Откройтесь, очи мои!

   
             - полное собрание непонятностей -

                «Я  нашёл 10.000 способов,
                которые не работают...»
                Эдисон    
   
             Интродукция, или:  семь процентов Бесконечности
               
    Думал я, думал  и решил начать  с чистого листа -  c самого себя.
  Чтобы,  всё похерив,-  там, тет-а-тет, уже и херить нечего: эпоха духовного озверения  (возрождения, говорите? хорошо, пусть будет по-вашему)  все принципы разметала, - а потом, до последней наночастицы  всё исчислив и обдумав, чтобы никто опять не сказал «Не тем путём надо было идти...», - написать красивым почерком  на вратах очередного Светлого Завтра:  «Се есть Формула истины»... 
    А вы ещё  свои принципы оплакиваете ?  Счастливый человек!               
    Увы, ни во что не верю. Ни в то, что красота спасёт мир. Чего ради? Ни в то, что  его надо спасать. Ни что все дети талантливы, а чужого горя не бывает. Ни в наличие  Бога или  ни в его  столь же возможное отсутствие. Ни в гуманитарные науки, ни в естественные, которые якобы собираются показать  нам  "другую физику».
   Причём не просто не верю:  мне  смешно видеть,  как, раскрыв рты, массы слушают  Имярек всяческих наук, который с профессорским идиотизмом доносит до  их сведения, что  изучено пока лишь семь процентов  Космоса,  а галактики уже разбегаются. Не понял (я ведь чистый лист ):  в связи с этим, что ли? 
      Так  — изучите больше, что за проблема !
    Или хотя бы называйте больше: семьдесят или, скажем, семьсот процентов.  Это  же равно бессмысленно: у бесконечности  не может быть процента. Зато как зазвучит: «Наука изучила 700% космического пространства и уже приступила к  изучению  701-го.» Как говорится,  хаббл вам в руки:  когда изучите всё -  разбудите...
     Или вот (не дали поспать): наша Галактика находится на периферии Вселенной.
     Восхитительно!
     А где - Центр Бесконечности ? Приведите меня к нему:  я хочу его видеть!
     Короче, если бы я ещё во что-то верил -  крыша бы  поехала...      
    Ты, Господи, прости меня, неверующего Твоего, но я до сих пор так и не понял даже значительно менее космические вещи.  В частности - поставленную передо мной, подобием Твоим (извини за наглость, но такова терминология),  сверхзадачу. Ты обрёк меня познать  -  себя, Тебя или  - Всё?  Уточни,  Христа ради, программу!
     Меня,  Отец Всего Сущего,  тут рвут на части,  тыча перстами в разные стороны с одним и тем же оглушительным припевом: «Правильной дорогой идёшь, Хомо!»
     Как я устал, Тебя ожидая. 
     Как я устал, Господи, от нашего вечно переходного момента...

     Свеченье Пустоты. Сиянье Пустоты.
     Величье тайн  её узнаешь вряд ли ты.
     Колени преклони, замри на миг, на век -
     И внемли Пустоте, суетный человек!
     Подножье Пустоты, где ползаешь ты, червь,
      На самом деле есть в мир тайн великих Дверь.
     Стучи, просись, скули ! Откроют, может быть.
     Но кожу снимут всю с названьем сивым «быт».

     Вот-вот:  чуть дальше сунешься -  или  кожу снимут,  или голову оторвут.
     Не лезь -  это политика!
     Не суйся -  это гостайна!
     Но главное: куда ты лезешь, Кукла, - ты всё равно никогда не поймёшь замысла Кукловода! И никогда не  осилишь кукольним умишком своим  больше ноля процента Бесконечности. «Человек — это звучит гордо». По сравнению с чем ?! Ноль -  вот твоя персональная доза во Вселенной, леонард ты недовинченный...
     Так и живу. Уже века. 
    Надо же:  а  ведь  ещё недавно,- когда момент был не переходный, а то ли «развитой»,  то ли «застойный» ( у разных школ своя специфическая терминология, поэтому я легко согласился с определением эпохи и как «возрождение», и как «озверение»: не вижу принципиальной разницы), - да, ещё недавно мне казалось, что  все эти пять странных тайн, о которых сейчас расскажу,  я  раскрыл.
      Не понял?
     Ах, вы считаете, что  нет  смысла  рассказывать вам  о них,  если  мне самому ничего не понятно. Так помогите! Никто не застрахован от встречи с неизвестным...
      А теперь вот о чём.
 Когда ты знаешь много, границы твоих возможностей кажутся тебе беспредельными.  С другой, когда  не  знаешь ничего, -  кайф абсолютно тот же.
     Плоская Земля, покоящаяся на трёх слонах, это же такая красота! Это песня удода,- ну, или кого там ещё из пернатых,- по сравнению со знанием, что ты живёшь  на  геоиде, изуродованном  нескончаемым  потоком  болидов. Удары которых своим тупым однообразием напоминает джебы знаменитых братьев-боксёров...
      Короче, хотя  формула истины мной ещё не найдена,  я, пожалуй,  расскажу.
о  пяти тайнам, которые потрясли не мир, а лишь меня, вместившего в себя Вселенную. Кстати, не кажется ли вам ,  что  кто-то всё это лихо придумал:  и вокруг нас -  Космос,  и внутри нас —  якобы бы он же.
         Сплошные зеркала, в которых и отражается, и искажается всё-всё-всё.
      Держите крышу!
   Каждый атом, из которого состоит Укроп Помидорович,  есть  нанокопия солнечной системы. Но из таких же атомов состоит  водитель Укропа Помидоровича, которого он, руководитель всего овощного склада, с трудом считает за человека.
       Восхитительно смешно!  До плача навзрыд
    И Мир не находится в полном хаосе лишь потому, что оба они, Укроп и его водила,  об этом не знают. Иначе бы революции шли беспрерывно и мы бы не успевали даже с размахом их праздновать. А без этого - что за кайф?
      И хотя я  пока  лишь на полпути к Формуле Истины, но уже понял так много, что написал «Памятник нерукотворный»  в честь  моего пребывания среди вас. Правда, в ином стиле, чем, скажем,   научно  простоватые «Памятники»  А. Пушкина или А. Вознесенского.  В моём  «Памятнике» высокое искусство и фундаментальная "астрофимия"  слились наконец воедино! И в этом вы сейчас  благодарно убедитесь .

                Нет, весь я не умру!  Я в виде водорода
                Из синих стратосфер за буднями народа
                Всегда буду следить с огромным восхищеньем:
                За, так сказать, его Духовным Возрожденьем.
                А в недрах углеродом буду вашим, люди.
                Копайте: я гореть в машинах ваших буду!
                И будет вам тепло в теченье всех веков.
                Как нынче от моих  пылающих стихов...   

     Однако,  кажется, хватит:  поязвили-пошутили  -  и довольно.
     Я ведь хочу  рассказать о другом космосе. В котором, по-моему, не изучен и один процент. О маленьком, нередко растерянном и испуганном космосе, который внутри  нас.  Вы  меня слышите?   Да-да: о Космосе,  который -  внутри нас!
  Для удобства  все истории буду излагать от первого лица. Потому что случившееся даже не со мной -  случилось с теми, кто, как и я, мог бы назвать себя, внимание:  либеральным атеистом. То есть наше неверие не ортодоксально. Мы готовы допустить многое. Нам иногда  хочется  даже воскликнуть:  да осените же нас, наконец, — мы уже созрели !    Не осеняют.
      Нет, что-то иногда мелькнёт,  как в  этих пяти историях.
      Но  -  как его объяснить?
      Темно...      
      Лафа тем, которые говорят:  «Верю, потому что это абсурд».
      А тут вроде и не абсурд, а не верю.  Даже сам не пойму  -  чему именно.      
      Помогите, кто в теме...


    История первая:

                ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО?    
             
   Отец мой погиб лет через пятнадцать после окончания войны. Прямо на производстве, не имеющем никакого отношения в оборонной или иной суровой  ветви промышленности. Взял да погиб. С вояками это бывает.
      Один Пир, царь Эпира, чего стоит !
     Уж и такой он,  и сякой:  никто с ним в бою справиться не мог ни в пешей, ни в конной ипостаси.  Бог  рати он! А бабка, городок свой  убогий защищая, кинула с крыши кусок черепицы — и, как сказал, бард:  «Нету Кука!»  В смысле, прости-прощай,   воинственный Пир, царя Эпира.
   Нечто подобное  "учудил" и товарищ Камо, легенда большевистской разведки.  Наш Джемс Бонд в кубе. Сел он  после гражданской  войны на велосипедик, чтобы по тихому городку покататься, - да, небось, ещё и на дамский, - а фордовская полуторка (самую русскую машину сделал, как известно,  самый американский промышленник Форд) откуда-то  выметнулась, гадюка, -  и  опять нету Кука.   
    Нет,  не говорю, что отец был выдающийся вояка. Но , насколько я в курсе, - вполне нормальный:  там,  где он со товарищи грудью Отечество защищал, немец  за четыре года войны  так  и  не смог  даже  границу перейти. Может,  говорите, не очень  хотел? Может.  Однако  этот  вопрос мне обсуждать не в тему. Продолжу о более для меня интересном, поскольку не пойму его затаившийся  в ночи  смысл...
     Короче, погиб  отец в мирное время, не поладив с техникой безопасности.
    Похоронили его, - коммуниста, боевого офицера, - строго по-советски: руки по швам, а над могилой — звёздочка из жести, красной краской покрашенная.
     Необходимо и достаточно. Так было написано на знамени эпохи...
     Любил ли я отца? Да нет. А он меня?  И он меня нет.
     Не было между нами таких тонких чувств. Мы оба подавали друг другу для этого много всяческих поводов. Но, как говорится, - без деталей и семейных подробностей.
  Детство не в счёт: детей нормальные родители  всегда любят, а мои были нормальные. Вас что-то смущает? Ах,  то, что мы с отцом не любили друг друга!
    Ну, во-первых, это не чрезвычайная редкость. Бросьте: мы не на митинге. А во-вторых, вы меня не совсем  правильно (даже совсем не правильно) поняли: никакой нелюбви между нами не было - просто не было любви, а это разные вещи.
        Мы абсолютно ровно и уважительно относились друг к другу.Что для людей не сентиментальных вполне достаточно и даже наиболее комфортно.
        Любовь же между двумя взрослыми мужиками, - даже просто родственная, которая могла быть между нами, но не состоялась,  - это какая-то экзотика и, можно сказать, излишество. Сыновьями, если они то позволяют с собою делать, зачастую даже расплачиваются.  Как правило,  за попрание фунтаментальных принципов: «Я тебя породил — я тебя и убью». То есть нас, нынешних,  предавших предыдущие устои, Тарас Бульба, гипотетически будучи всеобщим отцом, извините, -    шашкой  бы вострой порубал.  И  в известном смысле был бы прав.
    Ещё, говорите, за что сыновьями  расплачиваются? Да за что угодно!
    За необходимость получения документов, скажем, на управление  городишком с посадом.  «Скачи-ка ты, сынок, в Орду проклятую, да испроси мне у хана вонючего ясак на правление Москвой. А то мы же  после славной нашей победы на берегах Непрядны  остались фактически  без документов. Мне, как ты понимаешь,   туды  нельзя: убьют гады узкоглазые. А тебя — глядишь, и живым оставят ».
   Из  напутственной  отеческой речи,- не цитата: логический пересказ, близкий к истине, - великого князя   Дмитрия Донского перед отправкой сынка в Каракорум к Тохтамышу через несколько месяцев (не измени, память!)  после  великой  Куликовской  победы  над белирбеком Мамаем, уже убитым итальянцами. Нет-нет, автор не бредит: в ордынском войске была и чёрная генуэзская пехота.
        Но не буду отвлекаться от основного сюжета...
                *    
   Лично о себе могу сказать, что в ту пору , - в пору развитого (или по фужерам разлитого, всё зависит от точки зрения)  социализма,-  я был значительно менее сгибаемым атеистом.  Зачем об  этом ? Было бы ни за чем, не говорил бы.
    Тогда, в эпоху своей атеистической упёртости,  я, например, был согласен, что на Пасху молодёжь должна массово убирать мусор. А потом дружно мчать на шашлыки, с религиозным праздником, разумеется,  никак не связанные.
          Вообще, жили мы тогда безбожно весело.
          Каков  термин? Конфетка,  Господи прости!
          Поэтому когда, скажем, Андрюха Малахов говорит, что при социализме было скучно, то я даже не пойму, что имеет в виду этот  яркий представитель новой культуры. Но -  ладно:  и это не наша тема.  Идём дальше...
            Веселье, вроде не бессмысленное, но  беспощадное лилось через край.
     Всё время что-то отмечалось и праздновалось. Причём сам виновник торжества за столом обычно отсутствовал. На  многочасовом фуршете после успешного окончания районного слёта пахарей, само собой,  -  не было ни одного пахаря.
     Лукаво? Очень лукаво!
    Зато, когда на очередное пиршество  застольного периода  (блюдите, господа, чистоту терминологии!) какими-то окольными путями  однажды попала делегация...  американских профсоюзов ,- а почему нет, что нам мешает?!-,  состоящая из наших, кстати,  одногодок,  то мы, - весёлые сорокалетние пацаны развитого социализма,- были просто шокированы: янки выглядели рядом с нами  старцами, угнетёнными до не могу всякими  не понятными нам проблемами. Вот так, Андрюша, вот так...
       В этой связи у меня  вопрос:  извините за прямоту, но можно ли было думать в атмосфере непроходящей предпраздничной суеты нам, вечно молодым, вечно пьяным (выпившим, конечно: этак слегка подшофе) о погосте, об усопших и т. д.?
       Ответ очевиден: умер — лежи, мы помрём — и мы ляжем.
       Это звучит кощунственно?  А я и не отрицаю. Я лишь констатирую факт.
     Лично у меня к тому же было алиби по касательной. Я знал, что мать,- тоже атеистка «по эпохе», хотя ни в каких партиях никогда не состояла, время от времени что-то  на кладбище «поправляла». В весёлых попыхах хиреющей прямо за столом  эпохи  я,  что и следовало ожидать, не заметил, как матушка, состарившись,  постепенно  перестала ходить на кладбище.
        У нас же откровенный разговор?  Спасибо.
        Да: не заметил.
        Не обратил внимания. 
        Не придал значения.
        Таковы киты, на которых держится Земля и её плоская жизнь.
        Вперёд ! А там — как попрёт...
        В сны я, разумеется, не верил. Какие ещё сны?  Что за чушь?!
       И они, зная, что я в них всё равно не поверю, мне никогда не снились. Кроме чисто спортивных. Уже сорокалетним мальчишечкой я регулярно летал во сне над главной площадью любимого города с памятником Ленину, чей каменный кулак (Кличко отдыхает) грозил мировому империализму и где  шла постоянная праздничная  демонстрация в честь какой-то очередной годовщины.
      Летал  или совершал фантастические прыжки с места, с разбега, через всякие препятствия,- в частности,  через любимые наши праздничные колонны, - в десятки раз превышающие мелкобуржуазные мировые рекорды.
      Какая это красота: летать и прыгать, летать и прыгать! Пусть даже во сне...
               
                *
     И вдруг, что было крайне неуместно и даже неприлично, - мне стал сниться отец. С чего бы?  С какой стати?  Чтобы не сказать:  какого рожна?
     Он появлялся в виде колеблющегося фантома, но быстро материализовывался и обретал чёткие формы в углу под своих кабинетным, так тогда говорили, фотопортретом в форме и  в погонах старшего лейтенанта, который не дал врагу даже перейти норвежскую границу. Он  неизменно сидел на нашем старом, якобы венском стуле с изогнутой спинкой. И смотрел на меня, не произнося ни слова.
      Представляете? Вместо того, чтобы эльфически летать над  вечно праздничной площадью родного города, я вынужден был смотреть в глаза покойнику. Поскольку даже во сне помнил, что отец умер и его визит имеет какой-то экстремальный смысл.
      Так было каждую ночь.
      Вернее:  так стало каждую ночь.
    Наконец, терпение моё лопнуло — и я спросил отца прямо во сне: «Какой во всём этом смысл:  я тебе что-то должен? Вспомни: между нами никогда не было  «любви». Я даже мысленно беру это слово в кавычки, поскольку считаю, что оно вообще  не должно употребляться в отношениях между взрослыми мужчинами. Мы со сдержанным уважением относились друг к другу -  и это нас вполне устраивало. Зачем ты ходишь?  Что  там  тебе совсем уж не так?  Объясни!  Я, разумеется, помогу в меру моих сил. Однако потом, пожалуйста, оставь меня в покое...»
   Он ничего не ответил.
  Но мне показалось, что на лице отца после сумбура моих вопросов,- сквозь, так сказать, задумчивое и даже этакое  величественное молчание, свойственное покойникам,-  промелькнула, как тень, едва уловимая жалость. К кому именно?
  Я посчитал, что ко мне. И,  с великим трудом преодолев вечно предпраздниченое настроение своё , -  пошёл-таки  на кладбище.
     Надо же выяснить, кто обижает советского офицера! Что там у них творится, в неинтересном нам,  строителям самого справедливого общества, загробном мире ...
     Однако то, что я там увидел, как рукой сняло с меня бодрый юмор.
    То, что я увидел не во сне, а наяву, оказалось куда  круче всяких сакральных сноведений: передо мной разверзлась гигантская мусорная свалка с  воздетыми в гору, словно руки молчаливого утопающего,  деревянными крестами и жестяными солдатскими звёздочками. Если бы мы увидели такое у немцев, где захоронены тысячи погибших наших,- можно было бы начинать третью мировую войну.
     Но это было у нас. Это было наше!
   Перемешанные с мерзким полиэтиленовым, бумажным, тряпочным и прочим хламом, всюду  громоздились кучи  вышедших из употребления  надгробий с остатками имён, фамилий, дат. Возвышались настоящие горы изуродованных  крестов и растерзанных венков с деревянными или пластмассовыми цветами.
    И вся эта красота нетленная именно тлела, исходя ядовитым дымом. А среди ничьих крестов рыскали ничьи собаки, цинизмов и наглостью (у одиноких старух они просто вырывали из рук сумки!) похожие на людей ближайшего будущего. Каких я, честно говоря,  ещё не знал, но которые уже предчувствовались.
   А надо всех жутким этим, заросшим совершенно непролазным бурьяном, кружилась и беспрерывно орала несметная чёрная галь.
        Да, картина, я вам скажу!
        Извините меня за такое живописание.      
       Картина, похожая на вторую смерть однажды уже умерших людей. Причем - на смерть рукотворную, с человеческим лицом. И мне показалось, что я знаю это лицо...
        Небывалый стыд охватил меня.
        Я мгновенно всё понял. И со страхом огляделся, готовый увидеть и лицо того, кто молча сидел на венском стуле снов моих, и воздетые из могил персты,  с презрением и гневом указывающие в мою сторону, и услышать всё-всё-всё.       
       Вот он, гунн красноглазый!
       Вот он, чьи пращуры от стыда упокоиться не могут!
       Стань за черту, пещерный!
       Разве тебе мало, что мы ушли раньше срока? 
       Разве наша смерть не наказание?
       Почему ты примучиваешь нас лежать ещё и на мусорной свалке !? 
       Так они кричали мне в гневе.
       В смысле:  так я сам себе кричал из космоса, что внутри меня...
       А на кладбище была тишина.
       Ни одной живой души!
    Ушла даже последняя бабулька, тихо плача об отнятой у неё  человеко-собаками сумке. И, наверно, с ужасом думая, что не так уж нескоро и она будет лежать среди этих мусорных куч. Какой, однако, ужас.
       Я был один на один с собой и с мёртвыми...
       
                *
       Три вечера подряд, словно мстя именно себе, я что-то выкорчёвывал, обрезал, очищал, красил и мёл, уходя с погоста лишь сине-чёрной ночью.
     Только когда завершился последний из вечеров этих, я, уже собираясь домой, зачем-то вдруг вспомнил, что сейчас август, что он уже заканчивается  и что бесконечное  степное лето медленно-медленно угасает …
   Выйдя из лабиринта могил на  почти невидимую  дорожку,  ведущую  в невидимый отсюда город, я остановился и на какое-то мгновение замер, осторожно и с робким  удивлением невесть откуда явившегося  пришельца оглядываясь окрест.
    Мягкая, как бархат, темнота августовской ночи была наполнена пением сверчков и цикад. Её трассировали и фосфоресцировали светлячки. Где-то совсем рядом заливался чистым, как горный ручей,  голосом пернатый Паваротти.
   Надо же:  впервые в жизни я услышал соловья - на кладбище!  Там, где, пробираясь через завалы мусора и собственную беспамятность, едва нашёл всего три вечера тому назад могилу своего отца....
      Боже, как у Тебя всё красиво!
      Как дивно  прекрасно!
      Видимо, не стоит даже говорить, что молчаливый родитель перестал приходить ко мне в снах моих  мгновенно, раз и навсегда. Да и сны ли то были?
      Нет-нет: об этом — после всех пяти историй.
    Мы уже несколько веков подряд долбим какую-то стену. Ах, да:  «прорубаем окно в Европу»! Совершенно не понятно, что именно желая там увидеть. Уж не Кики ли в беличьей шубке?  А в душу свою даже форточку не открыли.
      Но — всё-всё. Только - после пяти историй.
      А сейчас — вот о чём...
   В моём гороскопе, в котором почти всё ерунда, с двумя наблюдениями за овнами, родившимися на самом стрежне апреля,  я  вынужден согласиться.
      Да, наша баранья энергия может быть и деструктивной, если её, как говорится, пустить на самотёк. Было-было у меня такое! Даже не знаю, что или кто всякий раз хватал меня за шиворот буквально у самого обрыва. В том числе не фигурального. А второе, с чем я согласен, это то, что вера в сакральное нас, баранов экваториального апреля, посещает лишь иногда и  лишь на мгновение, чтобы тут же исчезнуть как трассирующий полёт светляка.
      Поэтому, когда я вышел с ночного кладбища и увидел перед собой огни ночного города, я уже вновь был  «сухой» рационалист и реалист.
  Ну, хорошо-хорошо,- мысленно сказал я неведомо кому,-  такое, как было, большое со мной никогда не случится. Однако  в следующий раз —  мне желательно прямым текстом:  иди, тварь, и сделай! Не надо этих иносказаний, этих тонких художественный приёмов. Конкретно и без метафор...
 Однако о какой столб  я врежусь уже, даст Бог, собственной башкой  в новой эпохе, которая, по мнению её сладкозвучных  творцов прекрасна,- это вопрос.
 Почему, интересуетесь,  столб и причём  «даст Бог»? Дело в том, что символом моего пребывания в эпохе, по Андрюше Малахову скучной, стала такая сцена.
 Брат Илья и я идём с очередной праздничной демонстрации. Где, помимо  любования  своими достижениями, мы боролись за гражданские права Кандолизы Райс и Барака  Обамы. Ну, знаете: всего не предугадаешь! Я — в широком смысле.
     Оба, естественно,  слегка под шампанзе. Безудержно болтаем.  Заодно ржём над новым анекдотом о дорогом Леониде Ильиче. Впереди  - столб. Мы его красиво обходим каждый по своей стороне, а племяш мой Лёня (не исключено, названный  в честь героя анекдотов :   генсек, когда был ещё молодым и не орденолюбивым, брату  Илье очень нравился, да и мне тоже ) бьётся лбом о столб. Шишка. Ну, забыли: вели пахан с дядькой пацана за руки -  и забыли!
      Ладно. Не ной, Леонид Ильич: до свадьбы заживёт...
     Так вот теперь, когда у меня свободы, как у сорвавшегося с цепи ротвейлера, когда я могу говорить всё, поэтому мне ничего говорить не хочется,   - я буду идти один. И биться о столбы,  ибо склонен к задумчивости,- исключительно своим лбом.
     И кто именно придёт  ко мне во сне, чтобы молча сказать:  «Неправильной дорогой идёте, товарищ» (ах, да:  я же теперь господин), - понятия не имею.
       Но, по-моему, придёт обязательно.
       Не нравлюсь я себе.
       И нет у меня уверенности что нынешний мой путь, наконец, правильный...
       Панплюрализм!
       И имя дико,  и не ласкает слух оно.   
                Виксавел-2.