Видение

Мы есть видения Создателя,
делающие реальным Видящего
                Виктор Пелевин

Худой, немного грязный и довольно жалкий слуга валялся в ногах Генерала. Он резкими движениями очищал и без того блестящие, черные ботинки господина. Слуга не испытывал отвращения и униженности, отнюдь, он был благодарен всем сторонам света только за то, что именно ему выпала такая честь. Пока Генерал размышлял о своих делах, он делал все, чтобы не прервать его мудрые думы: он почти не дышал; старался очищать ботинки практически беззвучно; вжался в себя, словно испугавшаяся черепаха, чтобы только не попасть в глаза господину и не помешать своим видом.

Генерал, размеренным движением зрачков, бросил на своего слугу утомленный взгляд. Ему наскучила эта подготовка. Легким движением руки он дал знать слуге о дальнейшей задаче. Не поворачиваясь полностью спиной к господину, худой мужичок подполз к деревянному манекену и снял с него императорский позолоченный плащ. Генерал раскинул руки, и слуга аккуратно облачил своего господина.

Теперь, когда главный человек страны был полностью экипирован, ноги сами потащили его к зеркалу.

В отражении стоял красивый, высокий, статный мужчина около сорока лет. Выражение его лица навсегда осталось сурово после неисчислимых испытаний. Армейская выправка добавляла определенного шарма темно-зеленому мундиру с бесчисленными наградами. А с пояса свисала, побывавшая во многих сражениях, наградная сабля. Весь его внешний вид говорил, что этот человек по праву заслужил свое звание. И только одна деталь выходила из общей картины. Золотой плащ, который только что нацепил на плечи слуга. Плащ был личной прихотью Генерала, в этой маленькой радости он не смог себе отказать.

– Отлично выглядите, господин, – раздался из-за спины нерешительный голосок слуги. – Впрочем, как и всегда.

Взгляд генерала скользнул по, случайно попавшему в кадр, отражению слуги, которое, казалось, пребывало в еще более плачевном состоянии, нежели оригинал. Он закрыл глаза и тихо промолвил:

– Да-а-а.

Пора было на публику.

Генерал лишний раз пробежал взглядом по своему отражению и, зацепив за спиной руки в замок, направился на балкон.

Балкон находился на уровне тридцати метров над толпой. На главную площадь столпился весь город – да что там город – страна. Десятки тысяч голов одновременно подняли глазки на своего господина. Рты их закрылись, но глаза жаждали звука – и звук этот должен был исходить от Генерала.

– Друзья, – его громогласный рев пронесся над всей площадью. – Сегодня я, ваш любимый Генерал, утверждаю праздник имени меня. Вы много работаете и заслужили немного отдыха. Пейте, веселитесь и отдыхайте. Слава, слава мне!

После этой небольшой, но такой долгожданной речи толпа взорвалась. Люди до хрипа в горле скандировали: «Слава, слава Генералу!» Но сам Генерал не захотел купаться в лучах своего величия – хотя частенько совершенно не гнушался и этим – и спокойно зашел обратно во дворец.

Как только захлопнулась звуконепроницаемая дверь, подбежал слуга. Он скинул с плеч Генерала плащ, а тот уже направился к рабочему столу. Генерал, конечно, устроил праздник для всей страны, но не для себя. Пусть люди там себе веселятся, а у него еще оставалось много работы.

Генерал совершенно забылся в своих бумагах. Много было писем от командующих со всей точки страны, которые просто не могли потушить очаги мятежей самостоятельно. Лежала целая стопка на разрешение расстрела, потому что он до последнего не хотел к ней прикасаться. Жалобы от епископов. Просьбы финансирования. Удовлетворение запросов. На его массивном, примерно метр на метр, деревянном столе не было не единого места, свободного от бумаг.

Полностью измотавшись, Генерал тяжело вздохнул, достал сигару из своего любимого портсигара, подошел к окну и только тогда закурил.

На улице уже достаточно потемнело, но люди все также придавались веселью. Толпа шаталась словно пьяные муравьи. Все придавались анархии: дешевый алкоголь, бесстыдные совокупления, жестокие драки – вакханалия.

«Никакой дисциплины, – подумал Генерал. Затем он последний раз вдохнул сигару, успокаивающе пустил руку в прическу и тяжело вздохнул. – Ладно, пусть выпустят пар».

Его релаксацию прервал стук в дверь. В секунду он собрался, гордо выпрямился, зацепил руки за спиной и твердым, разрушительный голосом разрешил:

– Войдите.

В комнату влетел запыхавшийся, довольно помятый и явно чем-то испуганный слуга.

– Господин Генерал, – речь его прерывалась учащенным дыханием. – Там… там старик пришел. Говорит, больше не верит.

Новость сразила Генерала, словно Лонгин своим копьем Иисуса – прямо под ребра воткнулась. Конечно, до него доходили слухи о гуляющих настроениях, но чтобы так дерзко прийти в его обитель. Кто бы там ни пришел – уже он не уйдет.

Тяжелые шаги громом разносились по бесконечным коридорам. Генерал двигался целеустремленно, зацепив руки в замок за спиной и сбивая любое препятствие на своем пути – это была его стандартная походка.

Приемный зал представлял из себя огромный, изрисованный лучшими мастерами-современниками, оркестр искусства. При первом же беглом взгляде легендарнейшие гении начинали играть симфонии глазам и душе. Что же сказать, Генерал был утонченной натурой.

За скромненьким гостевым столом робко дожидался аудиенции жалкий старик. Одежда его, казалось, представляла больной гибрид из порванного, огородного мешка и рыболовной сети. Хотя присмотревшись, Генерал понял, что все-таки это была обычная одежда – порванный, грязный, но все же стандартный балахон.

Генерал гордо сел за свой трон и махнул рукой: мол, подводите.

Старик устало подковылял к трону, но кланяться не стал. Этот жест Генерал не мог оставить без внимания, но из-за юношеского любопытства решил посмотреть, что же будет дальше.

– Здравствуй, мой Генерал, – голос старика оказался еще более уставшим, чем весь его внешний вид.

– Почему ты не кланяешься? Ты что, старик, не уважаешь меня, – от твердости своего собственного голоса Генерал и сам стал увереннее, хотя сначала его терзали доли сомнения.

– Прости, мой Генерал. Видишь ли, старый я стал. Боюсь, что если поклонюсь, то и не встану больше. Прими так мое уважение.

Генерал нахмурился. Из-за одного только визита этого человека, он начал испытывать к нему крохотное уважение, но вида подавать было нельзя.

– Ты прекрасно знаешь, что я занят. Так зачем ты решил отвлекать меня от работы?

– Знаю, – задумчиво пропел старик. – Из-за этого я и пришел, мой Генерал. Дело в том, что людям больше не нравится в тебя верить. Ты жесток, тоталитарен и груб. Людям больше нравится соседствующий Господин.

– Соседствующий… – сквозь зубы процедил Генерал.

Господин, которого назвали соседствующим, был правителем государства-соседа многие годы. Он был слишком мягок, пытался всем помочь и всех прощал. Чертов альтруист, подумал Генерал. Соседствующий господин не смог порядочно содержать страну, и так образовалась анархия. Жители настолько перестали бояться высшей власти, что стали творить что им только вздумается. Стали грабить, убивать, насиловать – в общем, придаваться той вакханалии, которую Генерал разрешил только на один день в году. Из-за людской дерзости этот жалкий господин был вынужден бежать в леса и горы и становиться отшельником. Хотя он и оставил послание, в котором говорится, что он разочаровался в своих подданных, Генерал знал, что он просто испугался того, что поводья вылетели из его рук, что он сам себя сделал никем. Генерал ненавидел своего товарища и считал позорным пятном на своем гордом имени. Даже «товарищ» было громким словом, скорее – вынужденное обстоятельство.

– Да ты бы старик и дня бы не прожил в стране, которую создал ваш любимый правитель, – цедил Генерал слова уже не столько сквозь зубы, сколько сквозь злобу.

– А это, господин, не вам решать. Там случилось так, потому что люд захотел именно этого, а никак не иначе.

– Да с каких пор твой люд знает, что ему лучше! – сорвался Генерал. – Вам бы, животным, весь день пей да трахайся! Никто не хочет работать, никто! А страна как! Ты старик и так скоро сдохнешь, так не порть жизнь молодым.

– Вам, господин, спасибо за все, что вы сделали, но может пока кончать с этим. Вся эта экономика и власть – ведь это нужно-то именно вам, господин, не нам, поймите, – умоляюще промычал старик.

Генерал встал со своего трона и несколько раз оценивающе обошел бедного старика. Сцепившиеся за спиной руки, так пропотели, что начали соскальзывать друг с друга.

– Нам бы репу в день, да хмеля немного. Мы бы и счастливы стали. Так зачем вы, господин, чего-то пытаетесь добиться от нас?

Напряжение кровью тарабанило в уши.

– Нам как-бы совсем и не нужно этого, – старик совсем скукожился от страха, с каждой секундой накидывая себе лишний годик.

Генерал остановился прямо перед лицом старика, и немного, не сгибая спины, наклонился к морщинистому уху.

– Ты, глупец, не понял главного, – шептал в самое ухо старику Генерал. – Совсем не важно, чего хотите вы. Собственно, кто это «вы»? Нет никаких вас, старик. Есть только я. Ведь я – ваш Бог. Не больше, не меньше.

Генерал спиной сделал шаг назад и достал блестящую наградную саблю.

– Я – ваш Бог, – спокойно повторил он.

Глаза старика сделались стеклянными, как будто отражая то, что с ним сейчас будет.

– Зря ты пришел к Богу, старик, и решил, что можешь его учить.

Генерал Сильно махнул саблей. По ступеням, глухо ударившись, покатилась седая голова. Тело еще несколько секунд стояло свечкой, выпуская из обрезанной шеи алый фонтан крови. Затем и тело свалилось к своей голове, поставив точку в этом диалоге.

Генерал хотел было вытереть грязную саблю об одну из штор, нависавших над троном, но резкая боль в сердце не дала ему этого сделать. Сабля со звоном ударилась об пол. Одной рукой Генерал мертвой хваткой схватил левую грудь, а другой – судорожно хватал руками воздух. Зрачки его глаз так сильно выпячились, что, казалось, сейчас лопнут, а ноги сами шагали назад. На последних издыханиях Генерал упал – не менее громко, чем сабля, разбив голову об холодный кафель. Сердце его лопнуло, а из разбитого затылка текла кровь. Никто не подбегал и не кричал: никого не было.