Всплывающее окно номер 35 Элизиум

Разговариваем с Ви.За.

- Понимаешь, Ви. При всех этих жестяных раскладах. Почему так тос­куется-то? Ну, если человек родился – как я – в мерзости, провёл всё своё детство, отрочество и юность в ней же – ну, наши обычные советско-провинциальные сансарные расклады. Да? От­куда во мне могла взяться эта тоска? Тоска по чему-то кардинально противоположному тем свинцовостям жизни, в которых нахожусь? Может, правда оно? Ну, этто. Эйдос. Ноосфера. Всё такое. Ну не может негр в Африке видеть сны про снег. Понимаешь?

- Аааа. Понятно. Всё очень просто. Твои «сны о чём-то бОльшем» – не до конца стёртые воспоминания о реальных вещах. Грудное кормление. Тебя мама ведь своим молоком кормила?

- Ну, да. Своим. Кормила. Говорит: практически целый год* после моего появления на свет у нас с нею было полное слияние душ и тел.

Мать рассказывает: напитает меня сисей – и в коляску. В колясочном возрасте я была спокойная, как панда. Главная проблема с ребёнком была в том, что с ним не было проблем. Мамахен даже беспокоиться начала - к добру ли это? И ночью не беспокоит, спит, как заколдованный, буквально с рождения восемь часов подряд - не пикнет, и на горшок буквально со второго захода стал проситься. Ужас, а не ребёнок. Может, инопланетяне свою замаскированную под младенца личинку подкинули?

Особенно мой модус вивенди был удивителен в разительном контрасте со старшей сестрой Наткой. Та - как и полагается нормальному человеческому детёнышу - и родилась трудно, и через каждые два часа вопила, требуя питания и внимания. И вообще, вела себя с первого вздоха, как самая что ни на есть образцово-показательная склочница, и этот её способ бытия со временем лишь развивался и усугублялся, пока не принял ту ну совершенно неприличную форму, в которой она пребывает по сей день. Но о грустном в другой раз.

*в сторону* - Видимо, суперребёнок я тогда набирался сил для дальнейшего сопротивления.

...А сама выкатит колёсную повозку с чадом на берег речки под ивы, и читает, читает. Русскую классику. Хорошо так было. Ветерок в тени колышется, дочь в пелёнках посапывает, а она с книгой наедине. Всего, говорит, Тургенева перечитала. Всего Пришвина, Вересаева. Повести Белкина. Ну и так далее.

*в сторону* - Прямо не верится, что моя мама когда-то повести Белкина читала. У неё книжка «Лесное счастье» на ночном столике под торшером лежит пятнадцать лет с закладкой на одном и том же месте. Что-то вроде толстого перекидного календаря на темы грибов и грибников. Она её перед сном на пять минут открывает. Читает полторы страницы – и немедленно засыпает, сморенная непосильным интеллектуальным усилием. Такое себе универсальное снотворное.

- Вот и вся разгадка к твоим поэтическим загадкам. Ты просто перифе­рией сознания ухватываешь хвосты глубинной памяти, оставшиеся после младенческо-амне­зийной прошивки в пятилетнем возрасте. Гармоничное младенчество, проведённое у груди большой, тёплой и надёжной мамы - прообраз рая. Полная защита и мгновенное удовлетворение любого желания.

Хм. Как бы убедительно. Но как бы не до конца. Или просто не хочется верить такому банально-приземлённому объяснению моих экзистенциальных томлений?

...Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий …ма – ма – ннн.


                26 сентября 2013

                ///\\\///\\\///\\\///\\\

*Семь месяцев. В СССР в год моего рождения женщина имела право на семимесячный оплачиваемый декретный отпуск. По истечении этого срока младенец отправлялся в ясли, а мамаша - на работу. В октябре меня уже упекли в ясли, тянуть детсадовскую лямку, и на том моему недолгому пребыванию в раю младенчества был положен хеппиэнд.

                ///\\\///\\\///\\\///\\\

Иллюстрация: фото автора публикации "Вид на лодочную станцию в сумерках, Украина, Кривой Рог, Гданцевка".


 ©Моя сестра Жаба