2 ноября 1836 года

II - 2 ноября 1826 года

1. Неразрешимая загадка Серены Витале. Об устном вызове Пушкина Дантесу.
2. 15 дней для Геккерна
3. Вызов от третьего лица
4. Геккерн знал о Дипломе на бланке для Пушкина
5. Примечания Щёголева и дата отсчёта «2 ноября»
6. Пасквиль послан 3 ноября?
7. Сафонов упрекает Арапову
8. Apres l’assamblee 2 ноября
9. 2 ноября не могло быть днём свидания. Витале и Мрочковская-Балашова


НЕРАЗРЕШИМАЯ ЗАГАДКА СЕРЕНЫ ВИТАЛЕ
Об устном вызове Пушкина Дантесу

Нужно признаться, что чтение книги Серены Витале  "Тайна Дантеса или Пуговица Пушкина" <(пер. с англ. Е.М. Емельяновой). - М.: Алгоритм, 2013. - 384 с. - (Жизнь Пушкина)> может  снять потрёпанные временем шоры с наших глаз. Иногда может даже обрадовать своим единодушием с нами. Иногда может и запутать ещё больше. Но по поводу событий от средины октября до начала ноября 1836 года  в книге имеются некоторые интересные рассуждения.

На странице 201 книги Витале читаем: "И всё же, как и любого добросовестного работника, часто охватывает сомнение. Действительно ли Дантес узнал о вызове только днём 6 ноября? Я верю Жуковскому, но не могу представить себе, что он наивно пошёл на поводу у Геккерна. Действительно ли Пушкин послал Дантесу второй вызов? Противоречивые свидетельства можно привести в соответствие, только согласившись с этим. Согласно Вяземскому, вызов был передан Иваном Гончаровым; согласно Данзасу, это был Клементий Россет. Конечно, Вяземский мог ошибаться, но и другие обстоятельства подтверждают наличие второго послания. 9 ноября 1836 года Жуковский ссылается на "первый вызов" Пушкина (следовательно, имелся второй), который так и не попал в руки Дантеса (предполагается, что он был написан); Соллогуб, со своей стороны, вспоминает, что видел вызов Пушкина в руках у секунданта Дантеса, но на суде Дантес показал, что он получил "cartel verbale" (УСТНЫЙ ВЫЗОВ), и сам Пушкин писал Бенкендорфу: "Je le fis dire amonsieur d'Anthes" - ("Я поручил СКАЗАТЬ ЭТО господину Дантесу"). Другие многочисленные детали туманны, не совпадают или совершенно противоречат друг другу. Дьявольская, неразрешимая загадка!".

Можно согласиться  с Сереной Витале: это вызывает любопытство. Особенно занимает "ПЕРВЫЙ ВЫЗОВ", УСТНЫЙ, который был сделан Дантесу  сразу после какого-то события, по поручению  Пушкина: "Я ПОРУЧИЛ сказать это...".


"15 ДНЕЙ ДЛЯ ГЕККЕРНА"
Сколько версий и предположений о событиях последнего года жизни Пушкина нам известно? Некоторые конкретные даты иногда спорят с датами предположительными. Этих предположительных дат, оказывается, немало. Исследования пушкинистов упорядочивают события и даты приблизительно. Какое значение имеет в этих расстановках разница, например, в один день?
В письме к БЕНКЕНДОРФУ - http://as-pushkin.net/pushkin/pisma/749.php - Пушкин пишет по-французски: "Le baron de Heckern vint chez moi et accepta un duel pour M-r Dant;s, en me demandant un d;lai de 15 jours". Прочтём там же перевод: "Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на ДВЕ НЕДЕЛИ". Переводят не «15 дней», а «две недели», то есть четырнадцать дней! Возможно, этот факт не влиял на последующие события, ничего не мог изменить. К тому же, Пушкин в письмах к Геккерну и Бенкендорфу вряд ли описывал детали конфликта скрупулёзно до мелочей. Он писал резюме, не ставя задачи детального изложения. К тому же, дата «2 ноября», этот камень преткновения пушкинистов, досталась нам на обрывке черновика письма, в итоге не отосланного Геккерну!
Решено ранее, что Геккерн пришёл к Пушкину 5 ноября, утром, после вскрытия письма, адресованного Дантесу, и вымолил сутки для него, поскольку тот, якобы, был на службе. Затем он явился 6 ноября и испросил ещё две недели, 14 дней. Итак, всего 15 дней. Дата отсчёта – 4 ноября.
Но что происходило 2 ноября? Для Пушкина эта дата – важная точка отсчёта.
Точность в деле с Дантесом имела для Пушкина значение! Особенно 17 ноября 1836 года. Предположим, что ещё до появления анонимных писем 4 ноября происходило не только явное, но и тайное.
«1 ноября, воскресенье. Встретившись ДНЁМ с Жуковским, приехавшим из Царского села, Пушкин с ним вместе посещает Карла Брюллова в его мастерской…».
«1 ноября ВЕЧЕРОМ поэт читал у Вяземских свой  роман «Капитанская дочка»; слушали Жуковский, братья Виельгорские и др. Из письма П.А. Вяземского И.И. Дмитриеву от 2 ноября 1836 года: «Есть главы превосходные, и вообще много живости и верности исторической и нравонаблюдательной. Она будет напечатана в следующем номере «Современника»». – (Из книги: Тархова Н.А. Жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Книга для чтения. – М.: «Минувшее», 2009. – 784 с., ил. – Стр. 748.).
Днём и вечером 1 ноября, как видим,  Пушкин был занят. А Натали, возможно, ещё раньше прочла «Капитанскую дочку». Может быть, муж заранее сказал ей, как всегда: «Сидела бы ты лучше у Идалии!». Он не догадывался о тайных планах Натальи Николаевны. Увы, у Натали, кроме  исторических её рассказов мужу, были свои тайны. Очевидно, Натали имела время, чтобы ДНЁМ 1 ноября уделить внимание своим подругам. Она решилась, наконец, ответить на просьбы Дантеса и, поддавшись на уговоры Геккерна, движимая, вероятно, «неопытностью на почве сострадания» или попросту страхом обещанного ими возмездия, решилась обо всём поговорить и всё прекратить в отношениях с Дантесом в присутствии Полетики. Но Полетики не оказалось дома, Натали встретил обрадованный Дантес, стал домогаться её, и она, высказав ему свои опасения насчёт осведомлённости Пушкина, «быстро оставила место встречи».

Вот что Пушкин писал о тех тайных событиях в  письме от 21 ноября к Геккерну:
http://as-pushkin.net/pushkin/pisma/748.php  Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. Т. 10. Письма. — 1979. 748. Л. ГЕККЕРЕНУ. 17 — 21 ноября 1836 г. В Петербурге. (Восстановленный текст непосланного письма) - Переводы иноязычных текстов:
«2 ноября вы от вашего сына узнали новость, которая доставила вам много удовольствия. Он вам сказал, что я в бешенстве, что моя жена боится... что она теряет голову. Вы решили нанести удар, который казался окончательным. Вами было составлено АНОНИМНОЕ ПИСЬМО».

http://as-pushkin.net/pushkin/pisma/749.php  Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. Т. 10. Письма. — 1979. 749. А. Х. БЕНКЕНДОРФУ. 21 ноября 1836 г. В Петербурге. - Переводы иноязычных текстов:
«Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил СКАЗАТЬ это г-ну Дантесу. Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели».

Если воспринимать приведённые цитаты последовательно, то становится ясно, что дата «2 ноября» накрепко связана с фразой «я поручил сказать это господину Дантесу». Принимая во внимание дату  «свидания» у Полетики, днём в воскресенье 1 ноября, вполне возможно, что в тот же день Наталья Николаевна, прибежала домой, если муж был ещё дома, или к Вяземским, где уже читал Пушкин свой роман. Там она и рассказала мужу о том, что Полетики не оказалось дома, но тут появился Дантес, и она еле от него отделалась! Другая на её месте не стала бы тревожить ни Пушкина, ни слушателей у Вяземских. В таком случае она рассказала бы всё мужу на другой день, 2 ноября утром, или уже поздно вечером, apres l’ assembleе, 1 ноября. Ясно одно: рассказала.
«Русск. Арх.» 1888, II, стр. 310. Срвн. также въ зам;ткахъ П. И. Бартенева: «Дантесъ былъ частымъ пос;тителемъ Полетики и у нея видался съ Натальей Николаевной, которая однажды прі;хала оттуда вся впопыхахъ и съ негодованіемъ разсказала, какъ ей удалось изб;гнуть настойчиваго пресл;дованія Дантеса» («Русск. Арх.» 1908, III, стр. 295).

Позволим себе в связи с этими цитатами вернуться к работе Б. Казанского, который восстанавливал текст чернового письма по сохранившимся клочкам. Этот абзац после восстановления выглядел так: «2 - го ноября вы имели от г - на вашего сына новость, которая доставила вам много удовольствия. Он Вам сказал, что Я ПОДОЗРЕВАЮ ИСТИНУ, что жена моя боится огласки (или моего гнева) и что она теряет голову…». - Из работы, изложенной Б. Казанским в Журнале СМЕНА 1936 г. – «Драгоценные клочки» - в номере №285, Сентябрь 1936. http://smena-online.ru/stories/dragotsennye-klochki/page/3
Пушкин передаёт слова самой Натальи Николаевны, которые она говорила Дантесу, торопясь оставить место встречи! Она говорила, что муж, «подозревает истину», он обо всём догадывается, он больше не доверяет ей. Говорила, что боится светских сплетен, мужнего гнева, что теряет голову от одной только мысли, что может произойти, если Пушкин решится на крайние меры! Натали «всё рассказывала мужу»? Она рассказала мужу лишь то, что «вся дрожит», боится сплетен, что «теряет голову» от этого!

Да, Натали хорошо знала своего мужа. Отношения в их семье с самого лета были натянутыми. Дантес об этом ещё раньше писал к Геккерну,  накануне болезни, после октябрьской встречи,  tete-a-tete с Натали у Вяземской. В письме, умоляя Геккерна о помощи, он приписал несколько строчек «наискосок на полях». Эти строчки есть в примечании на странице 241 в книге Серены Витале: « … кроме того, мне не надо говорить тебе о том, что ты очень хорошо знаешь: что я потерял голову из-за неё, что перемены в моём поведении и характере доказали это тебе, и постепенно даже ЕЁ МУЖ ПОНЯЛ ЭТО». - Витале С. Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина / Серена Витале; (пер. с англ. Е.М. Емельяновой). – М.: Алгоритм, 2013. – 384 с. – (Жизнь Пушкина).
По моему мнению, письмо было написано 15 октября, в четверг. Близко к этой дате Дантесу было отказано от дома Пушкиных.
Вспоминая в письме к Геккерну о 2 ноября, Пушкин писал о том, что именно в тот день происходило: происходил разговор Геккерна с Дантесом. О чём?  О встрече с Натали у Полетики 1 ноября. И встреча не имела успеха.
Дантес уже рассказал Геккерну о том, что он вновь ничего не добился от Натали, рассказал обо всех её опасениях и о том, что муж её «подозревает истину». Сомнительное «большое удовольствие», которое 2 ноября доставил Геккерну рассказ Дантеса о его «свидании» 1 ноября у Полетики, заставило его, вероятно, сильно поволноваться. Геккерн не этого добивался, хлопоча о свидании Жоржа с Натали. Он хотел, чтобы Жорж, наконец, успокоился милостью «этой жеманницы». Не вышло.
В тот же день, 1 ноября, после скоропалительного рассказа Натали, Пушкин решил поставить Геккернов в известность о своих намерениях и подозрениях.
В брошюре Аммосова «Последние дни и кончина Александра Сергеевича Пушкина» можно прочесть: «Оскорбительные слухи и записки* продолжали раздражать Пушкина и вынудили его, наконец, покончить с тем, кто был видимым поводом всего этого. Он послал Дантесу вызов через офицера генерального штаба Клементия Осиповича Россета». – * Когда Пушкин отказал Дантесу от дома, Дантес несколько раз писал его жене, по словам Данзаса; Наталья Николаевна Пушкина все эти письма показывала мужу. - «Последний год жизни Пушкина» / Сост., вступ. Очерки и примеч. В.В. Кунина. – М.: Правда, 1989.-704 с., 8 л. Ил. – Стр. 344-345.

Связанный обещанием читать у Вяземского своё новое произведение «Капитанская  дочка», Пушкин не имел времени объясниться с Дантесом немедленно и потому решил действовать через своего возможного секунданта. Скорее всего, к вечеру, уже у Вяземских, он переговорил с Клементием Россетом. Таким образом, 1 ноября к Дантесу приходил К. Россет и разговаривал с ним от имени Пушкина. Он сказал Дантесу то, что «поручил сказать» ему Пушкин. Важно было, кроме прочего, сказать примерно следующее: Пушкин возмущён поведением Дантеса по отношению к его жене и требует сатисфакции. «… На суде Дантес показал, что он получил "cartel verbale" (устный вызов)…».
Примечание: К тому же, в день 2 ноября Пушкин также был связан во времени: он должен был присутствовать в зале Петербургского дворянского собрания в доме В. В. Энгельгардта на праздновании 50-летия научной деятельности профессора Медико-хирургической академии П. А. Загорского. Скорее всего, во второй половине дня. А утром 2 ноября Пушкин, вероятно, мог объясняться с Геккерном.

Геккерн ещё в средине октября имел нелицеприятный разговор с Жоржем по поводу неосторожного поведения его друзей. Тогда, вырвавшись на свободу после ординаторских обязанностей при государе, 14 октября Дантес явился к Полетике, где, как он знал заранее, в кругу её подруг с детьми присутствовала Пушкина. Там он в подходящий момент вновь, как всегда, как было уже «больше двадцати раз», высказался о желании интимного свидания и получил отказ. Вездесущий Трубецкой обо всём узнал от сестрёнки Полетики или от самого Дантеса. Пушкин на другой же день, 15 октября, получил одно анонимное письмо. Письмо на бланке, отпечатанном в типографии.
Такой бланк, позднее видел Соллогуб: http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml
«Перед отъездом я пошел проститься с д'Аршиаком, который показал мне несколько печатных бланков с разными шутовскими дипломами на разные нелепые звания. Он рассказал мне, что венское общество целую зиму забавлялось рассылкою подобных мистификаций. Тут находился тоже печатный ОБРАЗЕЦ диплома, посланного Пушкину. Таким образом, гнусный шутник, причинивший его смерть, не выдумал даже своей шутки, а получил образец от какого-то члена дипломатического корпуса и списал. Кто был виновным, осталось тогда еще тайной непроницаемой».

Действительно, секретарь посольства д*Аршиак, не предвидя последствий, вполне мог бы поделиться с кавалергардами этим «печатным образцом диплома».
Этим одолжением от д*Аршиака объясняется то, о чём вспоминал А. Трубецкой, поверенный сердечных дел Дантеса:
«В то время несколько шалунов из молодежи - между прочим, Урусов, Опочинин, Строганов, мой кузен - стали рассылать анонимные письма по мужьям-рогоносцам. В числе многих получил такое письмо и Пушкин». - Кн. А. В. ТРУБЕЦКОЙ. Щеголев, 405. http://readr.ru/v-veresaev-pushkin-v-ghizni.html?page=133 
Заметим: «ТАКОЕ ПИСЬМО» - письмо в единственном экземпляре!
Пушкин прочёл анонимное письмо. Если бы письмо не подтверждало его подозрений, он не обратил бы на него внимания и попросту порвал бы его. Но письмо пришлось как раз кстати. После летней записки, продиктованной Пушкиным для Дантеса, это анонимное послание только подтверждало ту истину, которую подозревал Пушкин: Дантес, разыгрывая увлечение Екатериной Гончаровой, добивался свидания с Натали и не уставал делать ей комплименты и оказывать знаки внимания. Однако, зная, что его жена «во все тяжкие не пустится», Пушкин уже не мог полностью ей доверять, не мог верить всему тому, что она рассказывала.
С 15 октября по 1 ноября Пушкин наблюдал, слушал, делал выводы.

Если бы Дантес поделился с Геккерном лишь о встрече с Натали 1 ноября, ничего страшного не произошло бы. Жеманница Натали отказала. Но она, оказывается, всё рассказала мужу! И к его сыну приходил человек от Пушкина с предупреждением о сатисфакции! Что это? Вызов?
На другой день, 2 ноября, в понедельник, взбудораженный Геккерн решил объясниться с Пушкиным и смягчить обстановку. Смягчить гнев Пушкина не получилось: Пушкин вспылил и подтвердил слова, сказанные Россетом: требую сатисфакции! Папаше Геккерну, ссылаясь на то, что Дантес уже заступил на дежурство, пришлось просить и умолять Пушкина об отсрочке, надеясь на то, что письменного вызова, как «материального доказательства», нет. По моему предположению, суть в том, что Пушкину непросто было сразу же послать Дантесу письменный вызов: он имел дело с иностранцем.
«Барон Геккерен приехал ко мне и принял вызов от имени г-на Дантеса, прося у меня отсрочки на две недели». Читаем  без перевода: de 15 jours. К тому же, предполагаю, что именно этот ВЫЗОВ - ПЕРВЫЙ! И вызов был сделан устно. Пятнадцать дней отсрочки Геккерны получили 2 ноября! Если не считать днём вызова 1 ноября, что ближе к истине! Доказательства я нахожу в воспоминаниях В. Соллогуба, где он пишет о дне рождения Е.А. Карамзиной 16 ноября: http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml   
«Я сидел за обедом подле Пушкина. Во время общего веселого разговора он вдруг нагнулся ко мне и сказал скороговоркой:  «Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь». Потом он продолжал шутить и разговаривать, как бы ни в чем не бывало. Я остолбенел, но возражать не осмелился. В тоне Пушкина была решительность, не допускавшая возражений».
Дантес - по своему недоразумению или с умыслом - вновь вернул дуэльную ситуацию. Вспомнил об истекающих 15 днях или всё это время он помнил о предстоящей дате? Или прочёл записку Геккерна, составленную им  себе на память, об отсрочке? Арифметика простая: 2+15=17. Дантес 16 ноября посылал своё письмо Пушкину с намерением услышать объяснения ему лично, почему Пушкин изменил свои намерения относительно вызова. Он явно решил, что «17 ноября» пройдёт в полемике и объяснениях, окончательно снимет все обвинения в его адрес: женитьба на Екатерине Гончаровой отменяет дуэль! «Дантес не был трусом», как писала Витале. Тогда, может быть, он действительно хотел убить Пушкина на дуэли только ради того, чтобы не жениться на Гончаровой? Теперь, как порядочный человек, он женится после дуэли!
Да, Пушкина с трудом уговорили и успокоили Жуковский и Загряжская и затем, в присутствии Геккерна, 14 ноября Пушкину было  официально объявлено о согласии на бракосочетание Дантеса и Екатерины Гончаровой. Пушкин не верил помолвке, но смирился.
Натали также пришла в себя после длительных ссор и объяснений с мужем и Екатериной. И вдруг Дантес шлёт к нему 16 ноября д*Аршиака с письмом! Тут Пушкин мог бы прислать ему ответное письмо с объяснением, если бы захотел. И делу конец. Но Пушкин поначалу пришёл в бешенство, а потом даже развеселился в ожидании возмездия Дантесу: «чем кровавее, тем лучше»!
На другой день, 17 ноября, секундант Дантеса сказал Соллогубу:
«Вот положение дела. Вчера кончился двухнедельный срок, и я был у г. Пушкина с извещением, что мой друг Дантес готов к его услугам». http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml
Пушкин и Дантес вновь вернулись к дуэли! Ведь всего лишь была дана отсрочка! Ожидал ли Дантес другой реакции от Пушкина, ведь он уже стал женихом Екатерины Гончаровой?
17 НОЯБРЯ  Пушкин объяснял Соллогубу причины: "Как секунданту должен я вам сказать причину дуэли. В обществе говорят, что Дантес ухаживает за моей женой. Иные говорят, что он ей нравится, другие, что нет. Все равно - я не хочу, чтобы их имена были вместе. Получив письмо анонимное, я его вызвал. Геккерн просил отсрочки на две недели. СРОК КОНЧЕН, д'Аршиак был у меня. Ступайте к нему". http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml

Итак, срок кончен. Если 2 ноября Пушкин великодушно уступил Геккерну 15 дней (я беру цифру Пушкина из письма 21 ноября!), то время вышло 17 ноября! А нервными стараниями Дантеса – уже через «две недели», 16 ноября! Причём, Геккерн уже зафиксировал "материально" этот факт. В посольстве д*Аршиак предъявил документы, которые имелись у Геккернов и которые видел Соллогуб:
"Затем он мне показал:
1) Экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина.
2) Вызов Пушкина Дантесу после получения диплома.
3) ЗАПИСКУ посланника барона Геккерна, в которой он просит, чтоб поединок был отложен на две недели.
4) Собственноручную записку Пушкина, в которой он объявлял, что берет свой вызов назад, на основании слухов, что г. Дантес женится на его невестке К. Н. Гончаровой».
Главное: «Экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина», который видел Соллогуб, был наверняка на бланке. Именно такой незаполненный бланк видел он вскоре в декабре в посольстве у д*Аршиака, о чём и писал в своих воспоминаниях:
«Тут находился тоже печатный ОБРАЗЕЦ диплома, посланного Пушкину. Таким образом, гнусный шутник, причинивший его смерть, не выдумал даже своей шутки, а получил образец от какого-то члена дипломатического корпуса и списал».

Действительно, Пушкину не обязательно было показывать Соллогубу рукописный диплом 4 ноября, который был с другим текстом, нежели полученный 15 октября.
Геккерн, по своей привычке, имел «материальное доказательство» своих действий: 2 ноября он написал записку, «в которой он просит, чтоб поединок был отложен на две недели». Поэтому засуетился Дантес, ознакомившись с бумагами: 16 ноября – последний мирный день, завтра нужно ждать грозы!

П.А. Вяземский, как и все другие, не знал об одном анонимном письме Пушкину в октябре, потому он пишет А.Я Булгакову 9 февраля 1837 года о тех, что получены были 4 ноября: «Анонимные письма, о коих ты, верно, уже знаешь, лежали горячею отравой на сердце Пушкина. Ему нужно было выбросить этот яд со своей кровью или с кровью того, который был причиной или предлогом нанесённого Пушкину оскорбления. В первую минуту по получении этих писем он с яростью бросился на Геккерна и вызвал его драться. Со стороны старика Геккерна пошли переговоры и по его просьбе дуэль отсрочена на 15 дней. В эти пятнадцать дней неожиданно, непонятно для всех уладилась свадьба молодого Геккерена с сестрою Пушкиной».

Анонимные письма, полученные адресатами 4 ноября, внесли свои коррективы в дуэльную историю. Пушкин сделал всё, чтобы подтвердить свой устный вызов от 2 ноября к Дантесу. Он уверенно послал письменный вызов  вечером 4 ноября. Геккерн утром 5 ноября, как утверждают, случайно вскрыл пакет, адресованный Дантесу.
Почему так случилось? Почему вслед за вероятным одним анонимным письмом на бланке 15 октября появились ещё несколько других 4 ноября?
Думаю, что с момента получения 15 октября шутовского «диплома  на бланке» Пушкин размышлял только о Дантесе и Натали. В черновом письме к Геккерну 21 ноября он описывал ОБЩУЮ ситуацию, некое резюме. При всём раздражении и неприязни к Дантесу, шутовская тирада "диплома на бланке" мало его беспокоила.

"Окончательный удар" – анонимное письмо 4 ноября – пришло подтверждением истины, которую подозревал Пушкин! Это было решительное действо САМОГО ПУШКИНА! Однако это письмо было сочинено, подготовлено и  размножено, ГОРАЗДО РАНЬШЕ.  Раньше того, как 2 ноября Пушкин «поручил сказать» Дантесу о требовании сатисфакции.
Вечером 4 ноября, после объяснения с Натали, Пушкин направил к Дантесу свой письменный вызов. Это был уже второй вызов. Причём, об этом вызове в письме от 21 ноября Геккерну он писал так:
«Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться, когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим». http://as-pushkin.net/pushkin/pisma/782.php  Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. Т. 10. Письма. — 1979. - 782. Л. ГЕККЕРЕНУ.25 января 1837 г. В Петербурге. Переводы иноязычных текстов.
Любопытно, что Геккерн якобы случайно вскрыл пакет, адресованный Дантесу, утром 5 ноября. Неужели Дантес был на службе? Оказывается, в этот день Дантес только во второй половине дня, к 13 часам должен был быть в полку.
Исходя из даты назначения дежурства, 4 ноября на пять суток,  даты дежурства следующие: 5, 7, 9, 11, 13 ноября. «С. А. Панчулидзевъ сообщилъ мн; касающіяся Дантеса выписки изъ приказовъ по Кавалергардскому полку. Изъ нихъ видно, что 4 ноября поручику барону Дантесу-Геккерену за незнаніе людей своихъ взводовъ и за неосмотрительность въ своей одежд; командиръ полка сд;лалъ строжайшій выговоръ и предписалъ нарядить его дежурнымъ по дивизіону 5 разъ. Дежурилъ Дантесъ, во исполненіе предписанія, 5, 7, 9, 11 и 13 ноября. Эти даты важны для хронологіи событій.» - П. Щёголев. «История последней дуэли Пушкина», 1916 г. http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/pss/pss2001-.htm 
Да, Дантес дежурил 5 ноября. Но известно, что в этот же день он нанёс визит Мари Барятинской, предполагаемой невесте! И вероятно, что не в служебное время! Не значит ли это, что вся видимая суета Геккернов с 2 ноября и до утра 5 ноября, когда Дантес помчался к Барятинской, даже не поинтересовавшись утренней почтой, лишь подтверждает, что начало этому положено устным вызовом Пушкина именно 2 ноября 1836 года!


ВЫЗОВ ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА

В книге Я.А. Гордина "Право на поединок" есть несколько строчек о том, в какой форме  Пушкин  в своё время отправил вызов на поединок князю Репнину.
Известно, что после того, как государь узнал о памфлете Пушкина в адрес С.С. Уварова "На выздоровление Лукулла", Пушкину через Бенкендорфа было велено извиниться перед Уваровым. Пушкин от этого верноподданического жеста  уклонился. Тогда Уваров, зная, что Пушкина не просто сломить, "спустил с цепи" своего послушного соглядатая и шпиона Боголюбова, который спровоцировал скандальную ситуацию со свояком Уварова, князем Репниным (оба были женаты на родных сёстрах), человеком декабристских взглядов, уважаемым в обществе и честным. Уловка Уварова состояла в том, что памфлет "На выздоровление Лукулла" косвенным образом затрагивал также честное имя князя Репнина, который в то время был отягощён огромными долгами, а "Лукулл"- Шереметев был одним из главных кредиторов князя Репнина. Шереметев оказался кредитором неуступчивым.
Возможно, Уваров убедил Репнина, что Пушкин своим памфлетом марал и его - не просто наследника, но кабального должника Шереметева. И всё это было доведено до жадных ушей света. И сделано было с помощью Боголюбова.
Через две недели после разговора с Бенкендорфом об извинениях в адрес Уварова - назрел новый скандал, уже третий с начала 1836 года, грозящий дуэлью.  Пушкин набросал в черновике следующий текст:
"Говорят, что князь Репнин позволил себе оскорбительные отзывы. Оскорблённое лицо просит князя Репнина соблаговолить не вмешиваться в дело, которое его никак не касается. Это обращение продиктовано не чувством страха или даже осторожности, но единственно чувством расположения и преданности, которое оскорблённое лицо питает к князю Репнину по известным причинам".
Далее по тексту Гордина Я.А.: "Если бы князь Николай Григорьевич Репнин получил письмо такого содержания, то, несмотря на финальный поклон, первые две фразы могли быть им восприняты только как резкий вызов.
Странная форма - ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА - означала, что письмо должен был ВРУЧИТЬ АДРЕСАТУ возможный СЕКУНДАНТ, и, стало быть, оно не было частным письмом Пушкина к Репнину, а дуэльным документом".
Письмо, которое Пушкин отправил Репнину, было уже иного содержания, от первого лица, и было отправлено по почте. То есть, ответ мог нейтрализовать ситуацию. Что и произошло. Конфликт окончился благородным образом с обеих сторон, поскольку князь Репнин ответил коротко и вежливо, причём откровенно высказался по поводу памфлета:
"... Г-на Боголюбова я единственно вижу у С.С. Уварова, с ним никаких сношений не имею и никогда ничего на ваш счёт в присутствии его не говорил, а тем паче, прочтя послание Лукуллу, Вам же искренне скажу, что гениальный талант Ваш принесёт пользу отечеству и вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением честных людей".

Интерес привлекает ФОРМА чернового письма Пушкина. ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА.
21 ноября 1836 года в письме к Бенкендорфу, вспоминая развитие дуэльной ситуации, Пушкин писал, что ему не подобало видеть, чтобы имя его жены упоминалось в связи с чьим бы то ни было именем. И далее: "Я поручил СКАЗАТЬ это Дантесу". То есть, письмо с вызовом могло быть написано также "ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА" и передавал это письмо ВОЗМОЖНЫЙ СЕКУНДАНТ (К.О. Россет). Но слово "СКАЗАТЬ" означало, что "возможный секундант" передал в устной форме, "от третьего лица", УСТНЫЙ вызов Дантесу, без письма.
По моей версии, это произошло 1 ноября.
И вот ещё интересный факт из письма Л. Геккерна от 9 ноября 1836 года: "Через вмешательство ТРЕТЬИХ ЛИЦ мой сын получил вызов ..."!  Не одного «третьего лица», а «третьих лиц»! Любопытно: «Третьи лица» - это Клементий Россет, это Николай Гончаров? Нессельроде?
Может быть, «третьи лица» - это те самые друзья Дантеса, которые отослали Пушкину «диплом на бланке» и таким образом «вмешались» в отношения Дантеса и Натальи Николаевны, спровоцировав вызов со стороны Пушкина.
И Геккерн об этом доподлинно знал!


ГЕККЕРН ЗНАЛ О ПИСЬМЕ НА БЛАНКЕ ДЛЯ ПУШКИНА!

Геккерн считал, что Пушкин получил анонимные письма «ОКОЛО ЧЕТЫРЁХ МЕСЯЦЕВ ТОМУ НАЗАД», когда писал 30 января 1837 года  депешу своему Министру иностранных дел.
Если считать назад от обозначенной даты, выходит так, что анонимные письма были получены Пушкиным не только почти три месяца назад, 4 ноября 1836 года, но и раньше, около четырёх месяцев назад: не позднее средины октября. И, можно предположить, что первым из них был один  заполненный от руки печатный бланк, который добыл кто-то в этом заинтересованный в иностранном посольстве. Вот строчки из  послания Геккерна министру:
Натан Эйдельман: «Пушкин. Из биографии и творчества. 1826-1837 .Часть 3. Уход. http://vivovoco.ibmh.msk.su/VV/PAPERS/NYE/PUSHKIN/CHAPT_9.HTM :
“Потомок африканского негра, любимца Петра Великого, г. Пушкин унаследовал от предка свой мрачный и мстительный характер.
Полученные им около четырех месяцев тому назад омерзительные анонимные письма разбудили его ревность и заставили его послать вызов моему сыну, который тот принял без всяких объяснений.
Однако в дело вмешались общие друзья, и, зная, что дуэль погубила бы репутацию жены г. Пушкина и повредила бы его детям, сын мой счел за лучшее дать волю своим чувствам и попросил у меня согласия на брак с сестрой г-жи Пушкиной.
Два месяца спустя, 10 января, брак был совершен в обеих церквах в присутствии всей семьи...».
Геккерн руководствуется приблизительными датами, хотя мог бы точно фиксировать, как он всегда это делал, важные события.
«Два месяца спустя» - это два месяца спустя после согласия Геккерна на брак Дантеса с Екатериной. К 10 ноября был решён вопрос о женитьбе Дантеса между Дантесом и Геккерном, о чём они оповестили Жуковского. Известно, что это решение было оглашено 14 ноября на встрече Пушкина и Геккерна в доме Загряжской. О помолвке Дантеса и Гончаровой объявлено в свете 16 ноября  на балу у Салтыковых. Через два месяца, 10 января, обряд бракосочетания Дантеса и Гончаровой свершился.
Около четырёх месяцев назад: январь, декабрь, ноябрь плюс примерно 15 октября! Об этой дате знал Геккерн, поскольку именно после его разговора с Натали у Лерхенфельда 15 октября было отослано одно анонимное письмо Пушкину!
Геккерн пишет о том, что Пушкин получил не одно письмо. Геккерн в 1837 году уже хорошо знает, что их было  несколько: «омерзительные анонимные письма»! Зачем ему было вспоминать об одном письме, которое было просто шутовское, шутка на бланке из австрийского посольства? И вполне возможно, что сподвигся на это одно письмо сам Геккерн, спешивший завершить затянувшуюся любовную интригу Дантеса. Но Геккерн не предвидел реакции Пушкина на это провоцирующее скандал в его семействе анонимное письмо. Реакции тогда не последовало!
Почему?


ПРИМЕЧАНИЯ ЩЁГОЛЕВА И ДАТА ОТСЧЁТА «2 ноября».
К вопросу об УСТНОМ вызове на дуэль и ДАТЕ этого вызова.

«Срок кончен»! Если 2 ноября Пушкин великодушно уступил Геккерну 15 дней (я беру цифру Пушкина из его письма Бенкендорфу!), то время вышло 17 ноября! Причём, Геккерн  зафиксировал "материально" уступку Пушкина. Об этом пишет Соллогуб:
"Затем он мне показал:
1) Экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина.
2) Вызов Пушкина Дантесу после получения диплома.
3) ЗАПИСКУ посланника барона Геккерна, в которой он просит, чтоб поединок был отложен на две недели.
4) Собственноручную записку Пушкина, в которой он объявлял, что берет свой вызов назад, на основании слухов, что г. Дантес женится на его невестке К. Н. Гончаровой».
Своим сомнениям о дате отсчёта 15-ти дней для Геккерна я нашла подтверждение  в работе Щёголева. Пушкинист также сомневался в точности "окончания срока".
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/pss/pss2001-.htm  Щёголев. Последняя дуэль Пушкина. Примечания:
1. Зд;сь маленькая неточность. Аршіакъ былъ у Пушкина 16 ноября; въ это время двухнед;льный срокъ не истекъ, а только истекалъ. Если анонимныя письма были получены 4 ноября (такъ отм;тилъ и Жуковскій, и Пушкинъ) и если вызовъ былъ посланъ 5 или даже уже 4 ноября, то двухнед;льный срокъ кончался 18 или 19 ноября. Значитъ, Дантесъ упредилъ событія и направилъ свое письмо секунданту, не дожидаясь конца отсрочки.
2. Врядъ ли такая записка была! Геккеренъ ЛИЧНО просилъ объ отсрочк; Пушкина. Если бы такая записка и была, то она находилась бы скор;е въ рукахъ Пушкина.
Объяснить неточности в датах можно иначе.
1. Сомнение Щёголева по поводу существования ЗАПИСКИ  Геккерна  говорит о том, что в ответ на УСТНЫЙ вызов Дантесу от Пушкина Геккерн сделал ЛИЧНОЕ (устное) прошение об отсрочке! Это было, по крайней мере - равнозначно! Геккерн не спешил фиксировать такие события: ведь вызов был УСТНЫЙ! Щёголев не брал во внимание «2 ноября», не предполагал его значения. Мною предполагается устный вызов Дантесу от 1 ноября с К. Россетом. Но могла быть записка Геккерна для себя: когда именно он брал отсрочку: 2 ноября, когда он узнал «новость» от Дантеса! 
2. Примечание Щёголева говорит скорее всего о том, что неточность нужно искать в дате отсчёта. В воспоминаниях Соллогуба неоднократно повторяется об истечении срока, сам Д"Аршиак также говорил об окончании срока, говорил и Пушкин: "Срок кончен!". Значит, ВОЗМОЖНОСТЬ иного начала дуэльной истории, от 2 ноября,  могла иметь место!
К тому же, в черновике письма от 21 ноября дата «2 ноября» явно вызывала у Пушкина большую озабоченность. Тогда он, возможно, получил ещё одно анонимное письмо, как «диплом на бланке» 15 октября? Это вызвало такую реакцию Пушкина, о которой рассказывал Геккерну Дантес. «2 ноября вы от вашего сына узнали новость…». Нужно к тому же помнить, что в письме от 25 января 1837 года фразы с датой «2 ноября» не было!


ПАСКВИЛЬ ПОСЛАН 3 НОЯБРЯ?

Читаю  сборник документов "А.С. Пушкин: Документы к биографии: 1830-1837 / Сост. С.В. Берёзкиной, В.П. Старка ; Подгот. текстов С.В. Берёзкиной, И.В. Васильевой, А.В. Дубровского, Т.И. Краснобородько, А.С. Лобановой, В.П. Старка; Примеч. С.В. Берёзкиной. - СПб.: Издательство "Пушкинский Дом", 2010. - 1032 с., 16 с. цв. вклейка.
Вот что можно прочесть на странице 735 в примечаниях к документу № 1272 "3 НОЯБРЯ 1836 ПАСКВИЛЬ":
"... Накануне написания пасквиля между Дантесом и Пушкиной произошло в доме Вяземских объяснение, о котором он сообщал в письме к Геккерну 2 (?) ноября 1836 г., прося его поговорить с ней на вечере у Лерхенфельдов (он состоялся именно 2 ноября): "... было бы недурно в разговоре с ней  намекнуть ей, будто ты убеждён, что отношения у нас  куда более близкие, чем на самом деле, но тут же найди возможность (...) дать ей понять, что (...) если судить по её поведению со мной, их не может не быть. (...) если ты не сразу попросишь принять меня, ты сможешь сделать это в следующий раз (...)
Ещё умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, потому что, если история эта будет продолжаться (...) я сойду с ума. Если бы ты сумел вдобавок припугнуть её и внушить, что (далее несколько слов смазаны)". - Витале С., Старк В.П. Чёрная речка. До и после: К истории дуэли Пушкина: Письма Дантеса. СПб, 2000.
Итак, из выписки видно, что дата письма Дантеса к Геккерну - "17 октября 1836 года", суббота, в своё время доказанная Абрамович и принятая пушкинистами, теперь иная - "2 ноября 1836 года" - понедельник.  Причём, всё-таки, со знаком вопроса!
Но вновь заметим при этом, что накануне, 1 ноября, в воскресенье ВЕЧЕРОМ, Пушкин читал у Вяземского свою повесть "Капитанская дочка". Значит, до 11 часов, как упоминал в письме Дантес ("я хорошо продержался до 11 часов, но потом силы оставили меня"), Натали и Дантес беседовали тет-а-тет в салоне Вяземской?

Далее читаем в примечании к документу: "Поскольку после получения пасквиля Наталья Николаевна правдиво рассказала мужу о поведении по отношению к ней как Дантеса, так и его "приёмного отца", Пушкин решил, что рассылка пасквилей была исполнением угроз Геккерна. Александр Карамзин писал брату Андрею 13 марта 1837 г.: "Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за неё, заклинал её спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились анонимные письма" - (Пушкин в письмах Карамзиных 1836-1837 годов / Под ред. Н.В. Измайлова. М.: Л., 1960. С. 190).
Неплохо, конечно, исключить окончательно "воспоминания" о том, как однажды "госпожа Полетика пригласила к себе Наталью Николаевну, а сама уехала из дома...". Это расставляет по местам все "шутки" Дантеса, которым место лишь в обстановке вечеринки среди друзей или на прогулке, или когда, допустим,  "Натали и Дантес на детском празднике", но никак не на "пресловутом свидании".

И ещё: Дантес мог писать своё письмо если не 17 октября, то, скорее всего - 29 октября, уже после болезни (с 19 по 27 октября)! Главное, что это были дни, когда Вяземские принимали - среда - и когда у Лерхенфельда были вечера и приёмы - четверг! Именно после неудавшейся дипломатической беседы Геккерна с Натали 29 октября, в четверг, у Лерхенфельда, ДВА ДНЯ СПУСТЯ - ПЕРВОГО НОЯБРЯ, Пушкин получил "диплом рогоносца". Это был такой же "диплом" на бланке, какой видел позднее Соллогуб в посольстве у деАршиака! Скорость составления "диплома" это подтверждает: вписать имя Пушкина в отпечатанном клише - дело минутное!

4 ноября Пушкин получил анонимное письмо в двойном конверте.
"Королев http://liter.perm.ru/ess_korol2.htm пишет: «... до сих пор нет ответа на вопрос: кто и почему 3 ноября 1836 года написал и разослал по почте в 7 экземплярах роковой диплом рогоносца...». Почему он столь уверен в дате? Конверты с «дипломами» были запечатаны красной сургучной печатью, перегруженной псевдомасонской и иной символикой. Пасквилянту необходимо было изобразить эскиз печати на бумаге, затем передать его в мастерскую для изготовления печати. Работа не одного дня... Да и попробуйте написать от руки несколько экземпляров диплома и запечатать каждый из них в два различно надписанных конверта – труд тоже немалый. Далее злодей должен был отнести конверты на почту. «Дипломы» были доставлены адресатам именно почтой, а не посыльными. Об этом свидетельствует отметка 58 (номер приемного места, где принято послание), проставленная на одном из сохранившихся конвертов. Приемное место № 58 находилось во втором почтовом округе города.
Да и Королев с этим не спорит – «разослал по почте». В тогдашнем Петербурге ящики для сбора корреспонденции размещались в торговых точках – лавках. В соответствии с «Положением о заведении городской почты» от 27 октября 1830 года «лавки для сего» надлежало «избирать преимущественно те, кои находятся на перекрестках улиц и мостов по рекам и каналам». Служащий почты вскрывал эти ящики, связывал письма шнурком, привешивал к ним жестяной номер приемного места «дабы письма одного приемного места не смешивались с письмами других мест» и доставлял на почтамт.
Уже там письма пересчитывали и заносили их количество в ведомость. Далее корреспонденцию сортировали, и письмоносец доставлял ее по адресам. Процедура, требующая не менее двух дней. Между тем конверты с «дипломом» поступили адресатам утром 4 ноября. Эта дата неоспорима. Стало быть, Королев утверждает, что за одни сутки пасквилянт-многостаночник успел сфабриковать печать, написать «дипломы», запечатать конверты, отнести их в приемное место, а доблестная петербургская почта – собрать, рассортировать и доставить послания по адресам. Никак невозможно! Судя по всему, работа по созданию дипломов началась в конце октября 1836 года. А если учесть, что, по мнению Королева, пасквилянтом является сам Пушкин, то задача усложняется еще больше. Ведь именно 3 ноября Александр Сергеевич покупал в магазине Беллиазара книгу «Остроги, тюрьмы и преступники». Итак, вместо того чтобы целый день горбатиться над изготовлением пасквиля, Пушкин расхаживал по книжным магазинам.
http://forum.russianmasonry.ru/index.php?showtopic - 2012-12-20 / Александр Владимирович ГОВОРКОВ - поэт, эссеист.

Но почему Говорков не утверждает, что было действительно так: «Судя по всему, работа по созданию дипломов началась в конце октября 1836 года. А если учесть, что, по мнению Королева, пасквилянтом является сам Пушкин, то задача усложняется еще больше». Разумеется, да, когда задача уже решена и письма с утра на почте, то можно спокойно гулять по городу: «Ведь именно 3 ноября Александр Сергеевич покупал в магазине Беллизара книгу «Остроги, тюрьмы и преступники». И это верно и кстати: есть резон подумать о последствиях возможной дуэли.
Почему же нет? Так оно и было: « работа по созданию дипломов началась в конце октября 1836 года»! И «пришлась кстати» 3 ноября!


САФОНОВ УПРЕКАЕТ АРАПОВУ

М.М. Сафонов, историк, опубликовал в ФЭБ статью (2004 г.), где камня на камне не оставил на выводах известных пушкинистов о свидании Натальи Пушкиной с Жоржем Дантесом 2 ноября 1836 года, дате, казалось бы, доказанной. Оказывается, сведения о "пресловутом свидании" появились в печати лишь в 1888 году, с публикацией Бартенева. А.П. Арапова узнала о свидании раньше, из письма Александры Фризенгоф в марте 1887 года. Жёстко критикуя воспоминания Араповой и последующие выводы пушкинистов, основанные, по его мнению, на её зыбких выдумках, он пишет:
"Самой «болевой точкой» ... для Араповой было известие о тайном свидании Натальи Николаевны и Дантеса.
В 1888 г. П. И. Бартенев, издатель «Русского архива», обнародовал рассказы о Пушкине, записанные им со слов князя и княгини Вяземских. Среди этих рассказов был и такой: «Мадам NN по настоянию Геккерна пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказала княгине Вяземской и мужу, что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккерном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить, как можно громче. По счастью, ничего не подозревающая дочь хозяйки явилась в комнату, и гостья бросилась к ней».

Еще за год до публикации Бартенева Арапова обратилась к своей тетке Александре Фризенгоф (в девичестве Гончаровой) с просьбой рассказать историю гибели Пушкина. В ответ на эту просьбу муж Александрины барон Густав фон Фризенгоф записал воспоминания своей жены и в марте 1887 г. отправил их племяннице. Согласно рассказу, эпизод с «мадам NN» выглядел так:
«Старый Геккерн написал вашей матери письмо, чтобы убедить ее оставить мужа и выйти за его приемного сына. Александрина вспоминает, что ваша мать отвечала на это решительным отказом, но она уже не помнит, было ли это сделано устно или письменно. Ваша мать получила однажды от госпожи Полетики приглашение посетить ее, и когда она (Н. Н. Пушкина) прибыла туда, то застала там Геккерна вместо хозяйки дома, бросившись перед ней на колени, он заклинал ее о том же, что его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас уехала».
От Фризенгофа Арапова узнала имя таинственной «мадам NN». Ею оказалась жена подполковника Кавалергардского полка Идалия Григорьевна Полетика, побочная дочь графа Г. А. Строганова, троюродная сестра Н. Н. Пушкиной.
Арапова понимала, что обнародованные Бартеневым сведения бросали тень на репутацию ее матери. Она вроде бы жертва. Но поведение в этом загадочном эпизоде Дантеса, обманом заманившего Пушкину в ловушку, грозившего застрелиться, если она не отдастся ему, никак не вязалось с образом благородного человека, отрицавшего какие-либо подозрения на счет их действительных отношений. Арапова не могла не сознавать, что коль уж такой эпизод появился в печати, то он всегда будет источником самых различных предположений. Оставить его без внимания было нельзя. Но чтобы нейтрализовать ситуацию, надо было так прокомментировать этот эпизод, чтобы не могло возникнуть никаких сомнений. Что и сделала Арапова в своей работе. Арапова сочинила такую конструкцию, сославшись на рассказы своей няни Констанции, якобы передавшей исповедь Пушкиной незадолго перед смертью. Совершенно очевидно, что весь этот рассказ выдуман ею от начала до конца. Тему письма она позаимствовала из рассказа Фризенгофа, но дала ей следующую интерпретацию.
Дантес, безумно влюбленный, но окончательно разочарованный в своих надеждах, написал Наталье Николаевне письмо — «вопль отчаяния с первого до последнего слова». Цель письма — добиться во что бы то ни стало свидания. «Он жаждал только возможности излить ей свою душу, переговорить только о некоторых вопросах, одинаково важных для обоих, заверял честью, что прибегает к ней единственно как к сестре жены и что ничем не оскорбит ее достоинства и чистоты».
Письмо заканчивалось угрозой, что, если она откажет ему в свидании, он покончит с собой, то же сделает и его жена Екатерина, безумная «страсть, которой заставит ее последовать его примеру... и, загубленные в угоду трусливому опасению, две молодые жизни вечным гнетом лягут на ее бесчувственную душу».
Наталья Николаевна, конечно, не могла взять на душу такой грех. За три года до смерти она призналась, что всегда допытывала свою совесть и единственно в чем могла себя упрекнуть, так только в этом согласии на роковое свидание. Оно было столь же кратко, сколь невинно. Пушкину извиняет ее «неопытность на почве сострадания». Другими словами, она пошла на это, чтобы спасти от смерти Дантеса и его жену, но за такую доброту муж ее заплатил своей кровью, а она счастьем всей своей жизни.
Свидание состоялось в казармах Кавалергардского полка, на квартире Идалии Полетики. Оно не имело того значения, которое предполагала Пушкина, оказавшись уловкой влюбленного человека. Поняв это в первую же минуту, Пушкина возмутилась до глубины души и твердо заявила Дантесу, что останется навсегда глуха к его мольбам. После этого она немедленно уехала.
Через день Пушкин получил «зловредное извещение» от анонимного корреспондента, который ему уже присылал безымянные письма о состоявшейся встрече. Пушкин принес письмо жене. Она рассказала все как есть. Тогда Пушкин послал Дантесу «вторичный вызов», следствием которого была дуэль".
Сафонов на полном основании упрекает Арапову в несостоятельности:
"Пожалуй, самый важный вывод, который можно сделать после прочтения «исследования» Араповой, состоит в том, что Н. Н. Пушкина никогда не говорила с дочерью о дуэльной истории. Сама же Арапова была настолько исследовательски несостоятельна, что, изучая литературу, не могла уяснить, что Пушкин не вызывал Дантеса на дуэль. Он лишь написал оскорбительное письмо Геккерену-отцу. И тогда Дантес вызвал Пушкина. Стыдно было дочери Натальи Николаевны не знать того, что было в ее время известно каждому гимназисту".
Сафонов также  называет выдумкой то, что Арапова извлекла из Военно-судного дела, с которым ознакомилась:
"Примечательна выдумка Араповой об анонимном письме Пушкину накануне январской дуэли. Происхождение этого изобретения Араповой установить нетрудно. В своем «сочинении» она упоминает материалы Аудиториата Военного министерства, в котором рассматривалось военно-судное дело Дантеса.
В 1900 г. это дело было опубликовано. Арапова была знакома с этой публикацией. Отсюда она почерпнула сведения об анонимном письме, полученном Пушкиным незадолго до того, как он отправил свое известное письмо Геккерену. Сведения эти представляли собой миф, созданный без всякого умысла аудитором 13-го класса Масловым, чиновником Комиссии военного суда. Происхождение этих сведений таково.
9 и 11 февраля 1837 г. секундант поэта К. К. Данзас заявил комиссии, что в ноябре Пушкин получил анонимные письма. Комиссия располагала письмом Пушкина к Геккерену от 25 января 1837 г., где поэт писал о том, что он получил анонимные письма. Пушкин имел в виду ноябрьские письма. Но члены Комиссии не смогли точно определить, что речь шла именно о ноябрьских анонимных письмах. Аудитор Маслов пришел к неверному заключению, что Пушкин получил анонимные письма и в ноябре 1836 г., и в январе 1837 г. Он ошибочно полагал, что январское анонимное письмо (в действительности не существовавшее) вынудило Пушкина написать Геккерену оскорбительное письмо. Ни Дантес, ни Данзас, не склонные посвящать следствие в подробности дуэльной истории, не стали опровергать формулу Маслова.
В определении Аудиториата от 16 марта 1837 г. содержались такие слова: «...26 января сего года Пушкин по получении безымянного письма» послал Геккерену оскорбительное письмо. А 18 марта Николай I утвердил определение Аудиториата и тем самым закрепил своей подписью неверную версию судей.
Арапова же пошла гораздо дальше. Мифические сведения о январском анонимном письме она соединила со сведениями Вяземских и Фризенгоф о свидании Пушкиной с Дантесом на квартире Полетики".
Итак, Арапова сочинила пошлый бульварный рассказ о состоявшемся «свидании» Натальи Николаевны и Жоржа Дантеса на квартире Идалии Полетики. Исследователь М.М. Сафонов заключает: "Оставим читателю самому определить, кто в большей степени «сочинил» историю свидания у Полетики... Что же тогда остается? Остается только свидетельство В. Ф. Вяземской. Княгиня вовсе не придавала этому эпизоду никакого сакраментального значения, гипертрофированно раздутому исследователями, не видела в нем некой кульминации, после которой события приняли необратимый характер и неизбежно привели к дуэли.
Да, действительно, в один из дней декабря или начала января 1837 г. Полетика пригласила к себе Пушкину, а сама уехала. Не ожидавшую подвоха жену поэта там ожидал Дантес, который с пистолетом у виска стал ее домогаться. Но успеха не имел. Пушкина вышла с честью из неприятного положения, а потом рассказала об этом близким. В самом деле, Дантес, преследующий Наталью Николаевну, хотел отомстить Пушкину и за вынужденный брак со свояченицей поэта Екатериной Гончаровой, и за то, что, несмотря на сватовство и женитьбу, Пушкин не принимал его у себя и не желал поддерживать с ним никаких отношений. Одновременно Дантес возобновил свои ухаживания за другой свояченицей Пушкина, Александриной, чтобы как можно сильнее докучать ему. Среди всех этих инсинуаций Дантеса подстроенное Полетикой свидание сыграло определенную роль в решении Пушкина написать Геккерену вызывающее письмо, которое повлекло за собой дуэль. Но, очевидно, что роль эта вовсе не была решающей". - М.М. Сафонов, ФЭБ, "Пресловутое рандеву".
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v04/v04-284-.htm

Но разве Александра Гончарова-Фризенкгоф не слышала от своей сестры Натальи Пушкиной о её встрече с Дантесом у Полетики? И разве Натали «вся впопыхах» не прибегала к Вяземской и не рассказывала «Вяземской и мужу», как она «избежала настойчивого преследования Дантеса»?
И что же нам дальше делать со всем этим? Зададим себе вопрос:  как случилось, что в итоге до сих пор повествование Араповой о своей матери считается выдумкой? Да, кое-что присочинила, даже чересчур пошло. Но невозможно согласиться с тем, что Арапова никогда не задавала вопросов ни своей матери, ни отцу Петру Ланскому, ни няне Констанции!

Почему Александру Фризенгоф  обвиняют в том, что она намеренно запутывает факты? Действительно, старый Геккерн из дипломатической осторожности никак не мог написать Наталье Пушкиной письмо, в котором он уговаривает её о свидании с Дантесом, и тем более, о том, чтобы бросить мужа. Геккерн предпочитал такого рода уговоры передавать в устной форме. Разумеется, Александра знала о письме Геккерна, которое он передавал лично из рук в руки Наталье Николаевне. Это было письмо от Дантеса, написанное под диктовку Геккерна, с  отказом «от всех видов», всех притязаний  на  Пушкину.
А вот об инциденте у Полетики Александрина говорила со слов Натали. И это похоже на шутку в гостях среди детей и гостей. Поэтому и Льва Павлищева, родного племянника А.С. Пушкина,  обвинили в подделке писем и, следовательно - в искажении фактов: он рассказал о том, как в гостях у Полетики Дантес пошутил «с пистолетом у виска»,  Наталья закричала от страха, а в комнату вбежала дочка хозяйки и гости. А потом все дружно смеялись. Это ближе к истине!
Воспоминания Александра Трубецкого, участника и очевидца событий, называют почему-то «маразматическим бормотанием». Но даже П. Щёголев верил в то, что Дантес получил записку от Натали, в которой она сообщает, что говорила Пушкину о том, что Дантес просил руки Екатерины. Трубецкой и Дантес обсуждали вместе этот «казус». И дело здесь в том, что Наталья Николаевна старалась «от всего сердца», чтобы выдать сестёр замуж. И не придавала большого значения «приступам любви» балагура Жоржа Дантеса!

Теперь пытаются исследовать архивы потомков Дантеса-Геккерна и уверяют, что и там могут быть письма, написанные после событий ради "очищения" совести предка. Чего только стоит возня вокруг даты рождения первого ребёнка Екатерины: то "концы в воду", то "картошка", то нет подписи врача в метрике, то дата по письмам не сходится - и до сих пор в этом пункте неспокойно: видно какие-то подчистки в записанной дате рождения первого ребёнка Екатерины. Но есть одно письмо Екатерины к Дантесу от 22 марта 1837 года. Об этом рассказ впереди.
И чего тогда стоят утверждения самого М.М. Сафонова, ничем «действительно» не доказанные: «Да, действительно, в один из дней декабря или начала января 1837 г. Полетика пригласила к себе Пушкину, а сама уехала»? Это серьёзно?


apres l’assembleе 2 ноября
http://www.maltavista.ru/library/article/352

М.М. Сафонов обращает внимание читателей на текст анонимного диплома рогоносца:  «До сих пор никто из пушкинистов не сделал правильного перевода этого важнейшего документа, с которого и началась интрига, приведшая к гибели поэта.
Главное – правильный перевод.  Обычно французский текст пасквиля переводят так:
"Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий капитул под председательством высокопочтеннейшего Великого магистра Ордена Рогоносцев, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого магистра Ордена и историографом Ордена. Непременный секретарь: гр. И. Борх".
Неточность перевода, затемняющая смысл пасквиля, отчасти объясняется тем, что переводчики не владели той терминологией, КОТОРУЮ ХОРОШО ЗНАЛ СОСТАВИТЕЛЬ ДОКУМЕНТА. В тексте пасквиля нашла отражения причудливая смесь терминов, использовавшихся духовно-рыцарскими орденами, КАТОЛИЧЕСКОЙ церковью и МАСОНСТВОМ. Из этого следует, что составитель документа (а он до сих пор неизвестен) хорошо владел этой терминологией.

Итак, точный перевод пасквиля выглядит следующим образом:
"Рыцари Большого Креста, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий капитул под председательством досточтимого Великого магистра Е(го) П(преимущества) Д. Л. Нарышкина, с общего согласия назначили г-на Александра Пушкина коадютером Великого магистра Ордена и историографом Ордена. Непременный секретарь: гр. И. Борх."
«Самое интересное заключается в том, что пасквиль в издевательской форме изображал события, которое, по всей видимости, имели место в реальной действительности. Сам Пушкин в черновике так называемого письма к А. Х. Бенкендорфу 21 ноября 1836 года утверждал, что 4 ноября он получил пасквиль "apres l'assemblee", то есть после какого-то ПУБЛИЧНОГО собрания.
В неотправленном ноябрьском письме Пушкина Геккерну есть упоминание о каком-то событии, произошедшем 2 ноября 1836 года, послужившем ПОВОДОМ для составления пасквиля. В этот день Пушкин присутствовал в зале Петербургского дворянского собрания в доме В. В. Энгельгардта на праздновании 50-летия научной деятельности профессора Медико-хирургической академии П. А. Загорского.
В ходе торжества юбиляру вручались дипломы на звания почетного члена Виленской медико-хирургической академии и доктора медицины и хирургии Императорской медико-хирургической академии».
Вызывает иронию предположение Сафонова, что в голову некоего анонима, присутствовавшего на банкете юбиляра, могла прийти мысль о сочинении послания Пушкину. Более интересно упоминание об уведомлении Капитула Российских императорских и царских орденов: «Думается, что инцидент, с которым Пушкин связывал появление пасквиля, произошел именно во время этого празднования. Не так уж трудно представить, о чем могли говорить на обильном банкете подвыпившие гости. Среди пациентов врачебных светил, видимо, было немало выдающихся "кокю".

С другой стороны, за день до этого – 1 ноября "Санкт-Петербургские ведомости" опубликовали уведомление "От Капитула Российских императорских и Царских орденов". Капитул сообщал о том, что на открывшиеся командорские пенсионные вакансии помещены кавалерственные дамы и кавалеры. Это означало, что перечисленные лица будут отныне получать командорские доходы (со специально определенных для этого казенных имений) и пенсии. Для того чтобы получать эти средства надо было представить в Капитул подлинные документы, подтверждающие их принадлежность к ордену. С одной стороны – торжественное вручение дипломов юбиляру, с другой – разговоры о документах, дающих право на командорские и пенсионные доходы. В этой атмосфере было легко родиться мысли о "коадютере Ордена Кокю". Видимо, кто-то из присутствовавших на банкете – в шутку или с умыслом – бросил фразу о том, что, если поставить Пушкина во главе Ордена "Кокю" и поручить ему описывать деятельность этого общества развратников, то материальные дела его пошли бы лучше».
Заключение Сафонова: «Очевидно, анониму было хорошо известно об этом инциденте. И он сочинил пасквиль, составив протокол заседания Капитула воображаемого Ордена des Cocus, то есть подготовил документ, который, будучи переслан Пушкину, мог бы быть представлен потом для получения командорства».  Вероятным участником составления протокола («диплома рогоносца») М.М. Сафонов называет В.А. Соллогуба:
«Видимо, аноним был знаком с тем, что в источниковедении называется формуляром протоколов заседания Капитула. Он воспроизвел формуляр такого протокола, поместив в него фамилии, связанные с Мальтийским орденом, документацию которого он также хорошо знал.
И чтобы адекватно отразить ситуацию, имевшую место 2 ноября 1836 года, аноним воспользовался еще и термином "коадютор" из КАТОЛИЧЕСКОЙ практики, с которой он был знаком лучше, чем переводчики текста пасквиля, называвшие Пушкина "заместителем" Великого магистра.
Понятно, что текст пасквиля не был составлен иностранцем. Начертание латинских букв обличают в нем русского человека. Поэтому при попытке определить автора анонимного пасквиля необходимо принимать во внимание, что это был РОССИЯНИН, знакомый с документацией Мальтийского ордена и с юридической практикой католической церкви. Из всех подозреваемых в составлении пасквиля лиц таким характеристикам более других отвечает В. А. Соллогуб. В ноябре 1836 года он служил в департаменте духовных дел иностранных вероисповеданий МВД».
Что касается Соллогуба, его деятельность в департаменте духовных дел весьма сомнительна, поскольку там он лишь числился. В.А. Соллогуб пишет в своих воспоминаниях, что служил в Министерстве внутренних дел, «где числился по департаменту ДУХОВНЫХ ДЕЛ, директором которого был Ф. Ф. Вигель. (Он на меня очень сердился за то, что я раз сказал, что ни он, ни я никогда в департаменте не бываем.)».  http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml.
Итак, М.М. Сафонов предлагает взглянуть иначе и на текст анонимного диплома  и на обстоятельства вокруг него. В. Соллогуб смотрится в этом контексте соавтором, почти  «автором, сочинившим пасквиль, составив протокол заседания Капитула воображаемого Ордена des Cocus». Позвольте не согласиться с таким взглядом на Соллогуба. Его можно представить только секундантом на дуэли, не посвящая в детали вопроса.

Можно бы вернее всего предположить, что после получения Пушкиным 15-16 октября анонимного письма он обратился к Вигелю с письмом, в котором спрашивал его о некоем переписчике.
Необходимо обратить внимание на ответное письмо Ф.Ф. Вигеля к Пушкину примерно от 18 октября 1836 года, где он упоминает о некоем «человечке-машинке». Причём, Вигель держит в тайне имя этого переписчика. Первое, что приходит на ум при чтении – это необходимость в переписывании для Пушкина чистовика «Капитанской дочки». Но свою повесть к этому времени Пушкин уже почти переписал и 19 октября поставил точку, пометив беловой автограф романа этой датой. Второе: предполагался также обмен мнениями по поводу публикации «Философического письма» Чаадаева, поскольку стоял вопрос о гонениях на него со стороны правительства. 
Интересно иное: «человечек-машинка»!
Ф. Ф. Вигель — Пушкину. Около 18 октября 1836 г. Петербург:
«Вы требуете от меня того, об чем я сам хотел просить Вас; у меня есть человечек-машинка, который очень исправно переписывает ему совершенно непонятное. Его рукой писано письмо мое и мною даже не подписано. Вот вам доказательство, что я не ищу его известности; оно писано для одного. Надобно было быть уверену в его уме и проницательности, чтобы осмелиться так писать. Он один сквозь некоторую досаду мог увидеть беспредельную к нему любовь и преданность:  талант поставил его выше мелочей обыкновенного самолюбия. Он может не уважить мнением моим, но чувства, я знаю, всегда уважал. — Я болен, без того бы сам к вам явился. Я чувствую (1) простуду и в то же время моральную болезнь, какое-то непонятное лихорадочное беспокойство.
Нежную, обожаемую мать разругали, ударили при мне по щеке; желание мести и бессилие меня ужасно тревожит. — Я ожидаю от Дим.<итрия> Ник.<олаевича> извещение когда удобнее ему будет дружески, по Арзамасски, побеседовать с вами.
Je rouvre ma lettre pour vous dire que M. Bloudoff vous attend avec impatience, depuis dix heures du matin jusqu’; trois Mercredy. Faites-moi savoir si je dois venir chez vous, je suis tout malade, mais mort ou vif vous me verrez chez vous si vous l’ordonnez, <см. перевод> (2).
Адрес: Его высокоблагородию м.<илостивому> г.<осударю> Александру Сергеевичу Пушкину. На Мойке, у Конюшенного моста, в доме кн. Волконского.
Сноски: (1) - чувствую прост<ужен>
Переводы иноязычных текстов: (2). Я снова раскрываю мое письмо, чтобы сообщить вам, что Блудов ждет вас с нетерпением с десяти утра до трех в среду. Дайте мне знать, должен ли я притти к вам, я совсем болен, но мертвым или живым вы увидите меня у себя, если вы это прикажете».
Примечания: 1.Ф. Ф. Вигель — Пушкину. Около 18 октября 1836 г. Петербург. Печатается по подлиннику (ПД, ф. 244, оп. 2, № 12). Впервые опубликовано И. А. Шляпкиным в его книге ,,Из неизданных бумаг А. С. Пушкина“, 1903, стр. 280—281. Вошло в издание переписки Пушкина под ред. В. И. Саитова (т. III, 1911, стр. 395—396).
http://pushkin.niv.ru/pushkin/pisma/pushkinu-1266.htm.

Кажется странным  обращение Пушкина к Вигелю и его ответ: «Вы требуете от меня того, об чем я сам хотел просить Вас; у меня есть человечек-машинка, который очень исправно переписывает ему совершенно непонятное». Выходит, что и Пушкин, и Вигель были озабочены о секретности или АНОНИМНОСТИ какого-то ПЕРЕПИСЫВАНИЯ? Я бы так предположила. "МОРАЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ", "ЖЕЛАНИЕ МЕСТИ И БЕССИЛИЕ меня ужасно тревожит" - такой настрой души Вигеля, ощущаемый в его письме, был и в душе самого Пушкина. Причина у Пушкина была явно иной!
Встреча назначалась на среду, 21 октября.  Можно предположить, что Пушкин уже строил свой план в отношении Геккернов и ему был нужен человек, согласный на переписывание текстов «совершенно непонятных». Действительно, ведь "дипломы рогоносца" были написаны впоследствии по-французски изменённым почерком. И по утверждению графологов - не иностранцем, а русским человеком.

Размышляем от обратного, то есть: если Пушкин вовсе ничего не замышлял, а занимался своими литературными делами вплоть до 1 ноября 1836 года? Допустим, вовсе не получал анонимного письма утром 2 ноября. Но, следуя размышлениям Сафонова, если Пушкин читал утром 1 ноября газету  "Санкт-Петербургские ведомости", то он также узнал об уведомлении "От Капитула Российских императорских и Царских орденов" на открывшиеся командорские пенсионные вакансии.

Пушкин – Геккерну: 17-21 ноября 1836 года:
«2 ноября вы от вашего сына узнали новость, которая доставила вам много удовольствия. Он вам сказал, что Я В БЕШЕНСТВЕ, что моя жена боится... что она теряет голову. Вы решили нанести удар, который казался окончательным. Вами было составлено анонимное письмо. Я получил три экземпляра из десятка, который был разослан.
Письмо это было сфабриковано с такой неосторожностью, что с первого взгляда я напал на следы автора. Я больше об этом не беспокоился и был уверен, что найду пройдоху. В самом деле, после менее чем трехдневных розысков я уже знал положительно, как мне поступить». http://pushkin.niv.ru/pushkin/pisma/748.htm.

Есть решение, что Дантес рассказал Геккерну о  неудачном "свидании" с Натали 1 ноября у Полетики.  И тогда Геккерн решился окончательно.
2 ноября Пушкин присутствовал на юбилее Загорского (с фуршетом), где, по версии Сафонова, «кто-то из присутствовавших на банкете – в шутку или с умыслом – бросил фразу о том, что, если поставить Пушкина во главе Ордена "Кокю"…».  Бросали фразу или нет – о том история молчит. Замечу кстати, что Пушкин мог видеть на юбилее многих своих недругов! Пушкину было с кем поссориться на тему Ордена «Кокю»!

И вот Геккерн "apres l'assemblee", то есть после публичного собрания, как писал ему Пушкин, решил нанести ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ удар, он составил анонимное письмо. Письмо в духе "Капитула Российских императорских и Царских орденов", в форме «протокола заседания Капитула воображаемого Ордена des Cocus». Неужели?

Значит, кто-то или Геккерн 2 ноября, в понедельник, изготовил пасквиль? Геккерн трудился, вероятно, остаток дня 2 ноября? И ещё весь день 3 ноября, пока Дантес чаёвничал у Карамзиных? Об  этом писала своему брату Софи: Дантес присутствовал у них 3 ноября на чаепитии и «был очень забавен»!
Вероятнее было бы предположить, что сам Дантес или его ленивые «красные» друзья, выдали только один экземпляр Ордена des Cocus,  заполнив один из  имеющихся  бланков. Их в декабре видел у Аршиака Соллогуб. Это вполне соответствующий  настроению Дантеса поступок. Окончательный удар! Возможно.


Резюме:
Нам известны другие анонимные «дипломы», сохранившиеся после 1836 года. Два экземпляра. Они написаны одной рукой, изменённым почерком. При первом взгляде на них нельзя определить или утверждать, кем они написаны. Но взгляните на вензели под подписью «И. Борх» внизу листа. Если вам знакомы эти росчерки, то с уверенностью можно сказать, где именно вы их видели.
Вы их видели на листах ксерокопий рукописей Пушкина. Они всегда разные, но имеют отличительные особенности в общих чертах. Эти росчерки пера очень характерны для  его руки, как на первом сохранившемся экземпляре диплома, так и на втором.

А пока можно видеть вензели лишь на иллюстрациях ксерокопий  рукописей Пушкина. Конечно же – на страницах Собрания сочинений. И ещё в небольших альбомах, посвящённых Пушкину. В них очень много рисунков и РОСЧЕРКОВ Пушкина.
Например, портрет Льва Сергеевича Пушкина, нарисованный в 1829 году рукой А.С. Пушкина и с его подписью внизу рисунка. Портрет в Собрании сочинений А.С. Пушкина, Худ. Лит., М – 1962 г.,  том. 9: письма 1815-1830 годов, на странице 48. Росчерк пера в подписи точно такой, как на одном из двух дипломов под подписью «И. Борх».




2 НОЯБРЯ  НЕ  МОГЛО  БЫТЬ  ДНЁМ СВИДАНИЯ
Витале и Мрочковская-Балашова

А.С. Пушкин. Документы к биографии. 1799-1829 / Сост. В.П. Старк. - СПб.: Искусство - СПБ, 2007. - 943 с.
Предисловие к изданию:
"Порою второстепенные по своему характеру документы помогают, тем не менее, внести ясность в толкование весьма значительных для биографии Пушкина событий. Так, к примеру, ещё П.Е. Щёголев пользовался для уточнения обстоятельств, связанных с историей дуэли Пушкина и Дантеса, выписками из книги приказов по лейб-гвардии Кавалергардскому полку, которые предоставил ему полковой историк С.А. Панчулидзев. В наше время к этим сведениям - ставшим уже архивным достоянием - обратился М.И. Яшин, его разысканиями воспользовалась, в свою очередь, С.Л. Абрамович в исследовании, посвящённом последнему году жизни поэта. Казалось бы, теперь уже ничего нового не выжмешь из этих документов о службе Дантеса. Однако, публикация в России писем Дантеса к Геккерну, осуществлённая автором этих строк совместно с итальянской исследовательницей С. Витале, а затем фрагментов дневников графов Паниных за 1836 г., заставила вновь обратиться к этому источнику.

В результате сопоставления документальных, мемуарных и эпистолярных источников удалось установить день, а именно 2 ноября 1836 г., когда так называемый приёмный отец Дантеса, барон Геккерн, на вечере у гр. Лерхенфельда, баварского посланника в Петербурге, обратился с уговорами, переходящими в угрозы, к Наталии Николаевне, что в конечном итоге вызвало анонимные письма, последовавшие через два дня - 4 ноября. Подобный сопоставительный анализ привёл к документированно обоснованному заключению, что подстроенная в квартире Идалии Полетики встреча Наталии Николаевны с Дантесом никоем образом не могла состояться 2 ноября 1836 года, как считала С.Л. Абрамович, не располагавшая всем указанным комплексом документов, мемуаров и писем. Таким образом, вновь, как указывал ещё П.Е. Щёголев, это событие, столь значимое в истории дуэли поэта, следует отнести к январю 1837 года".

В настоящее время существуют новые материалы о событиях «2 ноября». Имеют большое значение исследования пушкинистки МРОЧКОВСКОЙ-БАЛАШОВОЙ в определении даты возможного «свидания» http://www.pushkin-book.ru/?id=237 :
«В начале нынешнего, 2007 года, в последней квартире Поэта на Мойке, 12, состоялась презентация книги Галины Седовой «Я жить хочу...» А. С. Пушкин. Последние месяцы жизни» (2007, изд. СПбГУ, Филфак).
Для меня лично наибольшая ценность этого издания в публикации в нем новых документов о преддуэльных событиях и об участниках драмы, завершившейся на Черной речке. Наиболее значимый из них – неизвестный (точнее не исследовавшийся) ранее дневник гр. Натальи Павловны Паниной из архива СПб института истории РАН. Н.П. Панина (1810—1899) – одна из 4-х дочерей сенатора тайного советника гр. Павла Ивановича Тизенгаузена, родного брата отца Долли гр. Ф.И. Тизенгаузена. И, следовательно, была ее двоюродной сестрой. С 28.4.1834 г. стала супругой Виктора Никитича Панина (1801—1874), в то время (с конца 1832) статс-секретаря Министерства юстиции. В дневнике она упоминает о двух довольно скучных вечерах у баварского посланника в Петербурге Лерхенфельда, один из них пришелся на 1 ноября.
Г. Седова предположила, что именно тогда и произошел пресловутый разговор Геккерена с Н.Н. Пушкиной.
Дата приема у Лерхенфельдов – 1 ноября 1836 г. (падает на воскресенье) – ближе к истине, но все же, по-моему, ошибочна. Хотя бы потому, что автор дневника не уточняет, был ли это большой прием или обычный салонный вечер. Однако само определение – «скучный» говорит в пользу последнего. Объяснение же Геккерена с Натальей Николаевной состоялась на ПРИЕМЕ!
Дни больших светских приемов не следует путать с днями значительно менее многочисленных салонных собраний. Предоставляю слово Долли: «Принимаем каждые вторник и пятницу после театра — вечера проходят хорошо» (Запись 26.6.1830).
В другой ее записи (15 июня 1833 г.) читаем: «Мы принимаем по понедельникам и пятницам, графиня Бобринская (Софья Александровна) - по средам, Лерхенфельды - по четвергам, Юсуповы – по пятницам...». Противоречия здесь нет. В первом случае Долли говорит как раз о салонных вечерах. Иногда она устраивала и маленькие интимные вечеринки, на которые собирался (чаще всего спонтанно) дружественный круг – пили чай собеседовали, иногда ужинали, подчас играли в салонные игры, дурачились, отправлялись всей компанией на прогулки.
Во второй же записи речь идет о днях обязательных официальных приемов, регламентированных, четко распределенных между аристократами, как, например, знаменитые, раз навсегда установленные, «вторники» Салтыковых.
Дни раутов у Фикельмонов – понедельники оставались неизменными в течение всего их пребывания в Петербурге. Можно предположить, что у Лерхенфельдов тоже. Последний четверг, предшествовавший получению пасквиля, приходился на 29 октября».
«Согласно моей версии, события развивались следующим образом.
Подстроенное Полетикой у себя в доме свидание Дантеса с Натальей Николаевной (до 20 октября) окончилось для Жоржа, как вы все хорошо знаете, крахом надежд. Подтверждение чему – рассказ В.Ф. Вяземской и запись в дневнике княжны Марии Барятинской (22–23.10.1836): «И maman узнала через Тр.(убецкого), что его отвергла г–жа Пушкина…».
Дантес после этой встречи уже не контролирует свои чувства – возобновляет ухаживанья за Барятинской, волочится за Екатериной Гончаровой – то ли, чтобы забыться, то ли чтоб вызвать ревность Пушкиной. Но 28 октября на вечере у В.Ф. Вяземской нервы у Дантеса сдают, и он пытается объясниться с Натали. Вера Федоровна, видя его настойчивые, выходящие за рамки светскости домогательства, резко отказывает ему от дома. 29 октября в 12 часов дня Дантес (как установлено Сереной Витале) заступил на последнее в этом месяце дежурство, во время которого пишет "батюшке" Геккерену письмо "с наказами". Наиглавнейший из них – как можно скорее провести разговор с Н.Н. Пушкиной и убедить ее оставить мужа. Сразу же возникает вопрос: зачем Жорж так торопится, он же мог изложить все это Геккерену в устном разговоре на другой день 30 октября, освободившись пополудни от дежурства? Ведь до приема у Лерхенфельда (если он, согласно дневниковой записи Натальи Павловны Паниной, состоялся 1 ноября) оставалось более суток?
Ответ напрашивается сам собой – да потому, что этот раут имел место в тот же вечер 29 октября, и, следовательно, у Дантеса не было иной возможности изложить Геккерену свои напутствия».