Про Емельяна Патрикеевича и Викентия Ивановича Ч2

-Ну нет – Викентий Иванович почесал нос и философски воззрился на антресоли – так жить нельзя. Это ж надо! Живого человека и в такие условия.
Напильников, которому предназначалась эта тирада философски хмыкнул. Ему, как и антресолям, новому холодильнику и коту Бантику было не привыкать выслушивать подобные излияния широкой и тонкой как блинчик души  Кактусова.
Примерно раз в неделю, как правило в пятницу, глядя в окно на просыхающие лужи Викентий Иванович задумывался. Затем вздыхал раз другой, выпивал для храбрости и ровности восприятия стакан воды и начинал проникновенно копаться в окружающем мире. Делал он это творчески, с присущей извечной русской интеллигенции обстоятельностью. Словно маляр широкими мазками закрашивающий неприличное слово на заборе Кактусов пытался затмить серость окружающего мира своими неуемными, экспрессивными, блещущими всей палитрой заката эмоциями. Брызгами разлетались гениальные идеи, тянулись ввысь загребущие щупальца планов, тайфуном, насвистывая «кто не спрятался я не виноват», выбирался наружу очередной проект. И лишь откуда-то из глубины сознания злыми, полными негодования глазами зыркали несколько вспугнутых мыслей.
Энергия новых идей увлекала несчастного Викентия Ивановича и тащила самым ищущим приключений органом вперед в течении нескольких дней. Но сим правда и заканчивалось. Ибо вскоре, разбуженные всей этой феерией со дна души поднимались два надежных хранителя спокойствия. Имя этих левиафанам было Лень и Пофигизм. Они пару раз щелкнув зубами как гекатонхейры из мифов утаскивали яростно бьющегося Кактусова в реальность.
Так что Емельян Патрикеевич не удостоил заявления друга ничем кроме ещё одного хмыка и легкого поднятия брови. Напильников был занят. Он пек блинчики. Широкие и тонкие как душа Кактусова.
-Нет ну ты послушай! – ни к кому не обращаясь продолжил меж тем обиженный в лучших чувствах Викентий Иванович. – Сдавать антерсоли как комнату. А я ей говорю, как так мол, а она…
Она, Халида Кабаловна Боль, вот уже многие годы являлась хозяйкой квартиры, снимаемой друзьями. По натуре довольно вредная тетка, она буквально была кошмаром Кактусова. По его собственному утверждению, аккуратная, напоминающая островок в океане буйных кудрей, лысинка появилась в процессе очередной войны за кусок жилплощади, когда Халида Кабаловна, будучи на голову выше Викентия Ивановича, изволила много кричать и брызгать слюной.
А уж что –что, а поорать всласть сия мадам любила едва ли больше чем попрекнуть жильцов высокими тратами ограниченных ресурсов обитаемой жилплощади.
Ограниченность сия существовала помимо реальности, где она базировалась на физическом пространстве, этажности и захламленности, также и в воображении Халиды Кабаловны. В недрах его, проблема свободного места приобретала масштабы равнозначно беспредельные как небесная высь и физическую ограниченность равную диаметру игольного ушка.
Именно исходя из этих соображений гражданка Боль и начала сдавать антресоли как дополнительную комнату, попавшему в тяжелые условия Напильникову. Емельян Патрикеевич, однако, имея склад ума скорее не философский, а практический в ответ на это философски шмыгнул носом и в течении трех дней, свил на антресолях вполне уютное гнездо с большей частью необходимых удобств. Очень скоро он уже с большим удовольствием перестукивался ночами по потолку сводя поначалу с ума кошку соседа сверху, отставного полковника Ивана Андреевича Пукана, по кличке Сушка.
Об Иване Андреевиче следовало рассказать особо. Степенный и основательный Пукан всю жизнь прослужил в авиации. Потомственный военный летчик-бомбардировщик, уйдя в отставку однако не потерял ни привычек вставать ранним утром и делать зарядку с гирями, сполна возмещая спящему Емельяну Патрикеевичу за потраченные нервы своей любимой кошки, ни истинно офицерского самообладания и командного голоса. Когда во дворе обычно спокойный Пукан рявкнул «Сидеть!» на расшалившегося в излишней близости от детской песочницы пуделя гражданки Боль, то сели во дворе помимо, в других ситуациях совершенно неуправляемого пса также его хозяйка, 4 кошки, проходивший по своим делам Кактусов и все игравшие малыши. Как потом признался сам Иван Андреевич, это умение он заработал за годы службы, когда зачастую приходилось перекрикивать работающие двигатели. В остальное время это был милейший человек, любимец женщин, большой дока в вопросах хозяйства. Но была у него ещё одна страсть.
Пукан, многие годы проведший в небе и не представляющий, как без него жить делал квадракоптеры. А пытливый ум и знания о технике бомбометания заставляли раз за разом производить изменения в конструкциях приводя порой к совершенно непредсказуемому результату. Например, стоило ему похвастаться в разговоре с Емельяном Патрикеевичем около подъезда, что последняя модель которую он довел до ума вполне способна метнуть кирпич с высоты 50 метров с максимальным отклонением не более 10 сантиметров, как проходивший мимо повар и автовладелец Лавр Наварович Хрюкидзе нервно икнул, словно вспомнив, что недосолил на работе суп и в максимально быстром темпе удалился. И теперь его автомобиль, черный, 6 литровый красавец, ранее украшавший собой газон скромно стоял в соответствии с правилами на парковочном месте. А молодёжь, любившая посидеть на скамейках и понарушать шумовой фон двора быстро уяснила, что выражение «Пукан бомбит!» в этом случае имеет скорее практическое, нежели форумное значение. В очередной раз не сумев воззвать к совести, Иван Андреевич тяжело вздохнул и не говоря худого слова развернул из чехла своего любимца, имевшего, помимо всего прочего, размах винта ровно один метр пятнадцать сантиметров и вывел его на боевой заход. Бомбардировке не помешали ни темнота, ни растущая рядом сирень. Две пачки яиц ушли четко по целям квадратно-гнездовым методом, а все возражения и попытки зенитного обстрела камнями подавило 8 литров воды с добавлением зеленки.
Молодежь почесала окрашенные шевелюры и собралась было перебраться на соседнюю детскую площадку, но их остановил переезд в соседний подъезд Виталия Петровича Сайкина, военного снайпера, отца двух маленьких детей и ветерана двух войн. Опыт был учтен. И как цыгане по Бессарабии, шумною толпою шпана откочевала в неизвестном направлении.
Но сейчас даже это не добавляло настроения Викентию Ивановичу. Кактусов изволил страдать.
- Чего пригорюнился, козёл безрогий?! – Емельян Патрикеевич опасался, что от постоянных вздохов просквозит если не его, то вертевшегося под ногами и выпрашивающего блины Бантика.
Вопрос был скорее риторическим. Причина лежала на поверхности как кит грелась в лучах негодования. Не далее, как прошлым вечером состоялась очередная локальная битва между эскадронами атамана Катусова и диверсионными бригадами под предводительством её превосходительства госпожи Боль. Вовремя подошедшая помощь в лице авиасоединения имени Пукана отогнало противника, но было ясно, что вскоре следует ожидать повторного нашествия бригад и разграбления и так негустых обозов с провиантом и материальными ценностями. И это, надо сказать, не могло радовать. Сам Напильников, хотя и выполнял в данном вопросе роль наблюдателя и выдерживал нейтралитет, но периодически залпы враждующих сторон накрывали и его мирные антресоли.
- Иваныч! – Емельян Патрикеевич сдержал желание надеть на голову соседу свежевыпеченный блин – не страдал бы ты фигней! Шел бы ты лучше –он окинул взглядом помещение – А вон, к холодильнику. И достал оттуда сгущенку. Имею блины для поедания!

- Да, кстати – радостно доложил Кактусов устремив на собеседника свернутый в трубочку блин. Он так увлекся, что не замечал, как Бантик с ехиднейшим выражением морды уже отъедает второй конец столь любовно изготовленного изделия его рук. – ко мне должны прийти…
- Ну наконец-то! – усмехнулся Емельян Патрикеевич – а то я уже стал опасаться за ваше здоровье, милейший. Опять Анна Павловна? Или на этот раз вы осчастливили своим вниманием иную даму? Или вы наконец оценили стати Халиды Кабаловны и решили зайти, так сказать, с тыла к противнику?
Кактусов поперхнулся на миг представив себе перспективу такого события. К такому его жизнь явно не готовила. Что не мешало разведенному Емельяну Патрикеевичу изобретать всё новые способы подколок по сему поводу. Кактусов был категорически странен в любви. При женщинах он, не будучи в остальное время особо стеснительным, робел, краснел, и при первой возможности пытался оправдать свой знак зодиака и отступить растопырив клешни в ближайшую норку. Обычно разговорчивый и несколько даже возвышенный, мог неожиданно скатиться на рассказ о принесенном недавно ему на рецензию порнографическом романе с подробным изложением всех подробностей и деталей. Читавший свободно на трех языках запросто мог перейти едва не на уголовную феню. Но одна женщина в его судьбе всё же была. Поэтесса и литератор Элла Павловна Сусликова, несмотря на то что была женщиной эффектной, уже третий год всё пыталась прорваться через все тернии души Викентия Ивановича к тем сокровищам которые там хранились. И надо сказать, некоторый прогресс в этой истинно шахтерской работе всё же намечался. Хотя похоже, что ценность сокровищ интереса не представляла. Возможно ей был интересен сам процесс.
Так что сейчас, глядя на судорожно кашляющего и размахивающего блином, в который намертво вцепился кот, решивший не сдавать позиций, Кактусова, Емельян Патрикеевич лишь покачал головой, выражая искреннее сочувствие женщинам. Всем вместе и каждой в отдельности, которые свяжутся с его соседом. И даже тем, которые просто рядом стояли.
Но такой Кактусов нравился ему значительно больше, чем слоняющаяся в пессимизме неуправляемая амеба, коею он имел честь лицезреть несколько минут назад. Викентий Иванович, прокашлявшись наконец, взволнованно ломал руки и буквально порхал по квартире невзирая на свои килограммы и годы.
Емельян Патрикеевич вздохнул и привычно направился к антресолям. Он знал только одно. Добром это кончиться не могло по определению. Оставалось ждать результата.
Элла Павловна прибыла ровно в восемнадцать ноль ноль. И ровно за час до этого Емельян Патрикеевич последний раз проверив надежность обороны квартиры от лирических чувств Кактусова, напомнил ему, где находятся аптечка и огнетушитель, убедился в целостности носков друга и покачав головой захлопнул входную дверь. Проверил, не клинит ли замок, не имеет ли лампа в подъезде возможности упасть на голову и наконец, обуреваемый нехорошими предчувствиями и сжимая под мышкой кота поднялся по лестнице. Предупрежденный Пукан гостеприимно разрешил Напильникову переждать опасный момент в стороне от эпицентра. Точнее побыть выше всего этого. Если быть уж совсем точным то на один этаж, вкушая блага виноделия Армении в обществе самого Ивана Андреевича. И заодно испытать наконец дублирующую систему управления новым детищем гения летательных аппаратов и бомбовых атак.
Так что сейчас соседи с величайшем интересом изучали пассию Кактусова со всех ракурсов на мониторе в разрешении 800 на 600. А посмотреть было на что. Сначала из машины появилась нога, обтянутая расклешенными к низу брюками синего цвета и заканчивающаяся спортивными туфлями нарочито небрежно вымазанными краской.
- Подвернулась нога… - Хмыкнул Пукан, закладывая круг на высоте примерно пятого этажа и пугая яркой иллюминацией пролетавшую мимо ворону. Возмущенно каркнув, птица сменила направление полета явно внутри себя пожелав летчикам познакомиться по меньшей мере с анальным дятлом.
Образ Эллы Павловны, меж тем продолжал впечатлять. Вязанная вручную кофточка цвета бриллиантового синего. Множество бус и фенечек на руках. И копна всклокоченных в беспорядке волос в тон кофте. Она судя по всему решила идти на решительный приступ сердца Викентия Ивановича и подготовила более чем сильные позиции для этого. Хотя и напоминала надо сказать немного своего почти однофамильца, выросшего где-то в полях под Припятью.
В данный момент Элла Петровна Сусликова стояла столбиком и не торопясь курила, ожидая одного ей известного знака.
И знак не замедлил явиться в лице бодро шагавшей по направлению к подъезду Халиды Кабаловны Боль. Судя по всему, только что вернувшаяся из гостей, а соответственно всласть проехавшаяся на транспорте и получившая массу новых эмоций, коими не терпелось поделиться с миром, Халида Кабаловна была настроена более чем воинственно.
Емельян Патрикеевич схватился за голову, наблюдая, как обе дамы заходят в подъезд . Эта встреча не входила даже в его список предвиденных случайностей и неприятностей. Он судорожно заметался в попытке найти выход. Но в этот миг вмешалось то, что от века к веку берегло всех пьяных, глупых и бесшабашных. Вмешался его величество случай.
Ворона, столь коварно напуганная вылетом Пукана видимо не смирилась со своей участью и нажаловалась товаркам. И сейчас пять птиц разом с оглушительным карканьем атаковали квадракоптер, неосмотрительно зависший, для продолжения обозрения ситуации и корректировки действий, слишком близко к деревьям.
Фраза, произнесенная в эту секунду Иваном Андреевичем, заставила бы упасть в обморок разом  дореволюционный выпуск Смольного института благородных девиц, включая весь преподавательский состав.  Ибо состояла она, как успел прикинуть Напильников, из порядка трёх сотен знаков, без учетов интонационной паузы и цензурными в ней были только предлоги. И это ещё при учете, что фраза выражала скорее восхищение, нежели гнев или удивление. Судя по всему,  тактически, атака была подготовлена идеально, по всем правилам военной науки.
Но на этот раз вороний блицкриг провалился. Емельян Патрикеевич буквально примерз к стулу, глядя как изнутри полноватого, безобидного и обаятельного соседа внезапно словно прорастает боевой офицер с не одной тысячей боевых вылетов. Глаза Пукана метали молнии, руки вцепились в джойстик. Он словно вернулся на залитые солнцем склоны Саланга или дождливые улицы Приштины.  И грянул бой.
Будь в распоряжении Ивана Андреевича его любимец, серым захватчикам бы не поздоровилось. Однако сейчас в воздухе был всего лишь испытательный образец, имевший существенно меньшие размеры и боевые характеристики.
Яростно мигая иллюминацией квадракоптер сшибся с авангардом гнездовых воронье воздушных сил грудь в грудь. Почти мгновенно первый из недругов оказался сбит с крыла и яростно проклиная развитие техники спланировал вниз, теряя перья и достоинство прямо на голову гражданки Боль. Как потом утверждал бывший невольным свидетелем происходящего Лавр Наварович Хрюкидзе, в чем –то бедную птицу можно было понять, поскольку растрепанная прическа Халиды Кабаловны  действительно прилично напоминала сделанное наспех гнездо.  В этот момент Лавр Наварович как правило сочувственно цокал зубом и подняв палец вверх категорично заявлял слегка нараспев «да!».
Возмущенная до глубины души таким падением ворон, в смысле прямом и переносном, Халида Кабаловна издала вопль Сусанны посрамившей на этот раз не только старцев, но и Даниила, Александра Аллори и весь белый свет. Но особенно посрамленной себя ощутила столь неосмотрительно выбравшая плацдарм птица. Ещё не отойдя до конца от позорного побега с небес, серая хулиганка восприняла маломелодичное излияние  гражданки Боль как вызов и, по заветам Ивана Андреевича Крылова, каркнула во всё воронье горло. 
Вполне вероятно, что подобный дуэт привел бы в шок и трепет практически любое разумное существо, а уж вид расхристанной Халиды Кабаловны, грозно потрясающей а воздухе яростно орущей вороной и вовсе тянул уже не на артхаус, а на самый натуральный хорор. Но ничто не могло смутить Анну Павловну идущую на свидание. Мытая в самом густом щелоке литературной тусовки, Сусликова видала и не такое. И такое. И этакое. И вообще, человека выбором которого мог стать Викентий Иванович Кактусов не так просто удивить. Да и потребуется для этого что-нибудь посильнее. Отважно шагнув вперед Анна Павловна вступила в сражение.
Оставалось только решить, чью сторону следует принять в данном конкретном случае. С одной стороны, она трепетно и нежно любила живую природу и жалела всех её обитателей вне зависимости от видовой принадлежности. Да и о том кто такая Халида Кабаловна, наслышана была с предостатком. Однако с другой стороны те же гуманистические побуждения да и художественный вкус вкупе с элементарным воспитанием, бунтовали против идеи тузить пожилого человека. Тем более в такой сомнительной компании, коею являла собой ворона.
Но всё же гуманистическое и культурное возобладало над зоологическим и натуралистическим. Перехватив поудобнее сумочку, Анна Павловна, пискнула «кыш!» и схватила крылатого агрессора за клюв. И после непродолжительной борьбы за свободу крылатых против мохнатых опасный серый хищник был наконец повержен, скручен, схвачен и засунут под мышку, не упустив однако случая напоследок отвесить Халиде Кабаловне звонкую затрещину крылом.
- Ну вот так как то… - рассеяно произнесла Анна Павловна с видом Геракла, только что собственноручно переловившего всех до одной стимфалийских птиц, и прочитавшего им лекцию о пользе воздержанности в еде и питания вареной свеклой. Партайагеноссе Боль в ответ только хлопала глазами и сдавленно шипела, как медленно спускаемый ниппель велосипедной шины. Видимо сказывалось то, что родилась она в год змеи, и под знаком скорпиона.
В дверь квартиры поскреблись. Емельян Патрикеевич тяжело вздохнул и оторвавшись наконец от зрелища разгрома учиненного в воздухе авиасоединением имени Ивана Андреевича Пукана вороньей стае шлепая тапкам побрел у двери.
- Там… Там… - Викентий Иванович заикался и бледнел.
- Знаю… - Напильников кивнул – шабаш с воронами. Ну всё, теперь как приличный человек ты обязан будешь на ней жениться.
Эта история однако имела самые радужные последствия. Напуганная вороньей атакой гражданка Боль, теперь перестала появляться как черт из табакерки и изводить попусту нервы Викентия Ивановича. А на случай её появления, в прихожей всегда восседала новая жительница – сторожевая ворона Кларуша, а в телефоне находился номер Анны Павловны Сусликовой, устраивать дебоши при которой Халида Кабаловна теперь стеснялась. Из минусов для Кактусова было только то, что теперь по утрам Емельян Патрикеевич завел вредную привычку каркать по утрам с антресолей, вызывая к жизни вороний будильник, вырывающий Викентия Ивановича из объятий Морфея.   Но в целом, надо признать жизнь налаживалась.