Померанец - часть X

В таящем снегу можно было бы проявить фотоплёнку.
В снегу, которого с каждым часом становится значительно больше или значительно меньше, теряются следы. Падающие со свинцовых небес колючие снежинки заметают каждый след, а талая серо-белая грязь смывает его. След, которого больше никогда не будет.
И фотоплёнка осталась за закрытой навсегда дверью. Найденный за диваном, но никуда не годный в век цифровых фотокамер моток плёнки «Кодак» так и остался стоять на столе - рядом с клавиатурой, засохшей хлебной коркой на куске газеты, четырьмя десятикопеечными монетами в чёрной пепельнице из искусственного хрусталя, грязной кружкой, в которую наливался и кофе, и чай...
Компьютер навсегда выключен со злости на него: игру «Дота» он никогда не сделает совершеннее, не оживит и не материализует в комнате своих персонажей, которыми хочется заменить и семью, и друзей. А померанского шпица даже они не заменят: Баксик, где же, где же теперь ты?!
Одеяло порвалось окончательно - две узкие дыры в нём достигли более чем метровой длины, а на пол-метра вокруг дыр разлохматились нитки. Мало просто сбрасывать с себя на пол такое постельное бельё - его ногами надо за диван, где моток фотоплёнки валялся, запинывать, со словами «Никогда я больше не укроюсь им!»
- Никогда! - из последних сих Максим то и дело повторял самому себе, идя по тающему снегу всё дальше и дальше от блочных девятиэтажек, в одной их которых он снимал малосемейку - Никогда я больше не вернусь туда!
Даже аккаунт в социальной сети навсегда удалён: в ленте новостей, посвящённых в основном «Доте», ни слова не проскальзывало о бесплатно раздаваемых имморталках, а друзья, ранее размещавшие в своих аудиозаписях тяжёлую гитарную или клубную электронную музыку, почему-то стали размещать попсу. Песня группы Инфинити «Моя история», прослушанная Максимом из любопытства, довела его до слёз: шпицам такие тоже посвящать можно, пусть и теоретически, но разве отпустишь то, что дорого? «...Что твои целуют губы не меня!» - слыша припев, Максим то представлял себе, как выглядят губы у собак мелких декоративных пород, то на основе слухов, баек и когда-то просмотренных голливудских триллеров делал выводы, что губы, как мягкая и тонкая ткань, у любого разлагающегося трупа отгнивают в самую первую очередь. «Удалить, да или нет?»
- Да! Никогда не вернусь туда! Никогда!
Впереди громоздилась автомобильная развязка на пересечении пяти дорог, с хитрым переплетением надземных переходов над проезжими частями и ныряющими куда-то вглубь под проезжую часть железобетонными лестницами. К северу, за спиной Максима - сопка со старыми полуразрушенными и разграбленными фортификационными сооружениями на вершине, остающаяся заснеженной дольше всех остальных сопок города. К югу, вдали, там, куда Максим изо всех сил пытался обратить взор своих красных и слезящихся глаз - другая сопка, на вершине которой дымила труба крематория.
- Да, но не там, откуда я ушёл, я буду!
К северо-западу - торговый центр, а дальше, за торговым центром - навсегда оставленная комната с брошенной игрой, оканчиваться игры могут не только проваленной миссией, но и осознанием того, что рыжеволосая фея-воительница, двуручным мечом и боевой магией раскидавшая монстров и вроде бы всех победившая, не может существовать в реальности и участвовать в совместном взращивании померанца вместо детей. Ибо человеческого ребёнка город сделал бессмысленным.
- Никогда!
Четвероногих же детей своих город лицемерно оплакивал какой-то чёрной, липкой и вонючей дрянью, капающей с мостовых пролётов на головы прохожих, тротуары, лестницы и дорогу внизу.
- Никогда, чтоб вы знали все!
К северо-востоку - корпуса рыбохозяйственного университета и ночной клуб «Паллада», в котором...
- ...Никогда! Никогда не отдохну!
Много раз доводилось слушать о таком отдыхе: берётся кредит размером в две месячные зарплаты и более, а затем полностью тратится в ночном клубе. Мгновенно время летит: вот танцпол, на котором под монотонный бит и редкие скретчи-миксы ди-джея лениво подпрыгивают посетители, вот сверкает стробоскоп под потолком, вот чиллаут с кожаными диванами, на которых просто сидишь, ничего не делая и почти ничего не говоря, в компании двух девушек с мелированными волосами и в коротких чёрных платьях, вот официант несёт ведёрко со льдом и шампанским, вот, когда вечеринка оканчивается, вместе с одной из девушек садишься в лимузин, вкривь и вкось сваренный из двух старых белых «Хаммеров», вот делаешь последний глоток шампанского из взятой в салон лимузина бутылки, и вот, в километре от клуба, спаренный «Хаммер» притормаживает на обочине: девушка и ещё двое незнакомых пассажиров поедут дальше, а кое-кому предстоит выбраться наружу и пойти вдоль дороги в никуда - то вспоминая, как каких-то пол-часа назад прикосновение к люксу казалось не иллюзорным, то горько вздыхая из-за так и не удавшегося за весь вечер секса, то хлопая себя по карманам, в которых не осталось ни копейки.
«Можно и без «Паллады» в никуда уйти - знаю, знаю я, что там, просто всё как на магнитофоне ускоренно перематываю!»
К юго-западу - нестройные ряды кирпичных девятиэтажных общежитий, с чёрной копотью затушенных пожарищ над чёрными глазницами окон покинутых комнат, с наглухо занавешенными окнами пока ещё обитаемых комнат и с общими балконами, заваленными всяким хламом. Посреди платной стоянки, устроенной на пустыре за самым крайним общежитием, навсегда остановилась сгоревшая пожарная машина.
- ...
Разные слова имеют разные сочетания друг с другом. Слова «Навсегда» и «Никогда» хуже всего сочетаются со словами «Пакет» и «Полиэтилен» - если полиэтиленовый пакет подразумевается надевать на носок из-за многочисленных дыр в изношенной и стоптанной донельзя обуви. Уходя, Максим не вспомнил о пакетах и не надел их на ноги, а теперь, идя по талому снегу, старался не думать о промокших ногах: жизнь, в которой можно было бы наивно задумываться о сохранении своего никудышного здоровья, тоже осталась позади, за навсегда захлопнутой дверью. Максимализм неизбежен: либо двери, широко распахнутые для шпицев, готовых зайти в любую минуту, либо двери, не открывающиеся ни для кого.
- И никогда!
Грязной водой из луж, проникшей внутрь обуви, пощипывало и сломанные кровоточащие ногти на пальцах ног, и рваную перепонку между пальцами. Но стоит ли мыслить об этом, если мысли будут не светлее чёрных кованых перил надземного перехода, не нежнее щербатого железобетона и не теплее растекающейся по нему талой жижи?
- Нет.
К юго-востоку - стихийный рынок с хаотично расставленными воль дороги киосками, самодельными прилавками из досок, брезентовыми навесами и стоящими на земле ящиками. Из спортивной сумки мужика, неторопливо прохаживающегося вдоль прилавков со снедью, предательски торчит ствол автомата Калашникова.
«Мне и автомат не нужен, чтоб не возвращаться!» - об оружии, не менее бессмысленном в разбитой безответными чувствами жизни, чем созданные для общественного одобрения семьи и для этого же рождённые дети, не хотелось даже вслух с самим собой говорить.
Внизу, за парапетом - бесконечная вереница легковых автомобилей, грузовиков и автобусов.

* * *

Неужели кто-то ещё верит в то, что машина в разы увеличивает расстояние, преодолеваемое в бегстве от самого себя?
Из-под надземного переход и из-под ног они едут и едут вниз - «Тойоты Ипсумы» и «Хонды Одиссеи», «Тойоты Калдины» и «Мицубиси Легнумы», «Тойоты Крауны» и «Ниссаны Глории», новые и старше, старше, старше, вплоть до 1980-х годов выпуска, марок и моделей, неведомых в далёком-далёком мире гламура, хай-тека, автобанов, небоскрёбов, фьючерсов и коворкингов, с правым расположением руля, с наивными наклейками вроде «Ишидо» или «Канагава»... Они, наверное, везут программистов - измождённых, изучавших блок-схемы на втором курсе, чертивших матрицы для калькулятора в тетрадях и сдававших зачёты у пятидесятилетних преподавательниц, не знавших, что такое полиморфизм. Везут военных - за четырнадцать лет службы ни разу не бравших в руки оружия и всё это время занимавшихся лишь рисованием стенгазет в перерывах между евроремонтами казарм. Везут врачей - и заведующего хирургическим отделением со сколиозом и плоскостопием, и подслеповатого директора офтальмологической клиники, с трудом видящего дорогу и непонятно как прошедшего медкомиссию, и покрывшегося псориазом профессора дерматологии, назначающего китайские биологически активные добавки вместо лекарств. Везут молодых отцов - два месяца назад вешавших на деревья под окнами роддома простыни с надписями «Спасибо за сына!», а два дня назад пинавших со злости коляски с истошно орущими там сыновьями. И бывших хозяев собак везут, когда-то выбиравших самые разные породы - от маленькой декоративной мальтезе до бойцовской кане корсо, но потом совершенно равнодушно реагировавших на смерть собаки в ветеринарной клинике от почечной недостаточности под самой дешёвой и не эффективной капельницей за 320 рублей, заворачивавших умерших домашних любимцев в полиэтиленовую плёнку и выбрасывающих жуткие свёртки в овраг за родным окраинным микрорайоном. Способна ли сохраниться, не отказав вслед за почками, любовь в таких ветеринарных клиниках и среди таких капельниц?
Поток легковых автомобилей разбавлен корейскими автобусами «Дэу», «Киа» и «Хёндай»: они отъезжают откуда-то из-под автомобильной развязки, а толпящиеся там же девушки в подержанных норковых шубах, ожидая очередной автобус и толкая локтями то друг друга, то дворника-гастарбайтера, то вышедшего из-за крайнего рыночного прилавка мужика с автоматом Калашникова в сумке, громко спорят, сколько должен им платить ежемесячно парень за отношения с ними: «Одиннадцать тысяч, не меньше, не хватает - так кредит возьми, в микрозаймах или типа того, а потом не возвращай и в РУБОП заявляй, что у тебя деньги вымогают, детский сад, ей-богу, вас что, учить всему надо?!»
Дорога спускается под гору: в самом низу, от площади, с которой уже отчётливо видно сопку с крематорием и его извечно чадящей трубой на вершине, пути расходятся. Направо - центр, а в каком-то из автобусов, сворачивающих туда, всё так же висит на зеркале заднего вида всё та же плюшевая гнойная пчела, всё то же самое купить советующая: либо миксер для вишнёвых тортов, зачем-то нужных на оканчивающихся скандалами семейных торжествах, либо подсвечники в фальшивой сусальной позолоте, либо кепку из нерпы, либо молескин с Эйфелевой башней на обложке, либэ-либэ, аморе-аморе! Налево - промзоны с бурной канализационной рекой, окутанными паром теплотрассами, высящимися до небес трубами ТЭЦ, необъятными золоотвалами и свалками, где пути в конце-концов теряются. А прямо? Прямо, за перевалом - ещё одна площадь: половина торговых павильонов вокруг неё брошено, на их закрытых металлических жалюзи нарисованы граффити уличных банд, посреди тротуаров сверкают пламенем бочки с горящим в них мусором, в парковочный «карман» медленно заезжает универсал «Субару Легаси» с акриловой надписью «СК, рега, эйф, скорость» и приписанным к ней телефонным номером на заднем стекле, правые дверцы ещё одной паркующейся машины, спортивного «Ниссана Скайлайна», пёстры от аэрографии «Уайт смоук чоп шоп», а тучный полицейский в фуражке с неестественно широкой тульей и мускулистый гангстер в бандане, вооружённые одинаковыми израильскими пистолетами-пулемётами УЗИ, похлопывают друг друга по плечам и обсуждают меж собой дела какие-то.
Может ли путь в никуда иметь такой вектор движения, чтобы эту площадь и пройти, и в то же время не дойти до неё?