О музыке Макаревича

103 О музыке Макаревича.


Я с детьми старался бывать в оперном, в филармонии, но их интересы потекли по другому руслу. Я говорил о своем отношении к той музыке, которая им нравилась, но, не осуждая их выбора, а только излагая, нравится мне то или иное что-то, или не нравится.
Конечно, трудно состязаться с Бетховеном, Чайковским или Пахмутовой, но молодежи всегда хочется чего-то новенького. И Бетховен был нов по отношению к Баху. Меня поражало разнообразие мелодий Пахмутовой, Островского, Дунаевского. Казалось, ну какое можно придумать сочетание и последовательность нот еще, но они придумывали. В пришедших им на смену новых «шлягерах» это разнообразие оскудело, не помогали ритмы, но именно ритмы и до безобразия скудные тексты были тем новым, что привлекало молодежь. Однако оказалось, что не только ритмы. Нашлось там местечко и для моего почитания.

Таня предложила мне пойти с ней во Дворец Спорта на «Машину Времени». Я согласился пойти не на музыку, а с Таней, раз она уговаривает меня послушать то, что ей нравится. Я, как-то, не задумывался о том, что наряду с тем новым транслируемым буханьем или хрипом и старым мелодичным, но забываемым прошлым, которое старались удержать на плаву, существует не эфирная и не магнитофонная интеллигентная музыка.

Концерт был в двух отделениях. В первом отделении выступал «вокально-инструментальный ансамбль», мода на которые уже проходила, но именно ими наши бойцы идеологического фронта старались заполнить эфир и концертное время, лишь бы не пускать, или хотя бы ограничить новое.
Какое-то патологическое тупоумие. Появляющееся новое, немедленно осуждается, преследуется и проклинается. Но новое пробивает себе дорогу, становится обычным, и… выходит из моды, а появляется новое «новое». И опять пропагандируется и поддерживается то, что еще недавно преследовалось – лишь бы не пускать что-либо новейшее. Маниакальная боязнь нового. Так все время и плетемся в хвосте, потому что новое обычно берется из зарубежья, где новое не только не тормозится, но наоборот, исходя из коммерческих интересов, рекламируется. Рекламируется даже в том случае, если оно духовно или морально ущербно, – лишь бы была надежда, что это новое принесет доход.

В первом отделении одетая в коричневый комбинезон певичка, вызвавшая у меня ассоциацию с таракашкой, бегала, приплясывая по сцене, стараясь через микрофон переголосить оркестр. Что-то у нее получалось, хотя трубы и тромбоны оркестра мощной звуковой волной, казалось, испытывают на прочность стены Дворца Спорта.
Я очень устал, была даже мысль в антракте уйти. Если СТАРОЕ так шумит, то что же ожидать от НОВОГО?

После антракта вышел Макаревич. Безусловное соблюдение меры. Умные слова. Только один музыкант приплясывал, заметно выпадая из академического ансамбля.
Я отдохнул и насладился. Впоследствии стал приглядываться к печати. Ругали Макаревича нещадно. Что это за «Поворот», за которым неизвестно, что нас ждет? Наша дорога пряма - мы знаем куда идем. Наш мотор не «ревет», а ровно и стабильно работает.
Прошло четверть века, а наш мотор все еще надрывается, пытаясь выбраться из новой лужи, в которую мы сели. И неизвестно что за поворотом: асфальт или новые грязные лужи.

Ни в коем случае я не сравниваю какого-либо макаревича с каким-либо окуджавой – просто на этом концерте я был с Таней, чтобы узнать, что ей нравится. Много того из их музыки, что им нравится, мне совершенно не нравится. Тане нравился Леонтьев, мне он был совершенно безразличен как номер другого народа или другого общества, ну поет и поет – не для меня же, ну и пусть поет для моей дочери.
 
Сын в своей студенческой группе был со своим товарищем и одноклассником  культоргом. Решили они устроить культпоход в оперный театр. Собрали деньги, купили билеты, а на спектакль, кроме них, никто не пришел. «Наплевали» на купленные билеты.
Дети пошли уже по своим тропам, на которые лихоимцы от искусства поставили капканы. Это были капканы, возбуждающие в детях культ грубой силы, культ жестокости против благородного правила «лежачего не бьют», это было веяние нового, восторжествовавшего морального кодекса: «Лежачего добивают. Ногами», – кодекса ничего не имеющего общего со свободой и с писанием. Мои дети и дети моих друзей в эти капканы не попались.