Замёрзшая душа

                Замёрзшая  душа.



-Ты  знаешь,  как  меня  удивляют  те,  кто  уже  готовится  в  свой  по­следний  путь.  Туда  в  небытие.
Смотрела  на  своего  заболевшего  отца,  лежащего  на  диване  и     укрытого  пледом.  Седая  голова,  точнее  его  седые,  такие  всё  ещё  густые,  волнистые  волосы,  почти  слились  с  белоснежной  подушкой,  которую  подложила  ему  под  голову.
Пахло  корвалолом.
Говорил  он  с  закрытыми  глазами,  уйдя  как бы  в  себя.  Но  сей­час,  не  закончив  свой  монолог,  напряжённо  вслушивался  в  себя,  словно  потерял  невысказанную  мысль.  Встрепенулся.

-А  правда,  как  странно,  осталось  жить  всего  ничего,  а  думают  о  том,  как  не  утомлять  себя  и  лишний  часок  поспать.  Идиоты,  словно  не  належатся  там,  в  гробу.  Придурки.
С  удивлением  смотря  на  отца  подумала,  странно  слышать  такую  неуместную,  но  разумную  речь  от  мол­чуна-отца.
Задумалась.

А  я  ведь  совсем  его  не  знаю,  с  удивлением  присмотрелась  к  нему.
Я  поздний  ребёнок,  говорят,  что  поздние  дети  купаются  в  любви  родителей.  Да,  мама  души  во  мне  не  чаяла,  но  моё  рождение  стало  от­правной  точкой  её  увядания.  Мне  было  семь  лет,  когда  мама  тихо,  незаметно  ушла  из  жизни. 

Мне  стало  так  горько  от  воспоминаний.  Это  сейчас  понимаю:  она  тихо  жила,  любя  моего  отца,  но  как-то  странно.  И  родила  меня  так  поздно,  пытаясь  сохранить  отношения  с  моим  отцом.  Отец…  отец  не  мог  простить  моей  матери  смерти  моего  старшего  брата,  сгубившего  свою  жизнь  в  наркотическом  угаре.
Отец  мотался  по  стране  в  командировках,  а  мама,  узнав  о  при­страстии  моего  брата,  скрывала  это  от  отца.  А  когда  очевидное  стало  явным,  Алёшку  было  не  спасти.  От  ВИЧ-инфекции  он  сгорел  за  два  месяца.  Знаю  это  с  рассказов  мамы.

Смотрела  на  осунувшегося,  но  всё  ещё  красивого  и  не  по  годам  моложавого  отца.  Может  впервые,  я  сейчас  осознала,  какой  он  красивый  мужчина,  даже в  свои  семьдесят  шесть лет.  Красивый…  да,  красивый,  но  я  никогда  не  ощущала  душевной  близости  между  нами.  Мама,  родив  меня,  пыталась  компенсировать  утрату  сына,  которого  так  любил  отец. 
Но  отец  словно  потерял  сердце  или  оно  у  него  заледенело.  И  этот  холод,  сгубил  маму,  и в  конечном  счёте  отторгнул  меня.  Нет,  он  не  бросил  меня  на  произвол  судьбы. 

               
Отец вырастил  меня,  бросив  престижную  работу  ради  того,  чтобы  быть  рядом  со  мной.  Усмехнулась,  глядя  на  него,  он  так  ни  разу  меня  не  приголубил,  не  посадил  к  себе на  колени,  не  сказал  ласкового  слова.
После  смерти  моей  мамы,  он  словно  застыл,  потерял  интерес.  Господи,  именно  так,  он  потерял  интерес  к  самому  себе,  ему  было  неинтересно  жить. 

Оглушённая  от  своих  мыслей,  я  только  сейчас  поняла: он  жил  только  ради  меня. 
Я  сидела  в  кресле  рядом  с  лежащим  отцом,  и  мне  так  стало  невыносимо  страшно.  Я  боялась  остаться  одна,  мне  двадцать  семь  лет,  а  я  вдруг  ощутила  такую  горечь,  мне  захотелось  разрыдаться. 
Жалкая  слеза  скупо,  нехотя,  немного  задержавшись  под  глазом,  сползла  по  щеке. 

Отец  встрепенулся,  словно  почувствовал  моё  состояние,  открыл  глаза,  чуть  повернув   лицо  в  мою  сторону.
Знаешь,  Аннушка,  когда  я  умру, -  не  перебивай,  похорони  меня  так,  чтобы  я  был  вместе  с  ними,  не  отдельно.  Ты  слышишь?  Соедини  меня  с  ними.   
Я не  выдержала  и  разрыдавшись,  упав  на  колени  прижалась  к  груди  отца.  И  как-то  робко,  его  красивые  длинные  пальцы  зарылись  в  мои  волосы,  прижимая  мою  голову  к  себе.
 
                ***

Потрясённый,  ощущая  теплоту  Анны  на  своей  груди,  впервые,  за  долгие  годы,  всем  своим  сердцем,  разу­мом  понял,  в  какую  пучину  эгоизма  своей  боли  бросил,  не  щадя  ни  себя,  ни  мою  Оленьку,  ушедшую  тихо,  именно  тогда,  когда  ей  была  так  необходима  моя  поддержка,  ни  свою  дочь,  отняв  у  неё  счастливое  дет­ство,  обрушив  на  неё  одиночество.
Сколько  лет  прошло,  как  Оля  умерла  и  только  сейчас  про  себя  подумал   «Моя  Оленька».  Моя??!
Задумался,  ощущая  ладонью  густые  волосы  дочери.
Дочери…  Двадцать  семь  лет  тому  назад  «моя»  Оля  «трахну­лась»  (это  её  собственное  определение  произошедшего)  в  поезде, следую­щим  в  Сочи,  с  попутчиком,  которого  не  знала  даже  по  имени.

Она  мне  это  говорила  с  остервенением,  нет,  не  с  вызовом,  не  настолько  она  была  порочная.  Это  была  попытка  заглушить  боль  от  по­тери  сына,  скрыв  от  меня  правду  его  падения.  Это  было  единственный  раз,  от  отчаяния,  от  своего  одиночества,  в  которое  я  её  бросил,  не  про­стив  гибели  сына.
И  Анна -  вечное  напоминание  её  падения.  Я  не  мог  простить  Олю,  но  и  сам  понимал,  что  это  я,  сам,  своими  руками  разрушил  свою  семью,  уничтожил,  втоптал  те  чувства  которые  нас  связывали.

Она  родила  Анну  не  от  меня,  Господи,  во  мне  до  сих  пор  дикая  боль  от  её  измены.  И  сейчас  запустив  пальцы  в  волосы  своей  дочери… боже,  своей! 
Я  замер,  впервые  ощущая  и  осознавая  перемены  в  моём  созна­нии.
 Анна,  Анна,  Аннушка…  доченька.  Мне  стало  так  муторно,  невы­носимо:  я  обвинял  свою  жену  в  измене,  в  которой  повинен  сам,  бросив  сына  и  жену  одних,  мотаясь  по  стране.  Оставив  Олю  с  той  бедой  сына,  один  на  один,  без  моей  поддержки.
 
                ***

Сквозь  слёзы,  я  вдруг  почувствовала,  как  отец  замычал.  Припод­няв  голову,  с  ужасом  смотрела,  как  отец  мучительно  забился  и  по  его  щекам  потекли  слёзы. 
Ни  разу  я  не  видела  отца  плачущим:  меня  это  так  ошеломило  и  обескуражило.  Вдруг,  разом,  он  стал  таким  ранимым,  не  тем  волевым,  непреклонным,  каким  я  его  знала.  Я  была  растеряна,  не  понимая  его  состояния.

                ***

Анна,  ощутив моё  состояние,  отпрянула  от  меня.  Я  ощущал  её  взгляд,  а  мне  было  так  стыдно,  горько.  С  сарказмом  пришли  слова - «от  бесцельно  прожитой  жизни»  именно  так  я  ощущал  свою  жизнь.   Я  не  мог  все  эти  годы  смириться,  что  я  не  биологический   отец  Анны.  А  она,  не  зная  всей  правды,  относилась  ко  мне,  как дай  бог  каждому.  И  чем  я  ей  отплатил.   
Безразличием  и  холодностью.

Господи,  как  мне  больно,  просто  невыносимо.
Я  её  воспитывал,  это  я  её  повёл  в  первый  класс.  Это  я  ходил  на  выпускной  и  мы  вместе  выбирали,  куда  она  поступит.   Разве  я  не  ви­дел…
Я  резко  присел  на  край  дивана,  Анна  испуганная,  на  коленях,  стояла  рядом.

Двумя  ладонями  обхватил  лицо  Анны,  наклонившись  к  ней,  всмат­ривался  в  её  глаза,  губы,  смотрел  на  её  тонкий  трепетный  носик,  на  меня  смотрела  моя  Оленька.
Я  прижал  к  себе  дочку  и  разрыдавшись,  сквозь  слёзы  чуть  ли  не  кричал: - прости  меня,  Анна,  прости!

Я  целовал  её  в  голову,  волосы  пахли  такой  чистотой.
Анна,  испуганная,  обняла  меня,  прижимаясь. 
-Папа,  папочка,  что  с  тобой,  ты  что  плачешь?
Я  знал:  она  никогда  не  узнает  горькой  и  ненужной  правды.
И    мне  так   захотелось  завыть  за  все  эти  годы  моей  замёрзшей  души.  Да,  именно,  замёрзшей  души.

17  ноября 2016.