Дневник и фото - 1973

2 января 1973 г.
Новогодняя ночь прошла в безумной гонке по городу – пытался разыскать свою Музу, которая оставила мне в почтовом ящике поздравление c НГ и сочла это достаточным. Езда по всем известным мне адресам ни к чему не привела, да и  слава Богу, что не нашёл, потому как наломать дров мог порядочно.
Сегодня в полдень Танечка появилась у себя дома, простуженная и вымотанная.  Сидела на диванчике, обхватив коленки, и даже не встала при моём появлении. Сказал «спасибо!»  за праздничек, кинул в неё скомканную открыточку и ушел. Через пять минут влетела ко мне – в халатике поверх ночной рубашки – но разбираться было без надобности – внутри всё выгорело, и дальше длить эту шестилетнюю канитель не имеет смысла, осталось только попрощаться.

3 января 1973 г.
Встретился с Сергеем – взял у него свой экземпляр двухтомника Юрия Анненкова «Дневник моих встреч» (с американского издания 1966 года) – фактически лишь текст, потому как рисунки получились скверно.
Пообедали в «Узбекистане» и пошли на «Жил певчий дрозд» в Повторный. Когда герой, бродя по институту, заглядывает в аудиторию, где три десятка человек задумчиво смотрят на исписанную формулами доску, несколько зрителей в зале рассмеялись, а я опять ничего не понял, как и на первом просмотре. Серёжа
объяснил: на доске – теорема Ферма, которая никогда не бывает темой научных дискуссий. Это смешно, да.
Самая грустная сцена фильма – когда герой в подзорную трубу смотрит на город и находит окна собственного дома, где жизнь близких идёт уже без него…

7 января 1973 г.
Первое, что приходит в голову каждое утро, едва открываю глаза, – строчки ОМ:
               Мне жалко, что теперь зима / И комаров не слышно в доме,
               Но ты напомнила сама / О легкомысленной соломе…
У нас опять живёт Васька. Мама уже недоумённо пожимает плечами: вся эта  история ей порядком надоела, а я всерьёз подумываю, не сделать ли из Васьки новую Музу, замену Танечке. Только это не так просто: смоешь лик Джоконды,  а под ним – картинка с обёртки от шоколадки «Алёнка».

18 января 1973 г.
Слуцкий на семинаре:
     – Я настоятельно требую – это относится ко всем – чтобы вы точнее определяли своё отношение к Богу. А то вы рады стараться повесить икону на одну стенку  с портретом Хемингуэя.
Отвечая на мой вопрос, мог ли Безыменский быть причастен к смерти Дмитрия Кедрина:
     – Не думаю. Человек он премерзейший, но убить…  Даже для этого он слишком труслив.

21 января 1973 г.
Вчера ходили с Васей в Останкинский дворец, где у меня знакомые реставраторы, а нынче решили из дома не вылезать. Весь день мама вела себя странно, после обеда куда-то уехала. И через час вернулась… с Васькиными предками, то есть сдала нашу хиппушку с потрохами. Оба родителя оказались совсем молодыми – едва за сорок, и весьма фешенебельными (отец – известный адвокат).  Со мной познакомились не то чтобы напряженно, но с явным любопытством.  В гробовом молчании выпили чаю, после чего проводил  Ваську до белой «Волги»,  которую  предок предусмотрительно оставил за углом. С моей мамой простилась у двери, ничего ей не сказав, а мне выговорила: «Не ожидала я от Нины Васильевны!..».
Зря, конечно, мама так поступила.

24 января 1973 г.
Посмотрели с Гофманом на Таганке прогон «Под кожей статуи Свободы» (ЕЕ отдал пропуск). Совсем не понравилось, но отклики по Москве  хорошие.

27 января 1973 г.
Приехал Витя Коркия – привёз «Юность» со своей подборкой и две пьесы, обе довольно любопытные. Предлагает попробовать написать что-нибудь вместе, но я не представляю, как работать в четыре руки. Летом идём в Литинститут.

8 февраля 1973 г.
Должны были обсуждать Алексея Бердникова. Чего ждали с заранее подогретым интересом – в прошлый четверг, беря толстую рукопись для разбора, Слуцкий поморщился: «Просил же отбирать не больше пяти стихов за каждый год, который пишете», на что 35-летний Лёша ответил: «Так и есть, я же пишу двадцать лет».
«Тогда делать нечего, придётся все прочитать», – только и сказал Борис Абрамович.
И теперь начал занятие неожиданно:
– Назначенное обсуждение Бердникова я отменяю. По той причине, что ни один из нас просто не готов к этому разговору. Дело в том, что Алёша в 14 лет полюбил итальянский язык и сегодня владеет им в совершенстве. А начав тогда же писать стихи, пользуется исключительно терцинами, и любимая его стихотворная форма – венок сонетов. Который, если верить Алексею, он пишет за один день. Говорю без преувеличения:  сегодня Бердников – самый большой поэт современной Италии.  И судьба его крайне трагична – печататься в нашей стране ему удастся только  со сноской «перевод с …». Так что давайте просто послушаем прекрасную итальянскую поэзию в исполнении автора. Просьба: Бердников, я запрещаю вам читать венок сонетов № 52.  Для несведущих: это замечательное философское, физиологическое и культурологическое исследование говна.  Я не выступаю  цензором, но хочу сохранить атмосферу нашего семинара в рамках приличия.

10 февраля 1973 г.
Утром приехала Васька (забыла мелкие вещи). С мамой моей поговорила сухо, а меня спросила, почему та смотрит на неё как-то странно.  Объяснение только одно: в прошлую субботу наши с Сонечкой отношения перешли из дружеских в  любовные, после чего испачканную простыню  сунул в портфель, чтобы отнести в прачечную, но промедлил – мама нашла и теперь ломает голову, на кого ей думать. Ваську это смешит – предложила: «Давай сейчас испортим ещё одну, и Нина Васильевна вконец лишится покоя. Или тебе что-то мешает?» – «Мешает,  – говорю, – я же слово дал!» – «Купеческое?» – «Хуже! – сыновье: маме обещал тебя не трогать». И вообще сегодня не до того – первая годовщина бабушкиной смерти: поспешили с мамой на Пятницкое, где нас уже ждала тётя Женя, а потом  поехали на поминки в Гольяново.

16 февраля 1973 г.
У Вити Гофмана погибла мама – разбился в Праге её самолёт. Лететь в Карловы Вары собиралась через две недели, но внезапно освободился люкс, и Генрих Борисович договорился – поскольку все документы были на руках, поехал домой за женой и своими руками посадил Майю Мироновну на тот злосчастный рейс.

17 февраля 1973 г.
По субботним вечерам почти половина семинаристов Слуцкого собирается в доме на Большой Садовой (рядом с «нехорошей квартирой» Булгакова)  – в гостях у Владимира Михайловича Зверина.  Одинокий старик, во внешности которого ещё не стёрлись черты прежнего  Д’Артаньяна, он всю жизнь прожил возле литературы,
как говорится, «был другом многих», а теперь перенёс свою любовь на молодое поэтическое поколение. В крохотную его комнатёнку набивается до 10-15 человек. Все знакомы – если не очень хорошо, то, по крайней мере, шапочно. Верховодит  здесь приземистая и зычная переводчица Ольга Чугай, называющая эти сборища «мой зверинец». Постоянные «прихожане» – Алексей Бердников, Гриша Кружков, Алёша Цветков, Юля Сульповар, Люба Гренадер. Пьём только чай, читаем стихи  и о них же говорим – разговоры на другие темы в доме Зверина не в чести.

22 февраля 1973 г.
Придя на семинар, Слуцкий обнаружил на столе букет пунцовых роз (завтра же день Армии). Неспешно прочитал поздравительную открытку, поблагодарил за внимание, сдвинул цветы на край стола, но всё занятие машинально поглаживал букет ладонью. И устроил нам роскошный вечер воспоминаний: рассказывал про ИФЛИ и ифлийцах, о юности Самойлова, Когана, Кульчицкого, о литинститутском  курсе Луговского, почти полностью выбитом войной, и как сам едва не погиб в Югославии, где на машине с динамиками призывал усташей сдаваться, и вдруг ошибочно обратился к ним по-сербски…

25 февраля 1973 г.
Устроил коллективный культпоход на фильм Вайды «Всё на продажу» – скупил  на вечерний сеанс весь 10-й ряд в кинотеатре «Варшава» (даже Гофман пришёл, хоть последние две недели нигде не появлялся).
После просмотра идём, на пары  разбившись, по заснеженной аллее через парк (так путь короче – напротив метро в железной ограде два прута выломаны), и чувствую, что Олеся Николаева на моей руке виснет, давится смехом: перед нами движутся Гофман с женой, и на подходе к дырке в заборе стало ясно, что Ася в неё по габаритам не проходит.
Наконец и она это заметила – обернулась:
– Ребята, ведь мы никуда не торопимся – прогуляемся до метро вокруг парка! 
На Ленинградке Гофман  норовит поймать такси, но Ася Витю останавливает:
– Давай, как все, на подземке!
Он с неудовольствием соглашается и застревает в турникете:  сначала сунул  пятак левой рукой, и его прищемило, потом монета и вовсе закатилась промеж  фотоэлементов. Мы уже прошли внутрь, а Витя так и мялся растерянно у входа. Наконец билетёрша его пожалела – за рукав подтащила к своему свободному  проходу, подтолкнула в спину:
– Иди уж, деревня!..

28 февраля 1973 г.
Вот есть же фильмы-праздники, как великолепный «Как украсть миллион» с Одри Хепберн и Питером О’Тулом! (Юра Бабийчук в Дом кино вытащил). И что бы его не купить для советского экрана? – ясно же, что это семейное кино на века! Купим, когда фильм состарится на десять лет и обесценится в прокате до грошей?

2 марта 1973 г.
К Женскому дню устроил в «Воениздате» на нашем шестом «художественном» этаже свою фотовыставку – два десятка портретов и даже десяток ню выставил.
Сонечке идея понравилась – ждала, что её обнажённые фото я тоже повешу. То есть ничего не понимает – ей летом в ИВЯ поступать, а это режимное заведение, и её характеристику здесь 1-й отдел утверждать будет.
Моя «секретная» комната  в лёгкой оторопи от моих ню, но в целом выставку хвалит. В центре экспозиции  – грустный портрет Танечки.

5 марта 1973 г.
Евтушенко говорит по поводу своего диалога с критиком  Евг.Сидоровым в «ЛГ»:
– Конечно, мои враги и завистники будут надо мной смеяться. Конечно, снобы,
вроде вас, скажут, что я низко пал. Но зато основная масса, народ, который меня любит, прочтёт это с восторгом!..

13 марта 1973 г.
Обедали в воениздатской столовой с Сафошкиным, когда к нам подсел чертёжник Сейфулин, и мне вдруг стало смешно: Сафошкин – исследователь творчества Сафо, Сейфулин – медвежатник, специалист по взлому сейфов. Николай спросил, над чем смеюсь, а ведь и не скажешь – оба мало что обидчивые, так ещё и совсем без юмора.

15 марта 1973 г.
Слуцкий говорит: «Почти все вы, сидящие в этой комнате, люди талантливые. Все вы пишете хорошо и вполне профессионально. А то, что почти никто из вас не печатается, зависит только от нерадивости редакторов и вашей собственной. Учиться хорошо писать мало – нужно учиться заставлять себя читать».
В конце занятия Слуцкий даёт Алексею Бердникову домашнее задание: «Если вы за день способны написать венок сонетов, принесите нам через неделю десять русских стихотворений в стилистике прошлого века. И тогда поговорим».

22 марта 1973 г.
После обсуждения Юли Сульповар (досталось девушке за снобизм и эстетство) Слуцкий спросил Бердникова, выполнил ли он домашнее задание. Лёша честно прочитал десяток стихов, с прошлого четверга написанных, и Борис Абрамович остался доволен: «Отличные русские стихи! Можете ведь!» – «Могу, только мне это не интересно», – отрезал Бердников.

29 марта 1973 г.
Сам выпустив первую книгу в 37 лет, Слуцкий своеобразно относится к нашему возрасту (написал же: «Двадцатилетним можно говорить: «Зайдите через год!»).
– Сколько вам лет? – в перерыве спрашивает Любу Гренадер.
– Что за вопрос женщине, Борис Абрамович?
– В поэзии женщин нет. Поэтесса – морковный  кофе, потому извольте отвечать.
– Тридцать пять.
– Да, это уже зрелость. Пора делать книгу.
– Плохую не хочется, а хорошая пока не складывается.
– Понимаю, – кивает Слуцкий.

3 апреля 1973 г.
В «Вечерней Москве» статья Жарова «Как понять эти стихи?» – о Вознесенском, абсолютно дурацкая. Но самомнения старому графоману не занимать – разослал  всему своему курсу с запиской: «Думаю, эта статья станет этапной не только для творчества А.В., но и для развития всей поэзии в целом».
––––––––––
Оля Чугай намерена играть роль Гертруды Стайн (даже внешне на неё похожа) – уверяет: до встречи с ней год назад Гриша Кружков был абсолютный графоман, а теперь под её материнской опекой… В субботу Гриша читал в «зверинце» стихи – замечательные!  Спрашиваю его, когда написаны, – говорит:  три-четыре  года назад. Когда расходились, Чугаэсса закатила на улице форменную истерику, суть которой – наши субботы у Зверина нужно прекращать, ибо мы стали деда сильно утомлять. Вдвойне жаль, поскольку это неправда, но…

7 апреля 1973 г.
Последним годом Аллы Константиновны Тарасовой на сцене был 1971-й, когда она  заболела и навсегда покинула МХАТ, сыграв скорее бабушку,  чем мать в пьесе  Рощина «Валентин и Валентина». А в моей памяти останется в постановке очень слабой болгарской мелодрамы «Царская милость», на которую нас, школьников, согнали зимой 69-го. Тогда набитый дебилами зал стрелял жёваной промокашкой из трубочек и рогаток, и в конце концов попали в Тарасову. Великая актриса встала  у рампы, выдержала знаменитую мхатовскую паузу, сказала громовым шепотом:
– Мерзавцы, что же вы делаете? Мне ведь больно!..
Никогда не забуду тот трагический голос, полный страдания за великий театр.
 
9 апреля 1973 г.
Вчера в испанской Малаге умер человек, которой безусловный гений ХХ века – Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис, или просто Пикассо.
Огромная жизнь длиной в 92 года, а количество сделанного вряд ли когда-нибудь подсчитают полностью. Когда в октябре 71-го отмечали 90-летие, газета «Юманите Диманш» выпустила роскошный цветной номер с его картинами и фотографиями в том числе эпатажными), и Бабийчук купил, а меня тогда отпугнула абсолютно советская обложка. Теперь завидую – исторический был номер.

16 апреля 1973 г.
В метро на переходе с «Краснопресненской» на «Баррикадную» бойкий мужичок  продаёт билеты мгновенной книжной лотереи:
– Спешите купить билет, проверить себя! Выигрывает тот, кто лучше подготовлен!
В отличие от других лотков, у этого всегда очередь – соблазнительно считать, что  ты хоть к чему-то хорошо подготовлен.

03 мая 1973 г.
Всякий мусор от ластика и проч. с наших рисунков и чертежей удобнее всего смахивать кроличьей лапкой, а этот мех самый жиденький – едва год отработал, а из моей лапки только косточки торчат. Вот и призвал Егоров пана Воеводского раздобыть нам новую очищалочку.  Женя Фёдорыч сказал, что кроличьи лапки обойдутся в три рубля за штуку, собрал деньги по списку и перед праздником принёс большой полосатый мешок – обещал после майских раздать.
Сегодня я пришел на работу за полчаса до начала и застал странную картину – Егоров открывает все банки и каждую нюхает, а в комнате – стойкий трупный  запах, который ни с каким другим не спутаешь: так воняет сдохшая крыса за плинтусом, да протухшая тушь из жжённой кости. Мы уже перенюхали половину банок, как вдруг одновременно услышали какой-то тихий мерзкий звук из шкафа. Открыли и охренели – весь он кишел навозными мухами, облепившими мешок Воеводского – его сырые кроличьи лапки, меховой бизнес пана! Не долго думая,  Егоров просто выкинул мешок в окно, после чего устроили сквозняк, но и это помогло мало – весь день оказался испорчен, а Воеводский молчал, выражая нам своё «фэ» (все сданные коллегами «трёшки» честно вернул).

07 мая 1973 г.
Перебегал Садовое кольцо на Лермонтовской площади и прямиком угодил в объятия постового. На его требование показать документ – достал заныканное на Киностудии МО СССР удостоверение со звездой, которое милиционер тотчас спрятал в карман и сказал, что он тут стоит ещё сорок пять минут, в которые могу выкупить свою ксиву за червонец, а то буду искать его в околотке. У меня была  в кармане только «трёшка», но ловить на неё такси и пилить домой за деньгами было совсем глупо. И вдруг сообразил: тут же рядом Гофман с Асей живут, а у них всегда денежку перехватить можно. 
На телефонный звонок откликнулась Ася – сказала, что Витя сегодня работает, но она дома и, конечно, выручит. Но только через часик, поскольку ей сейчас неудобно. Послонявшись полчаса под окнами, подумал, что постовой вот-вот уйдёт, да и что за проблема – не любовника же принимает в отсутствие мужа.
Дверь в квартиру Гофманов оказалась открыта – первой в коридоре попалась тётка, несущая из ванной хрустальную вазу с розами, другая тут же собирала пылесос,  и ещё одна гремела кастрюлями на кухне, откуда доносился вкусный запах готовки. При том все они была одеты в одинаковые синие комбинезоны  с названием фирмы «Заря» на карманах. Ася же восседала на тахте, поджав  под себя ноги и дуя на ногти, а женщина в белом халатике убирала в несесер маникюрный набор. Немного смутившись, будто я застал её за чем-то стыдным, Ася из пачки лежавших на столике денег дала мне «десятку» и позвала зайти к  ним на обед сегодня вечером.
Постовой меня дождался и ксиву вернул, и мне очень захотелось напоследок ему нахамить, но представил, как опять возвращаюсь к Асе, – и сдержался.

11 мая 1973 г.
В Литинституте началась весенняя сессия, и десяток первокурсников собирается дома у Наташи Старосельской – сообща готовятся к экзаменам, конспектируют учебники. Среди знакомых интереснее других – поэт Саша Плахов, филолог Витя  Калугин. Надеюсь, останутся друзьями надолго (по крайней мере, на институтские времена: все контрольные до конца ликбеза мне уже обеспечены).
80-летняя бабушка Наташи Шарлотта Израилевна сидит в кресле с иностранной газетой и вспоминает, как они жили в Петербурге:
– Квартира – это же анфилада, пять комнат! Потолки – это же были потолки! И кто
живёт там теперь? Как у вас поётся? – «Кто был ничем, тот станет кем...»?

13 мая 1973 г.
Поехали с Гофманом, Гарри Гордоном и Сашей Спаль в Переделкино – просто погулять, отвезти цветы Пастернаку и Чуковскому. В электричке Саша спала (её вчера выставили со съёмной квартиры), Гаррик,  устав хохмить на тему «Как закалялась Спаль», тоже пребывал в дрёме, а мы  с Витей курили в тамбуре. Напротив Гофмана стоял прыщавый пэтэушник в самострочных джинсах  и ел глазами Витю – роскошного импортного дядю в новой рэнглеровской джинсовой тройке, какую можно увидеть разве что в иностранном журнале. Гофман говорил, что в большом СП набирают группу для поездки в Италию (с Помпеей!), при этом машинально щёлкал золочёной зажигалкой. В какое-то мгновение он вдруг заметил, каким взглядом смотрит  на него подросток, и, высеча яркое синее пламя, спросил: «Нравится?» Пацан не ответил, только кивнул и сглотнул слюну. «Дарю!» – сказал вдруг Витя, тут электричка как раз раздвинула двери, и мальчишка с Витиным подарком исчез.
«Барин гуляет! – фыркнул подошедший Гарик. – Нам-то небось не подаришь?». «У меня есть», – сказал я, хвастаясь недавним Витиным презентом – огнивом  в перламутровом футляре из «Берёзки».
Съездили в итоге хорошо: погуляли по переделкинским аллеям, устроили пикник на лесной поляне, где первые птичьи голоса располагали к чтению стихов.

15 мая 1973 г.
В Доме литераторов – закрытие очередного учебного года в нашей Литстудии.  Под эту сурдинку «Вечерняя Москва» сегодня напечатала  подборку стихов  студийцев, где и мои восемь строчек – рядом с Серёжей Гончаренко и с чайником  Лёвушкой Фрухтманом. Яркий солнечный вечер прибавляет хорошего настроения.
Ко входу в ЦДЛ – с красивой и статной женой Татьяной – подходит Слуцкий,  поздравляет с дебютом и публикацией. У Бориса Абрамовича замечательная манера пожимать руку – левой берёт твою правую кисть за запястье и с широким размахом вкладывает в неё свою большую  ладонь.
Действительно, у меня сегодня памятный день – не из-за стишка (который на «три с минусом»), а из-за того, что меня «распечатали» (в МГК сами выбрали стишок из моей подборки) и засветили мой псевдоним – я теперь окончательно Георгий Елин.

20 мая 1973 г.
В начале вечера зашла Танечка, и мы кое-как поговорили. После Нового года виделись несколько раз на улице, но прошли мимо друг друга, как незнакомые.  Я воспринял её приход как желание примирения, хотя если бы она сказала вдруг, что вышла замуж, – не удивился бы. В конце концов, предложила погулять, и я выставил её за дверь, тряся напоследок, как грушу. Убежала в слезах.

21 мая 1973 г.
Возвращаясь с работы, заглянул в Марьинский мосторг и обнаружил, что такой банальной вещи, как мужские носки, там просто нет. Димыч звал на ДР без условного времени – как доедешь, так доедешь. Решив, что два часа у меня есть, выстирал носки и удумал посушить их утюгом. Сложив один на один, поставил утюг сразу на оба, подержал минуты две, любуясь паром и удивляясь странному запаху, с трудом оторвал носки от утюга, отпечатав на нём их синтетический орнамент. Поскольку теперь от носков имелись лишь голенища, именно их и оставил над туфлями, запихнув босые ноги внутрь. И всё бы ничего, только про состояние своей одежды скоро забыл, а когда гости Димыча стали музицировать – уселся посреди комнаты в кресле, положа нога на ногу, изредка подтягивая носки, пока гости не взвизгнули хором. Так вот и стал героем вечера: мою изобретательность оценили лишним куском торта.

26 мая 1973 г.
Высоцкий своим ходом возвратился из Парижа, значит в афишу снова вернётся  «Гамлет» (у ВВ замены в нём нет). Обещал сводить Сонечку, и Нина Борисовна  изнылась – ни разу не была на Таганке, а как такую мечту не уважить.
Благодаря Нине Чуб, я за этот месяц пересмотрел у Любимова пять спектаклей, один раз выбрался с Сонечкой к Оле Науменко, а к Ленке Юргенсон идти некуда: зимой позвала на спектакль в зале высотки МГУ, но тогда умер ректор, и всё...

4 июня 1973 г. 
День рождения Танечки теперь удачно вытеснен: сегодня же 18 Сонечке  и 22 Наташе Старосельской.
Cонечку с утра поздравил на работе – вручил букет роз и в обед посидели в издательском кафе. Вечером она отмечает своё 18-летие дома (у неё брат  и две сестры), а я в четыре поехал в Останкино к Наташе, где уже была полна коробочка гостей.
Разошлись мы за полночь, а когда подходил к своему  дому – на четвёртом этаже не было в окнах ни огонька, и всё хорошее настроение как-то сразу улетучилось…

9 – 10 июня 1973 г.
В субботу отправились с Сонечкой на «Правду», где и заночевали,  а ранним утром в воскресенье, пока не проснулись Смирновы, сбежали в Абрамцево: там нашли замечательную полянку – отсняли на ней две плёнки, а потом устроили славный пикничок. Сонечка очень пластичная модель, и я пожалел, что забросил акварель, хоть сам фотографический процесс с лихвой заменяет рисование.

16 июня 1973 г.
«Дамы и господа» обожаемого Пьетро Джерми. Забавно, что мужчины в фильме хоть и грешники, но жертвы, тогда как все без исключения женщины – сосуды греха и порождение ехидны. И если пары входят в кинотеатры под ручку, то все выходят через разные двери, не глядя друг на друга.

21 июня 1973 г.
Егоров через жену-администратора устроил мне два места в директорской ложе в Старом цирке на Цветном бульваре, и мы с Соней с удовольствием посмотрели программу с Юрием Никулиным и Михаилом Шуйдиным.
Собственно, кроме них в программе ничего другого и нет, всё остальное – одно столетней бородатости «але-оп!», от коего даже и не тошнит – все худшие штампы цирка живы и на советской арене отлично себя чувствуют.

23 июня 1973 г.
Пришла цидулька из Литинститута – позавчера меня допустили к экзаменам и нужно сдавать документы. Экзамены с 13 августа: осталось их сдать…
Вечером сидел у Старосельских, которые с моей лёгкой руки давно Аризонские кукунчики, а я при них – Барбизонский птенчик, и, вспоминая  день рождения  Наташи, мама Мира Яковлевна пожаловалась, что после той пьянки пропало  у них блюдо кузнецовского фарфора.  Спросив, что на нём подавали (оказалось,  что студень), вдруг ясно вспомнил, как лично мне его всучили в руки, и поставить было некуда, а держать одновременно с ним вилку, фужер и сигарету совсем затруднительно (есть так просто не получалось). К тому времени в комнатах уже погасили свет,  зажгли свечи и,  воспользовавшись полумраком, я быстренько рассовал куски студня по тарелкам пьяных гостей,  а освободившееся блюдо запихнул в узкую щель между потолком и верхом книжного шкафа. Восстановив ту картину, осторожно задрал голову – край блюда до сих пор выступал над шкафом. Осталось изобразить из себя экстрасенса – на пять минут закрыть глаза, сказать: «Кекс–пекс–калабрекс» и достать ценную пропажу.  Радость обретения  антикварного блюда была столь велика, что никто не стал выяснять, какой идиот его туда запихнул.

29 июня 1973 г.
Пятничным вечером встретил родителей Танечки:  в загородном виде, явно отправлялись на дачу в свои Вербилки – шли к остановке с огромной походной  сумкой, одновременно неся её каждый за свою ручку. Поскольку Танечка – абсолютное повторение своей маменьки, очень живо вообразил её лет через десять-двадцать на этом месте, в роли матери двоих-троих-пятерых деток, едущей с ними к просторам дачного  семейного благоденствия, а представить  рядом с ней себя никак не получается – не по мне, полигамному мерихлюнду,  такая  вот чинная патриархальная роль.

30 июня 1973 г.
Заехал к Гофманам и застал странную картину: Витя сидел на тахте, изображая на лице непонимание и глухоту, тогда как вооружённая шваброй Ася металась  по комнате, выгребая на её середину всё, что попадалось в углах. При этом у неё в руках была красивая коробочка, таившая форму какого-то  предмета, и всё найденное Ася к этой форме примеряла. Увидев в моих руках зажигалку, спросила: «Он подарил?» – повтыкала её в паз и вернула: никак не подходит!
– Да что вы хоть ищете-то? – спросил я.
– Представляешь? – я этому… на Новый год подарила золотой Ronson, так ты подумай – куда-то заховал и вспомнить не может!
Я вспомнил нашу  майскую поездку в Переделкино, мальчика в тамбуре, и какие у него были глаза, когда он смотрел на щедрого несоветского дяденьку. И ничего не стал говорить Асе – у неё и без того был такой вид, что дай ей волю, разбила бы Витину голову, как арбуз. Настоящую причину скандала Ася и не скрывала – пока она худела на Золотых песках (и осунулась до 115 кг), Витя пустил пожить к ним бездомную Сашу Спаль, после чего взрывная Ася отправила на помойку новый кухонный диван, на котором две недели спала постоялица. Всё понимаю, ребята, только эти сцены как-нибудь без меня.
 
2 июля 1973 г.
У Люсьены в «Книжной находке» познакомился с Олей Наровчатовой. Окончила актёрское отделение ВГИКа, но киношная судьба не сложилась. Зимой несколько раз видел её на семинарах (вроде бы ходит к Самойлову), а сегодня столкнулись  у букинистического прилавка и разговорились. Мне она запомнилась давно – до сих пор помню опубликованный в «МК» её очаровательный стишок:
          Я – жёлтый лист, в тебя влюблённый.
          Я  жёлтый лист… А ты зелёный.
Проводил Олю до её дома – живёт за Политехническим музеем, в квартире отца, откуда Сергей Сергеевич недавно переехал в новый дом в Безбожном. Оказалось, у неё и мать писательница, пишет искусствоведческие книги. Дала папку своих стихов, договорились общаться.

6 июля 1973 г.
Достал Нине Борисовне билеты на «Гамлета» с Высоцким, и накануне похода в театр она неделю не работала: шила новое выходное платье, перманентом закудрявилась. В день спектакля на час заглянула в редакцию ¬– показаться сослуживцам во всей красе. Тут Сафошкин и заметил, что у НБ лишь один чулок  надет. С визгом и хохотом уложили несуразную на стол (времени искать чулки уже не было – муж Леон поджидал в машине) и карандашом нарисовали шов прямо на ноге.
А на другой день Нина Борисовна кипела гневом:  ну и театр! – зрители одно рваньё-драньё,  даже на полу сидели, спектакль так просто убожество – вместо красочных декораций какая-то пыльная хламида под потолком мотается, бухие  могильщики бутылки сдают, Гамлет в джинсах, хрипит «Быть или не быть?» под  свою балалайку…Чтобы утешить тётку, обещал её во МХАТ, на «Соло для часов  с боем» сводить, как только его Ефремов в новом сезоне выпустит.

7 июля 1973 г.
Жуткий ливень, хлынувший в начале четвёртого, застал на Трубной. Хорошо, не в троллейбусе, водители которых по колени в воде ринулись отключать от проводов «усы», не рискуя превратить свои машины в электрогриль.
Мы в 24-м автобусе застряли возле МГК: сначала было весело, но когда вода захлюпала под ногами – стало не до смеха. Пока еще можно было, рисковая девчонка, сказав нам: «Извините, мальчики!» – задрала юбчонку, с подножки  сиганула в поток, уже доходивший ей до бёдер, и резво добежала до начала Рождественского бульвара, где крутой взгорок вывел её на сухую землю. Я никуда в эту субботу не спешил – дождался, пока спасатели открыли люки в подземную Неглинку, вода пошла на убыль, и водитель автобуса вывез нас  из этого всемирного потопа. Такой же в последний раз был в июне 1965-го: тогда наш дядя Миша застрял в 13-м троллейбусе и его вывезли солдаты.

9 июля 1973 г.
Наконец посмотрел Геннадия Бортникова  в «Петербургских сновидениях» (по «Преступлению и наказанию» ФМД). Сцену убийства процентщицы  Завадский  гениально решил киношным «покадровым» приёмом: Раскольников-Бортников долго восходит в высоту кулис по многоярусной скрипучей лестнице (абсолютный Хичкок), а в момент топорного удара – внизу, в углу сцены, у самой рампы – на секунду вспыхивает прожекторный круг, крупным планом высвечивая две фигуры и рубящий топор (даже не замечаешь, кто из артистов там занят), потом опять кромешная тьма и протяжный скрип ступеней под ногами уходящего с места убийства Раскольникова...

16 июля 1973 г.
Директор «Книжной находки» Александр Иванович (потомственный букинист, из рода Фадеевых, которые входили в Сытинский круг и владели букинистической лавкой напротив Румянцевской библиотеки)  делает домашние собрания книг Андроникову, Наровчатову и многим другим. Зная меня с середины 60-х, всегда любезно раскланивается, но поскольку мне продаёт литературу Люсьена, сам никогда ничего не предлагал. Заметив меня с Олей Наровчатовой, на прошлой неделе вдруг предложил дать ему мой список желаемых книг. На моей карточке три десятка названий раритетов, которые надеюсь достать в ближайшие лет 10–15, ну и дал. А сегодня позвонила Люсьена:  Фадеев меня ждёт.
«Куда же вы пропали? – директор встретил меня на пороге и за локоток увёл к себе в каморку. – Всё уже готово, весь ваш списочек!..» Когда я увидел на столе огромный свёрток – обмер, а когда разглядел на лежащем сверху листе бумаги цифру «750» – в жар бросило… Треть этой суммы стоил только лишь мюнхенский четырёхтомник Гумилёва, а кроме него в свёртке были и Ходасевич, и Набоков, и Бердяев, и Розанов, но выбирать не получалось – требовалось забрать ВСЁ.
Сказал Фадееву, что зайду через час, в панике позвонил Андрею Богословскому, добираясь до его денежного папы, и таким образом проблему решил… А вообще это невероятно круто – за несколько дней без проблем достать книжки, половина которых не проходит по советским магазинам, изымается на таможне…
Так ощущаешь, что в Союзе есть второй – невидимый глазу – мир, живущий по своим правилам, и чтобы попасть в него нужна лишь некая порука.

19 июля 1973 г.
Пришёл Витя – серо-зелёный, помятый, рука грязным носовым платком замотана. Вопиет: «Бог не хочет, чтобы я разводился с Асей! Золото – это благородный стерильный металл, а у меня под обручальным кольцом палец гниёт. Это мне вещий знак  – Господь не хочет, чтобы я разводился!..». Снял с его руки платок – и впрямь страшное зрелище: безымянный перст почернел и распух настолько, что уже и самого кольца не видно. Не слушая вопли Гофмана, намотал на его палец  суровую нитку, намылил, кое-как свинтил злосчастный предмет. И Витя с Богом  тут же переменили своё решение.

21 июля 1973 г.
Мама предложила  составить ей компанию – погулять по Арбату, что и сделали. К семи вечера дошли до Садового, и мама надумала что-то купить в Смоленском гастрономе. Ушла, а я по причине нелюбви к магазинам и очередям остался ждать её у второго от угла фонарного столба, закурил. Если бы не судорожный свисток  регулировщика, не сразу бы заметил: все машины встали на светофоре, а одна продолжила движение, причём с выключенным мотором – катилась под уклон, не реагируя ни на свистки, ни на тревожные крики прохожих.
Сначала мне показалось, что в кабине чёрной «Волги» пусто, но тут она резко вильнула и поехала прямо на меня, при этом стало видно, что за рулём есть водитель, только как-то странно сползший вниз. Его машина  врезалась в квадратное основание «моего» столба, и  хоть удар не был сильным – толстая проволока, скреплявшая две полукруглые металлические штуковины вокруг ствола, лопнула и одно из странных украшений этих рухнуло на капот, сильно его проломив. Вокруг мгновенно собралась толпа, а я как стоял, так и остался, заворожённо глядя на бледное лицо водителя, который не моргая смотрел поверх моей головы, умерев в двух метрах от меня.
Тут огонёк сигареты ожёг пальцы, а сзади в мою спину торкнулась мама, протолкавшаяся ко мне сквозь застывшую толпу. Водителя уже доставали из кабины непонятно откуда взявшиеся медики, один из них бесстрастно констатировал: «Готов!», и фраза эта тихим шепотом прошелестела по толпе… Сейчас ночь, а я так и не могу прийти в себя, детально вспоминаю случившееся.
Странное впечатление оставил этот случай, к которому, получается, мы с мамой шли вчера весь день, даже не подозревая, что он завершится таким трагическим финалом.

22 июля 1973 г.
Умер Брюс Ли (убили? несчастный случай?). Ему было всего 32. А ведь гений. И что препятствовало нашим охранителям показать советским мальчишкам этого  чемпиона мира, про мастерство которого ходили легенды?  Мы и впрямь живём в чумном Зазеркалье, где все законы и наш образ жизни придумывают выжившие из ума старики, которые не живут сами и не дают жить другим.

26 июля 1973 г.
Танечка действительно выходит замуж. За одноклассника М., который своей тихой настойчивостью добился своего. Подозревая, что завтра ей будет ни до чего, утром сунул в почтовый ящик поздравительную открытку, написав на ней только то, что негоже поклоннице русской поэзии сочетаться браком в день гибели достославного  Михаила Юрьевича Лермонтова.
По пути из МИИТа  зашёл Колька Бондаренко – разочаровавшись в факультете «Мосты и тоннели», завалил сессию и сегодня забрал документы. Теперь его ждёт армия, но он, похоже, этого ещё не осознал.  Попросил его сходить к Марьинскому мосторгу, купить цветы –лучше бы чёрные, но если таких не будет, то любые.
Пока собирался и приводил себя в порядок, пришел Серёжа Мнацаканян, который вызвался сходить сегодня со мной в Литинститут. Колька принёс какие-то драные гвоздики, но по мне и такие хороши. Поскольку мы с Серёжей отказались идти пить пиво, сославшись на дела, Колька отвалил. Попросил Мнацаканяна отнести на 4-й этаж букет, вроде как от фирмы «Заря», и отдать любому, кто откроет. Цветы он отнёс, но в Литинститут мы решили сегодня не ездить.
Торчать дома не хотелось – пошел в общагу ГИТИСа  и там надрался в странной компании. О том, что было после, вспоминать не хочется совсем…
Вот ведь устроен человек: вроде и не любил как должно, и не могло ничего у нас получиться, поскольку всю жизнь отравила бы, так что всё к лучшему и правильно, а вот отдавать Танечку кому-то чуваку всё равно жалко. Жалко, и всё.

27 июля 1973 г.
Утром зашёл Бондаренко и предложил свой хирургический вариант: берём  ещё пару ребят покрепче и едем в ЗАГС – там бьём морду жениху, а невесту в машину и поминай как звали. В этой идее было бы что-то гусарское, но если не думать, что делать потом…
Погулял по городу и около пяти вечера не сдержался – прошёл со Сретенки до Цветного мимо дома жениха, куда теперь уедет моя Муза. Приехав домой,  лёг спать и проспал допоздна. Сейчас за окном ночь, Танечкин отец пьяным голосом поёт во дворе: «А нам всё равно!..», и младшая сестрёнка Надька ревмя ревёт, таща отца домой… Погуляли, короче.

30 июля 1973 г.
Гофман перевёлся на дневное отделение и сосватал меня на своё рабочее место – в многотиражку  Второго часового завода. Что очень кстати – в «Воениздате» вконец допекли, и обилие офицерских погон в коридорах стало сильно угнетать. 
Четырёхполосную заводскую газету два раза в неделю делают две симпатичные  журналистки, плюс машинистка, которым я вроде бы приглянулся: договорились, что месяц, пока сдаю экзамены, они кое-как втроём управятся, а уже с сентября, сразу после установочной сессии, я и приступлю…
Экс-коллеги по «секретной» комнате хором задали вопрос, куда именно ухожу, и я честно признался, что моя организация перебрасывает свой ценный секретный  кадр на другой участок. (Немая сцена.)  А чтобы уже окончательно свести их с ума –  оставил в ящике стола унесённую с киностудии красивую фотографию маршала Гречко, на которой написал: «Любимому племяннику на память от дяди…».  Кода.

1 августа 1973 г.
Сонечка попросила сходить с ней на собеседование, которое в Институте восточных языков самое важное. Экзамены сдала вполне хорошо – набрала 24 из 25 (обидно, что «четвёрку» получила за китайский, которым свободно владеет). Встретил её возле метро «Площадь революции» и оторопел – на собеседование приехала в кофте с таким декольте, с каким не по коридорам МИДа ходить, а по пляс Пигаль фланировать. Быстро побежали в ГУМ, купили красивую косынку, которую использовали на манер пионерского галстука, но положение это не сильно улучшило. Ладно, авось проскочит.

3 – 4 августа 1973 г.
Отметили с Сонечкой полгода наших отношений встречей рассвета на Воробьёвых горах. То есть я себе представлял, конечно, что происходит  на пространствах Москвы, где каждый кустик ночевать пустит, в тёплое время года, когда тысячи любовников устремляются на природу, но масштаба всеобщего разгула не представлял. Бороться с этим невозможно, милиция здесь бессильна – поддерживает общий порядок, ни во что не вмешиваясь, и ладно. А нам, в конце концов, нужно же рассказать внукам, как с пледом и с бутылкой шампанского карабкались, уподобясь Герцену и Огарёву, на Воробьёвы горы, чтобы дать какую-нибудь клятву, и это можно себе позволить лишь в юности.

На Сонечке было короткое платьице (джинсы тоже взяла, но они там неудобны), и выдержка её меня поразила. Когда сидела у меня на коленях (наша лавочка на тенистой аллее стояла так, что с неё открывался хороший обзор) и к нам подошёл милиционер с целью проверить документы, мы даже бровью не повели. Молодой лейтенант придирчиво  изучил мою красную военную ксиву – очень медленно, явно испытывая наше терпение, но мы держались свободно, и умилило, как, возвращая документ, милиционер разрешил нам: «Продолжайте!»...
Загадали, как было бы славно – что бы ни случилось в наших жизнях, как бы ни сложилось наше будущее, даже если врозь друг от друга, – ежегодно приезжать в эти дни на Воробьёвы горы. (Абсурд, конечно, но в юности что не придумаешь).

6 августа 1973 г.
В очередной день рождения обнаружил, что у меня в третий раз обновился круг друзей: художники сгинули давно (за пять последних лет никого из старых знакомых не видел), театральные приятели и подружки тоже сходят на нет, а нынешняя  компания уже сплошь литературная: Наташа Старосельская, Виктор Гофман,   Олеся Николаева, Сергей Мнацаканян. С ними и отметил свои двадцать два.
Наши поэтические пристрастия рознятся весьма сильно (при том, что общих точек пересечения достаточно много), и если начинаем спорить – кричим до хрипоты, однако дружеские симпатии от разновкусицы ничуть не страдают. А прежде мне казалось, что так невозможно.

10 августа 1973 г.
Поскольку Коле Бондаренко ясно, что этой осенью идёт в армию, спешно решил жениться – надо же кому-то письма писать. Где найти жену? – конечно, на танцах. И сегодня он удумал ввести меня в круг  золотой марьинорощинской молодёжи.
Зрелище – как в концлагере или в фильме «Начало». В Останкинском парке танцплощадка – маленький пятак с оркестровым помостом и небольшой зоной для ожидающих – обнесены трёхметровым железным забором.
По периметру вторая загородка – живая, из милиционеров и дружинников. Все разбиты на «четвёрки»: два мента, немецкая овчарка и дружинник. Тут и транспорт – мотоциклы с колясками и крытые ГАЗики.
Наверное, кто-то приходит на «плешку» и потанцевать, но основная масса – найти партнёра. Танцуют только те, кто пришёл с кем-то или уже договорился. Такие, как я, – любопытные и «ничейные» – жмутся снаружи забора. То и дело подходят новые парни и девушки, и число одиноких сокращается – остаются только самые страшненькие.
Время танцев – до темноты: едва начинает вечереть – один из милиционеров достаёт свисток и выводит трель. Спорить и пререкаться с ними не принято – оркестр тотчас перестаёт играть, и танцевавшие направляются к выходу. Менты выстраиваются коридором – одни тарахтят на «Яве», вторые ведут собак, третьи с дружинниками вылавливают пытающихся юркнуть в кусты, пинками возвращают в строй. Так – лагерным этапом – доводят всех до выхода из парка, старшОй за  ними запирает ворота, и действо прекращается до завтра.
Оказалось, Бондаренко пользуется успехом – под конец танцев познакомил меняс двумя кандидатками в жены.
––––––––––
Три дня назад мама улетела в Ялту, и я предоставлен сам себе. Вечером стал  из автомата звонить тёте Жене, как вдруг в наш разговор вклинился межгород – мама с переговорного подключилась. За две копейки поговорил сразу с обеими.

11 – 24  августа 1973 г.
Оказалось, за три года после школы я изрядно всё подзабыл, и Старосельская взялась подтянуть мой немецкий. По телевизору очень кстати начался показ  12-серийного сериала Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны», так мы как раз  к началу приезжаем из института ко мне домой, быстро готовим ужин, наполняем  кофейник и устраиваемся у ящика. Не знаю, насколько станет лучше моё швабское произношение, но в случае потери сознания точно буду кричать по-немецки.

27 августа 1973 г.
Накануне мы с Олесей приватно узнали, что приняты (официальные списки вывесят 29-го), и по такому случаю всей нашей компанией устроили сабантуй. К полуночи  были уже хороши, начали расходиться, и тут на пороге возникла мама – прилетела  с юга раньше времени (поскольку моих звонков не дождалась, сразу заподозрила  неладное). Из Ялты мама привезла дыню и две бутылки крымского портвейна – все вернулись за стол, и «черный доктор» с «голубыми глазами» добили нас  окончательно: перебор. Разъехались вроде бы чинно – все на своих ногах, даже таксистов наш вид не возмутил. Но интересное было на следующий день: звоню  Мире Яковлевне, спрашиваю, как наш аризонский кукунчик, а мне:
– Жора, скажи честно, ЧТО вы вчера пили? Вернулась в пять утра и спит, только спит абсолютно голая, но почему-то в зимних сапогах.

1 сентября 1973 г.
Вчера, проходя у Исторического музея, заметил, что Красную площадь перекрыли. Думал, кино снимают, а нынче говорят, что какой-то идиот, решивший уничтожить мавзолей, самовзорвался на подходе к коммунистическим мощам. Отличный повод утверждать, что мощи не только нетленные, но ещё и взрывоупорные.

9 сентября 1973 г.
Вчера днём приехал на «Правду» (надо же с сестрицей и братцем отметить моё поступление), а накануне почти не спал, всю дорогу клевал носом, потому едва войдя на участок и увидев под берёзой аккуратный матрасик с подушкой – сразу устроился на них и мигом вырубился. Проснулся оттого, что лохматая смирновская собака сидела напротив и в её взгляде я не прочёл ничего хорошего. И мало того, что я три часа проспал на пёсьем ложе, так вечером его хозяйка отказалась на него ложиться – утащила подушку в колючие кусты малины, а матрас вообще к забору соседей, явно указывая моё настоящее место. И как это называется?

11 сентября 1973 г.
Встретил Гофмана у Никитских ворот – растрёпанный, в старом вельветовом пиджачке восьмого класса, он размахивал бесконечными руками и голосил на всю улицу:
– Жора! Ура, я свободен! И мне абсолютно насрать, что я ношу, что у меня на голове, что я ем!... Я сво-бо-ден!
Мы пошли в Елисеевский, намереваясь купить бутылку, а вместо неё взяли два кило сливочных тянучек «Коровка»: один пустой пакет Витя сунул в урну на выходе из подземного перехода, а второй надул и хлопнул о ладонь у ворот Литинститута.

12 сентября 1973 г.
В Чили военный переворот, вроде бы погиб Сальвадор Альенде.

16 сентября 1973 г.
Едва сдали экзамены – уже «установочная» сессия. Как бы для ознакомления: читают две-три лекции по всем предметам и сразу принимают зачёты. А мы знакомимся с преподавателями, конспектируем их байки и сочиняем свои.
––––––––––
У профессора Водолагина мысль скачет со скоростью света:
– Вы знаете, кто такие хиппи? Это волосатые такие! Так вот во время фестиваля в Берлине эти волосатые хиппи прорвались на центральную площадь, сняли  штаны и стали делать половые акты. Мне шестьдесят лет, но чтобы я вот так, на центральной площади Берлина!..
Он же:
– Училась тут одна студенточка, Беллочка Ахмадулина. Ничего знать не хотела! На экзамене положит в парту книжку и ждёт, пока я отвернусь. Подкрадываюсь сзади – юбчонку задрала, на коленках учебник пристроила и списывает. Я ей:
– Как это называется, Белла?
– Коленка!
––––––––––
На лекции по теории стихосложения преподаватель Володя Гусев, убаюкивающе слоняясь по классу, монотонно бубнит:
– Рифма должна быть полная, глубокая, сочная и богатая.
– Как женщина! – мечтательно вздыхает кто-то на «камчатке».
––––––––––
Аза Аликбековна Тахо-Годи, жена и соратница академика Лосева, преподаватель античной литературы:
– Зарубите на своих носах! На «пятёрку» античную литературу знает только Лосев. Я – на «четвёрку» с плюсом. А вы – в пределах от «трояка» до «единицы»! Кто  в этом сомневается – к доске!
Я вышел,  получил вопрос: что Прометей дал людям, кроме огня? – взопрел, десять минут перечисляя всё, что пришло в голову, и был с позором поставлен на место:
– Прометей дал людям возможность не думать о смерти!  – (?!)
––––––––––
Сдавая зачёт пушкинисту Ерёмину, подсев к нему, все передают старику приветы: от папы, от мамы, от мужа… Едва я начал отвечать по билету, Ерёмин оборвал:
– А вы, почему ни от кого привет не передали? 
– Тоже могу передать. От своей школьной словесницы и вашей сокурсницы по ИФЛИ,  Эсфири Павловны Фельдман.
Минутная пауза, потом – крик, сотрясший стены:
– Фирочка!.. Как она?! Сколько лет!..
Зачёт был сразу же поставлен.

18 сентября 1973 г.
Семинар Евг. Винокурова, в котором я оказался, в Литинституте один из лучших, но по сравнению с уроками Слуцкого – скучен неимоверно.
Евгений Михайлович не говорит – вещает. То и дело выдаёт сентенции, большей частию – как у всех любителей вкусно поесть, – гастрономические: «Вознесенский – это стеклянные макароны! Они красиво лежат  на тарелке, только вот есть их невозможно!»
«Юнна Мориц – соус под любое блюдо, но соусом сыт не будешь»  и т.п.
При первой возможности убегаю на занятия к Трифонову, но Юрий Валентинович, впервые набравший курс, преподавательского опыта не имеет, типичный его приём – найти в рукописи студента какую-нибудь удачную фразу  и сделать из  неё эталон: вот если бы так всё, если бы на этом уровне и дальше…

25 сентября 1973 г.
После фильма «17 мгновений весны» у народа очередной прилив любви к Тихонову (Штирлицу). Даже Старосельская не вытерпела – взяла командировку и поехала на Валдай, где Гостев снимает очередную туфту по книжкам гэбэшника Цвигуна, вроде партизанской саги «Фронт без флангов». Вернувшись, рассказала, что Тихонов-ст. целиком погружен в себя, а к ней проявил интерес лишь его сын Володя. Но главный предмет восторгов ¬¬– снимающийся там же актёр ЦТСА Игорь Ледогоров, в которого Наташа и влюбилась.

28 октября 1973 г.
Умер Будённый. Полный Георгиевский кавалер, сталинский клеврет, один из тех, кто напрямую повинен в гибели Бабеля. Абсолютная советская История, со всеми мифами и легендами, включая и ту, как будто бы его приехали арестовывать, а он выкатил «максим» и стал отстреливаться, одновременно звоня Сталину, который  и велел Берии оставить усача в покое.
О его творческой смекалке говорит тот факт, что в свою личную охрану он набрал полсотни «левшаков», у которых и лошади обучены в сабельной атаке заходить под левую руку, что для противника уже смертельно.
Из моих любимых баек, как на свадьбе дочери, вышедшей за артиста Михаила Державина, дома у Будённого гулял весь Театр Сатиры, и под утро принялись рассказывать анекдоты про Чапаева. На очередном взрыве смеха вдруг заметили, что дед-усач, по-крестьянски привыкший вставать с первыми петухами, давно сидит  с краю стола и чаёк попивает. Наступила неловкая пауза, под которую Семён  Михалыч выдал: «Говорил я Ваське – учись, не то так дураком и потонешь!»

3 ноября 1973 г.
Вчера во Внуково была стрельба – несколько человек пытались угнать самолет – то ли ЯК, то ли ТУ-134 (в любом случае, летавший на внутренних линиях). Вроде бы все угонщики убиты. Информации в газетах никакой, вот и гадай.

4 ноября 1973 г.
Мой школьный друган Коля Бондаренко вчера женился. Как и загадывал – на той подруге, которую облюбовал на танцах в августе. Всё-таки удивительно, как легко относятся к таким вопросам «простые» люди: приглашая на свадьбу, Коля прямо сказал, что лучше если я приду один – будет куча подруг невесты и я смогу себекого-то подобрать. А ведь да – долго думал, с кем пойти, чтобы избежать попыток «сватовства» (не со Старосельской же, не с Сонечкой), и в итоге взял монтажницу Лидочку с военной киностудии. Коля уже пострижен под «ноль», готов завтра же встать в строй и сочинять жене нежные письма. Такие дела.

6 ноября 1973 г.
Евг. Евтушенко начал цикл передач на учебной программе ТВ – для школьников.
Буквально: Я и Пушкин, Я и Лермонтов, Я и Блок… При том, что это интересно и умно, из-за такого «Яканья» смотреть цикл абсолютно невозможно. На самом деле, лишь Межиров – как Райкин и Андроников – может один держать аудиторию в течение часа, и его «говорящая голова» ничуть не надоедает.

9 декабря 1973 г.
Из-за института и перемены работы совсем забросил семинар Слуцкого. Который теперь перебрался на Таганку – во дворец атеистов. Организаторы считают, что студия сделала первый двухгодичный выпуск, но Борис Абрамович заявил, что он работал один год, и его семинар едва сформировался.
Слуцкий не гонит никого, и на Таганке я застал около полусотни человек, едва разместившихся в огромной каминной зале роскошного старинного особняка. Среди хороших знакомых – одессит Гарри Гордон, который летом окончательно перебрался в Москву. Благодаря ему, семинар получил идеальный камертон: у Гарика абсолютный слух на слово и острый язык, его шутки коллекционируют.
Дама из новых на полном серьёзе читает стихотворение: к мужчинам-поэтам приходят музы, они общаются и на свет появляются дети-стихи, а она – женщина, к ней ходит мужчина по имени Муз, и как ей теперь быть, что делать?..
– Выходи-ка ты, матушка, заМУЗ, – советует Гарик.
Слуцкий говорит о скором выходе Мандельштама в большой серии «Библиотеки поэта». Вездесущий староста Лёва и тут желает вложить свои пять копеек:
– А я слышал, что в Грузии уже издали двухтомник Мандельштама!
– Ага, издали, специально для тебя, – затыкает его Гарик. – Первый том правый, второй – левый.
После семинара, когда едем с Гордоном и Гофманом в машине, рассказываю, чтомой сотоварищ по семинару  Саша Плахов написал цикл акростихов – в самом стихотворении  описывается цветок, а по торцу читается его название.
– Это легко делается, – говорит Витя. – Могу на спор за час написать десяток акростихов о чём угодно: о партии, о родине, о земле…
– О земле не получится, – замечает Гарик. – Это уже будут АГРОстихи.

13 декабря 1973 г.
Премьера замечательной ефремовской постановки «Соло для часов с боем», куда Олег Николаевич собрал всех МХАТовских стариков, чтобы и ему не мешали, и сами были при деле. Занял Андровскую, Грибова, Яншина, Прудкина, Станицына.
Из молодых – Севу Абдулова и Ирину Мирошниченко. В коридорах мрачно шутят, что жизнь этого спектакля – до последнего играющего старика.

14 декабря 1973 г.
Книга этого года у меня – «Когда стало немножко теплее» Виктории Токаревой  (изданная в прошлом году и тогда же мне подаренная Люсьеной, только теперь обнаружилась в книжных залежах и сразу зачитана до дыр). Кроме того, что она абсолютно созвучна моему мировосприятию, есть в ней незаёмная интонация, которая и делает первоклассную прозу. Конечно, это литература второго круга, но кто сказал, что история литературы пишется только по вершинам?

15 декабря 1973 г.
Событие года – сокровища гробницы Тутанхамона в Пушкинском. Главный экспонат – золотая маска (действительно потрясающая), но и простой алебастр впечатляет не меньше: светится изнутри. Настоящий подарок для невыездных советских граждан, вроде меня, – вот и в Египет незачем ехать.

16 декабря 1973 г.
«Саят-Нова, или Цвет граната» Параджанова уже настолько вещь в себе, что зрителя даже не приглашают в союзники. Он и платит авторам той же монетой – зал начинает пустеть через пять минут и к концу фильма пуст весь.

20 декабря 1973 г.
Ася Гофман, которая опять Малкина, разыскала меня на заводе по рабочему  Витиному телефону и вызвала поговорить. После развода и гибели в питерской «Европейской» гостинице мамы Музы Казимировны, она целиком избавилась от прошлого – сменила квартиру (переехала на Беговую в дом на ножках), дачу и машину. Спросила, могу ли я быть посредником в её примирении с Витей  (лишь теперь осознала, насколько он ей дорог). Увы, Ася, – не могу: ни только не представляю, как это делается, но даже и пробовать не стану.
После развода Витя вернулся в семейную квартиру на Малой Грузинской, где ему не очень комфортно, но в своём сиротском горе отец и сыновья оказались вместе. Ася ничего этого не понимает, не моргнув глазом твердит: «Я своими  руками на всё заработала. Я дала Вите все мыслимые блага, а он не оценил. И что ему ещё было надо? Со мной он имел в этой жизни всё!..».
Опасно поэту иметь всё.

29 декабря 1973 г.
В «Повторном» гениальная «Мольба» Тенгиза Абуладзе по стихам Важа Пшавела (про переводы Заболоцкого, как и про операторскую работу Антипенко, надобно  говорить отдельно). Выдающееся кино – других слов просто нет.


ФОТО: Литсотрудник многотиражки «За точность и качество» 2-го МЧЗ / Москва, осень 1973 г.
© Georgi Yelin / съёмка Льва Колоколова

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 24 снимка привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/sPGcZBIKuGdfVQ

-----