем так, Ефим Гаврилович, все мы не без греха, книг много,
кто знает, что нужно читать, а что можно отложить. И, заплакав, Павлина вбежала в кабинет директора.
Потом в кабинет пригласили Кабусова. Он слушал ровные, спокойные слова Викентия Матвеевича  и
слышал, явно рассчитанный на то, чтобы он слышал, драматический монолог Павлины Федоровны за
дверью, в учительской. Выскочка, подумаешь, в университете учился, а в простую школу попал, лекциями
их пичкают, а педагогики не знают, нос дерет, безотцовщина, ведь помню, беднее их на Северной не
было, а интеллигент, в первый-то класс, мне рассказывали, с крестиком на шее явился, а теперь
грамотный - не подходи.

Базар, базар затеваете, Павлина Федоровна,- подсмеивался учитель физкультуры Виктор Павлович,
пытаясь пригасить возбуждение Куртуазной. Софья Антоновна, биолог, сказала: а ведь, действительно,
Павлина Федоровна права, сегодня он оскорбил ее, завтра меня, а в четверг оскорбит всех вместе,
куда же ему, умному, рядом с нами, пока не поздно поможем ему осознать ошибку, поможем
исправиться.

- Молодая оппозиция нашим ретроградам,- подошел в фойе дома культуры к Ефиму Игорь Беляевич,-
жизнь устроена не по нашим задаткам. Попробуйте взглянуть на десятичную дробь. 3434 после
запятой, дробь периодическая, а вычисляем до пятого знака - 34345, уже не периодическая, но
3434534345 - снова периодическая.
- И может быть такой случай? И цифры даете без подготовки?
- А что?
- Мне столько не запомнить в последовательности.
- Вы не занимались математикой. А Некрича читали?
- Нет.
- Видите. Я доведу это до Павлины Федоровны. Любопытные взгляды на первые месяцы Отечественной
войны, Историкам надо читать.
- Понял.

ОБМЕНЯЛИСЬ ГОЛОВКАМИ
Много писали о пересадках сердец. Представилось будущее. Далекое, а может быть, неожиданно
близкое. Мозг умершего закладывают в голову умирающего.
Умирающий на цыпочках отступает от обрыва. Шкаликов его фамилия, допустим. Нянечки, врачи к
нему относятся как к Шкаликову, а он ведет себя подобно умершему Алфиму Среднему. Ему предлагают
любимый компот из сухофруктов, он протестует: помилуйте, не выношу. Пять дней назад выпили шесть
стаканов компота. Пять дней назад меня мутило в вытрезвителе. Вы все путаете, Виссарион Соломоныч.
я - Алфим Каирович. Персонал больницы смекнул: с ума сошел от пересадки. Он смекнул, что за
дурачка его считают. Коридором-коридором, во двор и через забор.

Идет по городу Алфим, удивляется: здороваются с ним незнакомые люди, и опять зовут Виссарионом
Соломонычем. Можно, как без него, социально-политический аспект. Навстречу первый секретарь
горкома. Его Средний на трибуне видел по большим праздникам. А сейчас Пздыкин улыбается
навстречу, мне, догадывается Алфим. В рот не влезает улыбка, расползается по всему лицу. Соломоныч,
позвольте, какая радость - вы поправились, а без вас застоялось дело, завтра митинг, нужна речь.
Я - Алфим Средний, товарищ секретарь. Вы все таким же шутником остались, Соломоныч, и болезнь
мозга вас не сломила... У Виссариона было правильное мировоззрение, а у Алфима - какое дадут,
а главное, чтобы иметь варево, курево, пиво. ватрушечку сдобную - жену.
Не спорил он с секретарем. Как вам будет угодно.

Вошел он в дом родной, жена смотрит вопросительно. Здравствуй, Глаша! Здравствуйте, робко ответила
она. Он обниматься, Она в недоумении: кто вы такой, у меня муж в больнице умер, нахал, при детях.
Котики мои рыжие,- он к детям. Они врассыпную. Я же ваш! Люди добрые!- Глаша выбежала в коридор.

Он подошел к зеркалу. Хе, кто меня так изуродовал? Эта морда лежала в соседней палате!

Агенство Рейтер, ссылаясь на осведомленные круги, довело до миллионов сообщение о том, что в
СССР впервые в мире осуществлена пересадка мозга. Газеты начали дикутировать: этично или
непедагогично содеянное. Слухи дошли до ТАСС, и оно выступило с опровержением: очередная
антисоветская история.

Жители городка, уже было поверившие в операцию (кое-кто слушал зарубежное радио, разболтали,
другие ссылались на знакомого врача). располагало к вере и странное поведение Шкаликова.
Обыватели по вечерам брюжжали: вот они, ученые, сделали человека - сам не свой, признаваться
не хотят. Передавали забавные нелепости, происшедшие с Виссарионом. Алфим пошел на свое место
рабочее в бане, получился конфуз - не признали за банщика.

С горя хватил маленькую, начал петь. Вызвали милицию. Узнав в пьяном журналиста Виссариона,
любимца Пздыкина, милиционеры вежливо очень посадили его в свою машину, отвезли домой.
Что с ним? из больницы на милицейской машине?! Больного и выписали! Я вернулась из командировки
и собиралась его проведать, обьясняла жена. А милиционеры вносили мужа за руки, за ноги. Вы
извините, он - пьяный. Виссариончик, что с тобой? ты выпивал только с пздыкиным, Ты скучал по мне?

Он не отказывался от "Виссариончика". Она поблагодарила милиционеров и повела его в чертог златой.
Ослабев, он думал: будет чем похвастаться в пивной: такая красивая, культурная женщина завалила
его в кроватку. Польстило, она сказала: кое-чем ты стал сильнее после больницы. Ха, а мужики будут
недоумевать: с женой своей переспал, а хвастается...Однако какие мужики ко мне подсядут в пивной?

А Глаша похоронила Алфима Среднего. Алфим прибрел на кладбище. Мозг стонали и становился на
карачки: это же, действительно, меня хоронят. Товарищи, недоразумение, наверное, вправду наши
мозги перепутали. Пересадили. Почитай заявление ТАСС, говорили местные советские люди: ничего
нигде не было.

Ведь как быстро опустился Шкаликов, в два дня стал авантюристом или сумасшедшим. Куда больница
смотрит?! Его, правда, хотели забрать санитары, но главный врач сказал: операцию сделали успешно,
но последствия курьезные, подождем совмещения души и тела. До тех пор молчок.

Горючими слезами плакал на кладбище Средний. Он постиг горе Глаши, но не решился пойти к ней
и настаивать на своих супружеских правах. Пойти к Шкаликовой - кощунство, Глаша плачет, убирая
остатки кутьи со стола, дети хныкают, а он будет блаженствовать с беломраморной теплой дамой...
И только забурев изрядно, как говорится, утопив совесть в вине, уже ночью постучал к Шкаликовой.
Она открыла дверь, предстала в незастегнутом халатике, и вдруг ударила ладонью по щеке: опять
надрызгался... и со слезами бросилась ему на грудь: что с тобой, Виссариончик?

Я похоронил себя,- безразличным тоном произнес он. Я же говорила тебе, меньше читай западной
литературы, Макса Фриша, ты стал иносказательно, символически выражаться, я не всегда тебя понимаю.
А если Пздыкин узнает, думаешь, тебя оставят при нем. Без всякого фрише говорю: похоронил себя.
Ладушки, ладушки, иди, иди, искупайся в ванной и прибегай ко мне, Виссариончик!... Они лежали
удовлетворенные. Он мысленно философствовал. Скоты все же люди, ждут, когда меня забросают
песком. а Покрышкин говорит Сибоедову Ваньке: плакала моя трешка. Занимал на водку. Ерунда,
отвечает Сибоедов, на тройку мы сейчас кутьи похлебаем.

Какой Покрышкин? Вместе в бане работаем. В какой бане?! В нашей городской, номер два. Она вдруг
отодвинулась от него, натянула до самого подбородка одеяло, вытаращила глаза, стучала зубами.
Боже мой, неужели я потаскуха?! Скажите правду, кто вы? Люди говорят странное, но ТАСС опровергло,
врач утверждает: вашего, вашего мужа оживили. Это всё ваше, и эта штука ваша, а там,- Шкаликов
постучал по голове,- я,Алфим Средний. Меня всунули в хорошую форму, все принимают за Шкаликова,
не привык, растерялся, но я войду в форму, с питием завяжу, научусь говорить по ихнему, партийному,
ай, цвай, драй, к победе коммунизма шагай, научную организацию труда во все сферы... Нет, нет, вон,
вон, я в стрессе,- шипела она, как камера, из которой выпускают воздух...

А через неделю все газеты дружно, как грибочки после августовского дождя, выпрыгнули с одинаковыми
шапками: Впервые в мире! Новая победа нашей науки! И вся газета в снимках. На первой полосе
портреты Шкаликова и врача Терапевтова. Над портретами большими буквами: первопересадочники!

В лондонской "Таймс" появилось письмо, подписанное многими светилами, в том числе шестью
нобелевскими лауретами. Две подписи нелегально вывезли из СССР, принадлежали они оппозиционно
настроенным интеллигентам. Под сомнение ставилась правомочность таких операций, Выдвигалась
проблема: кого, собственно, оживили - Шкаликова или Среднего?  Человек - это мозг, против этого
утверждения только безмозглые. Значит, на операционном столе умертвили Шкаликова. Зловещая
ошибка... Бульварная пресса на другой день кадила: Убийство на операционном столе! Просчет Советов:
убили журналиста - воскресили алкаша! Мертвые воскресают, живых потрошат! Первая женщина,
переспавшая с воскресшим воистину! Иностранным туристам русские пересаживают мозги чекистов!

А советские газеты потешались над западными. Страхи напрасны, но они характерны для сознания
мелкобуржуазного, идеалистического мировоззрения. А мозг человека в условиях социализма обладает
безграничными возможностями. Всё уладилось. Глаша и ее дети получают пособие по случаю смерти
кормильца, мозг Среднего на ускоренных курсах при факультете журналистики Московского университета
переквалифицировался в шкаликовский. Хорошее настроение у Шкаликовой. Приветливо улыбается
Пздыкин.
А то ли еще будет при полной эпохе коммунизма, при расцвете и равенстве личностей. Он войдет в
меня, я в него, люби ближнего своего...
Случаи подобные будут происходить каждый день, и люди привыкнуть к ним...