Вяземский - масоны - Пушкин

III - Вяземский-масоны-Пушкин

1. Неграфологический взгляд
2. Арзамасская грамота Пушкину
3. Пушкин-царь-Вяземский
4. Болезнь Вяземского
5. Чужие и Вяземский
6. Дневничок Вяземского
7. Масоны и Пушкин

НЕГРАФОЛОГИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД

Два листа факсимиле

В книге А.В. Наумова «Посмертно подсудимый» особенно привлекают внимание факсимиле двух листов с вопросами аудитора Маслова и ответами Вяземского.  И вот почему: ПОЧЕРК князя П.В. Вяземского. Вяземскому был предложен вопрос аудитора по поводу писем к нему К. Данзаса и де'Аршиака, написанных после смерти Пушкина. Письма содержали сведения о дуэли Пушкина и Дантеса, их нужно было предъявить суду. Вяземский ответил на вопросы и предоставил письма.
Итак, ПОЧЕРК Вяземского, характерные его особенности, если посмотреть внимательно на эти два листа, очень напоминают почерк «диплома рогоносца». Да, почерк «диплома» поддельный, но многие начертания совпадают почти полностью.
Представляется, что почерк руки, писавшей «диплом», был скопирован с оригинала какого-то письма, не имеющего отношения к анонимному письму. «Каракульки» (так выразился однажды Пушкин) почерка Вяземского превратились, по-видимому, в каракули почерка «диплома».


Вот что писал П.А. Вяземский в письме к Великому Князю Михаилу Павловичу 14 февраля 1837 года из Петербурга в Рим:  «4 ноября прошлого года моя жена вошла ко мне в кабинет с запечатанной запискою, адресованной Пушкину, которую она только что получила в двойном конверте по городской почте. Она заподозрила в ту же минуту, что здесь крылось что-нибудь оскорбительное для Пушкина. Разделяя её подозрение и воспользовавшись правом дружбы, которая связывала меня с ним, я решился распечатать конверт и нашёл в нём диплом, ЗДЕСЬ ПРИЛАГАЕМЫЙ. Первым моим движением было бросить бумагу в огонь, и мы с женой дали друг другу слово сохранить всё это в тайне. Вскоре мы узнали, что тайна эта далеко не была тайной...».


«Первым моим движением было бросить бумагу в огонь...» словно обрывается на полуслове, поскольку неясно, бросил ли Вяземский бумагу в огонь. Было движение, но не закончилось! «... и мы с женой дали друг другу слово сохранить всё это в тайне». Если бы автор письма хорошо его перечитал, то, наверное, исправил бы предложение, придав ему законченный смысл. Он выразился бы точно: «... но я решил сохранить анонимное письмо с тем, чтобы позднее воспользоваться им в процессе поисков автора, и мы с женой дали друг другу слово сохранить всё это в тайне».

 
В тексте письма Вяземского чувствуется нервозность, вызванная воспоминанием о неприятном  обстоятельстве. Текст диплома мог напомнить Вяземскому шутливые протоколы «Арзамаса». Возможно, что текст диплома был переписан с какого-то шутовского послания, сочинённого самим Вяземским. И почерком, сходным с оригиналом.


Впрочем, «диплом, ЗДЕСЬ ПРИЛАГАЕМЫЙ», Вяземский отправил в нужное русло - в Рим, Великому Князю Михаилу Павловичу. В известных других его письмах о гибели Пушкина (Э.К. Мусиной-Пушкиной, Булгакову) он также активно оправдывается.
«По всей вероятности, ваше императорское высочество интересуетесь некоторыми подробностями прискорбного события, которое таким трагическим образом похитило от нас Пушкина... Я буду говорить одну только правду». - Последний год жизни Пушкина /Сост., вступ. очерки и примеч. В.В. Кунина. - М.: Правда, 1989. - 704 с., 8 л. ил., стр. 522.


Считается, что Вяземский снял копию с анонимного письма для хранения у себя. Но зачем было знакомить Михаила Павловича с текстом оригинала диплома, который порочил память его брата, Александра Павловича, бросал тень на Николая Первого? Вовлекал Александру Фёдоровну в круг императорских жён, обманутых венценосными мужьями? Такое не подлежало ни оглашению, ни обсуждению. Может быть, таким способом  Вяземский решал вопрос о своей непричастности к смыслу текста «диплома»?
Если Вяземский действительно сжёг свой экземпляр, присланный ему 4 ноября 1836 года, то текст, переписанный с подлинника, он отослал в Рим. А себе оставил ещё одну копию? Можно бы предположить, что Великому Князю достался всё-таки оригинал. И заметил ли Вяземский, что печать на конверте «диплома» была КРАСНОГО цвета, а символика печати напоминала символику масонов? Вспоминал ли он этот красный сургуч, когда писал свои фривольные послания милой Эмилии за неделю до гибели Пушкина?


Вяземский ведёт себя странно

Например, он ведёт себя странно в связи с его письмами к Э.К. Мусиной-Пушкиной в самый горячий период января 1837 года, который досконально изучил пушкиновед Ласкин в связи с участием «красного моря» кавалергардов в истории с дуэлью Пушкина и Дантеса.

С.Б. Ласкин: «20 января Вяземский сам подчеркнул в своем дневнике:
«Вы видите, что все, что в моем отчете относится до кровавого, я пишу красными чернилами». Употребив слово «кровавое» 20 января, ровно за неделю до дуэли, Вяземский, возможно, не представлял сам, насколько оно окажется пророческим.
26 января Вяземский отправляет очередное шутливое письмо А. Я. Булгакову:
«Я очень счастлив, что графиня Эмилия, милая из милых, как ее называет Жуковский <…> добралась до места <…>. Вчера был славный бал у старухи МЯТЛЕВОЙ в честь принцу Карлу. <…> Сделай одолжение, свези несколько сенаторов в красном мундире к графине Эмилии в день ее рождения, 29 января. Прекрасная очень любит очень красное. А шутки в сторону, пошли ей от неизвестного в день рождения или на другой день, если письмо мое не придет в пору, блюдо вареных раков».
И сенаторы, носившие красные мундиры, и вареные раки, и любовь Эмилии Карловны к кому-то «очень красному» — все это явления одного порядка. Повторяю: письмо написано 26 января! Остались часы до трагической дуэли — картель уже послан». http://www.telenir.net/kulturologija/vokrug


Добавим:  Вяземский узнал об этом от своей жены в два часа ночи 26 января:
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial  П. Щеголевъ. «Вечером, за два дня до дуэли, Пушкин рассказал В.Ф. Вяземской, что написал письмо барону Геккерну-старшему: это означало неминуемый поединок с Дантесом.
«Вот как он весел: не знает, что его ожидает дома», - насмешливо обронил Пушкин, показывая на Дантеса (*87). Вяземская, всеми силами желая предотвратить дуэль, ждала мужа. Он был на балу у МЯТЛЕВЫХ и возвратился в два часа ночи. Действовать было уже поздно, хотя оставался ещё полный день и начало следующего.(*88) Да и верил ли Вяземский в то, что все обернется настолько трагически? Хотел ли он на самом деле действовать? Его забавляют трагические страсти обитателей дома Пушкина, это лишь очередной повод к светскому остроумию, чуть-чуть злорадному».
И только «после смерти Пушкина Вяземский вдруг прозрел, начал писать негодующие письма великому князю, графине Эмилии Мусиной-Пушкиной, составлять перечень документов, реабилитирующих имя Пушкина.
Наконец, даже во время отпевания поэта он выразил свое отчаяние запоздало бурно и чересчур демонстративно: когда вся обширная площадь перед церковью, по словам П. Бартенева, представляла собой сплошной ковер из человеческих голов и когда тело выносили из церкви, шествие на минуту запнулось: на пути процессии лежал, громко рыдая, большого роста князь Вяземский. Его попросили встать и посторониться». - Вересаев В. Пушкин в жизни. - М., 1984, с.620.


17 февраля 1837 года. Вяземский Мусиной-Пушкиной:
«…Моя прозорливость уличена в бессилии, и чтобы не ошибиться, я ничего не говорю. Однако нужно мне ублаготворить Ваше любопытство и Ваше злопамятство, дополнив старинную сплетню. Впрочем, этим я лишь оплачу Вам просроченный долг. Перовский, Оренбургский генерал, — вот кто баламутит Ваше гадкое Красное море, а старый Нептун ее ревнует. Его трезубец, или, иначе, его длинный нос, имеет грозный вид … Прощайте, дорогая, милая графиня. Сердце мое принадлежит Вам в эти дни томления, как и в дни радостей, если осталась для меня радость в этом мире. Если есть у Вас ко мне вопросы по поводу Пушкинского дела, которые могли бы успокоить Вашу совесть, рассеять сомнения и предрассуждения или обезоружить клевету, обращайтесь ко мне. Я беру на себя обязанность говорить Вам правду…» http://www.telenir.net/kulturologija/vokrug
 
В письме к Великому князю Михаилу Павловичу Вяземский также писал: «Я буду говорить одну только правду».


«Диплом» Вяземского

В Дневнике Булгакова мы читаем  мнение автора о письме Вяземского,  «который так ревностно защищает друзей своих, … который любит их еще более после смерти их, нежели когда они были живы»:
А.Я. Булгаков. ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ПОЧТ-ДИРЕКТОРА: «Я бегло разберу письмо Вяземского. Усилия его стремятся к тому (чтобы) доказать, что Пушкина невинна. Нет у меня в уме упрекать ее в противном, но убеждение в том самого умирающего Пушкина есть ли доказательство? Это может знать токмо она и Дантес. Зачем же теперь Пушкин, убежденный в ее невинности, дрался? Говорят о безымянных письмах: но тогда спокойствие, счастье, честь всякого семейства будут зависеть от (презрительного?) злодея, тайно действующего! Ежели бы Пушкин убил соперника, или, жертвуя собственной жизнью, омыл честь свою и жены своей, нечего было бы говорить, но все остается как прежде, хотя представились бы еще 20 мстителей, из коих один, наконец, и убил бы Дантеса. Пушкин говорит: „Je suis cocu par la grace du public» - (я рогоносец по воле публики). Князь навел на это публику; имела ли публика причины думать это, делать такие заключения? Кто мог зажать рот публике? Одна только Пушкина? Сделала она это? Видно, нет! Пушкин в истории сей был несчастною, бесполезною жертвою, смертию своей он никого не искупил, не спас. Поведение его было твердо, мужественно, но необдуманно, пристрастно. Он в последние минуты показал твердость необыкновенную. Вообще, смерть его должна примирить с ним тех, которые его не любили, но ежели письмо Вяземского не обратит к покойному общего мнения (я всегда говорю о человеке, а не о поэте), то оно умножит любовь и уважение к тому, который так ревностно защищает друзей своих, к тому, который любит их еще более после смерти их, нежели когда они были живы».


О спонтанности высказываний Вяземского, их наигранности, камеражах говорит также запись А.И. Тургенева в дневнике от 1 декабря 1836 года: «Во французском театре, с Пушкиными... Вечер у Карамзиных (день рождения Николая Михайловича) с Опочиниными. …  Пушкины. ВРАНЬЁ ВЯЗЕМСКОГО - досадно».
А.И. Тургенев. Из дневника (в книге «Последний год жизни Пушкина», стр.574), 2 февраля 1837 года: «Куда еду – ещё не знаю. Заколотили Пушкина в ящик. Вяземский положил с ним свою перчатку <…>».

 
Вяземский ЗАМЕТИЛ масонский характер символики КРАСНОЙ печати на конверте с пасквилем! Перчатка, положенная Вяземским в гроб Пушкина, насколько известно, так же являла собой масонский знак: оправдание, невиновность. Если вспомнить о масонском стиле в «исполнении» пасквиля, то в этом жесте есть какой-то скрытый мотив со стороны Вяземского: я не виноват, я говорю одну только правду.


ПЕРЧАТКИ (белые) — символ чистоты для масона в том же смысле, что и белый фартук из кожи ягненка (символ чистого сердца), являлись символом чистых рук. http://ru.wikipedia.org/wiki/

«Вяземский не здоров. Сердце его исстрадалось от болезни и кончины Пушкина». А.И. Тургенев – А.И. Нефедьевой. 9 февраля 1837. Из Петербурга в Москву. (В книге «Последний год жизни Пушкина», стр.593).


Мог ли Вяземский быть автором текста «диплома»?

Вяземский мог быть автором текста, связанного по смыслу с другими событиями. Допустим,
1- это связано со свадьбой Пушкина, где посажённым отцом со стороны невесты был свойственник, однофамилец или родственник упомянутого Нарышкина Д.Л. – Нарышкин Иван Александрович. К тому же, он был дядя Натальи Николаевны Гончаровой! Чем не повод пошутить?
2 – это могла быть шутка по-арзамасски, когда Пушкин получил звание камер-юнкера, как Иосиф Борх, муж дальней родственницы Натальи Николаевны. Чем не повод пошутить? Вяземский любил такого рода «анекдоты»!


«НАРЫШКИН Иван Александрович (19 III 1761—18 I 1841) — обер-церемониймейстер, сенатор, тайный советник, дядя Н.Н. Пушкиной. 1 янв. 1829 Пушкин, Нарышкин и П.А. Вяземский были в театре С. В. Карцевой (см.) на «открытии французского спектакля» (2). На свадьбе Пушкина с Н.Н. Гончаровой (18 февр. 1831) Нарышкин был посаженым отцом со стороны невесты (3). По-видимому, Пушкин и позднее встречался с ним в свои приезды в Москву — в доме Нарышкина (Пречистенка, ныне Кропоткинская ул., д. 16) и у Гончаровых. Пушкин был знаком  с женой Нарышкина И.А. Екатериной Александровной, урожденной  Строгановой (21 V 1769—30 XII 1844).
1. Пушкин, XVI, с. 14; 2. ЛН, 58, с. 86; 3. Рукою П., с. 760; 4. Сенатские объявл., 1834, № 12728; 5. Архив Тург., по указ.; 6. РБС, с. 86—87; 7. Портреты Н.: Французская живопись. XVI — первая половина XIX в. Каталог. М., 1982, с. 103; Рус. портреты, I, № 178; Моск. пушкиниана, с. 172». – Черейский Л. А. Пушкин и его окружение / АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкин. комис. Отв. ред. В. Э. Вацуро. — 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. — 544 с.


Двусмысленный текст «диплома» в 1836 году Пушкин превратил, по своему усмотрению, в анонимное письмо. Причём подпись Борха напоминала имя (в сокращении) Якоба Борхарда Беверваарда (Луи Геккерна): Jakob Borch: J.Borch. Эту подпись можно было бы представить доказательством авторства Геккерна, если бы понадобилось! Тем более, что один «диплом на бланке» послал всё равно кто-то из его шайки или он сам, Геккерн! Пушкин всегда умел «выкрутиться» из двусмысленной ситуации! Чего добивался Пушкин? Скорее всего, он давно мечтал увезти семью в деревню: пусть его сошлют подальше от Петербурга, его, банкрота и «рогоносца по воле публики». Нужно было рассердить двор. Достаточно вспомнить любимого Пушкиным Фонвизина. Стародум: «От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят». – Фонвизин. «Недоросль».


Попытаемся подвести некоторые итоги.

Неграфологический взгляд на факсимиле двух листов из Военно-судного дела 1837 года вызывает предположение, что почерк Вяземского, чётко видимый на листах, сильно напоминает почерк анонимного «диплома» Пушкину 4  ноября 1836 года.
 
Пушкину известно было предназначение «диплома», написанного Вяземским в 1831 или в 1834 году: возможно, либо к свадьбе Пушкина, либо к его камер-юнкерскому званию. В средине октября, после получения одного анонимного письма на бланке, когда Пушкин решил «как поступить», письмо Вяземского было  скопировано близко к почерку оригинала и размножено. Росчерки внизу справа делал сам Пушкин. Конверт был подписан Пушкиным. Таким образом, почерк стало невозможно исследовать и невозможно найти автора «по сходству почерка».

 
Если задаться вопросом, зачем было упоминать в «дипломе» имя И. Борха, то нужно бы выяснить, какие это имя имело преимущества перед любым другим именем, если оно явилось в контексте с именем Д.Л. Нарышкина? Да, автор и светское общество знали о выдающемся Нарышкине и его жене. Что знали в свете об Иосифе Михайловиче Борхе и его жене?


http://www.pushkin-book.ru/id=242.html : Мрочковская-Балашова «Фаворитка царя».
«Замечание Фикельмон (в записи 17.2.1832) о том, что «мадам Борх совсем недавно вышла замуж», оказалось верным – 13.1.1832 она стала женой гр. Юзефа Казимира Петра (Иосифа Михайловича) Борха (Рига, 30.7.-25.6.1807--20.11.1881, Рига) – сына Михаила Яна гр. Борха (20.6.1751–28.12.1810), известного минералога, автора десятка книг по литологии и минералогии, генерал-лейтенанта войска коронного, сенатора, Луцинского старосты, воеводы Бельского, героя польского сопротивления, и его жены (с 9.11.1783) Элеоноры Кристины фон Броун гр. де Броуне (Рига, 19.3.1766–11.2.1844, СПб.) … Иосиф Борх и есть тот самый «непременный секретарь» ордена рогоносцев, чьим именем был подписан присланный Пушкину 4 нояб. 1836 пасквиль. В службу в Коллегию иностр. дел Борх вступил еще будучи студентом, в 1829 произведен в актуариусы Мин¬ва иностр. дел, в 1831 получил чин коллеж. асессора. Любовь Борх считалась кузиной Н.Н. Гончаровой (хотя родство было отдаленное: ее мать, дочь подполковника Козельского полка Ивана Афанасьевича Гончарова (1746–1802) – сына основателя фамилии Гончаровых Афанасия Абрамовича (по Руммелю: 1693–1788, по друг. источ.: род. 1696 или 1704–20.1.1784) приходилась двоюродной сестрой дедушке Натальи Николаевны – Афанасию Николаевичу, следовательно, отец Н.Н. был двоюродным племянником Голынской и троюродным братом Любови Борх, значит, Н.Н. Пушкина была ее троюродной племянницей)». - Мрочковская-Балашова: «Фаворитка царя».
Но кто во всём свете мог знать об этом родственном хитросплетении? Да и знал ли кто, кроме любопытного Пушкина и всё мужу рассказывающей Натали?


АРЗАМАССКАЯ ГРАМОТА ПУШКИНУ

ПУШКИН -- П. А. ВЯЗЕМСКОМУ «14 августа 1831 г. Царское Село
Любезный Вяземский, поэт и камергер...
(Василья Львовича узнал ли ты манер?
Так некогда письмо он начал к камергеру,
Украшенну ключом за верность и за веру.) 1
Так солнце и на нас взглянуло из-за туч!
На заднице твоей сияет тот же ключ. 2.
Ура! хвала и честь поэту-камергеру --
Пожалуй, от меня поздравь княгиню Веру.
Услыша о сем радостном для Арзамаса событии, мы, царскосельские арзамасцы, положили созвать торжественное собрание. Все присутствующие члены собрались немедленно, в числе двух. Председателем по жребию избран г-н Жуковский, секретарем я, Сверчь.
Протокол заседания будет немедленно доставлен Вашему арзамасскому и камергерскому превосходительству (такожде и сиятельству).
Спрашивали члены: зачем Асмодей не является ни в одном периодическом издании? Секретарь ответствовал единогласно: он статьи свои отсылает в «Коммерческую газету» без имени. Спрашивали члены: давно ли Асмодей занимается Коммерческой? выигрывает ли он в коммерческую? Председатель ответствовал единогласно же: в коммерческую выиграл он ключ, и теперь Асмодей перейдет к Банку.
< … > Прощай, камергер, кланяюсь тебе и твоим от всего сердца. 14 авг.»
Стар. и нов., кн. XII, с. 327--328; Акад., XIV, No 654.
 
1 - Вяземский получил звание камергера 5 августа 1831 г. Пушкин имеет в виду послание В. Л. Пушкина «К П. Н. Приклонскому», которое начиналось словами:
Любезный родственник, поэт и камергер,
Пожалуй, на досуге
Похлопочи о друге!
Ты знаешь мой манер...
2 - ключ камергера


П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- ПУШКИНУ  «Остафьево. 24-го августа 1831. Спасибо, большое спасибо за арзамасскую грамоту. Крыло вдохновения, старины и арзамасского гуся повеяло над тобою и потрепало мою задницу. Это приятное щекотание отозвалось в моем сердце, и таким образом ты меня потешил со всех сторон. …Знаешь ли, слухи носятся, что ты очень ревнив? Я, если жена твоя не ревнива, позволяю тебе поцеловать мою сокурносую бель-сёрку. Она отказаться не может, ибо знает мои права над нею. < … > Да кстати, ты, кажется, ревнуешь и к Голенькой. Я поздравлю ее и скажу, что ты часто пишешь мне о каком-то Mornay. Впрочем, не беспокойся и не верь клевете …».
Переписка, т. II, с. 310--312; Акад., XIV, No 662.

 
Очень неоднозначно для самолюбия Вяземского прозвучали две последние строчки из экспромта Пушкина по поводу новоиспечённого камергера: «Ура! хвала и честь поэту-камергеру -- Пожалуй, от меня поздравь княгиню Веру». В этом есть намёк на участие Веры Фёдоровны в пожалованном её мужу звании «камергер». Жена Вяземского часто хлопотала за него, подверженного депрессивным настроениям, перед вышестоящими особами через свои обширные связи в светском обществе. Пётр Андреевич  явно был задет Пушкиным. В письме ответном арзамасский Асмодей распекает Пушкина на самом больном месте: «Знаешь ли, слухи носятся, что ты очень ревнив?»; «Да кстати, ты, кажется, ревнуешь и к Голенькой. Я ПОЗДРАВЛЮ ЕЁ …» Тут читается намёк Вяземского: о Пушкине вполне может похлопотать Елизавета Михайловна Хитрово, всегда готовая прийти на помощь, чтобы опекаемый ею поэт мог иметь ключ камергера.
Пушкину, вопреки ожиданиям, достался мундир камер-юнкера.


Стилевые особенности «диплома рогоносца» НАПОМИНАЮТ ПРОТОКОЛЫ СОБРАНИЙ ЛИТЕРАТУРНОГО ОБЩЕСТВА «АРЗАМАС», который в общих чертах отразился в цитированном выше письме Пушкина и Жуковского к Вяземскому.
В письме утверждалось: «В коммерческую выиграл он ключ и теперь Асмодей перейдет к Банку». Надо думать, что ПОДПИСЬ под обещанным Сверчем и Светланой протоколом для Асмодея должна бы стоять такая: «Непременный секретарь Сверч».

 
Надо заметить, что эта манера, стиль протоколов «Арзамаса», был не новым, ещё до 1819 года, изобретением. В послании к Дмитриеву Вяземский сочинил ПРОТОКОЛ от имени «Лафонтена и всей шайки избранных писателей» с требованием принять «жезл владычества» над избранными и подписал именем Хемницера.
Может быть, кто-то из  арзамасцев вновь вспомнил о ПРОТОКОЛАХ «шайки избранных писателей» и сочинил «диплом рогоносца» для Пушкина?
«Рыцари Большого Креста, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий капитул под председательством досточтимого Великого магистра Е(го) П(преимущества) Д. Л. Нарышкина, с общего согласия назначили (как вариант – «единодушно назвали». – М. С.) г-на Александра Пушкина коадъютером Великого магистра Ордена и историографом Ордена. Непременный секретарь: гр. И. Борх.»

 
Известно, что П.А. Вяземский сочинил «похабные стихи» на предсвадебный  «мальчишник» Пушкина (или на помолвку, или на свадьбу). Не мудрено было сочинить (особенно для Вяземского, любителя таких «матерных» затей), если один из Нарышкиных был приглашён на свадьбу в качестве посажённого отца! Этот текст мог случайно сохраниться у Пушкина. И пригодился ему, тем более, что и почерк  не пришлось менять, а только вписать одно важное слово «историограф» и размножить «диплом».
 
Недаром супруги Вяземские так бурно  отреагировали на получение письма 4 ноября 1836 года. Они, похоже, испугались! Да и письмо к Великому князю об обстоятельствах получения анонимного письма, «одну только правду» Вяземские писали вдвоём, сменяя друг друга: князь в то время находился в состоянии угнетённом вследствие обострения своей нервной болезни после смерти Пушкина.
Ю. Лотман в работе «О дуэли Пушкина без тайн и загадок» даёт нам ключ к мотивам появления «Диплома рогоносца». Действительно, бывшим арзамасцам легко было шутить друг над другом. Павел Петрович Вяземский вспоминает о Пушкине и своём отце:

«За эту эпоху (1833 — 1834) встречается довольно много шуточных стихотворений в бумагах кн. Вяземского, между ними и стихотворения, которые Мятлев называл «Po;sies maternelles»12. Этому шуточному направлению кн. Вяземский и Пушкин с особенно выдающимся рвением предавались в 1833 — 1834 годах, как будто с горя, что им не удавалось устроить серьезный орган для пропагандирования своих мыслей. В приписке кн. Вяземского Пушкину к письму Мятлева от 28-го мая 1834 года упоминаются еще раз стихотворные упражнения Мятлева:
«Приезжай непременно. Право, будет весело. Надобно быть там в четыре часа, то есть сегодня. К тому же Мятлев
Любезный родственник, поэт и камергер.
А ты ему родня, поэт и камер-юнкер:
Мы выпьем у него шампанского на клункер,
И будут нам стихи, на матерный манер».

Друзья не щадили самолюбия Пушкина на счет его запоздалого камер-юнкерства. Помнится выражение от Соболевского: «Пушкин камер-юнкер Раззолоченный, как клюнкер».


ПУШКИН-ЦАРЬ-ВЯЗЕМСКИЙ

С. Волков в книге «История русской культуры в царствование Романовых» достаточно ёмко описывает отношение Пушкина и Николая 1 к вопросу о служении государству.
«Русский император был человеком суровым, в людях ценившим прежде всего подчинение закону и порядку. В этом образцом для Николая 1 был его прапрадед Пётр Великий, первым в истории России сделавший служение государству главным критерием при оценке деятельности любой личности, от императора до крепостного. Для Николая 1 (как и для Петра Великого) моделью в этом отношении была армия: «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, всё вытекает одно из другого. Я СМОТРЮ НА ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ КАК НА СЛУЖБУ, ТАК КАК КАЖДЫЙ СЛУЖИТ».

Эта идеологическая ориентация Николая 1 на Петра Великого была очевидна многим его современникам, в том числе и Пушкину, в конце 1826 года сочинившему обращённые к Николаю 1 «Стансы». Эти стихи, одобренные Николаем 1 и вскоре опубликованные, дорого обошлись Пушкину: они разом уничтожили его репутацию поэта-диссидента, завоёванную в предыдущие годы. Многие друзья Пушкина (но не Жуковский) от него отшатнулись; за спиной его стали называть - как ранее называли и Карамзина, и Жуковского - «придворным лизоблюдом». Томившиеся в Сибири декабристы тоже вовсе не возрадовались стихотворному ходатайству за них перед царём - напротив, они посчитали этот шаг «вполне бесчестным»:


В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукий.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.


Напрасно Пушкин в отчаянии пытался поддержать своё «свободолюбивое» реноме, направив декабристам в Сибирь стихотворное послание, в котором невостребованный оптимизм прямо-таки зашкаливал: «Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут - и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут». На декабристов эти стихи Пушкина впечатления не произвели: они ставили в вину Пушкину «множество фактов быстрых его переходов от одной крайности к другой» и имели «законное основание не доверять ему уже из одного его тщеславия проникнуть в великосветский и придворный круг, чтоб сделаться там «своим человеком...». – С. Волков.


Волков пишет о Пушкине с различных точек зрения, и потому перед нами возникает объёмный портрет его, как поэта и человека. И всё видится неоднозначно. Так и должно быть. Взгляд на дружбу Вяземского и Пушкина всегда наталкивается на противоречивую разноголосицу в этом отношении: «Вяземский был избран в члены «Арзамаса» заочно. Лишь в феврале 1816 года он приехал в столицу и прошел процедуру торжественного приема в общество; в Арзамасском «крещении» нарекли его Асмодеем. Прозвища в «Арзамасе» давал Жуковский; самого себя он окрестил Светланой. Много лет спустя, в начале 1852 года Вяземский писал Жуковскому: «Светлана не только именем, но и душою, помолись за Асмодея не только именем, но и тревожным и темным расположением духа. Недаром заметил ты однажды, что Арзамас окрестил каждого из нас символическим и пророческим именем». - «Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1979». Л., 1980, с. 71.


Из записных книжек Вяземского можно почерпнуть самые сокровенные его мысли. Надо сказать, что Пётр Вяземский, всегда критически высказывался в адрес Пушкина именно с позиций своего диссидентства, уже остывающего. Стоит вспомнить хотя бы запись Вяземского в дневнике - откровенное неприятие им стихов, написанных Пушкиным и Жуковским по следам событий в Польше 1831 года. Он размышляет в одиночестве, доверяя своим Записным книжкам всё, о чём чаще молчит в обществе литераторов и в светских салонах.

 
«Я более и более уединяюсь, особляюсь в своем образе мыслей. Как ни говори, а стихи Жуковского - вопрос жизни и смерти между нами. Для меня они такая пакость, что я предпочел бы им смерть. Разумеется, Жуковский не переломил себя, не кривил совестью, следовательно, мы с ним не сочувственники, не единомышленники. … Будь у нас гласность печати, никогда Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победы Паскевича. Во-первых, потому, что этот род восторга - анахронизм, во-вторых, потому, что курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь.  За что возрождающейся Европе любить нас?.. Мне также уже надоели эти географические фанфаронады наши: От Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст... «Вы грозны на словах, попробуйте на деле». А это похоже на Яшку, который горланит на мирской сходке: да что вы, да сунься ка, да где вам, да мы-то! Не уж ли Пушкин не убедился, что нам с Европой воевать была бы смерть? Зачем же говорить нелепости и еще против совести и более всего без пользы? Хорошо иногда в журнале политическом взбивать слова, чтобы заметать глаза пеной, но у нас, где нет политики, из чего пустословить, кривословить? Это глупое ребячество или постыдное унижение. … И что опять за святотатство сочетать Бородино с Варшавой? Россия вопиет против этого беззакония. Хорошо «Инвалиду» сближать эпохи и события в календарских своих калейдоскопах, но Пушкину и Жуковскому, кажется бы, и стыдно».

 
Для С. Волкова важно раскрыть главный смысл в отношениях поэта и государя: «Пушкин вовсе не был для императора «высокой договаривающейся стороной». Его отношения с Николаем 1 рассматривались последним совсем в иной парадигме: суровый, но справедливый педагог - его талантливый, но нерадивый ученик: или, если угодно, строгий родитель и его озорное чадо. Безоговорочно признавая гениальность Пушкина и трезво оценивая политические достижения и человеческие качества Николая 1, мы должны также помнить, что главным источником конфликтов в их необычно переплетённых, но весьма неровных отношениях неизменно оказывался диаметрально противоположный подход императора и поэта к идее «службы». - С. Волков. История русской культуры в царствование Романовых: 1613-1917 / Соломон Волков. - М.: Эксмо, 2011. - 320 с.: ил., стр. 120-123.


Пушкин совершенно определённо отказывался от поступления на обычную чиновничью службу. Он всегда чувствовал себя поэтом, жил как поэт, мыслил как поэт. После своей женитьбы и переезда в Петербург он серьёзно думал существовать литературным трудом, искал способ утвердиться в этом положении.
«Как на возможность компромисса он намекал на пример Н.М. Карамзина. Карамзин, как известно, 31 октября 1803 года назначен по высочайшему указу официальным историографом Российской империи с производством в статские советники. Не требуя прямо того же, Пушкин указывал, что он готов служить государству в качестве историка – продолжателя дела чтимого им Карамзина. … Император на это не пошёл. Для Николая  такое отступление от порядка службы и поощрение вольнодумства (хотя бы и осознанного как «грехи молодости») противоречило бы всем его внутренним убеждениям. В результате 14 ноября 1831 года Пушкин вновь поступил на службу с причислением к Коллегии иностранных дел и с жалованием, но без определённого назначения». – Быт пушкинского Петербурга: Опыт энциклопедического словаря. Л - Я. – СПб.: Изд-во. Ивана Лимбаха, 2011. – 416 с,, ил. -  Стр. 59-60.

А.С. Пушкин сознательно выбрал судьбу писателя. Статус писателя был в России того времени новым и непривычным.

 
БОЛЕЗНЬ ВЯЗЕМСКОГО

Еще в конце 1810-х гг. Вяземский начал страдать нервной болезнью, со временем усугубившейся. Впервые он почувствовал это после участия в Бородинском сражении в 1812 году, писал об этом состоянии своей молодой жене. Болезнь сопровождалась тяжелыми приступами депрессии и мучительной бессонницей. Современный диагноз болезни:
«В психиатрии диагноз депрессия используется для обозначения состояния, при котором пациент страдает от плохого настроения, заторможенности мыслей и действий и бредовыми самообвинениями. Это одно из аффективных расстройств, названное так потому, что нарушается настроение. В психиатрии различаются эндогенная и экзогенная депрессия. Эндогенная депрессия является результатом некоторого (неспецифического) конституционального нарушения, а экзогенная депрессия является ЧРЕЗМЕРНЫМ ОТВЕТОМ НА КАКОЕ-ТО СТРЕССОВОЕ СОБЫТИЕ (утрата чувства безопасности, разлука, смерть близкого, изоляция, возрастание ответственности). При депрессии страдают практически все сферы — эмоциональная, интеллектуальная, волевая и мотивационная, что проявляется как субъективно в жалобах пациента, так и объективно — в изменении поведения. Стойкое снижение настроения при депрессии сочетается с утратой интереса к тому, что прежде воспринималось им как привлекательное, приносящее удовлетворение или радость — различные формы досуга, общение, чтение книг, хобби, профессиональная деятельность, половая жизнь и т.д. Пропадает не только чувство удовлетворения в результате такой деятельности, но и нет мотивации и желания к деятельности, а интерес к деятельности сменяется равнодушием и раздражением. Степень этих расстройств зависит от тяжести депрессивного состояния».


В Дневнике П.А. Вяземского есть много строк, сквозь которые просвечивает его отношение к Пушкину, чувствуется несогласие с самим собой, угнетённость духа.

12 июля 1831 г.  «Как любой другой, я люблю равенство. Между тем существуют спасительные привилегии, которые терпят и даже почитают, когда они идут на пользу и к славе общества. Привилегия гения - той же природы: гений это солнце, которое освещает при условии, что иногда оно обжигает…».
 
15 июня «Вот скоро две недели, что я сижу дома. Не знаю, от расстройства ли нервов или от чего другого, но я не могу путно заниматься. Книги грудами лежат около меня, а я ничего не читаю, кроме газет и журналов, потому что это отрывочное чтение. Обыкновенно при легких припадках нездоровья я привыкал к своему заточению и находил отраду и удовольствие в занятиях. Впрочем, если был бы у меня решительный авторский талант, то я, верно, преодолел неохоту и мог бы написать что-нибудь путного и большого».


В 1830-х годах для Вяземского начинается полоса личных трагедий: смерти детей, многочисленных друзей, среди которых особое положение занимал ПУШКИН. Под влиянием этих трагедий творчество его становится меланхоличным, на грани мрачности. От активной литературной деятельности Вяземский постепенно отходит. В 1831, 1833 и 1836 гг. он еще планировал издавать собственные журналы и альманахи, активно участвовал в пушкинском журнале «Современник». Еще в 1827 г. Вяземский придумал название журнала и разработал его концепцию, которую сообщил Пушкину, но со смертью ПУШКИНА активность его в качестве критика и журналиста практически сошла на «нет».

 
http://www.telenir.net/kulturologija/ В декабре 1837 года Вяземский пишет очерк на французском языке о пожаре Зимнего дворца. Это был восторженный панегирик Николаю I по поводу его общения с народом на площади перед дворцом. В августе 1839 года Вяземский становится членом Российской Академии и действительным статским советником. «Уже лакеи теперь не говорят про меня: карета князя Вяземского, — с грустной иронией говорит он сам о себе, а генерала Вяземского». В это же время он восстанавливает отношения с бывшими своими врагами и врагами Пушкина.
В письме к дочери в Баден он еще старается оправдаться хотя бы перед собой — истинная руководительница министерства иностранных дел «графиня Пупкова» (Нессельроде) сейчас так нужна ему для устройства дел:
«В последнее воскресенье у Росси и в полном смысле последнее (ибо она за множеством охотников и посетителей должна закрыть свой салон) вдруг через всю залу ломится ко мне графиня Нессельроде в виде какой-то командорской статуи и спрашивает меня об Вас. Разумеется, я отвечал ей очень учтиво и благодарно, и вот поневоле теперь должно будет мне кланяться с нею. Видишь ты, Надинька, чего ты мне стоишь? Ты расстраиваешь весь мой политический характер и сбиваешь меня с моей политической позиции в Петербурге. Не кланяться графине Пупковой и не вставать с места, когда она проходит, чего-нибудь да значило здесь. А теперь я втерт в толпу».


Дружба с «графиней Пупковой» невольно повела и к восстановлению отношений с другими врагами Пушкина, в частности — с княгиней Белосельской, падчерицей Бенкендорфа. «Прежде заезжал я на часок к княгине Зенаиде, которая принимает у младших Белосельских, к коим, между прочим, я езжу, — писал он жене в марте 1840 года. — Но с молодою княгинею с нынешней зимы начал опять кланяться».
Похоже, что Петру Вяземскому уже не было повода искать «равенства» с Пушкиным. Он служил. В 1861 году.был пожалован гофмейстером Двора и состоял при особе императрицы Марии Александровны. Был награждён Большим Командорским крестом греческого ордена Спасителя. В 1876 году награждён саксен-веймарским орденом Белого сокола 1 степени.
В книге В. Бондаренко «Вяземский» (Москва, Молодая гвардия, 2014 г.) упоминается о семи тяжёлых обострениях нервной болезни и душевных кризисах в течение всей жизни Петра Андреевича.


ЧУЖИЕ И ВЯЗЕМСКИЙ

Интересны некоторые мотивы в отношениях Вяземского и Пушкина.
1. Вяземский П. - Старая записная книжка. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус. 2012. - 416 с., стр. 194-195. – 167.

«Вот пока ЧТО пришло мне на память из материалов, которыми хотел я соорудить свою РОССИАДУ. Это только закладка здания. Может быть, со временем выведу ещё кое-что. Во всяком случае, представляю усердным зодчим и этнографам докончить начатое мною; за собою оставляю одну ЧЕСТЬ почина. А мимоходом будь сказано, немало починов моих даром пропало, то есть в отношении ко мне. Кое-какие изделия и товары мои пошли в потребление и в расход под ЧУЖИМИ фирмами. Бог даст, когда-нибудь соберусь с духом и силами и выведу на чистую воду расчёты мои и укажу на должников моих, которые даже не признают меня заимодавцем моим, хотя поживились моими грошами».


«Пушкин одно время, очень непродолжительное, был журналистом. Но журнальное дело не было его делом. Срочная работа была не по нем. Он принялся за журнал вовсе не из литературных видов, а из экономических. Ему нужны были деньги, и он думал, что найдет их в журнале. Он обчелся и в литературном, и в денежном отношении. Пушкин тогда не был уже повелителем и кумиром двадцатых годов. По мере созревания и усиливающейся мужественности таланта своего, он соразмерно утрачивал чары, коими опаивал молодые поколения и критику.
Пушкин не только не заботился о своем журнале с родительской нежностью, он почти пренебрегал им. Однажды прочел он мне свое новое поэтическое произведение. -- «Что же, -- спросил я, -- ты напечатаешь его в следующей книжке?» -- «Да, как бы не так, -- отвечал он, -- я не такой дурак: подписчиков баловать нечего. Нет, я приберегу стихотворение для нового тома сочинений моих».

 
2. Тархова Н.А. - Жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Книга для чтения. - М.: Минувшее, 2009. - 784 с., ил., стр. 744.:
1836 год. Октябрь, 12.
Вяземский посылает Тургеневу 3-й том «Современника» и сообщает: «Бумаги твои отдал я Пушкину, и ты, вероятно, будешь сидеть в 4-м номере. Он тебя жалует 3-м «Современником», а жена его тебя разжаловала. Прочти славные стихи о Барклае». Рассказывает о своём намерении издать в 1837 году историко-литературный альманах «Старина и новизна» и просит «на зубок» чего-нибудь лакомого из его «архивной котомки». В заключение заявляет с неожиданной желчностью: «Полно на ЧУЖИХ работать. Хочу на потовые и трудовые денежки съездить в Мариенбад».


Любопытно мнение автора книги «Вяземский» В. Бондаренко о желчной фразе Вяземского: «Как отреагировал бы Пушкин, если бы прочёл откровенное письмо Вяземского Тургеневу? ... Вполне возможно, что он ПОНЯЛ  бы Вяземского. «Давно, усталый раб, замыслил я побег...». Ну, пусть не в обитель дальнюю, так в Мариенбад...». - Бондаренко В.В.: Вяземский. - 2-е изд, испр. и доп. -М.: Молодая гвардия, 2014. - (Жизнь замечательных людей).


Но не верится в то, что Пушкин не обиделся бы. «Почему же чужой?» - задался бы он вопросом. Да, понятно, что в это время  Вяземский замышлял свой журнал, поскольку понял, что Пушкин не состоялся как журналист, не может ради публики наступить на горло собственной песне.
 
Вяземский сам такой был в 1828, когда оставил свой «Московский телеграф», будучи в разногласиях с Полевым и Булгариным. Но теперь ему не понятна терпимость Пушкина к жестоким нападкам Белинского на «Современник». Защита Вяземского против Белинского Пушкину почему-то не нужна! Бондаренко пишет, что Вяземский не догадывался и не знал о том, что Пушкин намерен был ради успеха своего журнала привлечь к работе скандального критика  Виссариона Белинского. Тогда откуда явилось это обоюдное охлаждение бывших единомышленников? Скорее всего, Вяземский вполне понимал, что с «чужими» ему не по пути.

 
3. П. В. НАЩОКИН по записи БАРТЕНЕВА. Рассказы о Пушкине, стр. 28, 39, 78.
http://readr.ru/v-veresaev-pushkin-v-ghizni.html?page=120  «Пушкин не любил Вяземского, хотя не выражал того явно; он видел в нем человека безнравственного, ему досадно было, что тот волочился за его женой, впрочем, волочился просто из привычки светского человека отдавать долг красавице. Напротив, Вяземскую Пушкин любил».

Примечание М. А. Цявловского: «Сообщение Нащокина о том, что Вяземский волочился за Н. Н. Пушкиной, неожиданно подтверждается поступившими в годы революции в Пушкинский Дом письмами кн. П. А. Вяземского к вдове поэта. Письма эти, как мне передавал летом 1924 г. Б. Л. Модзалевский, говорят о сильном увлечении князя Н. Н. Пушкиной».


Известно, и об этом нужно помнить в положительном аспекте, что в долгой жизни князя Вяземского было множество любовных переживаний. Так же, как и в жизни Пушкина. Тем более, что так называемое «волокитство» было в ту пору нормой мужского поведения  в свете. Эмоции любви  поддерживали и возрождали  угнетённый недугом дух Вяземского, давали ему силы жить и творить.

 
4. ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ПОЧТ-ДИРЕКТОРА http://lib.pushkinskijdom.ru 
«Я не строго сужу Пушкина. Я знаю, что и Вяземский некогда слишком свободно говорил, он за это пострадал, но я его никогда не поставлю на одну доску с Пушкиным. Оба они умны, остры, имеют дух сатирический, а сии качества делают нас всегда наклонными скорее к хуле, нежели к одобрению, но у Вяземского видно было одно желание блеснуть и поразить умом, а у Пушкина цель - безвозвратно сразить выбранную им жертву».
«Я бегло разберу письмо Вяземского. Усилия его стремятся к тому (чтобы) доказать, что Пушкина невинна. … Пушкин говорит: „Я рогоносец по воле публики».  Князь навел на это публику; имела ли публика причины думать это, делать такие заключения? Кто мог зажать рот публике? Одна только Пушкина? Сделала она это? Видно, нет! Вообще, смерть его должна примирить с ним тех, которые его не любили, но, ежели письмо Вяземского не обратит к покойному общего мнения (я всегда говорю о человеке, а не о поэте), то оно умножит любовь и уважение к тому, который так ревностно защищает друзей своих, к тому, который любит их более после смерти их, НЕЖЕЛИ КОГДА ОНИ БЫЛИ ЖИВЫ». - http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.

 
В последние январские дни 1837 года Вяземский писал почтдиректору Булгакову письма-экспромты об Эмилии Карловне, шутил по поводу красных мундиров и вареных раков, но ни разу не вспомнил о Пушкине, никак не вспомнил. Булгаков видит такое действие на общество письма  Вяземского, что оно умножит любовь и уважение к Вяземскому, который так ревностно защищает друзей своих, но после их смерти. Вяземский перед Булгаковым оправдывается? Говорит «одну только правду»?

 
ДНЕВНИЧОК ВЯЗЕМСКОГО

Б. Ласкин. «Тайна красного человека».

http://www.telenir.net/kulturologija/vokrug_duyeli/p7.php Читая дневничок Вяземского, поражаешься одному: в сферу его внимания не попадает Пушкин. Люди, к которым он стремится, кого посещает, у кого ищет дружбы, — небезызвестные Карл Нессельроде и его «карликовая» семья, Трубецкие, Сухозанеты-Белосельские и так далее, все они ближайшие друзья Геккернов.
В дневниковой записи Вяземского от 18 января 1837 года становится важной каждая строка. Вернемся к двум моментам текста.
а) «Я <…> поехал к Люцероде, которые устроили вечер для молодых Геккернов».
Саксонский посланник устраивает бал в честь Дантеса и Екатерины, фрейлины императрицы. Бал, как мы узнаем, немноголюден и скучен, представлен самый узкий круг «ультрафешенеблей», но и в этом узком кругу, помимо императрицы и «пруссака» Трубецкого, находится вездесущий князь Петр Андреевич. Обратим внимание: присутствие императрицы у Люцероде за несколько дней до трагических событий еще раз подчеркивает полное расположение Александры Федоровны к Геккернам.
б) «…будь у меня какое-либо право на красное сукно…» — Вяземский затеял было забавную светскую шутку: «Я надеялся через Вашего мужа, — писал он 16 января Мусиной-Пушкиной, — передать Вам подарок, который бы доставил Вам удовольствие, но придется отложить это для другого раза».
Но уже через месяц в трагическом письме открывает этот не осуществленный им «секрет»: «Я готовил Вам свой портрет в красном одеянии, бальную сцену, где выступают преимущественно красные, но поставьте над этим крест, в этом цвете нет более ничего забавного, всякая шутка по этому поводу будет отныне святотатством».

Вяземский впрямую винит «красных» и «красного» в смерти поэта. Наступает осознание происшедшего. В письме от 16 января, полном шутливых «краснот», Вяземский писал: «Вот Вам последние новости: некий кавалергард по имени Трубецкой, — не знаю, заметили ли вы его во время своего пребывания в Петербурге? — так сильно наступил на ногу юной Барятинской, танцуя с ней на балу у французского посланника, что весь чулок у нее был залит кровью, и ей пришлось покинуть зал. Меня всегда поражала неуклюжесть этого человека».
И наконец, завершая дневниковую запись, 20 января Вяземский прямо указывает на Трубецкого: «…что в моем отчете относится до кровавого, я пишу красными чернилами». Указание на «раздавителя ног» — буквальный смысл этой фразы.
16 февраля 1837 года Вяземский назвал графине Эмилии Карловне Мусиной-Пушкиной одного из конкретных виновников гибели Пушкина, одного из главных действующих лиц «презрительного кружка», «коновода высшего общества» штаб-ротмистра Кавалергардского полка князя Александра Васильевича Трубецкого, «красного человека».

«Чем больше думаешь об этой потере, чем более проведываешь обстоятельств, доныне бывших в неизвестности и которые время начинает раскрывать понемногу, тем более сердце обливается кровью и слезами», — писал он 10 февраля. И через два месяца, 7 апреля, в письме к Долгоруковой: «Вы спрашиваете меня о подробностях этого прискорбного события, очень бы хотел Вам сообщить, но предмет щекотлив. Чтобы объяснить поведение Пушкина, нужно бросить суровые обвинения против других лиц, замешанных в этой истории. Обвинения не могут быть обоснованы известными фактами».
 
Очевидно, что «предмет», о котором говорил Вяземский, был не только щекотлив, но и крайне опасен. И Вяземский решил молчать. Верноподданнический тон его писем, восторг перед милостями императора, несомненно, не только дань времени, но и расчет и страх.


МАСОНЫ И ПУШКИН

Невидимый Капитул

«По инициативе высшего тайного масонского правления в России - Капитула Феникса – состоялись конфиденциальные переговоры руководителей двух масонских союзов. Они закончились тем, что 19 сентября 1816 года ложа «Владимира к порядку» была объявлена закрытой.
Вместо нее 4 ноября того же года в торжественной обстановке состоялось открытие новой великой ложи для лож шведской системы высоких степеней Великой провинциальной ложи». - http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/masony/10.php

 
4 ноября 1836 года – ЮБИЛЕЙ: 20-летие  Великой провинциальной ложи.
 
Кто автор диплома рогоносца, полученного А.С. Пушкиным 4 ноября 1836 года? Почему известно только о семи экземплярах диплома рогоносца? Почему М.Ю. Виельгорский отправил свой экземпляр в Третье отделение Бенкендорфу А.Х.? Что заставило д’Антеса дать согласие на брак с Екатериной Гончаровой?


Известно, что М.Ю. Виельгорский получил 4 ноября 1836 года пакет с вложенным в него конвертом на имя Пушкина. Он вскрыл конверт и прочёл текст. Затем решил отправить конверт в III Отделение. Почему?


На мой взгляд, ответ нужно искать у «братьев» масонов.
Ознакомившись с публикациями о масонстве в России первой трети 19 века, можно сделать следующие выводы:
1. В 1810х годах в России произошло объединение масонских лож в единую организационную структуру, подотчетную правительству. Это позволило уже в 1811 году полностью восстановить работу тщательно законспирированного и фактически бездействовавшего до этого времени Капитула Феникса. Он был известен и действовал под именем ложи «Владимира к порядку». Внутреннее устройство ее было то же, что и ее предшественницы - Великой Провинциальной ложи в XVIII веке. Главным требованием патриотически настроенных русских «братьев» стало ведение работ в ложах на РУССКОМ ЯЗЫКЕ, что являлось основной идеей национально-консервативной «русской партии». Представителями «русской партии» в масонстве Александровского времени были С.С. Ланской, М.Ю. Виельгорский, А.П. Римский-Корсаков, Ф.П. Толстой.
2. Национально-консервативной русскоязычной ложе «Владимира к порядку» противостояла ложа так называемых «диссидентов» - НЕМЕЦКАЯ ложа «Петра к правде», где разрешалось говорить на иностранных языках. И тогда глава ложи «Владимира к порядку» 26 июня 1815 года представил правительству России записку с предложением согласиться на существование в стране двух масонских союзов: «Владимира к порядку» во главе с И.В. Бебером, и «Петра к правде» во главе с Е.Е. Эллизеном.
3. Переговоры руководителей двух соперничавших между собой масонских союзов, «Владимира к порядку» и «Петра к правде», закончились тем, что 19 сентября 1816 года русскоязычная Великая ложа «Владимира к порядку» была объявлена закрытой. Вместо нее 4 ноября 1816 года в торжественной обстановке состоялось открытие новой великой ложи шведской системы высоких степеней - Великой провинциальной ложи. Возглавил ее преемник И.В. Бебера генерал-лейтенант А.А. Жеребцов.
4. Генерал-масон А.А. ЖЕРЕБЦОВ знал о пожелании Императора Александра I и приказе Управляющего Министерством внутренних дел графа В. П. Кочубея, прямо касающихся деятельности ордена и требующих обязательного представления списков «братьев» и отчетов о работе лож в Особенную канцелярию Министерства внутренних дел, выполнявшую функции ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ. Будучи человеком верноподданным и законопослушным, Жеребцов отправил в Особенную канцелярию текст своей речи и объяснительную записку о назначении масонства. В том же 1816 г. генерал отбыл к месту службы, и на посту главы Великой провинциальной ложи его сменил граф Михаил Юрьевич ВИЕЛЬГОРСКИЙ, известный мистик и музыкант-любитель. - Публикация В. Е. КОРНЕЕВА, В. И. САХАРОВА. Корнеев В. Е., Сахаров В. И. Из масонских бумаг генерала А. А. Жеребцова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1995. — С. 93—94. — VI.
5. 7 апреля 1821 года, наряду с официальным капитулом, была учреждена новая, стоящая НАД Великой Провинциальной ложей, ТАЙНАЯ ложа Теоретической степени во главе с Сергеем Степановичем ЛАНСКИМ. В своей речи на ее открытии С.С. Ланской говорил о неких ТАЙНЫХ начальниках, от имени которых он и руководит ложею. «Получив приказание заниматься с вами, я с трепетом приступаю к сему, но долг повиноваться начальству подкрепляет меня!», - восклицал он. О каком масонском начальстве говорил С.С. Ланской, в то время второй мастер Великой Провинциальной ложи?
«Речь Ланского, не оставляет ни малейшего сомнения, что существовал действительно тот НЕВИДИМЫЙ КАПИТУЛ, коему повиновались и за страх, и за совесть наивысшие известные нам русские масоны. Кто были эти неизвестные орденские начальники и где имели они пребывание, о том доныне неизвестно». - Публикация В. Е. КОРНЕЕВА, В. И. САХАРОВА. Корнеев В. Е., Сахаров В. И. Из масонских бумаг генерала А. А. Жеребцова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1995. — С. 93—94. — VI.
6. Тайная деятельность лож продолжалась после 1822 года, несмотря на августовский рескрипт Александра I о запрете масонства. Эта тайная деятельность лож, в той или иной мере связана была с декабристами, причем характерно, что наряду с непосредственными участниками движения немало оказалось в их числе и активных гонителей участников восстания 14 декабря 1825 года: В.А. Перовский, А.И. Нейдгард, Е.А. Головкин, И.И. Левенштерн, О.И. Прянишников. Среди членов и сотрудников Верховного уголовного суда над декабристами также было немало масонов: М. Сперанский, Н. Ланжерон, А. Боровков, С. Апраксин, М. Бороздин, А. БЕНКЕНДОРФ, М. ВИЕЛЬГОРСКИЙ.
«После запрета масонства в 1822 году некоторые «братья» надеялись, что со временем станет возможной хотя бы негласная легализация масонских лож в стране. Но этого не случилось. Николай I был непреклонен и, во избежание каких-либо кривотолков, после восстания декабристов счел необходимым повторить в 1826 году указ своего брата о запрете масонства, взяв к тому же с государственных служащих и военных на сей счет специальные подписки. Правда, если верить запискам П.В.ДОЛГОРУКОВА, тайная деятельность «братьев» все же продолжалась: «… не подлежит сомнению, что многие продолжали собираться. Ложи мартинистских систем…, которые по своему замыслу являются маленькими ячейками, продолжали существовать во многих русских городах беспрерывно, равно как и розенкрейцерские. И отчасти иллюминаты!»«.
7. В конце 1820-х годов возобновилась было на короткое время деятельность Великой ложи «АСТРЕИ». Великим мастером Великой ложи «Астреи» был граф В.В. МУСИН-ПУШКИН-БРЮС. Костяк союза составляли образовавшие его первые четыре ложи: «ПЕТРА К ПРАВДЕ», «Изиды», «Палестины» и «НЕПТУНА».
В русских войсках постепенно образовывались свои «походные» ложи:
- для армейских и гвардейских офицеров в Вильно была создана ложа Святого Георгия Победоносца,
- для моряков — КРОНШТАДТСКАЯ ложа «НЕПТУН» и ОДЕССКАЯ ложа Понта Эвксинского.
В них состояли сотни генералов и офицеров, начиная с генерала-фельдмаршала князя М. И. КУТУЗОВА и кончая безвестными прапорщиками и корнетами.
Среди военных масонов высших степеней особым доверием «братьев» пользовался Александр Александрович Жеребцов (1780 — после 1828).

 
Попытаемся найти точки касания масонов и ближайшего окружения Пушкина: то есть, некоторые нюансы масонской стилистики в поведении  М.Ю. ВИЕЛЬГОРСКОГО и П.А. ВЯЗЕМСКОГО по отношению к дуэльной ситуации А.С. Пушкина и Дантеса.

1. А.А. Жеребцов своевременно передал в Тайную канцелярию свою речь и объяснительную записку о назначении масонства. Цитата из записки: http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra6/ra6-093-.htm  - Из масонских бумаг генерала А. А. Жеребцова.
«Главнейшие предметы науки каменщической суть познание самого себя, натуры и Творца всяческих.
Любовь к Государю и Отечеству, ПОВИНОВЕНИЕ Государю и властям, от него учрежденным, и любовь к ближнему, ко всему человеческому роду и даже к своим врагам - суть главнейшая обязанность каждого истинного Свободного Каменщика.
Благодарение суть одна из важнейших обязанностей каменщических; для чего всякий член сего общества сверх того, что при открывающихся ему ежедневно случаях обязан оказывать ПОМОЩЬ страждущему под бременем убожества, в собраниях братских всякий раз кладет в кружку для бедных что заблагорассудит, и сии заботы поручаются достойным членам и ответственейшим членам, которые делают вспоможения требующим оного, ТАЙНО, не делая из того никакого тщеславия, так что тот, кто получает вспоможение, часто не знает, от кого оное происходит.
Словом сказать, Орден Свободных Каменщиков в членах своих предлагает Отечеству наилучших граждан, усерднейших Государю подданных, неустрашимых Отечества защитников, правосудных судей и точных и деятельных исполнителей всех обязанностей истинного Христианина и честного человека». - Жеребцов А. А. Письмо великого мастера провинциальной ложи А. А. Жеребцова в Министерство внутренних дел о целях и задачах масонства // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1995. — С. 96—97. — VI.


Преемник А.А. Жеребцова, М.Ю. ВИЕЛЬГОРСКИЙ, не  противоречил законам масонства и поступал в соответствии с главным правилом: «Любовь к Государю и Отечеству, ПОВИНОВЕНИЕ Государю и властям, от него учрежденным, и любовь к ближнему, ко всему человеческому роду и даже к своим врагам - суть главнейшая обязанность каждого истинного Свободного Каменщика».

Таким образом, вполне закономерным выглядит поступок М.Ю. Виельгорского, переславшего анонимное письмо в Ш Отделение,  даже при условии, что пасквиль на имя Пушкина не был прямым актом собрания масонов, а лишь имитировал его.
Масон поступил «по-братски»! К тому же, если М.Ю. Виельгорский поставил Геккернов в известность о передаче пасквиля в Третье отделение, а Жуковский рассказал им об уверенности Пушкина в авторстве Геккернов, то оба последние действительно находились в состоянии шоковом!

В дневнике Жуковского от 7 ноября, то есть спустя два дня после вызова Пушкиным Дантеса, есть запись: «Свидание с Геккерном. Извещение его Вьельгорским. Молодой Геккерн у Вьельгорского». Эта запись сделана Жуковским уже после разговора с Пушкиным, когда он рассказал ему о своих подозрениях. Похоже, что Виельгорский действовал по указаниям Бенкендорфа.

Геккерны могли не быть масонами, по крайней мере – в России! Но, тем не менее, они могли и хотели следовать здравому смыслу.

Обстоятельства были таковы:
1- уверенность Пушкина в виновности Дантеса и Геккерна;
2- диплом рогоносца в руках Бенкендорфа;
3- перспектива краха карьеры обоих Геккернов.

Вот откуда выросло решение найти «материальную причину» к женитьбе Дантеса! Бенкендорф и масон Виельгорский приняли участие в усмирении Пушкина!


Реакция П.А. ВЯЗЕМСКОГО на дуэльную ситуацию А.С. Пушкина и Дантеса оказалась неординарной. Хотелось бы сделать маленький акцент на мотиве, послужившем причиной для князя П.А. ВЯЗЕМСКОГО остаться в стороне. Геккерн, встретив его на Невском проспекте, сразу стал рассказывать о своей беде и просил князя принять участие в погашении конфликта с Пушкиным. Вяземский отказался. Почему? Ведь Жуковский и Виельгорский поступили ровно наоборот!

Отказ Вяземского Геккерну, прокомментированный его женой, выглядит так: «… Он передавал князю Вяземскому, что он желает сроку на две недели для устройства дел, и просил князя помочь ему. Князь тогда же понял старика и не взялся за посредничество; но Жуковского старик разжалобил: при его посредстве Пушкин согласился ждать две недели». - Рассказы Вяземских П.И. Бартеневу.

Значит, в том разговоре с Геккерном Вяземский ПОНЯЛ, что Геккерн, С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПУШКИНА, является виновником дуэльной ситуации. Вяземский не стал вмешиваться пятым колесом в телегу, будучи знаком с дворянским кодексом чести. Выходит, что Вяземский был заодно с Пушкиным: драться немедленно! Или здесь такой же страх за свою карьеру?


2. Не вызывает у многих сомнения, что автор диплома рогоносцев – масон или БЫВШИЙ МАСОН. И талантливый ЛИТЕРАТОР-ПАМФЛЕТИСТ. Число посланных Пушкину дипломов, как известно с его слов, СЕМЬ. Со слов Пушкина: «семь или восемь», «я получил три экземпляра из десятка, который был разослан». Тогда «семь» - те, что остались у адресатов? «Из десятка» - это значит, что Пушкин так предполагал. Или знал наверняка. Если знал, то сделал вывод: да, у него не только знакомые, но и друзья в Петербурге.
 
Пушкин писал, что большинство получивших письма с дипломом их ему не переслали. Из семи – четверо, а из десяти – семеро?
И тут уместен вопрос, который «вертится на языке»: Пушкин, ты сам отослал «семь или восемь» писем своим друзьям? Или тебя устраивало число «десять»?
Такая получается «тройка-семёрка-туз»!

В символах и правилах масонства есть интересные моменты. http://ru.wikipedia.org/wiki / - Словарь масонских терминов:
 
ГОЛОСОВАНИЕ — основной способ принятия решений по всем вопросам в масонстве, может быть открытым или тайным (баллотировка).
КВОРУМ — необходимое минимальное количество членов для проведения собрания.
КЛЯТВА — торжественное обещание перед лицом Господа ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО ПРАВДУ. Следует отличать от обязательства.
ПЕРЧАТКИ (белые) — символ чистоты в том же смысле, что и белый фартук из кожи ягненка (символ чистого сердца), являлись символом чистых рук.
СЕМЬ мастеров при любом количестве подмастерьев и учеников в масонстве составляет кворум.


3. Очень неоднозначно масонские символы и слова ассоциируются с участием П.А. ВЯЗЕМСКОГО в дуэльной истории. «Кроваво-красные» инсинуации Вяземского за несколько дней до дуэли можно и не вспоминать, если забыть о КРАСНОМ цвете печати на конверте с дипломом. Но можно, однако, вспомнить о масонской символике на этой печати, рассказывающей намёками о содержании пасквиля. К тому же, Геккерн писал в так называемой «воровской записке» Дантесу, что он видел на нечёткой красной печати изображение ЗНАМЁН и ПУШЕК. Но нам известна иная символика на оттиске красной печати:
Может быть, были иные печати и другие письма? Это вопрос к С.С. Уварову, которого обвиняли в размножении анонимных писем Пушкину. А Геккерн писал о знамёнах и пушках.


4. 17 февраля 1837 года Вяземский писал Мусиной-Пушкиной: «…Моя прозорливость уличена в бессилии, и чтобы не ошибиться, я ничего не говорю. Однако нужно мне ублаготворить Ваше любопытство и Ваше злопамятство, дополнив старинную сплетню. Впрочем, этим я лишь оплачу Вам просроченный долг. ПЕРОВСКИЙ, Оренбургский генерал, — вот кто баламутит Ваше гадкое КРАСНОЕ море, а СТАРЫЙ НЕПТУН ее ревнует. Его трезубец, или, иначе, его длинный нос, имеет грозный вид. Прощайте, дорогая, милая графиня. Сердце мое принадлежит Вам в эти дни томления, как и в дни радостей, если осталась для меня радость в этом мире. Если есть у Вас ко мне вопросы по поводу Пушкинского дела, которые могли бы успокоить Вашу совесть, рассеять сомнения и предрассуждения или обезоружить клевету, обращайтесь ко мне. Я БЕРУ НА СЕБЯ ОБЯЗАННОСТЬ ГОВОРИТЬ ВАМ ПРАВДУ…». - http://www.telenir.net/kulturologija/vokrug
П.А. Вяземский в письме к Великому Князю МИХАИЛУ ПАВЛОВИЧУ, говоря о смерти Пушкина, ссылался на клятву масонов: «Я БУДУ ГОВОРИТЬ ОДНУ ТОЛЬКО ПРАВДУ». Наверняка адресат знал, что Вяземский обращается к нему не только как к Великому Князю, но также и как к вышестоящему масону-руководителю, мастеру. Казалось бы, какое значение имеет в данном случае масонство, если письмо могло быть адресовано обыкновенным образом, от князя - к Великому князю? Однако, содержание пасквиля, приложенного к письму, также ясно читалось в масонском ключе. Это и есть связующая нить от авторов к их идейным вдохновителям, единомышленникам.
«Перед лицом господа говорить только правду» – одна из клятв масона. - http://ru.wikipedia.org/wiki/  - Словарь масонских терминов.
Любопытно, что «старый Нептун» в письме Вяземского, как известно, - Василий Сергеевич ТРУБЕЦКОЙ, муж «матери всех красных», Софьи Андреевны Трубецкой. Он ревнует свою молодую жену, танцующую на бале с Перовским, оренбургским военным губернатором. Так пояснял в своём исследовании Б. Ласкин.
Известно, что «В.А Перовский зиму 1836—1837 провел в Петербурге и знал от В. Ф. Вяземской о готовящейся дуэли Пушкина с Дантесом. 16 дек. 1836 Пушкин, Перовский, Жуковский, А. И. Тургенев и др. были на вечере у Вяземских; накануне дуэли 25 января Пушкин вновь встретился с Перовским у Вяземской». – Черейский. Пушкин и его окружение, 1989. http://feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-0651.htm
Упоминание о ревнивом «старом Нептуне» мне говорит о том, что ВЯЗЕМСКИЙ вновь делает отсылку к масонской тематике. Это может показаться сильной натяжкой, но ассоциативная связь «старого Нептуна» с армейской ложей «Нептун» может придать другой подтекст внешне фривольной лексике Вяземского. Вяземскому присущи такого рода пассажи.
Но какая здесь связь с Перовским, кроме его танцевальных па с «матерью всех красных»? Вероятно, Перовский мог разговаривать с Вяземским о Пушкине и его конфликте с Дантесом. Им известно о «наикраснейшем», ультрафешенебле Александре Трубецком.
«В отсутствие притока свежих сил, русское масонство 1830-х - 1840-х годов явно замыкалось в узких по своему составу СЕМЕЙНЫХ кружках, ограничивавшихся, как правило, членами одной семьи и их близкими знакомыми. … От старших к младшим переходили в этих семьях предания, масонская символика и обрядность и, конечно же, масонские архивы».
В таком случае, Перовскому было о чём поговорить с Софьей Андреевной, «матерью всех красных» и жены «Нептуна», было чем «взбаламутить гадкое красное море». Вяземский ему посоветовал?
Трубецкой В.С. – масон ложи «Нептун»? По всей видимости, в 1836 году было возможным существование масонских лож, негласно подчиняющихся некоему Великому Капитулу и Капитулу Феникса. К тому же, исследователи истории масонских орденов в России пишут:
«Есть сведения, что НОВИКОВСКАЯ ложа «НЕПТУН» в Петербурге существовала БЕСПРЕРЫВНО…». http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/masony/10.php
Может быть, именно такую картину в красных тонах видел перед собою Вяземский, когда писал свои двусмысленности и непостижимые пассажи милейшей Эмилии Мусиной-Пушкиной в Москву, как описывает помещение капитула «Феникса» и обряд посвящения в ложах историк масонства: «В золотых трехсвечниках и семисвечниках горят высокие восковые свечи; в средоточии капитула на месте верующих находится 81 свеча. КРОВАВО-КРАСНЫМИ тканями сплошь затянуты стены; КРАСНОЕ сукно на полу; на четверо по диагонали андреевским крестом рассечено оно зелеными полосами. На востоке СЕМЬ крутых ступеней ведут к жертвеннику и трону Префекта… На жертвеннике - высеченный из камня гроб с изображением последнего гроссмейстера ордена тамплиеров Жака Молэ в орденском одеянии… Слева от жертвенника висит походное знамя. Оно КРАСНОЕ, с белым крестом … Посреди зала черная виселица с подвешенным большим золотым крестом храмовников; у подножия разостлан черный гробовой покров… Звоном мечей открывается капитул. Великий префект ударяет трижды молотком о жертвенник … Капитул объявляется открытым и все рыцари скрещивают руки на груди - обычный знак верности рыцарей храма. Все рыцари в белых шерстяных плащах с КРАСНЫМ восьмиконечным нагрудным крестом, в КРАСНОШЁЛКОВЫХ поясах, в ботфортах со шпорами, в белых шляпах с КРАСНЫМИ кокардами и белыми перьями, в белых лайковых перчатках с КРАСНЫМ крестом, нашейные ленты, нашейные цепи - все эти предметы указывают на различные степени посвящения братьев. У всех у них в руках мечи, длинные, обоюдоострые, с изображением короны и креста на рукояти. Наконец префект занимает свое место и раскрывает Библию на 21-й главе Откровения Святого Иоанна; обнаженный меч свой кладет он на раскрытые листы святой книги».


5. Очень любопытны в «масонском» направлении также воспоминания П.П. Вяземского, сына Петра Андреевича. Его упоминание о РУССКОМ  и ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОМ вновь отсылают нас к разногласиям между двумя масонскими ложами, о которых было сказано в начале статьи: «Государственная, народная заслуга Пушкина несомненна. «Прелестью живой стихов» он даровал живой РУССКОЙ речи права гражданские не только во всемирном образованном обществе, но что важнее — он заставил офранцузившиеся и онемечившиеся культурные слои русского общества уважать и любить живую РУССКУЮ речь, живые русские типы, обычаи и самую нашу природу. Борьба против иноплеменного ига вызвала … взрыв негодования между теми людьми, которые с невозмутимым, величавым спокойствием отвергали достоинство русского языка, возможность русского Искусства и даже право на РУССКУЮ самобытность».
Чувство это и тогдашняя обстановка самого вопроса о праве нашем на самобытность проглядывают в письме кн. Вяземского к А. Я. Булгакову от 8-го апреля 1837 года:
«Гекерен, т.е. министр, отправился отсюда, не получив прощальной аудиенции, но получив табакерку, что значит на дипломатическом языке: вот образ, вот и дверь! т. е. не возвращайся. По крайней мере, так толкуют это дипломаты, ибо подарки делаются обыкновенно, когда министр Двором своим решительно отозван, а Геккерн объявил, что едет только в отпуск. Спасибо РУССКОМУ царю, который не принял человека, как бы то ни было, но посягнувшего на РУССКУЮ славу».

 
6. Отсюда напрашивается вывод о существовании тех, чьё влияние в обществе, «в миру», было едва ли не бОльшим, чем «в сен-жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и салоне графини Нессельроде». – Это был существовавший действительно Великий Капитул, «тот невидимый капитул, коему повиновались и за страх, и за совесть правившие Капитулом Феникса в России наивысшие известные нам русские масоны. Кто были эти неизвестные орденские начальники и где имели они пребывание, о том доныне неизвестно». - Публикация В. Е. КОРНЕЕВА, В. И. САХАРОВА. Корнеев В. Е., Сахаров В. И. Из масонских бумаг генерала А. А. Жеребцова // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1995. — С. 93—94. — VI.


7. БЕЛАЯ ПЕРЧАТКА, положенная Вяземским в гроб Пушкина, насколько известно, являла собой также масонский знак. Если вспомнить о масонском стиле в «исполнении» пасквиля, то в этом жесте есть какой-то скрытый мотив, тайна, со стороны Вяземского, поскольку в этом действе явно было лишь указание на «чистосердечность». Вторая перчатка из пары хранилась Вяземским в Остафьевском архиве.


Масоны и Пушкин

Знал ли Пушкин о том, что Виельгорский именно так и поступит: отправит конверт Бенкендорфу? Из письма Жуковского от 10 ноября, озабоченного «всё остановить», не дать произойти дуэли между Пушкиным и Дантесом, видно, что  Виельгорский либо ещё не переслал письмо в Ш Отделение, либо ничего не сказал об этом Жуковскому!
 
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Том 16 (Переписка 1835-1837). — 1949. 1285. В. А. Жуковский — Пушкину.  http://pushkin.niv.ru/pushkin/pisma/pushkinu-1285.htm
«10 ноября 1836 г. Петербург. Я обязан сделать тебе некоторые объяснения. Вчера я не имел для этого довольно спокойствия духа. ТЫ ВЧЕРА, помнится мне, ЧТО-ТО УПОМЯНУЛ О ЖАНДАРМАХ, КАК БУДТО ОПАСАЯСЬ, ЧТО ХОТЯТ ЗАМЕШАТЬ В ТВОЁ ДЕЛО ПРАВИТЕЛЬСТВО. На счет этого будь совершенно спокоен. Никто из посторонних ни о чем не знает, и если дамы (то есть одна дама Загряжская) смолчат, то тайна останется ненарушенною. Должен однако сказать, что вчерашний ТВОЙ ПРИХОД КО ВЬЕЛЬГОРСКОМУ ОТКРЫЛ ЕМУ ГЛАЗА; мне же с ним не для чего было играть комедию; он [это] был один из тех, кои получили безименные письма; но на его дружбу к тебе и на скромность положиться можешь».

Напрашивается вывод, что Пушкину нужно было именно это: ЗАМЕШАТЬ В СВОЁ ДЕЛО ПРАВИТЕЛЬСТВО! Поэтому он, в ответном действии на анонимное письмо «диплом на бланке» в конце октября 1836 года, СОЧИНИЛ ДРУГОЙ «ДИПЛОМ» И РАЗОСЛАЛ ЕГО БЛИЖАЙШИМ ДРУЗЬЯМ, В ТОМ ЧИСЛЕ - ВИЕЛЬГОРСКОМУ, будучи уверенным в его дальнейших действиях!


Нужно согласиться с С. Витале в том, что Пушкин, чтобы его услышали, чтобы сказанное им «достигло ушей царя Николая,  обращался к тому же самому инструменту, который использовали против него: всевидящему оку почтовой системы». Он писал в письме к Натали: «Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности … невозможно: каторга не в пример лучше. Это писано не для тебя…».


И не случайно Пушкин сказал В. Соллогубу ещё до 17 ноября 1836 года такие слова: «Дуэли никакой не будет; но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения, при котором присутствие светского человека (опять-таки светского человека) мне желательно, для надлежащего заявления, в случае надобности». Да, Пушкину нужен был светский СКАНДАЛ, нужны были свидетели, то есть люди светские, друзья, наблюдавшие поведение Дантеса!

23 ноября 1836 года Пушкин и Бенкендорф были на аудиенции у царя. И, возможно, царь уже читал «диплом» Пушкина. Но, имея свои планы в отношении Луи Геккерна, связанные с его депешей, царь предпочёл наблюдать за развитием событий.

 
«… 4 ноября 1836 года - день почтовой рассылки и получения пасквильного «диплома» - знаменательная и юбилейная дата для русского масонства. Ровно за 20 лет до этого дня, 4 ноября 1816 года, в Санкт-Петербурге состоялось торжественное открытие Великой Провинциальной ложи XIX в.
… одним из руководителей Великой Провинциальной ложи XIX в. и ее тайного Светлейшего Капитула Феникса был не кто иной, как граф М.Ю. Виельгорский, адресат «диплома». Он имел орденские имя «Рыцарь серебряного (белого) лебедя» и девиз «Чистота (Непорочность)». - Сергей Петрищев:  «Знаменательная дата - iv дня ноября mdcccxvi»


Текст диплома и Командорства

По поводу публикации М.М. Сафонова http://www.maltavista.ru/library/article/352
«Рыцари Большого Креста, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий капитул под председательством досточтимого Великого магистра Е(го) П(преимущества) Д. Л. Нарышкина, с общего согласия назначили г-на Александра Пушкина коадютером Великого магистра Ордена и историографом Ордена. Непременный секретарь: гр. И. Борх.» http://www.maltavista.ru/library/article/352
 
Казалось бы, какое значение имеют детали перевода, если не изменяется при этом смысл «диплома»? Однако, Сафонов привязывает это к смыслу Протоколов масонских орденов. В данном случае – родовых командорств в России. Известно, что во время недолгого триумфа масонства при Павле Первом «знатнейшие русские дворяне с разрешения Императора начали учреждать родовые командорства. Для этого достаточно было иметь три тысячи рублей ежегодного дохода с собственных имений и отчислять каждый год с него десять процентов в орденскую казну. Учредитель и его наследники получали право носить командорский крест и мальтийский мундир. Павел также учредил институт Почетных командоров и Кавалеров ордена.


Родовые командорства были учреждены элитой российского дворянства:  Нарышкиными, Румянцевыми, Шереметевыми, Юсуповыми, Строгановыми, Самойловыми, Белосельскими, Долгоруковыми, Давыдовыми, Барятинскими, Демидовыми, Трубецкими, Воронцовыми, Бекетовыми, Олсуфьевыми, Жеребцовыми, Тюфякиными, Бутурлиными.  http://www.sobiratel.net/zasluga/Orders/Maltese/HMO/05.htm.

 
Почему бы не предположить, что кто-то из «надменных потомков» указанных фамилий присутствовал при составлении ПРОТОКОЛА о назначении Пушкина «коадютором Великого магистра Ордена и историографом Ордена»? Разумеется, не потому, что Пушкин был причислен к элите российского дворянства.


Попытаемся прокомментировать некоторые вопросы:

1. «Великий Капитул» - это символическое название, или указание на место, где находится собрание «под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина»? Где «столица» русских масонов?
«При Павле I, ставшем Великим магистром Мальтийского ордена, ВОРОНЦОВСКИЙ ДВОРЕЦ стал резидецией магистров и рыцарей. Мальтийская капелла - часть Воронцовского дворца в Санкт-Петербурге. В 1798-1800 годах при дворце по проекту Кваренги была построена Мальтийская капелла, прекрасно сохранившаяся до наших дней. Дворец стал называться Замком мальтийских рыцарей. Ворота со стороны Садовой улицы были увенчаны гербом ордена - белым мальтийским крестом на красном фоне.  В другом крыле дворца Кваренги спроектировал православную церковь во имя святого Иоанна Иерусалимского. Здесь же, во дворце размещался и КАПИТУЛ РОССИЙСКИХ ОРДЕНОВ. С приходом к власти императора Александра I деятельность Мальтийского ордена на территории России была запрещена, и усадьба снова отошла в казну. Во флигелях расположились торговые лавки. С 1810 года дворец был отдан ПАЖЕСКОМУ КОРПУСУ, образованному в 1759 году. Пажеский корпус был самым привилегированным военным учебным заведением. Оно готовило офицеров гвардии. Обучаться в нем могли только дети и внуки самых ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ лиц. Будущие офицеры гвардии изучали здесь математику, военные науки, философию, право, историю, геральдику, русский и иностранные языки, государственный церемониал, а также верховую езду, фехтование и танцы. В 1827 году архитектором А. Е. Штаубертом здание было основательно переделано для нужд этого учебного заведения. На втором этаже здания были устроены спальни для воспитанников. При этой переделке были утрачены богатейшие интерьеры дворца. ПАЖЕСКИЙ КОРПУС занимал дворец вплоть до самой революции». http://gidtravel.com/country/russia/ 
В 1829 году были изданы правила о порядке зачисления в пажи и определения в Пажеский корпус. Причём, право просить о зачислении малолетних сыновей в пажи было предоставлено сначала лицам первых четырёх классов, а затем первых трёх или же представителям фамилий, занесённых в пятую и шестую части родословных книг: титулованное и древнее дворянство. - https://ru.wikipedia.org/wiki/

 
2. Что знал о Нарышкине и Борхе составитель пасквиля? http://www.maltavista.ru/library/article/352 М. Сафонов - «Имя его неизвестно, подлость его бессмертна». В публикации имеется оригинальная точка зрения Сафонова по поводу упоминаемых в тексте «диплома» Нарышкина и Борха:
«Виднейший пушкинист П. Е. Щеголев, правда, полагал, что в пасквиле идет речь о Иосифе Михайловиче Борхе – переводчике Коллегии иностранных дел, камер-юнкере. Однако о существовании командора И. И. Борха, учредителе родового командорства, дяде камер-юнкера, Щеголеву не было известно.
Вторая фамилия – Д. Л. Нырышкин – тоже связана и с Мальтийским орденом, и с родовыми командорствами. Отец Д. Л. Нарышкина являлся обер-шталмейстером двора Великого магистра и в 1799 году учредил юс-патронатное командорство.
Несмотря на то, что родовые командорства упразднили 20 ноября 1811 года, было широко распространено убеждение, что ближайшие родственники учредителя родового командорства не теряли право на звание командора. Это убеждение было неверно, но оно имело хождение и благополучно дожило до наших дней. Во всяком случае, составитель пасквиля вполне мог смотреть на И. Борха и Д. Нарышкина как на командоров Ордена Св. Иоанна Иерусалимского».


3. КТО мог принимать участие в подготовке анонимного письма? Кн. П. А. Вяземский в письме к А. Я. Булгакову от 8 апреля 1837 г. писал: «Под конец одна гр. Н. (графиня М. Д. Нессельроде) осталась при нем (Геккерене -- старшем), но все-таки не могла вынести его, хотя и плечиста, и грудиста, и брюшиста».
Читая высказывания Вяземского, можно вообразить, что именно Мария Нессельроде, как статс-дама при императрице, была хорошо наслышана о внимании царя к Наталье Пушкиной, она приложила руку к сочинению «диплома», она была в «комитете общественного спасения» Дантеса, она знала всю историю дуэли Пушкина с самого начала, она могла предвидеть её конец. Как это доказать? Не слишком ли мелкое занятие для М. Нессельроде - мстить Пушкину?
У того же Вяземского нашлись и более яркие наблюдения и более достоверные сведения: «… в этом происшествии покрыли себя стыдом все те из красных, кому Вы покровительствуете, всё Ваше Красное море. У них достало бесстыдства превратить это событие в дело партии, в дело чести полка».