Последняя осень

ЕЛЕНА ПЕТРИЕНКО - http://www.proza.ru/avtor/qwertyox1 - ПЕРВОЕ МЕСТО В УЧЕБНОМ КОНКУРСЕ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ СТИХОВ В ПРОЗУ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждёт.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлёк холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришёл? Кого меж вами нет?

Он не пришёл, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полуночных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул, шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой прошлых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе – фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай просёлочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой, твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел;
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся – но поздно! И уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! Душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг –
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О, сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв ликующую чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! И, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? О, други, угадайте…
Ура, наш царь! Так! Выпьем за царя.
Он человек! Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придётся одному?

Несчастный друг! Средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.

Роняет лес багряный свой убор

А.С.Пушкин

Осень уже полностью вступила в свои права. Выстелила пестрым лоскутным покрывалам лесные тропы, встряхнула ветви деревьев, собирая свою лиственную дань, побежала дорожками слез по стеклам, словно напоминая: солнечное лето прошло, теперь она - новая Царица природы. И если весна собрала себе в палитру нежные розовый, голубой и зеленый оттенки, зима - искрящиеся белый, льдисто-голубой и серебро, лето - яркие синий, зеленый, желтый, то осень выбрала самые богатые оттенки темного золота, багряного, насыщенно-бордового. Холодные утренники, тоже как бы намекали: "Да, вам не показалось, это все рыжеволосая Осень! Пора одеться потеплее, затопить камин, укутаться в любимый клетчатый плед, собрав друзей за бокалом истинно осеннего вина - бордо".

Он любил осень, любил собираться в кругу друзей, вспоминая о былом или же грезя о новом. Это были сладостные воспоминания, отдававшие легкой горчинкой грусти о том, что уже не вернется... и о том, кто не вернется тоже. Но сегодня, рассматривая через грани бокала пляшущее в камине пламя, Он никого не ждал. Да, эту, возможно последнюю в своей жизни осень, Он проведет в одиночестве. Горькая усмешка скривила его губы: мало найдется альтруистов, способных выносить болезненные стоны, нытье и жалобы больного человека. А ведь еще совсем недавно, в другую пору, в иной стране одиноко умер один из самых близких его друзей. А Он, вот так же, оттягивал визит к больному, не желая видеть увядание жизни: намного приятнее сохранить светлые воспоминания о цветущем человеке. И в солнечной Италии появился неприметный холмик, над которым они все оплакали своего умершего товарища. О, сколько было пролито слез, сколько произнесено дышащих пафосом слов, о сохраненном навечно следе в дружеских сердцах. Мол, никто не забыт, и все такое... Да только, где же мы все были, когда он действительно нуждался в участии? Почему не решились сказать то же самое глядя в угасающие глаза? Тогда Он себя оправдывал, считал, что так и должно быть, так правильно: одни уходят, другие - остаются, тут уж ничего не попишешь. Чуть больше года прошло с тех пор, и теперь, словно злая насмешка судьбы, Он сам умирающий, затаив дыхание, ждет звонка или приезда хоть кого-то из своих верных и преданных друзей. Всего трое, за эти несколько месяцев, почтили его своим присутствием. Первым примчался бывший сокурсник, порой столь резкий в своих суждениях, но при этом кристально честный, принципиальный и отзывчивый. Будучи сыном состоятельных родителей, ни в чем не нуждаясь, Ванька Пущин, тем не менее, добросовестно работал и не на самой престижной должности, зато, как он сам говорил, находился на своем месте. Он еще в университете был таким добропорядочным, защитником униженных и оскорбленных, никогда не делал себе послаблений, посещая все без исключения лекционные занятия. Сашка Горчаков. И не друг даже, так, приятель... Тем не менее, именно он был вторым проведавшим болезного. Все пытался шутить, отвлечь остроумными рассказами от незавидной уготованной доли. Ему было легко и приятно находиться рядом с Сашкой, на какое-то время Он перенесся в светлое время ДО... до прозвучавшего приговором диагноза. Тоха! Его славный, чуточку ленивый увалень-друг, со смешной фамилией Дельвиг. Будто бы речь идет о разных людях: один - русский рубаха-парень Антон, с веснушками, с рыжей кудрявой шевелюрой, второй - строгий рациональный немец-педант.   

Он вспоминал, и не было конца-края этим воспоминаниям: вот они, еще с одним близким другом и однокурсником Кюхельбекером (откуда только они взялись на его голову с такими зубодробильными, языкозагибательными фамилиями, одна другой лучше!) придумывают очередной розыгрыш для профессорского состава родной альма-матери. А вот, дружно зубрят, готовятся к сдаче очередного экзамена, пишут шпаргалки, и кричат в открытую форточку что-то ужасно глупое, но жутко смешное. Что же они тогда кричали? Нет, не помнит! Столько лет прошло... Сегодня ему оставалось только вспоминать, мечтать о завтрашнем дне смысла не было: есть ли у него это завтра? Поэтому, за мыслями о прошлом, допивая очередной (который уже по счету?) бокал вина, Он даже не заметил, как его рука отяжелела,  и последний вздох, легким облачком, завис в воздухе.

С самого утра зарядил дождь, он падал и падал крупными каплями на сырой могильный холм, неприятно холодил лицо, от чего пришедшие проводить в последний путь усопшего досадливо морщились.
- Сама природа плачет, - важно произнес один из людей в черном.
- Эх, так и не успели проститься, - вторил ему другой.
- Лучшие уходят, - подхватил третий.
Они смахивали несуществующие слезы, прикрывались черными же зонтами, страдальчески вздыхали. И самим себе казались ну очень героическими: как же, в такой ливень, а пришли, от важных дел оторвались, память чтобы почтить, рассказать о своей дружбе, стукнуть пару раз кулаком в героическую же грудь, и, с чувством выполненного долга, разойтись по домам. Чуть в стороне от компании самых близких, стояла маленькая сухонькая старушка с простеньким букетиком в руках. Старушка не стесняясь всхлипывала, некрасиво шмыгала носом над ее головой не было раскрытого зонта, но она единственная искренно скорбела о своем ушедшем ученике. Она давно уже перестала ждать, что кто-то из ребят, которых она вывела в жизнь навестит свою учительницу в тесной выстуженной квартирке. Оно и понятно, у них свои заботы, дела, когда им? Но провожать навсегда своих ребятишек... им же жить да жить! Дай-то Бог, она уйдет раньше оставшихся!

КОНЕЦ


Рецензии