Баклан Свекольный - от автора и Глава 1

От автора


В центре событий романа – некий Фёдор Михайлович
Бакланов, не совсем обычный молодой человек,
правдолюбивый и заносчивый, способный как на
добрые дела, так и на подлость. В раннем детстве
в его хрупкую психику кто-то неосторожно посеял
неоднозначную мысль: «Чтобы тебя заметили, надо
делать то, чего не делает никто». Только любой ли
ценой следует добиваться признания?

Нередко слишком поздно приходит понимание
тривиальной истины: «Будь проще, и люди
к тебе потянутся».

Мир очень мал и тесен. Причиняемые обиды
в конечном итоге возвращаются к обидчику,
притом иногда от третьего лица. Так не лучше ли,
пока не поздно, остановить маятник возмездия?

Об этом и о многом другом – в романе
«Баклан Свекольный». Основное действие происходит
в первой половине «лихих девяностых», столь же
взбалмошных, как и главный герой, и дополняется
яркими эпизодами из его бурного прошлого.

Роман написан в 2012-2013 гг. Издан в январе 2014 г.
ограниченным и давно разошедшимся тиражом.
Никаких правок и обновлений с тех пор я не вносил,
что само по себе, надеюсь, не повлияет
на восприятие произведения.

Благодарю литературного редактора Любовь Цай,
корректно и профессионально поработавшую над рукописью.

Также благодарю моего друга и соавтора
Нину Хмельницкую (Николь), проживающую в Израиле,
которая тщательно вычитала все 28 глав романа и внесла
ряд предложений по улучшению как самого текста,
так и логики развития действия в романе.

Благодарю дочерей - Наташу и Веронику - за ценные замечания по структуре произведения и отдельным сюжетным нюансам.

Благодарю всех друзей, оказавших моральную поддержку,
когда она была особенно нужна. Называть поимённо
не буду, боясь кого-то упустить. Отдельно благодарю моего коллегу по прежней работе Сергея Кисиля за материальную поддержку, без которой мне в то время было бы намного сложнее издать это произведение.

Иллюстрации подготовила Катерина Киселёва
(г.Киев, Украина), за что ей моя искренняя признательность.

Приятного чтения, дорогие друзья, и всех вам благ!

Е.Орел
16.12.2016





Баклан Свекольный

Роман. Книга первая


Глава 1
День один похож на другой

Понедельник, 4 октября 1993 г.
Время – 07:00.

Людской муравейник. Банальная метафора. А городская
суета – куда уж банальней. Один день похож на другой,
серость будней склоняет к бездонной тоске. Народ
погружён в депрессивную спячку.

Год на дворе 93-й. Страна воет под безжалостным
катком тотального обнищания. Ещё страшнее давит
на психику гиперинфляция, когда зарплата мельчает
быстрее, чем за неё распишешься. До новой обещанной
валюты бог знает сколько – может, и целая вечность.
А пост-совковый карбованец так быстро теряет в весе,
что «брежневский застой» кажется эпохой процветания.

Ничего не происходит. Ничего! Не то чтобы никаких
событий, да только не происходят они, а случаются.
В 90-м хоть забастовками развлекали, особенно студенты,
голодавшие за отставку Премьера. И таки взяли мужика
на измор: как миленький ушёл! Или его ушли, какая
разница? А разговоров-то сколько! По телеку на
прайм-тайм без конца крутили ролик с парламентским
спикером, вышедшим без охраны(?!) пообщаться
с лидером голодавших, измученным таким, глаза
будто закатились в череп. На голове непременная
повязка с надписью белым по чёрному: «Я голодаю!».

Тогда ещё протестовали не за деньги, а за совесть,
рискуя подвергнуться как голодному шоку, так и холодному
водомёту.  Лидер студенчества звал спикера не по
имени-отчеству, как полагалось, а просто – пан Леонид.
Странное дело: «пан» не возражал.  Казалось, он
с удовольствием принял новый стиль, именуя
визави паном Олесем.

А интересно-то как! Ни малейшего высокомерия одного
и ни на йоту подобострастия другого! Ну точно штатовский
конгрессмен со штатовским же простолюдином. В диковинку
всё, без чинопочитания по-совковому.

Происходящему внимал Федя Бакланов, киевлянин, аспирант
при одном из НИИ. Стоял он неподалёку, стараясь попасть
в телекамеры. До трепета души поражал его воображение
этот необычный «светский диалог». Спорили собеседники
мягко, без личностей, друг друга не перебивали.

В народе зрела вера: ведь можем и мы жить и общаться
по-человечески! По-западному, то есть, как тогда
говорили – по-цивилизованному.

Год спустя – московский путч, названный «опереточным»,
развал страны с её мультипликацией в пятнадцать «карликов»
и тлеющей надеждой на лучшее. Заразился Федя политикой.
Не как профессией. Подспудно чувствовал – грязное это
дело, но судьба страны казалась ему связанной с его
судьбой. Вот и «светился» на разных митингах, даже
в народный фронт записался. Слово брал не раз, пламенем
души восполняя промахи ораторства.

Думал тогда Фёдор, как многие: разбежимся по норам – и
заживём слаще малины. Да не случилось. Поначалу – эйфория,
ликование на площадях и в душах. Но ничего путного
не вышло, и кайф постепенно улетучился. Только болтовня
с высоких трибун. Трёпа много, а дело валится.
Народ возмущался:

 - А шо ж такое?...

 - Когда же?...

 - Мы же… 

 - Шо же…

 - Да мы же…

Вопросы сквозили укоризной в потоке всеобщего негодования.
Да вот без толку всё. Разномастные подонки сменяли друг
друга у державного корыта. Каждому хотелось урвать
побольше да получше, притом за народный кошт. А тем
временем страна катилась в бездну, и на обломках
поруганных ожиданий глубоко пустил корни
беспросветный депресняк.

После многих разочарований интерес к политике у Феди
пропал не только всерьёз, но и надолго. Да и только ли
к политике? Жизнь он не проживал, а точно перекати-поле
болтался во власти ветерков повседневщины. Но жить надо.
И сохранить уникальность, собственное «эго» –
непременно надо.

Об этом ранним октябрьским утром думает Фёдор Бакланов,
с закрытыми глазами нежась под верблюжьим одеялом и
упорно не принимая нависший понедельник за данность.

Сквозь открытую форточку комнату навязчиво заполняет
приевшийся гул утреннего города. За окном – Оболонский
проспект. Гомон и топот спешащих на работу киевлян
заглатывается урчанием авто, шорохом резины, полирующей
асфальт, выкриками клаксонов на зазевавшихся пешеходов.
Да и не только клаксонов:

 - Куда прёшь! (Непечатное.) Тебе что, жить надоело?!
(Ещё непечатней.)

Вот уж несколько лет, как на дорогах появились иномарки.
Хоть и неподъёмные по ценам для большинства, но всё
беспардонней вытесняющие скудный советский ассортимент:
Волги, Жигули, Москвичи, Запорожцы. Иномарки теснят
их не только на рынке, но и на дорожных полосах.
Наследники старой школы свято чтут правило УДД – уступи
дорогу дураку. А у новых водил, на иномарках, и школы
не наблюдается.

В те годы уровень хамства на проезжей части заметно
подскочил именно за счёт нуворишей. И кто же они,
эти новые хозяева страны и жизни? Да уж не инженеры
и не врачи, не говоря об учителях и прочей интеллигенции.
Нет, это те, кто по закону воспользовался дарованной
свободой бизнеса. И то, за что при Советах давали
«срокА огромные», - купить подешевле да продать
подороже, - теперь стало мерилом положения в обществе.
Ну а среди его составляющих – непременно «тачка»,
да обязательно чтоб «иномарка».

Беда только, что в бизнес пробились локтями в основном
те, кто не гнушался никакими способами добывания денег,
не блистал манерами, да и выражений не выбирал. Наглые,
циничные, бесцеремонные – они-то и заполонили дороги
крутыми «тачками». А ведут себя как в бизнесе, так и
за баранкой. Потому и растёт процент хамства на дорогах
пропорционально доле иномарок.

Как же в облом вставать под треск сумасшедшего будильника!
Чёртовы будни! Утром новой недели особенно не хочется
покидать уютную постельку. Да и куда идти? Чего надо
от жизни-то?

Фёдор вспоминает, что в воскресенье, десятого, у него
юбилей. Веха серьёзная, тридцатник всё-таки. Впору и
задуматься, да вот думать особенно и не о чём. Ну,
к чему-то стремился, чего-то с грехом пополам достиг.
Но кому об этом расскажешь? Можно, конечно, и выбрать
слушателя или его «жилетку», да только кому всё это надо?
Может, кто и послушает, но так, из лицемерной вежливости.
А чтобы по-настоящему… Чтобы выслушать душой… Э-эх…

Фёдор ловит себя на том, что рассказать ему не только
нечего, но и некому. Друзей не нажил. Не сложилось
почему-то. Или у него завышенная самооценка, или у людей
к Фёдору чрезмерные запросы и ожидания. На работе,
конечно, шампанское с тортиком – это само собой.
Выслушает пару поздравлений сквозь зубы да с кукишем
в кармане. А что ещё? Ну отец позвонит, если протрезвеет.
Хоть и живут в одном городе, да не видятся почти.
Ну мама из Хайфы телеграфирует. Уж два года как развелась
и умчала «на юг». Да что уж там…

На ум приходит вчерашнее свидание c Ольгой, закончившееся
банальной пьянкой и групповым сексом. С кем пил и прочее,
уж не припомнить.

Фёдора мучит загадка, куда внезапно запропастилась Выдра,
то есть Ольга. Так за глаза её прозвали из-за фамилии –
Выдрина. Из головы не выходят её шикарные размеры и контуры.
Да разве только из головы?… Ну то вчера. А нынче – что день
грядущий заготовил?

С тягостным сиплым стоном Федя привстаёт.

Э-эх… потягу-у-уси-и-и…

К месту приходится поллитровая банка с водой из-под крана,
с вечера поставленная на табуретку рядом с кроватью.
Несколько алчных плямкающих глотков – и стекляшка пуста.
Першение в горле с глубоким кашлем не дают водрузить
сосуд обратно. Рука не удерживает банку и та скатывается
с табурета, глухим ударом приветствуя истёртый
временем паркет.

Фёдор продирает глаза. Всё-таки  вставать надо. В тяжёлой,
как стальная чушка, голове больно отдаются хмельные колики.
Сбитый с нужной фазы вестибулярный аппарат норовит вернуть
голову на подушку. Но нет, нельзя, иначе снова объяснительная,
китайское предупреждение шефа и прочие мерзости.

Никак не может босыми ногами нащупать тапки. А, вот они!
Один у ножки кровати, другой чего-то забыл под тумбочкой.
Сразу постель не застилает. Сказывается армейская привычка:
дать простыням выпустить накопившиеся за ночь
телесные испарения.

Спать Федя любит абсолютно голым. Так удобней: и тело дышит,
и дискомфорта ни малейшего. Нагишом, в одних тапках, подходит
к трельяжу у противоположной стены. Радует глаз отражение
в центральном зеркале. Боковыми створками Фёдор подбирает
наилучшие ракурсы. Вращая корпусом, скользит взглядом по
волнообразным перекатам рельефной мускулатуры. «Чем не
красавец, - думает, - и собой статен, и ликом не урод, а
точёной фигурой кому угодно вскружу голову, хоть Николь Кидман».

«Надо бы хозяйку вызвонить» - вспоминает об Алле Петровне,
сдающей ему двухкомнатную квартиру. Самому  тут жить
милое дело, но дороговато, чёрт возьми.

На трюмо – древний аппарат, с дисковым набором, времён позднего
Хрущева или раннего Брежнева. Девятка заедает, а их в аккурат
четыре штуки из шести в искомом номере, из-за чего Фёдор
старается не звонить хозяйке с домашнего. На покупку нового
телефона он её так и не уговорил. А что ей-то теперь? Выдала
дочку единственную, Карину, за навороченного бандитика и следом
за ней перебралась в троещинскую [1] новостройку. Довольна уж
тем, что зятеву харю видит редко. Тот всё мотается как не на
разборки, так по торговым точкам, принадлежащим ему на паях
с такими же нуворишами, как он сам.

Тёща в дела молодых не вникает. С дочкой ладит. Да и чего
делить-то? Обе на птичьих правах. Зятя, Жорку, не
сегодня-завтра прищучат, вот и отправится белым лебедем
в известные апартаменты. А им с Кариной куда? Но пока
тот на свободе, Алла с дочкой посоветовались и решили
оболонскую квартиру сдавать. Рудименты совести не позволяют
обдирать постояльцев до последней нитки, но и совсем уж
продешевить – тоже грех: место ведь выгодное, у ветки
метро, магазинов полно.

Когда Фёдор по объявлениям искал жильё, именно эта
квартира ему и приглянулась. Хоть и обшарпанная, давно
не знавшая ремонта, с допотопной мебелью, но без хозяев.
Малогабаритка, зато две комнаты. Живи себе в удовольствие –
да только непосильно для зарплаты младшего научного.
Когда выпадает подработка, переводы с английского, кое-как
протянуть можно. А иначе хоть в бомжатник записывайся.

Хозяйка давно предлагала Феде кого-нибудь в компанию,
чтоб волком-одиночкой не выть, да и платить пополам
всё-таки легче. Но свобода и комфорт куда приятней, и Фёдор
изо всех сил тянулся, покуда кошелёк позволял. Да уж
месяц-другой живёт на зарплату и только. Невмоготу, однако,
вот и сдался хозяйке на милость.

С того конца провода тоскливо отзываются нудные гудки.
«Неужели ещё спит? – думает Фёдор. – Она ведь жаворонок».
Алла Петровна как-то привела довод из народной мудрости:
кто рано встаёт, тому бог даёт. Фёдору пришла на ум
английская поговорка «ранней пташке достаётся червяк [2]».
Вслух же он заметил: «Значит, первый червяк ваш».
«Чего?» - подозрительно прищурилась Алла Петровна,
не уловив аллегории. Фёдор понял, что метнул бисер,
и тему довелось быстренько закрыть: «Нет-нет, ничего,
простите, это я о своём».

Щелчок аппарата – и не по годам звонкое
протяжно-любопытное «аллё-о-о?».

 - Кхе-кхе… Доброе утро, Алла Петровна, - здоровается
Фёдор, по ходу прочищая горло.

 - Федя? А что случилось? - Хозяйку настораживает ранний
звонок, и «доброе утро» остаётся без ответа.

 - Да всё в порядке, - он понимает, что встревожил хозяйку,
и жалеет, что не позвонил позже, из института, - я вот
чего: вы говорили, что можете подселить кого-нибудь…

Алла молчит, а Федя использует паузу, чтобы собраться с духом
и выдавить из себя ненавистное…

 - …ну так я согласен.

 - А что так? – иронизирует Алла Петровна. - Ты же упирался,
не хотел. Свобода ему, видишь ли...

Федя кривится от досады то ли на себя, то ли на
квартирную хозяйку.

 - Ну да ладно, я понимаю, - Алла сама же пресекает
неуместное любопытство, и Фёдор избегает ответов на
деликатные вопросы.

 - Я понимаю, - повторяет она, - у меня как раз есть один,
вчера позвонил, из Луганска парень. Думаю, вы с ним поладите.
Интеллигентный такой, вежливый, не пьёт, не курит… матом
не ругается…

Ему показалось, что от слов о мате повеяло тягостной
грустью. Может, Алле вспомнился быдловатый зять,
не утруждающий себя подбором выражений?

 - Стихи сочиняет, - зачем-то бодро добавила, скорее,
не как графу досье, а повод убедить постояльца, что его
вполне устроит именно такой напарник. А то ещё сбежит
Федька, если, не дай бог, чего не так, да и потеряет
Алла исправного клиента.

 - А когда его ждать? – нетерпеливо допытывается Фёдор.

 - Мы с ним вечером подъедем. Ты во сколько дома?

 - Около семи, как всегда.

 - Вот и ладненько, жди гостей.

 - Спасибо, Алла Петровна. До вечера.

Федя радостно швыряет трубку на рычаг и даже подпрыгивает,
роняя с ноги тапок: «Йессс!!!»

Прохладный утренний душ приводит мировосприятие в нужный
тонус, и остатков хмеля почти как не бывало. Бритьё – особый
пункт, времени занимает больше обычного: жёсткая щетина
при нежной коже требует особой тщательности,
иначе – пол-лица в порезах.

Набросив лёгкий банный халат и обувшись в те же тапки,
направляется на кухню. А там сюрприз: посреди стола – блюдце
с шоколадными конфетами. Фёдор пожимает плечами, качая головой.

 - Карина. Кто же ещё. Ох и настырная девка! – злобно,
сцепив зубы вспоминает он хозяйскую дочку. -
Приставучая, как смола!

Его лицо приобретает мрачную гримасу от недоброго
предчувствия. Он не забывает об угрозах Карины,
хотя и гонит мысль об их серьёзности. За несколько
свиданий Фёдор успел понять и узнать эту странную
и по-своему интересную молодую особу, хоть и не мог
сказать, что она в его вкусе.

Карину, по жизни тихоню, постоянно окружали вниманием
всякие хлюпики-ботаны. Она рассказывала Фёдору, как один
такой поклонник провожал её домой, а навстречу – здоровенная
собака. Завидев опасность, горе-ухажёр побежал прочь,
оставив даму на произвол «друга человека». Собаки
воспринимают бегство как слабость – вот овчарочка и
бросилась вдогонку за трусом, не обратив на Карину ни
капли внимания. Догнала беглеца. Покусать не покусала,
зато штаны несчастного кавалера превратились в лохмотья.

Карина страдала душой. Мужчины, представлявшие для неё
интерес, оставались безучастными. Подойти первой она
не могла – воспитание не позволяло. А с такими жизненными
установками – поди, сыщи вторую половинку, так чтоб и
по душе, и по жизни чувствовать себя комфортно.

Когда она встретила Жору, сильного и мужественного, да
к тому же втюрившегося в неё по самое низззя… отдалась
ему без колебаний. Позже разочаровалась. Жора очень редко
бывает дома. Она уж и позабыла, когда в последний раз он
оказывал ей простейшие знаки внимания. Появляется среди
ночи, когда Карина давно в постели. Едва раздевшись и
не заходя в душ, берёт её по-быстрому и грубо.
Получив то, что хотел, тут же на боковую. Она и ощутить
ничего не успевает. Утром, пока все спят, Жора набивает
желудок тем, что только найдёт в холодильнике, и вновь
на неделю-другую срывается по делам.

И тут судьба подкинула им квартиранта Федю Бакланова.
Оказалось, Карина знала его ещё по школе: училась
в параллельном классе. Тайно любила его, но за десять
лет учёбы Фёдор не то что не замечал Карину, а даже,
как выяснилось, её не помнил. Она не сразу рассказала
Фёдору, что знает его с детства. Её мама тоже
не припоминала Федю. Алла Петровна вообще мало
кого знала даже из Карининого класса,
что уж говорить о параллельном.

Второе появление Фёдора в жизни Карины мало что изменило.
Он, конечно, «замечал» хозяйскую дочку, в смысле
здоровался, но как предмет вожделения – в упор не видел,
к её величайшей досаде. И опять, как в школе, она
страдала в одиночку, не говоря ни слова даже
близким подругам.

С Жорой перспектив нет – это Карина давно поняла. Но как
быть с Федей? Ждать, пока он проявит инициативу? А если
это не произойдёт никогда?

Она ощущала потребность видеть этого безразличного хлюста,
слышать его, говорить или молчать, лишь бы находиться
с ним рядом. И вскоре поняла, что себя не победить:
это – Любовь. Та самая, что в жизни появляется один
раз и уходит вместе с жизнью.

После многолетних страданий, общения с трусливыми хлюпиками
да неудачного замужества Карина сделала почти мичуринский
вывод: нечего ждать милостей от… мужского пола, «взять их
у него – моя задача». Так и только так! – постановила себе
прежде скромная девушка с неяркой внешностью, переросшая в
едкую и циничную женщину.

Размышлять о Карине особо некогда, и Фёдор наскоро готовит
завтрак. Неказистая стряпня – омлет с «мивиной», пикули –
не приносит удовольствия, но полдня продержаться можно.
На десерт, как обычно, кусочек шоколада, сигарета и кофе.
Задымлять кухню Федя не любит, предпочитая для перекуров
подъезд или балкон.

Одевается быстро, время от времени поглядывая в зеркало на
стене в прихожей. Сине-чёрная рубашка в клеточку, новёхонькие
джинсы «Монтана», по бокам – бахрома, густые ворсинки
длиной сантиметра четыре, сплошняком от бёдер до обшлагов.
Сам нашивал! И тем очень гордился.

Коричневый двубортный пиджак не очень к месту, ну да
бог с ним. Туфли на высоких копытоподобных каблуках при
Фединой долговязости – явный мезальянс. И ничего, что
в них он смотрится вычурно, зато по-своему, не так, как все.

Довершается «прикид» чёрным длинным плащом. Всегда
нараспашку. В любую погоду.

Огромное зеркало платяного шкафа во весь рост отражает
лучистый образ пижонистого молодого мужчины лет тридцати,
стройного, чистоплотного, хоть и не особо следящего
за логикой гардероба.

Щёткой для волос Федя приводит в какую-то видимость
порядка пышную чёрную шевелюру, свисающую до плеч.

Всё готово. Можно идти в люди.

На внутренней стороне входной двери скотчем приклеена
записка-инструктаж Аллы Петровны:

1. Газ

2. Вода

3. Свет

Всё проверено и выключено. Ключи на месте, в кармашке
небольшого портфеля. Щелчок английского замка, дверь
захлопнута. Надобности в лифте нет: третий этаж ведь.
Прыжками через две-три ступеньки, как в детстве, Фёдор
выносится из парадного.



Примечания к главе 1

[1] Троещина – жилой массив на северо-востоке столицы.
Название – от одноимённого села, примыкающего
к городской черте Киева.

[2] Почти дословный перевод с «early bird catches
the worm» (англ.).



Продолжение - Глава 2 - http://www.proza.ru/2016/12/17/1496

************************