Из жизни Алии или Восхожденние - Часть II

Ульпан

 Примерно через неделю после приезда, я начал заниматься в ульпане - учить иврит. Дядя сказал: “Повезло тебе!” Оказывается, ему самому пришлось ожидать начала занятий гораздо больше. Я ответил: “В чём-то, ведь мне должно было повезти, не правда ли?” Однако, по сравнению с теми крупными неприятностями, в буквальном смысле слова поломавшими мне жизнь, этого “везения” без посторонней помощи я бы просто не заметил! Тем более, как я и ожидал (и ожидания меня, к сожалению, не подвели), они у меня будут ещё и впереди! Как большие, так и маленькие! Ведь, основные свои проблемы мне предстояло решать самостоятельно, то есть в одиночку.
 Что было особо интересного в ульпане?
 Ну, во-первых, только там возможно было такое соседство, как:
 профессор и парикмахерша, вчерашний токарь и стоматолог, и так далее. Правда, подобное могло быть и в Союзе, но только может на курсах по вождению.
 Во-вторых, преподаватели наши были, что называется ни “бэ”, ни “мэ”, ни “кукареку” по-русски. А мы соответственно на иврите!
 Отказников, которые в Союзе изучали язык самостоятельно, у нас не было, и вообще вся группа была, что называется нулевая, то есть с нулевым знанием иврита!
 На помощь, как всегда в таких случаях, приходил могучий язык жестов и мимики, и отдельные слова английского, немецкого, испанского языков, а также языка идыш, в зависимости от того, как им владели преподаватели и аудитория. Но, если в аудитории кто-то “ухватывал” какое-то слово, то он его доводил до ума остальных уже на доступном всем русском языке. Эффективность такого обучения, по крайней мере, поначалу, была близка к нулю…
 Здесь же, в ульпане, нам неоднократно повторяли, что, приехав в Израиль, мы совершили “Алию”, то есть “Восхождение”.
 В ульпане я, наконец, понял, почему моя мама писала всегда все буквы в словах отдельно одна от другой. Я знал, что она училась в еврейской школе, затем в еврейском техникуме (такое было возможно только до Войны), а уже затем окончила Киевский сельскохозяйственный институт (ныне академия) на русском языке. Но привычка, приобретённая за многие годы обучения на еврейском языке, осталась: в идыш используется ивритский алфавит, а, главное, что важно в этом случае, все буквы в словах пишутся отдельно, одна от другой. Этого я тогда не знал, а мама ничего не рассказывала.
 Конечно, не обходилось и без курьёзов, неизбежных при изучении любого нового языка.
 В первую очередь, мы ловились на близких по звучанию словах - это обычно происходило уже за стенами ульпана, когда мы пытались общаться с израильтянами самостоятельно. Думаю, подобное происходит со многими репатриантами до сих пор.
 К примеру:

“Лишон” (спать) – “леашен” (курить)
“Сакин” (нож) – “сакит” (пакет),
“Руах” (ветер) – “реах” (запах),
“Кис” (карман) – “кисе” (стул)
и так далее…

 Хорошо можно представить себе, например, как вы в магазине, вместо пакета просите нож или говорите, что сейчас достанете деньги из стула (просьба не путать со стульями Остапа Бендера).
 Но это ещё ничего, бывают вещи и более серьёзные. Например, нельзя говорить про женщину: “Ани йодеа ота” (я её знаю), нужно говорить: “Ани макир ота” (я знаком с ней). В первом случае это понимается как более близкое знакомство.
 В этом плане я невольно оказался свидетелем интересного разговора пожилого мужчины репатрианта с “пкидой” в “присутственном” месте. Когда она спросила его о семейном положении, он ответил ей: “Еш ли иша цибури”, вместо “еш ли иша эзрахи”, то есть вместо: “у меня есть гражданская жена”, он сказал, что у него есть общественная жена.
 До сих пор также вспоминаю особо курьёзный случай, произошедший со мной в ульпане.
 Однажды урок в нашем классе затянулся. Мы продолжали заниматься, а за дверью появился какой-то устойчивый шум. Я не выдержал, поднялся и вышёл - к тому же ближе всех сидел по отношению к двери.
 Там стояло несколько женщин, разговаривавших на иврите. Я мобилизовал все свои “богатые” на тот момент познания в языке и сказал довольно громко и отчётливо:
 “Шекет бевакаша!” (Тише, пожалуйста!). Эффект был довольно неожиданный - все сразу замолчали! Ещё бы, новичок, понятно, на иврите, излагает своё требование, а главное кому: это были преподавательницы иврита – (напротив находилась учительская). Они вышли на “авсаку” (перерыв, тоже, между прочим, очень важное слово в повседневной израильской жизни) - просто поболтать.
 В самом начале обучения, в ульпане, я вместе с другими заработал свои первые пятьдесят шекелей.
 Дело обстояло так. Утром к нам пришли служители близлежащей синагоги и попросили помочь. За ночь в результате сильного, проливного дождя нижний этаж довольно большой синагоги почти полностью был занесен песком. Нужно было всё очистить. Пошло туда не менее десяти человек. Работали мы часа полтора, два. По окончании рав спросил: “Сколько вы хотите за работу?”
Один из нас, молодой, более раскованный и владеющий достаточно свободно идыш (все переговоры проходили на нём, так как ивритом ещё никто не владел), нахально заявил: “По пятьдесят шекелей”. Тот без лишних разговоров вручил их каждому из нас. Так, мы, настоящие безбожники (прости, Г-ди, нас грешных), заработали здесь свои первые деньги, хотя рядом с нами работали совершенно бесплатно молодые израильтяне, очевидно, постоянные посетители синагоги (делали, по словам одного из них “мицву” – то есть угодное Б-гу дело).
 В начальном же периоде мы поучаствовали и в киносъёмках в роли статистов, конечно! Для этого все мы прошли предварительный отбор: нужно было попарно пройтись и суметь правильно прореагировать на одну из команд помощника режиссёра:

“Смола” (налево), “кадима” (вперёд), “ямина” (направо).

 Одно их этих слов, спустя некоторое количество лет, стало очень популярным в Израиле среди коренных израильтян и репатриантов, как со стажем, так и без него!
 Я же попутно, как и все, вынужден был чётко усвоить эти очередные три слова.
 В итоге, нас набрали примерно пятьдесят человек (почти полный автобус), и утром следующего дня мы “двинули” в Яффо.
 Когда прибыли на место, увидели много автобусов - мы были там не единственными!
 В течение дня пассажиры нашего автобуса ожидали очереди своего “прохода”. За это время мы успели три раза “постоловаться”.
 Происходило это следующим образом. Несколько сдвинутых вместе столов накрывалось бумажными скатертями, потом всё это заставлялось разнообразной едой. Мы вместе с работниками, делавшими фильм, в том числе и с режиссёром, начинали всё это уничтожать. Было весьма прохладно, а мы ещё ко всему только приехали из довольно голодного “совка”, где почти вся зарплата уходила на пропитание, и поэтому участвовали в этом довольно активно.
 Официанты, которые стояли позади, по команде режиссёра, независимо оттого, что оставалось на столе, подходили, брали скатерть за концы, сворачивали её вместе с содержимым и выбрасывали в “пах”, то есть мусорный ящик (в нашем случае это был большой мусорный контейнер). И так это совершалось трижды только за одну “посадку”. Нам, конечно, тяжело и непривычно было на это смотреть, и не только, потому, что не хватало этого там, в Союзе. “Ментальность”, что называется, была другая. Помню, как мы, мальчишки, в детстве ходили с кем-то из взрослых в лес, и он не разрешил нам после привала выбросить оставшийся хлеб.
 Припомнился также и случай, произошедший со мной в Средней Азии, где я работал в экспедиции после окончании техникума. Там во время обеда в полевой столовой я имел неосторожность смахнуть со стола на пол оставшиеся хлебные крошки, и меня один из рабочих, таджик, чуть не убил за это!
 Но вернёмся к цели нашей поездки. К концу дня “проход”, наконец, состоялся, никаких команд не было, мы просто прошли и всё! Перед посадкой в автобус каждому из нас был вручён конверт, в котором была бумажка – пятьдесят шекелей.
 Позже нам объяснили, почему попросили участвовать именно нас, которых нужно было обучать простым командам. Если бы использовали коренных израильтян для этой же цели, то каждому из них нужно было бы дать как минимум двести шекелей - экономия, как видно, была весьма и весьма большая!
 Учась в ульпане, я, как и многие другие, непрерывно искал работу (на первых порах любую) или хотя бы подработку.
 Исходя из своего личного немалого опыта в этом направлении (особенно в плане поиска временной работы), я выделил три проблемы:

 Первая. Вначале нужно было найти эту самую работу.
 Вторая. Нужно было суметь что-нибудь заработать.
 Третья. Оставалось только получить заработанные деньги. Понятно, что это было самое интересное и непростое дело.

 Первая проблема, если ты выглядел трудоспособным и мог связать несколько слов на языке, понятном хозяину (необязательно на иврите), в центре страны, была более или менее решаемая.
 Вторая, если ты выдерживал физически и морально, то можно было что-то и заработать. Морально, я имею в виду - суметь выдержать издевательства со стороны работодателя. Чем меньше был уровень его интеллекта, тем примитивнее были его издевательства. Лично для меня это было самое трудное.
 И оставалось третье, самая “мелочь” – получить заработанное.
 В этот момент хозяин зачастую попросту исчезал. И найти его было невозможно. Если же у него был “мисрад” (контора), где он всё-таки вынужден, был бывать, то, приходя к нему для получения денег в назначенное им же самим время, получал отказ под каким-нибудь благовидным предлогом. Назначалась следующая дата. Я аккуратно и вовремя приходил. Снова отказ и очередное число. Опять же пунктуально я появлялся в третий раз. Как только хозяин снова пытался сказать: “Приходи в следующий раз” – я расставлял ноги пошире (для большей устойчивости), кровь приливала к голове и к лицу, и говорил:

“Ани ло елед катан”

 “Я не маленький ребёнок”. И хозяин отчётливо понимал: подошёл всё-таки очень неприятный для него момент – момент расчёта. Кто знает этих “русских” - может и по физиономии дать, у них это, говорят, запросто, тем более, что свидетелей нет. Тут же всё находилось: и время, и чековая книжка, и всё остальное... Причём в таких случаях чек выдавался с обязательным покрытием...
 Поскольку, жил я в центре “страны”, то временную работу находить зачастую удавалось. Почему я взял “страну” в кавычки. Не потому, конечно, что я не люблю свой (наш) маленький Израиль, а именно потому, что маленький, особенно после необъятных просторов Союза, по которым я поколесил изрядно. Когда меня спрашивали: “Сколько ты в Стране?”, я почти всегда отвечал, что в Израиле – я столько-то! По-моему, сейчас, спустя пятнадцать лет после начала Большой Алии, так говорит большинство!
 Однажды русскоязычная сотрудница муниципалитета предложила мне помощь, (то есть протекцию) в устройстве на работу в “ирие” (муниципалитете)... дворником. Поначалу показалось, что она пошутила, потом понял, что говорит серьёзно, зная, между прочим, что у меня третья учёная степень, то есть, что я кандидат наук. Но именно к такой работе я не был готов (морально) даже временно. Согласен был работать на куда более тяжёлой физической работе, но только не махать метлой на дорогах и тротуарах на глазах у всех. Я вежливо отказался…
Позже, когда начал работать в ночном ресторане, к моей бывшей коллеге приехал родственник из Яркента, физик – кандидат наук. Поинтересовался, что я делаю. Ответил, что в Израиле профессора сейчас, в основном, метут улицы, а кандидаты наук моют по ночам посуду в ресторанах. Дальше ему не пришлось особо гадать, чем я занимаюсь в настоящее время.
 Но это был не единственный момент, когда мне показалось, что со мной шутят по подобному поводу. Как-то узнал, что в центральном супермаркете требуется работник. Как ни странно, меня туда взяли, хотя иврит у меня был минимальный, ведь я всё ещё “учился” в ульпане. Думаю понятно, почему я взял это слово в кавычки - ведь при первой же возможности подработать, я тут же забрасывал учёбу.
Вначале мне доверили печь “бурекасы” (произведение местного кулинарного “искусства”), а затем даже поставили за прилавок. Дикая смесь из иврита, английского, идыш и русского, эдакий коктейль - обеспечивал мне возможность общаться с людьми разных национальностей, которых здесь, в центре, было великое множество. Как-то, к прилавку, где я в это время “орудовал”, подходит знакомый из Яркента - программист и говорит: “Поздравляю тебя!” Я спрашиваю: “C чем?” “Как?” говорит: “С работой!” А ведь у него самого, хоть он приехал совсем недавно, уже был, хоть и старенький, но компьютер, я же лично смог его приобрести, вернее позволил себе, только спустя пять лет, уже имея постоянную точку опоры ...
 Проработал я в этом супермаркете около месяца. Потом сказали, что меня переводят в филиал на окраине города. Моё место понадобилось по протекции какой-то девочке с витамином “Р” (то есть по протекции), как говорят в Израиле. Ну, если кандидату наук, чтобы устроиться дворником, нужна протекция, так что говорить про место в центральном супермаркете для девочки без образования!
Я нашёл этот филиал, “менаhель” (руководитель) спросил, могу ли я сегодня приступить к работе. Я почему-то не мог. Он сказал приходить завтра. Ответил ему, что завтра тоже не смогу. Завтра мне предстояло куда-то ехать, чтобы меня внесли в очередную базу данных - очень популярное тогда мероприятие. Заведующий махнул на меня рукой. Ну, ещё бы, какой нормальный человек будет отказываться от работы, да ещё такой...
 Ну, а насчёт базы данных, то это было, конечно, очередное “халоймыс” (глупость) с моей стороны. Я ведь не подозревал тогда, что те, кто этим занимался, просто осваивали деньги, отпущенные на, так называемую, Прямую абсорбцию - так назывался в Израиле Великий и Ужасный процесс адаптации новых репатриантов к повседневной жизни.
 По прошествии нескольких лет, уже успев поработать в Политехе, в одном из центральных городов я встретил в мясном отделе большого супермаркета олима, кандидата наук, который там работал уже несколько лет, и его это вполне устраивало…