Награда за убийство

               
"Мерный стук колес и поезд мчится,
Покидая жуткие места
Небо звездами искриться,
А по рельсам мчатся поезда".

В вагоне полумрак и тишина, лишь  изредка раздается неприятный, захлебывающийся храп  мужчины, спящего на второй полке. Он лежит на спине, и при каждом глубоком вдохе его мощная грудь, объятая в белую армейскую рубашку, какие носят военные под гимнастеркой, вздымается  и опускается, издавая клокочащие звуки, как бурлящий котел.
Все остальные тоже спят, утомленные дневным казахским солнцем и духотой, которая к ночи постепенно растворяется  прохладным воздухом,  врывающимся в плацкартный вагон в открытые фрамуги окон и свежеет.
      Мне не повезло, что среди приятной публики, нашего открытого купе, едет этот человек. И не только от того, что он нарушает ночную тишину своим храпом, а и от того, что от него разит водочным перегаром, перемешанным с чесночным запахом. Он весь прошедший  день шастал по вагону, стараясь не пропустить ни одну остановку, где можно было за рубль купить пузырь с самогонкой. А вернувшись с удачной покупкой он доставал двумя не очень чистыми пальцами соленый огурец из  литровой банки, ранее извлеченной из коричневого саквояжа, набитого всякой всячиной, выпивал очередную порцию борматухи и закусывал, роняя слюни, перемешанные с огуречным рассолом на синее галифе, которые он еще не успел заменить на гражданские брюки. После каждой экскурсии в свою поклажу он тщательно закрывал   и усердно задвигал ее ногами, обутыми в черные хромовые  давно не чищенные сапоги ,  под сиденье.
Кроме него  в купе  были  две сестрички-близняшки, которые весело стрекотали, рассказывая о прелестях Ферганской долины, о хребтах Ала-тау, снежных вершинах и красных маках у подножья этих величественных гор. Ика и Лика, так звали этих милашек, которые вслух  не переставали восхищаться экскурсией по историческим местам Средней Азии.
  Мы познакомились в Кунграде, где я пересел из Алма-атинского поезда. И хотя в окна давило горячее солнце, а в купе было тесно, и люди, снующие туда-сюда, не давали покоя; мы ухитрялись играть в ДУРАКА, , смеялись и сопровождали нашу игру  анекдотами.
Неприятный пассажир, изрядно наглотавшись опасной сивухи, развалился на нижней полке и  рассказывал о своих "лагерных" похождениях. Говорил он громко, желая привлечь к себе внимание , стучал по  столику кулаком, угрожая неизвестным   людям, что скоро вернется, и тогда им мало не покажется. Из его пьяного разговора мы поняли, что он был отставным прапорщиком, служившим в тюрьме. И что он, нарушая закон, проносил заключенным  наркотики, спиртное и сигареты и нажил себе на этом целое состояние. А когда его развезло, он даже открыл  саквояж,  показал пачки десятирублевых купюр  и сказал: А что, вот как жить надо! Теперь я богач!
Но никто на это не реагировал, а он, продолжая ругать всех и вся;   потом  кое-как взобрался на верхнюю полку и заснул.  Стало тихо. Надвигалась ночь
                Все спали, а я сидел и переводил свой взгляд, то на Ику, то на Лику, и хотя они именовали себя близняшками, я, кажется, научился различать их  и безошибочно называл  по имени.  А сейчас   мог разглядывать этих милых девчонок и любоваться ими, как свежими тюльпанами в весеннем саду. Лика, стройненькая белокурая с чуть припухшими  сладкими губами, хмурила свои тонкие темные брови, обижаясь на кого-то во сне. Она лежала на правом боку, подложив под розовую щечку изящную нежную руку с шоколадным  загаром, чуть загнув тонкие музыкальные пальчики  в кулачок. Ее шелковые, вьющиеся  волосы раскинулись полу веером по подушке, напоминая сказочную фею. Так и хотелось прикоснуться губами к это юной красавице, но  я боялся напугать ее во сне да и имел ли на это какое право. Ика была не менее привлекательна и мила, и даже над верхней губой красовалась маленькая, изящная родинка, но меня тянуло к ее сестре.
-Значит есть все-таки какая-то сила магнетизма между людьми,- очередной раз подумал я.
    Под мерный стук колес я временами дремал и резко просыпался от ужасного храпа тюремного прапорщика.
         Командировка моя подошла к концу, и я успешно завершив ее, в хорошем расположении духа возвращался домой. И все бы было чудесно, если бы бог не подсадил к нам в купе  этого неприятного человека.
 Прокручивая  в уме  ход  командировки, я понял, что не зря вызвался сам предпринять попытку обустройства нового места передислокации СМП 224.
        Начальник Управления строительства -99  Тимур Баркинхоев, назначенный недавно Главком на эту должность , рвал и метал.  Москва прислала новый план   развития Восточного  участка железной дороги от станции Ащелисайская до Челябинска. В плане были обозначены конкретные участки и сроки, в которые уложиться было просто невозможно. А опытных инженеров, с организаторскими способностями в Управлении и так не хватало, а тут нужно было посылать человека на новое неизведанное место. Подготовить его и передислоцировать туда не только производственные мощности   подразделения СМП, но и жилой поселок, и всю инфраструктуру: ОРС , магазины,  почту и детский садик, пакгауз, с подъездными путями.--Задача не из легких.
          Как-то после утренней планерки, на которой он озвучил проблему, я подождал пока все покинут кабинет и обратился к нему:
-Послушай, Тимур, ты знаешь, что я, как твой зам по кадрам и быту, меньше остальных загружен работой. Жилищный вопрос у нас не стоит очень остро. Все свои обеспечены жильем, по лимиту с местной исполнительной властью мы рассчитались, и месяц моего отсутствия никак не скажется на жизни Управления, а потому я готов помочь тебе в этом вопросе.
-Так ты поедешь  в Сагиз?-удивился он,- добровольно? Никто не горит желанием совершить такой подвиг. Там пустыня и каракурты, верблюды и тарантулы, овцы и скорпионы. Потому я не готов сам предложить  кому-то эту командировку. А  посылать человека  надо.
-Да, я  и не собираюсь задерживаться там, распоряжусь начальнику СМП, поставлю перед ним задачу и поеду на Ащелисайскую-- там  ведь  основные дела. Подготовлю территорию, а главное построить тупик к будущему пакгаузу.  И по мере готовности начнем процесс переселения.   Для начала мне: небольшую сумму в под отчет,  приказ и письмо начальнику Челябинского отделения ЖД. Авось понадобится его помощь. Он поймет, что это государственная задача.   Связь через  местные ШЧ. Вот и все. А там видно будет.
-Давай, спасибо за понимание,- сердечно поблагодарил он и пожал мне руку.- Выезжай завтра, не забудь  безлимитный проездной.
       И опять, увлекшись воспоминаниями, я задремал. Резкий храп соседа разбудил меня и, как видно, вовремя. Тело его  почти висело наполовину над проходом, а головой он мог  при падении удариться об стол. Я приподнялся и стал заталкивать его пьяное тело на полку, боясь, что он наделает много шума свалившись  вниз. Он стал сопротивляться, не понимая в чем дело. Затем пробудился, спустил ноги вниз, потряс головой и  сел на мою полку,  потом резко сгреб со стола  пачку Беломора и спички и стал пытаться прикуривать ее прямо в купе.
-Стой,-сказал я ему,-пойдем в тамбур--там и покуришь!
-Нет, я покурю здесь и никуда не пойду!
 Но я, аккуратно разводил его руки со спичками , не давая ему прикурить.
Мы некоторое время пререкались, но мой довод, что в соседнем купе маленький ребенок, все-таки подействовал на него.  Обнявшись мы пошли в нерабочий  тамбур. Он кое-как зажег спичку, прикурил,  вдохнул большую порцию дыма, и подошел к дверям. Я не придал этому никакого значения,а  стоял прислонившись к стене. Он повернул защелку, но дверь не открылась, да она и не должна была открыться --ключ обычно бывает только у проводника,  ухмыльнулся  и стал что-то искать в кармане. К моему удивлению он вытащил из него универсальный ключ от вагонных дверей, с трудом вставил  его в скважину,  повернул, нажал на ручку, и дверь распахнулась  Свежий поток воздуха  ураганом ворвался в тамбур..
-Стой!- крикнул я - выпадешь, как птенец из гнезда, закрой дверь, ты же пьян!
-Прочь!- ухватив меня за рубашку, прогремел он, - дай подышать,  а то я тебя быстро выкину из вагона, щенок!
Огромный мужик он легко мог бы  сделать это -- будь он  по трезвее.
Спиной он уперся в стенку тамбура, а свободной от папиросы рукой потянул меня к дверям.
-Видишь как я могу,- ревел он
             Дело принимало  опасный оборот, и я понял, что надо спасаться самому. Сильно ударив его по руке, я вырвался , оставив  между его пальцами кусок моей рубашки, а потом нырнул в середину тамбура и оттолкнул его от себя в сторону открытой двери . Он потерял равновесие, замахал, как мельница руками и хотел схватиться за раму , но  неожиданный,  резкий поворот вагона -- он промахнулся   и вылетел  в открытую дверь.  Я видел, как он падал в ночную темь и короткий шелест насыпи  его плюхнувшегося тела. А потом только  камешки, сверкающие от света вагона,  бежали вспять,  унося меня подальше от места преступления.  Схватившись за оконную решетку  , я некоторое время стоял неподвижно, приникнув к ней головой. Шок сковал меня. Я не мог поверить, что случилось непоправимое: Я убил человека, не умышленно, но... убил, меня накажут, посадят в тюрьму, может быть даже в ту, в которой работал этот человек. Но ведь я не виноват. Что я натворил?! Но  ведь  он сам открыл дверь и хотел выкинуть меня из вагона... я защищался. Но кому понадобятся мои оправдания? Надо бежать, надо..  надо покинуть это место!
 Я поправил рубашку, поднял лоскут, который при падении  выронил прапорщик и тихо открыв внутреннюю  дверь, пробрался на свое место.   Кругом была мертвая тишина. Лишь во втором от туалета купэ женщина кормила грудью засыпающего младенца, но она, увлеченная этим очень  значительным и приятным процессом,  не подняла глаз в мою сторону.
Я сел на место, снял рубаху и засунул ее в  портфель, достал футболку и натянул ее на дрожащее тело.
-Надо успокоиться,- подумал я,
Глубоко вдохнул воздух, медленно выдохнул, закрыл глаза и хотел переключить свое внимание на что-то другое. Но картина падения этого негодяя вновь и вновь всплывала перед глазми. Я взял со стола стакан с холодным чаем выпил его и кажется стало легче . Я сидел и думал: виноват  или не виноват в смерти этого человека?
Я предполагал всякие "если", ну если бы я не потащил его в тамбур курить? Ну и так далее. И все время оправдывал сам себя.
              То, что никто не видел ни меня, ни его--это уже хорошо. Да и скоро ли найдут его  в этой необитаемой пустыне, не раньше  чем завтра в обед, если путевые обходчики, пойдут с проверкой  и если оно, конечно, не скатилось в седловину подступающего бархана и если нет , то машинист  любого товарного поезда может увидеть тело возле путей, сообщит диспетчеру, и пока то да это--  мы будем уже в Гурьеве. Но чтобы его отсутствие не обнаружили здесь, надо спрятать под боковую полку его саквояж.
-Господи,- осенило меня,- там же деньги!
И теперь другая горячая мысль обожгла мне сознание.
- Деньги, кому они достанутся?. Если их оставить здесь, то проводнику или проводнице, которые обслуживают этот вагон. Вряд ли они понесут их в милицию. А если и понесут, то по незнанию, что они там есть. Милиционер, который первый откроет его, он же и присвоит их. Нет, надо взять деньги, а саквояж спрятать подальше под сиденье и непременно затолкать его ногами. Я вытащил из кармана платок и не прикасаясь голыми руками к замку саквояжа, открыл его. Огляделся: все ли спят? и убедившись, что было именно так, стал лихорадочно перекладывать их в свой портфель. Я трусливо озирался и дрожащими руками  брезгливо засовывал  пачки на самое дно. Заполнив портфель наполовину, часть денег я оставил в портфеле. Чтобы их не сразу обнаружили, я замаскировал их одеждой, которая была там. Для чего я это делал не знаю, ну наверное для того, чтобы сыщики, а они наверняка будут, не подумали, что его смерть связана с ограблением.Ведь никто не знал и никогда не узнает-- сколько их там было  Всю операцию я провел быстро, обременив себя еще одним преступлением. Я честный и чистый человек, никогда не совершивший ни единого правонарушения и вдруг сразу вор и убийца! Каково?! Ощущение было такое-- будто я вылез из помойной ямы и надо срочно отмыться  от этого дерьма, но как?
Надо же было ему встать на моем пути. Воистину человек не знает, где и что его поджидает.
Уставший и утомленный этими жестокими событиями, я дремал, вздрагивал  и пробуждался от кошмаров, которые являлись мне     в этой тревожной дремоте.
Но к утру я все-таки  уснул    крепким  богатырским сном.