След на земле Кн. 2, ч. 4, гл. 63. Цитадель Цибенг

Глава 63. Цитадель Цибенген
(сокращенная версия романа)

1
       План захвата крепости Цибинген был одобрен полковником Пугачевым без первой части, то есть без парламентеров с белым флагом. Немцы не в том состоянии духа, чтобы сдаваться на своей земле. Тем более они наверняка знали расклад сил с обеих сторон. А вот, военная хитрость с колонной отставших танков и самоходок выглядела перспективной. Пугачев пришел в восторг от этого плана, но не выказывал радости, а задавал множество вопросов, вникая в детали. Такой план требовал именно детальной доработки, где каждая мелочь должна была способствовать успеху, а не стать камнем преткновения. Про  себя полковник решил, что в случае успеха представит автора этого проекта к званию Героя Советского Союза. Нужно было только реализовать его с наименьшими потерями в личном составе.
       С рассветом батальоны и спецподразделения отправились под стены крепости. Там они должны были ждать сигнала из города, после того, как мнимая немецкая колонна отставших танков и самоходок проникнет туда и начнет действовать. После первого выстрела танка полк с криками «Ура» и автоматной стрельбой начнет штурм. На месте стоянки остались только отобранные трактористы, которых замполит Пузанов обучал вождению немецких танков и самоходок, а также бойцы, отобранные для десанта под руководством комсорга Никишина. К этому времени из дивизии были подвезены бочки с горючим для техники и снаряды, подходящие по калибру для пушек этих машин.
       И бывшие трактористы, и будущие десантники репетировали вступление в город и свои действие внутри его, благо была передана из штаба дивизии и карта с планом города. Правда, немецкая, но командир разведчиков, старший лейтенант Куприн, который тоже был участником десанта, прекрасно знал немецкий язык и легко расшифровывал все немецкие обозначения на ней. На репетиции получалось неплохо. Отрабатывали разные варианты. Главное, определили направления, куда двигаться, чтобы выйти к ратуше, административному центру города, где мог находиться штаб его обороны.
       К трем часам дня все были готовы выдвигаться. Моторы танков и самоходок работали на холостом ходу, десантники тоже заняли свои места, на всякий случай укрывшись немецкими плащ-палатками.
       - Ну, с Богом, - говорит замполит Пузанов и дает отмашку головному танку, которым командует старший лейтенант Куприн.
       Двигатели взревели, и танк рывком бросается вперед. За ним еще один, а следом и две самоходки с десантом. Но форсировать скорости нельзя, у стен Цибингена нужно быть с наступлением темноты, чтобы дозорные оборонительных постов могли различить контуры своей техники, но не могли заметить каких-то других признаков обмана.
       К пяти часам, когда сумерки стали сгущаться и в городе зажглись первые огни, колонна сделала небольшую остановку. Еще раз уточнили детали плана проникновения и дальнейших действий, хотя главная роль отводилась разведчику Куприну. Сможет убедить немцев, что они свои, значит, дело выгорит, а нет…. А «нет» быть не должно.
      
2
       С наступлением темноты, не сплошного мрака, а той границы сумерек, когда все кажется наполовину серым, наполовину черным, колонна десанта приблизилась к первому посту. Танки и самоходки, ревя двигателями, остановились, и «на сцену» вылез Куприн в шлеме немецкого танкиста. Отборным немецким матом он ответил на вопрос о пароле, изображая злость на своих командиров бросивших его со товарищами погибать после боя с русскими. Откуда ему знать пароль, если головная машина командира погибла, и им пришлось пробиваться окольными путями, собирая по крохам остатки своего полка. Горючее на исходе, вторые сутки сами без еды. Нервы на пределе и если вы, сейчас же не пропустите нас в город, мы бросим машины прямо здесь и уйдем в штаб пешком.
       План сработал. Видимо, не одни они вливались в город, как понесшие потери остатки боевых частей. И видимо не один такой офицер, как Куприн, выливал ушат брани на свое командование. Номер полка, который назвал Куприн, был действительным, ибо были обнаружены документы погибших гитлеровцев. После доклада по телефону, колонну «беглецов» пропустили в Цибинген, как троянского коня. После головного танка, проверять остальные машины не было смысла. Прибавив газу, машины двинулись в крепость.
       Однако перед городом был еще один пост, где Куприну пришлось повторить свой «выход», но в более короткой форме. Патруль просил его назваться. Видимо, одного номера части им было не достаточно. Куприн назвался фамилией действительно погибшего немецкого офицера и даже передал начальнику поста «свою» офицерскую книжку. И здесь ограничились только этим. Теперь перед десантом путь в город оказался открыт, хотя, если бы случилось, что на втором посту, у самых ворот в город, что-то пошло не так, десантники были готовы начать бой уже отсюда.
       Уже через пять минут десантники были на центральной улице Цибингена. Она была запружена машинами, бронетехникой, подводами, орудиями и людьми. В темноте, при свете фар, все это казалось каким-то гигантским муравейником, где все сновали вдоль и поперек. Танки и самоходки с трудом протискивались по улице к центральной площади, где находилась префектура, а значит, и штаб обороны. Пора было начинать основное представление, которого ждали под стенами города батальоны 774 стрелкового полка.
       Как и было задумано, головной и, следующий за ним, другой танк развернулись и  с обоих орудий выстрелили по префектуре. Этим они подали сигнал подразделениям полка, а заодно и нанесли смертоносные удары по штабу, нарушая координацию управления защитой города. Здание загорелось, из него стали выскакивать в панике люди, которые попадали под огонь пулеметов. Подразделение охраны штаба сделало попытку отстреливаться, но было подавлено еще двумя выстрелами из танковых орудий. Самоходки тоже не отставали. Они развернулись и ринулись в соседние улицы, давя и сокрушая все преграды, ведя огонь из орудий и пулеметов. А на город накатывалось многоголосое «Ура», которое действовало на немцев как психическое оружие. Это «Ура» подавляло волю к сопротивлению, тем более, что подкреплялось оно выстрелами оружия всех видов.
       Гром выстрелов, грохот взрывов, треск стрелкового оружия, ржание коней и вопли людей с призывами о помощи, нарастающее, нескончаемое «Ур-р-а-а» наполнили укутанный вечерним мраком город, вызвав хаос и панику его защитников. Егор обратил вним-ние, куда хлынул поток военных и гражданских лиц, спасающихся от охватившего их ужаса. Направление было в сторону Одера. Там переправа на противоположенный берег, туда нужно и им. Но пока ещё город не взят. Несмотря на охватившую защитников города панику, некоторые очаги сопротивления ещё действовали, и их следовало подавить. В этом и состояла работа десанта.
       Распределившись по улицам, танки и самоходки пробивали бреши для атакующих крепость батальонов, до тех пор, пока не кончилось горючее и боезапас. Дальше они действовали привычно, как пехотинцы, на «своих двоих» используя автоматы и гранаты. В какое-то мгновение показалось, что крепость перестала защищаться, что город опустел и затих. Но не может же такого случится, чтобы тысячи его защитников вместе с мирным населением за какой-то час боя сбежали за Одер? Вероятно, притаились отдельные группы защитников, разбираясь в обстановке и подавляя в своих рядах паническое настроение. Значит, их нужно выявить, чтобы потом они не ударили в спину. Ведь знали расклад сил и, вполне, рассчитывали вернуть себе преимущество.
       Теперь Егор со своим десантом чистил город от таких групп и одиночек. Он снова устремился к расстрелянному штабу. Туда могли стекаться остатки сил, восстанавливая управление и связь. Одна из групп засела, как раз, в соседнем здании кинотеатра. Правда, долго они не сопротивлялись и быстро, побросав оружие, стали выходить с поднятыми руками. Но, кто знает, как бы они себя повели, если бы до них дошло, какими силами русские их одолели?
На соседней улице с центральной площадью тоже в одном из подвалов мигнул свет. Кто там может быть? Необходимо проверить. Егор со своей группой направляется туда. В окнах темнота, двери наглухо закрыты. Пришлось стучать прикладами автоматов, чтобы их открыли. Наконец снова вспыхнул свет, но теперь уже не гас. Дверь тоже открыли. К удивлению вошедших бойцов, внутри полуподвального помещения они обнаружили группу женщин с бидончиками в руках, выстроившихся в очередь к прилавку. 
       - Здорово бабоньки, - вырвалось у Егора. – Да вы нас не бойтесь. Мы с женщинами не воюем. Он улыбнулся и это, видимо, подействовало на них успокаивающе. Они оживились и меньше стали прижиматься к стене. Их лица стали менее угрюмыми. «Неужто, поняли меня? - мелькнула мысль. – Но, как же мне с ними дальше разговаривать? Может, все-таки, кто-то из них знает наш язык?
       Егор повернул голову в сторону прилавка и, наконец, заметил плюгавого старика, стоявшего с ковшиком для разлива молока. Он тоже заметил обращенное к нему внимание и на ломаном русском языке стал выводить свою нестройную речь. Оказалось, он стал предлагать гостям по кружке молока.
       - Какое «млеко», дед? – засмеялся рядовой Сметанин. – Ты бы лучше шнапсу предложил. Хотя, на работе мы не пьем. Пьяные, мы шибко злые и глупые делаемся.
       Старик с трудом улавливал сказанное, пытаясь переварить забытые слова в своей старческой голове.
       - Нихт шнапс, только млеко.
       - А скажи дед, вооруженные солдаты у тебя прячутся? – спросил его Никишин.
       Старик пару секунд поколебался, но потом решительно стал это отрицать.
       - Смотри, дед, если найдем, будешь наказан, - Егору показалось, что старик врет, и потряс перед ним автоматом. – Ферштейн?
       - Я-я, их бин ферштейн. – старик закивал головой. – Нихт солдатен.
       - Ладно, поверю на слово, но если обманул…, - Егор и бойцы направились к выходу. Времени было в обрез, чтобы тратить его на разговоры, а при немках ему не хотелось показывать свою строгость.
       Но Сметанин, вдруг резко остановился, обвел очередь немок со строгим видом, и, ощерившись широкой улыбкой, заявил:
       - Эх, сколько баб зазря пропадает, их бы сейчас всех вы…ть, а нам бежать надо. Надоело воевать, нужно девушек е...ть, - пропел он последнюю фразу, что заставило всех немок заулыбаться легко и бесстрашно.
       Выйдя из этого здания, они направились в соседнее. Стоявшему у дверей на охране десантнику показалось, что и там на втором этаже вспыхивал и гас свет. Было похоже, что кому-то сигналят. Группа Егора побежала к этому дому. В нем находилась почта. У её дверей Егор встретился с группой старшего лейтенанта Куприна, они тоже заметили вспышки света. Часть людей оставили у дома, а вчетвером зашли в здание, готовые в любой момент открыть огонь. Они медленно поднялись на второй этаж и у самой лестницы встретили ещё одного сухопарого старика, который будто вышел специально встречать их. В его руке была керосиновая лампа.
       - Чем обязан? – без тени страха спросил он по-немецки.
       - Объясни ему, Куприн, - попросил Егор. Старик ему сразу не понравился. Через чур горд и высокомерен в таких условиях.
       Куприн задал тот же вопрос о наличии вооруженных солдат.
       - Солдатен нах хаузе найн, - сухо ответил почтмейстер.
       На этот раз Егору не хотелось верить в искренность сказанных слов.
       - Мы проверим, и если ты нам соврал, то будешь расстрелян, - сказал немцу Куприн.
       Старик в мгновение побледнел, осунулся и сгорбился. Куда девались его стать, надменность и высокомерие. Уже по этому виду можно было понять, что в доме прячется вооруженный противник.
       - Обыскиваем дом, ребята, - командует Егор и устремляется в глубину зала за спиной почтмейстера. Куприн зажигает лампу, которую забрал у старика и поднимает над головой, освещая помещение. Все напряжены и готовы стрелять.
Почтмейстер схватил Куприна за руку и умоляющим тоном залепетал на своем языке. Он признался, что в соседней комнате прячется его зять. «Но он уже не солдат Вермахта, он дезертир, бросивший свое оружие. Он не пошел со своей частью за Одер. Он не захотел стать защитником Берлина. Он надеется на вашу милость, глупец». В голосе старика было и отчаяние, и презрение к своему родственнику.
       - А ты, старый хрен, не надеешься на нашу милость? – рявкнул на него Куприн.
       - Я не надеюсь. Мы с вами враги. Но я свое прожил и могу умирать, - неожиданно сказал он по-русски, коверкая слова.
       - Рядовой Кобзев, расстреляйте старика, - распорядился Егор.
Почтмейстер снова растерялся и побледнел еще больше. Он смотрел на Егора не моргающими удивленными глазами.
       - За что, гер оберлейтенант? – спросил он.
       - Тебе лучше знать за что. Судя по тому, что ты знаешь наш язык, тебе приходилось бывать в нашей стране. Признайся, скольких наших людей ты убил. Скажешь правду, может быть, оставлю тебе жизнь, - потребовал со злостью Егор.
       - Я никогда не был в вашей стране. Мой бабушка был русской и учил меня знать язык предков. Я фсю жизнь работал на почта и не брал в руки оружия. У меня не был в подчинении русский работник, и я не мог их наказывайт. Я просто не любит ваш политик и желание сделать всех коммунист, - заявил старик.
       - Сейчас вы все заявляете, что чистые перед нашим народом, - со злостью сказал рядовой Кобзев. – А кто убил мою семью, моих близких, убивал наш народ, жег города и села? Вы их за нашу политику пришли в Россию убивать? Наша политика, это наше дело. И не хрен нам указывать, как нам жить.
       Из соседней комнаты Сметанин вывел с поднятыми руками уже немолодого мужика, лет под пятьдесят.
       - Гитлер капут. Русс гуд. Сибирь гуд, - бубнил он, пряча взгляд в пол.
       - Это верно. Гитлеру вашему скоро капут, - сказал, глядя на него Куприн. – Через несколько деньков и Гитлеру и всем вашим генералам будет капут. А Гитлера повесим на самом высоком дереве, чтобы издалека всем было видно, что этому людоеду пришел капут.
       - Ладно, пусть опустит руки, - сказал Егор Сметанину. – Пусть выкладывает: кто  он, откуда, какой части и все прочие секреты, если хочет жить.
       Курт Филлингейн, как звали пленного, оказался бывшим офицером, призванным из запаса для обороны в дивизию Куна, с которым воевал под Сталинградом, где у хутора Пятиизбянка был ранен в живот, а потом комиссован по здоровью. Здесь в Цибингене он был заместителем командира батальона. Их батальон был сформирован в основном из отступавших из Польши подразделений. В конце он добавил, что сожалеет о своем участии в этой войне и готов отсидеть в Сибири положенное ему наказание.
       Егор, услышав, что немец воевал под Сталинградом и у хутора Пятиизбянка, от которого почти ничего не осталось, был ранен в живот, внимательно всмотрелся в лицо Курта. Может, он видел этого Филлингейна в прицел своего пулемета, и именно его пуля отправила фашиста обратно в Германию. Но, конечно, припомнить этого лица не мог. Там в прицеле лиц не было, только безликие очертания. Он улыбнулся своим воспоминаниям, своему первому боевому крещению, своему везению остаться в живых, хотя и был контужен после взрыва. Вспомнил, как переплывал Дон, как с лейтенантом Кутовым возвращался обратно в хутор и добивал остановившихся в нем фашистов.
Филлингейн тоже заулыбался, чтобы угодить этому русскому офицеру.
       - Знаешь что, Курт, ты в Сибирь сидеть, не поедешь. Ты поедешь в Сталинград восстанавливать разрушенный город, строить заново хутор Пятиизбянку и другие сожженные вами города и села. Жаль только, что не сможешь вернуть жизни убитым тобой старикам, женщинам и детям. Сколько мирных жителей ты отправил на тот свет, скольких наших девушек и женщин изнасиловал?
       - Нет, - твердо ответил Курт, после перевода Куприна слов Егора. – Нам передовым частям некогда было этим заниматься. Мы воевали, преодолевая сопротивление боевых частей вашей армии. Мы сами были в аду, но шли вперед, как требовал приказ. Убийства, насилия и грабежи совершали те, кто шел следом за нами, устанавливая новую власть на захваченных территориях. Это эсэсовцы вызывали своими действиями ненависть к нашей армии и всему немецкому народу. Безобразничали они, а всем немцам придется отвечать за них.
       Егор поверил немцу. Возможно, все так и было, хотя и передовые части, входящие в села и города, почти стирали их с лица земли, уничтожая все живое. Мирному населению выжить при артобстрелах удавалось с трудом.
       - Ладно, Курт. Расстреливать тебя сейчас мы не будем. И арестовывать тоже. Некогда нам с тобой возиться. Но ты должен дать слово, что не возьмешь больше в руки оружия и явишься добровольно в комендатуру, как только она будет образована.
       Дезертир улыбался и кивал головой при каждом переводимом ему слове Куприна.
       - Мы давно проиграли эту войну, - сказал он. – Это ясно каждому рядовому немцу. Не понимаю, на что надеются гитлеровские генералы. Пора признать свое поражение.
       Неожиданно помещение наполнилось дребезжащим звуком звонящего телефона. Куприн опередил почтмейстера и снял трубку. Звонок оказался из Берлина и на том конце просили подтвердить: правда ли русские подошли к городу?
       - Вранье, - ответил по-немецки Куприн. – Русские уже в городе.
       - Не шутите, Ганс. Такими вещами не шутят, - упрекнул абонент.
       - Да какие уж шутки? С вами говорит не Ганс, а офицер Советской армии Куприн. Скоро я приду к вам, и посмотрим, как вы умеете смеяться.
       В трубке послышались гудки. Звонивший бросил трубку.
       - Ну, что, гвардейцы…, пойдем что ли? – сказал Егор. Он назвал своих товарищей гвардейцами нечаянно, но решил, что они достойны этого звания.
       - Подождите, командир. Можно я попробую поговорить с домом, - спросил рядовой Сметанин.
       - А где твой дом?
       - В Москве.
       - Хм. Ну, давай попробуй, - согласился Егор. Ему самому было интересно получится ли такой разговор.
       - Эй, ты, старый хрен, соедини-ка парня с Москвой, - распорядился Куприн.
       Старик замотал головой, объясняя, что такое соединение невозможно.
       - С Москва можно гофорит из Берлин.
       - Врет ведь, сука. Наверняка можно и отсюда позвонить, - возмутился Сметанин.
       - А ну-ка, соедини меня с Берлином, - потребовал Куприн. – С Гитлером соедини.
       - Но это не возможно, - затрясся старик. – С фюрером любого не соединят.
       Егор тоже выразил сомнение, что Гитлер сидит у телефона и хватает трубку при каждом звонке. Наверняка для этого есть адъютанты, к которым приходят только известные звонки от командующих и прочей политической верхушки.
       - Ну, пусть соединит с бургомистром Берлина, что ли, - развел руками Куприн, - с этим-то не сложно, надеюсь?
       Старик принялся манипулировать рычажками и кнопками большой машины. Воткнув вилку в гнездо коммутатора, и нажав одну из десятка клавишу, протянул трубку Куприну.
       - Алло, это бургомистр? Ах, его нет? А где он? Почему не знаете? Ну, так позвони ему домой. Его и дома нет? У фрау, что ли? Тогда соедини меня с его заместителем. С каким? С первым, конечно. Как, и его нет? А этот куда улизнул поц порхатый. Тоже не знаешь? А, что ты знаешь? На хрена ты там сидишь, дятел, если не знаешь, где твое начальство? Сам-то ты кто? Помощник бургомистра? Что ему передать, когда он появится? Передай, что звонил оберлейтенант Куприн из Советской армии, которая взяла ваш задрипаный Цибинген и скоро будет у вас. Чтобы к нашему прибытию был готов банкет с девочками и песнями. И чтобы на этом банкете были в сборе все главные фашисты. Я с ними разбираться буду.
       Куприн где-то умудрился остограмиться. За ним водился такой грешок. Но головы он не терял, а вот пошутить становился горазд. Все смеялись, слушая его разговор с Берлином.
       - Чего ты опять не понял, дятел? Не Курт я, а Куприн, офицер Советской армии. Теперь всосал? Кого расстрелять? Меня? Ну, крендец тебе помощник бургомистра. Я к себе такого обращения не потерплю. Я тебя за оскорбление моей личности говно жрать заставлю. Приду в Берлин, и ничем не буду заниматься, только твоими поисками. Из под земли достану и туда же засуну. Не вздумай застрелиться, сволочь…. Вот, гад, трубку бросил, - огорчился полковой разведчик.
       Все снова дружно смеялись, кроме почтмейстера.
       - А, что, братцы, я на полном серьезе заявляю, что когда войдем в Берлин, все силы брошу, чтобы разыскать этого гуся. Разыщу, приведу на площадь, заставлю снять штаны и встать раком. А потом такого пенделя дам, чтобы надолго запомнил, как почтительно нужно разговаривать с русскими людьми.
       В комнату поднялся посыльный. Передал приказание прибыть в штаб к командиру полка.
       А что случилось? – разом спросили Егор и Куприн.
       - Не знаю, но полковник требует форсировать Одер и занять плацдарм на том берегу. Похоже, вас снова хотят замполитом во второй батальон назначить. Там старший лейтенант Пузанов подорвался на мине, и комбат просил прислать ему вас.
       - Ну, вот, а говоришь, не знаешь. Всё, гвардейцы, продолжаем движение вперед, - скомандовал Егор.
       - А когда отдыхать будем, - спросил Кобзев.
       - Так мы уже два часа отдыхаем, шастая по городу. Баклуши бьем, а люди сражаются, между прочим. А капитально отдыхать будем, когда Берлин возьмем и войну закончим. Недолго уже осталось.

(полную версию романа можно прочитать в книге)