Проза жизни

История  началась  в  семидесятые  прошлого  века.  То  время  кое  в  чем  отличалось  от  нынешнего:  полные  трамваи  ходили  до  часу  ночи,  из  гастрономов  пахло  колбасой,  мало  было  аптек,  почти  нельзя  было  купить  носки,  кожаную  зимнюю  обувь,  полотенца,  простыни,  хорошие  книги.  Но  было  много  разной работы:  филологи,  юристы  катали  металл  на  прокатных  станах,  а  люди  попроще  заседали  в  органах  власти.  В  общем,  босиком  и  голодом  не  ходили,  а  это  главное.

Ему  было  двадцать  три.  В  жизни  прочитаны  первые  страницы,  но  главное,  решающее,  как  водится,  виделось  впереди  и  представлялось  управляемым  и  подвластным.  Ведь,  реализуя  драгоценную  свободу,  мы  всё  хорошо  планируем.
В  старой  уже  записной  книжке  у  него  было  записано:  "Верно  поставленная  задача  -  уже  половина  ее  решения".  Итак,  будущее  -  в  наших  руках.

Планы  -  это  своего  рода  поэзия  жизни.  Он  любил  предаться  фантазии  и  планам,  любил  этот  взлет  желаний  и  мыслей,  это  рациональное  барражирование  -  почти  на  грани  математического  открытия.  В  записной  книжке  было  отмечено,  что  "строить"  -  интересное,  глубокое  слово,  применительно  к  планам.  "Построить  план  мероприятий"  -  это  смешно,  но  дом,  храм,  жизнь  сначала  строятся  в  мыслях,  именно  строятся.  Он  верил  в  точный  жизненный  расчет  и  тем  самым  в  свою  власть  над  скрытой  враждебностью  среды.

Он,  жена  и  новорожденная  дочь  снимали  полдома  на  окраине  промышленного  города.  Было  тяжко,  но  выручала  молодость,  "возрастной  оптимизм".  Самыми  интересными  страницами  были  теперь  пеленки,  очереди  в  аптеках  и  больницах,  давка  утреннем  автобусе  и  спринт  до  заводской  проходной,  а  потом  первое  число  месяца,  когда  нужно  отдать  четверть  заработка  за  жилье.  А  одежда?  А  обувь?  А  дрова?!..  Декабрь  был  очень  студеный.

Выручала  молодость,  но  еще  и  мечты.  Вечерами  они  мечтали  об  очередном  ребенке-мальчике,  о  своем  жилье,  о  важных  покупках,  о  хорошей  работе,  но  главное  -  о  "новой"  жизни  для  них,  когда  они  выполнят  все  эти  тяжелые  уроки  и  "займутся  собой".  Половина  молодых  сначала  обустраивают  семью,  потом  -  себя;  другая  половина  -  наоборот.  Они  принадлежали  - 
по  своим  планам  -  к  первой  партии.  Он,  бывало,  брал  тетрадку  и  что-то  записывал,  считал  и  даже  чертил.  Этот  мечтательный  досуг,  эти  поэтические  всплески  скрашивали  их  сегодняшнее  нудное  безбилетье  у  театрального  подъезда  настоящей  и  полной  жизни.  Тетрадка  с  планами-чертежами,  словно  книжка  с  хорошими  стихами,  как-то  добавляла  сил  в  борьбе  за  существование.

Поздний  вечер.  Жена  дочинила  его  перчатки,  поправила  рефлектор  у  коляски
/кроватки  не  было/  и  легла.  Он  подштопал  свою  резино-фетровую  обувку  и  по-армейски  выставил  у  табурета.  Итак,  перчатки,  обувь  на  завтра  есть.
Что  еще?  Вообще,  всё  ли  он  учел  и  предпринял  на  обозримую  перспективу?  Как  будто  всё.  Остается  ждать:  беременности,  постановки  где-нибудь  в  очередь  на жилье,  лотерейной  таблицы,  лета...  Он  подошел  к  окну:  в  слабом  свете  фонарей  по  асфальтовой  ленте  улицы  длинными  хвостами  струилась  поземка.  Метель  -  самое  памятное  впечатление  его  деревенского  детства.  Буран,  или  падера,  -  это  когда  валом  валит  с  неба  и  до  самой  земли  все  кипит  под  ветром,  а  утром  тишина  и  ослепительный  морозный  блеск,  только  кто-то  скребет  лопатой,  выпурхиваясь  из  собственных  ворот.  Другое  дело  вьюга,  метель.  Он  вскарабкивался  на  сугроб  и  долго  смотрел:  нескончаемая  пелена  с  воем  неслась  над  полями,  над  деревней;  снег  поднимало  и  уносило,  но  тут  же  приносило  с  другой  стороны  и  бросало  обратно,  и  так  несколько  дней,  и  в  итоге  ничего  не  менялось,  ничего!  И  так  до  сих  пор:  вон  асфальт  под  окошками  -  чист,
как  и  был.

Смутное  ощущение,  что  что-то  еще  не  учтено,  закрадывалось  внутрь.  Он  сел  за  стол,  взял  тетрадь.  Он  думал  о  том,  что  жизнь,  наверно,  не  может  состоять  только  из  загодя  поставленных  задач  и  их  решений.  Может  же  в  ней  быть  что-то  непредвиденное,  неожиданно-яркое?.  Ему  захотелось  вдруг  отвлечься  от  всего:  от  забот,  от  всей  этой  целеполагающей  "поэзии",  сводящейся,  по  сути,  только  к  задачам  обороны;  захотелось  заглянуть  в  это  неожиданное,  позвать  его  к  себе  уже  сейчас,  сегодня.  Он  пролистал  тетрадь  до  чистой  страницы,  перед  которой  было  что-то  из  "Робинзона  Крузо",  взял  ручку  и  написал:  "Рассказ".

-  Опять  план  составляешь?  -  спросила  жена,  вздыхая  ли,  позевывая  ли.
Он  некоторое  время  помолчал,  раздумывая,  что  ответить.  Наконец  пробурчал:
-  План,  план...

А  рассказ  получился  в  один  абзац:
"Зима  выдалась  настоящая.  Под  ударами  вьюги  вздрагивали  стены  избы,  ставни,  крыша.  Был  поздний  вечер.  Возле  растопленного  очага  сидел  человек  лет  сорока  и  подшивал  валенки.  Пышная  борода,  похожая  на  свежую  березовую  метлу,  елозила  по  груди,  как  бы  подметая.  Во  дворе  залаяла  собака,  и  он  вздрогнул:  кто  там  в  такую  погоду,  в  такой  час?  Местные  решили  бы  все  дела  днем.  Собака  явно  лает   на  человека,  но  тропка  ко  крыльцу  ей  не  доступна,  и  ему  почуялось,  как  кто-то,  сильно  топая  и  охлопывая  снег,  поднялся  на  крыльцо  и  идет  по  сеням.  Человек  в  избе  подошел  к  примерзшей  двери,  с  силой  ударил  ее  ногой.  Дверь  с  хрустом  оторвалась  от  косяка  и  распахнулась.  Он  устремил  взгляд  поверх  поднявшейся  высокой  волны  пара  и  увидел..."

Он  остановился  на  этом  месте  и  стал  размышлять,  кто  бы  мог  прийти  к  его  герою  и  с  какой  неожиданной  вестью?  Это  должна  быть  женщина,  но  кто?  Дальнейшее  в  рассказе  зависело  от  решения  этих  вопросов,  а  он  никак  не  мог  придумать  что-нибудь,  а  может  не  решался  или  даже  боялся.  и  он  отложил  рассказ.  Рассказ,  понятно,  был  о  нем  самом,  но  и  о  ком-то  другом.  В  самом  деле,  можно  ли  придумать  "грядущее  неожиданное"?  Он  никогда  уже  не  продолжил  этот  рассказ,  но  иногда  вспоминал  о  нем  или  даже  прочитывал  и  снова  думал,  кто  бы  мог  прийти  к  герою  и  с  чем?
Эти  "пороговые"  вопросы  оставались  в  подвешенном  состоянии,  как  и  само  "непредвиденное,  неожиданно-яркое"  в  его  жизни.  И  размышлял  он  об  этом  всё  с  большей  осторожностью,  может,  вполне  оправданной.

...До  чего  же  тяжела  наша  жизнь!  Ведь  он  выполнил  все  свои  житейские  планы!  К  сорока  годам  фундамент  "новой"  жизни  был  воздвигнут:  квартира,  дача,  машина,  образованные  дети  -  дочь  и  сын.  Были  романтические  увлечения,  не  щадящие  ни  старого,  ни  малого;  были  встречи  с  друзьями,
путешествия,  собирание  родовых  реликвий,  -  пролетевшие  два  десятилетия  были  наполнены  всем,  как  у  всех,  но  они  прошли.  Теперь  всё  в  той  же  записной  книжке  он  отметил:  "Жизнь  в  деревне  /в  смысле  жилища/  выше  жизни  в  городе".  Молодые  "дед"  и  "бабка"  съехали  на  дачу.

Были  уже  другие  времена:  разрешалось  не  работать,  жить  на  накопления.
Они  были  на  пороге  своей  другой  жизни  и  вечерами  снова  мило  беседовали  о  том,  как  наилучше  распорядиться  свободой.  Сын  после  института  прошел  практику  в  местном  совхозе,  скоро  его  возьмут  в  армию  через  районный  военкомат;  пока  отдыхает  дома,  в  городе.  В  соседнем  селе  живет  мать  нашего  героя,  шустрая  еще  старушка,  которая  снабжает  сына-дачника  рассадой,  к  тому  же  у  ней  есть  телефон,  что  очень  важно,  так  как  сотовых  еще  не  было.  К  чему  здесь  сказано  о  сыне  и  матери  героя  -
совсем  скоро  станет  ясно.

Дочери  стало  трудно  справляться  с  детьми,  и  на  эту  зиму  жена  переедет  на  время  в  город.  И  он  вспомнил  тот  свой  рассказ  и  опасливо  задумался,  а  не  разделит  ли  он  каким-то  образом  судьбу  своего  героя?
Вот  и  борода  уже  отпущена...  Тоже  уехать  ему  никак  нельзя,  так  как  на  даче  есть  уже  и  кошка,  и  собака,  и  овцы.  В  молодости  его  манило  нечто  "неожиданное",  могущее  вырвать  из  невыносимых  тисков  забот  и  трудов.  Теперь  же  он  волен  любое  "необыкновенное"  устроить  сам,  но  вовсе  не  так,  чтобы  остаться  одному  в  избе  на  целую  зиму.  Зачем  он  начинал  тот  рассказ?!..  Ведь  мечты  сбываются.

С  началом  осени  жена  уехала.  Прожив  практически  в  одиночестве  месяц,  он  не  без  ужаса  почувствовал,  что  "сюжет"  того  рассказа  начал  осуществляться  на  нем  самом  и  реализуется,  как  говорится,  с  точностью  до  запятой.  А  поскольку  рассказ  был  прерван  на  неизвестности,  его  пугало,  какую  неожиданность  /может,  очень  плохую/  сулят  ему  эти  дни.

Пришел  ноябрь.  Всё  запорошило.  Лишь  на  сирени  остались  замершие  в  летних  "позах"  отдельные  листочки.  "Значит  еще  не  зима!"  -  вспомнил  он  про  примету  и  отодвинул  "развязку".  Но  вот  и  листья  сирени  стружкой  осыпались  на  снег,  ударил  мороз,  завьюжило.  в  один  из  дней  что-то  явственно  подсказало  ему,  что  всё  разрешится  сегодня.  Эта  явственность  пугала.  Под  вечер  он  уже  ничего  не  делал,  бродил  по  двору,  ждал.  Вдруг  пес  залаял,  в  ворота  резко  постучали.  Он  даже  не  вздрогнул.  Он  знал,  что  это  пришла  женщина.  "Не  хочу  ничего  неожиданного,  никакого  яркого!.."  -  заклинал  он,  открывая  ворота.  В  воротах  была  мать  -  в  двух  шалях,  вся  обсыпана  снегом,  озабоченная:

-  Звонили!..  Звонили  из  военкомата!  Завтра  проводы...

Вздох  облегчения  вырвался  из  его  груди.  Мать  с  минуту  побыла,  в  избу  не  прошла,  чтобы  "не  рассидеться",  сказала,  что  ничего,  дойдет  прямо  через  поле,  и  ушла.  Рассказ  дописала  жизнь,  без  плохого.  Не  надо  больше  опасливо  вспоминать  о  нем,  поеживаясь  от  не  "дописанной  неизвестности".  А  сейчас  -  на  последней  электричке  в  город!

Он  вышел  на  задворки,  совсем  как  в  детстве:  белые  волны  неслись  с  полей,  пронизывая  плетни.  Он  вспомнил  тот  декабрьский  вечер  в  пригороде,  когда  он  записал  в  тетрадку  с  планами  начало  рассказа  "о  неожиданно-ярком".  Тогда  тоже  была  вьюга.  "И  ничего  не  меняется!"  -  вспомнил  он  свои  укоренившиеся  впечатления.  И  вдруг  на  плечи  тяжелой  глыбой  обрушилось:  значит  не  бывает  в  жизни  и  не  будет  уже ничего  неожиданно-яркого,  нового,  непредвиденного?!  -  Всего  того,  в  которое  он  молодым  хотел  "заглянуть"  от  жизненных  тягот,  от  "планомерной  тоски".  Истина,  что  ничего  такого  не  бывает,  -  она  и  стала  этим  неожиданным  и  ярким.
Не  меняется  ничего.  Никакому  "совсем  иному"  нет  места  в  жизни;  в  жизни  есть  только  сама  жизнь,  и  еще  "поэзия  планов".  Он  потихоньку  смирялся  с  этой  истиной,  и  груз  освобождал  плечи.

"Новое  и  яркое  -  это  просто  вся  прожитая  жизнь,  -  размышлял  он,  - 
и  она  остается  в  руках  как  твое  прошлое.  Другую,  новую  жизнь  проживут  дети  и  внуки,  повторив  этот  благословенный  путь,  и  хорошо,  что  не  будет  никаких  невероятных  изменений..."

Метель  белым  заревом  вилась  над  сугробами.  Он  смотрел  в  эту  не 
меняющуюся  даль  и  улыбался.

                К О Н Е Ц