Птица - Ночь

Испытавшему на себе козни врагов должно,
в предостережение, знакомить с таковыми
 других.

Преподобный Антоний Великий














ПТИЦА – НОЧЬ

Эскиз апокалипсиса














1

Быть обыкновенным – значит работать пять дней в неделю, состоять в браке, воспитывать детей, иногда болеть гриппом, раз в год заходить в церковь, по воскресеньям  созваниваться с родителями, мечтать об отпуске на море и совсем не думать о смерти.
С такой жизнью можно соглашаться, а можно ненавидеть её. Ненавидеть проще, потому что человек зол, ленив и страстен, то есть всегда склонен к отрицанию.
Соглашаться сложнее, потому что смирение требует понимания, то есть постоянной работы мысли и борьбы с дурными наклонностями.
Отрицание у всех проявляется по-разному. Одни люди пьют, употребляют наркотики, развратничают, лгут, осуждают, много спят, много едят, выдумывают себе виртуальные миры и прячутся в них под видом депрессии.
Другие проигрывают большие деньги, увлекаются компьютером вплоть до зависимости, вступают в непонятные партии и организации, переодеваются в сказочных персонажей и рыцарей, меняют пол и сексуальную ориентацию.
Некоторые идут еще дальше и прямо отказываются от Бога, становятся сектантами, переделывают учение Христа на свой лад и в итоге молятся идолам, где главный идол – они сами – гордые, обиженные, несогласные.
Если есть дорога в ад, то есть и дорога в рай. Она нехоженая, потому что у каждого своя. Её не так просто найти и еще сложнее не сбиться с неё. Она не интересная, идти по ней надо опустив голову, но когда дойдешь до Бога и дойдешь ли вообще – неизвестно. Более того, крайне опасно об этом думать и делать заключения, отмечать вехи и говорить себе «молодец».
В чем же заключается такой путь, если говорить предметно? А вот в чем: выбираешь дело и делаешь его честно, не отвлекаясь на другие дела. Находишь себе мужа или жену и живешь с ним или с ней до самой смерти.
Если кто-то о чем-то просит – помогаешь, если кто-то не возвращает деньги или не хочет платить – забываешь, если кто-то обижает – прощаешь и идешь дальше.
При встрече с откровенным злом выбора нет: только сражаться и терпеть. Когда зло хитрит и притворяется надо иметь мужество не поддаваться на лесть и угрозы, а твердо стоять на своем, не бояться врага, но и не смеяться над ним.
Память о том, что ты умрешь и что время остановит правых и неправых, каждого лишит физических и нравственных сил, дает огромное преимущество в борьбе за себя лично и за себя, как часть бога, но она же способна ослабить, заставить паниковать и метаться, страдать и бунтовать, в конечном итоге может лишить надежды, раздуть отчаянье до гигантских размеров и привести к самоубийству.
*        *
*
Вадим был согласен с тем, что он врач, что у него есть жена и двое детей. Он понимал как важно зарабатывать деньги и тратить их, то есть обеспечивать себя и свою семью. Он соглашался с необходимостью терпеть смену времен года, смену дня и ночи, холод, жару, дождь, снег, аллергию на пыльцу и сухие листья, головную и зубную боль при изменении атмосферного давления и влажности, изжогу от любой новой пищи или надоевшей старой.
Кроме того, он терпел сигналы будильника, тошноту после завтрака, горечь во рту после кофе. Давно привычным занятием стало водить детей в сад, в школу и забирать их оттуда. Просьбы жены сходить в магазин, оплатить квартирные счета, погладить белье и прочистить водостоки под раковиной на кухне тоже не вызывали раздражения.
С детьми Вадим играл, читал, гулял, рисовал, лепил, собирал конструктор, убирал игрушки, смотрел мультфильмы, ходил в цирк и в кукольный театр.
Жену он терпеливо выслушивал каждый вечер, разминал ей шею и спину, сочувствовал, если она жаловалась на директора и подруг, говорил ей каждое утро и каждый вечер: «Я тебя люблю, ты самая прекрасная женщина на свете». – «И самая красивая!» - «И самая красивая», - соглашался он. – «И самая умная». – «И самая умная». – «И самая, самая…» - «Конечно. Несомненно. По-другому и быть не может».
Если жена хотела переставить мебель, Вадим соглашался с ней и двигал шкафы, диваны, тумбочки, столы. Если она просила поменять  ламинат, купить голубой унитаз, побелить потолок на кухне, переклеить обои, - Вадим и здесь не противоречил: что-то делал сам, что-то делали рабочие, которых он нанимал в спешном порядке. Три или четыре раза по её просьбе пришлось перекрашивать окна, снимать картины, заделывать отверстия в стене, потом снова рассверливать их и возвращать      живопись обратно.
И все же уклад жизни, несмотря на постоянные попытки что-то изменить, оставался таким же, каким он был десять лет назад, когда закончилось свадебное путешествие и начались будни. Дети на какое-то время добавили хлопот, но эти хлопоты не отличались особым разнообразием и к ним тоже быстро выработалась привычка, они стали     незаметными и монотонными, как падающий снег.

Вадим знал наперед каждое своё действие, каждый жест, каждое слово.
Сегодня, завтра, послезавтра сливались в одно целое «всегда», и было непонятно: то ли события перетекают друг в друга, то ли они неотличимо похожи друг на друга. И было непонятно, что такое жизнь: огромный ком событий или одно событие, повторяющееся тысячи раз, как повторяется отражение, если одно зеркало повесить напротив другого. То есть, рождение находится напротив смерти и то, что между ними – постоянно дублируется, хотя все остается без изменений и на самом деле ничего не происходит.
Вадим чувствовал, что изменяется только восприятие бытия, но изменения восприятия невозможно сложить, собрать, увидеть целиком, поэтому создается впечатление, что ничего нет, не было и не может быть после.
Предположим, человек едет на поезде и  проезжает деревню. Он видит ее из окна – она есть, потом она исчезает. Возникает вопрос: точно ли деревня существует? Конечно, ведь можно вернуться и снова увидеть ее. А если за время отсутствия пассажира деревня сгорела, пепел размыло дождем, пустырь  зарос травой и деревьями, что тогда?
То же самое происходит и с нашим прошлым: к нему нельзя вернуться, его можно только вспомнить.
Что же получается: жизнь есть, пока ее видишь, слышишь, чувствуешь? И тогда, когда изменения в настоящем носят постепенный и логичный характер, это счастье?
Но возможно ли быть счастливым понимая, что смерть остановит настоящее и превратит его в ничто?
Возможно, если любить не настоящее, а любить, знать и видеть перед собой и внутри себя только Бога, стремиться к нему и понимать, что лишь смерть дает возможность встретиться с ним. То есть счастье заключается в смерти, но в ней же заключен и главный страх: вдруг  нагрешишь больше положенного и Бог, несмотря на всю твою любовь, не примет тебя и не сможет из-за тебя же ответить на чувство к нему.
Страшно и другое: любовь может быть  не истинной, а только казаться таковой из-за ослепления страстями – не явными и болезненными, а тонкими и приятными.
Опять же, Христос говорил о скорби, кресте, Голгофе и распятии, но он не говорил «наслаждайтесь и будьте счастливы». Наоборот, он призывал бороться с собой, а борьба, если она настоящая, не может быть счастьем, потому что чувство счастья можно испытать только по окончании борьбы и только в случае победы.
Всякая борьба, даже самая грандиозная, обязательно заканчивается с приходом смерти. Вот здесь-то и становится очевидно, что счастья в принципе нет и не может быть при жизни. А если кто-то говорит о нем, то он или глуп, или слишком опьянен физической стороной бытия и способностью лгать самому себе.
Умный, тонко чувствующий и добрый человек, не может быть счастлив еще и по другой причине. Пусть лично у него и его семьи все в порядке, светит солнце, банковский счет приносит десять процентов годовых и вот-вот дадут повышение. Но какое громадное количество людей в эту самую секунду страдает! И таких страдающих миллиарды! Разумный человек в каждом видит брата; если же один брат несчастлив, то может ли быть счастливым другой брат?
Если чувство довольства и покоя все-таки возникло, то значит в душе что-то не в порядке или она целиком принадлежит и уповает на Бога, то есть полностью признает его волю, не пытается осмыслить почему именно так, а не иначе и смиряется одинаково перед любыми обстоятельствами. Такими были святые, а много ли их теперь?
Вадим думал обо всем этом каждый день. Он не помнил точно где и какой писатель так сказал, но мысль о необходимости сострадания и иллюзорности бытия крепко засела в голове и развивалась там, как развивается Вселенная, - до бесконечности.

А началось все с того, что в какой-то момент времени было потеряно ощущение жизни. Дни и ночи повторяли друг друга, ничего особенного не происходило и в тоже время исчезали родные и близкие, родители ощутимо старились. Жена тоже за последние годы изменилась очень сильно. Кожа на ее руках стала сухой, глянцевой, не свежей, а лицо приобрело бледно-творожный оттенок и рыхлость, глаза потускнели, выражение их стало по-бабьи тяжелым, истеричным, злым. Косу она остригла, из оставшихся волос сделала совсем короткое каре. Через пару месяцев новый парикмахер посоветовал убрать немного с боков и затылка, отчего симпатичная женщина превратилась в бритого парня с чубом и хохолком на макушке.
У себя Вадим заметил глубокие морщины возле глаз и губ, на темени появилась проплешина, вырос странный живот: он начинался чуть ниже пупка и представлял собой дряблую  жирную складку, наплывавшую на ремень. Ноги, руки, грудь покрылись волосами – тонкими, колючими, длинными. Но самое неприятное происходило во рту: болели зубы и десны, с части зубов десна сошла на треть, а сами зубы изнутри потемнели и язык начал цепляться за что-то твердое и  шершавое. Знакомый стоматолог сказал, что это зубной камень; если его не убрать, десна совсем осядет и начнет кровоточить. А если убрать, то зубы надо как-то (как именно Вадим не понял) склеить между собой, чтобы они не раскачались и не выпали.
Появились и другие неприятности со здоровьем. На плановом обследовании в поликлинике кардиолог услышал внутри сердца шум, а невролог сказал, что снижены рефлексы и, возможно, повышено внутричерепное давление.

Не только со здоровьем, но и с детьми стало тяжелее. Они знали, что родители хорошо зарабатывают и просили только дорогие игрушки.
Они научились хитрить, лукавить, притворяться. Сын часто говорил неправду и никогда не признавался, когда его уличали во лжи. В нем начала проявляться жестокость и нехорошая тяга к уединению. Несмотря на пятилетний возраст, он мог несколько часов не отрываясь играть в компьютерные игры, одних монстров убивать, других спасать, чтобы потом тоже ликвидировать. Солдатикам он отрезал руки и головы. Летом на даче ловил жуков и прибивал их гвоздями к доскам. С кукол своей сестры срывал одежду, медведей, крокодилов и других животных топил в ванной и очень сердился, если они не тонули.
Дочь была уже второклассницей, потому что пошла в школу с шести лет. Она научилась     хоть и по-детски, но кокетничать, могла вместе с мамой провести несколько часов в магазине, с удовольствием наблюдая за примеркой и что можно примеряя на себя.
Капризничала, когда  заставляли учить уроки, говорила, что выучила; прятала дневник, куда вместо оценок приклеивала звездочки, если звездочек было не пять и не четыре. По телефону она пищала тоненьким голоском, но так серьезно, как будто решала большие взрослые проблемы.
По выходным ей разрешали приводить подруг. Сначала девочки пили чай, потом смотрели телевизор, играли в манекенщиц, ели мороженое и хвастались всем, чем только могли похвастаться.
Вадим смотрел наблюдал за их игрой и не удивлялся тому, что мир становится тяжелее, непонятнее, жестче, ведь тоже самое происходит внутри его семьи, а внутренние изменения всегда приводят к внешним.
Внешне происходило следующее. В их квартире два раза был большой ремонт и несколько раз «косметический». Несмотря на новые обои и новую мебель, пахло старым жильем. Тянуло из вентиляции, из стояка, из общего с соседями коридора. Дверные петли, сколько их не смазывали, все равно скрипели. Пластиковые окна то ли разбухли, то ли, наоборот, сжались, но закрывались они неплотно, через щели поддувало, если ветер был южный, и на подоконнике появлялись широкие полосы грязи. Лак на входной двери потемнел и пошел трещинами и пятнами.
Деревья под окнами разрослись. Летом из-за них в «большой» комнате и на кухне было темно и сыро.
Траву во дворе постоянно стригли и за несколько лет полностью уничтожили.
Цветочные клумбы затоптали, когда проводили капитальный ремонт дома.
Границы города раздвинули глубоко в область. Районы, считавшиеся спальными, плотно застроили и разрезали многополосными шоссейными дорогами.
Количество машин сравнялось с количеством жителей. Появились новые крупные предприятия: грязные, опасные для всего живого, зато очень прибыльные.
Вся страна пропахла парами бензина, залоснилась от мазута и перестала дышать от грязи, лени и неуверенности в завтрашнем дне.
Все это рождало чувства отчаяния, слабости и нереальности происходящего.
Такие чувства мучили чаще всего по ночам, потому что в другое время было не до них из-за большого количества дел и обязанностей. Они подступали в тот промежуток времени, когда затихала окружная дорога, сосед переставал долбить в стену, не шумели дети и жена не приставала с обычными жалобами и просьбами.
…………………………………………………………………………………………….
В спальной было темно, Вадим не видел своего тела, а только знал, что оно есть. Его поражало каким жалким и беспомощным становится человек, когда остается в белье, без одежды, дневного света и наедине с самим собой. Куда-то исчезает должность, положение в обществе, собственное представление о своей значимости. Слышишь, как тикают часы и вдруг понимаешь: придет время и ход часов продолжится, а ход жизни прекратится – быстро, в одну секунду, даже в одно мгновение. Но для чего тогда был день, если ночь  может быть последним событием, а тиканье часов – последним ощущением. И что значит перестать существовать в виде тела? Неужели возможен другой способ существования? Если да, то почему человек сразу не может перейти в ту форму, которую получит после смерти и в какой останется на веки вечные?
Замысел Бога непонятен: или он допустил ошибку, предположив, что его образ и подобие не захочет греха, или сознательно ввел в этот мир грех и вынудил мучиться всех и каждого, чтобы преодолеть его? Но в чем тогда заключается идея человека для самого человека, а не для его творца?
Почему путь к Богу лежит только через очищение от грехов? Может быть, он сам проделал такой путь и поэтому его создания повторяют его и не могут не повторять, потому что другой дороги не существует в принципе.
«Зачем я умру? – вот основной вопрос, на который Вадим пытался получить ответ. «Зачем я родился?» - понять проще, потому что с его рождения для него начался отсчет времени, хотя не ясно в какую сторону этот отсчет: убывания или вечного возрастания?
«А точно ли смерть придет?» Может меня это не коснется или коснется, но не так, как всех остальных?
С другой стороны, умирать страшно, потому что больно и ничего неизвестно, но  жить вечно в том состоянии, при том уме и чувствах, что есть у каждого человека невозможно и бессмысленно. Тогда на что похожа вечная жизнь и является ли она жизнью в привычном для нас понимании? Или миф о ней есть плод людской фантазии, когда до самого понятия вечности додумались, а что за ним следует никто не знает? Или люди предположили, что если время существует, то оно может и не существовать, то есть вечность противоположна времени, как правая сторона противоположна левой, а верх противоположен низу. Но право, лево, верх и низ – условности. Значит и время – вечность тоже могут быть несуществующей условностью?...»
Вадим путался больше и больше, его начинало знобить, сердце замирало, виски тяжелели. Он вставал, ходил по квартире, пил воду, смотрел в окно, слушал дом, слушал улицу.
Хотелось рассуждать еще и еще, чтобы разобраться досконально в каждом из вопросов, но мысль о следующем дне с его простыми и тяжелыми заботами вынуждала ложиться в постель и засыпать в состоянии близком к отчаянью. Напоследок Вадим говорил: «Пусть все будет как будет. Это не моя забота, а Бога». После этих слов, произнесенных мысленно, становилось чуть легче, появлялась надежда на то, что жизнь сама подскажет решение и что смерть, если она естественный финал жизни, не так уж и страшна, и в ней, как и во всем, что было до нее и что будет после нее, есть глубокий непостижимый смысл.

2

Раньше, чем крякал будильник, соседи начинали стучать металлической дверью. Они хлопали ею с таким остервенением и злобой, как будто хотели отомстить всему подъезду за необходимость рано вставать и идти на работу. К тому же на каждый хлопок реагировала их злобная псина: она гавкала, визжала и выскакивала в общий коридор. Ее ловили, давали пинка, ругались матом, произнося ругательства хорошо слышным драматическим шёпотом. Собака улавливала грозные интонации и визжала еще громче, а когда хозяева запирали дверь, она скреблась в нее и противно скулила.
До подъема оставалось не меньше пятнадцати минут, как наверху включали телевизор. Там жила глухая бабушка; в шесть утра, в полдень и в восемь вечера она смотрела «новости». Зачем они ей были нужны в восемьдесят лет – никто не знал. Ее много раз просили хотя бы в шесть делать телевизор потише, но она забывала через секунду о любой просьбе и очень обижалась, если ей звонили и напоминали.
В двадцать минут седьмого по улице проезжала поливочная или снегоуборочная машина (в зависимости от времени года), в половине седьмого сосед – таксист запускал двигатель своих древних «Жигулей». Он грел его не меньше четверти часа в любую погоду в любой сезон, нисколько не стесняясь шума и вони…

Вадим много раз спрашивал себя и жену: почему люди так мучают друг друга, почему никто не думает о ближнем и вообще не придает значения тысячам пустяков, способных довести до нервного срыва тех, кто к ним чувствителен?
Почему нельзя закрыть дверь аккуратно, это ведь не требует времени и сил? Почему нельзя пользоваться наушниками – они стоят недорого и даже бывают беспроводными? Почему нельзя ставить машину подальше от окон, неужели так трудно пройти лишних пятьдесят – сто метров? Откуда такая небрежность, переходящая в безразличность и злость, переходящая в жестокость? Неужели так важно беречь свое гадство и свинство? Или они стали частью натуры и перестали быть заметными? Поэтому любое замечание воспринимается как оскорбление и все плохое поднимается в человеке в тот момент, когда просишь его о незначительном, мизерном, ничего не стоящем одолжении.
Нет, нет, это не трудно следить за собой, но трудно уважать других и делать что-то специально для них или хотя бы с оглядкой на них. Бог, допустив существование миллиардов людей, не мог не позаботиться о месте для каждого из рожденных. И если бы все с этим согласились и согласились бы иметь ровно столько, сколько требует естественное положение вещей, то войн и бедности не могло бы быть в принципе.
Если бы каждый из проживающих в подъезде, в доме, в городе не мусорил, не шумел, не лгал и не делал гадостей, то рай наступил бы уже здесь и сейчас…
Когда Вадим пересказал прочитанное жене о возможности рая и необходимости терпеть других и обуздывать себя, она не задумываясь ответила: «Сосед – козёл и я не хочу жить, как он. Я хочу жить в собственном доме, я  хочу обедать и ужинать в ресторанах, я хочу быть богатой и мне наплевать, если весь наш район будет жрать хлеб и ходить без штанов. Причем здесь они, если у меня своя жизнь, а у них своя? Рай потому и рай, что ты там один и никто не долбит перфоратором и не ср…т на лестнице…».
Последнее уточнение прозвучало не случайно. Действительно, кто-то повадился справлять большую нужду возле мусорной трубы. Сначала думали, что гадит крупная собака, но собака вряд ли бы стала рисовать пальцем на плакатике с предупреждением «Убью, если увижу», предварительно обмакнув стило, данное природой, в свое теплое произведение.
Безобразие продолжалось около месяца, потом прекратилось само собой: может, понял человек, что поступает нехорошо, может, вылечил кишечник, а, может, ушел жить в другое место, если это был бомж.
Зато домашние собаки продолжали мочиться в лифте и на первом этаже там, где стояла коробка для бумажного мусора из почтовых ящиков. Что думали и говорили в такие моменты их хозяева – неизвестно: ругали, наверное, своих животных, легонько стегали     поводком, сердились на невысокую скорость лифта и на тех, кто придумал загромождать крупногабаритными предметами без того узкий проход между шахтами и почтовыми ящиками.
От собачьих нечистот запах был неприятным, но естественным. Особую ноту в общую вонь добавляла привычка некоторых жильцов курить на лестничной площадке и заливать банку для пепла и окурков водой. Некурящие, в том числе дети, в расчет не брались; считалось, что по лестнице ходить незачем и, тем более, незачем вдыхать воздух, отравленный никотином.
Но сами-то они зачем курили? От сигареты нет никакого удовольствия, каждая порция табака отравляет легкие, изменяет работу кровеносных сосудов, тормозит процессы в нервной системе и в головном мозге. Во рту всегда сухо и с курящим неприятно разговаривать из-за острой кислой вони от него. Зачем уничтожать себя самому, если смерть и так придет, и не оставит ничего, во всяком случае, от тела?
Как глупо травить и издеваться над тем, что создано Богом, что прекрасно и никогда, никогда не повторится.
Там, где курили, чаще всего и пили. Это было понятно по лицам, по пакетам с мусором, выставленным за дверь, по бутылкам, по разговорам среди ночи, по крикам, песням, тяжелому перегару на некоторых этажах.
Часть семей гуляла два дня: в пятницу и в субботу, а по воскресеньям отгулявшие похмелялись и постепенно приходили в себя. Им надо было выспаться, что-то приготовить поесть, пару раз бзыкнуть перфоратором – и  таким образом напомнить миру о своем праве на жизнь, о необходимости с ними считаться и о том, что они не какие-то там алкоголики, а очень даже занятые и домовитые.
В понедельник в пять сорок пять господа пролетарии еще раз демонстрировали серьезность своих намерений и готовность к труду – они так хлопали дверьми, что звенели стекла и лифт на несколько секунд зависал между этажами, а потом срывался, как с горы.
В других семьях пил кто-нибудь один, но пил страшно, запоем. Днем он затихал, а ночью скандалил, бегал в магазин, обязательно «убивал» себя или жену, рвался на балкон, требовал врача, поджигал занавески и ковры, ронял посуду, сам падал и постоянно говорил, говорил, говорил, то срываясь на мат, угрозы и проклятия, то на жалобный лепет и покаянный шёпот.
Вадим однажды не выдержал и позвонил в такую квартиру. Ему открыла бабушка и с порога начала плакать, извиняться. Через минуту выскочила лохматая женщина в ночнушке и заискивающе просила не звонить, а стучать, если что. Потом заверещал ребенок и забасил сам отец семейства – старый забулдыга. Он пообещал зарубить соседа топором, бросить ему в окно гранату, сжечь его машину, а детей с женой пустить по миру, но сам при этом не показывался.
Вадим сто раз пожалел, что пришел, а бабушка и женщина по-прежнему просили прощения на все лады за беспокойство, приглашали на чай в «другой раз» и даже принесли уже уснувшего мальчика, чтобы показать какие они на самом деле тихие и мирные.

Особенно тяжело давались праздники. В эти дни люди как-то нехорошо оживлялись, суетились, слишком часто улыбались и как бы давали понять друг другу такими улыбками, что впереди их ждет очень приятное времяпровождение, но доступное лишь избранным.
В магазинах, ближе к кассам, выставляли коробки с дешевой водкой, шампанским, химическим соком, кока-колой в пластиковых полуторалитровых бутылях. На продукты – маринованные огурцы, колбасу в вакуумных упаковках, консервы делали скидки. Даже сигареты продавали по особым, приятным ценам и вместо одной пачки можно было купить две, да ещё в подарок давали зажигалку с логотипом магазина.
Народ, разомлевший и одновременно агрессивный от счастья «халявы», скупал товары баулами. Кто мог, приезжали на машинах и набивали всем подряд багажники и салоны. Если дети хватали с доступных им полок жвачку, шоколадные яйца, петарды, хлопушки, уродливых солдатиков и кукол, родители, в обычное время строго пресекавшие такие действия, неожиданно проявляли снисхождение и даже сами указывали на то, что еще можно взять.
В очереди в кассу незнакомые между собой «потребители» пошло и однообразно  шутили, повторяя на все лады известные фразы, типа «водки много не бывает», «сколько не бери, все равно придется бежать», «пиво без водки – деньги на ветер». Сами шутили и сами смеялись, ощущая гадкое братство падальщиков, собравшихся вместе, чтобы растерзать труп    и насладиться его вкусом и вонью.
Не понятно, совсем не понятно, почему отдых у большинства обывателей – это не что-то здоровое, свежее, веселое и полезное, а грязь, безумие, похоть, злоба, презрение к телу и душе; это стремление удовлетворить самые низкие и скверные потребности. Расслабиться в их понимании означает выключить разум, пренебречь нормами поведения, осквернить дом, измучить близких, вдоволь поиздеваться над соседями и, наконец, ненавидя всех и вся, в тяжелейшем похмелье выйти на работу, похмелиться и с мерзкой двусмысленной ухмылкой поведать коллегам о том, как они здорово оттянулись, теперь им есть что вспомнить и что рассказать.
Но далеко не всегда праздники заканчивались там, где они начинались. К некоторым приезжала «скорая» и хорошо, если реанимационной бригаде хватало тех нескольких минут, когда сердце еще можно запустить. Кое-куда приходили полицейские, с отвращением смотрели на синий труп; если обнаруживали ножевые ранения, вмятину в черепе от молотка, не спеша звонили криминалистам и, дождавшись их, вместе приступали к следственным действиям.
Когда приезжали пожарные, то тушить, как правило, уже было нечего – комнаты, кухня выгорали за четверть часа; и как часто среди головешек в «позе боксера» чернел хозяин, совсем недавно ругавший жизнь и радовавшийся ей по-своему, на пьяный манер.

Время не оставляет следов: тысячи поколений исчезли и ничего, совсем ничего не   напоминает о тех, из кого они состояли. Казалось бы, судьбы и столетия так тесно связаны друг с другом, что коснешься одного и узнаешь другое, но это – видимость под названием история. Да, какие-то имена произносятся до сих пор, но что с того тем, кому они принадлежали и от кого не осталось даже праха?
Тем, кто обладал властью и славой при жизни, нужна власть и слава после смерти. Просто вечность для них не имеет смысла, если там, в вечности их не будут прославлять и у них не будет возможности управлять.
Имена тех, кто пьет, безобразничает, шумит, хитрит, выгадывает на пустяках, то есть тех, кто составляет народ, исчезнут раньше,  чем исчезнут они сами. Но ему – народу – не нужна вечность или нужна, но только в таком виде, к которому они привыкли. Им не интересен Бог с его правилами и мирозданием; они не понимают что к чему, если речь идет не о выпивке и не о деньгах – мелочи, копейках, ради которых они обманывают сплошь и рядом, даже своих родных и близких. Для них добро – это добро по отношению к ним, для них жизнь – это их жизнь, как будто они существуют изолированно, без связи с обществом, миром, вселенной.
Тот, кто понимает и предвидит свое будущее вечное дело и предназначение, тот не должен, не имеет права сражаться с народом и обижаться на его тупость, злобу, упрямство, мелочность. Даже тот, кто не думает о вечности и не пытается ее понять, но понимает смерть и думает о ней, уже должен сдерживать себя и терпеть, терпеть, терпеть.
Да, праздник закончится, но опять начнут косить мотокосами с шести утра. Подъезд выкрасят такой краской, которая выест бронхи и легкие; по ночам начнут ломать асфальт и закатывать новый.
Снова заработают подпольные точки-квартиры, где гонят самогон и варят «винт».
На улице опять появится «гопота», чтобы пасти лохов, бить их и отнимать у них наличку и телефоны.
В продуктовые опять завезут тухлятину. В школах с новыми силами и «вдохновением» начнут вымогать взятки. И даже в морге потребуют оплатить дополнительные дни пребывания трупа и косметические услуги, оказанные мертвому телу…
Мир не сошел с ума: он никогда не был умным, за всю человеческую историю.
Наше время не хуже и не лучше любого другого, а наше оно потому, что мы появились, ощутили бытие и в принципе не могли появиться в другое время и по-другому его ощутить. И есть только одна сверхцель и одна сверхзадача – научиться любить людей! Но сколько нужно сил, чтобы полюбить их, а потом смирения, чтобы любовь стала естественной и благой.
…………………………………………………………………………………………….
Вадим не понимал себя в полной мере, но осознавал, что его коснулось провидение и что именно оно заставляет думать о смерти и страдать.
В нем боролись две жизни: первая – дикая, животная, эгоистичная, вторая – вечная, свободная, способная к любви. Он думал, что хлопанье дверью, грязь в подъезде, вонь с дороги мешают его существованию и не понимал, что тому, кто знает о вечности и будет в ней, ничто не может помешать. Но как при жизни оказаться там, где окажешься после смерти? Как?
Вадим хотел тишины. Тишина в его представлении должна была дать уму – покой, душе – радость, а сердцу – любовь.
Страшно быть рабом желания, но люди часто попадают в рабство к самим себе; сражаются с целым светом, а настоящий враг остается незамеченным и напоминает о своём существовании лишь постоянной тревогой и тоской.

3

Довольно часто по ночам у Вадима болели шея и спина. Он переворачивался с боку на бок, то натягивал, то стягивал одеяло, складывал подушку вдвое и снова ее расправлял. Из-за боли в пояснице ныл живот, отдавая куда-то вниз.  Иногда становилось так жарко, что приходилось открывать форточку и накрывать батарею толстым пледом. Потом начинало знобить и помогали только шерстяные носки и пуховый платок.
Уже мозг рисовал сны, как вдруг в замочную скважину кто-то вставлял ключ и пытался тихо открыть замок. Из коридора начинало тянуть свежей гарью, то есть сосед снизу все-таки уронил сигарету по-пьяни, а, может быть, в проводке, которую он недавно уложил в бетон, произошло короткое замыкание.
Вадим поднимался, вынимал беруши, внимательно слушал и нюхал воздух. Сердце тревожно сжималось и так билось, что тело трясло от его  тугой и резкой пульсации.
Нет, тишина, показалось. Да и не может быть, чтобы жена и дети спокойно спали, а бог позволил бы им сгореть.
И что делать вору там, где нет ничего ценного: обычное барахло и денег ровно столько, сколько необходимо, чтобы  хоть как-то протянуть  две недели до следующей зарплаты?
Неспокойно, даже страшно, но почему? Конечно, полнолуние - в нем причина бессонницы. Вот она красавица луна: тонкая, круглая, ясная, спокойная. А если вдуматься, то ничего особенного – кусок плотного вещества серого цвета, шаровидной формы, без атмосферы, способный отражать солнечный свет, тот же самый свет, от которого сейчас нет спасения на другой половине Земли; и вся поэзия рождается только в воображении людей, а на деле кругом сплошная физика, химия, математика и физиология.
И тревога, конечно, это физиология, это активность блуждающего нерва: от него идут импульсы во все органы, от него озноб и жар, от него страх, от него бывают остановки сердца во сне. Он заставляет сжиматься и разжиматься сосуды, он провоцирует зубную боль, он – часть нервной системы и ему подчиняется тело, а за ним и психика.
Впрочем, психическими реакциями можно управлять: или самому (значит, над психикой есть еще что-то вышестоящее) или через специальные лекарства. Но такое управление почти всегда заканчивается сумасшествием. Сумасшествие означает лишение разума. Возможно ли лишившись разума, сохранить душу? Если да, то что такое душа и зачем она нужна? Если нет, то получается, что душа есть разум плюс психические реакции. Следовательно, нет тела – нет психических реакций, разума и нет души. Тогда какой смысл в том, что Бог нас создал, если вечное не может существовать без бренного? Если вечное должно быть соединено с бренным, то какой смысл сначала разрушать это соединение, а потом восстанавливать? Вообще, зачем Богу-Духу потребовалась материя? Или Бог тоже материален? Такое возможно, ведь говорят же астрофизики, что Вселенная вечна, то есть вечность это одно из свойств материи. Человек, во всяком случае, большая его часть, материален, но почему же он не вечен?
Объяснение, что грех предвнёс в человечество смерть – едва ли справедливо и исчерпывающе. Может ли живое в принципе быть вечным? Некоторые бактерии существуют десятки миллионов лет, такова их организация и приспособляемость, но зачем они существуют, есть ли в них смысл? Или люди – носители разума – решили так, что во всем должен быть смысл, а его нет: просто мир устроен определенным образом и мы – часть мира, составляющая его образа, пусть даже мыслящая составляющая, но малая, незначительная, ничего не решающая и не несущая основной нагрузки и не определяющая направление его развития.
А, может быть, человек – уникальное соединение живого тленного и вечного нетленного. Вселенная возникла для того, чтобы в итоге или в какой-то части ее развития появился человек, как высшее проявление. Условия сложились настолько уникально, что из всего безграничного пространства только маленький уголок – Солнечная система и планета Земля стали пригодны для человечества. И именно человечество является фактором, определяющим вечность и доминирующим в ней.
Наконец, третий вариант. Всегда был Бог. В какой-то момент вечности (если вечность можно разделить на моменты) он создал Вселенную, человека и теперь его задача – вновь соединиться со своими творениями. Соединение возможно только через разрушение одного – всего материального, и освобождения другого – всего духовного. То есть в неживом присутствует Дух божий и путем разрушения его (неживого) Дух будет освобожден и приведен в определенное гармоничное состояние.
Второй и третий варианты казались Вадиму правильными, потому что он любил жену, детей, родителей, ему было  жалко умерших и он часто вспоминал о них. Он хотел счастья для всех и объяснения, избавляющие от страха смерти, как главного препятствия на пути к счастью, согревали сердце и успокаивали его.
Но так уж устроен человеческий ум, что даже все доказав и объяснив, он все равно продолжает сомневаться.
«Если жизнь все-таки не повторится, - рассуждал Вадим, - и то, что будет после смерти будет только для живых, то как жалко их: нежную, красивую, пусть и немного взбалмошную женщину, которая лежит рядом. Она меняется, она медленно умирает, с каждым выдохом она выдыхает из себя секунды-частицы жизни и не знает этого, боится признать, не хочет думать, но это так просто и очевидно, что хочется плакать, и слезы необходимы и от них ничего не изменится.
Как жалко детей: они учатся быть взрослыми; стать большими – предел мечтаний для них; а зачем становится большими – они не знают. Они думают, что когда вырастут, то смогут удовлетворить все свои желания и не понимают, что желания будут совсем другими.
Родители… Их почти нет… Пять, десять, пятнадцать, даже двадцать лет – это ничего, тем более, что он [Вадим] понял их, полюбил и начал дорожить ими совсем недавно. И каждая их морщина, каждое общее воспоминание заставляет сжиматься сердце от боли, и никогда не избыть её, потому что она стала частью души, потому что она – взгляд смерти через любовь.
Как тонкое стекло отделяет холодную улицу от теплой комнаты, так эта грань: она очень хрупкая и ее невозможно сохранить. Стекло обязательно разобьётся и эта грань обязательно будет преодолена. Увы, но смерть видна через жизнь и даже слепой знает, что исчезнет и что исчезновение произойдет очень быстро и болезненно».

Опять стало жарко. Вадим третий раз за ночь пошел на кухню и открыл форточку. С улицы загудело. Гул был похож на громадную плиту, которая медленно опускается, придавливает и не дает подняться. Сколько не затыкай уши, он все равно проникает через бетон и мучает своей монотонностью и равномерностью.
Какое же громадное количество машин должно перемещаться одновременно, чтобы появился такой звук. Куда они едут? Откуда? Зачем?
Ночь перестала быть временем сна и покоя; видимо, она предоставляет новые возможности, настолько уникальные, что люди переступают через естественную, природой данную потребность во сне и спешат реализовать их.
Мегаполис жесток со своими жителями. Он дает свет, тепло, воду, зарплату, образование; в большом городе много больниц, магазинов; есть вокзалы, аэропорты, телевизионные кампании, газеты, музеи, концертные залы. Кажется, что любое из перечисленных благ легко доступно каждому и каждый обладающий им счастлив и больше ни о чем не     мечтает.
Но получить то, что хочешь, можно только за деньги, за большие деньги. Их надо заработать, а найти хорошую работу очень сложно. Люди становятся беспокойными, суетливыми, им не до сна, потому что их мучают вопросы: как выжить? как оплатить счета? как не заболеть? где найти натуральные продукты? где можно подышать чистым воздухом? А вдруг завтра сгорит теплоэлектростанция и тогда придется мерзнуть и сидеть в темноте? А вдруг цены поднимутся так, что ничего нельзя будет купить? А вдруг исчезнут продукты? А вдруг дом снесут и заставят переселиться туда, где нет метро?
От страха соглашается человек трудиться день и ночь, от страха он колесит в темноте из области в город, из города в область, поэтому гул такой тяжелый и постоянный.
Ладно, хорошо, нужно колесить – колесите, но глушители-то поставить можно? И гонять на мотоцикле в районе, где люди поднимаются в пять-шесть утра тоже неправильно. Рев их двигателей – это бурав. Быстрыми, вкручивающими движениями им проходят насквозь, потом резко выдергивают и остается рана из боли, тишины, злобы.
Настоящие гонщики и байкеры не имеют ничего общего с уродами, мешающими спать. Они не уважают их за глупость и нахальство, за презрение к людям. Какой-нибудь сопляк напялит на себя кожаную куртку, насосется пива, запихнет свою жирную волосатую   башку в шлем и куражится на пустой дороге, на ее коротком отрезке, напротив домов. Выловить бы его, избить, а мотоцикл раскатать асфальтоукладчиком.
Или еще лучше превратиться в гигантского червя, нарыть тоннелей под трассами, чтобы покрытие треснуло и провалилось под землю со всеми машинами сразу.
Даже на землетрясение Вадим был согласен, лишь бы добиться тишины.
Прошлым летом на дороге было тихо, но стучала и воняла стройка. Закладывали фундамент под новый торговый центр, шоссе на время перекрыли, но от строительной техники покоя не было на многие километры вокруг. Особенно старались те, кто забивал сваи – от стука их машин возникало ощущение, что разламываются позвонки. И именно ночью начиналась основная работа, днем стройка молчала, как заброшенный замок, только скрипели краны от ветра и хлопали  баннеры, сообщавшие о скором открытии единственного в районе гиперсупермегамаркета.
Стройку можно было уничтожить, запустив в нее ракету или сбросив на нее вакуумную бомбу, потом засыпать развалины землей, посадить деревья и вырастить прекрасный лесопарк.
«Мэу-мэу-мэу, кря-кря-кря, мэу-мэу-мэу, кря-кря-кря…» Пауза и опять противная сигнализация рвет нервы. Когда бормашиной сверлят зуб без анестезии, все время ждешь боли. Закончили сверлить, отвлеклись, но ты знаешь, что через минуту снова начнут пытать и как-то глупо и неуместно звучит фраза: «Расслабьтесь, не напрягайтесь, еще чуть-чуть…» Боли и страха чуть-чуть не бывает, каждая секунда мучений запоминается навсегда.
Пока стоматолог работает, есть смысл терпеть – он ставит пломбу, это необходимое действие, благодаря лечению зуб сохранится. Но жлоб, который сэкономил на сигнализации и не настроил ее, - не врач, он – бездушный хам, заботящийся только о своей заднице, как бы ее не потревожить лишней поездкой в автосервис.
Его машину надо сжечь огнеметом, а его самого посадить в комнату без окон, включить Баха на всю катушку и пусть слушает, пока не свихнется.
Тоже самое касается козлов на «помойках», где саббуфер дороже «железа». Встанут под окнами и ухают-бухают. «Дув-дув-дув-дув», - и так пять, десять, пятнадцать минут. Как у самих-то хватает терпения? Или их мозги настолько пропитались водкой и наркотой, а слух так не развит, что пульсирующее гудение кажется им музыкой и даже нравится. Если бы был танк, то можно подъехать и выстрелить в упор в такого тупорылого водилу, нечего с ним церемониться, он не исправим, а проблему надо решать раз и навсегда, не жалея и не пытаясь доказать свою правоту. Глядишь, на том свете лучше объяснят, как правильно себя вести.

Появилась компания крепко выпивших молодых людей с двумя девицами впридачу. Один из парней – самый громкий и нахальный – сообщил на всю улицу, что ему срочно требуется «отлить». «Отливать» на открытом пространстве он не захотел и поэтому пристроился возле дома, направив струю на стену. Вадим хорошо слышал как льется моча, как гадящий нарочито постанывает «о-о-о! кайф!», как он застегивает молнию на ширинке и вставляет ремень в пряжку. После молодого человека к справлению нужды приступила девица; она вела себя тише и не  комментировала физиологический процесс.
У кого-то запел телефон. Начались долгие переговоры с «б…ть» и «иди ты на х…» через каждое слово. Матерные выражения произносились легко, привычно и вряд ли      несли заложенную в них смысловую нагрузку, скорее они служили крепежом при построении скучных, уродливых словесных конструкций.
Компания долго решала куда и к кому пойти, кто кого любит и уважает. Были слышны звуки поцелуев и звуки глотков. Пару раз щелкнули зажигалкой. Ветер развеивал дым, но Вадим все равно чувствовал запах табака, и ненавидел его и курящих со всей силой ненависти, на которую был способен.
В этот момент он представлял себя огромной гориллой, которая прыгает на землю, впивается клыками в этих говнюков, душит их и еще живых рвет на части. Они будут кричать, сопротивляться, но получат сполна за свою грязь, бестолковость, наглость, пошлость. Неужели во всем городе, во всем районе не нашлось места, где можно было помочиться, покурить и поорать? Почему именно под окнами квартиры, где он живет,  надо стоять целый час и исторгать из себя вонь, смрад, шум, суету? Твари, мрази, быдло… как еще их назвать?
Вадим заплакал от злобы, хлопнул форточкой и сел на пол, прислонившись спиной к дверце холодильника. Он ясно видел смерч, уничтожающий человечество; метеорит, раскалывающий землю пополам; цунами, затапливающие города. Даже себя самого и свою семью он не жалел – так хотелось отомстить за нарушение его права на покой.
Лавину страшных мыслей остановил простой вопрос: почему живые хотят того, что будет у мертвых – тишины, ведь жить и ничего не ощущать – бессмысленно, суть жизни заключается именно в ощущениях и в реакции на них. Почему человек, которого собираются казнить, готов хоть сто лет простоять на скале в бушующем море, но только жить, жить, жить?!
Почему глухой радуется, если слышит хотя бы гул от отбойного молотка? Почему слепой счастлив, если врачам удалась операция и он начинает отличать день от ночи? Почему тот, у кого органы чувств в порядке, мечтает превратиться в инвалида, лишенного способности воспринимать мир?
Нет, очень хочется соприкасаться с миром, но хочется самому решать с чем соприкасаться, а чего избегать. Разве такое возможно? А если даже и возможно, то пойдет ли на пользу душе? Счастье все-таки заключается не в возможности удовлетворять любые желания, а в умении желать, в правильном видении, в способности отличать главное от второстепенного.
Шум с дороги – это главное? Пьянь под окном – это важно? Сосед с перфоратором это все?
А как же родители, жена, дети? Любовь к ним и их ответная любовь делает семью семьей, личность личностью. Через них познаешь добро и Бога. Возможно ли познать Бога не любя, а наоборот, испытывая ненависть?
На обломках мир не построишь, созидание не бывает без взаимопонимания, зло не исправимо, но его можно полностью уничтожить стремлением к добру.
«Да, конечно, я хочу быть хорошим, но я буду таким, когда меня перестанут мучить. Мне плевать на уважение, я всего лишь хочу, чтобы меня не трогали и не мешали мне жить. Заткнитесь все, уберите за собой дерьмо, перестаньте вонять, не хлопайте дверьми, загоните машины в гаражи. Делайте, что я говорю и я не трону вас. Но пока вы гадите, я буду сражаться с вами и, помяните мое слово, вам не сдобровать».
Казалось бы, такая ярость должна совсем растревожить сердце, но почему-то Вадиму стало хорошо. Он спокойно задремал и чтобы окончательно уснуть представил себя гигантским спрутом. Спрут протягивал щупальца в каждую квартиру: кому-то выключал телевизор, у кого-то отбирал перфоратор; выбрасывал в окно бесконечно надоевшие пианино; краску, чтобы не воняло на весь подъезд; срывал металлические двери и разрушал проемы, чтобы их опять не установили. Пьяниц, скандалистов душил – и они переставали шуметь. Курящим залеплял рты слизью – и они больше не могли курить. Тем, кто пел караоке – вырывал голосовые связки. Тех, кто хотел его смерти – убивал. Тех, кто просил пожалеть – жалел, но потом все равно убивал. Тех, кто… Началась путаница, мозг отключил сознание и Вадима не стало на несколько предутренних часов.

4

Однажды Вера [жена Вадима] уехала к матери погостить и взяла с собой детей. После их отъезда в квартире стало пусто и тихо. Тишина была не здоровой, потому что там, где всегда много людей, их отсутствие очень заметно и производит тяжелое впечатление, как будто в доме покойник или началась война. Даже тот, кто привык много думать и проживать свою жизнь больше мысленно, чем действительно, ощущает неловкость и грустит: все-таки размышлять о вечности и бесконечности куда приятней, когда в тебя периодически попадает мячик, на шее сидит плюшевый медведь и надо срочно сходить в магазин  за хлебом и стиральным порошком.

Вадим зашел в детскую и десятый раз за вечер поправил две маленькие постельки. В гостиной он снова перевесил фотографии: тещино фото закинул под потолок, а своих родителей расположил по центру стены; пошуршал книгами в книжном шкафу, полежал на диване, включил радио: там пели что-то красивое и трагическое. Когда музыка закончилась, диктор уточнил: «Только что вы прослушали реквием Вольфганга Амадея Моцарта в исполнении…» и так далее, порассуждал про величие «Агнус Деи» и сообщил, что лично ему больше нравится «Конфутатис» и «Лакримоза». Вадим ничего не понимал в музыке и в латыни и поверил на слово, что «Лакримоза» и «Конфутатис» превосходят по насыщенности динамическими оттенками, драматизму, экспрессии и сложности модуляций божественно откровенный «Агнус Деи».
Про Моцарта Вадим вспомнил, что тот звонко смеялся, любил хорошеньких женщин, играл на пианино и был похоронен в яме и присыпан белым порошком. Во всяком случае, именно так показывали в старом, но цветном американском фильме.
Захотелось чаю. Захотелось в том смысле, что вечер и ночь необходимо было чем-то заполнить, а на кипячение, заваривание и собственно чаепитие уходило никак не меньше получаса. Полчаса одиночества – это много, и большая удача, если есть возможность заполнить время осмысленными действиями, а не бестолковым хождением по квартире.

Чай приятнее пить, когда работает телевизор. В тот вечер по одному из каналов показывали не интересное, но спокойное кино, как раз под стать настроению. На экране появилась унылая картинка: космос, космический корабль кружится   под вальс, кружится двадцать минут и больше ничего не происходит.
Потом мужчины, изображающие космонавтов, начинают говорить между собой и с компьютером. В их личных отношениях и в отношениях с техникой возникают проблемы. Они решаются путем двухчасовых переговоров, заканчивающихся явно не в пользу людей. В конце фильма опять показали космос и зазвучала такая же музыка, как и в начале: пошлая, надоедливая, слащавая.
С открытого балкона потянуло сквозняком. Прохладный ветерок появился ближе к полуночи, а так день и вечер были очень душными.
Июнь только начался, еще пахло весной и пели соловьи. Лет пять они молчали, а теперь свистели совсем рядом. Странно: город, шумная магистраль, стройка и нежная песня, нежные запахи, прозрачная светлая ночь.
Соседи как будто вымерли (эх, если бы так и произошло), не взрывались петарды, не сверкали фейерверки. Мотоциклисты, наверное, притаились или забыли, что по пятницам у них грандиозные заезды. На стройке пару раз врезали чем-то тяжелым по бетону и больше ни звука из котлована. Ни одной «скорой», ни одного «крутяка» на дорогой машине с мигалками. Даже собаки не выли и не гавкали.
Неужели сегодня можно  спать без беруш? Неужели Бог увидел как неправильно устроен мир и решил исправить его?
Неужели?.. Возле «Газели», припаркованной напротив дома метрах в пяти, появились трое мужчин. Они были пьяны. Самый толстый из них и самый противный – лицо его хорошо освещалось луной – заказывал по телефону проститутку. Он никак не мог договориться о цене и постоянно матерился. Наконец, решение было принято, что подтверждалось словами: «Вези любую, только здоровую… Шоб ты сдох, москаль       поханый». «Москаль» последних слов не услышал и через минут двадцать-тридцать на старом черном «BMW» подвезли девочку. Началось то, что обычно происходит в борделе в разгар «рабочего дня». Мужики сбегали за водкой, для дамы они взяли шампанского, но не дали ей ни глотка. Она вопила на три квартала: «Мальчики, чего, жалко газировки? Или я не человек?» «Белую пей, - отвечали «мальчики», - тебя сюда купили, а не пригласили». Но проститутка вошла в раж и не отставала. Послышался звук то ли подзатыльника, то ли пощечины, после чего девушка замолчала и уединилась с одним из покупателей в машине. Через десять минут тот вышел и радостно сообщил: «Гарна дивчина. Як пылысос».
Второй хлопнул дверью через полчаса. Судя по голосу, ему не понравилось и чувство досады он решил заглушить «ершом», для чего очень пригодилось так и не открытое «Цымлянское». «Нэ, цэ нэ цэмлянка - хавно!» - то есть алкогольные напитки его тоже раздосадовали, хотя вряд ли он мог почувствовать их вкус, едва держась на ногах. Третьим пошел пузатый, который производил заказ и обозвал исполнителя «поханым москалем». Но девица отказала ему, так как договаривались, что   клиент будет один. Оказывается, второму она сделала только массаж. Пузатый же не просто хотел любви, а хотел ее в противоестественной форме, в чем, по его собственному заверению, ему всегда отказывала жена.
Проститутка, в отличие от жены, не отказывала, но требовала доплаты в двойном размере. Ей предлагали поросенка, мешок картошки, ящик тушенки. «Сами жрите, а мне или рублями, или валютой». В итоге решили выпить и подождать, авось проблема разрешится сама собой. Чтобы ждать было веселей, включили музыку. Музыкой назывался монотонный гудеж про тюрьму и лагерь, исполняемый под гитару человеком, который «легавых» и «блатных» видел только по телевизору.
Вадим сам не понимал зачем он стоит на балконе и слушает весь этот грязный водевиль. От ярости у него похолодели руки и ноги; его трясло и он не знал как успокоиться. Можно было просто уйти, закрыть дверь, вставить беруши и лечь спать. Но хотелось наказать этих мерзавцев, оскверняющих прекрасную июньскую ночь похотью и нечистотами. Они специально собрались, чтобы поиздеваться над ним, над его одиночеством и беззащитностью. «Твари! Гадкие зловонные твари! Неужели вы так и будете пить, жрать, изменять     женам, потом лечить цирроз и сифилис? Неужели мир, где есть Моцарт, сирень, где есть любовь и тишина должен терпеть ваше зловоние и страдать от вашей гнилости и низости?
Кто вы, откуда, зачем вы здесь на земле? Вы – подонки и ваше место в выгребной яме. Там, среди опарышей вы будете чувствовать себя уютно и свободно, там вы будете разлагаться и никто не увидит вашего разложения, никому оно не будет мешать, никто о вас не вспомнит, и вы забудете обо всех».
На секунду Вадим отвлекся от ненависти и задумался: «Почему Бог создал грешников, заранее зная, что они будут грешить и прямиком отправятся в ад?»
Никто не мог ответить на этот вопрос и решение пришло само собой: «Надо  отправить их туда прямо сейчас, не дожидаясь Страшного Суда.»

Его тело незаметно изменилось: оно стало плотным, большим и покрылось черными перьями. Вместо рук появились крылья, вместо ног – мощные когти. Нос и рот соединились и вытянулись в большой тяжелый клюв.
Вадим превратился в хищную птицу размером с человека, от него самого остались только глаза и желание наказать пьяных   гастарбайтеров.
Расправить крылья на балконе как следует не удалось из-за тесноты, поэтому черная птица плавно опустилась на безлюдный  тротуар, расправила одно крыло, другое, потом взлетела, сделала несколько кругов над кварталом, громко вскрикнула и спикировала на «Газель».
Хохлы с девицей пили в машине и так набрались, что не очень удивились, когда услышали звук удара и увидели вмятину изнутри по всему периметру крыши. Только пузатый лениво попросил: «Мыколо, пойдешь да витру, похляти чего там».
Мыкола долго не мог сообразить что к чему, пока не поднял голову и не увидел нечто, напоминавшее огромного ворона. «Кыш, кыш», - попытался прогнать он непонятное существо.
- Мыкола, ну?
- Та кура здоровая или холупь.
- Так насыпь крошек.
- Так нема.
- Так вазмы.
Мыкола взял полбатона, протянутые ему из окна, и начал его крошить. Полностью скрошив хлеб, он предложил:
- Хавай, шо смотришь?.. Нэ, нэ жреть, падла.
- А шоб он сдох.
- Слышал? Жри.
Черная птица опустилась на асфальт и внимательно посмотрела на человека, предлагавшего ей угощение.
Коля, хоть и был зверски пьян, заметил, что глаза у «куры» человеческие - голубые, строгие и очень злые.
- Ты лети, лети. Хде гнездо, помнишь?
Вадим понимал каждое слово и понимал, что его очень боятся. Если бы он вышел к гастарбайтерам в своем обычном виде, то уже давно бы началась драка и его избили бы до смерти. А теперь стоит перед ним здоровый мордатый мужик и трясется от страха.
Вадим еще раз посмотрел ему в глаза и сильно ударил клювом в лоб. Хохол упал, несколько минут полежал на земле, как будто потерял сознание, но на самом деле он искал что-нибудь тяжелое, чем можно было бы нанести ответный удар. Под руки попался только камень.
Вадим подождал пока Мыкола встанет, спокойно выслушал ругательства в свой адрес, но как только рука противника стала готовиться к броску, он, уже не сдерживая себя, клюнул его со всей силой, на которую был способен.
В теплом воздухе ощутимо запахло кровью. Она лилась из разбитой головы, образуя темную, расползавшуюся во все стороны лужу.
Когтями черная птица распорола живот и грудь трупа, вытащила кишки, еще какие-то внутренности и швырнула их в открытое окно «Газели». Проститутка завизжала. Тот, который сравнил ее с пылесосом, уже спал и спросонья никак не мог понять что такое вонючее, слизкое и мягкое упало ему на лицо. Пузатый, хоть и не спал, но соображал не больше и догадался только схватить нож и осторожно высунуться в дверь.
Неожиданно машина оторвалась от земли и полетела. Люди, находившиеся  в ней притихли от ужаса и чуть дыша ждали, что будет дальше. Через несколько минут они почувствовали как тянет и сосет внизу живота; это означало только одно - началось падение с огромной скоростью. Они не пытались что-нибудь сделать, они не сказали друг другу ничего важного, они не вспомнили жизнь за последние несколько секунд, да никто и не подозревал, что эти секунды последние. Инстинкт заставил их согнуться, обхватить колени руками и пригнуть головы. Удар – и все закончилось мгновенно и навсегда.

Криминалисты и судебные эксперты, прибывшие потом на место падения автомобиля, с точностью установили причину смерти двух мужчин и женщины, установили их личности, но версию, которая могла бы объяснить загадочное происшествие выработать  так и не удалось. Сошлись на том, что в транспортном самолете – неизвестно каком – открылся грузовой отсек. «Газель» с находящимися внутри пассажирами выпала и люди, естественно, погибли. Диспетчера, ответственные за полеты судов гражданской авиации, категорически настаивали на том, что летных маршрутов в этой зоне не прокладывают; тоже самое повторяли военные. Но следственным органам загадки были не нужны, тем более, речь шла о каких-то гастарбайтерах, поэтому гипотезу о падении       микроавтобуса из самолета приняли за основную, разработали ее как смогли и дело закрыли…

- Что касается трупа без внутренностей и с дырой в черепе, обнаруженного пенсионеркой N, точнее, ее лысой болонкой Ольгой, то подобные убийства – обычное дело для большого города. Приезжие часто не могут поделить рабочие места и решают проблемы такими варварскими методами. Ну, а кишки и прочий наполнитель растащили бродячие собаки, которых развелось огромное множество.
- Ты думаешь?
- Товарищ полковник, у нас столько дел, разрешите дальше?
- Давай, давай.
Весь этот разговор проходил в кабинете начальника отдела внутренних дел. Заместитель докладывал ему о ситуации в районе, в том числе сообщил и про убийство некоего Николая Степановича Приходько (то есть Мыколы), нелегального эмигранта из Днепропетровска.
- Погоди, - никак не мог успокоиться начальник, - крошки-то откуда там взялись?
- Птиц кормил.
- Ночью?
- На утро задел оставил.
- Странно.
- Он же пьяный был.
- А соседи что?
- Спали. Дедок один видел черную птицу, говорит, не понял, пингвин это был или страус, но ему верить нельзя – восемьдесят пять лет.
- Это конечно не свидетель… А в зоопарк, в цирк звонили? Оттуда никто не сбегал, не слетал? Хотя, о чем я? – Сами разберетесь.
- Уже разобрались.
……………………………………………………………………………………………
Вадим проснулся поздно. Он ничего не помнил из того, что произошло накануне. Всю ночь ему снился какой-то страшный сон, где он летал и с кем-то сражался. В носу остался неприятный запах, такой же, какой бывает, когда       жена разделывает не самую свежую курицу. Немного болели руки и спина, а во рту неприятно саднило. Оказалось, что на языке появилась язвочка, видимо, от прикусывания, но к вечеру она полностью исчезла.
Да, вчера опять безобразничали под окном: пили, ухал саббуфер, кричала женщина и дрались мужики. Вадим выглянул в окно. Асфальт влажно блестел, видимо, его совсем недавно вымыли. «Газели» не было; вместо нее в «прирезке» для парковки стояла полицейская машина и один из полицейских нервно писал в блокноте, облокотившись на капот.
У Вадима появилось ощущение чего-то нехорошего: беды, не беды, но какой-то опасности. «Наверное, с детьми или с женой случилось несчастье», - решил он. После этого заключения стало совсем тревожно и грустно. Но завибрировал мобильный телефон. Нарочито хриплый голос стал повторять: «Возьми трубочку, звонит любимая. Возьми трубочку, звонит любимая».
- Алло! Алло! Что случилось?
- Привет, любимый. Взяли билеты, вылетаем послезавтра. Квартиру убери и купи детям торт. Чмоки - чмоки.
- А…
- Дорого. Приедем – поговорим. Не скучай.
Вадим очень обрадовался, что ему позвонили и от радости перестал думать о сне, мокром асфальте и полицейской машине. Навести порядок было куда важней, чем «смаковать» тревогу и сочинять всевозможные трагедии.
Со временем птица-ночь забылась и желание мстить полностью исчезло в потоке будничных хлопот и забот.

5

Весь июль шел дождь и температура еле-еле поднималась до пятнадцати градусов. Думали, что лето закончилось, так и не начавшись. Но в августе солнце раскалило землю до такой степени, что листья и трава из зеленых стали желто-бурыми, а местами выгорели совсем. Из птиц только голуби что-то сонно клевали, да вороны вяло ковырялись в мусорных баках; все остальные пернатые улетели раньше времени на зимовку.
Раскалились дома, раскалился и кое-где оплавился асфальт, высохли городские пруды, а фонтаны позакрывали, чтобы хоть как-то сэкономить воду. Магазины, рынки, даже газетные киоски выставили холодильники и не успевали их наполнять – так быстро разбирали минералку, газировку, холодные энергетики и пиво. Из-за огромного перерасхода энергии, необходимой для работы промышленных и офисных кондиционеров несколько раз горели электростанции. В больницах не хватало мест из-за большого количества больных с тепловыми, солнечными «ударами», инфарктами, инсультами. В инфекционных и в реанимационных отделениях койками заполняли даже коридоры, потому что люди травились целыми семьями несвежими продуктами, которые портились еще до того, как попадали на прилавки.
К концу третьей недели пекла задымили торфяники. Едкий дым гари уже давно чувствовался в воздухе, но с субботы на воскресенье дым накрыл город целиком, как будто на лицо опустили подушку – ничего не видно, трудно дышать, хочется стащить ее с себя, но это невозможно сделать: так и лежишь – ни живой, ни мертвый.
По такому случаю в «Новостях» ежечасно, с особым садистским наслаждением рассказывали о резко возросшем количестве умерших от жары; о том, как тяжело теперь астматикам, аллергикам, детям; радостно комментировали прогноз погоды, обещавший полный штиль еще как минимум на десять дней и показывали Европу, затапливаемую проливными дождями.
В квартирах нагрелись даже ванны и унитазы, от всего шло тепло: от окон, сколько их не зашторивай и не заклеивай светоотражающей фольгой, от пола, от стен. Столы, стулья, диваны впитывали тепло и ночью щедро делились им. Люди заворачивались в холодные мокрые простыни, но ткань высыхала в считанные минуты и нагревалась еще быстрее.
Из-за вентиляторов простреливало шеи, спины, воспалялись мышцы и остро начинались простуды. От мороженого и коктейлей развивались тяжелейшие ангины, переходившие в бронхиты и пневмонии.
Все, кто мог, уезжали за город, на море, в горы, куда угодно, лишь бы не мучиться и не болеть. Даже алкаши обходились одной бутылкой на троих – очень уж тяжело заливалась «белая» в горло и еще тяжелее было потом, когда наступало похмелье.

Вадиму хотелось собрать всех людей. Не тех, что живут в частных домах, ездят в машинах с климат-контролем и купаются по вечерам в собственных бассейнах, а тех простых, небогатых обывателей, которые протирают себя льдом, подкладывают бутылки с холодной водой под ноги, вешают на окно влажные тряпки, кто не спит по ночам и постоянно пьет чай, кто каждые полчаса идет в душ, для кого духота, жара, дым стали приговором к высшей мере, - собрать, чтобы всем вместе спросить: «Господи, зачем мы страдаем? Согрешил Адам, почему же проклятие лежит на всем роде человеческом? Неужели в тебе нет жалости, сострадания, что ты так спокойно пытаешь нас и не хочешь нам помочь? Откуда такая жестокость, объясни? Объясни не словами толкователей Священного Писания, что угодно обосновывающих и доказывающих от твоего имени, а своими собственными. Как нам, толком не знающим «Отче Наш», но все равно твоим детям, разобраться в причинах страданий и научиться их переносить? Почему нашу любовь надо проверять? Неужели нет другого способа выяснить какая она: на словах или от всего сердца? Мы не убиваем, не воруем, не прелюбодействуем -  разве это уже не говорит о том, что мы слышим тебя и делаем так, как указано тобой? Какое же блаженство ожидает нас после смерти, если при жизни нет ничего подобного? Но в Рай попадут избранные, то есть те, кто хочет быть вечно, но быть вечно именно с тобой, ибо Вечность без тебя невозможна. Почему же вера так сложна и так много всего, что делает ее похожей на обман и выдумку?
 Объясни же, Господи, сам себя не через совесть, а через глаза, уши, разум. Если человек не ходит в церковь, не молится и никогда не слышал о Христе или слышал, но ничего не понял, значит, он грешник и недостоин тебя? Неужели найдется такой, которому ты явишься и он усомниться в тебе, которому ты окажешь благодеяние и он не скажет «спасибо»? Но тот, от кого ты будешь прятаться за религиями и наукой, тот усомнится в тебе. Тот, кого ты лишишь здоровья, родных, самой жизни, тот не поверит в тебя. Тот, кто не понимает, почему он должен страдать, вряд ли           полюбит страдания и поймет тебя. Куда разумнее исправить каждого, каждому объяснить, почему он не может не любить тебя, уничтожить смерть и все, что ее вызывает, очистить землю от грязи, освободить от нестерпимого холода и жары.
Нас учат читать и писать принудительно, но мы потом благодарны учителю.
Научи нас понимать, чувствовать, видеть смысл и мы тоже будем благодарны тебе. Не все принимает человек добровольно, ко многому его надо приучать и заставлять делать так, как правильно.
Путешественник погибнет без компаса. Что является компасом для человека? Вот эта жара? Мой сын, у которого болит живот? Стройка, которая опять началась и, видимо, уже никогда не закончится? Где, в чем правда? И как не запутавшись, отличить одно от другого?»

Ребенок снова проснулся и заплакал. Вадим отвлекся от своих мыслей и, не желая больше следовать советам жены, полученным к тому же по телефону, набрал «03».
- Так и шо у нас такое? Почему слезы?
Доктор производил приятное впечатление. Седые волосы, очки в желтой оправе, чистый белый халат, привычка говорить с легким юмором, в тоже время сочувствуя, подчеркивали его доброту и успокаивали. Вадим теперь точно знал, что все будет в порядке и больницы удастся избежать.
- Как тебя зовут?
- Илюша.
- А меня зовут Аркадий Исакович. Ну, не плачь, мальчик. Здесь больно? А здесь? Если вы папа, обратился он к Вадиму, - то расскажите, как долго происходит страдание?
- Два дня уже.
- И зачем вы терпите?
Довольно сложно было объяснять, что раньше с такой ситуацией не приходилось сталкиваться, что жена с дочкой на даче у подруги, что думали обойтись своими силами, но боль только усиливалась с каждым часом, что жизнь – вещь сложная, запутанная и порой сам не знаешь почему сделал так, а не иначе.
Аркадий Исаакович слушал молча, трогая животик Илюши в разных местах с разной силой. Стало понятно, что он разобрался в заболевании и недостает какой-то малости, чтобы совсем точно поставить диагноз.
- Павлик, конечьно, без градусника не обойдемся, сделай одолжение.
Фельдшер Павлик, – двухметровый мужик с такой красной физиономией, что, казалось, она вот-вот треснет или даже взорвется, - робко поинтересовался:
- Аркадий Исакыч, лучше электронный или ртутный?
- Шо такое електронный? Ты мне объясни.
- Вот этот.
- Молодой человек, вы же фельдшер, а не матрос, вы же должны понимать. Ну, шо, шо я им намерю?
- Значит, ртутный?
- Конечьно! Папаша, извините, отчего так нехорошо пахнет?
- Я закрою балкон.
- И мы задохнемся?
Павлик посмотрел в окно и доложил обстановку:
- Аркадий Исакыч, там стройка.
- Как им не стыдно! Неужели они не понимают, что строить дом рядом с домом – бесчеловечно. В какое ужасное и страшное время мы живем. Ох, не дай бог никому…
Доктор выдержал паузу и с улыбкой добавил:
- Но есть и хорошие новости: на градуснике всего лишь тридцать шесть и пять. И это прекрасно!
Потом Аркадий Исаакович  померил мальчику давление, посмотрел горло и не без ехидства уточнил:
- То есть кондиционера у вас нет?
- Нет.
- Совсем?
- Нисколько.
- Да, понимаю. Сам мучаюсь и который год надеюсь, что летом будет прохладно. Кстати, что кушал этот шедевр природы?
- Яичницу вчера жарили. Сегодня только чай и сухари.
- Конечьно был лук и кетчуп?
- Помидоры.
- Срочно вызывайте маму, сами      к плите не подходите.
Вадим не сразу сообразил, что имеет ввиду Аркадий Исаакович.
- Берите ручку и записывайте: кишечная колика. Причина: нарушение питания. – Да, любезный, вы не сомневайтесь: яичница с луком – это неприлично в таком нежном возрасте. Далее: жара. Илюша хочет на дачу к маме, он даже согласен на вентилятор, но лежать в такой духоте и не страдать просто невозможно. Наконец, шум. Закройте балкон, принесите лёд. Я не говорю – почитайте, но неужели вам трудно включить мультфильмы?
- То есть, ничего страшного, всего лишь колика?
- Страшного много: такое питание и такие условия! Если вы про больницу, то там обойдутся без вас и вашего сына. Павлик, не прячься под фикусом, я тебя вижу. Илюша, дорогой, папа даст тебе эти черные таблетки – они зашипят, когда ты запьешь их водой. Не бойся!
- А я и не боюсь.
- И вот здесь, где пупок и чуть ниже надо держать лед.
- Мороженое?
- Мороженое будете кушать после. Тут я написал, как надо кормить малыша, чтобы мы не ездили в такую погоду на такой скорости. И, конечьно, озаботьтесь покупкой кондиционера.
Вадим знал, что когда прием уже закончился и нет такого напряжения от неизвестности, как в начале, врачу не плохо было бы заплатить. Но Павлик настолько грозно смотрел, от его лица – солнца  веяло такой опасностью, как будто он всё ещё переживал  позор, связанный с градусником, что Вадим при нем не решился отблагодарить коллегу. Да и сам Аркадий Исаакович производил впечатление очень честного и благородного человека, поэтому совать ему деньги, тем более, что купюры стали совсем мокрыми из-за вспотевшей ладони, казалось очень неприличным делом.
Илья проглотил уголь, все шесть кругляшков, сам положил замороженный кусок мяса, дважды обернутый пакетом, на то место, куда показал дядя. От телевизора он отказался, но попросил почитать его любимую книгу «Малыш и Карлсон». Через час он крепко уснул, несмотря на духоту и шум.
Вадиму стало легче на душе. Не зная, чем заняться, он решил поменять картридж в фильтре. Слив воду два раза, как и положено, установил дату следующей замены с помощью специальных колесиков с цифрами и буквами.
 «За год уходит шесть картриджей, - подумал он. - Если  предположить, что средняя человеческая жизнь составляет не больше семидесяти лет, то пластиковых цилиндров с углём нужно всего четыреста двадцать штук, то есть сто сорок упаковок. Иногда в магазинах устраивают акции: «Купи три картириджа – четвёртый получи в подарок». В таком случае достаточно ста пяти упаковок - их хватит до самой смерти.
Как это ужасно – измерять и ограничивать живое! Почему бактерии существуют миллионы лет и способны переносить любую температуру, любое изменение окружающей среды, а человек – прекрасное, умное создание, наделенное сотнями качеств, еле-еле дотягивает до старости, да и быть старым – такая ли уж великая радость? такое ли уж грандиозное достижение? Неужели генетика – сочетание палочек под названием хромосомы – сильнее великого разума и разум, связанный с Богом и происходящий от него, никак не может преодолеть тленной, бездушной природы?
Впрочем, большинство людей несчастны, несчастны сами по себе, хоть и пытаются сопротивляться, пытаются суетой отвлечь себя от четко предопределенного финала. И что такое их суета, как не повторение одного и того же, заложенного на уровне инстинктов: пить, есть, размножаться? И как же они держатся за свой маленький мирок. Где тут уникальность, где тут встреча с Богом? И возможен ли он без нас? Ведь Бог говорит, что он Бог живых, а мы умираем. Тогда или мы не умираем, или он не Бог. Вот если бы каждому явился Христос, каждому объяснил бы его предназначение и не на словах, а на деле показал бы вечный мир, то тогда другое дело, тогда есть смысл и во времени, и в смерти. Заключается он прежде всего в самой данности – это есть, этого не может не быть и это необходимо преодолеть, чтобы получить другое. Другое – то есть вечность. Многие, очень многие готовы любить Бога ради вечности, обещанной им другими людьми от имени Бога. Не понимая, что такое вечность, но сравнивая ее с обыкновенной привычной жизнью, они хотят умереть и воскреснуть, хотят после смерти еще раз, пусть даже по-другому, но ощутить себя в том смысле, в каком ощущали себя при жизни.
Таких, способных к приятию вечного, мало. Большинство подчиняется физиологии и страстям, основная из которых – желание иметь больше, чтобы чувствовать власть и не помнить о смерти, потому что власть за счет роскоши и определенного покоя притупляет память.
Не помнят они, власть имущие, каково это быть бедным и терпеть все на свете. Бедность не всегда означает полное отсутствие денег, но невозможность что-либо изменить тоже тяжелое испытание…
Стройка! Целое лето была тишина, так ведь нет: в самое пекло, когда вонь от горящих торфяников не дает дышать, когда не спишь из-за страшной духоты, когда болеет ребенок, они долбят и долбят своими отбойниками, трещат перфораторами, рабочие постоянно кричат; рыкают и воняют грузовики. Гады! Уроды! Кретины!»

Илюша проснулся и закапризничал: уже не от боли, а от жары и неприятного запаха.
- Папа, а что это горит?
- Костер, на улице.
- Мне дышать трудно.
- А животик болит?
- Не знаю. Можно еще льда?
- Сейчас принесу.
Когда Вадим вернулся с кухни, Илюша плакал. Он не мог объяснить почему, а только всхлипывал и размазывал слезы по румяным щекам. Выражение его лица было очень грустным, как будто он не шестилетний мальчик, а старец-подвижник, которого одолели скорби и он больше не в силах им сопротивляться.
От отчаяния у Вадима сдавило сердце, так сдавило, что он перестал чувствовать тело. Он проклинал на все лады погоду, стройку, город, утонувший в мареве, как Китеж в озере. Он в полной мере осознавал свое бессилие и был готов убить себя, лишь бы помочь сыну и ослабить боль и ярость, разрывавшие душу, пожиравшие ее быстро и жадно, не оставлявшие в ней место для Бога и для того, что называется человечностью.
И снова он превратился в Птицу-Ночь. От нескольких коротких взмахов крыльев воздух в комнате стал прохладным и чистым. Илюша решил, что ему снится сон, в котором папу заколдовали. Сначала он испугался, а потом улыбнулся от того, что стало тихо и запахло темным, свежим лесом.
Птица долго вглядывалась в спящего мальчика глазами Вадима. В какой-то момент она как будто заплакала, но потом сделала резкое движение в сторону балкона. Оказавшись на нем, посмотрела на небо и резко взмыла вверх.
В воздухе ее тело стало гораздо больше, чем в первый раз: оно увеличилось до размеров слона, но полет был все также скор и незаметен для посторонних.
Сделав несколько огромных кругов над городом, Птица-Ночь вернулась к тому дому, откуда вылетела, страшно заскрежетала клювом и набросилась на строительную площадку, где заканчивали строительство небывалого по количеству магазинов торгового центра. Она в мгновение ока разметала леса из металлических труб, повалила башенные краны, клювом и когтями уничтожила несущие стены и полностью разворотила фундамент. Пластик, уплотнители, крепеж, кирпичи летели во все стороны. Над котлованом поднялся столб пыли, как будто произошел мощный взрыв. Из строителей в живых осталось только несколько человек. Они думали отсидеться в бытовках, но через несколько минут вагончики превратились в груду обломков.
Бригадиры тоже не успели спастись, хоть они и сели в свои машины и даже выехали на трассу на полном ходу – все равно непонятная страшная сила подняла их в воздух и бросила на землю с огромной высоты. Как только стало понятно, что от строительной площадки и людей, работавших на ней, ничего не осталось, кроме грязи и мусора, Птица-ночь стала кружить над торфяниками. Они потухли и перестали тлеть глубоко под землей, выжженная почва заиндевела; над городом пронесся шторм, унеся с собой остатки лета и впервые за несколько недель люди смогли уснуть и отдохнуть от кошмаров.
Маленький Илья не услышал, как балконная дверь открылась еще раз и появилась Черная Птица. Она сложила крылья, закрыла глаза и вместо нее остался стоять посреди комнаты Вадим – уставший, осунувшийся, весь покрытый пылью и кровью. Он улыбнулся спящему ребенку, потом оглядел себя и увидел грязь, удивился ей, потому что не помнил, что делал еще несколько минут тому назад, удивился странной, непонятно откуда взявшейся прохладе; почувствовал   голод, но решил сначала вымыться, а потом уже поужинать.
Часы показывали два ночи. Молчала стройка, молчал город. «Как же прекрасно, когда тихо», - сказал Вадим и снова задумался над тем, что же такое жизнь, если она так уязвима и зависит от всего, но сама может все преодолеть и даже оттолкнуть смерть, хотя бы на несколько шагов.

6

У каждого свой кошмар: одному мешает сосед, другому  совесть.
Те, кто жили на одной площадке с Вадимом, вели себя тихо, никакого беспокойства от них не было. Место, где стояла «Газель» и где было обнаружено изуродованное тело рабочего, больше не занимали, даже рядом  боялись ставить машины. От стройки осталось только неровное поле.
Но Вадим не мог понять, почему, если вокруг всё хорошо, то где-то в глубине души появилось и постепенно усиливалось внутреннее беспокойство? Может быть из-за жены: она уставала на работе и очень раздражалась, когда вечером дети начинали играть и пытались втянуть в игру маму. Она кричала, если звонила подруга. Когда ее спрашивали «что купить», грубила в ответ: «Что купите, то и будете жрать». На Новый Год – праздник, которому все рады, она вдруг напилась еще до двенадцати и легла спать. «Напилась» - громко сказано: ей хватило двух бокалов шампанского, подействовавших на нее, как снотворное. Потом агрессивность перешла в уныние, тоску. Вадим стал подозревать, что у жены был любовник, отношения закончились и поэтому она ходит такая мрачная и ко всему безразличная. Но нет, между ними встал не человек, а Черная Птица.
Илюша часто рассказывал о том сне, где он видел заколдованного папу. По телевизору тоже пустили несколько сюжетов про исчезновение недостроенного супермаркета и внезапное похолодание в августе. Несколько раз приходил участковый, чтобы уточнить действительно ли Вадим спал в ту ночь и ничего не видел.
- А что я должен был видеть? – десятый раз спрашивал он сержанта. Тот пожимал плечами и отводил глаза, мол, я сам не в курсе, но приказали искать, вот и ищу.
После одного из его визитов Вадим задумался всерьёз: «Неужели, я как-то связан с исчезновением «Газели», убийством и всей остальной ерундой? Но не могу же я в самом деле убивать, разрушать, уничтожать, ведь я не киборг и даже не террорист. У меня нет гексогена, нет бутылок с зажигательной смесью, я никогда ни на кого не нападал и  тем более не потрошил трупы.
Да, я ненавидел этих гастарбайтеров и эту стройку, но кому они нравились? И почему после того, как их не стало, так тяжело? Почему дети стараются убежать от меня? Почему…»

Вдруг на его теле стало проступать черное с отливом оперение: сначала на одной руке, потом на другой. Изменилось лицо: оно вытянулось, а нос и рот соединились в клюв.
Вадим приподнял штанину и увидел, что ноги тоже чернеют, а пальцы вытягиваются, покрываются плотной кожей и постепенно превращаются в крепкие изогнутые когти. Он растерялся и только успел подумать: «У меня аллергия, анафилактический шок», как тело опять стало таким же, как и было.
Уже не имело смысла делать укол с антигистаминным препаратом, но Вадим все равно сделал.
От иглы под кожей образовалась гематома*, видимо, были травмированы более крупные сосуды, чем капилляры. Захотелось спать. Но самый первый сон заставил проснуться, потому что огромный весенний грач смотрел человеческими глазами в лицо. Другие грачи звали его к себе на поле, с которого только-только сошел снег и в земле уже можно было найти много вкусного. Но птица не могла вернуться к сородичам: у нее пошла кровь из клюва и загорелись крылья. Вадим попытался оттолкнуть грача, но тот повалил его и наступил лапой на горло. Вадим даже не мог кричать, а только хрипел и стонал.
- Тише ты, детей разбудишь.
«Кто, кто это говорит?» - силился он понять, но голос шел ниоткуда и с нарастающей злобой повторял:
- Совсем дурак так скулить? Эй! Эй! Эй!
Оказалось, что говорит жена, и она очень сердится.
- Знаешь же, что тебе нельзя спать на спине, а развалился, как кот.
- Мне приснился кошмар.
- Жить с тобой – это кошмар! Лучше бы в девках осталась.
- Где? – Вадим и в самом деле не расслышал, но получилось так, как будто он неудачно пошутил, и за эту оплошность пришлось терпеть новую порцию оскорбительных глупостей…

Второй раз его пытались убить строители – таджики. Он бегал по зданию-конструктору из блоков и плит, сбивая мощные колонны, а они стреляли в него из обрезов. Мелкие кусочки металла впивались в тело, разъедали его, но останавливаться и доставать их из кожи было нельзя, потому что преследователи успели бы хорошо прицелиться и попасть более точно.

В третьем сне Аркадий Исаакович привез для него клетку. Павлик с трудом затащил ее в квартиру. В клетке висело зеркало, перекладина, пол был засыпан песком, в одном углу стояло ведро с водой,  в другом  ведро с сырым мясом.
- Павлик, шо ты купил? Он же коллега, зачем ему кушать индейку? Говядину, только говядину. В крайнем случае, ливер молоденькой обезьянки.
Вадим удивился:
- Я же не сказал вам, что я врач. Откуда вы знаете?
- Конечьно знаем. Мы все про всех знаем. Повернитесь спиной, я вас послушаю. Присосался-то как.
Оказалось, что фонендоскоп намазан клеем и его никак не удается отлепить. Наконец, Павлик резко дернул мембрану и вырвал из тела Вадима большой клок.
- Ой, так вы же птица, шо токо ощипанная. Вот с породой не определюсь. Павлик, напиши направление, пусть его посмотрит Фима, у Фимы курятник и три попугая, он разберется.
Но Павлик вдруг растолстел, его чемоданчик превратился в плиту, а сам он, как заправский повар, взялся рубить зелень.
- Павлик, шо ты такой голодный?
- Суп сварю, тогда наемся.
- Любезный, не обижайтесь, но раз уж вы из пернатых, то и место вам в кастрюле.

Жена вытолкала Вадима из постели, потому что он стонал, как раненый. Да и ему самому надоело мучиться и он даже обрадовался, что сон закончился и вместе с ним закончились кошмары.
В коридоре он достал ноутбук из сумки и пошел с ним на кухню. Интернет работал плохо, долго искал запрашиваемую страницу, а потом очень медленно открывал ее.

В психологической помощи «on-line, круглосуточно» никого не было, «аська», «скайп» молчали: то ли дежурный спал, то ли там никто не дежурил.
На всемирном сайте кожных болезней запрашиваемый «синдром или болезнь черной птицы» не обнаружился. Только высветлилась ссылка на генетические болезни, в частности, на синдром Морфана с фотографиями больных и короткими комментариями, почему их лица называются птичьими, а пальцы паучьими.
Еще одна ссылка направила в «библиотеку психиатра», где хранились описания больных, считавших себя орлами, страусами, кондорами, колибри. Особенно запомнился молодой человек Коля-Птеродактиль, называвший себя летающим динозавром и поэтому требовавший, чтобы его осматривали исключительно палеонтологи, специалисты по исчезнувшим формам жизни.
Вадим растерялся, потому что не  знал как быть дальше, болен он или нет, если болен, то насколько, следует ли обращаться за помощью или лучше подождать, когда все образуется само собой.
К утру он решил, что время покажет что и как. Ждать пришлось недолго. Приступ повторился через неделю, черное оперение на этот раз держалось   почти час.
Из домашних и на работе никто ничего не знал, потому что превращение всегда происходило ночью и на утро не оставалось никаких следов. Вадим понял, что Черная Птица – убийца – это он, то есть идти надо не к врачу, а в полицию и честно во всем признаться.
Основная проблема заключалась в сотрудниках внутренних органов: вряд ли они поймут человека, который приходит и заявляет, что он птица, требует посадить его в камеру и понаблюдать за ним ночью. Если все-таки предположить, что найдется среди них любопытный, не чуждый экспериментаторству офицер, то вдруг перья не появятся, такое же происходит не каждый день? И что тогда? Психушка? Опять же, если тот пресловутый умный и дотошный офицер поинтересуется мотивами убийства, то как будет выглядеть заявление, что оно произошло из-за того, что под окном играла музыка, а на стройке слишком громко стучали отбойники?
Всякие люди работают в полиции, но в следственный отдел откровенных идиотов не берут. Можно еще рассказать про вечность и смерть, про отношение к Богу и с Богом, но кто всерьез думаете о таких далеких и непонятных вещах? А самое главное, зачем совершать практическое преступление, если голова забита теориями? «Ну, - скажут – мужик  и летай у себя в облаках, коли ты птица. Оставь в покое тех, кто ходит по земле. Больно много хочешь: и книги читать, и город в библиотеку превратить. Противный вы народ интеллигенты, за газету убить готовы. Чего там в газете такого интересного и важного, что перфоратор не включи и дверью не хлопни? Ума-то вы набираетесь, а нам с того какой прибыток? Иди, иди назад в курятник, или откуда ты там упорхнул. Тут насилуют каждый день, головы проламывают за бутылку, а у него перья, видишь ли, на ж…пе выросли. Жене их отдай, на шляпу».
Точно, зачем идти в полицию, если можно посоветоваться с женой. Но как ей об этом сказать? Вдруг она испугается или, наоборот, устроит грандиозный скандал? Жена – существо тонкое и очень практичное, для нее нет ничего важнее, чем дети и она сама. Волшебство и раздражительность, как его причина, не могут быть убедительным аргументом, чтобы начать действовать. Или все действия сведутся к вызову спецбригады и тещи, что намного опаснее врачей, санитаров и светлой палаты на пару месяцев.
Хорошо, тогда следует показаться ей в облике птицы и развеять таким образом любые сомнения.
Но, что удивительно: как только Вадим начинал меняться, он забывал о своем намерении, выходил на балкон и улетал неизвестно куда. Жена и дети в такие ночи спали крепче обычного и ничего не замечали. Когда он возвращался, то снова становился человеком и снова мучился от невозможности поделиться с кем-нибудь своей бедой.
…………………………………………………………………………………………….
В апреле на большой всероссийской конференции по вопросам организации здравоохранения Вадим встретился с бывшим сокурсником.
Они пожали друг другу руки и даже приобнялись, но разговор было очень сложно поддерживать, потому что с момента их последней встречи на выпускном вечере в институте прошло пятнадцать лет. Внешних изменений было не так уж много: лица стали более широкими, виски поседели; плечи округлились и в целом фигуры выглядели более коренастыми и мужественными, чем тогда, в молодости. Но в глазах, в улыбке от         юношеской простоты и сердечности не осталось и следа. Каждый из них понимал, что уже не всякий вопрос можно задать и не на всякий вопрос честно и полностью ответят, чтобы случайно не проболтаться и не дать повода для сплетен и слухов. Опять же, с годами обидчивость принимает особые формы: вроде бы ничего такого тебе не сказали или сказали без намеков, ан нет: задели, укололи, как будто специально ждали столько лет, чтобы теперь, когда ты совсем другой, оскорбить, унизить, напомнить о прошлом; и если не перечеркнуть настоящее, то во всяком случае попытаться это сделать для оснастки, для демонстрации темной власти над тобой.
Сколько, сколько грязи носят в себе люди и при случае обливают ею с ног до головы, ведь ничто так не раздражает, как чистота в другом.
«А помнишь, как валялся пьяным в коридоре? – басил сокурсник, - А Юлька, которой ты подбил глаз? У нее теперь двое детей… Объясни, ну чего ты зассал тогда, ведь каждый день в «качаке» по «груше» стучал?... Удивляюсь, ты даже учебники не получал, а институт закончил? Доцент Замятин написал в твиттере про одного студента, который во время операции уронил стол с инструментами и два часа накладывал швы – соображаешь, кого он имел ввиду?.. Эх, Вадюха, Вадюха, ты все такой же раздолбай… Ладно, давай сегодня в сауне пивка попьем…»
За пять минут пошлость, низость, разврат, пьянство ожили и стали как будто родными, неотъемлемыми. Исчезло имя, отчество и появилась «кликуха». Столь привычное уважение со стороны коллег и пациентов заменилось пренебрежительно-хамским отношением. Тут уж не до Птицы-Ночи, тут надо сопротивляться изо всех сил, чтобы не поддаться тону и не вернуться в то унизительное положение, знакомое и понятное этому великовозрастному хаму, который не унимался и продолжал «вечер воспоминаний».
В конце разговора Вадим не выдержал и прямо сказал, что с ним не все в порядке, что у него нелады со здоровьем, что он болен и его заболевание неизвестно науке.
- Ежу понятно – так бухать, вот и накрылась печенка. Смотри, ЭКГ сделай, а то инфарктик не за горами.
- Я по ночам превращаюсь в Черную Птицу.
Сокурсник не особенно удивился:
- Коньяк мясом не закусывай, вот и наладишь кишечник. Сам иногда раскрылюсь на унитазе, как орел, и страдаю. Не дрейфь! Супруге привет. Если чего, меня в «сети» найдешь. Ну, будь…

7

Оставалось последнее средство: искать единомышленников через блоги, форумы и прочие компьютерные хитрости. Вдруг подобное с кем-то уже происходило, а если не происходило, то хороший совет, житейская мудрость и опытность дорогого стоят. Свои мысли, какими бы глубокими и прозорливыми они не были, не могут иметь такого же значения, как если бы где-то прочитать или услышать о том, что волнует и что не получается решить в самом себе.
Электронное послание Вадим начал издалека: написал про одиночество, про дни, которые проходят бесследно, про невозможность вернуться в прошлое физически, но постоянное возвращение туда в памяти.
Блогер по имени Karlic одним из первых откликнулся на его запрос.
 «Когда идут – шаги не считают. В жизни так же: не считай дни, двигайся к цели», - написал он и поставил в конце письма смайлик с вопросом, что, вероятно, означало: «Цель-то у тебя есть, Bayron?»
Вадим назвался так с намеком на великого поэта-скитальца.
Bayron: Раньше была, но с тех пор, как я начал превращаться в Птицу-Ночь, ничего не осталось, кроме желания выздороветь, если это болезнь.
Karlic: Что ты можешь, когда становишься птицей?
В конце вопроса смайлик уже не улыбался, а показывал самое серьезное расположение автора.
Bayron: Летать. Убивать. Разрушать.
Karlic: Докажи.
Bayron: Как?
Karlic: Рядом с моим домом есть ночной клуб «Pиo-Love». Там продают наркотики и неделю назад убили двух парней.
Несколько смайликов подряд плакали, два других возмущались.
Вадим решил, что над ним смеются, принимая его за сумасшедшего, который возомнил себя героем-суперменом.
Он ничего не ответил Karlicy и выключил компьютер.
……………………………………………………………………………………………..
Этой же ночью Черная Птица не просто кружила над городом: она с огромной высоты разглядела сине-красную надпись «Pиo-Love», спикировала и за несколько секунд уничтожила клуб, бармэнов, охранников, подвал, где фасовали героин, тех, кто фасовал и тех, кто покупал.
Через два дня Karlic прислал удивленный смайлик, «спасибо» и уточнил:
- Ты?
Bayron честно ответил:
- Да, я.
Karlic минут пять молчал, а потом заявил:
- Теперь не отдохнешь.. У нас г…на хватает.
Bayron: Но я не хочу быть Птицей.
Karlic: Придется.
Bayron: Почему?
Karlic: Кому-то надо. Ты первый.
Bayron: Мне страшно.
Karlic закончил разговор многоточием, которое непонятно что означало: то ли он до конца не доверял Bayrony, то ли не знал как помочь, может, не считал серьезными его страхи и опасения, может, ему просто надоело валять дурака и он занялся чем-то действительно важным, без мистики и трагедий.
……………………………………………………………………………………………..
История с клубом получила значок лучшей новости в сети и за помощью стали обращаться десятки людей. Чаще всего Птица-Ночь уничтожала большие дороги. Она поднимала их, как скатерти, и сбрасывала все, что на них находилось в тот момент – столбы, знаки, катки, экскаваторы, ограждения, переходы. Исчезали крупные городские шоссе, загородные трассы и магистрали, внутренние дороги в округах и районах.
В итоге, в городе возникли проблемы с самыми необходимыми продуктами: с хлебом, мясом, молоком. Что-то подвозили с помощью военной техники: вертолетами и вездеходами, что-то еще оставалось в магазинах, но их хозяева, пользуясь общей бедой, подняли цены в несколько десятков раз и наняли дополнительную охрану, чтобы избежать погромов и мародерства в случае экстренных ситуаций.
Днем Вадим понимал, что из-за него может начаться война. Ночью он превращался в Черную Птицу и уничтожал все шумное, грязное, надоевшее людям и измучившее их.
Огромные когти и крылья появлялись там, где выли сирены, где срабатывала сигнализация, где рычали бульдозеры, где взлетали самолеты, где стучала музыка.
Но машины все равно ездили по дворам, вокруг домов, лезли даже туда, где дорог не оставалось. Музыка как шлепала в каждом углу, так и продолжала шлепать. Хозяева города – застройщики – знали, что у них появился опасный и   сильный, намного сильнее их враг, но рабочим было приказано в любом случае продолжать начатое, нельзя было останавливаться ни на минуту, потому что за простой штрафовали и увольняли сразу, без разговоров.
Единственное, на что «разорились» магнаты, так это на маломестные бункеры-бомбоубежища, сирены, предупреждающие о налете Птицы-Ночи и пластиковые каски для всех без исключения нелегалов.
Городские власти на последние события и легкую панику среди населения не спешили реагировать и ждали: коснется их эта проблема или буря пройдет стороной.
Иностранцы, быстро вычислившие, что разрушения четко связаны с шумом и грязью, наперебой стали предлагать дорогие, но акустически и экологически нейтральные проекты: автомобили на электротяге, «тихие» поезда на магнитной подушке, монолитные одноэтажные дома, которые можно установить сразу, а можно из них собрать небоскреб. Снабжение они предлагали восстановить путем подвоза товаров на дирижаблях. Производственные цеха советовали модернизировать, установить фильтры, поглощающие звук и выбросы. Также, по их мнению, следовало активно использовать солнечные батареи, что позволило бы не только в полной мере обеспечить потребность в электроэнергии, но и выращивать на крышах овощи, фрукты, лекарственные травы и вообще все, что хочешь.
Еще они предлагали лифты по типу весов или сообщающихся сосудов, когда в кабины, находящиеся на определенном расстоянии друг от друга, садится одинаковое количество людей и они начинают перемещаться под воздействием собственной тяжести. Главное, чтобы тросы, по которым планируется перемещение, натягивали под правильным углом, и таким образом обеспечивали быстрое и безопасное движение из пункта А в пункт В.
Офисы предполагалось размещать между домами на спецбалках и строить их по типу ульев или осиных гнезд. Выгода от проекта получалась очевидная: если рабочее место находится там же, где живет человек, то он не пользуется транспортом, не испытывает стресс, ему не нужен автомобиль, не нужно парковочное место, топливо и, соответственно, не страдает окружающая среда. «Это и есть полный happiness, good fortune, luck, Gl;ck, Bonheur»,  - повторяли на разных языках зарубежные специалисты. «А по – вашему, - переводили они сами себя, - просто счастье».

Меньше всего мэрию и олигархов волновало счастье народа, поэтому иностранцам хорошо заплатили за проекты, отвели их на балет, угостили водкой и отправили бизнес-классом по домам.
Военные, конечно, из числа состоявших на службе Отечеству, тоже проявили определенный интерес к некоему Монстру. Они решили, что врагам Родины удалось создать уникальный самолет-невидимку, без труда обманывающий радары, и этот самолет наносит точечные, превентивные удары – пробует силу, так сказать. А когда испытания закончатся, начнется долгожданная третья Мировая. Но! Определенные суммы денег могут стимулировать развитие оборонной промышленности в нужном направлении, что улучшит боеспособность армии и позволит избежать миллиардов жертв.
Военным, в ответ на их коммерческое предложение, сделанное под видом заботы о людях и желания сотрудничать с правительством, дали понять, что «почетный долг», потому и долг, что является их обязанностью, и приказали без всяких денег принять бой, отразить нападение и в случае необходимости погибнуть, защищая жен, детей, отцов, матерей.
С газетчиками, журналистами и телевизионщиками, которые все свели к коррупции в «верхах» и необходимости радикальных изменений, поступили еще проще: их лишили государственной поддержки и перевели на режим самоокупаемости, а через неделю от них ничего не осталось, кроме шайки безработных, привыкших чесать языком и получать за болтовню в эфире и на бумаге баснословные гонорары.
……………………………………………………………………………………………..
Вадим не пытался найти для себя каких бы то ни было оправданий, когда он превращался в Птицу-Ночь, а себя-человека оправдывал тем, что не знал о всех последствиях гнева, злобы, ярости. Поддаваясь  чувствам, развивая их, он надеялся, что когда они разовьются в полной мере, то удастся понять их причины и понять, как их подавить и полностью уничтожить. То есть, комара легче прихлопнуть, когда он большой; чтобы он увеличился, ему надо дать напиться крови, дождаться, пока он отяжелеет и где-нибудь сядет, после чего его спокойно можно  шлепнуть, а пятно стереть влажной тряпкой.
Увы,  гнев неотделим от человека: чем больше позволяешь ему развиваться, тем больше он становится невидимым и в конце-концов соединяется с душой, образуя из себя и из нее характер. Характер уже кажется естественным и любой поступок, любую реакцию объясняешь им и говоришь: я поступил так, потому что таким меня сотворил Бог; сотворил бы другим, то я поступил бы иначе.
Когда разрушений и жертв в результате поступков, определенных как бы тобой становится слишком много, а последствия их кажутся слишком значительными и роковыми, человек решается на самоубийство.
……………………………………………………………………………………………..
«Я убью себя, решил Вадим. А что в этом такого? Продолжать жить означает продолжать совершать преступления. Даже одно преступление не может быть прощено Богом и людьми. Оно совершенно, то есть существует и не может исчезнуть, его нельзя исправить, потому что мы не можем вмешиваться в прошлое и Бог не может, ведь он сам определяет ход времени и его невозвратность.
Если для меня покаяние еще может иметь какое-то значение, то тем, кто погиб оно не нужно. Или Бог должен устроить нам встречу в вечности и объяснить тем несчастным, что они умерли по его воле, а я был только исполнителем ее, во всяком случае, он не препятствовал мне. Те, если они признают Бога Богом, то они полюбят его, согласятся с ним, простят меня и сами станут просить у меня прощение. Если они не признают Бога Богом и не полюбят его, а такое возможно, потому что признание и любовь – задача, поставленная перед живыми и тот, кто умер, едва ли способен ее решить, то они не простят меня и захотят отомстить. Разрешит ли Бог им отомстить или сам накажет меня?
Хорошо, а что такое убийство, почему за него необходимо нести наказание? Убийство – это лишение человека жизни, преднамеренное, лично оправданное. Убитый – праведник ли он или грешник – хоть и умирает неестественной смертью, но не преждевременной, потому что смерть всегда своевременна и только мы подгоняем под нее определенные рамки, соответствующие нашему представлению о времени. Получается, что вина заключается лишь в том, что убийца выполняет возложенную на него обязанность, до которой он сам додумался и сам определил ее необходимость. Но внешне произвольное решение на самом деле является закономерным событием, которого не могло не быть.
Если допустить, что Бога нет и нет определенного, единственно возможного порядка, то каждый сам для себя устанавливает порядок в соответствии со своими собственными представлениями о справедливости. Тогда тем более не за что судить убившего, ведь закон, как сборник юридических норм, тоже выдуман и исполняется, потому что на стороне придумавших его есть физическая сила, физически наказывающая за неподчинение.
Мое будущее самоубийство, - рассуждал Вадим дальше, - только кажется моим, но на самом деле оно предопределено. Я всего лишь прошел определенный путь, в конце пути мне встретилась Птица-Ночь, она – это не я, она – убийца и разрушитель, но я могу справиться с ней, если уничтожу себя. Все очень логично и последовательно, нет никаких посторонних эмоций. Я убиваю себя не за то, что я Птица-Ночь и в чем-то виновен, а ради того, чтобы уничтожить Монстра, паразитирующего на моей душе…»
Вопрос о самоубийстве был решен. Оставалось только выбрать способ и в зависимости от способа время и место, где его осуществить.

8

Многие, подчиняясь странному духовному инстинкту, хотят оставить после себя порядок. Для этого они пишут и переписывают завещание, разбирают вещи и бумаги, дают наказы родным и берут с них обещание не нарушать, не переступать через то, что было передано и завещано  ими на смертном одре.
Вадим, доказав себе, что он преступник, что из-за него появилась страшная Птица-Ночь, что ее невозможно уничтожить, не уничтожив его тело, что самоубийство в данном случае – это не результат отчаяния, а радикальная операция, без которой с болезнью не справиться, выбрал бескровный вид казни. Он решил уснуть, отравившись газом из обычной кухонной плиты. Предсмертную записку предполагалось оставить в виде сообщения на автоответчике, который должен был включиться через тридцать минут после смерти, чтобы жена все узнала, вызвала скорую, милицию, газовую службу и таким образом ни она, ни дети, ни квартира не пострадали бы.
В назначенную ночь все было готово для спокойного и добровольного ухода из мира живых. Вадим принял душ, переоделся в костюм, наговорил прощальных слов – он написал их заранее и очень старался, чтобы голос не дрожал и не выдавал высшей степени волнения. Родителям звонить не стал: боялся, услышав голос матери или отца, отказаться от самоубийства. На работе по телефону взял отпуск на три дня за свой счет.
В отделении, где Вадим занимал ставку хирурга,  давно заметили, что с ним что-то не так.  Заведующий как-то вызвал его к себе и провел большую беседу, неоднократно намекая, и даже прямо говоря, что в их же корпусе, двумя этажами выше в ПСО* работает Лаврентьев, он отличный мужик и может помочь, если все надоело и непонятно как дальше жить. Вот Юля из терапии была в такой депрессии, что похудела на пятнадцать килограммов – от нее ушел муж, - а Пашка [Лаврентьев] два раза пошептался с ней и девчонка как заново родилась. А Кирилл Сергеевич из кардиологии? Десять лет запоем пил – ему, видите ли не по вкусу политический климат современной России. – Три раза увольнялся, снова приходил, в психушку загремел и совсем пропал бы, если бы не курс реабилитации в «соматике». А кто этот курс провел? Конечно, Павел Евгеньевич»!
Вадим из всех медицинских специальностей доверял только тем, которые так или иначе связаны с хирургией, болтунов-психологов, психотерапевтов, психоаналитиков, гомеопатов он презирал. Поэтому к Лаврентьеву с его волшебными методиками он не пошел. Опять-таки слова словами, но в первую очередь алкоголиков, наркоманов, шизиков, припадочных, прокапывают** и так плотно подсаживают на таблетки, что потом захочешь, не слезешь.
Оставались дети, но о чем говорить с малышами – через год, другой у них появится новый отец, куда лучше прежнего и о нем в лучшем случае будет напоминать только отчество.
«Ну вот, - подумал Вадим перед тем, как открыть регулятор на газовой плите, - жизнь вроде бы закончилась. И что это было? Праздник? Нет. Счастье? Нет. Горе? Нет. А что тогда? Промежуток от рождения до смерти, о котором мне не было известно заранее и не будет известно потом. Спрашивается: нужно ли было уничтожать людей, привело ли это хоть к чему-нибудь? И что теперь для меня покой и тишина, которых я так добивался? Они ровным счетом не значат ничего, осталось только сожалеть о преступлении и ощущать как ничтожно малы были мои желания.
Если бы я не убивал, то сейчас не пришлось бы мучиться. Почему я не хотел тихо жить; тихо, то есть терпеливо? Ведь справедливость начинается с душевного равновесия, а любое желание исправлять ясно говорит об отсутствии равновесия и смещении его в ту или иную сторону. Желание добра – благо, но попытка заставить поступать и жить по-доброму – уже зло.
            Является ли добро естественным свойством человека или    каждого надо приучать к нему, показывать на собственном примере, чем оно лучше зла.
Существует ли единый, подходящий для всех стандарт доброты или у каждого свой путь к свету, не всегда понятный и приятный для другого?
Бог заставляет, вынуждает нас быть добрыми, пугая вечными муками. Но заставляя, он совершает насилие, преступление, что недопустимо. Или допустимо? Или зло появилось независимо от Бога; он же хочет спасти нас, как своих детей, и на самом деле не заставляет, а направляет в сторону истины и добра?
Очевидно, что человеку, пусть даже самому великому не дано ничего исправить в мире, потому что все определено  заранее и нарушать порядок нельзя.
Ум заключается в том, чтобы понять волю Бога, то есть признать правильным и единственно возможным такой миропорядок, какой он есть, и не вмешиваться, а послушно исполнять свои обязанности. Да, просить о чем-то можно, просить и ждать: исполнится, не исполнится. Но любая просьба  не только заранее известна Богу, а скорее всего им же и предопределена.
…………………………………………………………………………………………..
Я просил тишины и покоя, потом мне надоело ждать и я сам начал добиваться желаемого. Добился, но получилось не так, как хотелось. Не так – это когда стыдно, больно, когда понятны ошибки и истина очевидна.
Что такое истина? Это правильное, то есть единственно возможное, гармоничное соотношение нравственности человека и Мира в целом.
Истинными могут называться основополагающие законы бытия и чувства человека, определенные этими законами. Другие чувства, что появляются вне закона, называются страстями и ложны, потому что искажают представление о всем, начиная с Бога и заканчивая соседа за стеной.
То, что мы люди, мы обязаны Богу и другим людям, в том числе и соседям. Они даны нам, мы даны им, а вместе мы образуем небольшую, но бесконечно важную часть целого.
Каждый человек, пусть он бомж, гастарбайтер – бесконечно важен, потому что он наделен бессмертной вечной душой (бессмертие, кстати, не всегда означает вечную жизнь), то есть его душа часть общего вечного. Уничтожь хоть одну душу – душу, а не тело, - и вселенная развалится, и вечность перестанет быть таковой…»
Газ свистел несколько минут. Вадим о многом успел подумать за эти минуты и, может быть, от газа его мысли путались, смешивались, превращались в определения, но на самом деле они ничего не значили.
Последнее, к чему он пришел, стало сравнение стихов с жизнью. «Смысл написания рифмованных строк сводится к созданию стихотворения; смысл прожитых дней – к созданию жизни. И стихотворение, и жизнь есть результат, над которым надо работать, чтобы он стал твоим.
О черновиках никто не жалеет, они только показывают внешнюю сторону труда. И нет смысла жалеть о встречающихся трудностях и неудачах – они тоже показывают процесс работы над жизнью, но самой жизнью не являются…»

Вадим не успел умереть, он снова превратился в Птицу-Ночь, которая разбила окно и ядовитый газ растворился в чистом майском воздухе.
Птица-Ночь поднялась очень высоко, посмотрела на город и решила украсить его. В первую очередь бросались в глаза пустыри, появившиеся на месте строек. Они темнели как трупные пятна, даже бродячие собаки и бомжи избегали их. Зато чайки – известные     падальщики – кружились над развалинами, прыгали по кучам строительного мусора, смешанного с землей, что-то искали в них, находили, кричали, хлопали крыльями и постоянно дрались за какую-то непонятную дрянь. По всей видимости, они уже не понимали времени суток и всегда хотели есть, даже в глухую полночь.
Птица-Ночь осторожно опустилась на ту самую стройплощадку, которую разрушила первой. Чайки ее не испугались, наоборот, внимательно оглядели. Они почувствовали в ней человека, хотя по виду она напомнила гигантского орла. «Что ж, - решили законные обитатели свалок и пустырей, - пусть жрет сколько нужно и проваливает отсюда, а не то…»
Птица-Ночь приказала чайкам убраться и они степенно разлетелись в разные стороны, так и не придумав наказания для непонятного, но очень сильного конкурента.
Теперь оставалось решить, что лучше: поле из цветов или небольшой парк? Да, конечно, парк. Пусть там растут березы, тополя, сосны, ели, а между ними протянутся тропинки, потом люди установят скамейки, беседки, повесят кормушки, разобьют    маленькие аккуратные клумбы».
Птица принялась за работу: наносила земли со всего света, деревьев, посадила     их и они тут же прижились. К утру парк разросся и стал за несколько часов таким, каким бы мог вырасти      за лет двадцать-тридцать, если бы им занимались люди.
Чайки, которые сунулись было на прикормленное место, так и не сообразили куда делась их чудесная стройка-помойка. От огорчения они подрались с воронами, получили достойный отпор и убрались восвояси.
Утром Вадима разбудила жена. Она толкнула его в бок и сказала: «Посмотри какая красота, а ты ругал нового мэра. За ночь парк соорудили, будет где теперь с детьми погулять и этих, твоих, ну свистят – фью, фью, фью, - послушать». – «Соловьев?» - «Ну, а кого?! Не голубей же».
Вадим вышел на балкон. Он много лет мечтал, что когда-нибудь исчезнут все дороги и стройки в городах и вместо них появятся цветы и деревья. И вот мечта исполнилась, было слышно только как птицы радуются весне, а вместо бензина до самых верхних этажей поднимался запах – очень свежий, нежный и тонкий, наверное, это был   аромат цветущих яблонь.

Прошло несколько дней. Вадиму стало легче, ведь он понял, что та самая Птица-Ночь, которую он собирался убить вместе с собой, перестала разрушать и теперь, наоборот, делает город лучше. Но мысль о прошлом и опасения, что все обязательно изменится и Черный Монстр опять возьмется за старое, заставила повторить попытку самоубийства.
На этот раз он решил не связываться с газом, а просто выброситься из окна, поэтому имело смысл написать записку от руки, а не начитывать ее на автоответчик.
В час той ночи, на которую была назначена дата смерти, сосед  шибанул изо всех сил металлической дверью. Он сделал так не потому что был пьян, а потому что был уверен, что имеет право. Через десять минут он снова грохнул – вышел покурить на лестницу. Третий хлопок означал, что возвращение в квартиру состоялось. Он должен был скоро лечь спать, если не передумает и не захочет пивка, водки, женщину. Каждый раз, исполняя свои желания, он будет сообщать об этом всему дому; все должны знать как ему хорошо, какой он большой и важный хозяин, как он свободен, прост и грозен.
Вадим, совсем недавно сожалевший об убийстве хохлов, проститутки, гастарбайтеров и многих других, рассердился и захотел отомстить соседу. Но Птица-Ночь решила иначе: с полей, с оранжерей она набрала цветов и украсила ими каждую улицу, каждый дом. Везде появились клумбы, поляны, просто разноцветные бесформенные россыпи.
Люди не могли понять, что такого произошло за то время, пока они спали; почему, откуда столько роз, сирени, маргариток, фиалок, ромашек и ещё каких-то разноцветных диковинных цветов, которые встречаются только на юге? Неужели земля стала превращаться в рай и уже в этой жизни можно будет наслаждаться красотой?
Вадим не знал, как поступить: ему казалось, что вопрос о смерти решен окончательно, но ничего не кончалось, а,  наоборот, продолжалось и становилось лучше. «Это какая-то чудовищная ошибка, нет, не ошибка, а хитрость. Птица-Ночь не дает мне умереть, потому что с моей смертью прекратиться ее существование. Она поняла, что я могу контролировать ситуацию и могу причинить ей вред, и чтобы ослабить мою бдительность, чтобы подчинить мое сознание, она делает вид будто исправилась и хочет только добра. Глупая тварь: убийца не исправим, ему нельзя доверять, он не в состоянии настолько очиститься от прошлого, чтобы никогда к нему не возвратиться. Какой бы прекрасный поступок он не совершил, жертвы всегда встанут на его пути к совершенству; они напомнят о себе страшными воспоминаниями, они обратят в ничто самые лучшие начинания, потому что кровь никогда не допустит    пролившего ее к Богу.
Бог милосерден, но милосердие не способно отменять законы бытия. Возмездие – один из таких законов! Если кого-то не наказать, то вселенная разрушится.
Ты, Птица, должна умереть! И умрешь!»
Вадим сжал зубы и бросился под головной вагон состава метро.
…………………………………………………………………………………………….
В мегаполисе появились холмы, пруды, озера. Солнце всегда согревало его, но никогда не накаляло. Луна светила широко и ярко, звезды наполняли темно-густой простор ровным, спокойным блеском. Ветер, дождь больше не беспокоили жителей, потому что появлялись тогда, когда никто не мог от них пострадать.
По мере восстановления жизни, по мере того, как она делалась правильнее и гармоничнее, Птица-Ночь уменьшалась и вместе с ней уменьшалось желание Вадима умереть.
Он признал, что для счастья многих требуется устранить некоторых, что, если не разрушить, то вряд ли удастся построить; что само по себе происходит только ухудшение жизни, но для того, чтобы ее улучшить, необходимо действовать и действовать решительно, даже если последствия действий для кого-то могут носить роковой характер.
Радость и счастье требуют усилий и жертв. Да, Птица-Ночь разрушала и лишала жизни, но теперь, когда в городе навсегда поселилась весна, ее поведение понятно и угрызений совести быть не должно.
«Значит, Бог не хочет моей смерти и прощает меня», - решил Вадим. – Да будет так! Я остаюсь жить, я хочу жить, мне нравится жизнь и я думаю, что смогу к ней привыкнуть».

9

Человеку надоедает все, даже рай. Первое время люди не уставали радоваться, гуляя в парках, отдыхая на озерах и прудах. Всякий, кто проходил мимо цветов, останавливался и любовался ими. Голоса птиц записывали и устанавливали потом как рингтоны. По ночам больше никто не взрывал   петарды, не напивался так, чтобы потом реветь на два квартала: «Су-у-у-у-ки!» и мочиться в каждом углу, в каждой подворотне.
Мотоциклисты гоняли только по спецтрассам, нацепив на свои громоздкие «байки» самые хорошие глушители, а «большегрузы» тормозили за десятки километров до города. Любители громкой и бестолковой музыки попрятались как тараканы: их стали штрафовать и брали так много, что выгоднее было  сидеть в тишине и веселиться в наушниках. Стройки, которые и без того исчезали по непонятным причинам, решили закрыть, вонючие предприятия и заводы остановили и предложили на выбор: самоликвидироваться или развернуться на периферии, предварительно установив экологически безопасное оборудование.
Стадионы и открытые концертные площадки решили переделать в планетарии и любительские обсерватории свободного доступа. Вместо дорог, там, где это было возможно, установили фуникулеры и легкие тоннели для перемещения по ним в индивидуальных электрокапсулах.
Во дворах открыли обменные пункты, куда сдавали автомобили, а взамен получали дельтапланы и велосипеды.

Однако всеобщее благоденствие продолжалось недолго: от тишины и спокойствия даже самый активный психопат начинает скучать, те же, у кого с психикой проблем нет, просто звереют и становятся неуправляемыми.
От населения в мэрию и   префектуры стали поступать просьбы и предложения открыть в каждом парке хотя бы по два-три торговых ряда, чтобы прогулка была не только пустым времяпровождением, но и приносила пользу.
Жена Вадима одной из первых начала возмущаться, мол, почему не стали достраивать торговый центр, куда теперь идти, если не хочется стоять у плиты и смотреть телевизор. И дети вслед за ней просили сводить их в «Макдональдс», в «Детский мир», покатать на каруселях и разрешить поиграть в приставку. Дома у них была своя личная приставка но в супермаркете она ценилась больше, потому что взрослые всегда жалели деньги на аттракцион и если покупали игровое время, то не больше, чем полчаса.
Вадим пытался объяснить детям и жене, что гулять  там, где торгуют – дурной тон, что дети должны играть в настоящие подвижные игры: в футбол, теннис, «вышибалы», «салки», «городки». Если им не нравится активный спорт, то можно заняться шахматами, шашками, да просто игрой в «слова».
Жене он предлагал сходить в музей, например, в «исторический» или на концерт, где поют арии из опер и романсы. Она смотрела на него, как на дурака, потому что умный человек понимает разницу между серьезным делом и баловством. Чтобы ещё убедительнее доказать свою правоту, она поинтересовалась:
- Тушь у меня закончилась, куплю я ее в твоем музее?
- Там не покупают, там смотрят, изучают, фотографируют.
- Угу.
«Угу» - то есть сам иди в свои музеи и любуйся на черепки, медальки и прочий антиквариат, а мы сходим в «Мега-Сити», благо там четыре этажа и больше ста павильонов.
Уже после того, как дети ложились спать, Вадим опять начинал спорить с Верой:
- Купить, - говорил он, - это самый примитивный способ получить удовольствие и что-то обновить. Пока вещь в упаковке, она радует тебя, но как только ты достанешь ее и начнешь пользоваться, от этой радости ничего не останется.
- Ну и пусть. Завтра я схожу в другой магазин и еще что-нибудь найду.
- А смысл?
- А смысл нюхать цветочки?
- Они настоящие.
- Трусы тоже настоящие. И если они старые, то меня это злит. Я не бабка и хочу быть красивой. Отстань.

И вот наступала суббота. Дети  просыпались рано, бежали к родителям и начинали приставать:
- А на конике покатают?
- Да.
- А на ослике?
- Покатают.
- А у меня «стёрка» закончилась.
- Мы купим тебе «стёрку».
- Пап, а ты скажешь маме, чтобы она разрешила нам мороженое и большую кока-колу?
- Скажу.
- А мне сегодня спрайт, жареную картошку и две игрушки.
- Смотрите: мы же целый день будем в магазине, значит в Макдональдс можно сходить два раза.
- Хорошо, хорошо. Идите завтракать, потом не забудьте почистить зубы.
- А учительница сказала, что зубы надо чистить вечером.
- Утром тоже надо чистить.
- А я… а я… а я хочу щетку с дракончиком, только не с красным, как у Илюши, а с желтым.
- Мне надо банановую пасту. Клубничной я не хочу чистить.
Во время завтрака разговор начинала жена:
- Вадим тут недалеко, но давай возьмем машину, пока ты ее на велосипед не поменял.
- Зачем?
- В «Мега - Сити» на первом этаже продуктовый, закупимся на неделю.
- Выбросим половину.
- Ничего страшного, все так делают. А для мамы я хотела посмотреть тазик и секатор.
- У себя она не может купить?
- Скид-ки! Кстати, нашему пылесосу уже два года. И микроволновка греется.
- Мы же микроволновку на Новый Год покупали.
- Уже греется, нужна новая: красная, с серебряными полосками, под холодильник.
- Холодильник белый.
- Ой, извини, я не сказала. Ты же во вторник дома, к десяти придут рабочие и привезут новый трехкамерник, представляешь! С доступом в интернет и сканером для определения плесени.
- ?
- Кредит взяла на шесть месяцев. Под семнадцать процентов. Дорого, зато фирменная вещь из Германии, с завода.
- ?
- Себе я ничего покупать не буду, только духи посмотрю и «тонак». В аптеке возьмем «антиморщины» и «антиподбородок». Рубашки, белье – это если новая коллекция. Туфли, туфли… А, да, нужны! С открытым носком, без каблука. В «ювелирном» ничего не надо, цепочки, колечки есть. Ты мне на день рождения браслет обещал. Ладно, браслет не плита, за полчаса найдем. Чего ты морщишься: пока я шляпки меряю, сходишь в «книги» и ребят в Макдональдс отведешь.
- А на озеро когда?
- Успеем.
Не сложно догадаться, что попасть на озеро при таком графике никогда не получалось.
Было время, когда Вадим сам с удовольствием бегал из отдела в отдел, мерил галстуки, туфли, брюки, куртки. В «бытовой технике» он читал таблички с ценами и краткими описаниями телевизоров, компьютеров, фотоаппаратов, кофе-машин. Менеджеры гонялись за ним и за другими покупателями. Догнав, они с упоением перечисляли достоинства той или иной дорогостоящей ерунды. Как же они улыбались, когда им удавалось «впарить» кому-нибудь за бешеную цену двухметровую «панельку» с удивительным трехмерным изображением и звуком, которая через год пойдет по акции «Распродажа. Скидки до 70%», технически устареет и отправится на склад, а оттуда на переработку. Но продавцов понять можно: за десять минут сладких песен про уникальность технологии и невиданный дизайн, им удавалось прибавить к зарплате хороший процент.
В «книжном» и в «кино - музыка - игры» приставали меньше, но смотрели злее, постоянно убегали в подсобку, потом выскакивали оттуда и с раздражением поправляли книги и диски, просмотренные, но неприобретенные противным покупателем с интеллигентной физиономией.
Там, где торговали чаем и кофе на развес, Вадим стеснялся задерживаться: девочки-продавщицы смотрели кокетливо, поправляли волосы и ласково улыбались. Было очень трудно сказать им «нет», а потом чувствовать, что  выглядишь в их больших светлых глазах жлобом и нищим, считающим все до последнего рубля и не способным потратить смешную сумму на элитные высококачественные сорта для приготовления напитков.
Какое-то время Вадим шел на поводу у современной жизни-шопинга и изо всех сил поддерживал имидж состоятельного мещанина, но в конечном итоге вся эта суета с барахлом стала глубоко ненавистна и презираема им. Зачем каждый сезон что-то мерить, укорачивать, удлинять, чему-то там соответствовать? Кому нужно это бесконечное стремление быть в «теме» и в «драйве»? Не рекламщики ли придумали слово «имидж» обозначающее то, что им необходимо продать товар именно сейчас и как можно дороже, и слово «отстой», обозначающее то, что они не смогли продать, потеряли в цене и теперь готовы смешать с д…мом любого, соблазнившегося дешевизной?
Как грамотно делают торгаши: они наживаются на естественном желании человека, если не быть, то хотя бы казаться молодым. Малейшее отклонение от этого курса большинству кажется невозможным, потому что их убедили, что «отстой» - это смерть. Конечно, так не говорят прямо, но дают понять, вдалбливают с утра до вечера, добиваются того, что стремление сходить в магазин возникает на уровне подсознания и покупатель уж не думает о деньгах, не думает о том, какой ценой они ему достались, а всеми силами стремится не отстать от кем-то выдуманных вершин и горизонтов.
Те немногие, жизнь которых сосредоточена в душе, в сердце, в Боге, а не во вне, обходят магазины стороной и мучаются, если необходимость заставляет их находиться в душных залах и выбирать одежду, обувь, парфюмерию, книги, посуду и даже лекарства. Увы, без магазинов не обойтись, если живешь в городе, а отказ от города – удел избранных.
В полночь, после одной из таких шоппинг-суббот, Птица-Ночь решила уничтожить все большие магазины. Она уже кружила над тем самым «Мега - Сити» и собиралась разбить крышу, стены и опоры, как вдруг тысячи маленьких жал впились в нее со всех сторон и страшная боль заставила отступить от намеченной цели и вернуться домой.
Утром Вадим обнаружил на левом боку, ближе к спине маленькую рану. Он не мог понять откуда она взялась и решил, что скорее всего где-то зацепился за торчащий гвоздь или шуруп. Рана не представляла из себя ничего особенного, не требовала наложения швов и достаточно было обработать ее специальной мазью с йодом и заклеить пластырем.
Через неделю рана увеличилась, загноилась и от нее пошел тяжелый запах гниющей плоти.

Птица-Ночь опустилась на большое поле с цветами. От росы и нежности травяных стеблей стало легче. Она хотела остаться здесь до утра, но желание отомстить заставило снова вернуться в опасный магазин. Опять тысячи жал впивались, сверлили и жгли, но понять откуда они появлялись было невозможно.
Рана стала еще темней и расползлась по всему животу и спине. Антибиотики, лазер не помогали. Она углублялась и гнила.
На опухоль это было не похоже, даже меланома не могла так резко прогрессировать. Инфекция? Гангрена? Рожистое воспаление? Пролежень? Нет, нет, нет! Какая-то агрессивная форма дерматита? Но при дерматитах нет гноя! Флегмона? Но при флегмоне сама кожа осталась бы целой, гнойные мешки-полости были бы внутри, и флегмона без температуры не бывает. Стоп! Они кусаются и маленькие, значит, они насекомые и, скорее всего, паразиты.
Надо позвонить… Куда? Кому? Точно, Виталю. Он лет десять работает в институте паразитологии и тропических болезней, он разберется, он поможет.
……………………………………………………………………………………………
Виталь всегда был скептиком, а работа со всякой дрянью, которую привозят иностранцы и свои, побывавшие на сафари, в джунглях, посидевшие у костра с дикарями и дикарками, отведавшие их блюд, наобнимавшиеся с «обезьянками» и «слониками», накупавшиеся в странных водоемах с цветной, теплой водой, сделала его еще более суровым и осторожным.
Даже у себя самого он подозревал вялотекущую малярию, лейшманиоз, лепру, филяриоз и, конечно, болезнь Шагаса*. Постоянное наблюдение не выявляло динамики развития и тесты на инфекции показывали отрицательный результат, но врач не имеет права расслабляться и должен быть всегда готов сразиться с коварной хворью.
- А, Вадик, тыщу лет тебя не видел. Хватанул?
- В смысле?
- Ну, Таити-Гаити, африканки-бразильянки? Или укусил кто?
- Посерьезней.
- На ВИЧ, на сифилис сдавал? Хотя, ты же хирург, у вас диспансеризация чаще, чем зарплата.
- Посмотришь?
- Давай.
Вадим разделся до пояса. Плечи, спина, грудь, живот почернели и стали похожи на одну большую язву.
- Твою мать… Первый раз такое вижу. Больно?
- Нет.
- Зато воняет.
- Пахнет.
- Нет, брат, пахнет в столовой, а здесь духан будь здоров. Жена как, терпит?
- Она делает вид, что не замечает.
- Ну и как тебя лечить?
- Не знаю. Ты вроде бы тоже доктор.
- Погоди, погоди.
Виталь пошерудил в язве пинцетом и извлек оттуда гадкое носатое насекомое, типа жирного волосатого комара с маленьким клювом вместо хобота.
- Ну, гнида, - обратился он к твари, шевелящей лапками, - кто ты будешь?
Насекомому очень не понравилась та фамильярность и небрежность, которую допустили при обращении к нему и оно попыталось цапнуть Виталя за палец.
- Ишь ты, сволочь, кусается, но меня  хрен достанешь.
Странное мелкое животное затихло, когда сообразило, что мужика в халате действительно не достать. В стеклянной банке, куда его отправили для опытов, оно покопошилось с минуту и прикинулось  дохлым, завалившись на спину и подняв прощально лапки.
- Эх, Вадик, Вадик, как тебя угораздило… Выпишу таблетки – пей их четыре раза в день и присыпку – каждый час сыпь прямо в язву.
- Зачем?
- Подсушим. И этих, - он показал на существо в банке, - постараемся вывести.
- Поможет?
Виталь открыл банку и сыпанул туда горстку порошка. Насекомое заерзало, скукожилось и исчезло.
- Здорово.
- Здорово, если оно одно, а если их там армия?
- Давай посмотрим.
В пинцете снова зашевелилось нечто вроде комара. За десять минут Виталь набил ими три банки, а они все лезли и лезли, как муравьи из разоренного муравейника.
- Точно, армия. Не дрейфь, лечись. Всяко не глисты: и видно и знаешь, где ловить.
- Ага, видно.
- Через три дня сможешь придти?
- Приду.
- Тогда удачи.
- И тебе.
Три дня Вадим делал все, как ему назначали. Рана не уменьшалась, но хотя бы перестала нагнаиваться и чернота дальше не распространялась. Он поверил, что сможет вылечиться и на радостях собрал для Виталя хороший магарыч. Виталь подарок не взял и во время осмотра молчал, но по его лицу было видно, что болезнь, несмотря на некоторые видимые улучшения, все-таки прогрессирует и едва ли от нее можно будет найти лекарство или метод.
- Короче, друг, твои уродцы науке не известны. И еще они наладили исчезать. При тебе их с полсотни набрал, не поверишь, ни одного не осталось. В лабораторию кроме меня никто не входил. Есть версия про инопланетян. Еще позвонил тетке родной – она у меня подколдовывает на досуге, любительски, но сносно, - тетка считает, что на тебя навели порчу или хуже – наложили проклятие.
- И?
- Нет, ну малярия – пожалуйста; муха поганая укусит – ни вопрос; глист какой, клещ – достанем, прокапаем, на ноги поставим. А здесь… х…й его знает… сходи в церковь.
- И на том спасибо.
- Вадик, постой. У меня vip-палата свободна, положу… Понимаешь, вдруг эпидемия, а я носителя домой отправил.
- В церковь-то можно?
- О чем речь. Конечно! Сегодня пятница, в понедельник оформим госпитализацию. Прости, брат, ты сам врач, у тебя с перитонитом никто по городу не бегает… Мы обязаны. Клятва Гиппократа, законы, инструкции и все такое.
- Договорились.
- Тут в двух шагах монастырь. Спроси отца Бориса, он нормальный, не чудит.
- Угу.
Но к отцу Борису Вадим не попал. Только он вышел из клиники, как тут же потерял сознание от слабости и внезапно появившейся боли.
Виталь сдержал свое слово и положил друга в самую хорошую палату и совершенно бесплатно. Потом позвонил его жене, объяснил что к чему. Не поленился и набрал академика Брандта – «гения по инфекциям», как его называли между собой коллеги, имея ввиду опыт и лучшие в мире работы по паразитологии. Брандт пообещал проконсультировать и найти хорошего фармацевта, чтобы вместе подобрать схему лечения. Отец Борис тоже не отказал и даже попросил передать больному брошюрку, где было написано, как готовиться к исповеди и к соборованию.
Сам Вадим ничего не знал о той помощи, которую ему оказывали, потому что впал в кому и внешне перестал существовать, напоминая о себе только изменившимся телом и слабым, почти не слышным дыханием.

10

Сначала не было ничего, потом возник свет, потом стали появляться образы. Через некоторое время свет загустел, потемнел и принял вид Птицы-Ночи. Она     долго смотрела глазами цвета звездного неба; было похоже, что ей грустно и  больно за умирающего человека. Вадим стеснялся ответить на ее взгляд и боялся спросить о главном, боялся узнать то, что его всегда интересовало. Но в нем еще оставались привычки людей и он, несмотря на опасность откровений, все-таки начал разговор:
- Я умираю?
- Да, - ответила Птица.
- Сколько мне еще жить?
- Три дня.
- Ты можешь спасти меня?
- Могу.
- Как?
- Я заберу твоих детей и ты будешь здоров.
- Детей?
- Да. Ну, подумай сам, что у них будет за жизнь без отца: некому защитить, некому помочь. Хорошо, если отчим окажется добрым и спокойным человеком, а если нет? Если он будет их бить, а твою жену оскорблять при них? Если у него есть свои дети, по-настоящему любимые им и нужные ему? Если… Подумай до утра.
Птица замолчала, а потом добавила:
- Да и ребенок – что это? Разве он понимает и дорожит миром? Вряд ли. Соглашайся.

«А я понимаю и дорожу миром? – начал рассуждать Вадим, после того, как Птица оставила его одного. - Понять его невозможно, потому что он слишком велик и существует миллионы и миллиарды лет; а дорожить тем, что не твое, что только осознал, почувствовал, а потом потерял – глупо.
Отдать детей и до самой смерти презирать себя за предательство – зачем? В детях моя настоящая надежда. Про себя я всегда знал, что умру, но вдруг они останутся? вдруг они получат бессмертие или хотя бы больше и лучше проживут? Да, в жизни нет ничего особенного, кроме той силы, которая дается ей, которую ощущаешь, ощущаешь так, что перед смертью не только признаешь, но и говоришь: «Как все разумно и правильно устроено. И если встречались трудности, то они такими лишь казались, а на самом деле представляли собой логичную, необходимую ступень, не поднявшись на которую, невозможно было бы увидеть хотя бы теперь, в последние дни истинного положения вещей.
И как можно лишить детей такого блаженства? Пусть они сейчас не знают о нем, но придет время и в их душах появится тоже, что наполняет душу каждого взрослого человека.
Какая глупая и злая птица, раз предлагает мне забыть, что такое быть отцом, что такое видеть, как плоть от плоти твоя изменяется и превращается в человека, то есть вмещает в себя все больше и больше Бога. И никто не знает, сколько они вместят Бога, до какого величия поднимутся.
…………………………………………………………………………………………….
Какие они разные: Илюша беспокойный, не может сосредоточиться, не любит убирать игрушки, хватает все подряд – и машинку, и солдатика, и карандаши, и конструктор, потом бросает их и бежит за «планшеткой», залезает под кухонный стол и по два часа смотрит мультики.
Саша совсем другая. Она попросила научить ее читать в четыре года, а в пять лет согласилась учиться в музыкальной школе. Может целый день не выходить из своей комнаты, зайдешь, а она там рисует или играет с куклами в театр…
И эта тварь предлагает мне жизнь в обмен на их жизни! Она хочет  забрать у них то, что они даже толком не рассмотрели и дать мне возможность продолжать отчаиваться и ненавидеть…»
…………………………………………………………………………………………….
На рассвете Птица-Ночь услышала грозное «нет». Она посмотрела на Вадима и в ее зрачках сверкнул огонь.
Наступила вторая ночь и Птица еще более вкрадчиво и нежно, чем в первый раз, предложила:
- Не хочешь, чтобы я взяла детей, так отдай жену. Вдова, сам понимаешь, совсем не то, что замужняя женщина. С каждым  годом ей будет все больше и больше хотеться любви, но с каждым годом она будет все дальше и дальше отдаляться от нее.
Она высохнет, а может, располнеет; она будет слишком ласкова с детьми или возненавидит их, начнет искать способы, как избавиться от них; Илюшу отдаст в интернат, а Сашу своей матери. Если ты останешься, то воспитаешь детей правильно и будешь правильно относиться к ним: нежно, сурово, спокойно…
……………………………………………………………………………………………
«Последний раз, когда я еще был с ними, Вера говорила, что хочет отвезти меня на море. Ей приснилось, что морская вода полностью смыла черноту и перья. Она поверила в свой сон, потому что хотела моего исцеления. Она любила и любит меня, она ждет, что я вернусь, что останусь и ее не пугает, что смерть рано или поздно все равно разлучит нас. Мы столько лет были и не были вместе. С понедельника по пятницу нас разлучала работа, в субботу и воскресенье – дети. Мы целовали друг друга в дни рождения. Иногда я обнимал ее, ночью она прижималась ко мне – не от холода, а от желания чувствовать себя нужной и защищенной. Это непостижимо: два человека только чувствуют тепло друг друга, оба понимают, что расставание неизбежно, огромная любовь проявляется во всем величии в такие секунды и к рассвету от нее ничего не остается, потому что надо вставать и заниматься проблемами, которые называются работой.

Вера, это удивительно, что ты когда-нибудь превратишься в старушку. Не ругай меня, прошу, не ругай за то, что я позволил тебе стать такой, отказавшись   поменять свою жизнь на твою. Ты обязана вытерпеть и принять изменения! Они тоже твои; они не являются проклятием  и наказанием, они важны и, поверь, составят истинную гармонию с тобой, какая ты есть сейчас…»
……………………………………………………………………………………………..
Птица - Ночь не удивилась, что Вадим опять не согласился на ее предложение. Ему оставалось жить ровно одни сутки, он по-прежнему находился в коме, но его душа разговаривала и свободно принимала решения.
Она попыталась переубедить его в последний раз:
-  Я все-таки готова оставить тебя здесь, на земле,  но взамен прошу: подари мне жизнь любого, кого ты ненавидишь - соседа, дворника, полицейского, начальника, пациента, бандита – любого я превращу в пыль, а тебе верну силу. Не бойся мук совести, ведь те, кого ты ненавидишь, никогда не исправятся, даже если проживут тысячу или миллион лет. Наоборот, чем больше они будут жить, тем больше будут превозноситься, тем больше будут верить в свою избранность и особенное предназначение. Они будут думать, что бог за их личные достоинства даровал им долголетие, то есть высшее, о чем может мечтать и чего может желать смертный человек.
Ты посмотри на этого плюгавого уродца, который каждый день напивается и спит перед лифтом: зачем он нужен Богу, обществу, себе? Как только его хватит «кондрашка», он прямиком отправится к тому, чье имя нельзя произносить. И при этом он хлопает дверью и огрызается, если просят не хлопать; курит на лестнице и лезет в драку, если видит, что банку с его окурками хотят выбросить; у него на все есть взгляд и мнение; он спокойно бьет человека, который слишком много отхлебнул из общей бутылки; он ненавидит чистоту; он матерится, если ему напоминают о совести; он пропил деньги матери – она собирала на похороны, умерла и ее похоронили за счет государства на кладбище, где нет памятников, табличек и крестов. Неужели тебе его жалко?
Вадим ничего не ответил. Птица еще долго говорила о людях, которых он знал, с которыми встречался, с которыми был недавно и о тех, чьи имена и лица давным-давно потерялись в памяти. Получалось так, что любого из них было за что ненавидеть. Они на самом деле только себя самих признавали людьми, а все другие по их мнению годились лишь для того, чтобы пользоваться их временем и трудом, наживаться на них и их же презирать за честность и податливость.
«Но взять того же соседа, плюгавого алкаша, - Вадим перешёл от общего к частному. - Раз он так себя ведет, то не означает ли такое дикое поведение, что с ним происходит что-то нехорошее? И если постороннему глазу не понятно, что именно, то это не повод сразу обвинять и, тем более, не повод ненавидеть.
Прежде, чем человек становится таким, каким его видят, он проходит долгий путь. И здесь все имеет значение: в какой семье родился, любили его или не любили родители, чему они его учили и учились ли сами, что было в школе, в армии,  на работе. Везде, где есть коллектив, есть определенные нормы поведения и одни усваивают эти нормы, другие нет. Вряд ли он сам захотел стать алкоголиком, то есть спиться и превратиться в дегенерата. Нет, точно нет! У него скорее всего не хватило воли и сил, чтобы сопротивляться. Или его убедили в необходимости пить, убедили, что жизнь невозможна без алкоголя, соблазнили тоской, занудством, обывательщиной – словами, которыми описывают жизнь тех, кто не пьет.
Увы, но сопротивляться соблазнам и действию страстей необходимо всю жизнь. Вопрос: многие ли способны к такому сопротивлению?
Бог нужен избранным: то есть тем, кого он избрал и кто согласился быть в числе избранников. Избранность – не талант, а способность терпеть искушения, способность, которая вырабатывается по желанию, можно научиться терпеть и научиться принимать то, что мешает жизни: усталость, отчаяние, неверие.
Я не захотел терпеть. Я понимал, что люди злы, привыкли к своей злобе и боятся подобреть. Быть добрым для них означает быть глупым, нищим, слабым и постоянно мучиться от чувства долга, чувства, ясно доказывающего, что человек существует не сам по себе, а по причине и тесно, навсегда связан с окружающим миром. Окружающий мир и Бог во главе его требуют внимательности, аккуратности, вежливости, честности, а любая нравственная обязанность тоже работа. Поэтому они рассуждают так: «На заводе пашем, дома крутимся, так еще и о соседях думать? О доме? О воздухе, воде, земле, космосе? Да, пошли они! Если обо всех думать, то когда жить?»»
Вадим снова вернулся к самообличению:  «Я для себя хотел  тишины и покоя, а они для себя. Чем их право на комфорт отличается от моего? Почему их можно убивать, а меня нельзя?
Я – преступник, потому что оценил свою жизнь в сотни и тысячи чужих жизней. Так неужели еще кто-то должен умереть, чтобы я опять творил зло!?»

Когда Птица подошла к Вадиму, он уже не дышал. Он умер, не дождавшись ее, - от стыда и раскаянья. Он даже не спросил, кем были эти насекомые, что нападали на него в магазине и превратили его тело в черный, высохший, зловонный труп.
Ночь долго смотрела на мертвого человека, потом сказала, обращаясь не к нему, а к Вечности и Смерти, верно прислуживающей ей:
- Я дала Вадиму крылья и клюв, потому что он мог сражаться. Но, увы, победить страсти не дано никому. Их не разорвешь когтями, не разобьешь клювом. Они впиваются тысячами игл, проникают в душу, живут и растут в ней, и даже самый благородный порыв может оказаться ложным и привести к смерти.
Теперь мы будем сражаться сами. Пришло наше время, время людей закончилось.
…………………………………………………………………………………………..
Так появились сотни птиц-ночей, птиц-дней, птиц-звезд, птиц-океанов. Они были невероятно сильны и разрушали все, чем заполнил Землю человек.
С их появлением начался Апокалипсис, которого ждали, боялись, предсказывали и не верили, что он наступит. Хотя на самом деле он начался гораздо раньше, с того, что люди перестали в полной мере осознавать себя людьми, перестали общаться с Богом, не захотели жить по совести, уничтожили в себе нравственность. После уничтожения духовного началось уничтожение физического.
Едва человечество освоило космос и первые экспедиции вступили на другие планеты, Земля начала возвращаться в первородное состояние: гигантские цунами смывали целые города; мощные землетрясения раскалывали тектонические плиты и целые континенты уходили под воду; вулканы сделали воздух ядовитым из-за пепла и огромного количества смертоносных газов.
Из космоса падали огромные    метеориты так часто, как град и поэтому всего через семь лет после смерти Вадима в живых никого не осталось: исчезли даже бактерии, не говоря уже о всех остальных организмах.
Но по-другому быть и не могло. Бог передумал и отозвал назад идею создания человека. И тогда отпала необходимость создавать Вселенную, наполнять ее звездами, планетами. Не появились ангелы и один из них не превратился в Сатану. Мир и Бог соединились, и Бог стал Миром, а Мир Богом. Гармония восстановилась и больше никогда не нарушалась, потому что время исчезло и вместе с ним перестала существовать вечность.



К о н е ц
2011-2012 год
(В черновом варианте рукопись закончена 30 ноября 2011 года)