Книга Вторая. Адмиралтейство. Глава 11

– ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ –
Новолуние

Солнце слепило тяжелыми золотыми искрами, сверкавшими на свинцовой поверхности Невы.
– Марк, ты идешь? – Крауд обернулся к молодому человеку, сидевшему на гранитных ступенях. Вода всплесками упрямо билась о каменный остов города.
– Да, иду, – Марк резко поднялся и откинул с лица прядь волос, растрепанных под невесть откуда взявшимся порывом ветра.
– Идем, простудишься.
– Да… здесь всегда так, – Марк окинул взглядом свой город и легким шагом поднялся к набережной.
Они неторопливо прогуливались по летнему ночному Петербургу. Белесое покрывало неба затягивало город в беззвездные омуты памяти. Марк шагал рядом со своим дядей и как-то незаметно для себя погрузился в воспоминания. Признаться, еще пару месяцев назад он и не думал, что они когда-либо встретятся. Родственников в России у Марка Андреевича Муравьева уже давно не осталось. Где-то за рубежом была дальняя родня – по старой дворянской линии, которой он принадлежал. Среди нее какими-то совершенно невероятными хитросплетениями судеб оказался и Эсбен Крауд, о котором Марк знал понаслышке со слов матери. Дядя жил в Европе, в России до недавнего времени никогда не бывал. Но узнав, что у троюродного племянника появились затруднения с подтверждением прав владельца на некоторые предметы искусства из родовой коллекции, случайно всплывшей на черном рынке, при первой же возможности прилетел в Петербург. И вот уже живет в городе целый месяц, ходит с ним по всевозможным инстанциям, вникает во все юридические тонкости. Да еще как-то по-отечески присматривает за ребятами – двумя мальчишками из Германии и племянницей профессора Честертона. Забавно, что в этом они похожи – Марк и Янна. Живут в России, а заграничные родственники принимают активное участие в их судьбах. Необычно, что Янна, при всей своей очевидной алхимической склонности, еще и обладает способностями к магии. А эта невероятная история, поведанная профессором Честертоном про то, от кого она получила свою волшебную палочку… Не многие удостаивались этой чести, ах как немногие…
– О чем задумался, Марк, дорогой? – Эсбен смотрел на племянника.
– Будто не знаешь? – хитро прищурился тот.
– Ах, Марк, Марк, – с нотками шутливого укора произнес волшебник, – ну как ты мог такое про меня подумать?
– Да я и не думаю. Я знаю.
– Знает он, – усмехнулся Крауд.
Питер явился ему солнечным, но холодным. Опустошенным и насыщенным, распахивающим свои объятия и тревожным. Таким, каким был и его Марк. «Его Марк», – за последний месяц это понятие незаметно вплелось в сознание Эсбена Крауда – весьма уважаемого в алхимических кругах волшебника и штатного профессора школы Форествальда. Но спроси его как простого, обычного человека, и он вряд ли признался бы даже самому себе в том, что одним своим существованием Марк дарил ему утерянное давным-давно чувство семьи и дома, – забытое чувство принадлежности к одному роду, одной крови, одной земли, что ли. И Крауд знал, что тот чувствует то же самое. Они не обсуждали это, но и так все было понятно. Они были словно два последних осколка старинной мозаики. Никого кроме них. И никто кроме них…
– Не хочешь уехать отсюда? – спросил он как бы мимоходом.
– Куда? И главное, зачем? – меланхолично отозвался Марк.
– В Европу.
– И кем я там буду?
– Найдешь себе занятие.
– Эсбен, ничего не получится.
– Отчего?
– Я не… – Марк нащупал в кармане ключи от квартиры на Воскова, куда они сейчас направлялись, – этот город, ты понимаешь, он словно часть меня. Или я – часть него. Не уехать мне. Город не отпустит.
«Город его не отпустит... твоя печаль не отпустит тебя», – вздохнул про себя Крауд.
– Привязанность, Марк, привязанность…не держись за старое…
– А за что держаться, как не за старое? Нового-то нет. Ничего нет.
– Не говори так, прошу тебя, – дрогнувшим голосом произнес Крауд, – все забывается.
– Может быть, – Марк остановился у подъезда своего дома, – поднимешься?
– Нет, пожалуй. Мне надо в гостиницу. Джон просил зайти до завтрака.
– Ясно, – коротко кивнул Марк, – тогда до вечера.
– До вечера, Марк.


* * *
Лето пролетало незаметно. Все письменные работы были уже почти закончены, в отличие от каникул. Еще пара дней, и можно будет отсылать в Форествальд курсовики, а заодно договариваться о дате пересдачи для Людика. Тот-таки осилил алгебру, на чем решительно настоял его отец. Рудик, живший последние недели наполовину в музыке, наполовину в своих мыслях, начал постепенно «возвращаться» в реальность. Возможно, сказалось то, что скоро нужно было забирать у Харабина свою скрипку и отдавать Страдивари. А может, просто это была луна, которая истончалась с каждым днем и все меньше влияла на блуждающий в каких-то сомнениях ум Рудика. Янкин же ум, все больше освобождаясь от груза ответственности за учебу, все целенаправленнее стремился к мыслям о грифонах и очень неприятных словах об охоте на единорогов, услышанных случайно в «Рыбе Грибоедова». Оставалось еще две недели до полнолуния, но неуютное ощущение тревоги гнездилось где-то в глубине Янкиного подсознания. Нет, нельзя сказать, что ребята забыли о ночном приключении в Михайловском, о поющих статуях в Эрмитаже. Они частенько говорили об этом. Но в этой задачке не хватало слагаемых, и потому она никак не складывалась в цельную стройную картину.
Как-то утром Янке не спалось. Светлые полосы летней ночи пробивались сквозь края плотной занавеси, рисовали геометрические контуры на полу, стенах и потолке. Окно было приоткрыто на проветривание, и даже сквозь магическую пелену стен гостиницы в комнату прорывались звуки просыпающегося города. Хотя, возможно, летом этот город почти совсем не спал. Янка валялась в кровати, вслушиваясь в звуки и всматриваясь в свои ощущения от них – как когда-то, в детстве. Как давно это было, и как недавно… Мысль о детстве потянула за собой вереницу воспоминаний, о маме, о семье, о школе, о музыкалке, и о другой школе – о Форествальде, о друзьях… Несколько минут из памяти потоками вылетали образы, на создание которых в жизни ушло несколько лет. Вот говорит же профессор Крауд, что нужно уметь контролировать свои мыслительные процессы, учиться их останавливать, концентрировать и направлять в нужное русло, не давая уму колебаться, отклоняясь от заданного направления. Иногда это удается сделать, а иногда нет. Сегодня – явно не тот случай. Хотя бы потому, что их слишком много, и даже не знаешь, что бы выбрать, о чем бы подумать. Вот мальчишки, наверное, спят еще и даже какие-нибудь сны видят, а мне чего-то не спится…
Промаявшись часов так до девяти, она растолкала кота, развалившегося у нее в ногах:
– Фрактус, я к ребятам, – и убедившись, что тот пусть сквозь сон, но уяснил это, отправилась будить мальчишек. Из-за дверей их номера тускло пробивались невесомо-парящие звуки скрипки Страдивари. «С восьми утра, поди-ка занимается», – с уважением подумала Янка и постучала. Музыка остановилась.
– Кто?! – донесся голос Рудика.
– Да я, я, кто еще может быть…, – негромко ответила Янка.
Дверной замок щелкнул, и дверь с мелодичным скрипом приоткрылась. Янка вошла в комнату. Рудик стоял возле кресла, перекладывая какие-то нотные листы.
– Привет, а ты чего не спишь?
– Не знаю, – не спится что-то. Я у вас посижу?
– Угу, – кивнул Рудик, – а где твой дядя?
– Спит, вроде. Вчера он поздно пришел. «Как, впрочем, и позавчера, и позапозавчера…», – добавила она мысленно про себя.
– А Фрактус?
– Тоже дрыхнет.
– Вот и Людик дрыхнет, – он кивнул в сторону плотно закрытой двери, ведущей в спальню мальчишек из общей комнаты.
– Да пусть спят, – зевнула Янка, – у вас печенек не осталось?
– Посмотри на подоконнике, – Рудик неопределенно махнул смычком в сторону окна.
; Сегодня уже новолуние, ; заметила Янка, разворачивая упаковку «Невского кондитера». На коробке с печеньем неизвестный широкой публике художник изобразил зимний вид на Биржевой мостик, до которого дойти от Гостинки было – два шага шагнуть.
– И что?
; Что-то… полнолуние скоро – вот что! О, привет, Людик!
– А, Янн, это ты? Привет, – Людик, позевывая, выполз из своей комнаты и лениво направился в ванную, бросив мимоходом «доброе утро» Рудику, – давно играешь?
– Доброе, доброе, – ответил Рудик, – с семи.
– Мо-ло-дец, – Людик еще раз широко зевнул и скрылся в ванной.
Янка крикнула ему вдогонку, – про единорогов-то не забыли? И про грифонов...
– Забудешь тут…, – задумчиво проговорил Рудик.
– Э-эй, грифоны, единороги, ау-у? – Янка помахала рукой перед лицом Рудика.
– Да понял я, понял, грифоны, да… м-м-м, подожди, – Рудик сосредоточенно всматривался в ноты.
– Что играешь? – Янка заглянула Рудику через плечо.
– Да так-то ничего особенного, сонату. Просто, - замялся он, - знаешь, иногда такое ощущение, будто я понимаю, что хотел сказать композитор.
– Так это и должно быть так! – удивилась Янка, – это ж самое то!
¬¬– Да, но не в том смысле немного….
Янка ждала. Рудик колебался – говорить или нет.
¬– Ну я как бы разговариваю с ним.
– И?
– То есть не как бы, а… совсем. Я с ним разговариваю. Разговаривал…
– С Сен-Жерменом, что ли? – Людик высунулся из ванной комнаты.
– Да, с графом Сен-Жерменом, а что? – смутился Рудик, - ты же вроде в душ пошел?
– Я полотенце в комнате оставил. Принеси, будь человеком?
Рудик вынес полотенце из спальни и протянув его брату, то ли шутя, то ли досадуя, затолкал его и закрыл дверь с внешней стороны.
– Всё. Сиди там.
– Ну это нормально, - Янка с укоризной посмотрела на друга, – это вполне нормально, что мы как бы общаемся с авторами произведений, которые изучаем. Все ж свои мысли оставляли, вкладывали себя, так сказать…
– Да… только…
– Что?
– М-м-м…. Да нет, ничего…
– Ничего или всё-таки чего?
Рудик точно что-то недоговаривал, причем очень давно. И было очевидно, что он очень, очень хотел поделиться с кем-то этим своим сокровенным переживанием. Янка прямо чувствовала, что за эти пару-тройку секунд в его уме и сердце бился целый вихрь эмоций, мыслей, ощущений. И наконец, Рудик решился.
– Хорошо.  Вот представь, что ты действительно не просто э-э-э… играешь и представляешь, вот как если бы ты, ну или не ты…да не важно кто, вдруг как бы видишь этого человека, композитора или там еще кого-то…внутри себя…или не совсем внутри…
– Рудик, говори понятнее.
– Янна, если я говорил с ним, я ведь не сошёл с ума, правда? – выдохнул наконец Рудик.
Янка уставилась на друга.
– Слушай, если бы ты был обычным человеком, то я бы еще поняла твои сомнения в том, всё ли у тебя в порядке с головой, но ты – алхимик! И объясняешь ты всё обычно складно. Скажи толком, что произошло-то?
Рудик нервно теребил в пальцах смычок, раскручивая туда-сюда винт на колодке.
– Ты что, говорил с…, – Янка взглянула на титульный лист нот, ¬– ты говорил с Сен-Жерменом?
– Я…
– Рудик, ты говорил, ты встречался с ним? Ты видел его?
Рудик кивнул неопределенно, глядя куда-то в сторону.
– Я не хотел рассказывать… то есть я хотел, но не знал, как…
– Ты спятил?!
– Я? Нет, я не…не знаю, мне вначале также показалось, но это было так… так реально…
– Я не в том смысле! Ты видел Сен-Жермена и никому ничего не сказал? Он запретил тебе это?
– Нет, но…
– Ты, ты! Почему ты молчал?! – негодовала Янка. Людик барабанил в дверь ванной, требуя, чтоб его открыли.
– Так, давай всё по порядку, – добавила она уже более спокойным тоном, выпуская Людика из заточения.
Пока Рудик пересказывал им свою встречу с графом, стараясь вспомнить все подробности, Янка судорожно соображала. Нет, галлюцинациями ее друг точно не страдал. Скорее уж излишне эмоционален мог быть Людвиг, но Рудик такой… рассудительный…
– Я же не сумасшедший, да?
Янка молчала.
– Нет, старик, ты определенно не свихнулся, – Людик подошел к брату и похлопал того по плечу, – хотя иногда ты ведешь себя просто как псих, – добавил он и ухмыльнулся.
– Спасибо, дружище, утешил.
– Да ладно тебе, легенды про Сен-Жермена всем известны. Чего там загадочного?
– Вот именно, легенды! А на самом деле никто толком не знал, кто он такой и что может, – покачала головой Янка, – одно дело читать о нем в книжках, другое дело – Рудик, встретившийся с ним спустя несколько столетий, после того, как граф официально умер. Или все-таки нет?
– Давайте считать, что граф – живее всех живых, – Людик встал в боксерскую стойку, пытаясь растормошить совсем было поникшего брата, – давай уже, приди в себя. Не с призраком же ты разговаривал?
– Я уже ни в чем не уверен, – сказал Рудик.
– Знаете что, призраки не ремонтируют украшения. Покажи кольцо? – попросила Янка.
Рудик стянул кольцо с пальца и протянул его ребятам.
– Там даже царапин не осталось.
– А вскрыть снова?
– Слушай, я даже не пробовал, если честно.
– Дай я попробую, – попросил Людик. Янка передала кольцо ему. Интуитивные ниточки шевелились, переплетались в ее подсознании, – слушай, Рудик, помнишь ты говорил как-то, что у вас в роду есть девиз. Девиз вашего рода какой?
– Хранитель мира. Custos pacis.
Янка задумалась. «Древняя клятва Алхимиков», точнее, объединяющий текст, в котором каждый род имел свою строчку. Каждая из них олицетворяла тот или иной род алхимиков. Когда рода перемешивались, создавая новые семьи, возникали и новые сочетания, новые комбинации. Род обоих Максимильяновичей очень старый. Они держат линию «Хранитель Мира». Наш идет строкой выше…
Раскрывающий Розу
Хранитель Мира,
Рожденный Умереть,
Видящий сны,
Открывающий двери,
Проходящий пороги,
Я здесь, я здесь, я здесь…
– Так как ты туда, говоришь, попал? Я не сначала слышал, - Людик не оставлял попытки вскрыть кольцо.
– Просто заиграл на скрипке. Но это не важно, наверное, – добавил Рудик с надеждой в голосе.
– Не важно?! Как так не важно? Это же, это же…Открывайся, зараза…
– Что «это же», что? Я после этого раз сто уже инструмент в руки брал, и ничего. Ты еще зубами попробуй! Отдай, сломаешь, – Рудик забрал кольцо у брата.
– А что важно? – спросил Людик. Янка молчала.
– Что? А вот можете объяснить, зачем это нужно было графу – чинить кольцо и предупреждать меня об опасности?
– Какой опасности?
– Он сказал, что кто-то может пострадать, если …
– Если что?
– Если я приму какое-то не такое решение.
– Еще не легче! Какое еще решение?
– Не знаю!
– Может, есть предположения? – съехидничал Людик.
– Так, всё. Alles, – Рудик решительно прервал перепалку с братом, – Янна, мы должны всё рассказать твоему дяде. Надо было сразу же это сделать.
Янка замотала головой, – нет не должны!
– Почему это?
– Потому что ты, Рудик, в отличие от меня в обмороки не хлопаешься. И уж если с тобой такое произошло, то это что-то да значит.
– Тогда тем более надо всё рассказать!
– Не надо! – поддержал Янку Людик.
– Да почему же? Может, ну я не знаю…может, я заболел!
– Да нормально все с тобой, нормально! Понимаешь? – вдруг сорвался Людвиг. Остальные, опешивши, замолчали, – так, мы никому и ничего говорить не будем, и не потому что тогда нас всех домой отправят. Не отправят!
– Ладно, – миролюбиво согласился Рудик, – а почему? Приведи хоть один довод.
– Я приведу, – встряла Янка, – вопрос в том, что мы здесь делаем.
– Мы уже обсуждали это вроде недавно?
– Да, помню. Итак, за каким-то лешим я нужна здесь. Как это не противно звучит, меня держат здесь как…как, – Янка не могла подобрать слова – неважно, как кого… Фиг с ними. Ты, Рудик, ты тоже стал нужен кому-то здесь…
– Ну да…раз граф меня к себе вызывал. Или вызволил…Изволил видеть… Звучит, да? – Рудик заметно повеселел, – граф Сен Жермен, который мы даже не знаем, жив или нет.
– Да похоже, что жив. Ну или по крайней мере активен и вполне неплохо себя чувствует, где бы он ни был, – сказала Янка.
– Только если это был не глюк, – поддел Людик брата.
– Да говорю же тебе!
– Хорошо-хорошо…Но вот скажите-ка мне, нужные люди. Вы им нужны. А я здесь зачем?
– А да за компанию, чтоб нам тут повеселей жилось.
Ребята засмеялись. Потом замолчали. Рудик заворачивал скрипку в шелковый платок.
– Невесело всё это на самом деле, – сказал он и закрыл футляр.
– Да уж… чувствую себя подопытной крыской, – наконец-то подобрала сравнение Янка.

* * *
И всё равно гнетущее предчувствие каких-то надвигающихся событий не отпускало Янку. Братья тоже что-то чувствовали. Друзья прикидывали и так, и сяк, но пока что выходило, что у них ничего не выходило, ничего не складывалось вместе. Подключать Фрактуса к совместному обсуждению они не хотели, потому что тот тотчас бы рассказал об этом взрослым. А больше поговорить было не с кем. Компания определенно нуждалась еще в одной голове, новом взгляде на события, но кому еще можно было бы довериться, они не знали.
Как-то, спустя неделю после откровений Рудика о его встрече с Сен-Жерменом, они бесцельно болтались по городу. К обеду, когда жара над городом перевелась в режим «зной», они дошли до Марсова Поля, где решили передохнуть.
¬¬- Эх, вот если бы кто приехал сюда из Форествальда, – высказался Людик, с удовольствием растягиваясь на травке. Кеды он сбросил сразу же, как свернул на гравийную дорожку поля, и теперь с наслаждением елозил босыми ногами по зеленому, чуть липкому травянистому ковру. Где-то вокруг них гудели улицы, зазывалы вытягивали из толпы многочисленных туристов на экскурсии по рекам и каналам. Стоявший по соседству Михайловский замок с каким-то отчаянным достоинством взирал на Город и, казалось, не верил своим остеклённым глазам, что времена настолько могли измениться. А времена менялись и меняли внешнее убранство города, который ветшал, гнил, как гниют от плохой воды изнутри внешне крепкие зубы. И с этим ничего нельзя было поделать. Город сдавался времени, погружался в его волны, сливаясь с ними, становясь самой историей. Янка незаметно задремала под припекающим сквозь плывущие облака, солнцем. Братья валялись на травке рядом и негромко болтали. С Невы дул упрямый ветерок, и сквозь сон Янке чудилось, что город, все его острова и мосты вздымаются и опускаются, покачиваются в такт гигантским волнам, которые и не волны даже, а чешуйки огромного водного змея – дракона. Дракон охватил кольцами своего тела и весь этот город, и их, лежащих на поверхности одного из островов-кувшинок, как когда-то в детстве, когда они ловили в речке в деревне сорогу, а леска запуталась в прибрежных водорослях, и солнце светило так же жарко, и так же веял ветерок, и также плескались волны о берег, становясь все выше и выше, мощнее с каждым ударом о край земли… И вот уже они достигают самого неба и свиваются огромными изумрудно-бирюзовыми, сине-малахитовыми кольцами Великого Змея, и корона на его голове – само Солнце. Гигантский змей оборачивается к той, что видит его, к той, что смотрит на него, цепенея от ужаса… Он открывает пасть, и говорит, произносит что-то, какое-то слово, но Янка не понимает его. Страх настолько парализовал ее, лишил движения, что она не может даже держаться на ногах, не может вынести даже одного вида этого безумно ошеломляющего явления, не может ни вскрикнуть, ни вздохнуть, ничего. И вдруг она слышит и чувствует удар – то ли волны, то ли драконьего хвоста! Ее тело вздрагивает и делает долгий, захлебывающийся вдох. Открывает глаза. «Полдень!» - слышит она звонкий голос Людика и, запрокинув голову, видит ноги братьев, перекидывающих друг другу мяч. Людик снова кричит «Полдень!» и, прикрыв глаза ладонью, смотрит куда-то в сторону Большой Невы. Видимо, был полуденный выстрел с Крепости, от которого Янка и проснулась. Если это вообще можно было назвать сном. Скорее, очнулась от какого-то видения. Сердце громко бухало, а так всё вроде было ничего.
– Может, пойдем на Петроградку сходим? – почему-то брякнула она.
– В Петропавловскую крепость? – Рудик удивленно поднял на нее глаза, - ты же знаешь -  нам туда нельзя.
– Да ладно, – подключился к обсуждению Людик, – мы уже почти всё видели, а там так и не побывали. Детский сад какой-то. Что мы, маленькие, что ли? Да и что с нами средь бела дня случиться может?
Янка помолчала. Дневной сон еще был свеж, хотя уже таял под огненными лучами как жир на сковородке. И хотя попасть в крепость очень было любопытно, пожалуй, благоразумие Рудика все-таки было хорошим сдерживающим фактором. И кто ее только за язык дернул?
– Какие вы люди, скучные, все-таки! – в сердцах воскликнул Людик.
– И занудные, ага, – поддакнула ему Янка.
Людик молча стал натягивать кеды.
– Ну давайте сходим, – снова заныл он, – уже две недели про грифонов ни слуху, ни духу. Можно ведь позвать кого-то, не ходить одним.
– Кого ты позвать хочешь? – Янка прищурилась на солнце, появившемся из-за облака, – кот – не вариант. С ним не пустят ни в один музей. Официально, по крайней мере.
– Он и сам пройдет. Где ему угодно и когда ему угодно.
– Мы по билетам, а он сам по себе?
– Ага! – оживился Людик, - пойдем?
– Не-а, – лениво протянул Рудик, – не пойдем.
– Да ну вас! – обиделся Людик.
– Ладно тебе, не расстраивайся, – сходим куда-нибудь еще.
– Куда, например?
– Надо придумать, - пожала плечами Янка и предложила, - можно посмотреть по карте. Рудик, у тебя она с собой?
– Спрашиваешь! Как всегда! Сейчас достану, – Рудик развязывал рюкзак, – а вы сядьте поплотнее, чтобы никто не увидел.
Они сели в кружок голова к голове, и Рудик развернул уже потрепанный по углам и на сгибах лист. Легкая сверкающая пыльца взвилась воздух и зависла над бумагой, сформировав объемный образ Марсова поля и прилегающих к нему окрестностей.
– Итак, мы – здесь, – Рудик торжественно коснулся зеленоватого участка на карте в том месте, где они сейчас находились, – а можем пойти, ну например…
- Сюда! – все трое одновременно протянули руки и коснулись трех разных точек на карте. Карта издала странный звук, похожий на кряканье утки, взвилась в воздух с травы, на которой лежала, стремительно свернулась рулончиком, разметав вокруг себя цветную сверкающую пыльцу, затем выгнулась и развернулась сама в себя, словно ее материя расщепилась на молекулы и перегруппировалась. Раздался тонкий свист, и то, что когда-то было шедевром магической картографии, зигзагом спланировало на траву невзрачным листом бумаги. Рисунки и образы исчезли. Это бумажное недоразумение лежало сейчас перед ними, будто выжидая, что же его владельцы будут делать дальше.
– Черт возьми, – растеряно произнес Людик, – мы ее сломали?
– Не говори глупости, – Рудик, обалдев не меньше других, смотрел на то, что когда-то было картой, – там же были записаны все наши маршруты! Может, можно еще ее восстановить? Он протянул руку к листу, но тут же отдернул ее.
– Ты чего?
– Не знаю. Меня как каким-то антимагнитом оттолкнуло.
– Да ладно, – Людик попытался коснуться карты, но повторилось то же самое.
– Щиплется! – Людик потирал руку, – действительно, как будто электричество.
– Дайте-ка мне, – Янка придвинула к себе свой рюкзак и выудила оттуда свою волшебную палочку.
– Ты ее с собой везде носишь? – удивился Людик.
– Конечно! А ты как думал? – бросила она, – не мешай.
Ребята отползли по траве на несколько шагов.
Янка слегка повела плечами и локтями, освобождая их от зажатости, сосредоточилась, вдохнула и на выдохе направила энергию в правую руку – всё так, как учил ее совсем недавно профессор Крауд. «Не старайся ничего преодолевать», – Янка словно услышала голос своего учителя магии, – «отпусти, просто разреши этому потоку быть». Янка снова вдохнула. «Готова?» – да, – кивнула она.
– Что «да»? – переспросил ее Рудик.
– Погоди, не мешай ей, – придержал его брат.
«Выдыхай! Выдыхай слово!» – голос профессора звучал в голове, как если бы он находился тут рядом среди них.
Образ слова скользнул из Янкиного сознания вместе с выдохом и, сфокусировавшись, тонкой призрачной струйкой направился сквозь сияющую сердцевину палочки и вырвался наружу: «Ostende!»
«Молодец! Ты – молодец!» – одобрительно прозвучал в ее голове внутренний голос голосом профессора. Янка опустила палочку.
– Смотрите! – восхищенно воскликнул Людик. Ребята переползли ближе и сгрудились над листком.
Бумага, подвергшаяся магическому воздействию, покрылась серовато-дымчатой взвесью, внутри которой угадывались очертания города. Однако теперь это был иной город. Он был весь покрыт, завален белым снегом, подсвечиваемый туманным светом окон и фонарей. Над ним же, охваченном колючей снежной бурей, взметались ввысь и растворялись в непроглядной безлунной мгле мощные контрфорсы гигантских мостов, которые подобно каркасу накрывали старый город в его границах. Неугомонные снежные вьюны вихрей, холод и густая тьма клочьями вырывались за пределы карты, но были ограничены этими ее пределами. И высоко над городом в глубине этой объемной картины парили огромные крылатые фигуры, освещавшие мутные облака бледно-золотым свечением своих тел.
– Это же… – от внезапного осознания реальности разворачивающейся перед ними картины, Людик не мог подобрать нужных слов.
– Они здесь! Они всегда здесь! – Рудик в ужасе отшатнулся от карты и метнулся затравленным взглядом вверх, в безмятежную лазурь летнего дня, раскинувшуюся над ними под теплыми лучами огненного июльского солнца.
– Почему они не видны здесь? – громко прошептал он.
– Говорю же, они на полнолуние появляются! Сейчас вообще луны нет, – буркнула Янка и, коснувшись вращательным движением палочки края бумаги, она свернула карту.
– Какая, к черту, Петропавловка! Людвиг, ты – идиот! – ругал себя всю обратную дорогу Людик. Рудик не говорил ничего. Янка тоже.