Декабрь

Сонный городок спешно просыпался. Словно стыдясь за своих заспанных граждан, многоэтажки вокруг школы зарделись на морозном воздухе нежным розовым светом. Этот оттенок бывает у нас только в декабре, когда перед Рождеством наступают самые длинные ночи. Возможно, это предвестник окончания года по какому-нибудь естественному календарю, а не надуманному христианскому. Какое дело жителям заснеженных полей до рождения иудейского мальчика где-то в «палестинах». Мы своих-то пророков позабывали. Вот каменные щеки домов и намекают.

Егорыч погасил свет на кухонке четырнадцатого этажа, чтобы розовый свет через окно заполнил его маленькое жилище. Тут же в коленку ткнулся носом Дозор. Поскулил, прося внимания. Хозяин усмехнулся и подхватил его на руки.
 - Да, тебе тоже нужно посмотреть, - хозяин прижал к себе терьера, - понимаю. Скоро пойдем гулять, погоди чуток. Чайку заварим, Соню покормим…

Услышав свое имя, канарейка тут же откликнулась и засуетилась в клетке. Все были в сборе. Эта традиция встречать рассвет вместе появилась еще при Маше. Вокруг нее в доме всегда что-то происходило. Она была центром… Когда жены не стало, Егорыч и не пытался примерить эту роль на себя. Не по Сеньке шапка. Вся троица понимала это, но помалкивала. Уже восемь лет они встречают рассвет без хозяйки. Кто бы мог подумать…

А, ведь, это Машенька первой увидела розовый рассвет перед Рождеством. Давно это было. Они тогда, как заслуженные строители, только получили квартиру. Еще не было штор. Да и мебели почти не было. Им дали однокомнатную. На последнем этаже, но свою, отдельную. С розовым рассветом, как шутила тогда Маша.

В школьном дворе еще стоит та сосна. По проекту ее должны были спилить, но уж больно хороша была. Маша сначала свою бригаду уговорила заступиться, потом начальство. Так  и спасли  лесную красавицу. Чуть расширили газон и дорожку под углом наладили. В благодарность зеленая королева под Новый год всегда сама наряжается. Уж такой климат в городке, что после первого снега всегда оттепель и морозец. Под тяжестью ледяного панциря в лесу молоденькие деревца стонут да ломаются. Словно от выстрела валятся в снег ветви, а то и деревья целиком. Лишь красавица в школьном дворе такую ношу терпит. И не зря. В первых лучах декабрьского солнца ледышки на ее ветвях чистые бриллианты. Крупные, чистой воды. Так и сияют в розовом отсвете соседних домов.

Машу потом иногда спрашивали – откуда она знала про эдакую диковинку, да она только посмеивалась - будете еще вспоминать. Они вспоминают. Каждый по-своему. С одним она песни распевала, с другим мячик гоняла, а с третьим… Как встретились на первомайской демонстрации в 57-м так и не расставались. Поначалу Егорка  к ней в соседнюю деревню на велосипеде ездил, а потом в общежитие молодой женой привел. Промелькнула жизнь и не заметил. Только однажды, когда дочь вышла замуж за рыжего немца и навсегда укатила в Германию, время у них остановилось. Долго они с Машей переживали, но потом отпустили эту боль. Их поколение никогда немцам не простит то, что сотворили в войну с Россией, а молодежь живет настоящим. Ну, да бог им судья.

В школьном дворе заметно прибавилось детворы. Выскакивая из притормозивших автомашин родителей, школяры семенили по утоптанной тропинке мимо «хрустальной» сосны ко входу. Зеленая красавица снисходительно приветствовала их покачивая огромными ветвями, усыпанными бриллиантами. Ледышки переливались в косых лучах декабрьского солнца всеми цветами радуги не какими-то каратами, а окатышами размером со сливу. Это по-нашему.

Дозор опять заскулил, просясь на прогулку. Щедро лизнув небритую щеку хозяина, пес пытался заглянуть ему в глаза, но тот отвел взгляд. От нахлынувших воспоминаний левая рука начала мелко вздрагивать, и предательская тяжесть появилась в груди. Чтобы не поддаться меланхолии, Егорыч опустил пса на пол и занялся хозяйством. Это всегда отвлекало. Он заводил с ними шутливый разговор, грозя привести домой кота, если те не будут слушаться. Интонации были знакомыми, и команда затихала, поглядывая на хозяина такими печальными глазами, что сердце старика успокаивалось. Они искренне любили его.
 - Ладно, собирайся, - скомандовал Егорыч, - пойдем на добычу. – Пес засуетился в коридорчике, всем свои видом намекая на что-то важное. – Помню-помню, - усмехнулся хозяин, - возьмем платок бабы Вари. Не боись.

Это была давняя история. Маша, еще девчушкой, ходила в соседнюю деревню за хлебом. После войны страна долго восстанавливалась, и не во всех поселках были свои магазины. У Машеньки была домашняя обязанность – принести хлеб. В любую погоду она ходила в соседнюю деревню. Бабушка Варя подарила ей тогда свой Оренбургский платок. Оденет зимой девчушку, как матрешку, а сверху пуховой платок повяжет. Теплый. Никакой мороз не страшен, хоть и дорога не близкая.
Тогда в магазине хлеб не залеживался. Хоть и отменили карточную систему, а все равно разбирали его еще горячим. Машенька к себе под пальтишко спрячет от мороза буханку, да теплым платком прикроет. Так домой хлеб и приносила. Теплым, ароматным. Ну, и соблазна отломить корочку не было. Руки в рукавичках, хлеб под платком.

Потом она и в их собственный дом так хлеб приносила. Теперь, вот, к Егорычу эстафета перешла. Когда свалила машу невесть откуда взявшаяся хворь, она как-то шепнула мужу – если меня не станет, все раздай, не храни, только платок бабки Вари сбереги. Он мне всю жизнь верой и правдой служил, и тебе послужит. Будешь меня вспоминать. Да, как тут забудешь-то. Платок тот Егорыч хранил пуще всего на свете.

У них с дозором последние лет пять новый маршрут нарисовался. Неподалеку от их дома, на перекрестке появился супермаркет, не чета местным лавчонкам и магазинчикам. Дорогой, правда. Егорыч на свою пенсию там мог только хлеб покупать. Зато хлеб знатный. Семья узбеков арендовала в супермаркете помещение под пекаренку. Небольшую, но всегда утром свежая выпечка – хлеб, лепешки, лаваши, крендельки. По морозцу тот хлебный дух за версту учуять можно. Вот они с Дозором и совершали, ставший традиционным, поход за свежеиспечённым хлебом. Обязательно заворачивали его в платок бабки Вари, как Машенька делала.
Добрые дела и традиции долго живут после тех, кто их придумал.

Возвращались домой молча. Каждый думал о своем. Даже Дозор что-то притих и не рвался в сторону по своим обычным делам.  У подъезда их ждал неожиданный сюрприз. Не работавший с весны домофон был закрыт. Не помог и электронный ключ, висевший на колечке с остальными ключами. Домофон не желал ни открываться, ни разговаривать, только противно пищал, высвечивая красную надпись нерусскими буквами.

Стало грустно и холодно. Дозор поджал хвост и жалобно поглядывал на хозяина. Как назло, никто не выходил из дома. Торопившиеся на работу и в школу уже ушли, а пенсионеры еще сидели по квартирам.  Они прогулялись около подъезда, чтобы не замерзнуть, но это не помогало. Настроение испортилось. Кто мог придумать такое – включить домофон и не позаботиться о жильцах.

Наконец за дверью послышались шаги, и она открылась. Молодой парень глянул на Егорыча и сочувственно спросил:
 - Давно стоишь, папаша? – старик не ответил, стараясь скорее пройти внутрь. – Я тоже попался. Эти гады полгода не чесались, а тут вдруг ночью сделали.  Кто-то пожаловался на управляющую компанию в Москву, те обещали сегодня приехать.  Вот результат – ни у кого ключи не работают.

Егорыч только пожал плечами. Он никогда не жаловался и не просил, хотя несправедливость всегда угнетала старика.  Коль взялись за домом следить, могли бы и снег почистить, и песочком дорожки посыпать. Не велик труд. Тем более, что полпенсии за коммуналку берут.

 - Отец, позвонил бы кому-нибудь, - посоветовал парень, - открыли бы. Что на морозе стоять.
 - Так, телефон-то дома.
 - А сотовый?
 - Нет у меня этой штуки. Да, и звонить некому.
 - А как вам звонят?
 - Кому я нужен, - в сердцах буркнул пенсионер.
 - Погоди, отец, - парень остановил его, - код есть, чтобы дверь открыть. Сейчас позвоню корешу. Там всего четыре цифры. Запомните, чтобы не стоять под дверью.
 - Я и две не запомню.

Парень замолчал, понимая, что годы неумолимо берут свое. Что вот так однажды нагрянет одиночество, и огромная страна, которой это старик отдал всю свою жизнь, забудет про него. Что не к кому будет обратиться за помощью. Что люди, которые должны просто выполнять свою работу, за которую им еще и платят, плюют на стариков, доживающих свой век.

Ему стало стыдно. За то, что позволяет нелюдям так относиться к людям. За то, что смирился с пришлыми, заполонившим русскую землю. За то, что ворье правит бал в стране, поднятой из руин после страшной войны такими вот стариками.
 - Вы в какой квартире живете? – неожиданно спросил парень.
 - Не стоит волноваться, - грустно улыбнулся Егорыч, - я дойду сам. Да у меня и охрана есть.

Почуяв к себе внимание, Дозор звонко подтвердил слова хозяина.

 - Если позволите, я загляну к вам после работы, - парень широко улыбнулся, почувствовав, как в его душе проснулось что-то важное и нужное прежде всего ему самому. – Дочку из садика заберу, и мы к вам заглянем ненадолго. Она все собаку просит, а у вас такой боевой телохранитель. Познакомите?
 - 1408 у меня, - улыбнулся в ответ старик, - ну, а код ты знаешь.

Прижимая к груди пакет с хлебом, завернутым в теплый платок бабы Вари, Егорыч поднимался в скрипучем лифте, вспоминая слова Машеньки. Как она была права - платок и ему послужит. А как же! Тепло русских сердец дороже всего на земле. Особенно если на дворе холодный декабрь.

фотограф мне не известен, но кадр уже стал визитной карточкой цикла миниатюр о Егорыче и Дозорке