Дуркин дом. Глава 58

               
               

   
        Настроение ужасное. Ничего не хочется делать, да ей и не позволяют. Второй час она сидит без работы. Представить себе подобное ранее, когда она целыми днями гоняла по Москве, все равно, что вернуться с того света. Здесь обещанные полторы ставки не обязывают трудиться все восемь часов, не покладая рук. На все их отделение положено три санитара, но без сэкономленной доплаты никто работать не желает. Поговаривают о приходе еще одного санитара, всего лишь слухи. Мозг Ларисы скрупулезно работал. С узаконенными налоговыми вычетами у нее выходило в месяц меньше, чем в редакции, но с ее узким профилем и отсутствием профессионального образования привередничать – себе во вред. Калькулятор – машина беспристрастная, выдает чистыми двенадцать тысяч, с учетом коэффициента полтора, а на руки Лариса получила четырнадцать, то есть почти на две тысячи больше. На ее законный вопрос Аносов пояснил: «заслуженная премия за вредность». Почему ее премируют тайно? И всегда ли можно ожидать желанной награды?
Распевая чай у приятеля в кабинете, Латушкина предавалась подсчетам, отчего ее устремленный в одну точку взгляд предавал ей сходство с их школьной учительницей математики Зоей Ивановной, начисто лишенной сочувствия к недолюбливающим точные науки ученикам. Глядя на озабоченный взгляд Ларисы, Виталий подсмеивался над серьезностью школьной подружки. Не стоит докапываться до истины, иногда она сильно разочаровывает. В школе ради привлечения внимания Виталик обычно щекотал впереди сидящую Ларису. Но теперь перед ним не девочка, а симпатичная, но неуверенная в себе молодая женщина. В настоящее время столь фамильярный, хоть и дружеский жест неуместен. Пришлось присесть рядом и дотронуться до маленькой, хоть и натруженной ручки. Прикосновение спровоцировало некую неловкость в общении. Мимолетно взглянув на приятеля, Лариса потупила взор.
- Не буду тебя слушать, Лариса. В школе ты не была поклонницей церемоний.
Сейчас или никогда. Ее выдавали зардевшие щеки. Оставалось только произнести вслух то, в чем так долго не решалась признаться она. Вместо этого Латушкина изрекла, - В бухгалтерии мне сказали, что у санитаров оклад восемь тысяч шестьсот.
Комментариям предшествовал глубокий вздох. Докопалась все-таки, - Еще чаю? – прежде, чем ответить, Аносов еще раз мысленно сформулировал им самим сочиненное объяснение, - Две тысячи доплачивает профсоюз в связи с твоим привыканием. Тебя что-то смущает?
- Ты совсем не умеешь врать. Признайся, Виталик, это – твоя инициатива? – после продолжительной паузы Латушкина добавила, - Значит, твоя. Спасибо, я не нуждаюсь в милосердии.
Аносов просидел еще минуту после ее ухода, мучительно соображая, чем он себя выдал. Скорее всего, он, действительно, не умеет лгать. Лариса тоже хороша! Упрямая, как осел. Ведь ей нужны, просто необходимы деньги, и помочь ей больше некому. Ну, почему она такая, в который раз задавался вопросом Аносов.
Недолго ему пришлось ломать голову, в размышлениях. В дверь его кабинета постучали. Ларка вернулась! Однако предположение оказалось неверным. На пороге стояла Татьяна Приходченко. – Виталий Вячеславович … голос девушки осекся, когда она увидела на столе остатки чаепития.
- Проходите, Татьяна Алексеевна.
Без всякого стеснения гостья присела поближе к хозяину кабинета, - Я по поводу квартального отчета. У нас в отделении по списку числятся сорок шесть человек, а в действительности ….
- Двое пациентов, о которых вы говорите, оказались здесь случайно. Один из них через пару дней покинет отделение, второй будет обеспечен направлением, его пребывание здесь будет вполне официальным. Я за это ручаюсь.
Внимательный взгляд скользил по оппонентке. Вся ее поза, сжавшейся в комок провинившейся ученицы свидетельствовала о нерешительности. Она что-то хочет ему сказать. Снова дискредитирующие его сведения? Или в задержке виновата ее мнительность. – Слушаю вас, Татьяна Алексеевна. Уверяю, вам, вряд ли, удастся ошеломить меня.
Взглянув исподлобья, будто заранее извиняясь за причинение беспокойства, Приходченко тихо промолвила, - Может мне кажется, но в журнале выдачи лекарственных препаратов отмечено несоответствие между их потреблением и наличием на складе.
- То есть, вы хотите сказать, что некто из медперсонала записывает не все полученное?
Она едва заметно кивнула головой.
- Спасибо за своевременное предупреждение. Выясним.
Татьяна покинула кабинет заведующего и лишь за дверью пожалела о том, что не поделилась с ним слухами, которыми с ней вчера поделилась секретарь самого главного.
Оставшись один, Аносов еще некоторое время был неподвижен, склонившись над листом бумаги. Сообщения вовремя подвернувшейся аспирантки не стали для него открытием. О непорядках в распределительной системе он и сам догадывался, а принципиальность своих коллег он должен был предвидеть, точнее, принципиальность, доходящую до щепетильности. Приходченко – излишне честная, стало быть, о пребывании в отделении посторонних в любой момент может быть доложено главному. Придется обратиться к нему с личной просьбой, тем самым, поставить себя в зависимость от возникших у нее в будущем желаний и прихотей. Ломая голову над внезапно возникшей проблемой, Аносов рассматривал в уме различные варианты ее разрешения. Если поговорить с членами комиссии и склонить их на свою сторону – трудновыполнимый вариант, ведь не все готовы изменить собственным принципам. В комиссии четверо, а Приходченко одна, и о недоразумениях в журнале учета лекарственных препаратов может быть известно только ей одной. Есть, над чем призадуматься.
Рука, застывшая над бумажным листом, пришла в движение, создавая на бумаге причудливые образы: круглые, словно объектив подзорной трубы глаза, взирающие на него сквозь стекла очков, а сидят они она крючковатом носу, напоминающем клюв хищной птицы, над всем этим возвышаются лопасти – крылья. Кажется, откроет хищница свой клюв и назидательным тоном промолвит: «Закройте дневники, откройте тетради». Нимфе с зелеными глазами он дорисовал два крылышка, кажется, еще чуть-чуть, и она взлетит. Рядом тонкий, вытянутый череп, прикрытый взлохмаченными патлами, бесцветные губы ниточкой вот-вот откроются ради того, чтобы бросить с ходу хищнице: «а вы знаете, что учитель, не тот, кто учит. Детей надо любить». Жесткий взгляд исподлобья не просит, а требует, требует. Решено, я буду действовать от противного.
Обход палат Аносов предпринял скорее по давно заведенной привычке, регулярно выявлять, в чем нуждаются пациенты? Виталий старался быть внимательным к каждому, хотя непредсказуемость психиатрических больных порой мешала этому. Пытливый взгляд вдумчивого специалиста безошибочно определял, кто из них, в первую очередь, нуждается в общении, кого необходимо выслушать, а кто удовольствуется просто дружеским пожатием.
- Как поживаете, Павел Владимирович? Как ваши подопечные? – в голосе вопрошающего проскальзывала озабоченность, вызванная не сколько душевным состоянием подопечных, сколько желанием скорейшего разрешения текущих проблем. Но пациентам принято сообщать лишь позитивную информацию, а посему, как бы тревожно ему не было, он не должен терять самообладания.
Тот, к кому он обратился, свыкся с больничным распорядком дня. Памятуя об его исполнительности, на Дежкина возложили обязанность старшего по палате, с которыми он исправно справлялся десятый год подряд. Глядя на немолодое лицо довольного жизнью человека, трудно было заподозрить в нем больного, нуждающегося в регулярной психиатрической помощи. Между тем, из увлеченного физикой ядерных частиц, с упоением повествующего о работе андронного коллайдера или об открытии новых изотопов, Дежкин на глазах превращался в злобного, неуправляемого маньяка, видящего в  каждом встречном врага. Переход из адекватного состояния в состояние психоза был незаметен для окружающих, но его последствия могли угрожать их благополучию. Сейчас, благодаря наблюдению психиатра и курсу психотропных препаратов его состояние оставалось стабильным, о чем свидетельствовала неподдельная радость от визита «коллеги», как он называл заведующего отделением.
- За кварками будущее, они содержат много информации о любом физическом теле, но не материальны, в том их уникальность. Пучки частиц сталкиваются и ускоряются в противоположных направлениях. В процессе рождения бозона Хиггса нарушается симметрия электростатического взаимодействия, и в коллайдере возникают черные дыры. На протяжении двадцати шести с лишним километров лептоны, протоны и фотоны переходят в сверхтекучее состояние при температуре 271 градус. Нигде, кроме андронного коллайдра придерживаться столь продолжительное время определенных показателей среды пока не удается. Европейские ученые работают над продолжением ускорителя электромагнитных частиц, но в процессе его разработки возникли технические сложности.
Беспристрастное выражение на лице слушателя не обескуражило знатока ядерных частиц. Он говорил, не умолкая, на одном дыхании. В какой-то момент Аносову показалось, что Павлу Владимировичу вовсе не важно, есть ли рядом слушатели. Впалый рот открывался с завидной периодичностью, награждая преданных почитателей его таланта очередной порцией зловония, исходящего от неухоженных зубов.
Поморщившись, Аносов посторонился, но увлеченный повествованием на излюбленную тему, Дежкин продолжал вещать с тем же энтузиазмом. Его соседи уже успели привыкнуть к его многочасовым выступлениям, и не обращали на докладчика внимания. Пробегая взглядом по кроватям, Виталий искал хотя бы незначительные улучшения в состояния их здоровье. Тщетно. Заторможено-бессмысленные взоры, отсутствие интересов к окружающей действительности, как естественные последствия пагубного влияния нейролептиков. Доктор Аносов вынужден был признать, что «расщепленный разум», с сопутствующими симптомами неизлечим. Проводя эксперименты, с использованием немедикаментозных способов коррекции поведения, было отмечено временное улучшение психики больных. Основной из них – трудотерапия. Суть его заключается в том, что пациентам, как можно больше поручают делать собственноручно, пусть рисуют, лепят, вышивают, а также общаются с животными. Братья меньшие, как никто другой позволяют пациентам ощутить себя человеком, пробуждают в людях добро, учат ответственности. Вот бы создать на территории больницы небольшой живой уголок. Размечтавшись, Виталий едва не упустил из вида завершение публичного выступления своего «коллеги», после которого непременно нужно было поблагодарить его, что служило сигналом для отдыха самому оратору.
Потом была беседа со старожилом больницы Чубуккой  о его выписке ранее срока. – У меня внучка родилась, завтра месяц исполнится. Супруга обещала устроить день рождения для всей родни. Мне бы пораньше, хотя бы на недельку выйти.
В сорок восемь Александр Петрович выглядел старше своих лет. Изнурительный труд на литейном заводе грузчиком забрал не только молодые годы, но здоровье, а после травмы, когда при падении Чубуку задела сорвавшаяся бетонная плита, пришлось оформлять инвалидность. Пострадавший никого не винил, но о последствиях происшедшего ему ни раз пришлось пожалеть. Суровое лицо закаленного жизнью человека оживилось, стоило Чубукке заговорить о рождении внучки. Где-то глубоко, в уголках прищуренных глаз, Виталий разглядел слезинки. А ведь он держится из последних сил, чтобы не зареветь от избытка чувств. Но испытавшему на своем веку многое бывшему грузчику можно было не стесняться слез, за которые его никто не осудит.
- Как назвали? – полюбопытствовал Виталий Вячеславович.
- Сашенькой. Внука ждали, мужской род должен был продолжить, а тут …
- Ну-ну, Александр Петрович, ребенка, какой бы он не был, вы будете любить любого, а переживания за его судьбу послужат сплочению вашего семейного клана.
«Семейного клана», мысленно повторил Аносов. А ведь и ему пора проститься с холостой жизнью. Как знать, может, его впереди также ожидают множество грустных и радостных впечатлений, хотя не хочется сейчас о грустном. Надо, пожалуй, зарядиться оптимизмом.
В коридор, к удивлению Аносова, высыпало много его подопечных. Слышался смех, люди что-то активно обсуждали друг с другом, царило оживление. Наконец, в толпе ему удалось разглядеть знакомое лицо, - Лара!
- позвал он по-приятельски.
Одновременно с Латушкиной на него взглянули и те, о существовании которых Виталий с радостью забыл бы. К дверям своего кабинета он приближался в окружении целой делегации. Для того, чтобы распоряжаться правом видеть вокруг себя только желанных гостей, заведующий встал на пороге кабинета. – А ты куда?
Отследил, все-таки, выследил. Не удалось ему затеряться в толпе. В другой раз. А вокруг все в предвкушении события, скорее радостного, что конкретно он сейчас и выяснит.
Виталий настроил себя на позитив, потому его любопытствующее лицо ничем не выделялось в массе остальных, - Чем обязан, друзья? Объясните хоть кто-нибудь, - с полусмехом выдавил из себя Аносов.   
Пока его кабинет наполнялся, доктору оставалось молча следить за происходящим. Подтверждая собственные догадки, Виталий дождался, пока Латушкина  подняла глаза, и спросил, - Твоя затея?
- Мною придумано, только я никак не ожидала, такой быстрый отклик на встречу. Не волнуйся, публике надо дать выговориться и они разойдутся. После я тебе все объясню. 
Попробовал бы он отказать. Пришлось несколько минут пока проходило собрание, предоставить свои апартаменты во всеобщее пользование, зато, согласно обещаниям Ларисы: «узнает все позже, из первых рук».
Развертывающееся на его глазах впечатляло. Руководила Лариса, а пациенты старались не отставать. Когда Латушкина спрашивала, предлагала, распределяла, никто из присутствующих не оставался безучастным.
- Лариса Михайловна, я полочку буду делать, инструменты можно у завхоза взять, - предложил Черникин.
- В местном парке дерева много. Представляете, сколько заказов можно набрать. Все, у кого руки, откуда надо растут, будут задействованы.
- Я обувь могу чинить. Скажу брату, пусть принесет инструмент.
- Первым клиентом я у тебя буду. У меня ботинки промокают, - посетовал Кожевников.
- Ребята, а я могу по дереву резать. Когда в ударе, я такие сувениры делаю, не стыдно иностранцам предлагать.
У Виталия вдруг созрел вопрос, но глядя на разгоряченные лица, в заряженные энтузиазмом глаза, заведующий передумал. Встав у окна, он уставился в сад. Бушующая зелень призывала отдохнуть от трудов праведных, вдыхая ароматы цветущей сирени, пышных пионов и хоть на время позабыть об отчетах, справках, врачебных назначениях, результатах исследований. Любоваться всем этим цветочным великолепием могут не только случайные прохожие, но и те, кому оно предназначено, и в том числе, и те, кто лишен возможности появиться во дворе.
Очнувшись от раздумий, заведующий отделением вопросительно взглянул на Латушкину, легонько тронувшую его за плечо, - Мы закончили.
Проводив напоследок покинувших его кабинет, Аносов выразил свое недоумение в словах, - У вас трудовая деятельность намечается? – получив утвердительный ответ, Виталий добавил, - Хотелось обо всем узнавать своевременно. Положение обязывает.
- Ничего нового я не изобрела. Ребята маялись от безделья. Удалось подыскать им занятия с учетом интересов, - в уголках усталых, но довольных глаз застыла влага, которую очень не хотелось выдавать за слабость. Моргнув пару раз, Лариса добилась желаемого. По обветренной коже лица скатилась скупая слезинка, потом еще одна…. Третья … седьмая. Латушкина больше не стеснялась своих слез. Если бы ее сейчас видел главный редактор, а еще лучше тот, от кого зависела ее судьба, хотя, можно лишь надеяться, что в них проснется сочувствие.
- Лара, не надо, - вместе со словами утешения на Латушкину снизошла ощутимая жалость. Положив голову на плечо приятеля, Лариса отдалась чувству, внезапно нахлынувшему. Усталость вперемежку с горестью утрат, постигшей Ларису недавно, захватили Латушкину в свои сети. Прошла минута, прежде чем Лариса ощутила облегчение.
- Я отца схоронила. Сегодня сорок дней.
- Может собраться всем вместе? – в голосе Аносова звучала неуверенность.
Он так спрашивает для приличия. Уход близких для каждого – тяжелая и, в первую очередь, личная утрата. – Не стоит.
Отец не одобрил бы посиделок в свою честь. Лучшая память о нем – сохранность коллекции монет и марок. О том, что обе коллекции частично разворованы, Лариса умолчала. Ничего не изменится, если я посвящу Виталия в события последних двух лет, когда у брата неожиданно проснулся интерес к нумизматике и филателии. Точнее, в нем постоянно жила, завладевая им все более, тяга наживы, ради осуществления которой младший Латушкин был готов на все. Лариса со временем научилась не обращать внимания на его алчность. Видеть в каждом встречном потенциального обманщика – такое условие диктует определенный образ жизни, где честность и порядочность перестают быть ориентирами.
Какая же она бестолковая, ругала себя Лариса. Любимый человек сам проявил инициативу, а она не воспользовалась предложением. Чтобы она не делала: меняла ли постельное белье, мыла окна, стирала пыль, у нее перед глазами стояло сосредоточенно-внимательное лицо, отгороженное от нее толстыми стеклами очков. Когда ей удавалось выполнить особо трудное задание, серьезные глаза ей подмигивали. Да, при поддержке друзей она еще не такие горы свернет! И помощников у нее много отыскалось, главное, что по доброй воле. Не беда, что у помощников ее диагноз, зато делают они все на совесть.
- Осторожнее, ребята! – пришлось осаживать Ларисе самых работящих при мытье окон. Результатом она осталась довольна. Чистые окна, подоконники, стены. Тряпка с моющим раствором побывала сегодня в самых малодоступных уголках, куда не доберется даже настырная Нина Афанасьевна. Влажную уборку испытали на себе все стены, по больничной мебели прошлись неутомимые руки. Надежда на разговор оказалась тщетной, стоило ей только войти в кабинет заведующего отделением, как он тут же вышел. Обиделся, может на что-то, гадала Лариса. Стирая со стола грязные подтеки, она перебирала различные варианты: если Виталий обиделся, то за что? Больше повода быть недовольной чужим милосердием, была у нее. Своего приятеля Лариса встретила в мужском туалете, в самый неподходящий момент, и тут же стыдливо отвела глаза, - Извини, не знала, что ты …
Застегнув ширинку, Аносов вслед бросил, - Я такой же, как все и пользуюсь тем же туалетом.
Неизвестно, кто из них двоих больше стеснялся: она, которая натолкнулась на то, что не предназначено для стыдливых взоров, либо он, забывший о предусмотрительности. Глядя вслед скрывшемуся за дверью собственного кабинета, Лариса сокрушалась, вот опять упустила шанс прояснить ситуацию.
- Лариса, помоги, а.
Отложив тряпку в сторону, Латушкина направилась за медсестрой. Опять держать кого-то или руки выкручивать, будто нельзя по-хорошему договориться. Худая Галька привела ее в пятую палату.
- Нужно отвести новенького на энцефалограмму. 
Надо же было такому случиться! В исследованиях мозга нуждался не кто-нибудь, а ее родной братец.
- Он – ведь твой родственник, - переспросила Серебрякова.
- Нет. Однофамилец. Что я должна делать?
На лице вопрошаемой была написана неподдельная растерянность, - А я думала …
Галина так и не извинилась за искаженные представления. Вместо этого раздосадованная медсестра со злостью сорвала с Гришки одеяло и грубо произнесла, - Вставай живо.
Лариса укоризненно покачала головой. С Гришкой надобно терпеливо, доброжелательно, иначе усилия окажутся напрасными. В щелку из коридора Латушкина наблюдала за происходящим. Между норовистой Галиной и упрямым Гришей установилось противостояние, но кое в чьи планы не входило оказываться в центре внимания.
- Да, что же это такое! – сокрушалась Серебрякова, - С животными и то легче работать. Там, хотя бы заранее известно, что рассчитывать можно лишь на себя.
- С животными проще, они на тебя не пожалуются. Не забывайте о правах пациентов. Сейчас вы их нарушаете! – возмущение рвалось из Ларисы. Глядя на грубость медсестры, Латушкина едва сдерживалась. На ее оппонента возмущение не оказало должного действия. Обведя пациентов, молчаливых свидетелей происходящего, Серебрякова пришла к выводу, что вокруг недруги и направилась к заведующему отделением. Мысленно проговаривая все то, на что она собиралась ему пожаловаться, Серебрякова постепенно успокаивалась. Разве она кого удивит, если выскажет недовольство из-за того, что приходится работать с дураками? Естественно, нет. Будет и другая, веская причина ее обращения.
- Виталий Вячеславович, - спустя несколько секунд Серебрякова докладывала, - При попытке выполнения врачебных назначений я подверглась нападению пациента из пятой палаты. Он накинулся на меня, когда я сообщила ему о назначении энцефалограммы. С санитаров помощь ощутима, если это – мужик, а …, - Галина развела руками, сокрушенно качая головой.
Кому надо сейчас сокрушаться, так это Аносову, занятому корректировкой квартального отчета. Как не хотелось отвлекаться от дела, требующего точности, срочности и соблюдения секретности.
- Виталий Вячеславович, - тут же добавила Латушкина, - Медсестра говорит неправду. Я была свидетелем ее грубого отношения с пациентом, никто на нее не нападал.
Взгляды Ларисы и Серебряковой пересеклись. Обе с трудом сдерживали собственное негодование. Аносов решил вмешаться, - Пациентов не станем звать, чтобы вас разняли? Живо угомонились! Теперь кто-нибудь пусть выйдет, а с другим я буду обсуждать поведение, - сказано это было спокойно и твердо, тем больший вес распоряжение имело для тех, кому оно предназначалось. После короткого противостояния осталась Серебрякова, и тут же круто изменила свое поведение. Из активно обороняющейся она превратилась в обиженную жертву. Насупленные брови, опущенные в пол глаза, поникшие плечи – живая иллюстрация «униженных и оскорбленных» Достоевского. Самозабвенно играя, Галина ничуть не сомневалась, заведующий, конечно же, будет на ее стороне. Растирая скудную сырость под глазами, Серебрякова посматривала на зрителя. Где же восхищение, ведь она его вполне заслужила?!
На протяжении нескольких минут, пока длилась мизансцена, Галина выжидала. Какой бесчувственный или он всего лишь делает вид, невосприимчивого к чужим страданиям?
Окончив записи в журнале, Аносов вздохнул свободно. Хорошо бы сделанного было достаточно, но зная, с какой дотошностью Александр Ярославович проверяет каждую цифру, требуя в случае несоответствия комментариев, Виталий перебирал в уме различные дополнения, которые могли быть внесены в только, что законченную работу. Некоторые факты в ней упомянутые не имели места в действительности, и об этом всем сотрудникам отделения было хорошо известно. Можно пойти против истины, и настаивать на обратном. Но вправе ли он требовать с подчиненных, если у самого совесть нечиста?!
- Виталий Вячеславович, - негромкое покашливание напомнило ему о разбирательстве.
Ему опять выступать в роли судьи. – Слушаю вас, Серебрякова.
- Я не совершала ничего предосудительного. А санитарка защищает своего родственника.., - голос говорившей осекся, ощутив давление пристального взгляда, после которого хотелось еще раз доказать собственную невинность, - Мне кажется, эта Латушкина шпионит за медсестрами. Я ее за работой никогда не видела, она все высматривает: кто, чего делает и как. Не знаю, как другие, а я не могу работать под присмотром недоброжелателей.
Как надоела ему эта жалобщица. Жаль, что ее не смоет, так же, как скучную осеннюю грязь. – Что вы предлагаете?
Выплеснув на невольного слушателя негативную энергию, Галина немного расслабилась. Вот, если бы он исполнил ее пожелание, - Хотелось, чтобы врачебные назначения медсестры осуществляли в паре.
Господи! Какая она дура, что говорит! Она совсем не о том собиралась заявить, недоумевала на себя Галина.  А все потому, что «нос» равнодушно ее воспринимает, будто она чужой человек здесь. Случись что-нибудь с ней, такие, как он пальцем не шевельнут. -  Виталий Вячеславович….
Подняв глаза на собеседницу, заведующий отделением едва подавил вздох. Прежде, чем требовать с других, спроси с себя: готова ли пойти на уступки? – Ваши пожелания охотно были бы учтены, если штат медперсонала был полностью укомплектован. Со своей стороны обещаю при первой возможности оказать вам посильную помощь.
Она уходила, так и не добившись своего. Стоило Серебряковой очутиться в поле зрения неприятеля, как она тут же преобразилась. Гордо поднятая голова словно прибавила ей росту, а твердый взгляд победителя увенчал ее лавровым венком. – Иди, тебя ждут, - бросила она на ходу Латушкиной.
Она вошла в кабинет так тихо, что это осталось незамеченным. Если здесь ждут кого-то, то не ее. Не спуская взгляда со светлой, редеющей макушки, Лариса приблизилась к окну, лицом к которому стоял Аносов. Остановившись за его спиной, она последовала его примеру.
Красочным великолепием зрелище за окном назвать было трудно. Украшенные скудным нарядом березки о чем-то, едва слышно переговаривались с кленами, всякий раз откликаясь на дуновение порывистого в своем непостоянстве ветра. Многократно, мысленно проговаривая  все, что она собиралась ему сказать, Латушкина так и не отважилась раскрыть ему свои секреты. А за окном все проще. Если безголосые собеседники в чем-то несогласные, недовольный клен забрасывает свою оппонентку охапками листьев. Но и обиженные не останутся в накладе, лишь только подует ветерок в обратном направление.
- Я люблю осень. Она такая разная, словно капризная женщина.
- Но капризные женщины тебе попадаются чаще, и никогда не ведаешь наперед, чем закончится встреча с ними.
Уже улыбается, отметила про себя Латушкина, а в детстве он больше поучал ее. Выходит, что ей сейчас повезло больше, чем капризной даме.
- А вот и нет. Что сделает одна из них, мне уже известно… от нее самой, - прибавил Аносов после короткой паузы.
Два кошачьих глаза задорно сверкнули из-под упавшей челки. А вот она оттреплет кого-то за длинные уши, - Ну-ка признавайся, подслушивал мои разговоры с мамой?
Их взгляды, словно магнитами, гипнотизировали друг друга. Оказывается, очень многое можно сказать глазами, читая мысли собеседника.
- Мы с тобой, как на тайной встрече, под гнетом обстоятельств, - уловив, что его не понимают, Аносов пояснил, - Помнишь советского разведчика Максима Исаева в кафе «Элефант»?
Едва приметный кивок головой и Лариса согласилась, - Да, только Штирлиц молчал осознанно, а мы с тобой, по-моему, не знаем, о чем говорить.
- Скорее, не решаемся. В детстве мы больше доверяли друг другу.
- Ты для меня всегда был авторитетом, Виталик, а так хочется вернуться в то время, когда мне твердили: «ты еще маленькая».
- «И должна слушаться», - кажется, так любила приговаривать твоя мама.
- А твоя, как будто твердила по-другому? Все мамы одинаковы. А детям нужно доверять. Вот ты стоишь, головой киваешь, а когда дело доходит до конкретных мер, спасуешь.
Какой он красивый, как принц из сказки, вот так бы и смотрела на него, любовалась, не отводя глаз. А в шевелюре седина светится, впечатлительный он, по любому недоразумению переживать начинает.
- Лариса, прошу тебя, держись подальше от Серебряковой. Она в собственных интересах может такое о человеке выдумать, - Аносов сокрушенно схватился за голову, пытаясь изобразить ужас на своем лице.
Результат не заставил себя ждать. – Чего ты смеешься?
Латушкина едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, так забавен был приятель. – Ты похож на бабу, у которой из-под носа стащили ведро любимых семечек.
- Я за тебя переживаю. Дожила до тридцати…
- Тридцати шести.
- Ладно, пусть тридцати шести, а постоять за себя не умеешь. Когда человек начинает спорить, он теряет энергетику, а в споре не всегда выходит победителем.
- Виталик, приму к сведению. Но, если бы только одна Серебрякова. Здесь настоящий серпентарий, персонал шепчется по углам, награждая друг друга нелестными отзывами. Вероятно, если бы не твое покровительство, меня здесь больше не увидели.
- Неужели все так драматично? Самый действенный оберег от сплетен – работа. Попробуй загружать себя по полной.
Спасительную обитель она покидала, наслушавшись приятельских рекомендаций, наметив план дальнейших действий. Раз уж она у всех на виду, не должна ведать ни минуты покоя. Мало, того, что ей больные скучать не дают, так еще «дружественный» персонал работы подкидывает, выстраивая у нее на пути одно препятствие за другим: то ведро с грязной водой опрокинут, то швабру спрячут, то дверь в туалете закроют. Шалости себе может позволить не каждый, для этого мозги нужны, а здесь, согласно диагнозам, они имеются не у каждого. Однако осторожничать надобно постоянно, об этом ей твердит заведующий отделением. Запугивает ее неуравновешенным контингентом, призывает быть осмотрительной. Вдруг, поддавшись сиюминутному импульсу, направился в ординаторскую и повел за собой Ларису. Что он будет говорить и кому именно, возмутителю спокойствия было без разницы. За коротким отдыхом между хлопотами на дежурстве ему попались на глаза все те, кто, следуя духу доброжелательства, обязан был внять его советам, как рекомендациям к действию.
- Хорошо, что у нас с вами нашлось несколько свободных минут для того, чтобы обсудить внезапно возникшие рабочие моменты, - начал доктор Аносов, обведя собравшихся пристальным взглядом, от которого даже ничего неподозревающие ощутили тревогу. – Последнее время в коллективе крутятся интриги, накаляющие отношения, мешающие работе. Только, что я столкнулся с враждебным отношением, которое пытались выдать за случайное стечение обстоятельств. Предлагаю провести собрание, где каждый, чем – то недовольный выскажет свою позицию, попытается обосновать ее, и, может быть, остальные его поддержат.
В воцарившемся молчании было различимо жужжание назойливой мухи. Кто же из них скорее решится на откровенность, преодолеет смущение перед своими более законопослушными коллегами?
Ни один Виталий Вячеславович томился в предвкушении грядущего разоблачения. Лариса поддерживала начинания приятеля и даже готова была первая пойти на уступки. Решено, она возьмет на себя чужую вину. Задорный блеск в кошачьих глазах предвосхитил дальнейшее, но и прозорливый ум любительницы приключений не мог просчитать все наперед. – Девочки, я хочу покаяться, - и все-таки Латушкина добилась своего. Кто откровенно, а кто исподтишка уставились на нее после интригующего вступления. Теперь требуется не сбавлять обороты. – Я в прошлую смену закрыла бабу Нюру в сортире, и, не взирая на ее возмущенные возгласы, на свободу не выпустила.
Гробовое молчание в ответ на сделанное признание, немало озадачило Ларису. Чего они еще ждут, чего им не хватает?
- Вижу, что некоторым из вас признание не дается. Ладно, помогу, - заведующий отделением, после секундной паузы, без всяких вступлений, перешел к сути, - Ну-ка, Татьяна, расскажите всем, что вы желали сделать с готовыми врачебными заключениями, утрата которых спровоцировала бы скандал в административных кругах. Давайте, мы ждем вас, Приходченко.
Дуэль взглядов набирала обороты. Доктору Аносову легко удалось привлечь к своей оппонентке внимание собравшихся. Смущенная от устремленных на нее взглядов, Татьяна закрыла лицо руками. Ларисе стало жаль беднягу, к которой присутствующие отнеслись безучастно. Она подошла и полуобняла девушку. Не надеясь на сочувствие, та разрыдалась.
- Не стыдно вам всем?! Накинулись на девчонку. Почему Татьяна заключения хотела спрятать, я расскажу, но не всем этим бездушным сплетницам, а только одному человеку из всех присутствующих. Только он имеет право знать …
- Не надо, - тихо прошептала Таня.
- Что это там за африканские страсти? Ну-ка поподробнее, - к секретничающим присоединилась, - Серебрякова.
- Это кто здесь сплетничать собирается? Вам, что интриг мало? – медсестра 
Лисицына укоризненно покачала головой. – Как же надо ненавидеть друг друга, чтобы грязью поливать?! Эх, вы …., - махнув рукой на любопытствующее собрание, Вера удалилась. В дверях она столкнулась с Аносовым.
- Лисицына, собрание еще не закончилось. Прошу вас, вернутся.
- И сей балаган вы называете собранием?! Выставили человека на посмешище, а еще заведующий отделением. Разрешите пройти!
Едва не оттолкнув заведующего отделением, Вера выбежала из ординаторской.
Пару минут спустя Лариса, под всплески журчащей воды в туалетной комнате продолжала успокаивать заплаканную аспирантку, - Я тебя прекрасно понимаю, потому, что сама такое же переживаю. Но ты не с той стороны начала. С мужиками по-хорошему надо. Вижу, что не дошли до тебя мои слова. Ты успокойся, Таня, а потом я тебе все подробно объясню, - склонившись над плачущей аспиранткой, Лариса пыталась смыть слезы, но Татьяна никак не могла успокоиться. Невольные рыдания, сотрясающие все ее маленькое, худосочное тельце, вызвали у Латушкиной беспокойство. Неужели она так неумело действует, что все ее старания не достигают цели?
- Таня! – с силой сотрясая за плечи немую собеседницу, Лариса добилась своего. Ей внимали, - Запомни, поменьше замечай своего ненаглядного, глядишь, больше уважать тебя станет. Самый верный ход – заставить его ревновать, но здесь не отыскать достойного соперника. Вот беда-то какая. Не молчи. Я как могу понять: до тебя дошли мои слова или …
- Доходят. Боюсь поверить в то, что встретила участие, - робкая улыбка едва обозначилась на бесцветных губах юной скромницы, но тут же сменилась немым вопросом в глазах. – А о чем вы догадались? – опасливо поинтересовалась Приходченко.
- О твоей симпатии, а вот объект твоего обожания о ней даже не подозревает. Хочешь объясниться с ним?
- А как?
- В твоих глазах читается страх, а ты попробуй довериться. Сейчас пойду к нему и …
- Нет, нет, пожалуйста, не надо! Я сквозь землю провалюсь.
- Не понимаешь ты. Сама подумай, как он может догадаться, если ты его избегаешь?
Вопрос Латушкиной остался без ответа. Аспирантка Приходченко перекладывала из одной руки в другую сложенную стопку листов.
Нервничает, вероятно. Ладно, пойдем другим путем. На тонкое запястье Татьяны Латушкина положила руку, - Мы так поступим. Советую тебе посетить парикмахерскую, волосы покрасить, может, наряд себе какой-нибудь купишь. Главное, веди себя уверенно, и очень тебя прошу, заклинаю: не покушайся больше на врачебные документы.
Она поверила девочке, стало быть, заключения более не нужно будет разыскивать в батареях отопления. Исправно неся дипломатическую миссию, выйдя из туалетной комнаты, Латушкина прямиком направилась к «кумиру местных дамочек».
- Представляешь, эта дурочка втрескалась в тебя по самые уши, и ради тебя на все готова.
- Почему же дурочка? – удивился Аносов. – А зачем она заключения комиссии в батарею прятала?
- Вот, вроде, умный ты человек, а никак понять не можешь, что когда влюбляются, вытворяют всякие глупости.  Навредить она тебе хотела, хотела, чтобы ты хоть о чем-нибудь, но попросил ее.
- Зачем?
- Ради того, чтобы ты ощутил ее значимость и, тогда, может быть, воспылал к   
ней взаимностью.
- Да я ее после этого бояться буду. Она – диверсантка, шпионка, чем дальше она будет от меня, тем лучше. Знаешь, что я сделаю … я ее уволю, по статье.
Оглушенная услышанным Лариса наблюдала за приятелем, рука которого равномерно двигалась по листу бумаги, выводя официальное «Служебная записка». Неужели, он серьезно задумал избавиться от Приходченко? В официальность его намерений Лариса уверовала, после того, как внизу «бумаги для главного» обозначилась размашистая подпись. Не шутит. – Считай, что я у тебя больше не работаю. Уйду одновременно с Приходченко.
На лице Аносова растерянность боролась с удивлением. Разве он давал повод для подобных ультиматумов?
Наспех написав и тут же расписавшись, Лариса протянула, - Держи мое заявление.
- Считай, что я его не видел.
- Тогда и я не видела доноса на Татьяну.
- Ты мне на самом деле условия ставишь? 
Сквозь недоверие в голосе Ларисы проскальзывало смятение. Может, еще есть надежда перевести все в шутку? – На самом деле. А еще я так думаю: плох тот руководитель, который не дорожит своими подчиненными. Если у медсестер возникли трудности, ты должен попытаться помочь им, а не идти по пути наименьшего сопротивления.
- Я должен, я все время кому-то должен. А по отношению ко мне, разве никто не несет обязательств? Сегодняшнее происшествие послужило мне уроком. Надеюсь, ты не думаешь, что я должен отвечать взаимностью каждой влюбленной дурочке?