Кувыркающееся представление о нравственности

Кувыркающееся представление о нравственности
Самопожертвование в борьбе с врагами – умственное помешательство, а массовое уничтожение людей в газовых камерах и печах крематорием – норма? В последнее время стала как-то особенно очевидна неприятная тенденция, которая укладывается в схему массового психологического воздействия, облегчающего манипулирование сознанием. Ряд либеральных журналистов, писателей и других деятелей культуры активно убеждают нас разными способами, что человек – шкурник, всегда ищет место, где сытнее, за это только что не мать родную предаст, что нормальные люди эгоисты, индивидуалисты, а все остальное – результат не демократичного принуждения государства и его правителей. Высшие человеческие проявления они объясняют психическими отклонениями. Сначала так говорили о таланте, потом о самопожертвовании, о бескорыстии, в конце концов, договорились и до преданной любви. Вообще, манипуляторы придумывают массу ярлыков, чтобы деморализовывать людей, формировать у них сомнения и комплексы, побуждать не доверять своим ощущениям и впечатлениям.
Из самых вопиющих фактов – это объявление выдуманными подвиги людей в годы Великой Отечественной войны. Сначала так называемых панфиловцев, затем Зои Космодемьянской, молодой девушки, которая добровольно отправилась на военное задание, с которого почти не было шансов вернуться живой. В популярном Интернет-издании один ориентированный не на Россию деятель объявил, что Зоя Космодемьянская страдала шизофренией и поэтому в момент допроса, пыток и казни была в особом состоянии своеобразного ступора, поэтому все это и создавало иллюзию героического поведения. И ссылался на якобы существующие документы. Практически на следующий день стало известно, что названных документов у него не было. Все основывалось на слухах и домыслах. В Советском Союзе хорошо знали эту хрестоматийную героическую историю, она была подробно описана в книге воспоминаний матери Зои «Повесть о Зое и Шуре». Зоя болела, лежала в Боткинской больнице, но шизофренией не страдала. Главная мысль, которую пытался донести до читателей автор скандальной публикации в Интернете, и прежде всего до молодых, не знающих почти ничего о многочисленных подвигах советских людей разного возраста в годы Великой Отечественной войны, состояла в том, что только сумасшедший человек может пожертвовать собой в имя Родины, поступить вопреки своим шкурным интересам. По такой логике, сильным надо подчиняться, другое поведение неразумно. Именно следуя такой логике, сдались Третьему рейху французы (и весело нарядные дамы гуляли по Елисейским полям в 1942 году, что недавно легкомысленно продемонстрировали на фотовыставке в Париже, но спохватившись, быстренько ее закрыли), норвежцы, голландцы (хотя с голландцами сложнее, они до сих пор спокойно об этом говорить не могут). Хотя этим народам не грозило уничтожение и буквальное порабощение (превращение в рабов), как евреям и жителям Советского Союза (представителям низшей расы, по мнению фашистских расистов). Русским (т.е. жителям России) всегда ставят в упрек непослушание, непредсказуемость, умение выпутываться из сложных ситуаций, по терминологии современного кино – дивергентность (фильм «Дивергент»). Все, кто учился еще в советской школе, слышали сотни историй о подвигах обычных людей в годы войны, включая подвиг донбасских школьников-молодогвардейцев Краснодона, что в 30 километрах от Луганска. В советское время много писали о войне для читателей всех возрастов. Самой потрясающей была история о Януше Корчаке, польском учителе, который добровольно пошел со своими учениками в газовую камеру, потому что не мог поступить иначе… Когда я третьеклассницей впервые появилась в новой школе белорусского города Гродно, куда приехала с родителями, ко мне подошла знакомиться девочка – Катя Кадомцева и, узнав мое имя, спросила: «Ты читала книгу «Никогда не забудем»? (это сборник рассказов детей о войне, о врезавшихся в память событиях). И, услышав, что нет, отвела меня после уроков практически за руку к киоску, где продавалась эта книга. Назавтра она у меня была, и я ее прочитала. Это, действительно, невозможно забыть. Многие рассказчики в детстве чудом избежали смерти, остались живы при массовых расстрелах (в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны погиб каждый четвертый), случайно не сгорели в печах крематория рассказали, как выглядит весь процесс, вплоть до наклона пола помещения, куда согнали людей плечом к плечу, и падения людей в печь, находившуюся под полом… На днях в одном из номеров «Книжного обозрения» я увидела, что эту книгу все еще выпускает Минское издательство, и подумала о мудрости белорусских издателей. Эту книгу надо выпускать ВЕЧНО! Чтобы помнили, чего избежали! И не только ее. Иначе молодым можно будет рассказывать всякие небылицы, отрицать исторические факты, фарисействовать, говоря, что война преступна с обеих сторон, как делают наши либералы. Хотела бы я на них посмотреть и послушать их «пацифистские» речи, когда, не дай бог, их или их семьи солдаты Вермахта расстреливали бы в овраге Бабьего яра, сжигали в бесчисленных церквах в оккупированной Белоруссии, просто походя убивали как заложников в ходе каких-то карательных операций. Видимо, эти люди – не дивергенты, а какая-то другая человеческая порода…
Когда я жила в Белоруссии, учителя в середине 1960-х водили нас в поход в расположенную недалеко от Гродно деревню Лунно. И кто-то из старожилов-ветеранов, чудом оставшийся в живых, рассказывал нам страшную историю, как в первые дни оккупации были в одночасье без всякой причины уничтожены практически все жители деревни от мала до велика. Немцы их попросту согнали всех в церковь, заперли снаружи и спокойно сожгли. Они к ним даже как к людям не относились, исходя из своей расовой теории о недочеловеках. Уготованная фашистами судьба славян была немногим лучше участи евреев, которых немцы собирались полностью уничтожить (каждый современный турист, попадающий в Прагу в еврейский град чешской столицы, слышит, что Гитлер сохранил его, чтобы сделать музеем исчезнувшего народа). И таких деревень в Белоруссии было более шести сотен. И в западных областях России их было немало. Мемориал в Хатыни был создан уже позже как память обо всех невинно зверски убиенных в Белоруссии. Почти тогда же нас учителя возили в только что открытую как музей, с еще не до конца оформленной экспозицией, Брестскую крепость. Мы ходили по развалинам и потрясенные пытались себе представить, каково это было защищать эту твердыню до последнего вздоха. По мнению нынешних либералов, это тоже ненормальность. Надо было сдаться, сохранить себе жизнь?… Почему-то пограничникам это не пришло в голову. Через многие дни боев сдались женщины и дети, став разменной монетой фашисткой пропаганды… А потом объектом осуждения в Советском Союзе.
Моя хорошая знакомая, родившаяся в Белоруссии за год до начала Великой Отечественной войны, рассказывала, как они убегали из деревни в лес в чем были, потому что кто-то успел их предупредить, что идут каратели сжигать ее вместе с жителями. Она помнит обстрел и бомбежку, взрывной волной у нее сорвало с ноги туфельку, и она никак не могла понять, почему ее мама, несшая ее на руках, не остановилась поднять обувку. И потом долго все жили в землянках у партизан… И все это должно было вызывать покорность и страх? А не ярость и ненависть? А не желание уничтожать этих «цивилизованных» убийц и очистить от них свою землю? Есть совершенно незабываемая повесть о войне, рассказывающая о женщине, у которой немцы убили всю семью, а она ушла в лес и мстила им, просто зарубая их топором. Мы читали ее среди другой литературы о Великой Отечественной войне, готовясь к урокам литературы и к сочинениям на свободную тему и в Гродно, и в Благовещенске.
Пару лет назад я специально приняла участие в научной конференции в Гродно и Белостоке, чтобы побывать в городе своего школьного детства. Помимо «белорусского чуда», как я про себя назвала поразительную внешнюю ухоженность города, меня поразила мемориальная доска на здании недалеко от краеведческого музея и так называемого «замка Гедиминаса», которой там раньше не было. Она гласила, что на этом месте в годы войны было еврейское гетто, в котором погибли 28 тысяч человек (на территории Белоруссии в Российской империи традиционно жили евреи-иудеи, много их было и в довоенной советской Белоруссии). И это в городе, где и в 1960-е годы было чуть больше ста тысяч человек. Когда я жила в Гродно, об этом никогда и нигде не говорили и не писали. Но я застала то, что было старым еврейским кладбищем. Именно было. Потому что я увидела уже расчищенную площадку под строительство стадиона. Мы с моей новой подругой ходили через нее к ней домой и ужасались, когда в песке видели отдельные, хотя и не часто попадающиеся кости и даже черепа… А в керосиновой лавке, расположенной на пыльной площади около стекольного завода недалеко от нашего дома над Неманом, были странные ступеньки. Они были сложены из толстых плит не прямоугольной, а трапециевидной формы. Когда я пригляделась к их испещренной чем-то шероховатой поверхности, то поняла, что это надписи на незнакомом мне языке. И даже в свои тринадцать лет я догадалась, что это надгробные памятники с того самого кладбища… Последнее было особенно ужасно. Но родственников, видимо, у похороненных на том кладбище не осталось…
Вообще, еврейская тема так или иначе постоянно присутствовала в любых рассказах гидов и в Гродно, и в других городах Белоруссии и Польши, где два года назад проходила конференция. Во время экскурсии в Мирский замок, в небольшом городке Новогрудок, нам рассказывали про чудом сохранившуюся местечковую застройку типичного еврейского поселения. Позднее, уже в Белостоке (Польша) город называли полностью еврейским поселением до войны, называли имена известных купцов и предпринимателей прошлых времен. И я слушала знакомые фамилии своих гродненских одноклассников – Трилинг, Менис… Недалеко от главной площади лежал на земле металлический оплавившийся остов купола местной синагоги (все, что от нее осталось), где сожгли жуткое количество евреев. Но самым большим потрясением для меня стала информация, что в Польше теперь практически нет евреев – в некоторых статьях пишут «юдофрай». И это страна, где были целые еврейские города! Крупнейшее Варшавское гетто и по территории, и по числу обитателей было сравнимо с крупным российским областным центром – сотни тысяч людей фашисты согнали туда. И уничтожили в газовых камерах и печах концлагерей. И разве возможно не сопротивляться и не мстить за все это? Тем более во время войны? А люди, попавшие в ситуацию, что их все равно уничтожат, не могут принять решение хотя бы не зря умереть? Или потерять так много, что единственное успокоение найти в том, чтобы воевать и победить, воздать захватчикам по заслугам! Понимание, что если не задушить фашизм и его носителей в самом логове, то жить спокойно будет невозможно, требовало и смелости, и самопожертвования, и железной дисциплины. И подвигов участники войны совершали много. И горящие самолеты направляли на вражеские объекты (как Николай Гастелло), и амбразуры закрывали собой (таких было более ста человек), и на таран шли… А фашисты изобретали всякие изуверские способы издевательства. Казнили, пытали под прекрасную музыку, например, под «Ave Maria!» Шуберта, под музыку Вагнера и другую классику, обливали на морозе водой до превращения в ледяную статую (как Карбышева), водили босиком по снегу (как Зою Космодемьянскую). Это делали нормальные люди? Не шизофреники? Нормальные, и это страшнее всего…
Мой голландский друг, когда мы ездили на арендованной машине из Калининграда в Гданьск, настоял, чтобы мы посетили небольшой концлагерь недалеко от Гданьска – Штуттгоф. Мне не очень хотелось, поскольку я помню, как долго я приходила в себя после посещения в школьной детстве концлагеря «Девятый форт» в Литве, недалеко от Тракая. Но мы поехали. Там поражает почти домашний уют этой фабрики смерти, аккуратные домики, в которых расположены газовая камера и печи крематория, больница в которой ставили эксперименты на людях, изучая действие отравляющих газов, отрабатывая процесс стерилизации женщин, лечения гомосексуализма у мужчин. А еще варили из человеческого жира мыло. Хорошо хоть не шили из человеческой кожи дамские сумочки и не набивали матрацы и подушки человеческими волосами, как делали в других, более крупных лагерях. Газоны, дорожки, ажурные ворота… если бы не сторожевые вышки и колючая проволока по периметру территории, ну просто пионерский лагерь, окруженный живописными полянами и лесистыми холмами. Но в этом мирном скромном по размерам месте умертвили 65 тысяч человек (из 110 тысяч) – евреев, поляков, белорусов. И в это внесли свой вклад абсолютно нормальные, очень образованные европейцы, светила медицинской науки – доктор Рудоль Шпаннер, доктор Клауберг, доктор Вернет. И никто из них не понес никакого наказания, они спокойно умерли своей смертью… Они были совершенно нормальными, никаких психических отклонений, никакой рефлексии и угрызений совести. Их научили смотреть на славян и евреев как на недочеловеков.
Больше всего меня уже взрослую удивляла отходчивость людей нашей страны (как бы она ни называлась), но прежде всего СССР. Голландцев до сих пор трясет при разговорах о войне и оккупации. Они истово празднуют день победы, в центре Амстердама, напротив королевского дворца есть памятник победы, который мой друг с гордостью мне показывал и рассказывал о ритуале празднования окончания Второй Мировой войны. Помнят они и о жертвах концлагерей, особенно Аушвица (Освенцима). Памятник его жертвам в виде огромного лежащего на земле зеркала находится в одном из парков Амстердама. Его, правда, разбили местные неофашисты, но общественность решила, что так стало еще лучше – небо, отраженное в разбитом зеркале…
Жители же Советского Союза уже в 1960-х годах без всяких недобрых мыслей общались с немцами, встречали немецких туристов. Хотя какая-то «генетическая память» все-таки иногда срабатывала. Мы с мужем, отдыхая в Болгарии в середине 1970-х, познакомились с немецкой супружеской парой – Петером и Эрикой, обменялись адресами, переписывались. И однажды из только что распечатанного конверта выпала фотография, Петер писал, что он проходил переподготовку в армии ГДР. Я взглянула на нее и обомлела – на снимке стоял чистый фашист, ему оставалось только руку в традиционном приветствии вскинуть. Мне аж нехорошо стало, хотя для меня война – это история. Но я так и не смогла больше написать им ни строчки. Думаю, Петер понимал, что делал. Не случайно, видимо, сохранялось и сходство немецкой военной формы с нацистской…
В другой раз я поймала себя на злорадной мысли, когда наблюдала в Ульяновске, как в середине сентября через не по сезону заснеженную площадь над Волгой пробираются двое пожилых немецких туристов: «Небось, Сталинград вспоминаете!» – удовлетворенно подумала я тогда.
А недавно у меня разрушилась легенда о добропорядочных мирных финнах, когда, редактируя «Книгу Памяти Санкт-Петербургского политехнического университета», я прочитала про лагерь военнопленных под Лаппиенрантой, куда мы все привыкли часто ездить по поводу и без повода, откатывая финскую визу. Там замерзли и умерли от голода 16 тысяч советских пленных солдат, в том числе призванных из политезнического университета, где я работаю, потому что их согнали туда, на пустую огороженную колючей проволокой, площадку, в сентябре-октябре 1941 года и просто бросили – без еды, одежды, укрытия. Фактически безжалостно уморили голодом, заживо заморозили, замучили до смерти. Это тебе не комфортабельные лагеря для американских военнопленных, которые иногда показывают в кино! И так поступали, судя по всему, тоже нормальные, не сумасшедшие люди.
Мой муж, который был старше меня и помнил войну, вырос на Урале в небольшом шахтерском городе Березники, куда после победы пригнали много пленных немцев. Они строили жилье, восстанавливали то, что разрушили. И он рассказывал, что простые люди их жалели и даже подкармливали, чем могли. Как надо расценивать это сочувствие к падшим, по меркам наших либеральных любителей ярлыков, как нормальность или ненормальность? А ведь могли оплевывать, обругивать, отыгрываться… Но что-то внутри не позволяло. Сохранилось ли это у людей сейчас? Боюсь, что очень у немногих.
Не первый год меня мучает вопрос, почему руководство нашей страны никогда не ставило вопрос о признании целенаправленного уничтожения миллионов граждан Советского Союза геноцидом по аналогии с Холокостом? Ведь здесь фашистами было целенаправленно убито более десяти миллионов мирных граждан. Это было бы более чем справедливо. И еще одно соображение. Надо снова начинать издавать книги о Великой Отечественной войне, в том числе ранее написанные, не боясь того, что они советские. То, что сделали конкретные люди для спасения родины, для победы в борьбе со смертельным врагом, в буквальном смысле, надо знать и помнить. Как голландцы помнят мальчика, который вовремя заткнул пальцем дырку в дамбе, чем спас город, а также гусей, которые своим гоготанием этого мальчика разбудили. Следует создавать и новые книги, но только не допускать в них фарисействования, ерничания, подтасовывания, чтобы никто не начал рассуждать о массовом помешательстве населения страны, что привело к появлению невиданного героизма. Вообще, если общество не хочет оказаться во власти воинствующих циников, прагматиков и сребролюбцев, пора браться за воспитание молодого поколения, чтобы оно знало и любило свою страну, хотело что-то делать для ее блага, а не мечтало о сытой и не хлопотной жизни в любой подходящей для этого точке мира. А то, как бы поздно не было. Ведь нравственное здоровье уже тридцатилетних вызывает опасение.