На встречной полосе

Это  случилось  давно,  когда  нынешние  добрые  люди  были  еще  комсомольскими  работниками.

Было  за  половину  апреля.  Речки  уже  сплавили  свои  ледяные  полушубки,
вечерами  пахло  оттаявшей  землей  и  ночным  холодком.  Некто  N  /впрочем,
имя  его  Гектор/  возвращался  последней  электричкой  в  город.  Над  пустым
перроном  повисла  жидкая  гирлянда  тусклых  светильников,  словно  ночь,  низко
склонив  черную  голову,  коснулась  глазами  земли.

Он  редко  путешествовал  без  своего  всё  повидавшего  авто  /это  был  М-401/.
Авто ему  продал  профессор-технарь,  вместе  с  гаражом.  А  познакомились  они
у  пункта  приема  макулатуры  и  тогда  же  ею  обменялись:  Гектор  отдал  профессору  две  больших  увязки  "Правды"  в  обмен  на  сочинения  Ленина,  еще
под  редакцией  Бухарина  и  Молотова,  тридцатый  год.  Все,  кто  бывал  у  Гектора,  любовались  ими  и  даже  листали,  особенно  словарь  имён.  А  хозяин,
досыта  наевшись  комсорговской  работы,  читал  теперь  только  "За  рулем",
стараясь  быть  наконец-то  самим  собой:  оппозиционером,  кем  мы  и  являемся
все  от  рождения.

Итак,  ввиду  распутицы  и  бездорожья  Гектор  уже  едет  в  электричке,  испытывая  даже  некоторую  приятность  от  полного  безделья.  Последняя,  весьма
поздняя  электричка.  Пассажиров  почти  нет,  кто  есть  -  спят.  В  вагоне  прохладно,  тихо,  сонно.

Гектор  не  без  любопытства  изучил  внешность  попутчиков  и  решил  погрузиться  в  какие-нибудь  размышления  о  весне,  однако  что-то  мешало
заняться  и  этим  бездельем.  Он  поймал  себя,  что  думает  не  об  этом:
вот  бывает,  что  на  тебя  специально  не  смотрят,  и  это  заметно.  Одна  попутчица  в  этом  полупустом  вагоне  как-то  "специально"  посмотрела  Гектору  в  глаза,  подошла  и  села  напротив:

-  Страшно.  Почти  никого  нету...
Гектор  кивнул,  разделив  эту  озабоченность.
-  Может,  нам  лучше  в  следующий  вагон  пройти?  -  продолжила  попутчица.
В  другом  вагоне  оказалось  совсем  пусто.
-  Не  бойтесь,  никто  к  нам  не  привяжется,  -  уверил  Гектор,  когда  они  опустились  друг  против  друга  на  холодные  вагонные  лавки.  -  Снова  будем
греть...

"А  она  явно  еще  комсомольского  возраста",  -  подумал  Гектор,  когда  они
некоторое  время  разглядывали  один  другого.  И  тут  он  вспомнил  один  случай,  который  до  сих  пол  больно  ли,  сладко  ли  пощемливал  сердце.
Ее  звали  Руфина  /говорили,  что  ее  настоящее  имя  -  Руфь/.  Она  была  комсоргом,  а  молодой  коммунист  Гектор  -  ее  заместителем  "от  парткома".    Руфина  пришла  в  цех  к  Гектору,  в  его  келью-каморку,  с  каким-то  вопросом.  Гектор  знал,  что  ее  руки  настойчиво  добивается  один  парень    на  заводе,  и  Руфина  согласилась,  да  и  возраст...  Еще  Гектор  знал,
что  Руфина  давно  и  крепко  приковала  к  себе  взгляд  Гектора,  и  сама
отвечала  странным,  волнующим  взглядом,  быть  может,  прощальным.  И  вот 
она  пришла  к  Гектору.  Говорят  о  каких-то  комсомольских  пустяках,  смотрят  друг  на  друга,  и  так  им  тепло,  так  невыносимо!..  Так  прошло  полчаса.
Быть  вместе  больше  не  было  сил.  Они  встали.  Гектор  хотел  спросить  разрешения  поцеловать  Руфь-Руфину,  так,  по  искренней  комсомольской  дружбе,  но  она  опередила:

-  Поцелуй  меня,  Гектор!

Уж  как  они  поцеловались  -  не  в  этом  дело.  Перед  глазами  всё  плыло.
Вот  закрылась  за  ней  дверь.  На  его  щеке  осталась  ее  прощальная  слеза.
Потом,  через  полгода,  Гектор  уволился,  а  еще  месяца  через  два  пришел
получить  в  заводской  кассе  какие-то  деньги  за  его  рацпредложение.
Руфина  была  уже  замужем.  С  коробкой  конфет  он  заявился  в  отдел  главного  технолога,  подошел  к  кульману  Руфины,  присел  рядом  на  табурет.
Все  молчали.  Лицо  Руфи  порозовело,  засияло,  посыпались  карандаши.

-  Будь  счастлива!

Руфина  несколько  вопросительно  ответила  взглядом,  заметно  охладела.

-  Прощай,  Гектор!..

Зачем  же  в  тот  раз  без  особого  повода  приходила  к  нему  Руфина?
Могло  ли  там  что-нибудь  случиться  "такое"?  Уже  после  он  решил,  что
могло  -  и  такое,  и  еще  какое!  Но  поезд  постоял,  постоял  и  ушел.
Комсорг  приходила  к  комсомольскому  активисту,  вот  и  всё... Гектор тогда ещё не знал, что шаг к женщине нужно делать только в тот день, когда она пришла, или посмотрела по-особенному, или... Уже завтра может быть поздно, может быть холод; такая у них... физиология.

Он  вернулся  от  воспоминаний  в  свое  "купе":  девушка  смотрит  на  него.
Может,  она  что-нибудь  говорила  перед  этим?

-  Задумался,  -  на  всякий  случай  оправдался  Гектор.  -  Вот  так  за  рулем  бывает:  задумаешься,  а  машину  ведешь  верно,  потому  что  это  ведь  не  спишь...  Видимо,  глаза  ваши  меня  загипнотизировали.

Спутница  Гектора  была  молода,  выглядела  в  этот  поздний  час  свежо,  была,
одним  словом,  привлекательна.  При  заметной  притягательной  хрупкости    фигуры,  девушка  обладала  некоей  чрезмерной  внутренней  силой,  которую  выдавал  голос.

-  Завтра  на  работу,  -  вздохнула  она  тем  не  менее  очень  просто.
Девушка  рассказала,  что  работает  контролером  качества  на  таком-то  заводе.

-  Тяжелая  работа?  То  есть  физически  или  в  смысле  сложности.
-  Не  знаю...  У  меня  еще  большая  общественная  работа.  Я  секретарь
комитета  комсомола  завода.
-  Вау!  Секретарь!  Комитета!  Комсомола!  Завода!  Б-большая  должность.
Мечтаете  пойти  по  общественной  линии?

Собеседница  стала  еще  привлекательней,  так  как  ответила  очень,  очень
презентабельно:
-  Кто-то  же  должен  пойти!
-  Но,  может  быть,  вам  лучше  не  это?  -  осторожно  возразил  Гектор.
-  А  что?  -  тут  же  спросила  девушка,  задетая  этим  возражением  за  "живое".
-  Почему  вы  нацелились  на  это?  -  продолжал  дотошный  Гектор.
-  Ну,  видимо,  способности  есть,  -  не  думала  сдаваться  собеседница.
-  М-да...  -  протянул  Гектор,  взяв  паузу  на  раздумье.  -  Тут  дело  не
столько  в  способностях,  сколько  в  кредо.  Да,  в  кредо.  Какое  оно  у  вас?
Девушка  откинулась  на  спинку  лавки,  с  удовольствием  вытянула  ноги  под
Гектора:
-  Активизировать  жизнь  и  деятельность  людей,  бороться  с  недостатками,
распространять  хорошие  идеи.

Гектор  принял  ответ,  хотя  и  звучал  он  в  вагоне  странно:  тут  не  трибуна  и  не  стол  под  красным  сукном.  Девушка,  похоже,  даже  еще  не  замужем,  и  городить  такое  на  полном  серьезе...

-  У  вас  дома  есть  цветок  на  окне?  -  спросил  он
-  Я  живу  пока  в  бараке,  и  у  меня  всего  одно  окно,  -  ответила  спутница  с  некоторым  вызовом,  то  есть  без  стеснения.
-  Вам  хочется,  чтобы  цветок  рос,  рос,  а  потом  зацвел?  Что  вы  для  этого  сделаете?  Будете  нещадно  тащить  за  стебель  вверх  или  же  приведете
в  порядок  землю  в  горшке,  польете,  дадите  доступ  свету?
-  Второе!  -  поспешила  она  с  ответом,  ожидая  продолжения.
-  А  почему  же  с  людьми  -  первое?..

Сравнение  прозвучало  красноречиво,  но  жизнь  сложнее.  И  девушка  не  стала  отвечать,  потому  что  людей  надо  и  "таскать  за  уши",  и  тащить  за  них  же.  Она  спросила:
-  Можно  подумать,  что  вы  съели  собаку  на  этом  деле?
-  Да,  съел,  -  однозначно  ответил  Гектор.  -  К  сожалению...
При  чем  тут  сожаление,  понятно  не  было  обоим.  Девушка  спросила:
-  Разочаровались?  Ясно.  Но  это  беда  ваша,  а  не  чья-то.

Спор  разгорался.  В  Гекторе  поднялось  прежнее,  комсомольское:
-  Не  скажите!  Я  свою  беду  миновал,  вовремя.  А  вот  вы  -  в  беде.
И  пока  еще  не  известно,  как  вы  с  ней  расстанетесь.  И  расстанетесь  ли?
-  Я  -  в  беде?!  Работа  с  людьми  -  вот  уж  беда!  В  чем  же  она?

Дверь  вагона  шелестнула,  вошла  женщина  средних  лет,  остававшаяся,  может,
одна  в  последнем  вагоне.  Увидев  Гектора  с  девушкой,  улыбнулась  и  села
неподалеку.  До  города  было  уже  близко,  но  электричка  сбилась  с  графика  и  еле  тащилась.  Вошедшей  женщине,  может,  попадались  в  вагонах  подозрительные  люди,  но  она  не  хотела  с  ними  "работать"  и  пришла  сюда.
Никто  не  нападал  и,  наверно,  уж  не  нападет.

-  Знаете  вы  своих  комсомольцев?  -  спросил  Гектор.
-  Естественно.  -  подтвердила  собеседница.  -  Документы,  учет  в  порядке...
Семьдесят  восемь  выполняют  план,  тринадцать  спортсмены.
-  Да  разве  это  знание?  -  почти  перебил  Гектор.  -  А  если  бы  предстояла  подпольная  работа  -  кому  бы  вы  раскрыли  тайные  планы?
-  ?
-  Вот  видите!  А  говорите,  знаете,  -  и  Гектора  "понесло"  чисто  по
комсомольски.  -  Ну,  хорошо.  А  если  бы  завтра  у  вас  предстоял  переворот?  Нашли  бы  вы  единомышленников,  кандидатов  на  замену  начальников?

В  ответ  было  опять  молчание,  но  уже  откровенно  подозрительное.
-  Так  вот,  -  продолжил  бывший  комитетчик,  -  без  этого  у  вас  не  организация,  а  список.  С  потолка.  Для  цифры.
Но  попутчице  палец  в  рот  не  клади!  В  ее  молчании  зрел  и  созрел  ответ:
-  Вот,  "Разгром"...

Девушка  рассказала  школьную  версию  книжки:  что  разгром  -  это  на  самом  деле  вызревающая  победа,  и  про  рождение  при  этом  нового  сознания,  новых  качеств  новых  людей.

-  Отлично.  С  точки  зрения  урока  литературы.  Но  эти  люди  бились  не  за  социализм!
За  что  бились  люди  в  "Разгроме",  Гектор  объяснить  не  успел,  так  как  приехали.  Они  шли  по  пустому  перрону,  и  Гектор  пространно  резюмировал:
-  Всё  -  корысть!  Грязная...  и  благородная!  Той  и  другой  можно  увлечься  до  самозабвения.  Самозабвенного  человека  можно  уважать...  Как  друга  или  как  противника...
Гектор  замолчал,  и  это  было  закрытием  темы.  Под  молчаливое  согласие.

Они  вышли  на  вокзальную  площадь.  Было  за  полночь.  Только  что  ушел  трамвай.  А,  собственно  говоря,  кому  куда?
-  Ни  души,  -  констатировала  девушка.  -  А  мне  до  Второго  рынка.
-  А  мне...  Нет,  тут  нам  трамвая  не  дождаться.  Лучше  пройти  до  стадиона.  Пойдемте,  я  провожу  вас.
-  Вам  тоже  на  мой  трамвай?  -  спросила  она,  когда  пошли.
-  Я  провожу  вас  до  вашего  барака.  Иначе  человечество  меня  не  простит.
-  Благородная  корысть?
-  Да,  оно  самое,  самозабвение...

Со  стороны  спутницы  не  было  притворного  несогласия,  как  и  выраженного  согласия.  Они  просто  пристально  посмотрели  друг  на  друга,  словно  продолжили  недавний  диспут.  С  трамваем  им  повезло.

Она  жила  на  первом  этаже.  Окно  выходило  в  сторону  высокого  забора  рынка,  и  на  окне  действительно  не  было  комнатных  цветов.  Там  лежали  книжки,  газеты,  журналы  и  стопка  исписанной  бумаги.  Девушка  /а  ее  звали
Анжела,  и  этим  она  гордилась/  взяла  листки  и  стала  их  перебирать:

-  Это  мой  доклад  на  завтра...

Гектор  не  откликнулся.  Сидя  на  потертом,  почти  Ленинском,  кресле,  он  не  без  интереса  озирал  жилище  секретаря:  слева  от  окна  была  Анжелина  кровать,  справа  -  трюмо,  против  кровати,  ближе  к  двери,  кресло  с  Гектором;  под  окном  помалкивали  два  стула,  стола  не  было  -  может,  потому  и  для  того,  чтобы  не  мешал  ходить  от  двери  до  окна  и  обратно,  как  Маркс.  У  двери  по  одну  сторону  закуток  с  кухонной  утварью,  по  другую  -  вешалка  под  занавеской... 

Когда-то  он  тоже  должен  был  делать  большой  доклад  в  заводском  клубе  в  честь  Волжской  военной  флотилии,  в  ее  составе  юнгой  воевал  один  из  начальников  завода.  Накануне  репетировали.  Руфь  с  девчонками  из  зала  слушали  Гектора,  говорящего  с  трибуны.  Гектору  должна  была  позвонить  жена  прямо  в  клуб  и  позвонила:  им  нужно  вечером  навестить  тетку.  Все  вышли  за  проходную  увидеть  жену  Гектора.  Потом  ее  провели  в  клуб,  продолжили,  и  жена  тоже  стала  слушать  доклад  Гектора.  Все  ревниво  переглядывались.  Особенно  колкие  взгляды  на  жену  Гектора  посылала  Руфь,  потому  что  обе  были  явно  красивее  других...  Гектор  в  этот  вечер  пламенно  любил  их  всех,  всех  этих  девчонок.  Было  лето,  всем  чуть  за  двадцать,  активистки  в  легких  платьях,  на  Гекторе  белая  рубашка,  жена  была  слегка  беременна  вторым.

-  А  я  жену  из  комсомола  выгнал.  Выгнал,  когда  ей  было  всего-то  двадцать  три,  -  ни  с  чего  брякнул  Гектор.  -  Пришли  из  райкома,
потеряли,  а  она  выходит  с  ребенком.  Дома  всё  пропахло  порошком  да  мылом,  чисто,  тепло,  а  тут  райком...
-  Э...  самоустранилась?  -  спросила  Анжела,  сев  наконец-то  на  кровать.
-  Я  в  партию  еще  в  армии  вступил,  в  кандидаты.  В  общем,  я  уже  старый  коммунист.  Ну,  вот...  А  жена,  значит,  комсомолка.  Вечером  как-то  говорю,  мол,  как  же  ты,  комсомолка,  ложишься  с  мужчиной,  со  старым  коммунистом,  в  постель?!  Где  твой  моральный  облик?  А  она  мне  известно
что,  мол,  если  партия  приказывает,  то  как  же  комсомолка  ослушается?
А  я  ведь  тоже  доклады  разные  делал:  про  недостатки,  про  идеи...       
В  общем,  в  тот  раз  заставил  я  райкомовца  взять  от  моей  жены  заявление
о  выходе,  "выгнал"!  И  семейная  жизнь,  как  говорится,  вошла  в  нормальное  русло,  как  в  докладе...

Познакомившись  с  такими  деталями  "данного  персонального  дела",  секретарь  Анжела  не  знала,  как  продолжить  разговор  и  продолжать  ли.  Зачем  он  так
откровенничает?  А  может,  выдумывает?  Тогда  тоже,  зачем7  Она  с  дороги  даже  еще  не  переоделась,  а  Гектор  сел  и  сидит,  как  Ленин.  Анжела
поправила  пиджак  на  красивых  прямых  плечах,  так  что  комсомольский  значок  маленьким  Лениным  повернулся  к  лампочке,  к  его  же  лампочке.  Она  чуть  было  не  прилегла  на  кровати  по  привычке,  но  вовремя  одумалась. А  Гектор
всё  смотрит  на  нее  с  неустанным,  непонятным  любопытством.  Впрочем,  что
тут  непонятного?  Мужчины  всегда  смотрят  на  молодых  женщин.  Он  поднялся
и  как  только  сделал  шаг  в  сторону  Анжелы  -  она  поднялась  с  кровати.
Гектору  показалось,  что  Анжела  тоже  смотрит  на  него  как-то  странно.

-  Анжела!  Если  бы  ты  только  знала,  как  хочется  мне  прижать  к  груди  твой  комсомольский  значок!

Они  оба  стали  смотреть  на  бедный  значок,  который  был  уже  непонятно  на  ком,  потому  что  они  обнялись.

-  Именно  вот  этот  самый  значок,  -  зачем-то  добавил  Гектор.

Он  долго  нюхал  Анжелину  шею,  купаясь  и  даже  плавая  в  ее  "отпущенных"
волосах,  потом  стал  покрывать  шею  сухими  поцелуями,  перешел  на  ухо,  на
висок,  на  щеку  и  наконец  на  губы.  Анжела  закрыла  глаза.  Они  целовались  в  губы,  но  не  очень  "серьезно",  а  как  голубки,  долго,  просто  сцепившись  клювиками.  "Секретарь  -  и  такие  лопатки!"  -  подумалось  Гектору.  Наконец  они  дали  губам  отдых.

-  Я  сейчас  уйду,  -  бесстрастно  сообщил  Гектор,  словно  подал  записку 
в  президиум  комсомольского  собрания.
-  Куда  же?..  Самая  ночь!  -  также  бесстрастно  ответила  Анжела.

Гектор  перестал  обниматься,  но  Анжела  не  сразу  отпустила  его.  Понять
Гектора  можно:  что  же  обниматься,  если  даже  не  рассмотрели  друг  друга?
Анжела  была  в  этот  час  прекрасна:  стояла  в  позе  солдата  при  команде
"вольно",  то  есть  опираясь  на  одну  ногу,  левая  рука  опущена  вниз  и  как  бы  ощупывает  юбку,  а  правая  висит  свободно  и  готова  вот-вот
взметнуться  и  проголосовать  "за".  Черная  юбка,  черный  пиджак.  Темные  волосы  россыпью  лежат  на  лацканах  и  плечах.  Пиджак  был  расстегнут,
а  может,  и  не  застегивался  никогда  на  свои  две  пуговицы,  и  только  сейчас  Гектор  пристально  заметил,  что  под  пиджаком  на  девушке  пестрая
кофточка  с  глубоким  треугольным  вырезом  "в  галстук",  куда  он,  конечно,
тут  же  глубоко  заглянул.  Всё  это  дополнялось  отсутствием  сережек  и
чего-нибудь  на  шее,  прямыми  бровями,  комсомольским  значком  и  всезнающим,  бесстрашным  взглядом.  А  эти  тонкие,  но  такие  нежные  губы  с  чуть  заметными  складками  по  углам,  почти  без  помады...  Они  только  что
целовали  Гектора.  До  чего  же  она  привлекательна,  вместе  со  своим  комсомольским  значком!  Гектор  задержал  взгляд  на  значке,  и  хозяйка
отстегнула  его  и  опустила  в  карман.  Гектор  снова  невольно  скользнул  взглядом  по  декольте,  и  взгляды  их  встретились  в  какой-то  невероятной,
бескомпромиссной  схватке.  Наверно,  такими  могут  быть  только  схватки  идейные.  Идейные  схватки  в  два  часа  ночи  между  им  и  ею  в  бараке?
Разве  такое  возможно?..

-  Зачем  ты  сняла  значок?
-  Он  ведь  тебе  мешает?  Как  говорится,  мозолит  глаза.  Почему  же  не  снять?
-  Да...  При  мне  мог  быть  партийный  билет.  Ты  правильно  сделала,  иначе
Ленин  к  Ленину...  Онанизм  какой-то.  Извини.

Они  продолжали  неотрывно  смотреть  глаза  в  глаза,  и  нужно  было  что-то
говорить.
-  Я  знаю:  ты  пристегнешь  значок  на  бюстгалтер,  -  продолжал  Гектор      дразнить  Анжелу,  безжалостно  и  бессовестно,  -  и  это  будет  уже  сфера  искусства,  и  ты  будешь  еще  прекраснее!  Не  спорь...
-  На  бюстгалтер?!  -  переспросила  Анжела,  начиная  злиться.

Она  резко  отвернулась,  отошла  к  зеркалу  и  стала  смотреть  в  него.
-  Если  бы  ты  меня  не  провожал,  я  бы  давно  уже  спала.  У  меня  есть
раскладушка...
-  И  после  комсомольского  собрания  все  тут  же  легли  спать  на  раскладушках,  -  съёрничал  Гектор.  -  Согласно  списка...  Но  меня  нет
в  списке...
-  Хватит!  -  оборвала  Анжела.  -  Или  остаешься,  или  уходишь!
-  Конечно,  ухожу.  Автомобили  поравнялись  и  стали  стремительно  удаляться  в  противоположных  направлениях,  друг  от  друга...
-  А  это  о  чем  еще?!  -  повернулась  Анжела  к  Гектору.

Комсомольский  значок  опять  был  на  ней,  и  Гектор  почувствовал  себя
"на  ковре"  в  заводском  комитете  комсомола,  и  что  он  опять  влюбился
в  секретаря.  Он  присел  на  подлокотник  кресла,  жестом  попросил  хозяйку  сесть  на  кровать:
-  Анжела,  тебе  не  кажется,  что  мы  с  тобой  движемся  в  противоположных  направлениях?  Мы  по  отношению  друг  к  другу  на  встречных  полосах...
То  есть  потенциально  опасны.  Опасность  и  в  другом:  если  один  из  нас
решит  двигаться  по  встречной  полосе,  желая,  например,  остановить  - 
другой  может  не  понять,  принять  за  шутку,  продолжит...  ехать,  и
катастрофы  не  избежать!
Гектор  замолчал  и  стал  ждать  ответа.

-  Продолжение  вагонного  разговора?  Я  примерно  поняла,  о  чем  ты,  но  ночью  спят!  И  почему  ты  так  судишь  обо  мне?..  Нет,  ты  точно  не  был  подготовлен  к  работе  с  людьми.  Почему  я  по  отношению  к  тебе  на  противоположной,  на  встречной  полосе?..  Ты  просто  утрируешь...  себя  и  меня.  Зачем  ты  провожал  меня?  Чтобы  вот  это  всё  сказать?..  Гектор!
Сколько  я  должна  еще  быть  в  этом  пиджаке?!..
-  Какая  разница,  куда  крутят  руль?  Важно,  куда  едут  колеса,  -  заключил
пространно  Гектор  под  нетерпеливые  вздохи  Анжелы  и  встал  с  подлокотника.
-  Разве  кто-то  из  нас  не  на  встречной  полосе,  и  мы не  несемся  стремительно  навстречу  друг  другу?!

Анжела  поднялась,  сняла  пиджак,  повесила  на  спинку  стула.  Гектор  встал,  протянул  руку  за  плащом.  Видимо,  сказано  всё.  Он  сделал  шаг,  но  Анжела
встала  в  дверях.  Никто,  ни  один  воюющий  ни  по  какой  науке  преодоления
фортификаций  не  смог  бы  выйти  сейчас  в  эту  дверь.  Взгляды  их  встретились,  глубокое  декольте  глубоко  дышало.  Гектор  осторожно  обнял
Анжелу,  опять  почувствовав  под  руками  эти  "лопатки  секретаря",  сделал
над  собой  неимоверное  усилие,  чтобы  не  начать  вновь  целовать  это  изумительное  создание,  подвинул  Анжелу  в  сторону  и  остановился  перед  самой  дверью.

-  Ты  все  равно  придешь!  -  с  дрожью  в  голосе  воскликнула  Анжела,
глядя  куда-то  в  сторону  темного  окна,  выходящего  на  высокий  забор  рынка.

Дверь  захлопнулась.


                К О Н Е Ц   

_