Ранение. Семейная быль

Мальчишки есть мальчишки: им до всего есть дело, хочется все испробовать, все познать, всюду сунуть свой нос. В войну – особенно: когда стреляют, когда под ногами валяются снаряды, патроны, разбитые орудия - и страшно, и любопытно. Многие из –за этого любопытства остались калеками или лишились жизни.
 Их называли подранки. Дети, получившие ранение, повлекшее за собой увечье на всю оставшуюся жизнь. Будто шлейф, тянется след, оставленный войной  в судьбе моего отца. Сегодня ему 87, но до сих пор сидят в его голове осколки от мины, разорвавшейся зимним февральским днем сорок третьего года.
***
В воздухе пахло весной. Солнце плавило большие сугробы снега, и они таяли на глазах, уменьшаясь в размерах. Ветерок дул от Чира, с речки, на которой, по словам взрослых, уже начали плыть крыги - лед тронулся. Эта новость за последнее время была самой мирной и безопасной, и мальчишки, собравшись ватагой, решили встретить ледоход на берегу, вспомнив о  довоенных хуторских традициях.
 Война покатилась на убыль, так тогда казалось, хотя до конца ее оставалось еще почти два года. Но фронт успел уйти далеко от задонских степей, прогрохотав накануне нового года в окрестностях Солонецкого, за который прямых боев не велось, шли они как-то поодаль за Чиром в направлении хутора Ярского и за двумя высокими буграми, в направлении хутора Деева и Сиволобова, откуда кавалеристы 8 гвардейского корпуса выкуривали немцев, чтобы отрезать им путь отступления по железной дороге.
Отступавшие немцы заминировали всю прибрежную зону по обеим сторонам Чира. Наши саперы, в  спешке двигаясь на запад и  нагоняя врага по пятам, не успели очистить от мин эту большую территорию. Еще долго здесь гремели взрывы и гибли люди, хотя этой работой по обезвреживанию территории района целенаправленно занимались специальные отряды из комсомольцев - добровольцев.
***
...Ребята шли по бережку. Впереди, весело виляя хвостом, бежала Жулька, которая как хвостик, неотступно следовала за Гришей, признав за ним одним из четырех братьев право называться ее хозяином. За собакой,  насвистывая, двигались малчишки. Животное,словно почуяв опасность, первым бросилось наверх, но, к сожалению, это его не спасло.  Раздался взрыв! Никто ничего не успел понять и предпринять: все произошло за какие-то секунды. Иван Дундуков и Минька Арженовский покатились под яр,  и их присыпало землей,  вздыбленной взрывом.Кто из них потревожил  мину -уже не узнать.
 Перед глазами Гриши,  как в замедленной съемке кинофильма, катятся под горку два его закадычных друга.А впереди, неестественно высоко   подпрыгнула и ударилась оземь его  Жулька. Каким образом он сам  оказался на верху этого злополучного яра? Откуда-то кровь- руки в крови...Шапка-треух слетела, голова гудит, больно и холодно! Нет, жарко! Кровь заливала ручьем  его  лицо.Подсознание включило резервную красную кнопку - инстинкт самосохранения, и он, не оглядываясь, изо всех сил побежал к хутору. Это ему казалось, что он бежал. На самом деле брел, еле переступая ватными ногами, слабея от кровопотери. Дошел. Благо, их двор был крайним от займища. Больше ничего не мог вспомнить.Только махал перепачканными в крови руками и шептал: "Там...Там...Минька  и Иван. И Жулька..." Еле допытались, с кем он ходил к Чиру.
Потом ему рассказали, что гул от взрыва услышали многие хуторяне. Его старший брат Иван учился на тракториста в мастерской МТС, и все,к то был там в этот день, побежали к берегу Чира. Картина была ужасающая.
 Посеченные осколками тела мальчишек пришлось откапывать из-под завалов.   Василий Дундуков, поднимая младшего братишку, прижал его к себе и только успел сказать: Теперь моя очередь...Один миг. Одна фраза. И снова взрыв! В  семье Дундуковых война унесла за один месяц всех  сыновей. Незадолго до трагедии со взрывом на берегу Чира, случившейся с братьями Иваном и Василием, похоронили умершего от тифа их брата Федю. От тела Миньки не осталось ничего, что можно было похоронить.  Осколки  немецкой мины разлетелись в радиусе нескольких десятков метров. От второго взрыва пострадала Надя Кириленко, 16-летняя девушка, которая прибежала вместе с другими старшими ребятами на подмогу.Ей посекло осколками икры на ногах, и шрамы от полученных ран всю жизнь напоминали ей о войне.

***
 Говорили, что Гришка родился в рубашке. В младенчестве его окрестили  Германом, в честь деда по отцу, носившего такое же имя. Но в быту, в семье отец и мать,  братья и сестра, да  и все друзья звали его Гриша.
 Свое редкое и красивое «крещеное» имя он не долюбливал из-за того, что в казачьем хуторе, где они, хохлы, поселились до войны,   оно стало предметом для насмешек сверстников.
  А когда началась война и в первые ее дни погиб отец, оно стало ему еще более ненавистным из-за одного корня со словами «Германия», «германцы».  Подросток,  не доучившийся из-за войны, окончивший всего пять классов,  ощущал своей детской душой, что это как-то связано между собой, имеет какой-то общий смысл и он, как носитель этого имени, чувствовал себя предателем памяти отца и родины. В конце концов, когда оно совсем его достало, он собственноручно на свой  страх и риск сжег свою «метрику», и, сказав в сельсовете, что она сгорела при  бомбежке, узаконил  в новом документе о рождении свое разговорное имя Григорий.Бабушка Мария высказывала мнение, что двойное имя и уберегло ее внука от неминуемой гибели.
Первым на шум от взрыва прибежал старший  брат Иван, и увидев истекающего кровью Гришу, побежал запрягать лошадь. Ему было уже 16, он работал конюхом, возил председателя колхоза по делам  в район. Прибежала мать, запричитала, трясущимися  руками, пытаясь очистить от крови запекшиеся глаза сына…Она так его любила!  Гриша больше всех был похож на отца - такой же прямой нос, без горбинки, которая стала отметиной всех четверых братьев… Ясные чистые, как весеннее небо, голубые глаза, за которые в хуторе его прозвали Соколик… Аккуратный лоб, прямые, как два крыла птицы, брови… Мужественный подбородок с маленькой ямочкой посредине. И главное его отличие от всех –кудрявые волосы, колечками свисающие на лоб…А теперь все его лицо представляло собой кровавую кашу и сочилось…И на затылке зияла огромная рваная рана.
Надо было действовать быстро. Не теряя самообладания, Иван погрузил ослабевшего от кровопотери  брата на телегу, настелив на дно ее соломы, и повез в райцентр.Там в здании построенной до войны средней школы  располагался  советский госпиталь, не успевший еще уйти за фронтом. В приемной встретил их военный хирург – он и не такое видел:
-Ничего страшного не произошло, главное, хлопец, что ты живой остался! А все остальное мы тебе тут подретушируем. Вылечим - будет жить,- сказал  растеряно стоящему старшему брату, на котором от переживаний не было лица.
Иван поспешил домой обрадовать мать. А Гриша остался лежать в школьном коридоре на нарах. Потом, когда ему зашли раны, вытащив маленькие осколки, его перевели в класс, выходивший окнами на восток. Всю ночь он не мог уснуть, думал о том, что произошло, пытаясь вспомнить, что и как  с ним произошло.Он никогда не отлучался из дома, и разлука с родными действовала посильнее, чем боль от полученного ранения. Подросток загадал: если завтра увидит солнце, то останется живым. Первое, что он увидел, открыв глаза, был свет… Много света! Утреннее солнце уже успело подняться, и по -весеннему весело и ярко светило прямо в окна госпитальной палаты, которой служил учебный класс средней школы, выстроенной в аккурат перед самой войной и успевшей выпустить в большую жизнь  всего один класс! И Гриша, вспомнив о том, что ночью  себе напророчил, тихо заплакал, спрятав голову под одеяло.
Раны стали быстро затягиваться, заживать- молодой организм справился с болью. Но швы стянули лицо. Носовая кость  была раздроблена, осколком посекло губы. Хирург не смог удалить все соколки из головы- слишком рискованно было «ковыряться» скальпелем рядом с крупными артериями. Так они и остались сидеть в голове, из-за них под старость ухудшился слух, пришлось носить слуховой аппарат.
Госпиталь должен был идти за фронтом, и врач, сочувствующий раненому пареньку, предложил ему  двигаться дальше  вместе с госпиталем. Он хотел не только залечить раны, но и постепенно восстановить пластическими методами изуродованную ранами часть лица.
-Тебе только 14, еще жить и жить, будешь красавцем - обещаю!
Но мама, потерявшая мужа в самые первые дни войны, не захотела терять еще и сына. В плач, да на колени перед врачом,- кинулась уговаривать его не забирать кровиночку, ведь неизвестно, что будет  с госпиталем в пути - война не давала никаких гарантий. Снявшись с места, подался госпиталь дальше колесить по военным дорогам, а Гриша остался дома.
 Раны затянулись, а на свое  лицо, все в шрамах,  он не обращал внимания. Его никто  не мог ими попрекнуть, люди после войны рады были тому, что просто выжили. С годами шрамы сгладились и стали не так заметны, как в начале лечения: чуть-чуть одно крыло носа да губа неровной линией выделялись на общем фоне. Шрамы придали  лицу больше мужественности и  шарма. Зубы пришлось заново вставлять, их выбило осколком, прошившим щеку. Я в детстве любила залезть к папе на колени, обнять его ручонками и гладить его по лицу и голове – помню, где сидит на  каждый осколочек, шариком выступающий на затылке и левом виске над ухом. Я так его люблю, своего папку,  и мне он кажется самым красивым на свете! Недавно нашлась единственная потерявшаяся фотография его отца, и я убедилась, в том, что бабушка была права: Гриша - вылитый отец!
23.02.2016.