Вестник

За три года до юбилея Сергей Сергеевич вдруг стал писать. Всю жизнь был заядлым читателем, а тут… Показалось ему, что Слово он слышит. Именно Слово. Больше того - привиделось  как-то, что побывал он в Слове. Но об этом он никому не рассказывал,  даже жене, которую с годами всё больше уважал за стойкость.

Начал, как положено, с романа – меньшие формы он как-то сам не читал и всерьёз не то, чтобы не воспринимал, но так сложилось. И ни одно издательство (неожиданно для Сергея Сергеевича) романом не заинтересовалось. Хотя отвечали вежливо, но рекомендовали начать с рассказов. После того, как и повесть не вызвала малейшей ряби интереса, Сергей Сергеевич опустился до рассказов. Да ещё прознал про конкурсы.

Это была ошибка. А может, испытание, пройти которое и было одной из его кармических задач. Критики неистовствовали на его рассказах. Конечно, они видели в нём конкурента, пусть и анонимного. Да, они не любили читать. Сами признавались горделиво: либо читают по диагонали, либо первый и последний абзацы. Но… Ведь всё равно находились рассказы, которым так не доставалось, которые даже хвалили. Самозащищаясь, организм находил объяснение всему –  никакой анонимности нет, в каждом конкурсе своя тусовка, свои знают рассказы своих – со всеми вытекающими. Но были, всегда были рассказы, очень нравившиеся Сергею Сергеевичу. До дрожи, до мурашек, иногда – до слёз. Но… организм шептал укромно – не все же эти классные рассказы выходят в финал, то-то.

В общем, организм занимался своими “да, но…”, а Сергей Сергеевич случайно узнал про сайт, где можно мирно разместить свои творения, и будут посетители-читатели. И душа успокоилась – десяток посетителей его странички в день – это что-то. А бывало и вдвое больше. Любезный и любопытный Сергей Сергеевич наносил ответный визит каждому посетителю. Иногда было интересно и даже более. На такие стихи или рассказы Сергей Сергеевич добросовестно писал отзывы. Тонкие, глубокие, хорошим слогом. С несколькими визитёрами завязалось общение. Для Сергея Сергеевича они были добрые соседи, почти по даче.

И вдруг Неродившаяся (некоторые ники поражали Сергея Сергеевича, и да – чем забористее ник, тем больше шансов на крутизну хозяина) заявила: “Всё, достали эти кликуши – ухожу. Второй раз ухожу. Совсем. Говорят, есть сайты без этих уродов”. Наивно удивившемуся Сергею Сергеевичу она просто объяснила: есть такие, и их абсолютное большинство, что заходят к тебе на страничку, отметятся присутствием на одном-двух стихах-рассказах и через пару секунд удаляются. И ждут, когда такой наивняк, как ты, прибежишь в ответку и напишешь им отзыв.

Это был удар. Печень, почки, сердце Сергея Сергеевича не беспокоили. Они и не роптали. А вот душа… Впрочем, на следующий день Сергей Сергеевич относился к ситуации уже с пониманием и юмором: ха-ха, ты думал, что нашёл занятие для пенсии, что у тебя уже тысяча с лишним читателей – не разводи иллюзии, от них только сырость. Тем более что несколько хороших соседей ты приобрёл. Зачем тебе весь мир, чудила?!

Решил Сергей Сергеевич ничего не менять, тут же написал и разместил парочку стихов, да несколько отзывов. К тому же осталась некая тайна-загадка. Даже Неродившаяся не объяснила её. Кроме посетителей с никами-именами были посетители без них. И справочная на страничке их так и называла: неизвестный читатель 72 или 45. Жаль, что не отслеживались все эти неизвестные, система сохраняла информацию только за последнюю неделю. Неизвестные, по мнению Сергея Сергеевича, были обычными читателями, случайно забредшими на сайт, а потом и на его страничку. А может и не случайно. Поскольку они не собирались пользоваться всеми благами сайта, то и не регистрировались. Он и сам так делал на других сайтах.

Конечно, n неизвестных были местными, с никами, просто зашли на  страничку не со своей учётной записи. Но им-то какой смысл кликушествовать – как ты к неизвестному в обратку заскочишь? “Вот как раз неизвестных и надо отслеживать системе, - думал Сергей Сергеевич. - Это и есть настоящие читатели”. Только почему-то никогда они не писали отзывов. Но зато могли перечитать (или хотя бы – перекликать) большинство его творений, совсем даже не ограничиваясь одним. Сергей Сергеевич придумал свою систему отслеживания неизвестных. Пусть и не совсем корректную, но всё же какой-то учёт неизвестных он стал вести.

И вдруг через неделю после знакомства с кликушеством как явлением, Сергей Сергеевич обнаружил аномалию: на один из его стихов про любовь выстроилась очередь, в основном из неизвестных читателей. В течение суток прошло человек тридцать, а на всё остальное – семеро. Сергей Сергеевич в принципе понимал этих людей – этот стих ему самому очень нравился, он даже удивлялся, почему его особо не посещают. Впрочем,  и в этот раз никто из тридцатки не написал отзыв. Что сохраняло тайну и с неизвестными, и с их молчанием.

А ещё через неделю ажиотаж на любовный стих прошёл, зато организовался поток на стих о смерти. За день побывало человек семьдесят. Почти все неизвестные. “Надо же, - радовался Сергей Сергеевич. – Есть бог на свете. И на эту глубокую вещь появился спрос. Рано или поздно талантливая вещь находит своего читателя”. Это грело душу. Но недели через две он вдруг заметил пигментные пятнышки на своих кистях, умываясь в ванной. А потом и многочисленные морщинки на лице, шее. Отёки под глазами. Слегка увядшая кожа.
Морщинки, конечно, завелись давно, но не столько и не такие глубокие.  Он явно постарел.

И ночью ему приснился странный сон. Странный уже потому даже, что он видел его и понимал, что это сон. Чего с ним отродясь не случалось. Да и сны свои он видел редко, а если прихватывал под утро какой, то сразу забывал. Здесь же он совершенно чётко видел себя в чистом поле, разбитом на участки. Словно картофельные от института или больницы. Даже таблички стояли на колышках в уголках участков. Только не с фамилиями, а с названиями его творений.
Кое-где на участках замерли одинокие фигуры. И лишь к одному выстроилась очередь. Сергей Сергеевич приблизился полюбопытствовать. Так и есть – тот самый стих про смерть.

В стихе том момент был, Сергеем Сергеевичем любимый, - когда из горсти его сыплется струйкой песок, а он говорит, что так его жизнь вытекает. Вот и на участке, под стих этот отведённом, Сергей Сергеевич обнаружил себя сидящим на земле и высыпающим из ладони песок. А толпа странных существ заходит аккуратно на участок, подходит к нему и…

Существа эти выглядели как люди в балахонах с длинными носами, довольно длинными и похожими на хобот. Безликие, безглазые, только балахоны с тонкими хоботами вместо лиц, - они производили неприятное впечатление, усиливаемое тем, что они по очереди подсовывали свои хоботы под струйку песка и проходили дальше, унося с собой дольку песка. И Сергей Сергеевич понял, что они уносят его жизнь.

Тогда он решил проследить за ними. И встроился в цепочку на выходе с участка. Вскоре он оказался в некой пещере, посредине которой в позе будды восседал некто, удивительно похожий на Тота с интернетовских картинок. Голова ибиса на человеческом теле. Вместо хоботов кликуш – длинный птичий клюв.  Тот сложил на коленях ладони в форме чаши, в которую кликуши ссыпали каждый свою ношу.

- Сергеичи?

Сергей Сергеевич опешил, а потом уверовал – да, это Тот. Бог слова, Луны, чёрт знает чего ещё. Иначе как объяснить прозвучавший ник, его ник в сетях. А Сергей Сергеевич старался, чтобы никто не связывал его с ним. Хотя ник нравился ему – экономно и остроумно. Он подошёл к Тоту, заглянул в чашу его ладоней. Горка песка оказалась ещё небольшой.

- Не хочешь стареть, Сергеичи? Что ж ты так не осторожен? – голос Тота звучал по-отечески устало. – Нельзя со словом так обращаться. Вот ты глубину миру явил, а на самом деле краник открыл – пользуйтесь моей жизненной энергией, люди добрые и не очень. И не люди.

Тот замолчал, пауза затягивалась, и Сергеичи вопросительно посмотрел в его птичьи глаза – и что делать?

- Пострадал от слова, словом и лечись. Разноси вести людям – такое условие. Что будешь видеть в своих необычных снах – о том пиши на своей странице.

- И это всё?

В затянувшейся тишине Сергеичи проснулся, ещё несколько минут усваивая случившееся. Веря и не веря. Завтракал он уже Сергеем Сергеевичем, полностью придя в себя. На всякий случай (не зная – надо ли описывать этот сон) взял и написал небольшую миниатюру. К ней тут же потянулись вереницей кликуши. Но вялой. А к стиху о смерти струйка не иссякала, даже усилилась. Сергей Сергеевич понял причину разницы, стал ждать.

Сергеичи

Уютно потрескивали берёзовые чурки, отгоняя темноту и холод к стенам. Чурки заботливо собирал Ерофей.  С этим именем у меня всё включилось разом: тошнотворный запах, ужасное ощущение немытого давно тела, невыносимая, заскорузлая одежда, болячки, струпья на теле.

- Бля, ты долго ещё? – разложившую краденое на настоящую скатерть Булку распирало от удовольствия, и она не могла удержаться от матерков, зная, что может схлопотать от Ерофея. Тот священнодействовал над котелком и потому проигнорировал. – Лапы убрал, - послышался шлепок, и к стене отвалился Круз. По старости он стоял на стрёме, пока Булка работала внутри. И теперь должен был смиренно ждать дележа. Он косо поглядывал на меня, не понимая толком моего статуса.

- Могу всё загнать. Чохом и дорого, - процедил я небрежно, разом забыв все неудобства.

- Ты? Во бля! – Булка переключилась на меня, ей давно этого хотелось. Всю неделю, как я прибился к ним. На троих у них был замечательный угол – застарелый недострой почти в центре. Снаружи казалось – сплошные развалины, но в глубине таилась нормальная неотделанная комната, без окон. Каким-то образом дым уходил в дыру пола у стены. И это придавало углу особую ценность – никто не обращал внимания, и дым не выдавал. Булка подползла ко мне на карачках, мазнула пятернёй по лицу. – Ерофей, слышишь, что эти Сергеичи пантуют? Да ты хоть за тыщу продашь?

Я окинул беглым взглядом содержимое в скатёрке. “За стольник тысяч. Завтра же”, - как можно небрежнее выдал я.

- Утихли! – Ерофей поднял руку. Я ничего не слышал и не чувствовал. – Булка, вниз. Уходим!

Та бросилась завязывать скатёрку с вещами.

- Дура! – Ерофей пнул её ногой в направлении дыры. – Быстрее! Да брось ты эти цацки! - он попытался оттащить её от вещей. Но та, пыхтя, упиралась.

Я не заметил, как исчез Круз. Но услышал собачий лай. Булка тоже услышала, но всё ещё раздумывала, переводя глаза с вещей на дыру и обратно. Ерофей потащил её за ногу к дыре. Уже слышны были отрывистые команды. Я метнулся к дверному проёму, залёг, недоумевая – нас брали как беглецов или банду. Первую собаку я встретил ударом ножа в шею. Вторая не дала выдернуть нож, вцепилась в руку. Шум у дыры затих. А может я на мгновение отключился. Пришёл в себя от ударов по щекам. Мы только что свалились в дыру. Воняло жжёной шерстью, наверху визжала собака. Ерофей схватил меня за целую руку (похоже, всё он – и мне по щекам, и собаке горящей чуркой), и мы побежали, в кромешной тьме больно ударяясь о невидимые углы и какие-то предметы. От удара головой я застонал и… проснулся. Я понимал, что проснулся, а мысли были о Ерофее – ушёл ли? Воображение живо дорисовало: вот они встречаются у выхода, в другом квартале, Ерофей и Булка с Крузом. Последние двое про меня и не вспомнили. Только Ерофей…

…
Эта история была далека от Сергея Сергеевича. И с бомжами он никогда не пересекался. Разве что один раз ехали вместе в маршрутке, напротив друг друга. Бомж вонял и стеснялся этого. И когда его глаза пересекались с глазами Сергея Сергеевича, то уже последний отводил глаза. И никогда после школы не приходилось драться, тем более  с ножом. Тем не менее, история его зацепила. Интересно - что было дальше? Он даже думал об этом под Ноктюрны Дебюсси.

Додуманную историю Сергей Сергеевич написал в этот же день, вернее, за полночь, сразу разместив на странице. Утром обнаружил поток кликуш к этой истории. Он не понимал, что в ней поучительного. Какую весть она несёт. Просто интересная история. И всё. Но через два дня пигментные пятна исчезли. Что было весьма кстати, так как приходилось работать работу. И его менеджерам он был нужен бодрый, энергичный, с хорошим настроением, готовый поддержать советом, а то и просто подстраховать. “Мы – команда”, - все знали его девиз. И ему требовалось соответствовать.

Следующий странный сон настиг его через три дня.

Сергеичи

Большая, но не роскошная усадьба. Скорее дачный участок, с одноэтажным домиком, затерявшимся в гуще деревьев. Я вижу лишь фрагмент фасада, ступая по дорожке от забора. Растущие по бокам кусты чайных роз не высоки, но усеяны небольшими розовыми головками. Не чувствую ветра, но головки слегка покачиваются, словно приветствуют меня, случайного гостя. И даже устилают предо мной дорожку лепестками. Странное впечатление от этой дорожки – маленькие белые камушки язык не поворачивается назвать щебнем. Они матовы и обкатаны, словно с берега моря. Я осторожно ступаю, ожидая сильного погружения моих открытых сандалий, но нет – покрытие мягко пружинит, лепестки не раздавливаются – они словно уворачиваются в последний момент.

Судя по деревьям за розами и выглядывающим из-за дома, я на юге. Абрикосы, сливы и даже айва – скрываются в листве, крупные и зелёные. Но я не иду в дом, постаревший и потемневший, но ещё выглядящий уютно и маняще. Огибаю его справа и прохожу мимо нескольких деревянных построек-сарайчиков, выходя за домом на большую лужайку. Во что-то играют дети, но я не улавливаю во что – всё внимание на двух женщинах – хозяйке усадьбы рядом со мной и девушке лет шестнадцати-семнадцати - среди играющих.

Хозяйка ещё молодая, с легкими признаками увядания, но аппетитная и почему-то в чёрной тонкой кофточке, с короткими рукавами, но скрывающей шею. Именно руки создают ощущение аппетитности, их хочется трогать, холодя пальцы в сгибе у локтя. Рыжая чёлка диагональю режет лоб, но не скрывает его высоты. Я не люблю низколобых и слишком дугообразные брови тоже. Но эти подведены высоко, серо-зелёные глаза под ними кажутся удивлённо-распахнутыми. Она удивляется мне? Тёмно-оранжевые губы приоткрыты в настороженной улыбке.

Всё это я отметил мельком, не в силах отвести взгляд от девушки. Она иногда поглядывает на нас, пока её соперница ищет в траве волан. Значит, старшие играют в бадминтон. А мелочь бесится у небольшого бассейна, визжа и брызгаясь. Я понимаю, что девушка – хозяйкина дочь. В брызгах вспыхивают на мгновения кусочки радуги. На фоне этой словно нарезанной и разбросанной радуги волосы девушки выглядят совершенно потрясно. Цвета льна, длинные, волнистые, с двумя вплетёнными розочками. Вот она выпрямилась и смотрит прямо на нас, на меня. Да, оказывается, именно такой я представлял девушку из Прелюдий Дебюсси. У неё наоборот брови близко  к глазам, далеко от носа – едва накрывают огромные бирюзовые кругляши радужки.  В совокупности с аккуратным носиком и губками-бантиком с удлинёнными уголками – чистый ангел. Наивный и строгий.

Ранним рассветом я тихо пробираюсь к выходу из хозяйкиной комнаты. В тонкой футболке на улице свежо. Обхватив руками плечи, устремляюсь по дорожке, усыпанной примятыми, раздавленными лепестками. Краем глаза замечаю слева поодаль неясное движение. Оно чем-то беспокоит, и я возвращаюсь. 

Забившись в угол между приступком и стеной сарая, почти укрытая розами, полулёжа, девушка шурует рукой в лоне. Глаза Нюты, той самой - с волосами цвета льна, остекленели. В них застыло затравленное, мученическое выражение. Именно оно не гонит меня от этой неожиданной интимной сцены. И ещё я замечаю капельки крови. Их много на развёрстых ногах, траве. Наклоняюсь, она меня не видит, скорей всего, она никого и ничего сейчас не видит и не слышит. Вблизи я различаю слёзы. Нижняя губа закушена до крови. Хватаю её за руку и медленно, преодолевая  сильное сопротивление, вытаскиваю из лона. В руке намертво зажата цилиндрическая щётка с металлическими щетинками. Я даже знаю её название – брашинг. Он весь в  кровавых слизи и ошмётках, как и Нютина рука, а теперь и моя.

Лоно кровоточит. Я боюсь туда смотреть, плохо понимаю, что происходит. Бросаюсь в дом, кричу: “Светлана, вставай, ну вставай же! С Нютой беда!” Она не слышит меня, или просто не хочет вставать. Я трясу её за бедро, за плечи, кричу, тяну за руки. Вроде проснулась. Глаза смотрят недоумённо. Быстро объясняю ситуацию и бегом возвращаюсь к Нюте. Та по-прежнему застывшая. Обнимаю её за плечи. Голова девушки облегчённо падает на грудь, глаза закрываются.

Прошло несколько минут. Мать не появляется. Опять бегу в дом, расталкиваю хозяйку, пытаюсь поднять её на руки, обеспокоенный, может и с ней что-то… Она просыпается, хочет что-то сказать, и меня обдаёт нечеловеческим смрадом. Оставляю её в комнате, вокруг всё в нечистотах. Взмыленный - к девушке. У забора стоит Скорая, кем-то вызванная…

…

Напуганная криками жена прибежала в комнату Сергея Сергеевича. Тот метался по кровати, весь горя. Вызванные врачи ничего толком не определили, вкололи успокоительное и уехали – давление было в норме. К обеду Сергей Сергеевич и впрямь пришёл в себя, выпил чаю  со смородиновым листом, откушал свежего бульона – жена сбегала, купила деревенскую курочку. Но в глаза жене Сергей Сергеевич не смотрел и молчал. К вечеру он забеспокоился, подсел наконец к компьютеру, зашёл на свою страницу, там – тишина. “Ждут”, - понял Сергей Сергеевич. Но мысль писать рассказ вызывала отвращение.

Даже Дебюсси не хотелось слушать. Подходило только одно. Он включил вторую часть первого концерта Рахманинова, в которую всегда скрывался от самых серьёзных бед, и вскоре задремал. Кошмары больше не преследовали, и он сразу оказался пещере. Птичьи глаза Тота смотрели перед собой, в ладони по-прежнему сыпалась струйка песка, совсем тоненькая, но всё же. Сам он молчал. Сергей Сергеевич тоже. Он думал – в чём смысл таких публикаций, тем более – рассказов?

- Ты – вестник, - Тот смотрел перед собой. Сбоку Сергею Сергеевичу не было видно – раскрывается ли его клюв. -  Посетители твоей страницы – те, кто должен получить свою весть и как-то отреагировать, или нет. Зачем тебе ещё что-то знать?

Утром Сергей Сергеевич проснулся как обычно, но в ванную не пошёл, а подумал: и в самом деле – зачем ему ещё что-то знать. В принципе понятно же - таких вестников, как он, видимо немало. Каждый пишет в своём стиле, пропуская через своё виденье, поэтому и адресаты-получатели у каждого свои. И задача - такими рассказами кого-то спровоцировать на поступок, кого-то заставить задуматься, вызвать эмоциональный шок.
Один эффект уже выявился: он не просто перестал стареть, а даже стал выглядеть моложе, чем до.

На работу не пошёл, а вновь уснул. Та же пещера, Тот с кем-то спорил. Собеседника Сергей Сергеевич видел только со спины. Почему-то доносились только обрывки спора. Спорили о людях. Собеседник: людей не изменить. Каждый как бы реагирует, меняется. А в целом всё остаётся по-прежнему: цивилизация моральных уродов, жалких отщепенцев. Потому что перестали слушаться. Как узнали имя, так и перестали.
Тот возразил: они реально меняются и реагируют, да и развиваются быстро.

Часа через два Сергей Сергеевич проснулся. Он ничего не понял из последнего сна, но успокоился и сел писать рассказ про девушку и мать. На удивление тот вышел большим, и совсем неожиданной оказалась реакция кликуш – они словно сдурели, всё утро шло человек по сто в час.

Сергеичи

Мы встретились у больницы. Я при полном параде, Ерофей – в своём обычном, слегка пованивая. Ни его, ни меня это не смущало. Пожали руки, Ерофей усмехнулся, и мы пошли. Почему-то я робел, пригласил даже Ерофея для храбрости. Вот и сейчас он первый проскользнул в палату, я за ним.

Нюта прекрасной принцессой восседала на кровати слева от окна. Справа – какая-то тётка. Та сразу вытаращилась, подтянула одеяло к подбородку. Палата маленькая, меж кроватями промежуток небольшой, по стулу перед спинками. Но перед кроватями нас не устраивало. Ерофей прошёл и сел на пол, скрестив ноги. Я столбом пристроился рядом.

Нюта оторвала взгляд от сотика и с любопытством оглядела нашу композицию. Бирюзовые глаза замечательно гармонировали с распущенными по плечам волосами любимого теперь мною цвета льна. Вместо розочек их дополняли две лилии. Её глаза подчёркнуто останавливались по очереди на пустых наших руках, потом уставились мне в лоб, и она улыбнулась. Показалось – мечтательно. В ушах нежно заиграла флейта – в матовом соль-бемоль мажоре - вдруг мелькнула мысль. Но когда она опустила глаза и посмотрела в мои, то я обмер - столько злости, презрения… Показалось – сейчас всё это вылетит концентрированным зарядом, испепелит. Видимо, она тоже этого испугалась, резко перевела взгляд в окно…
- Долго вонять будете? – терпение и робость соседки закончились.

А я вдруг оказался в танцевальном зале – паркет, зеркала вдоль стены, мы кружимся в вальсе. В напарнице-тренерше я узнал Светлану, Нютину мать. Она явно сердилась моей неуклюжестью. После нескольких резких команд она оттолкнула меня, выглядела так, что у меня зачесалась задница от ожидания неминуемого пенделя.  И заслуженного – нельзя же так выглядеть рядом с богиней. Я покорно ждал команды, чтобы с радостью закружиться вновь, погрузиться в тревожный, острый аромат, в мечту.

Раз-два-три, раз-два-три – мы вновь летели. Прозвучал выстрел. Игрушечный хлопок, растворившийся в огромных просторах зала. Она исчезла. На пол упал ангел с пробитыми крыльями. Я кричу, истово, как в детстве. И чувствую – понял…

…

Сергей Сергеевич торопился выкарабкаться из сна, пытаясь вспомнить – что же он понял. И вдруг дошло: это он, он сам – адресат этих посланий. Он сам… Захотелось броситься к экрану.