Заложники солнца
Книга первая
Дойти и вернуться
Пролог
… – Ты – последний из последних. И ты обязан дойти.
Угу.
Мир изменился. Человеческая раса в опасности. На земле больше не рождаются дети. Он – последний из последних, родившихся до того, как все случилось…
Кирилл украдкой подавил зевок. Столько раз слышал эти слова, что выучил даже интонацию, с которой они произносились. Скучно кивнул. И спросил о том, что действительно беспокоило:
– А адапт? Он тоже уже здесь?
– Конечно. Завтра познакомитесь. Держись, мой мальчик. – Сергей Евгеньевич потрепал Кирилла по волосам. – Отдыхай. Перед походом тебе нужно набраться сил… Спи.
Кирилл проводил наставника взглядом. Подождал – взрослые люди коварны. А потом включил ночник и развернул на коленях чистый блокнот. Поставил дату.
«Завтра – начало великой миссии», – вывел первую строчку он.
До сих пор ведением дневников не увлекался, но событие такого масштаба обязывало. Все уважающие себя путешественники вели дневники. Подумал, зачеркнул и написал: «Великой Миссии».
«Я готов к любым тяготам и лишениям. Что бы ни случилось, я…» – задумался, как бы покрасивее написать.
«Отдам свою жизнь, хотя она…»
Так слишком длинно получится.
«Отдам свою жизнь, несмотря на то, что…»
На что – на то?
Кирилл вдруг почувствовал, что ручка выскальзывает из пальцев. Взрослые снова оказались хитрее.
Интересно, что за травы были в чае, которым его угостили перед сном? Зверобой?.. Сон-трава?.. Или…
Путешественник не додумал. Ручка выпала, а блокнот соскользнул под кровать.
– Спи, Кирюша. – Сергей Евгеньевич заставил себя отвернуться от монитора. – Спи… Когда-то еще будешь так сладко спать.
Глава 1
Бункер
Проснувшись, Кирилл сразу увидел будущего напарника.
Адапта.
Не сказать, чтобы раньше не встречал адаптов, они еженедельно привозили в Бункер продукты. Вадим Александрович пошутил как-то, что внешность их напоминает негативы старинных фотографий, и Кирилл немедленно полез выяснять, что такое «негатив».
Тогда он над остроумным сравнением похихикал. Сейчас хихикать почему-то не хотелось.
Вблизи широко расставленные глаза адапта оказались светло-желтыми. Кожа – бурой, словно древесная кора. Белые волосы – густыми и жесткими. Нос у парня с заметной горбинкой, должно быть, неправильно сросся после перелома, а брови напоминали два мазка побелки.
Адапт сидел по-турецки, поджав под себя ноги. Гардероб его состоял из застиранной майки, камуфляжных брюк и повязки на голове. На Кирилла будущий попутчик смотрел с недоумением.
– Офигеть – чучело, – низким, хрипатым голосом озвучил свои мысли он.
Так разговаривали все адапты, как будто сильно простужены – Любовь Леонидовна утверждала, что это от ранней привычки к курению.
Кирилл решил не обращать внимания на оскорбление – что возьмешь с варвара. Адапты ведь почти ничему не учатся, работают с малолетства.
– Меня зовут Кирилл, – вежливо представился он.
– Да ладно? – не поверил парень. – Далеко зовут-то?
Кирилл, ожидавший, что собеседник тоже назовется, растерялся и замолчал.
Адапт немного посидел, разглядывая соседа, а потом вдруг одним быстрым движением оказался на ногах. Шагнул к Кириллу. Взял за плечо и поднял с койки.
Кирилл попытался вывернуться, но куда там! Пальцы варвара, похоже, ковали из железа. Он отодвинул нового знакомого от себя, разглядывая с ног до головы. На писк «Пусти, что ты делаешь!» не отреагировал. Покачал туда-сюда. Помесил пальцами жидкий бицепс. Для чего-то потрогал за волосы – длинные, волнистые, Кирилл гордился ими.
После чего отпустил, сплюнул в сторону и вышел.
– Але! – мгновение спустя донесся из коридора сиплый недовольный голос. – Живые есть?
***
– … Дядя, ты прикалываешься? – уже со злостью повторил Рэд. – Никуда я с этим чмом не пойду! Оно ж не то что до Новосиба – до сортира не доползет! Ты неужто сам не видишь?!
Сказать, что командир отряда был зол, означало ничего не сказать.
Целую неделю бункерные извращенцы гоняли его на полигоне. Потом заставили в бумажках чиркать – вопросов сто, не меньше – потом кровь вытягивали иголкой, проводами облепили – так, что в ушах тикало…
Рэдрик терпел, даже почти не ругался – знал, что под землей с этим строго.
Герман сказал, что так надо, он и терпел. Не раз представлял себе будущего напарника, не знал, на кого и думать.
Ну, например, та, кучерявая, которая провода к нему клеила. Ничего так тетка – не старая, и на вид вроде крепкая. Вполне могла бы она пойти вместо этого уродца! Да вообще кто угодно – сейчас Рэду казалось, что на худой конец и Вадя сошел бы. Но это чучело! Где его только прятали?
Глаза с ушами Рэдрик привык держать открытыми. Думал, что всех обитателей Бункера видел. И на тебе…
– Не пойду, – отрезал он. – Выпускайте, мне пора. Обоз ждет.
Вадя вздохнул.
– Позволь напомнить – обоз ждет не только тебя! Он ждет вас обоих. Но ты меня слушать не желаешь, и из-за твоего упрямства приходится терять драгоценное время… Что ж, будем менять способ воздействия. Сиди здесь. – И вышел.
Рэд вскочил было следом, но поздно – умник запер дверь.
Рэдрик хмыкнул. Дверь-то – плевая, не доски даже, а фанера. И замок – одно название, с полпинка вынести можно… Но решил пока не кипишить. Во-первых, за вынесенную дверь точно по головке не погладят. Во-вторых, вряд ли это надолго. Вернется Вадя, никуда не денется. Интересно даже, что еще придумает.
Но очкастый перехитрил. Он ничего больше не говорил, только слушал и кивал. А говорил другой человек, которого Вадя привел с собой – и лучше бы уж Рэд согласился сразу. Герман-то его с пеленок знал, насквозь видел.
– Я думал, ты в свою башку не только жрать можешь, – сердито ронял Герман. – Думал, соображаешь хоть чуть-чуть! Или ты считаешь, тут умней тебя никого нет? Не видит никто, что пацан – совсем дохлый?
Рэдрик молчал, набычившись, но Герман ответа и не ждал.
– Он такой – всего один, и другого взять негде, ясно? Взрослому не дойти, тебе ли не знать. А из молодых этот – лучший, другие еще слабее. Вовсе на поверхность выйти не смогут.
О как, – подумал Рэд. Стало быть, тут еще и «другие» есть? То есть, молодняк свой бункерные прячут, получается? Странно… На хрена?
– Так их тут, значит, много?
– Сколько надо, – отрезал Герман. – Не твое дело! Твое дело – пацана довести. Меня спросили, кто лучше всех справится, и я сразу про тебя сказал. А ты истерики закатываешь, хуже бабы.
– Можно подумать, из-за себя дергаюсь! Ты этого убогого – видал хоть?
– Видал… Говорю тебе, остальные еще хуже. Рэд. – Герман пересел на койку к воспитаннику. – Я потому тебя и выбрал. Что сам дойдешь, не сомневаюсь, вот только дойти – не тебе нужно! Этого хлюпика уберечь надо и назад в Бункер притащить. Сколько у тебя походов?.. Двадцать?.. Больше?..
– Двадцать три. Больше всех, – не удержался Рэд.
– А сколько вас погибло? Сгорело, от ран умерло, Дикие убили?
– Не знаю, не считал.
– Во-во… А я считал! – взгляда Германа Рэд не выдержал, отвел глаза. – Я каждого помню. Мы вас вытащили пятнадцать лет назад и в Дом привели – почти сто человек! И двадцать семь в первый же год погибло. Это потом уже и Бункер нашли, и лекарства появились. Когда я вас стал в походы брать, только в бою да в завалах гибли… Но никто не сгорал! Сейчас вас шестьдесят четыре – с теми, кто потом прибился. И я за каждого голову положу, сам знаешь.
Рэдрик кивнул. Он знал. И любой у них в Доме знал. Что лучше Германа нет на свете человека. Рэд вдруг разглядел, как сильно выгорел командир – хотя вот уж года три, а то и больше, в походы с ними не ходил.
***
– А мне нельзя выбрать другого проводника? – Кирилл с надеждой смотрел на Сергея Евгеньевича. – Не такого… агрессивного?
Ученый покачал головой.
– Боюсь, что нет. Этот парень – решение Германа, не наше. Кроме того, не уверен, что другой адапт повел бы себя при знакомстве иначе.
– Хотите сказать, что Герман никого из них даже здороваться не учил? Только за плечи хватать, да плеваться?
– Кирюша… – Сергей Евгеньевич вздохнул. – Я ведь предупреждал. Не жди от адаптов того же уровня воспитания, что дали вам мы. Этих ребят воспитывал Герман. А он не педагог, и становиться им отнюдь не собирался…
– Знаю. Он спортсмен.
– Вот именно! Всю жизнь в хоккей играл, а не учебники штудировал. Это во-первых, а во-вторых – в день, когда все случилось, Герману всего-то семнадцать лет было.
– Как мне сейчас…
– Точно.
– Но вы ведь рассказывали, что и другие взрослые у них в Доме выжили? Когда все случилось?
– Поначалу – да. А потом…
Вспоминать первые страшные годы наставники не любили, рассказывали о них скупо. Кирилл знал лишь то, что в Доме Малютки – так называлось обиталище будущих адаптов – в день катастрофы Герман оказался случайно. Зашел к матери, работавшей в этом самом Доме завхозом.
Мать на заднем дворе принимала у доставщиков продукты. А Герман шел по коридору, направлялся к канцелярии – хотел попросить, чтобы для него распечатали какой-то документ. Потянул за ручку двери, и в этот момент все случилось.
Полыхнуло нестерпимо-ярким светом – катастрофу все взрослые описывали одинаково – он ослеп и упал.
Мать Германа погибла. Как и весь почти персонал Дома Малютки. А дети выжили – кроме тех, чьи кроватки стояли под самыми окнами. Всего набралось девятнадцать взрослых на сотню малышей. Не стонущих от ожогов и не ослепших – восемь.
Из трехэтажного панельного здания выжившие перебрались в другой Дом – старинный монастырь у «святого» источника, поближе к природной воде. А через месяц у ворот Института появилась девушка по имени Гюзель – до того, как все случилось, работавшая в Доме Малютки посудомойкой. Она легче всех своих соратников переносила наступившую вокруг удушливую жару.
Посланница пробиралась к Институту не одну ночь. И в последнюю не рассчитала силы.
«Если бы я не был убежденным агностиком, – горько вывел тогда в дневнике Сергей Евгеньевич, – я бы решил, что человеческий род прокляли».
Увиденное сутки назад изображение девушки с растрепанной косой, отчаянно вцепившейся в прутья ворот – за тем, что происходит на поверхности, следили бункерные камеры, – до сих пор стояло перед глазами.
Со стороны здание Института выглядело таким же мертвым, как прочие вокруг, о существовании под землей Бункера Гюзель не знала. Сложно сказать, на что она надеялась, расшатывая запертые ворота.
«Помогите!!! Милосердный Аллах, вы не умерли!!! Вы не должны умереть!! Помогите!!» – за спиной у девушки страшно и неотвратимо наливалось рассветом небо.
Спасти отважную посланницу не удалось: Гюзель умерла от ожогов через три часа в бункерной клинике.
Сергей твердо знал, что вслух эти слова не произнесет никогда. Он не должен так говорить и не должен так думать! А бумага… Что ж. Бумага все стерпит.
«… Чем больше мы узнаем о новом мире, тем все более хочется отвернуться и забыть то, что узнали. Исчезнуть и не возвращаться никогда. Зажмуриться, пропасть…
Каждое новое знание приносит новые загадки. То, что происходит, противоречит всем доселе известным биологическим законам!
… Дело ведь не только в излучении. Вспышка была и закончилась. Солнечный спектр после этого изменился – пусть… Но почему, почему излучение действует столь избирательно?!
Почему большинство животных, в первые дни слепнувших и страдавших от ожогов не меньше людей, сейчас адаптировались к новым условиям и прекрасно себя чувствуют?
Почему лопухи начали догонять по росту молодые деревья, а корнеплоды в размерах не изменились?
Почему так плохо растут зерновые, в то время как сорная трава колосится лучше прежнего?
Почему, наконец, в первую очередь солнце убило взрослых – здоровых и сильных, а уцелели дети – слабые и беззащитные? Вопреки всем законам природы – почему?!
… Что не так со взрослыми людьми? Отчего на них внезапно обрушиваются болезни? Судя по словам Гюзели, безобидная аллергия переходит в астму. Невинные родинки оборачиваются злокачественными опухолями. Из девятнадцати выживших в их общине взрослых сейчас осталось четырнадцать. Пятеро умерли в течение месяца, двое тяжело болеют – Григорий предполагает, что это рак… Откуда такая напасть?!..»
Записывая это, о главном кошмаре человеческого рода – необъяснимом сбое репродуктивной функции – Сергей еще не знал.
Глава 2
Дом
Мало кто из адаптов мог похвастаться тем, что помнит кого-то из своих спасителей, кроме Германа и Кати.
Катя – студентка педучилища, в Доме Малютки проходившая практику – погибла на седьмой год. Не от ожогов и не от болезни – монастырские жители осмелели, начали выбираться далеко за пределы освоенных территорий и однажды наткнулись на ожидающих в засаде Диких.
Рэдрик хорошо помнил Катю. Она была доброй и веселой. И Герман тогда умел смеяться, а после Катиной смерти разучился.
Инна, ветеринар из соседнего поселка, приглашенная когда-то, чтобы помочь ожеребиться кобыле, тоже была доброй. В Доме у адаптов она задержалась, осталась жить с ними. Ребята Инну любили и слушались, но, конечно, настоящим командиром был Герман. Он все знал и все умел. Если чего-то вдруг не знал, говорил: надо подумать. И всегда придумывал.
Герман лечил их ожоги и ссадины, вырывал молочные зубы, разнимал драчунов и успокаивал плакс. Заставлял будущих адаптов умываться и следить за одеждой. Учил стрелять и готовить еду. А еще интересно рассказывал, как жили люди до того, как все случилось – если, конечно, время было.
В Бункере об этом тоже рассказывали, но совсем не так, как Герман. У командира выходило, что раньше жизнь была куда круче, чем сейчас. А послушать Люлю или Евгеньича – горела бы она огнем, такая жизнь! По их словам, получалось, что нужно было каждый день, кроме двух выходных, ходить в школу. Десять лет подряд! Да сидеть там с утра до обеда, а то и дольше.
Бред. Кто ж работал-то, интересно, пока все по школам штаны протирали? Эдак и с голоду помереть недолго.
«Работали взрослые, – поддернув вечно сползающие очки, разъяснила Рэду Люля, бункерная педагогиня, адаптами горячо и дружно ненавидимая. – Сколько можно повторять?.. До того, как все случилось, дети учились в школе и слушались старших! Это было их основной обязанностью. Понятно?»
«Понятно», – пробурчал Рэд.
Хотя ни хрена он не понял. Неужели взрослых было так много, что детям можно было вообще не работать?
По словам Люли, тогда почти у каждого ребенка было целых два собственных взрослых: мать и отец. И Герман этот удивительный факт подтверждал. Но, по прикидкам Рэда, че-то до фига тогда народу получалось. Где ж они помещались-то все, интересно?.. И откуда столько еды брали?..
Но задавать вопросы он благоразумно не стал – и так со всех сторон шикали. Если Люля сейчас в раж войдет, да понесет свою нудятину – из класса и после звонка не сбежишь, сиди-слушай дуру эту.
С ее слов выходило, что раньше не только жизнь была другая, но и дети – другие. Умные, воспитанные, читать-считать любили – загляденье, хоть в рамку вставляй! А адапты учебу терпеть не могли. В Бункер Герман их силой выпихивал.
Пашка – из старших – рассказывал, что это Евгеньич командира науськал. Раньше Герман ни с какой учебой к ним не лез, а потом ему старый хрен по ушам поездил – как же так, дети растут неграмотными! – ну, командир и велел тем, кто постарше, в Бункер тащиться. Лично отвез, посмотрел, где будут жить. Наказал учиться и Евгеньича слушаться. Через месяц, сказал, навестит.
Но так уж вышло, что увиделись подопечные с Германом раньше, чем через месяц. Учеба у адаптов не задалась.
***
Нет – уроки еще можно было пережить.
Но после каждого урока полагалась перемена. И потом, когда отпустят, и все, что задано, сделаешь – свободное время. И что, спрашивается, в это свободное, мать его, время делать-то?
Дома они играли в хоккей – на траве, лед в новом мире уцелел только в воспоминаниях. Герман сам разбивал ребят на команды, сам тренировал. Подрастая, они даже по спальням стали селиться командами, так удобнее было. Клюшки себе делали сами, по росту. Чувствуешь, что клюшка стала мала – значит, вырос, пора мастерить новую.
А в Бункер клюшки не взяли, ни один не догадался. Почему – понятно, собирались-то по-взрослому, как в поход. А в походе, известное дело, не до игрушек! Кто ж знал, что тут тебе и перемены, и свободное, мать его, время?
Причем, что самое обидное, возле Бункера имелся стадион – самый настоящий, с малость заросшими, но все еще ровными площадками. Их туда каждую ночь после уроков выпускали «гулять».
– Как скотину на выпас, – ворчал Пашка.
Хрен ли, спрашивается, там «гулять»? Бродить стадом баранов, траву щипать, кучи наваливать?
В общем, клюшки нужны были до зарезу. Но идею попросить Германа привезти инвентарь в следующий раз отмели: во-первых, «следующий раз» настанет нескоро, а во-вторых, неизвестно – привезет командир клюшки или пошлет подальше. Оставалось одно – кому-нибудь быстренько сгонять, домой и обратно.
Решили, что пойдет Пашка. Он был почти самый старший – после Анжелы – и дорогу хорошо знал.
– Вот же дураки мы были! – вздыхал потом Пашка. – Хотя, конечно, мелкие еще… Это ж надо – не додуматься, что на следующее утро койка моя пустая будет!
Пашка рванул на волю сразу после того, как ребятам пожелали «хорошего отдыха» – адаптов, в отличие от хозяев Бункера, предрассветные часы под открытым небом не пугали.
На перекличке в школе Шелдон, как договорились, буркнул за Пашку «здесь», и отсутствие прокатило. А вот в следующее «хорошего отдыха» Люля поводила жалом и прямой наводкой направилась к Пашкиной постели. Там под одеялом лежала свернутая из полотенец «кукла» – типа, накрылся с головой и спит.
Не такой уж дурой оказалась Люля.
– Ты чего это спрятался?
Приподняла одеяло… Ну и понеслось.
Естественно, на расспросы они, все шестнадцать, молчали, как партизаны. Заговорила Анжелка – когда до ребят дошло, что Евгеньич в паре с еще одним дядькой собрался вечером на поиски.
– Не надо… Вам Пашку не догнать, он сутки как ушел! Не кипишите. Он завтра вернется.
– Да? – спросил Евгеньич.
И, Анжелка рассказывала, от этого «Да?» и отчаянного взгляда поверх очков всем им стало как-то не по себе. И впервые появилось чувство, что, похоже, в чем-то накосячили.
– А если не вернется?.. Пешком, в одиночку, такой путь! Кто-нибудь из вас подумал, как это опасно?! У вас ведь бывало так, чтобы уходили и не возвращались?!
И, сколько они ни вдалбливали, что не возвращаются совсем с других маршрутов, а тут – уж сколько раз хожено, что Пашка этот «путь» с закрытыми глазами пройдет, что ничего с ним не случится и случиться не может – ну, разве что Герман ремня ввалит, если угораздит напороться, – на упрямого дядьку ничего не действовало.
– Он ребенок, – твердил Евгеньич. – Ему всего девять лет! Герман доверил вас мне. И если вдруг… что-то произойдет, я себя никогда не прощу! Господи, ну почему в этом взбесившемся мире искажаются радиоволны?! Сколько бы проблем разом ушло… Василий, как только стемнеет – выезжаем.
Ребята тут же – ушки на макушке: на чем это «выезжаем»? Ездящих на чем бы то ни было бункерных никто из них еще не видел!
И не увидел. Их разогнали по спальням и заперли.
А Пашка гладко, без приключений добрался до Дома. И на радостях, какой он молодец, потерял бдительность. Напоролся на Германа прямо в коридоре.
– У-у-у, че было, – закатывая глаза, говорил потом посланник. – Не дай бог, пацаны, никому…
То есть, Герман не орал и за ремень не хватался. Командир повел себя неожиданно – стремительно побелел и покачнулся, Пашке даже показалось, что падает. Он скорей подскочил ближе, подставив наставнику плечо.
– Что случилось? – прыгающими губами проговорил Герман. – Где ребята?! Дикие?.. Солнце?.. Да что стряслось, ну?!
«Я тогда, пацаны, в первый раз увидел, как он за нас боится! И до того вдруг хреново стало – вот, прям хоть провались, чтобы не позориться! Такой дурью эти клюшки показались...»
– В Бункере, – пробормотал Пашка. – Нормально все… Я один, быстренько! За клюшками, да назад.
– Чего? – сглотнув, переспросил Герман. – За чем?
– За клюшками, – повторил Пашка, уже догадываясь, какой дуростью выглядит побег. – Ну, скучища же там! Они говорят – гуляйте, а мы им бараны, что ли, гулять? Это ж, от тоски – звезданешься… А у самих – стадион целый.
– Ясно, – глубоко вдохнув и выдохнув, сказал Герман.
Он стал почти нормального цвета. Только руки тряслись, когда закуривал.
– Ты ел?
– Ну, так… Орехи топтал по дороге. Да я не хочу! Герман, я бы клюшки взял, подрых маленько – и вечером назад! А?.. Пока не заметили? – Пашке отчего-то казалось, что если очень быстро рвануть обратно, часть вины скостится. – Можно, Герман? А то наши там совсем воют, ну реально же делать нехера…
Командир выдохнул дым.
– Дураки, – покачал головой он. – Ох, дураки! Ну как они могут не заметить? Вас ведь каждое утро спать укладывают и смотрят – все легли или нет! Уже и заметили, и спасать побежали – это к бабке не ходи.
– Да нужны мы им больно, - пробормотал Пашка. – Еще чего, спасать! Они нас не различают даже…
И тут ему прилетела такая затрещина, что в башке загудело.
– Чтоб я больше этого не слышал, – пригрозил Герман. – Про «нужны больно»! Вкурил?
Пашка торопливо кивнул.
– Пойдем, поешь. – Командир взял горе-посланца за плечо и повел в столовую. – Сейчас уже светает, смысла нет дергаться. А завтра, чуть стемнеет, в Бункер рванем. И уж там я вам – всем! – так задницы нашлифую, что неделю сидеть не сможете! Хоккеисты хреновы.
Евгеньича и второго мужика – Василия – Герман с Пашкой встретили, отойдя от Дома едва ли километров на семь. Кинулись помогать – Евгеньич вез компаньона, с трудом удерживая его на раме велосипеда.
Пашка узнал оба этих слова – «рама» и «велосипед» – значительно позже, а тогда таращился на невиданную конструкцию во все глаза, топая сзади с клюшками и Германовым рюкзаком. За свои девять лет повидал ожогов достаточно, чтобы понимать – тут уже не помочь. Василий догорает и очень скоро умрет.
Когда Пашка в очередной несчетный раз эту историю рассказывал, Рэдрик – даже зная все наперед – охрененной бункерной дурости поражался.
Ведь они же – взрослые! Сами говорили, что их слушаться надо – и выехали на закате! Да дебил последний знает, что так нельзя. Даже если солнце село, выходить рано, особенно бункерным! Сколько раз они от Германа огребали – просто за то, что ставни плохо закрыли! А Евгеньич, по словам Пашки, чушь какую-то нес.
«...Мы слишком поспешили, давно уже не были на поверхности… Не подумали, что в это время года солнце может быть гораздо более активным… Нам казалось, что вовсе не жарко…»
Конечно, сперва-то не жарко! Жарко потом будет – когда волдыри по телу поползут! Вот тогда так будет жарко – мало не покажется.
От солнечных ожогов краснела и бугрилась кожа, причиняя невыносимую боль. Поднималась высоченная температура и сворачивалась кровь. Сергей Евгеньевич был первым из бункерных исследователей, кто догадался о прямой зависимости силы и площади распространения ожогов от возраста обожженного. Чем старше несчастный, тем страшнее поражения кожи. Детям, что помладше, удавалось выжить. У людей, перешагнувших за двадцать, шансов не было.
Сергей Евгеньевич уцелел, потому что на поверхности бывал и раньше – в прежние времена не раз добирался до соседей и за время походов «слегка адаптировался». Рэдрик знал, что их братию бункерные прозвали «адаптами»: проведя на поверхности всю жизнь, воспитанники Германа притерпелись к новым условиям гораздо больше, чем слегка. А Василий впервые задержался наверху дольше, чем на час. Ну и чего он хотел-то?!
Все это провинившиеся воспитанники пытались объяснить Герману, когда тот заставил рассказывать, как было дело.
Ревели все наперебой – и девчонки, и пацаны. Облепили командира, будто цыплята наседку – казалось, что, если прижаться поближе, он лучше поймет, обещали что-то навзрыд.
Они, конечно, кругом виноваты, из-за поганых клюшек человек погиб, но как так-то?!.. Зачем они по закату поперлись?!.. Ведь нельзя же! Ведь любой младенец знает, что нельзя! А они-то – взрослые!
Герман их, кажется, не слушал. Смотрел мимо и думал о своем. И, как ни пытались ребята заглядывать командиру в глаза, непонятно было, злится или нет.
В конце концов сказал:
– Ладно… По койкам – шагом марш! – И ушел.
Наверное, потом с Евгеньичем разговаривал. Потому что вечером они вдвоем пришли в класс, где ребята занимались.
– Значит, так, – оглядывая притихших учеников, веско проговорил Герман. – Без разрешения Сергей Евгеньича ни один из Бункера больше не вылезет! Ясно?
Все с готовностью закивали.
– Это первое. И второе. – Герман помедлил. – Не думал, что объяснять придется… А по ходу, надо было. Сергей Евгеньич вам – не враг! И никто тут вам – не враг! Все вам только добра желают! – Он обводил подопечных сердитыми глазами. – Вот если б вы просто пришли к Сергей Евгеньичу и попросились домой за клюшками – неужто бы он не отпустил? А?!
Ребята угрюмо молчали.
Герман кругом был прав, и ответить было нечего. Конечно, отпустил бы. И никто бы тогда не погиб, и все бы было нормально.
Что Евгеньич – хороший дядька, просто странный малость, поняли еще тогда, когда он Пашку спасать кинулся. Хрен его знает, зачем – ведь сто раз повторили, что ничего не случится! – но плохой человек не кинулся бы. Это точно.
***
… – Вы воспитали абсолютных зверенышей, Герман.
Глаза у Любови Леонидовны опухли от слез. Она очень любила Василия.
– Я все могу понять – вы сами рано потеряли мать, и когда все случилось, были, в сущности, еще ребенком. У вас нет навыков воспитания, нет специального образования… Но это… Это что-то… – Педагогиня сжимала пальцы, подбирая слова. – Эти ваши дети – действительно нечто ужасное! Неужели вы не видите, какие они?! Жестокие, упрямые! Равнодушные к знаниям! Понимающие только силу! Впрочем, чего тут ожидать. Я слышала, вы их даже бьете! Это так?
– Угу, – скучно подтвердил Герман. – Бью. Смертным боем. – И в доказательство твердым кулаком со сбитыми костяшками ударил о твердую ладонь.
Любовь Леонидовна схватилась за сердце и повернулась к Евгеньичу. Герману показалось, что торжествующе. Он терпеть не мог Любовь Леонидовну.
Бункерная педагогиня была толстой и неуклюжей, как беременная овца, носила очки с вечно захватанными стеклами, воняла какой-то дрянью и обожала делать замечания.
Евгеньич вздохнул.
– Любовь Леонидовна! Я тоже не сторонник силового воздействия. Но следует признать, что, как бы там ни было, Герман для ребят – царь и бог...
– Естественно! – Люля поддернула сползшие очки. – Еще бы! Бедные крошки никогда не видели другой жизни! У них нет родителей и нет другого воспитателя. Конечно, они переняли от него все – речь, походку, все его, извините, словечки и манеру себя вести! Если воспитатель их бьет – почему бы им не драться? Если воспитатель позволяет себе курить и выражаться – почему бы им не уподобиться ему?! – Тетка оглядела присутствующих и возражений, конечно, не услышала. – Ведь если он – их, как вы выразились, царь и бог – делает это, значит, так и нужно? Значит, это правильно? И он, вместо того, чтобы быть примером…
– Сергей Евгеньич, – перебил старую дуру Герман. – Вы мне вроде сказать что-то хотели. Говорите, да я отползу. Спать охота.
– Спать?!! – взвизгнула Люля, вскакивая с места. – Вы слышали?! И вы этого, простите, отморозка еще защищаете?! Спать! Человек погиб – а ему спать!
– Любовь Леонидовна…
Евгеньич так визжать не умел. И Вадя не умел. Поэтому тетка ни его, ни Вадю не услышала.
Подскочила к Герману, мотая перед носом пальцем.
– Ты… Да как ты… Ведь это из-за твоих зверенышей… По твоей вине…
Евгеньич тоже подбежал, неловко обнял ее, бормоча: «Люба, ну что ты, ну при чем тут он, ну они же, в сущности, все еще дети, успокойся, пожалуйста…»
И вот тут Герман не выдержал. «Все еще дети» доконало.
Он знал о себе, что вспыльчив, и старался это перебарывать, Люле на ее подковырки огрызался, если силы были, если не было – тупо отмалчивался. А сейчас реально взбесился.
Взрослые, тоже, нашлись! Если уж даже Евгеньич – лучший из этих людей – не понимает…
– Да, звери! – рявкнул Герман. – Да, отморозки! А я – главный зверь и отморозок! И мы – звери, грубые и жестокие – научились жить там, где вы – умные и гуманные – без своего Бункера выжить не сможете!
Дура Леонидовна что-то крякала, Евгеньич бормотал – Герман не слушал. Его несло. Наболело.
– Человек у них погиб! – орал он. – Один человек! Всего – один! И то – дурак потому что… А сколько этих самых зверенышей у меня на руках умерло, вы знаете?! И скольких я спас от смерти, потому что вовремя дал пинка – знаете?! Да если б я им морали читал, вместо того, чтобы пинать, сейчас половины бы не досчитался! И если б на этого вашего Васю нашелся такой, как я – чтобы вовремя в лоб дать, чтобы он в укрытии сидел, а не перся по закату – живой бы остался. По мне – так пусть ходят битые, зато ходят! И они, между прочим, мою науку хорошо запомнили. Из них ни одному в голову бы не пришло на закате хоть нос из-за двери высунуть! Они тупо не понимают, как это можно не понимать, и так по-идиотски погибнуть. Пашка, пацан сопливый, до дома доскакал – на метр с маршрута не сбился! Ни царапины! А вы, два взрослых мужика, даже не поняли, что выходить еще рано! Моих зверенышей обвиняете… Которые вас кормят, между прочим! И, между прочим, прекрасно чувствуют, как вы тут к ним относитесь.
Герман остановился, переводя дыхание, и услышал голос Григория – бункерного врача. Тот, оказывается, давно стоял рядом.
– Герман! Прекрати истерику. – Белые пальцы доктора твердо вцепились в его бурое плечо. – Ты рехнулся, командир? Ты что несешь-то? Евгеньич и без того места себе не находит… Ты думаешь, он не понимает?
Герман посмотрел на старика. И даже вздрогнул – не ожидал, что тот так сгорбится и поникнет. Стало стыдно.
– Сергей Евгеньич, простите! Я же не про вас…
Дура Леонидовна все пыталась кудахтать дальше. Григорий заставил тетку подняться и увел.
– Пойдемте, – донеслось до Германа. – Любовь Леонидовна, не нужно…
Уходя, Григорий плотно закрыл дверь.
– Простите, Сергей Евгеньич, – потерянно повторил Герман. – Пожалуйста.
Сергей поморщился. Снял очки и потер воспаленные глаза.
– Ради бога, перестань. Ты совершенно прав. И мы, сидящие в этом бункере, перед природой гораздо большие дети, чем ты и твоя… команда.
– Зверенышей, – горько уточнил Герман.
– Бог мой, да не слушай ты Любу! У старой девы никогда не было детей. Твоих ребят она попросту боится – не знает, как себя с ними вести. Да и все мы, положа руку на сердце, не знаем.
Герман посмотрел с удивлением.
– Да-да, так и есть! Мы ведь помним тех детей, что были до катастрофы, понимаешь? Трогательных, беззащитных! Целиком зависимых от взрослых. И наши малыши – именно такие. А ребята, которые растут у тебя – полная противоположность… Ты сделал огромное дело, мальчик мой. Какими методами – предпочитаю не думать, у меня двое детей, ты знаешь… Было когда-то. И я за всю свою жизнь не поднял руки на ребенка! Но я считаю, твоим ребятам повезло, что с ними оказался ты, а не я. Ты научил их выживать и думать самостоятельно. Твои дети – ведь они действительно пытались нас остановить! Одна девочка – не помню, к сожалению, имени, курносенькая такая – все твердила: не надо, солнце злое сейчас, не ходите! А я, старый дурак, не слушал. Если бы поверил ей, Вася бы не погиб.
– Это Анжелка, – сказал Герман. – Самая старшая. Умница.
Сергей грустно улыбнулся.
– Анжела… Люк… Гарри… Кто ж им имена-то такие напридумывал?
– Мы с Катей. Дурные были… Тем, кто имя не помнил или выговорить не мог, выбирали, что покрасивше. Анжелка – Анджелина, вообще-то. У нас и Брюс есть, и Рон с Гермионой. И Рэдрик. – Командир адаптов помолчал. – А если уж совсем честно, то и я – никакой не Герман.
После восьми лет тесного общения подобное признание могло показаться странным. Но Сергей почти не удивился.
– И как же тебя зовут?
Псевдо-Герман хмуро усмехнулся.
– А это важно? У меня ник был такой – Герман. Я и брякнул сдуру, когда знакомились… А сейчас – привыкли все. Того пацана, кем я тогда был, давно уже нет. Тех, кто меня настоящим именем звал, тоже нет. И детей своих у меня не будет, отчеством награждать некого. Так что какая уж теперь разница?
– Перестань, – болезненно поморщился Сергей. – Об этом тяжело говорить.
– А думать – не тяжело, вы считаете?
Тот мальчик, которого встретил Сергей, впервые дойдя до монастырских палат, за эти годы действительно сильно изменился.
У Германа выцвели волосы, блекло посерели синие когда-то глаза. Кожа потемнела в глубокую коричневу – жена Сергея, погибшая в день катастрофы, говорила про такой загар «заснул в солярии». Плечи раздались в два раза против прежнего, хотя и в семнадцать лет хиляком Герман – или как уж его на самом деле звали – не выглядел. Был крепкий такой, спортивный подросток. А сейчас – взрослый мужчина.
Твердые заскорузлые ладони, шрамы и ожоги закаленного бойца. Цепкий внимательный взгляд…
Сергей почему-то вспомнил Гюзель.
Ее вцепившиеся в ворота пальцы. Растрепанную косу, отчаянный крик… Девушка была страшно обожжена, она умирала и понимала, что умирает. Накачанная болеутоляющим, пыталась успеть рассказать как можно больше.
Услышав, что небольшая горстка людей спасла и продолжает выхаживать почти сотню малышей, Сергей сначала не поверил. Списал ошибку на помутненное сознание Гюзели, и на то, что по-русски та изъяснялась не лучшим образом.
Они с Григорием, победив в нелегком споре с противниками похода, отправились к святому источнику. Несли с собой лекарства, фонари, запас семян – все, что, по их мнению, могло пригодиться выжившим.
Сергей до сих пор помнил, как окликнул гостей из-за ворот мальчишеский басок: «Стой, кто идет?!» И после уточняющих расспросов перед ними появился Герман – чуть живой от усталости, но вооруженный охотничьим карабином и полный решимости защищать свою коммуну до последнего вздоха.
Сергей помнил, как содрогнулись они с Григорием, разглядев руки тех, кто жил в Доме у источника – красные, корявые, многократно растрескавшиеся и зажившие, покрытые ссадинами и мозолями. Помнил, как до слез потрясли трехлетние ребятишки, возящиеся с теми, кто был еще младше. Искренне считающие себя «большими» и изо всех сил пытающиеся помогать.
Они приходили к Дому еще не раз. Чтобы с горечью узнавать о новых смертях. Не всегда – среди малышей, но неуклонно – среди взрослых. До тех пор, пока Герман и Катя не остались совсем одни.
Впоследствии Сергей не раз спрашивал себя: а удалось бы ему самому справиться с тем, что обрушилось на ребят? И вынужден был признать, что едва ли. Весь его жизненный опыт, все навыки воспитания собственных детей возопили бы, что это невозможно! Взвалить на себя такой груз могли только люди, подобные Герману и Кате.
По-юношески отважные. Два года наблюдавшие самоотверженность тех, кто жил и умирал рядом с ними. Уверенные в том, что, коль уж они уцелели – не имеют права опустить руки и сдаться.
Герман не знал, что такое рефлексия, и об ошибках не сожалел. Он был человеком действия.
– Мне на себя-то наплевать, – ероша выцветшие волосы, говорил сейчас он. – Я своих детей, если по-честноку, и вовсе не хочу, на три жизни вперед нажрался. Да и сколько мне кувыркаться осталось, тоже ведь хрен его знает. – Сергей открыл было рот, чтобы перебить, успокоить, но понял, что не нужно. Герман не жаловался, он констатировал известный факт. – Мне за ребят обидно! Растут они – будь здоров, сами видели. И, если у них не только руки-ноги, но и прочие подробности тем же темпом отрастают, то еще пара лет, и всем колхозом – что пацаны, что девчонки – уже искать начнут, об кого бы потереться. Это – к бабке не ходи… Блин. Простите.
Извинился Герман потому, что Сергей болезненно сморщился. Такого рода термины на дух не выносил.
А собеседник его, взявший в руки хоккейную клюшку раньше, чем букварь, стесняться в выражениях не привык. Заботами тренеров, к семнадцати годам Герман стал сильным и выносливым, как тягловый конь, а стараниями спортивных менеджеров был приучен к мысли, что ни одна победа не придет сама. Но вот следить за красотой речи в спортшколе явно было некому – эпитеты центральный нападающий выдавал такие, что у обитателей Бункера очки на лоб лезли. Ведь сколько прекрасных слов изобрели люди, чтобы назвать процесс взаимного влечения! Герман же – хорошо, если именовал это «чпокаться» или «шпилиться», а не как-нибудь похуже.
Сергей считал – оттого, что бедный мальчик еще никогда не любил по-настоящему. Пухлая добрячка Инна Германа обожала, слепому было ясно. А он ее – нет. Заботился, уважал, ценил – но не любил. Вот с Катей, думал Сергей, у них все могло бы получиться. Чудесная была девушка. Улыбчивая, приветливая. Она так странно всегда оттеняла своего сурового компаньона…
– Ты любил Катю? – спросил как-то у Германа Сергей.
Катя к тому времени уже погибла. Герман смерть подруги очень тяжело переживал. Надолго тогда замкнулся, ожесточился, и если бы не постоянная необходимость заниматься детьми – трудно сказать, что с ним стало бы.
Герман в ответ неопределенно пожал плечами.
– Клеиться пытался, в самом начале, она отшила. У нее ведь жених был, помните? До того, как все случилось. Ну, я больше и не лез. Ничего у нас с ней не было.
Времени вам не хватило, вот что, – думал Сергей. Ни на то, чтобы испытать настоящее чувство, ни на то, чтобы проникнуться им. В этом свихнувшемся мире катастрофически не хватает времени. Никому и ни на что…
«Слава богу, – записал он в дневнике, – слава богу, что пока мы – взрослые, образованные люди, терзались безысходностью, пытаясь передать свои знания трем несчастным детишкам, Герман и Катя не сидели сложа руки.
Они, не задаваясь никакой целью и не обладая никакими знаниями, просто помогали выжить случайно подвернувшимся малышам. А в результате воспитали настоящую силу – которая, в отличие от наших подопечных, умеет управляться с новым миром.
Сложенные вместе, знания наших ребят с навыками и сноровкой адаптов, смогут их спасти. Спасти их будущее – единственное, ради чего нам всем, уцелевшим, стоит и дальше цепляться за эту жизнь».
Глава 3
Бункер – Ногинск (33 км)
Кирилл ехал в телеге. Рэдрик и остальные шестеро шли пешком.
Начало путешествия сложно было назвать комфортным – обычно обоз перевозил товары, и место для единственного пассажира в нем расчистили с явной неохотой. Не говоря уж о том, чтобы озаботиться удобством размещения: телегу трясло и подбрасывало на каждой рытвине, Кирилл дважды успел прикусить язык.
Прибор ночного видения, которым путешественника снабдили в Бункере, комфорта также не добавлял. Когда, готовясь к походу, Кирилл только начинал к нему привыкать, это веселило – забавно было рассматривать ставший черно-зеленым мир. А сейчас не расставался с девайсом с того момента, как выбрался на поверхность, и тот успел изрядно надоесть.
Кирилл попытался поделиться ощущениями с девушкой, которая шла впереди, ведя в поводу лошадей. Девушка не ответила и даже бровью не повела, как будто он со стенкой разговаривал.
Звали молчунью Олесей – услышав это красивое имя, Кирилл даже поперхнулся: до сего момента был уверен, что разговаривает с парнем, – а лошадей Дюной и Звездочкой. И это было все, что он сумел выведать у спутницы. Голос девушки оказался еще более сиплым, чем у Рэда, и – возможно, поэтому – общительностью она не отличалась. Впрочем, идущие впереди другие адапты тоже не разговаривали.
Когда Кирилла принялись трясти за рукав, он понял, что ухитрился задремать.
– На, – сказала Олеся. – Обед. – И сунула в руки миску с ложкой.
Прибор ночного видения, пока хозяин спал, болезненно впечатался в скулы. Кирилл, поморщившись, ослабил крепление.
– Где мы находимся?
– Железку перешли, – непонятно пробурчала Олеся. – Держи посуду.
Кирилл взял в руки «посуду» – металлическую миску, – и адаптка прицельно, не разлив ни капли, плеснула туда что-то из фляги с широким горлышком.
«Что-то» оказалось горячим – мгновенно нагревшаяся миска обожгла руки. Кирилл вскрикнул и коварную посудину выронил.
– Ты чего орешь?
– Горячо…
– Так поставить надо было! Поднимай давай. У нищих прислуги нету!
Кирилл торопливо перекинул ноги через борт телеги.
Неловко спрыгнул на землю, ухитрившись наступить прямо в миску. Поскользнулся и упал, а через секунду ослеп – ПНВ соскочил с головы и улетел неведомо куда. Звук, который раздался сразу после этого, ему страшно не понравился.
– Вот же кляча, – недоуменно прокомментировала Олеся. – На. – И, присев на корточки, извлекла из-под телеги потерю.
– Спасибо. – Кирилл надел прибор. – Ой…
Мерзкий звук не почудился. Линз в окулярах больше не было.
– Выпал птенчик из гнезда, – радостно объявил чей-то незнакомый, внезапно оказавшийся рядом, голос, – все, теперь ему – п..зда!
Должно быть, последнее слово означало что-то смешное. Вокруг сдержанно захихикали.
Когда спутники успели окружить Кирилла – бог их знает. Не сказать, чтобы темнота вокруг была кромешной, очертания фигур путешественник различал, но вот передвигаться адапты умели совершенно бесшумно. Приблизились неслышно, словно призраки. Да и ориентировались они ночью, в отличие от бункерного сверстника, превосходно – адаптированному зрению не нужны были никакие устройства.
– Цыц, – это раздался голос Рэда. – Что стряслось?
– У меня разбился прибор ночного видения, – признался Кирилл.
Наступила тишина.
– Зашибись. И что теперь? Запасной есть?
– К сожалению, нет.
Из темноты присвистнули.
– Все, что ли – приплыли? Назад шагаем? – предположил тот же насмешливый голос. – План по спасению мира обломался в пункте «ноль»?
– Цыц, – не меняя тона, повторил Рэд. – А без очков ты совсем ни хрена не видишь?
– Вижу, но очень плохо. Увы.
Адапт вздохнул.
– Красавец! Где ж вас, блин, берут-то, таких косоруких? – Кирилл еще при первой встрече понял, что командир адаптов к нему не расположен. Мягко говоря. – Вставай, чего разлегся!
Сильные руки ухватили Кирилла за плечи и поставили на ноги. Они с Рэдом были почти одного роста – хотя в целом габариты отличались на порядок – и оказались лицом к лицу.
На небольшом расстоянии разглядеть лицо адапта было можно. Но выражение на этом лице отражалось такое, что лучше бы «косорукий» пассажир его не разглядывал.
***
– Ты че бормочешь? – раздалось над ухом примерно через час.
После короткого обеда – за пятнадцать минут все, кроме Кирилла, съели густую, странного вида похлебку, сжевали хлеб и выпили чай – ездока подсадили назад в телегу, и тем же порядком двинулись дальше.
Поесть Кирилл толком не успел, варево оказалось слишком горячим. Он кое-как проглотил хлеб, а в руке держал кружку с чаем – тоже горячим, но на сей раз догадался обернуть ладонь рукавом. Предосторожность, впрочем, не спасла – лошади тронулись, и жидкость расплескалась.
Хотелось пить, мокрый рукав неприятно холодил руку, и было обидно, что остался без обеда. Но Кирилл твердо решил держаться. Чтобы отвлечься, принялся шепотом читать стихи – любовь к простым четким рифмам перенял у Сергея Евгеньевича.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою...
Вопрос «Че бормочешь?» ему задал Рэд.
– Стихи, – удивился Кирилл.
– Вот же мозговед! Тебе что, даже в поход уроки задали?
Кирилл улыбнулся. Слово «уроки» позабавило.
– Уроков мне давно не задают. Если хочешь знать, Сергей Евгеньевич с Любовью Ленидовной считают, что меня и учить-то дальше нечему. Просто нравятся стихи, вот и читаю.
Неизвестный Кириллу парень, идущий с другой стороны телеги, присвистнул.
– Ух, свезло тебе, Сталкер! Такого умника везешь. Ты от него далеко-то не отходи! Глядишь, тоже ума наберешься, окуляры выдадут.
Предположение было встречено насмешливым фырканьем. Кирилл почувствовал, что краснеет.
– Выдадут сейчас тебе, – пообещал парню Рэд.
Но Кирилл отчего-то подумал, что сделал это вовсе не из желания заступиться.
Когда глаза начали, наконец, ясно различать контуры телеги, Рэдрик сунул Кириллу в руки странное полотнище.
– На, завернись. А то сгоришь.
Полотнище красиво посверкивало в темноте.
– Но ведь еще даже не рассвет… – Кирилл расстроился. Только-только собрался вокруг оглядеться.
– Рассветет – поздно будет. Заворачивайся! Да смотри мне, как следует, а то сам заверну.
– А вы?
– Нам такое солнце не страшно.
После того, как телега остановилась, Кириллу голосом Рэда было велено «не рыпаться». Беспомощный груз взвалили, судя по всему, на плечо, куда-то отнесли и сбросили на твердое – путешественник болезненно охнул.
– Можешь разматываться, – разрешил командир. – Рюкзак – у входа. Фонарь-то хоть есть?
– Конечно, – обиделся Кирилл, – я хорошо экипирован.
Рэдрик на это саркастически хмыкнул и больше ничего не сказал.
Кирилл неуклюже выбрался из кокона. Нащупал в рюкзаке фонарь и спички. Поджег фитиль и сначала даже зажмурился – таким ярким показался свет.
Он находился в полукруглом матерчатом домике около двух метров в длину и полутора – в ширину. Встать в полный рост здесь не смог бы, на коленях и то уперся головой в потолок.
Состав для пропитки палаток, то самое вещество, из-за которого ткань так волшебно серебрилась, изобрел Вадим Александрович. Состав отражал солнечные лучи, не позволяя им проникать внутрь, хорошо отталкивал воду, но пропускал воздух, благодаря чему в домике можно было дышать.
Тем же составом в Бункере покрывали защитные комбинезоны, которые позволяли в течение недолгого времени – час-полтора – находиться на открытом солнце. Дольше не получалось, потому что выделяемый телом пот нарушал защитные свойства. Ученые трудились над усовершенствованием не первый год, но далеко пока не продвинулись.
Кирилл сообразил, что спать сегодня будет здесь. И, если бы Рэдрик не ушел, смог бы убедиться, что спутник действительно хорошо подготовлен: в рюкзаке находились и свернутый коврик, чтобы положить на пол, и спальный мешок, чтобы в него залезть.
Кирилл раскатал коврик. Вытряхнул из чехла мешок. Вытянулся во весь рост, подложив, как учили, рюкзак под голову… Если не думать о том, как неудобно будет спать на твердой, несмотря на подстеленные предметы, земле, то тут даже уютно. По крайней мере, гораздо удобнее, чем в трясущейся телеге.
Поразмыслив, Кирилл извлек из рюкзака блокнот и карандаш – решил, что продолжит вести дневник. Однако много написать не удалось: сначала в палатке появилась Олеся, которая принесла ужин, а потом Рэд, который быстро разделся, забрался в спальник и погасил фонарь.
На возмущение Кирилла «Подожди, я еще не закончил!» он никак не отреагировал. А повторно поджигать фитиль путешественник, припомнив мрачную горбоносую физиономию, не рискнул.
***
Следующим вечером Кириллу пришлось тронуться в путь так же, как прибыл сюда – замотанным в палатку. Честно говоря, не расстроился – пробудился с трудом, и в мягком серебристом коконе с удовольствием досыпал. До тех пор, пока Рэд, постучав пассажира по голове и состоянием его никак не интересуясь, не приказал «разматываться».
Это не было просьбой или предложением – именно приказом, жестким и категоричным. Просить и предлагать командир адаптов, судя по стилю общения, не умел. И времени на выслушивание возражений не тратил. В ответ на бормотание Кирилла «я еще не проснулся, нельзя ли попозже» попросту сдернул с него полотнище. После чего одним рывком стащил с телеги.
Обоз продолжал двигаться – останавливаться ради того, чтобы пассажиру удобней было сойти, никто не собирался. Телега проехала мимо, удаляясь в темноту. Кирилл с Рэдриком стояли.
– Что-то случилось? – Собственный голос показался робким, даже жалким. Кирилл откашлялся. – Зачем мы остались?
– За стенкой, – буркнул адапт. – Ходить будешь учиться, вот зачем.
Кирилл обиделся.
– Я умею ходить!
– Это ты по Бункеру умеешь. Шагай давай. – Большие пальцы рук Рэд затолкал за поясной ремень и застыл в ожидании.
Спорить Кирилл не решился. Пожав плечами, двинулся вперед.
Дорогу перед собой он худо-бедно различал, а вот с ямами под ногами дела обстояли хуже. Через несколько шагов споткнулся – хорошо, что на этот раз хотя бы не упал, но лодыжку подвернул и зашипел от боли.
– Зашибись, – недовольно прокомментировал Рэд. Он возник рядом неизвестно откуда. Признался: – Я, если по-честноку, вчера не поверил, что ты совсем ни хрена не видишь. Думал, может, приколы у вас в Бункере такие… А ты в натуре – жопа слепая.
– Кто-кто?
Рэдрик фыркнул и не ответил.
Кирилл решил, что имеется в виду какое-то неизвестное ему животное – возможно, тоже из адаптированных. Была, например, до того, как все случилось, «мексиканская слепая рыба», аквариумный вид, а тут «слепая жопа» – почему бы и нет. Зоология не была его сильной стороной, это Даша по животным с ума сходила. Она-то уж любое название наверняка бы вспомнила.
– Пяти шагов не прошел – брякнулся, – продолжал ворчать Рэд. – Силен…
Кирилл обиделся.
– Во-первых, я прошел больше! Во-вторых, не брякнулся. А в-третьих, эта проблема решается очень просто – нужно всего лишь взять фонарь. Попроси, пожалуйста, ребят остановиться.
– Ты дебил? – заинтересовался адапт. – Или прикидываешься? Про Диких слыхал?
– Допустим…
– Это у вас в Бункере – «допустим».
Говорил Рэдрик возмущенно, но по-прежнему очень тихо. Все адапты, попав на дорогу, вели себя очень тихо. Шли, переговаривались, забирались в телегу и соскакивали с нее – все происходило в полной тишине, как взрывы в космосе.
Наверное, если б новые соратники решили Кирилла убить, это тоже произошло бы бесшумно. Подошел бы вот этот самый Рэд сзади, свернул шею одним движением – и вся недолга. Отпихнул бы ногой остывающий труп, и пошел себе дальше…
Кирилл встряхнул головой, усмиряя разбушевавшуюся фантазию. Представится же такая чушь!
С Рэдом они не друзья и друзьями, по понятным причинам, не станут – но партнеры. Они делают общее, очень важное дело. И нужно научиться доверять этому парню, какие бы ни были у него жестокие глаза и аллигаторская ухмылка.
– Прости, что ты сказал?
– Ты в уши, что ли, долбишься?! Я говорю – Дикие могут свет увидеть. Слетятся, что твои мухи на дерьмо. Не дрался давно?
– Я никогда не дрался.
Рэдрик вздохнул. Но комментировать уже не стал – надоело, наверное.
– Значит, так, – непререкаемо заявил он. – Слушай сюда, повторять не буду. Про фонарь больше не заикайся. Свет зажигать на дороге – нельзя! Орать, чихать – тоже нельзя. Говорим шепотом, ползем тише, чем перья из курятника воруют. Делаем вид, что ежики. Иду я, ты рядом – нога в ногу. Хочешь, за рукав держись. Если яма – скажу. Вкурил?
– Нет…
– Что еще?
– А разве ежики в природе остались? Любовь Леонидовна рассказывала…
– Пошли, блин, – простонал Рэд. – Вот же принесло-то, на мою голову! Да не за правую, за левую берись. И крепче держись, не кусаюсь. – Он прицепил ладонь Кирилла на свое могучее плечо. – Давай: раз-два, раз-два… Да не пыхти ты в ухо! Раз-два, раз-два…
– Я, вообще-то, тренировался, – стараясь попадать в ногу с Рэдом, не удержался от хвастовства Кирилл. – Я к этой миссии давно готовлюсь. Два часа могу идти без остановки! И обувь у меня хорошая.
Рэдрик не впечатлился.
– Язык у тебя – помело. Давно готовишься, а про Диких не знаешь? Что свет зажигать нельзя, что орать нельзя?
Кирилл сконфуженно замолчал. Разумеется, в рамках подготовки, ему обо всем рассказывали. Но в тот момент будущий миссионер даже не подозревал, что требования окажутся настолько категоричными.
– И не трепись, – добавил Рэд, – береги дыхалку. Уже, вон, сбилась, сопишь, как паровоз… Курить поменьше не пробовал?
– Я вообще не курю. С чего ты взял?
– Шутка. Мы тут – ребята с юмором. Привыкай.
Двух часов Кирилл не продержался. Час десять, от силы час двадцать – неутомимый спутник шагал гораздо быстрее, чем он привык.
А еще страшно угнетала духота. Кирилл в очередной раз подумал, насколько же прав был бункерный врач Григорий Алексеевич, категорически заявивший, что без специальных упражнений «малыш» не продержится на поверхности и суток, и заставивший его регулярно выходить наверх, постепенно наращивая часы – чтобы дать организму возможность притерпеться к тяжелому климату.
После неизменных, днем и ночью, двадцати двух градусов Бункера – с его кондиционированием, озонированием и порционным увлажнением – выбраться наружу, в душную и липкую жару, Кириллу и впрямь оказалось непросто.
Он от обычных-то прогулок, во время которых в компании Олега и Даши неспешно бродил вокруг Института, и то старался увильнуть под любым предлогом. А Григорий Алексеевич разработал для будущего миссионера целую программу, включившую в себя гимнастику, ходьбу и даже бег – и строго следил за тем, чтобы от упражнений подопечный не отлынивал. Вмешательство Любови Леонидовны и то не помогло. Кирилл уповал лишь на то, что врач перестраховывается. В походе наверняка все окажется не так сложно! Не могут ведь, в самом деле, здравомыслящие люди столько ходить пешком…
Но реальность показала, что могут. Причем, судя по всему, сами никакого дискомфорта не испытывают – хотя здесь, на дороге, духота ощущалась сильнее, чем на тренировочной площадке. И под ногами было отнюдь не гладкое покрытие. Кирилл уже не раз пытался, споткнувшись, упасть – и, если бы не впивавшиеся в плечо адаптские пальцы, непременно бы это сделал. Сердце стучало, как бешеное, кололо в боку и страшно хотелось пить. А Рэдрик шагал рядом, будто запрограммированный – потрясающе равнодушный и к духоте, и к усталости, – и только с неудовольствием косился на тяжело сопящего спутника.
Почувствовав боль в намятых внутри ботинка пальцах, Кирилл даже обрадовался.
– У меня нога заболела.
Рэдрик не удивился. Он остановился, вдохнул и издал горлом странное чириканье.
– Что это?
– Сигнал нашим, чтоб остановились. А вообще, воробьи так орут – не слышишь, что ли?
Действительно – сейчас Кирилл, прислушавшись, это понял, – позади давно раздавались похожие звуки. Но он был настолько занят, что внешние раздражители не воспринимал.
– Воробьи за нами всю дорогу прыгают, в навозе конском ковыряются, – пояснил Рэд. – Пошли.
Они снова тронулись, теперь уже гораздо медленнее. Кирилл решил воспользоваться передышкой, чтобы попытаться наладить отношения.
– Ты, пожалуйста, не злись на мои вопросы. Для меня ведь действительно многое внове – то, что для тебя само собой разумеется... Но ведь чем быстрее я во всем разберусь – тем лучше для нас всех! Ведь мы общее дело делаем, очень важное и нужное! Правда?
Вадим Александрович считал, что эту фразу следует произносить почаще – тогда есть шанс, что в ненадежных адаптских мозгах она укоренится. Но определить, укоренилось что-то в мозгах у Рэда или нет, Кирилл не сумел. Командир посмотрел на него, как на дурака, и промолчал.
– Хорош у тебя прицеп, Сталкер, – встретил пешеходов неунывающий насмешник. – Этак вы далеко уволокетесь!
– Зато легкий, – заметил другой парень, подсаживая Кирилла в телегу. – Если что, в рюкзак засунешь.
– Башкой вниз, для устойчивости! Башка-то – умная, тяжелая, поди.
Вокруг снова захихикали.
– Если что, пинка дам, и птичкой полетит, – буркнул Рэд. – Лар, глянь у него ногу. Говорит, натер… Все, отставить базар! Трогаемся.
***
В Ногинске обоз встречали.
Вокруг замотанного в полотнище Кирилла начали раздаваться веселые голоса, приветствия и хлопки по плечу.
– О-о, Сталкер и команда!
– Здорово!
– Припозднились сегодня…
– Генератор привезли?
– Дмитрич сказал, вы с собой бункерного тащите? Че-то не видать – сожрали, что ли?
– Ясен пень, сожрали, со Сталкера станется! В три горла лопает.
– Ну! Скоро поперек себя шире будет.
– Ларочка, солнышко, скучала по мне? Я-то с прошлого раза ни дня не спал – все о тебе думал…
– А это что у вас за куль?
– Куль – не трожь! – послышался властный голос Рэда. – Самый ценный груз, поценней генератора... Не трожь, сказал! Давай под крышу. Где Дмитрич?
Телега, судя по всему, въехала в помещение – перевалила через порог и остановилась. Кирилла потрясли за руку.
– Можешь разматываться, – сказал Рэд.
Кирилл стащил с головы палатку. Сел и огляделся.
В детстве Любовь Леонидовна рассказывала воспитанникам про зоопарки, где животные со всех концов света сидели в клетках, чтобы люди могли прийти на них посмотреть. Сегодня у Кирилла появилась возможность лично выяснить, что животные при этом чувствовали: на него с неподдельным интересом уставились светлые глаза двух десятков адаптов.
– Ойнунифигасебе, – первой выразила общее мнение стоящая ближе всех девушка. Склонила голову набок – короткие волосы украшал ряд разноцветных заколочек. – А че он такой белый? А лохмы – черные?
– Они в Бункере – все такие, – авторитетно разъяснила другая девушка – из тех, что привезли Кирилла сюда. Улыбчивая и симпатичная, с ямочками на щеках.
Голос у спутницы тоже был приятный – легкий и мурлыкающий, не чета сиплой Олесе. Звали девушку Ларой, о чем она охотно сообщила, пока накладывала мазь на ступню Кирилла. И его, в свою очередь, засыпала вопросами, в основном касательно жителей Бункера – все ли они так «стремно» выглядят, что едят, как одеваются?
Кирилл поначалу удивился подобной неосведомленности – ведь адапты посещали бункерную «школу», давно могли бы расспросить подземных жителей о чем угодно, – однако постарался отвечать, не выказывая удивления. Вовремя вспомнил слова Любови Леонидовны о том, что в головах "варваров" информация надолго не задерживается. После долгих мук расскажет некий персонаж определение или правило, а на следующую ночь – чистый лист, будто и не учил никогда.
Любовь Леонидовна страшно уставала после уроков, которые давала адаптам. Кирилл с Олегом и Дашей очень ей сочувствовали и сами старались отвечать как можно лучше, чтобы порадовать воспитательницу.
Теперь же, после получасовой беседы – потом командир Лару с телеги прогнал – информация в памяти девушки, очевидно, была свежа. И та считала себя несомненным авторитетом по части всего, что касалось жителей Бункера.
– Они там все белые, потому что под солнце никогда не ходят, а волосы у всех разные, – разъясняла любопытствующим она. – Есть черные, есть коричневые. Они у них не отваливаются. Вот посюда могут отрастать. – Лара чиркнула ладонью по локтю. – И глаза тоже у всех разные.
– Да ла-адно! – не поверила оппонентка в заколочках. – А че Евгеньич тогда – тоже бункерный, а лысый?
– Так Евгеньич – старый уже! Он старше даже Германа. А кто молодые – те все разные. Скажи? – Лара повернулась к Кириллу.
Тот утвердительно кивнул и, похоже, этим кивком произвел не меньший фурор, чем появлением из палатки. Для местных, видимо, явилось откровением, что гость их слышит и понимает.
Теперь они загалдели все. Недоверчивая Ларина собеседница с любопытством, будто неведомую зверушку, потрогала Кирилла за волосы.
Пальцы ее, хоть и девичьи, мало отличались от лапы Рэда – коричневые, сильные, с обрезанными под корень ногтями. Кирилл подумал, что если попытается убрать от лица руку назойливой девицы, а та воспротивится, неизвестно, чья возьмет.
Не зная, как себя вести, он принялся искать глазами Рэда, когда к телеге протолкнулся нормальный человек – не адапт. Мужчина, на вид – ровесник Сергея Евгеньевича.
– Ребята, ну что вы за балаган устроили? Наталья, ну-ка отойди! Тебе самой-то понравится, если полезут за волосы хватать?.. Добро пожаловать, юноша. – Мужчина помог Кириллу спуститься. – Меня зовут Максим Дмитриевич.
– Здравствуйте. – Путешественник с удовольствием пожал протянутую руку – обычную, человеческую, не такой кремень, как у Германа, или, наверняка, у этой вот незнакомой Натальи. – Кирилл.
– Очень приятно. Здравствуй, Рэдрик. Как добрались?
– Здрассьте. Нормально. Дмитрич, этого – в дом бы отвести, а то скоро совсем рассветет.
«Этого» – было про Кирилла.
– Да-да, – спохватился Максим Дмитриевич. – Ребята, принимайте товар! Пойдемте, друзья.
В просторном здании, где разместилось ногинское население, Кирилл оглядывался по сторонам с интересом.
Ему понравился коридор с высокими окнами, которые уже начали закрывать ставнями, и ряд деревянных дверей, покрашенных прозрачно-желтым лаком, с виднеющимися сучками и прожилками. Полы в коридоре тоже оказались деревянными, вкусно-коричневого цвета, и под шагами уютно поскрипывали.
Кирилл никогда прежде не бывал нигде, кроме Бункера. Он привык к полукруглым низким потолкам и белым стенам. К ровному глушащему шаги покрытию на полу и к постоянному освещению – энергию в убежище подавали генераторы на солнечных батареях. Здешнее освещение было скудным. Электричество в поселке, называвшемся когда-то городом Ногинском, как и везде, экономили.
То есть, энергии-то в изменившемся мире было вдоволь – солнечной, например. А вот с генераторами дела обстояли хуже.
Собирать их умели только в Бункере, необходимые детали добывали в развалинах городов адапты. Собирали небыстро, по одному в два-три месяца, и очередь стояла на годы вперед. Собранный генератор отправлялся с обозом в путь, в конце которого обменивался на еду, оружие, домашний скот – все, чем был богат заказчик. Этот товар был востребован, как никакой другой в Цепи. И именно за генераторами в первую очередь охотились Дикие. Случалось, что у кого-то отбирали. И тогда – если в ограбленном поселке еще оставались жители и возможность заплатить за товар – в Бункер поступал новый заказ.
Цепью прозвали поселения, вытянувшиеся вдоль Дороги. Из рассказов взрослых Кирилл знал, как образовалась Цепь.
***
После того как все случилось, уцелевшие в разрозненных местах люди – кто раньше, кто позже – начинали интересоваться соседями. В результате поисков попадали на Дорогу – рваное асфальтовое полотно с развалившимися отбойниками, бывшую федеральную трассу. Встречи соседей друг с другом заканчивались по-разному, в диапазоне от радушных объятий до тотального истребления, но пятнадцать лет – долгий срок. За это время отношения между неистребленными утряслись и худо-бедно цивилизовались. Самыми населенными оказались местности, непосредственно прилегающие к Дороге – через них шел товарообмен, там было относительно сытно и безопасно. Так образовалась Цепь.
Неприсоединившееся к Цепи население – в большинстве своем те, кого трагедия застала в «хлебных» местах, вблизи продовольственных складов и торговых центров – сплотилось в разрозненные шайки. Эти мрачные персонажи с чьей-то нелегкой руки именовались Дикими и, в сущности, таковыми и являлись.
К своим местам обитания Дикие никого из жителей «цивильных» поселков не подпускали, товарообмена с ними не вели. Между собой то воевали, то мирились, не занимались ни сельским хозяйством, ни производством, зато умели гнать самогон и наркотические вещества из чего угодно и лихо метать сюрекены, вырезанные из железа и заточенные до состояния хирургического скальпеля. Пущенный умелой рукой сюрекен если не убивал, то калечил противника до полной потери боеспособности.
Неизвестно, производили когда-нибудь Дикие подсчеты своих запасов – как продовольственных, так и прочих – или нет, но вели себя по принципу «на наш век хватит, а там хоть трава не расти». И, в общем-то, не так уж были неправы – именно к такому выводу пришел Кирилл, узнав в один прекрасный вечер, что за тринадцать лет, прошедшие после катастрофы, ни в одном известном обитателям Бункера поселке не родился ни один ребенок.
Кирилл провел в уме несложные вычисления – к тому времени знал, что в изменившемся мире пятидесятилетний юбилей справляют единицы, а большинство умирает раньше – и, нахмурившись, спросил:
– То есть, через тридцать лет на Земле вообще никого не останется?
До сих пор его как-то не беспокоило воспроизводство в живой природе вообще и в человеческом подвиде в частности. Лекцию про сперматозоиды-яйцеклетки, из которых формируется эмбрион, будущий путешественник прослушал без интереса. В Бункере детей не было, кроме них с Олегом и Дашей – но в Бункере и не положено было находиться детям. Это было «научное учреждение, а не ясли», и им с друзьями просто повезло оказаться рядом, когда все случилось.
А за пределами Бункера какие-то неведомые люди, должно быть, размножались этими самыми яйцеклетками. И у них появлялись дети – как цыплята из яиц на ферме у Германа, а может быть, как-то еще – но, в любом случае, Кирилла это не касалось.
И вдруг оказалось, что никакие дети ни у кого не появлялись. И что когда умрут Олег и Даша – Кирилл был самым младшим из троицы, а потому свою очередь определил последней, – он останется в Бункере – да что в Бункере, во всем мире! – совсем один?! Потому что новым детям, младше него, взяться неоткуда?!
От этой мысли стало жутко, и Кирилл с надеждой посмотрел на Вадима Александровича.
Наставник ответил именно так, как хотелось:
– Если сидеть сложа руки, то да.
Кирилл облегченно выдохнул. Слова Вадима Александровича означали, что задача предстоит трудная, но разрешимая. А трудные задачи самый одаренный ребенок из группы раннего развития «Солнышко» любил. Чем труднее была задача, тем больше она ему нравилась. И ужасно не понравилось открывшееся недавно в линейной алгебре понятие – задача, не имеющая решений.
– Мы обязаны победить, – горячился, рассказывая Кириллу о предстоящей миссии, Вадим Александрович. – Химия – основа всех основ! А человек, как любое природное творение, всего лишь набор молекул. И если какие-то из этих молекул вдруг дали сбой, первостепенная задача ученого – этот сбой выявить. Перенастроить организм. Вернуть его в нормальное русло и заставить функционировать по-прежнему.
Сергей Евгеньевич грустно качал головой.
– Позволь напомнить, Вадик, нас тут – пятьдесят человек химиков! С учеными степенями и высокими заслугами. Мы тринадцать лет бьемся над этим вопросом, но так и не выяснили, в чем именно заключается так называемый сбой…
– Естественно! Медицина, увы, не наш профиль. Не мне вам рассказывать, что до того, как все случилось, Институт занимался отнюдь не разработкой лекарств… Но, я считаю, что за эти годы мы очень далеко продвинулись! И разработка вакцины должна стать последним, грандиозным шагом на этом тернистом пути.
Кирилл восхищенно слушал. Ему не терпелось сделать последний, грандиозный шаг.
К миссии будущий путешественник готовился два года. Заучивал сложные формулы синтеза, практиковался в получении нужных веществ.
– …У нас нет того, что требуется, мы получили вот этот аналог, но он не работает. А в той лаборатории должен быть. Но даже если его нет в готовом виде, можно получить из…
Кирилл записывал и запоминал, что из чего можно получить. Очень многое учил наизусть.
– … Время не всегда будет на твоей стороне. Иногда обстоятельства складываются так, что действовать приходится быстро. А для этого необходимо, чтобы ты даже не задумывался, что из чего получается и каким путем…
Формулы являлись во сне, наползая одна на другую.
– …Но если в той лаборатории есть нужные вещества, почему там до сих пор не разработали вакцину? – в какой-то момент осенило Кирилла. – Неужели в Академгородке не знают, что происходит?
– Вариантов два, – сумрачно разъяснил Вадим Александрович. – Первый – оптимальный – вакцину наши коллеги получили и успешно применяют, но из-за отсутствия сообщения не могут передать. А второй – худший, но наиболее вероятный – в лаборатории не осталось никого, кто мог бы это сделать. Мы ведь не знаем, что происходит в Новосибирске. Не знаем, в каком состоянии лаборатория, и все, что когда-то было Исследовательским центром… Бункера у них нет. Может быть, там вообще живых не осталось. Сюда ведь за все эти годы никто не добрался. Когда все случилось, люди бежали от наводнения на запад, все дальше и дальше. И даже когда большая вода ушла, возвращаться в необжитые места желания не возникло. Нам, видишь ли, и тут отнюдь не тесно. Давно ли страдали от перенаселенности, предсказывали демографические катастрофы… А сейчас знаем в лицо каждого в радиусе ста километров.
– Я не знаю, – простодушно напомнил Кирилл.
– Ничего! Еще столько людей встретишь, пока до цели дойдешь, что все пробелы в знакомствах закроешь разом.
И вот он уже прошел первый отрезок большого пути.
Глава 4
Ногинск
– Дмитрич, у вас очков лимфокрасных нет, случайно? – это спросил Рэдрик, пока гостей вели по коридору.
– Каких-каких?
– Ну я, может, сказал не так… В которых в темноте видать. Я помню, что где-то мерил.
– Во-первых, «инфракрасных», – удержав смешок, поправил Кирилл. – А во-вторых, если ты имеешь в виду прибор, который был у меня, то он работает по другому принципу.
Рэдрик сердито зыркнул.
– Вот именно, что «был»! Чучело косорукое… Теперь уж – по хренам, как он там работает! Раз такой умный, че второй-то не взял?
Кирилл вздохнул. Смеяться расхотелось.
В первый же переход понял, сколь многих предметов, помимо запасного ПНВ, ему недостает – хотя, казалось бы, при сборах бункерные теоретики постарались смоделировать и предусмотреть любые ситуации. Однако собственная память взрослых о том, что нужно в дальнем походе, изрядно поистерлась – в последний раз Сергей Евгеньевич выходил за институтские ворота восемь лет назад, а «молодежь», в лице Вадима Александровича и Елены Викторовны, вовсе не считала нужным это делать. И опыт Германа не сильно помог: как показала практика, его воспитанники легко и непринужденно обходились не то что без приборов ночного видения, но даже без таких вещей, как носовые платки или, пардон, туалетная бумага.
– Мы об этом не подумали.
Рэдрик фыркнул.
– Так че? – повторил он. – Нету?
– Увы… А зачем тебе?
– Мне – без надобности. Этому вот пассажиру, чтоб не спотыкался на ровном месте! А то сплошной геморрой с ним.
Максим Дмитриевич посмотрел на «пассажира», как тому показалось, с сочувствием.
– Я тоже так и не научился передвигаться в темноте. Тебе, друг мой, к счастью, не понять, каким отвратительно беспомощным себя чувствуешь в такие моменты… У нас ничего подобного нет. Но ты прав, где-то точно есть, то ли в Киржаче, то ли в Пекше… Я спрошу ребят, возможно, вспомнят. Добро пожаловать.
Максим Дмитриевич привел постояльцев в комнату, которую назвал «гостевой» – небольшое аккуратное помещение с шестью кроватями.
– Душ, ты помнишь, в конце коридора.
– Помню. – Рэдрик уверенно прошел к одной из кроватей, стряхнул со спины рюкзак и принялся в нем рыться.
– Располагайся, – предложил Кириллу Максим Дмитриевич. – Рэдрик у нас – частый гость, видишь, не стесняется. И ты будь как дома.
– Спасибо.
– Не за что… Тяжело тебе с ним? – вдруг с ласковым сочувствием спросил мужчина, кивая на адапта.
Кирилл смутился.
– Да не особенно…
Рэдрик, стоящий к ним спиной, пренебрежительно дернул плечами. Максим Дмитриевич улыбнулся.
– Ты на него не обращай внимания. Грубиян, конечно – но это он так о тебе заботится. По-другому не умеет.
– Надо больно, – проворчал Рэд. – Нашли, тоже, няньку! – содрал через голову майку и сел на кровать.
Кирилл поймал себя на том, что у него открывается рот. До сих пор такое телосложение только у киногероев видел.
Рэдрик изумленный взгляд заметил и категорически не одобрил.
– Че уставился? Пуза голого не видал?
Кирилл торопливо отвел глаза.
– Мыться хоть – сам пойдешь, или опять за ручку тащить?
Кирилл вспыхнул.
– Я, между прочим, не просил меня тащить! И вообще, если ты вдруг не разглядел – тут есть освещение. Ни в чьем сопровождении я не нуждаюсь.
Рэдрик в ответ хмыкнул. А Максим Дмитриевич добродушно рассмеялся.
– Да ладно, будет вам! Располагайтесь… К семи часам – милости просим на ужин.
И вышел.
Кирилл, старавшийся, после внезапной глупой перепалки, не смотреть на Рэда, все же заметил, что тот продолжил раздеваться. Расстегнул ремень, украшенный пистолетной кобурой и чехлом для ножа, снял брюки.
– Ты так и пойдешь по коридору? – помолчав, уточнил Кирилл. – В одних трусах?
– Так и пойду. Можно прямо босиком, у них тут чисто. На фиг надо штаны мочить?
– Но… – Кирилл застопорился. – Как-то это, мне кажется, неудобно. Мало ли, кто тут, в коридоре… Ведь и женщины есть.
– Неудобно – спать на потолке, – сообщил Рэд, – одеяло падает. – Он, похоже, искренне недоумевал. – Ну есть – так и че? Мы ж не голяком чесать собираемся.
Кирилл почувствовал, что снова краснеет, отвернулся и принялся стаскивать одежду.
Для миссии ему выдали такое же снаряжение, как у спутников: футболку, камуфляжные брюки с курткой – Сергей Евгеньевич объяснил, что это – полевая военная форма, разработанная специально для походных условий, – ремень и головную повязку. К новой одежде Кирилл пока не привык, а ремень и вовсе никогда не носил, тугая пряжка вызывала затруднения.
По коридору он почти летел, спасаясь от возможных взглядов – их, вопреки опасениям, не встретилось, – а Рэдрик вдогонку ухмылялся.
Но это было еще полбеды. Гораздо большую неловкость Кирилл испытал, когда в душевой Рэд невозмутимо стащил с себя последнюю деталь туалета, прошлепал под лейку и вытянулся под струями воды, даже не отвернувшись. Только буркнул что-то, не расслышанное Кириллом – тот поскорей нырнул в соседнюю кабинку.
Даже своего друга Олега, с которым с младенчества обитал в одной комнате, Кирилл ни разу не видел раздетым. Любовь Леонидовна тщательно следила за тем, чтобы воспитанники, приняв перед сном душ, облачались в пижамы и выходили из ванной комнаты только в них: взрослые очень старались блюсти целомудрие «малышей», врач Григорий Алексеевич – и тот проявлял при осмотрах максимум такта. Бесцеремонность адапта, как и необходимость сейчас раздеться самому, смутила Кирилла до крайности.
Тем более что душевая представляла собой не привычную ванную комнату – просторную, с запирающейся дверью, – а ряд из тесных кабинок с лейками, без всяких дверей, отделенных друг от друга перегородками.
Кирилл принялся крутить краны – вода полилась неохотно, тонкой струйкой.
Рэдрик, из-за перегородки, немедленно окликнул.
– Слышь, дятел! Ты че там делаешь?
– Воду включаю…
– Охренел, что ли?
Вода в соседней кабинке перестала течь. Через секунду Рэд оказался перед Кириллом – голый, сердитый и с мочалкой в руках.
– Я… – начал Кирилл.
– Головка от торпеды! Сказал же – после меня пойдешь, у тебя бананы в ушах? Нас с тобой всего двое, на фиг надо насос перегружать? Думаешь, у людей тут вечный двигатель? И так вода еле идет… Дуй на мое место, я пока намылюсь.
Рэд схватил Кирилла за плечо, выдернул из кабинки и затолкнул в свою. Сунул под лейку.
Вода полилась обжигающе горячая. Кирилл, не удержавшись, взвизгнул.
– Горячо!
– Подожди маленько, щас нормальная пойдет. А чего за яйца держишься? Тоже, что ли, натер?
Рэд кивнул на руки Кирилла, которыми тот неловко прикрывался.
– Нет! – Кирилл от смущения уже не знал, куда деваться. – Я… Мне… Неудобно находиться обнаженным в твоем присутствии. Отвернись, пожалуйста! Или отпусти, я сам отвернусь. И не надо на меня так смотреть! И не спрашивай больше ни о чем.
Если бы Рэд продолжил расспросы – он, возможно, даже от слез не удержался бы. Но, слава богу, адапт ничего не ответил. Молча выпустил его плечо и отступил.
Мучительный стыд за эту сцену терзал Кирилла до самого ужина.
Когда они с Рэдом, не обменявшись больше ни словом, вернулись в спальню, там уже были другие парни из команды. Они шумно, словно оттягиваясь после вынужденной тишины похода, разговаривали – каждый орал от своей кровати.
Разговор шел о дискотеке. Краешком тренированной памяти Кирилл вспомнил, что так называется разновидность развлечения, непрофессиональные танцы под примитивную музыку, но в суть разговора вникнуть не пытался.
Он очень боялся, что Рэдрик сейчас что-нибудь скажет – такое, после чего ему останется только умереть со стыда. Но командир, как ни в чем не бывало, включился в общую беседу – если стоящий в комнате гвалт можно было так назвать – и, казалось, перестал обращать внимание на новенького.
А потом они пошли ужинать.
***
В Бункере, разумеется, тоже была столовая – белая, как и все остальные помещения, с раздаточным окном, скучными пластиковыми столами и большим, в полстены, монитором. Кухня находилась за перегородкой, и Кирилл туда не заглядывал, не интересовался как-то. А здесь столовую от кухни ничто не отделяло, и никаких мониторов в помине не было.
В глубине помещения стояла огромная плита на дровяном, очевидно, отоплении. Рядом – длинный разделочный стол и полки с посудой. Тонкие перила огораживали спуск в подвал – там, судя по всему, хранились продукты, и женщины в фартуках за перила то ныряли, то выныривали. Вдоль стен протянулись столы с лавками, и за столами уже сидело местное население. Под потолком приветливо горели светильники.
Гости расселись. Кирилл оказался между Ларой и парнем из команды – адапты по-военному именовали себя «отрядом», – которого звали Джек. Ребята говорили «Жека», Кирилл еще на дороге определил, кому принадлежит насмешливый голос. И имена других парней запомнил: Люк, Саша и Гарри.
Официально представлять спутников друг другу Рэдрик, очевидно, посчитал излишним, а сам Кирилл решил не навязываться. В спальне, при свете, определил, кто есть кто. Заметил, украдкой разглядывая «отряд», что рельефностью мышц Рэду не уступает ни один из товарищей, а здоровенный, на голову выше всех, силач по имени Люк – пожалуй, превосходит.
Джек – насколько понял из замечаний парней Кирилл – обладал в отряде репутацией ловеласа. Устремленные к веселому красавцу взгляды местных девушек догадку подтверждали. Кирилл оказался не единственной мишенью для насмешек – Джек с удовольствием поддразнивал всех, кто попадался под руку, однако хохотал при этом так заразительно, что присоединялись сами высмеиваемые.
Напротив Кирилла сидел Максим Дмитриевич. Справа от хозяина – Рэд, а слева – девушка, глядя на которую Кирилл подумал, что вот он – великолепный пример передачи наследственных генов от родителей к потомству. Девушка была очень похожа на Максима Дмитриевича.
– Моя дочь, Татьяна, – представил соседку ногинский глава. – А это другие наши бойцы – Егор, Алексей…
«Бойцов» Кирилл не запомнил. Ему все еще было неловко.
На счастье, Максим Дмитриевич отвлек разговором – принялся расспрашивать, как дела в Бункере, как там Сергей Евгеньевич, Вадим Александрович, Любовь Леонидовна… Он всех знал по именам и, кажется, о бункерных делах был неплохо осведомлен и без гостя.
– Вы у нас бывали? – вежливо поинтересовался Кирилл.
– Бывал, а как же. Давно, правда… Тебя и других ребят совсем малышами помню.
Кирилл заметил, что Рэдрик при этих словах бросил на Максима Дмитриевича любопытный взгляд, однако вопросов задавать не стал.
Прочие адапты бункерными событиями не интересовались, болтали о своем. Кирилл слышал не все, понимал еще меньше, но, отвечая Максиму Дмитриевичу, к разговорам по соседству тоже старался прислушиваться. Он не хотел и дальше быть дураком и посмешищем. Как бы ни претило, научиться говорить на одном языке с адаптами придется. А посему, нужно как можно быстрее накопить достаточный словарный запас – по счастью, язык у новых знакомых примитивный.
– …В Киржач заезжать будете?
– А смысл? Дневать все равно не пустят, у нас, вон, скверны полная телега… – кивок в сторону Лары, и тут же прилетевшая в ответ на странное заявление кость из ее тарелки.
– Спасибо, солнышко. Дай те бог здоровья. – Это Джек поймал кость на лету.
– … Да че там делать, в Киржаче? Взять с них нечего, кроме яблок.
– У них еще лимоны, – напомнила Татьяна. – Сейчас уже должны быть.
– Да, лимоны – витамин С, – подхватила Лара, – они всем нужны. Если хотя бы до Вязников дотащим, загнать нормально можно будет.
– Охота вам с Олеськой на дороге ждать? «Витамин С», – поддразнил Джек.
– Ничего, подождем. Не развалимся.
– Да че вам те лимоны, небось, монахов поглядеть охота, – продолжал дразнить Джек. – Чем они таким от нормальных мужиков отличаются… Не надейтесь, не покажут. Дальше ворот не пустят.
– Дурак, – фыркнула Лара. Но по-прежнему улыбалась, было видно, что не сердится. Она вообще много и с удовольствием улыбалась, отчего на щеках появлялись ласковые ямочки. – За десяток лимонов, если нормально довезем, в Вязниках свинью с поросенком сторговать можно.
– Свинья с поросенком – дело, – уважительно протянул кто-то.
– Да куда ее, свинью? – снова вмешался Джек. – С собой в телеге тащить? А на день в палатку складывать – к вам с Олеськой под бок?
– На обратном пути забрать. Генератора-то не будет уже, в Нижнем отдадим.
– …А этого, лохматого – далеко везете?
Кирилл рассказывал Максиму Дмитриевичу о том, что последний опыт – на хлопке – у Вадима с Еленой вышел удачным, и, если дальше так пойдет, скоро можно будет засевать поля, ничем их от солнца не укрывая. Но тут услышал, что разговор адаптов стих, все косятся на него – того самого «лохматого», и порадовался неяркому свету в помещении. Не очень должно быть видно, как покраснел.
– Вот что, ребята… Извини, Кирилл, перебью тебя.
Максим Дмитриевич встал.
– Вам уже, наверное, много напутственных слов сказали. Но я – от лица нашей, так сказать, общины, – все же добавлю. – Ногинский глава откашлялся. – Удачи вам, ребята. Рэдрик – молодец. Смелый, решительный – настоящий мужчина. Герман может тобой гордиться, сынок.
– У нас все такие, – отводя глаза, пробормотал Рэд.
– Не перебивай! И ты, Кирилл, умница. Я слушаю тебя – и вижу, сколь многое ты перенял от Сергея, Вадима, других людей. Они – истинные ученые. Одержимые наукой, знаниями, уверенные, что нет предела человеческим возможностям! Пока человек может мыслить и творить, он существует. То, что случилось, развело вас по разные стороны. Рэдрик не обладает твоей эрудицией, ты – его навыками. Мы, взрослые, очень перед вами виноваты. Довели планету до такого состояния, что мир перевернулся…
– Пап, ну ты опять? – досадливо вмешалась Татьяна. – Ты-то тут при чем – «мы виноваты»?.. Ты – не президент и не министр! Ты – обычный зубной врач, всю жизнь детишек лечил, вот в этой самой поликлинике! – Она постучала по стене за спиной. А Кирилл, покопавшись в памяти, припомнил, что такое «поликлиника». – Как ты мог на что-то влиять?
– Мог, Танечка, – вздохнул Максим Дмитриевич. – Все мы, взрослые, так или иначе, на что-то могли влиять. Могли, да не захотели. Не вмешивались, не протестовали, не пытались разобраться. Думали, что и без нас обойдется, а наша хата – с краю. Наше дело – детишек лечить… А расплачиваетесь вы.
Татьяна сердито молчала, но по лицу было видно, что отцовское самоуничижение не одобряет.
– И так уж выходит, что груз теперь – на ваших плечах, – продолжил Максим Дмитриевич. – Только вы сами и можете спасти свое будущее. Спасти человеческую расу, как таковую! Суметь продолжить себя в своих детях… У которых, когда подрастут, будет хватать времени и на учебу, и на физический труд. Нынешняя ситуация, в которой одни занимаются только наукой и не в состоянии перемещаться по поверхности, а другие – только войной и крестьянством, не притрагиваясь к книжкам – я считаю, в корне неправильная. Вы сейчас друг на друга смотрите так, будто с разных планет прилетели. – Мужчина перевел грустный взгляд с Кирилла на Рэда и обратно. – Вот что, мальчики. Вы, конечно, друг другу не нравитесь. Иначе и быть не может, слишком разные... Но просто запомните то, что я сейчас скажу. Сила вы – только вместе! И вот за это мы сейчас выпьем. – Максим Дмитриевич поднял стакан.
Речь – для Кирилла, по крайней мере – оборвалась неожиданно. В Бункере взрослые, ударившись в философию, могли рассуждать часами. И кстати, мысли в этом направлении Сергея Евгеньевича совпадали с теми, что путешественник услышал сейчас. А вот Вадим с Еленой считали по-другому.
…– Сергей Евгеньевич, не сравнивайте, пожалуйста, – недовольно хмурясь, возражала обычно Елена, – наших ребят и этих дикарей! Сколько на них Любовь Леонидовна жаловалась – ленивые, неусидчивые, ни малейшей тяги к знаниям! Чуть дай им волю – наши за планшеты хватаются, а эти на стадион несутся, в «игры» свои безумные играть. Если человек не хочет интеллектуально расти, это желание ему не привьешь, поймите! Люди неравны по природе своей, по уровню возможностей и способностей.
– То есть, ты считаешь, что все воспитанники Германа интеллектуально ниже наших? – сердился Сергей Евгеньевич. – Все шестьдесят человек?
– Я считаю, что если бы они были равны с нашими малышами и действительно хотели учиться, то ходили бы за Любовью Леонидовной, как хвостики, и в рот бы ей заглядывали! А этих, сколько ни корми, все в лес смотрят. Вы видели, как они себя ведут, оставшись без присмотра? Это же, простите, бандерлоги какие-то! Хорошо, что хотя бы Германа слушаются. Если б его не боялись – все бы здесь вверх дном перевернули, и за партой вы их не удержали бы, ни за какие коврижки.
– Да и сам Герман, прямо скажем, не Эйнштейн, – саркастически добавлял Вадим. – Было, как говорится, у отца три сына: двое умных, а третий – хоккеист… Вот он их и воспитал – по своему, что называется, образу и подобию.
– Вадик, – огорчался Сергей Евгеньевич, – Леночка! Ну как вам не стыдно! Будто не знаете, в каких условиях им всем, вместе с Германом, приходится жить, как тяжело они трудятся, насколько они…
И далее следовал приевшийся рассказ о нелегком труде адаптов.
– Разумеется, мы знаем, – со скучающим видом кивала Елена Викторовна. – Но это, простите, только лишнее доказательство тому, что каждый должен заниматься своим делом! Сопоставимом, так сказать, с уровнем способностей. Не надо учить кухарок управлять государством. Это, как показала история, дурно заканчивается.
Кирилл, которому изредка удавалось подслушать дискуссии взрослых – делал он это только в отсутствие Любови Леонидовны и ровно до того момента, пока она не появлялась – воспитательница была категорически против участия «малышей» во взрослых дебатах, – разделял, скорее, мнение Вадима и Елены.
Сергей Евгеньевич, точку зрения которого Кирилл привык уважать, тоже, безусловно, в чем-то был прав – но ставить на одну доску их с друзьями и полуграмотных адаптов… В тот момент самому одаренному ребенку из группы "Солнышко" в голову не могло прийти, что когда-нибудь он будет жадно ловить каждое, произнесенное «бандерлогами» слово.
Максим Дмитриевич прав – с адаптами они и впрямь, будто с разных планет. Он понимает едва ли половину того, о чем говорят между собой спутники.
И вот интересно, кстати – адаптам вообще известно, что все они живут на планете Земля? И что во вселенной есть другие планеты – а также звездные скопления, планетоиды, астероиды, и еще масса всего?
Кирилл покосился на соседей – на Лару, потом на Джека. Очень вовремя – те поднимали стаканы. Он, спохватившись, взял свой.
Стаканы со звоном ударились друг о друга. Все выпили, и Кирилл тоже – едва не поперхнувшись. Шепотом спросил у Лары, морщась и ставя стакан на стол:
– Что это?
– Сидр, – удивилась та. – Вкусный, чего кривишься?
– Я никогда раньше не пробовал алкоголь, – вспомнив, что означает «сидр», признался Кирилл.
– Да ты че?!
Джек охнул и схватился за сердце.
– Ну все, звездец тебе теперь! Через минуту под стол рухнешь. Держись за лавку крепче!
Кирилл машинально схватился за лавку. Потом покосился на Лару, и по ее попыткам сдержать смех понял, что над ним издеваются. Разжал руки.
– Сам держись, – буркнул он.
В пререканиях с Олегом такая тактика обычно срабатывала.
Джек открыл было рот – явно не планировал оставлять жертву в покое, – но тут, по счастью, Татьяна принялась дергать отца за рукав.
– Пап, ну хватит, что ли? Официальная часть закончена? Ребятам вставать рано, а мы еще потанцевать хотели.
Максим Дмитриевич сделал строгое лицо.
– До одиннадцати! Не дольше! Пожалейте гостей.
– Да не дольше, не дольше… Наро-од! – бодро окликнула Татьяна. – Сдвигай столы! Тащи музыку!
Поднялся веселый кавардак, и стало ясно, чего все так ждали и почему с таким нетерпением переглядывались.
Кто-то уносил посуду, кто-то сдвигал столы. Притащили «музыку» – автомобильную магнитолу. Мелодию, полившуюся из магнитолы, Кирилл узнал – слышал эту композицию не раз в комнате у Даши. Сам он музыкой не увлекался, а вот подруга подобные тягучие напевы обожала.
Адапты быстро разбились на пары – парень подходил к девушке, брал за руку, они выходили в центр, обнимались и начинали покачиваться. Ничего общего эти «танцы» с теми – бальными и народными – которые Любовь Леонидовна показывала воспитанникам на мониторе во время уроков общего развития, не имели. С балетом – тем более. Сложностью движения танцующих не отличались. Пожалуй, и Кирилл смог бы так покачиваться – если бы набрался смелости подойти к девушке.
Он представил, что тут была бы Даша… Да, пожалуй, ее без стеснения сумел бы пригласить. И у них нашлось бы, о чем поговорить, покачиваясь вот так…
Композиции сменяли одна другую.
На третьей или четвертой к Кириллу подошел Максим Дмитриевич.
– Засыпаешь?
– Ага.
– Вот и я тоже. Пойдем, провожу в спальню. Этих-то, двужильных, если не разогнать – весь день плясать будут.
В коридоре было темно, Максим Дмитриевич зажег фонарь. Его луч осветил вспорхнувшую с подоконника пару. Подойдя ближе, Кирилл не без удивления узнал Джека. Адапт заслонил собой девушку, торопливо поправлявшую одежду – за его спиной мелькнула голова с разноцветными заколочками. В отличие от подруги, внезапным появлением посторонних ловелас не смутился.
– Ух ты! Никак, сокровище наше! – Джек скользнул по Кириллу насмешливым взглядом. – Дмитрич, тебе, может, помочь? А то ж оно у нас на трезвяк-то спотыкается, а тут еще алкоголя употребило! Как бы по дороге не рухнуло.
– Спасибо, – сухо отказался Максим Дмитриевич, – обойдемся. Перевел взгляд на девушку. – Наталья?..
Та, покраснев, забормотала что-то про «стоим, разговариваем» и «че такого».
Мужчина вздохнул.
– Да говорите на здоровье. Только слез потом не лей… Идем, Кирилл.
– Беда сплошная с этими девицами, – поделился со спутником он.
Кирилл, мало что поняв, многозначительно «угукнул». А Максим Дмитриевич погрузился в свои – очевидно, невеселые – мысли и больше ничего не говорил до самой спальни.
– А Рэдрика ты слушайся, – неожиданно посоветовал мужчина перед тем как попрощаться. – И других не чурайся. Что бы там ни было, ребята они правильные. Если кто здесь и способен довести тебя до места, так это Сталкер… Хорошего отдыха.
Глава 5
Ногинск – Киржач (40 км)
– Все, приплыли. Днюем тут.
Телега остановилась, и Кирилл едва не завопил от радости. Сегодня он «учился ходить», держась за Рэда, дважды – до обеда и после. И если до обеда все шло неплохо и два часа честно отшагал, то потом, после того, как отдохнул в телеге и поел, оказалось, что ноги за это время налились свинцом. Они стали страшно тяжелыми и болели. Передняя поверхность, задняя – каждый шаг отдавался болью.
Кирилл сказал об этом Ларе. Та сноровисто ощупала ноющие конечности.
– Так больно?.. А так?.. Нормально все, – уверенно заявила она. – Это мышцы, с непривычки болят. Сегодня и завтра помаешься, а потом полегчает. Как на дневку встанем, напомни, разомну тебя. А пока – терпи. И смотри, Сталкеру не жалуйся! Он хуже Германа, нытья терпеть не может.
И Кирилл, сцепив зубы, терпел. Жаловаться Рэду он и без Лариного предупреждения не стал бы – тем более что тот со вчерашней ночи общался со спутником исключительно короткими командами. Слезай, пошли; стоп, яма; налево, направо – и все.
В палатке Кирилл выбрался из кокона, зажег фонарь и принялся обустраиваться. Снаружи доносились негромкие звуки – адапты занимались своими делами.
На вопрос любознательного путешественника, почему на дороге нельзя даже фонарем пользоваться, а во время стоянок отряд спокойно разжигает костры, не опасаясь ни Диких, ни расплодившихся в лесу хищников, Лара с недоумением ответила, что ни Дикие, ни звери из ума пока вроде не выжили. Первым в свое время так «насовали», что нападать на охраняемый лагерь не рискнут, даже если будут с голоду помирать – разве что какие-нибудь отморозки нездешние сунутся, которые про Сталкера не слыхали. А от вторых отлично защищает костер.
Сама Лара Кирилла скоро навестила – принесла ужин.
– Сталкер велел в палатке тебя кормить, – объяснила она. – Чтоб ты по темноте не шарился.
– Спасибо. А ты?
– Я – со всеми. Ешь, я подожду, чтобы посуду забрать. Ты ведь сам помыть не сможешь.
– Спасибо, – неловко повторил Кирилл.
И подумал, что новый ПНВ нужен до зарезу. Без него он получается абсолютным иждивенцем: адапты ставят лагерь, готовят еду, моют посуду, а «пассажир» сидит в сторонке и палец о палец ударить не в состоянии.
С одной стороны тут, конечно, налицо то самое разделение по способностям, о котором говорили Елена и Вадим – в Бункере ведь тоже готовила и мыла посуду повариха Валентина Семеновна. А тут… Тут это, наверное, не так-то легко проделать. И вроде несправедливо получается.
– А где Рэдрик? – скрывая неловкость, перевел разговор Кирилл. – То есть, Сталкер?
– С парнями в поселок ушел. – Лара была занята: она рассматривала собеседника. Занималась этим с первой же ночи, ужасно тем самым предмет разглядывания смущая. – Часа через два нарисуются, не раньше.
– А тут есть поселок?
– Прикинь, – фыркнула Лара. – Киржач.
– А скажи, пожалуйста…
Кирилл догадывался, что и этот вопрос покажется адаптке глупым – как казались спутникам большинство его вопросов, – но любопытство пересилило. К тому же Лара, при всем своем странно повышенном интересе к его персоне – не Рэд. Она добрая, веселая. Если командира навязанный в Бункере попутчик очевидно раздражал, то ее скорее забавлял. И улыбка у отрядной фельдшерицы была очень милая.
– Почему же тогда мы спим в палатках? Почему нельзя в этом Киржаче остановиться?
– Они к себе дневать не пускают. Они там вообще на всю башку долбанутые.
– То есть?
Лара вздохнула.
– Вы в своей норе вообще, что ли, сидите – ни хрена не знаете? Они, это самое… не помню, как называется. Которые в бога верят.
Лара нахмурилась, вспоминая нужное слово. Кирилл попробовал помочь:
– Монахи?
– Не… По-другому как-то. Герман говорит, это были такие люди, которые вообще ни фига не делали, даже не работали, молились только. Им ихние главные головы морочили – и они все отдавали, что у них было. И вообще во всем слушались. Им скажут убить кого-нибудь – убьют. Скажут с собой покончить – покончат. Представляешь, какие придурки?
– Может, сектанты?
– Ну, может… Не помню. В общем, когда все случилось, тут как раз эта их банда стояла. Собрание было какое-то, со всей страны понаехали. Взрослые, как везде, почти все сгорели, а который остался – у него жена сгорела. И крыша поехала из-за этого.
– Что? – не понял Кирилл. – Какая крыша? Куда поехала?
Лара расхохоталась.
– Блин, помрешь с тобой! Никуда, просто говорят так. Чокнулся он, – пояснила она. – Ну, с ума сошел! Решил, что это их бог наказал – из-за того, что они со своими женщинами сексом занимались. И до сих пор так думает. Девчонок он всех выгнал, и они умерли, а может, он их даже сам перебил – это сейчас уже никто не знает. А пацанов оставил. Они, конечно, выросли давно, старше нас. И теперь, получается, у них поселок – человек двадцать, но там ни одной женщины нет. Герман тому уроду сто раз объяснял, что бог тогда, получается, весь мир наказал – а тот будто и не слышит. Твердит – «мы несем кару господню», и хоть ты тресни. Командир, когда еще один ходил, дневал в Киржаче, но, говорит, паршиво там. Прям, говорит, как будто давит все! И кормят погано. В общем, мы в Киржач на дневку даже не просимся. Тем более, нас с Олеськой они бы все равно не пустили. Потому что мы – скверна. Это значит, плохие, – с важностью пояснила Лара слово, которое, вероятно, сочла Кириллу неизвестным – хотя как раз его-то путешественник знал. В отличие, например, от понятия «заниматься сексом» – которого не знал, но переспрашивать постеснялся. – Наши над ними ржут, а этим – по фигу…
Кирилл слушал жуткую историю и поражался беспечности, с которой звучал рассказ.
Некто – человеком это чудовище не назовешь – в угоду своим странным и явно психопатским наклонностям то ли убил, то ли выгнал на произвол судьбы – учитывая обстоятельства, разница невелика – десяток, а то и больше, маленьких девочек! А оставшимся с ним, когда-то тоже маленьким, мальчикам, на всю жизнь изуродовал психику! И Герман, командир адаптов, об этом знает – и общается с сумасшедшим выродком? Как ни в чем не бывало? А Рэдрик и другие ребята преспокойно ведут с ним товарообмен – яблоки, лимоны, что-то там еще…
Ох.
Яблоки и лимоны!
Кирилл очень любил и то, и другое, а лимоны мог поглощать прямо дольками, удивляясь прочим обитателям Бункера, которых перекашивало от одного только зрелища. Любовь Леонидовна говорила, что тут налицо нарушение кислотного баланса – дисфункция, конечно, но неопасная, наоборот, натуральные витамины очень полезны. Так вот, откуда любимые «витамины» появлялись в Бункере!
Кирилла даже в пот бросило. Неужели Сергей Евгеньевич все это знал? И ничего не делал? Ведь Цепь составилась около десяти лет назад, эти мальчишки, которых сейчас превратили в сектантов, были тогда совсем маленькими. Их ведь сто раз можно было забрать из Киржача! Не к Герману отвезти, конечно – тому со своими бы управиться, – но есть ведь другие поселки. Как же так…
– Ты чего? – встревожилась Лара. – Морда – как будто на змею наступил! Тошнит, что ли?
– Нет… Спасибо. Просто устал. Ты иди, пожалуйста. Я посплю.
– А ноги? Давай, массаж сделаю?
– Не надо. Спасибо. – Кирилл боялся, что не сдержится и начнет задавать вопросы, которые задавать не следует. – Хорошего отдыха.
– И тебе. – Лара, собрав посуду, в недоумении вылезла из палатки.
А Кирилл сжался в комок, и долго так пролежал.
Он только сейчас начал понимать, что имел в виду Сергей Евгеньевич, когда говорил: «Ты встретишь там другую жизнь. Совершенно непохожую на ту, которой живем мы. Она наверняка тебя шокирует, скорее всего, напугает...»
«Я не боюсь!» – Кирилл тогда казался себе очень храбрым.
«Это ты сейчас не боишься. Здесь, в Бункере, мы создали для вас мир, в котором нечего бояться. А там, на поверхности, тебе не раз станет страшно. И больно, и отвратительно… Каждое из поселений Цепи развивалось по своим законам, и далеко не везде эти законы совпали с общечеловеческими. Диким – тем всего понадобилось несколько месяцев, чтобы скатиться в каменный век. Человек, как ни жестоко это звучит, гораздо ближе к животному, чем кажется. Он с удивительной охотой дичает. Подчиняется более сильному, зарастает грязью, перестает контролировать свои чувства и желания. Ведь это так легко и приятно – поддаться гневу! Или страху! Уйти от ответственности, сломаться, говоря себе – он сильный, он меня заставил! Я бы этого не сделал, но что я могу – против него… Ты можешь быть очень сильным физически, но подспудное желание повиноваться сидит в каждом. Каждому хочется, чтобы кто-нибудь думал и решал за него: такова природа человека. И именно тем ты и отличаешься от животного – тем, что побеждаешь свою природу! Преодолеваешь ее. Учишься мыслить и принимать решения, бороться с собственной ленью, страхами, желаниями. Но, к сожалению, далеко не все представители рода человеческого готовы к подобной борьбе».
Кирилл тогда важно кивал – уверенный, что уж он-то готов к чему угодно.
А сейчас… Сейчас картина мира, до сей поры такая знакомая и понятная, стремительно поворачивалась другой стороной. Кирилл лежал и думал.
***
Рэдрик появился в палатке уже почти засветло. К тому времени у Кирилла был готов вопрос, с которого собирался начать беседу. Аккуратно выведать, предпринимал ли Сергей Евгеньевич попытки спасти несчастных мальчишек. Непонятно, для чего, но почему-то очень хотелось убедиться, что предпринимал.
– Скажи, пожалуйста, а откуда в Киржаче лимоны?
Рэдрик не удивился ни вопросу, ни тому, что Кирилл не спит.
– Эти убогие в доме живут, где раньше префектура была, – вытаскивая из рюкзака спальник, пробурчал он.
Кирилл, покопавшись в памяти, вспомнил, что такое «префектура». И догадался, что пренебрежительное «убогие» – состоящее из одних лишь представителей мужского пола население Киржача.
– До того, как все случилось, там дерево росло, лимонное. Прямо в доме, в здоровом таком горшке. Для красоты. Потом они из косточек новые деревца вырастили. Большие уже, мне вот так. – Рэд показал по плечо. – Герман говорит, что ему точно не светит, а вот если кто из нас еще лет хотя бы десять протопчется – может, и новый урожай попробует.
– Герман сам еще не старый, – обескураженно пробормотал Кирилл. Вроде бы подготовился к разговору, но от такого цинизма слегка растерялся. – Ему – жить да жить…
Рэдрик вместо ответа поглядел непонятным долгим взглядом, но ничего не сказал. Принялся раздеваться.
Снаружи почти рассвело, ткань палатки удерживала ультрафиолет, однако свет пропускала отлично. И Кирилл вдруг заметил на бурой спине Рэда, на его руках и плечах темно-коричневые пятна. При искусственном освещении они сливались с кожей, а сейчас отчетливо проступили.
– Что это?
– Где?
– Ну, вот… Разводы.
Рэдрик попытался рассмотреть спину, явно не понимая, о чем речь.
– Да где?
Кирилл неловко указал на голое плечо.
– Вот… И вот.
– А-а. Так это от солнца, они у всех такие. Ну, то есть, у нас – у всех. Кто больше по солнцу шарился – у тех больше, кто меньше – у тех поменьше.
– Я не замечал…
Рэдрик хмыкнул.
– А ты нас вообще замечал?
– Конечно! Вы же все у нас учились. И каждую неделю приходили, с продуктами.
– Мы-то приходили. Вот только тебя я ни разу не видал! Хотя, между прочим, целый год на вашу школу угробил. И потом, вы ж на свет не выползаете. А при лампочках ожоги плохо видны.
Ответить тут было нечего. До сих пор Кирилл действительно с адаптами не общался.
Никто им с Олегом и Дашей этого не запрещал, просто расписания занятий не совпадали. Когда у Кирилла с друзьями наступал перерыв, адапты занимались. И наоборот. В свободное время воспитанники Германа гуляли на стадионе, а троица из группы раннего развития «Солнышко» – около бывших испытательных стендов, с противоположной стороны, бункерный ремесленник Тимофей оборудовал там для них детскую площадку.
Адапты носились по стадиону в полной темноте, и разглядеть их сверстники не могли. Да и Любовь Леонидовна уверяла, что смотреть на действо, которое «эти бешеные сайгаки» именуют игрой, а уж тем более принимать в нем участие цивилизованным людям ни к чему. На площадке «малышам» на время прогулок включали свет, но площадка была обнесена глухим забором с колючей проволокой – защитой от зверья, – поэтому увлеченные игрой адапты соседей не видели. И, как понял сейчас Кирилл, даже не догадывались об их существовании.
Продукты подопечные Германа привозили ближе к утру, когда бункерные «малыши» занимались в лаборатории или смотрели учебные фильмы. И то и другое было значительно интереснее, чем мелькающие в коридоре фигуры, кажущиеся одинаковыми в своих камуфляжных костюмах, молчаливо таскающие мешки и ящики. Да и находиться в это время суток вблизи открытого люка для обитателей Бункера небезопасно. Те, кто жил под землей, действительно никогда не «выползали на свет». За них это делали адапты. И расплачивались за приспособленность к новому миру собственной шкурой – в самом что ни на есть прямом смысле.
Не то чтобы Кирилл раньше всего этого не знал. Сергей Евгеньевич часто рассказывал об адаптах – о том, что подземные жители многим им обязаны, что тяжелый труд «наших кормильцев» следует уважать. Рассказывал об удивительных адаптских глазах – приспособившихся к ночной темноте, но утративших пигмент радужной оболочки. Все питомцы Германа родились обычными ребятами, с разным цветом глаз, но из-за постоянного нахождения в темноте и воздействия на организм излучения цветность постепенно пропадала. Годам к десяти глаза адаптов приобрели одинаковый светло-серый – или, реже, светло-желтый, как у Рэда – оттенок. Брови и ресницы из черных превратились в белые. Волосы стали расти гуще, но выцвели и утратили мягкость. Длинными они не отрастали, обламывались. То же самое у взрослых юношей происходило с усами и бородой. А кожа адаптов, напротив, потемнела, приобретя густо-бурый цвет, и если кто-то из них – «некоторые беспечные личности, по недосмотру и легкомыслию» – оставался на солнце дольше, чем положено, расплачивался за это жестокими ожогами, следы от которых невозможно было свести.
Любовь Леонидовна сопровождала лекции об опасности солнца показом фотографий, на которых хорошо были видны эти самые следы. И никогда не ленилась повторить, что это адапты отделываются ожогами, потому что уже приспособились к нынешнему жестокому солнцу. А, попади на свет кто-нибудь из них, обитателей Бункера, пусть даже на гораздо меньшее время – непременно умрет в страшных муках! И выразительно смотрела на Олега, который не раз заявлял, что вот бы было интересно посмотреть, как там и что, за воротами Института.
И вот сейчас Кирилл воочию увидел, как именно адапты «отделываются». И, оказывается, вовсе не «некоторые беспечные личности, по недосмотру и легкомыслию», а каждый из них.
– Это… очень больно?
– Че? – не понял Рэд.
Пока Кирилл предавался задумчивости, адапт деловито готовился ко сну – раскатывал коврик и спальный мешок.
– Ну, вот… когда солнце обжигает.
Рэдрик перестал укладываться. Светлые глаза нехорошо прищурились.
– Я тебе кто – крыса ваша подопытная? Обожжет, тогда узнаешь!
Кирилл обиженно замер.
– Если обожжет, я просто умру, и все.
– Не просто, – буркнул Рэд. – Сперва помучаешься.
Однако тон немного сбавил. Он, очевидно, знал, что Кирилл говорит правду: для него ожоги будут смертельными. Не в первый уже раз путешественник подумал, что, кажется, этот парень знает о нем гораздо больше, чем сам он – о командире и его соплеменниках.
– Не ссы, не обожжешься. Не дам.
Рэдрик вдруг резко качнулся в сторону Кирилла – тот в испуге отшатнулся. Но адапт, бросив на него презрительный взгляд, всего лишь погасил забытый фонарь: сдавил фитиль прямо голыми пальцами.
Кирилл не сдержался и охнул.
– Дрыхни давай, – проворчал Рэд. – Время – белый день, завтра глаз не продерешь. И не шарахайся так. Если соберусь влепить, все равно никуда не денешься… А на солнце лучше не попадай. Это – боль такая, что лучше б сдохнуть. Ты хоть знаешь, почему мы такие сиплые?
– Потому что курите, а это очень вредно для легких и связок, – брякнул Кирилл.
И тут же понял, что, кажется, сморозил очередную глупость.
– Во-о-он оно что, – непонятно глядя на него, протянул Рэд. – Курим, значит. Прямо в колыбели начинаем, или как?
– Я… не знаю, – смешался Кирилл. – Просто… Нам так говорили.
– Ну да. Даже знаю, кто говорил! А еще что мы делаем? Торчим-бухаем, девок портим? Как Дикие, да?.. И у нас поэтому кожа как у негров, и волосы белые – так?
– Нет! – выкрикнул Кирилл. Ему очень хотелось заступиться за Любовь Леонидовну. И было страшно неловко оттого, что про пьянство и сравнение с Дикими Рэдрик угадал. – Любовь Леонидовна объясняла, что это от солнца.
– Надо же. А могла бы сказать, что все от «нездоровых привычек». – Адапт очень натурально передразнил воспитательницу. – Вы б и на это повелись. – Заступничество Кирилла Рэда не проняло. Путешественник понял, что командир очень не любит бункерную наставницу. – Вот же дура старая…
– Замолчи! – Кирилл очень постарался, чтобы голос прозвучал твердо. – Не смей так говорить о Любови Леонидовне! Может быть, она не во всем права, но это – не повод оскорблять пожилую женщину. Тем более, в моем присутствии.
– Да ладно? – Рэдрик прищурился. Плавным рывком – только адапты так умели, пластично, но очень быстро – перетек из лежачей позы в сидячую. – В присутствии? И что ж ты мне сделаешь, интересно? По хлебалу зарядишь?
– Прекрати! Я уже говорил, что не умею драться. Кроме того, мы оба знаем, что ты не причинишь мне вреда.
На это Рэд не ответил. Молча улегся на спину. В пальцах у него зашевелился невесть откуда взявшийся веер сюрекенов, адапты любили их крутить.
Веер то сдвигался, то раздвигался, словно машущая крыльями птица. Учитывая, что края «звездочек» были острее бритвы – Кирилл покосился на залитый медицинским клеем палец – это занятие требовало необыкновенной ловкости.
Зрелище завораживало. Он следил за сюрекенами, словно заколдованный.
– А чего ж тогда шарахаешься, как от чумного? – Веер в адаптских пальцах замер. – Если вреда не причиню?
– Это… от неожиданности.
Рэдрик хмыкнул. Веер снова пришел в движение.
– Подожди, – заторопился Кирилл. Сейчас очень важно было все объяснить. – Я вовсе тебя не боюсь! Просто не привык пока. Тебе ведь случалось у нас бывать, ты сам видел, что в Бункере – совсем другая жизнь! У нас за эти пятнадцать лет как будто разные культуры сложились, понимаешь? У вас – военизированная, походно-полевая, а у нас – типичный академический рассадник. – Это было любимое выражение Сергея Евгеньевича. – У нас никто никого не окрикивает, не одергивает, не командует. Все – взрослые, умные люди, и все отлично знают свое дело...
– А мы не знаем, да? – набычился Рэд. – Вы – умные, а мы говно бессмысленное – так, что ли?
– Да я не о том! Ну почему ты сразу в бутылку лезешь? Я про себя говорю. Пытаюсь тебе объяснить, что к окрикам не привык. И чтобы меня дергали или толкали, тоже не привык… А еще меня никогда не били. А ты уже – сколько раз ударил.
– Я тебя бил?! – взвился Рэд. Он даже из спальника выпрыгнул от возмущения. – Когда?!
Сюрекенов у него в руках уже не было. Мощью обнаженного тела и позой – встав на одно колено, нависнув над Кириллом – рассерженный адапт напоминал гладиатора из сериала «Спартак». Если бы гладиаторы носили мешковатые трусы непонятной расцветки.
– Сегодня, – растерялся Кирилл, – когда мы на дороге были. Я отвлекся и в яму наступил, чуть не упал. Ты меня тогда поймал, говоришь – куда ж ты прешь, жопа слепая? – и коленом по заду стукнул. Помнишь?
Рэдрик так яростно возмутился, что Кирилл, несмотря на хваленую память, уже готов был в себе засомневаться. И смотрел на застывшего в гладиаторской позе адапта с неуверенностью – хотя сказанное на дороге процитировал слово в слово. Сам бы такой текст в страшном сне не выдумал.
– И ты считаешь, что пинка по заднице – это я тебя бил? – уточнил Рэд.
Кирилл утвердительно кивнул.
– Охренеть… – Адапт перетек обратно в спальник. – Н-да.
Кирилл, втайне ожидающий понимания и извинений, замер.
– Значит, так, – не глядя на него, решил Рэд. – Как там у вас, в Бункере, принято, мне плевать. Моя задача – тебя довести и вернуть назад. То, что ты считаешь, я тебя бил – по нашим понятиям, пальцем не тронул. – Он приподнялся на локте. – Не я к тебе в Бункер вломился, а тебя мне на шею повесили! Здесь, в походе – свои понятия. Сюси-пуси с тобой разводить никто не будет, времени нет. – Рэдрик помолчал. – Сказать, почему мы сиплые?
Кирилл осторожно кивнул, не понимая, при чем тут это.
– Орали много, – спокойно объяснил адапт, – когда мелкие были. От боли. Когда обгорали.
Кирилл почувствовал, что у него в ужасе расширились глаза.
– Орали – ну, и доорались. Дурные ж были, боль терпеть не умели. Вот, и посрывали связки. У некоторых вовсе голоса не осталось, как у Олеськи. Она потому и молчит всю дорогу, что говорить тяжело… Че уставился? Скажи еще, не знал?
Ответить Кирилл не смог. Горло перехватило не хуже, чем у безголосой Олеси.
Рэдрик, до того смотревший недоверчиво, теперь, кажется, поверил. Тепла во взгляде не прибавилось, но и злость ушла.
– «Курите потому что», – горько передразнил он. – Олеська, между прочим, вообще не курит, и даже, если рядом закурить – в сторону отходит. Ей нюх сбивать нельзя… Ударили, блин, его! По жопе двинули. Охренеть – событие! Ладно, спи давай.
Он запахнулся в спальник и отвернулся.
Прошла минута или две, прежде чем Кирилл сумел выдавить:
– Хорошего отдыха.
Ответа, разумеется, не дождался.
Глава 5
Киржач – Пекша (40 км)
Вечером у Кирилла болели не только ноги, но и все тело.
– Ты чего во сне подвывал? – подозрительно спросил Рэд.
Вокруг еще не ночь – вечерние сумерки. И в этих сумерках Кирилл разглядел, что за ту минуту, пока сам он – разбуженный недовольным окриком – пытался сообразить, на каком свете находится, Рэдрик успел одеться и скатать спальный мешок.
– Я аж подпрыгивал. Че стонал, ну?
Таиться смысла не было.
– У меня все болит, – признался Кирилл. – Везде.
Рэдрик нахмурился. Зажег фонарь – Кирилл зажмурился, ослепнув – и дернул за молнию спальника. Тот предательски развалился на две части, и путешественник оказался перед адаптом в одних трусах.
– Не трогай меня! – Он неловко попытался поймать застежку. – Я встаю, не надо…
– Да не дергайся ты! – Рэдрик хлопнул его по руке. – Хуже бабы, блин! То «не смотри», то «не трогай»… – Он цапнул переставшего сопротивляться Кирилла за плечо и перевернул на живот. С облегчением констатировал: – Ожогов вроде нет.
– Естественно, нет! – Кирилл, вырвавшись из железных пальцев, схватил брюки. Вчера не догадался сложить одежду, и теперь вся она оказался мятой и вывернутой наизнанку. – Во-первых, откуда им взяться, а во-вторых, я ведь объяснил – я не переживу ожогов.
– Хрен тебя знает, что ты переживешь! Чудной ты. Сам белый, как молоко, а чуть тронь – пятно красное.
Кирилл бросил взгляд на плечо.
– Это сейчас пройдет.
– А болит все почему?
– Не знаю…
– Сталкер, да отцепись ты от него, – донесся снаружи мурлыкающий голос. – Вот же докопался, как пьяный до радио – спой да спой! Привет, мальчики.
Полог палатки откинули, и Кирилл порадовался, что успел натянуть хотя бы брюки.
– Чего тебе? – хмуро бросил Рэд.
– И тебе – добрый вечер! Воды бункерному принесла, умыться... На. – Лара сунула Кириллу в руки плоскую флягу. – А болят у него мышцы – от усталости и от того, что на твердом спал. Вспомни, когда Дмитрич с нами в Бункер ходил, то же самое было.
– Ну и что теперь? – проворчал Рэд. Хотя в голосе послышалось облегчение – видимо, слова Лары его успокоили. – Перину ему тащить?
– Зачем перину, можно подругу позвать! – Лара игриво засмеялась.
Сердитости командира она, в отличие от Кирилла, не боялась, и настроение у нее от недовольного бурчания не портилось. Лара лукаво улыбалась, и на щеках играли ямочки.
– Вот дойдем до Пекши, там девчонок много! Может, и склеит себе попутчицу. – Адаптка с нескрываемым интересом разглядывала белое тело Кирилла – а он, как назло, все не мог отыскать в комке вещей футболку. – Слышь, бункерный, у тебя девушка есть?
– В каком смысле?
Из футболки, которую Кирилл вертел в руках, почему-то выпали носки – затвердевшие и издающие не самый приятный запах. Сама майка тоже попахивала.
Рэдрик наблюдал за соседом с брезгливым недоумением – как за умственно отсталым, а Лара расхохоталась так, что командир зашипел.
– Тихо ты! По Диким соскучилась? – И решительно вытолкал визитершу из палатки.
– Ой, не могу! – на тон ниже, но все так же весело заливалась снаружи Лара. – В каком, говорит, смысле… Можно подумать, оно в разных смыслах бывает!
***
В этот раз Рэдрик вел Кирилла всего час, а потом велел отдыхать.
– Так лучше будет, – решил он. – Три раза по часу пройдешь, а не два по полтора.
Кирилл, который втайне рассчитывал, что сегодня как-нибудь обойдется без второй ходьбы, а о третьей вовсе не подозревал, приуныл.
– Не печалься, бункерный, – услышал он над ухом доверительный шепот – Лара приблизилась к борту телеги и шагала рядом. – Я Сталкера уболтала, чтобы в Пекшу заехать! Там на мягком поспишь, оклемаешься маленько. А совсем не ходить тебе нельзя, мышцы забиться должны. Если им сегодня нагрузку не дать, а завтра или послезавтра снова забивать, хуже будет.
Все это Кирилл и без подсказок понимал. Но как же тяжело было думать о том, что скоро над ухом снова раздастся неумолимое «слезай, пошли»!
– А разве мы не собирались в Пекшу заезжать?
– Собирались, но только мы с Олеськой. Если бы не ты, Сталкер с парнями на дороге бы остался. А теперь тоже с нами пойдет.
– А почему парни – на дороге? – не понял Кирилл. – Для чего вам разделяться?
– Так в Пекше урожай градом побило, – удивилась Лара. – В том году. Ты не знал, что ли? – И замолчала, как будто этим все объяснила.
Кирилл подождал продолжения и, не дождавшись, переспросил:
– Ну и что, что побило? Почему ребятам нужно на дороге оставаться?
– Ну как – «почему», – вздохнула Лара. – Урожай побило – еды мало. А тут мы припремся – восемь рыл, и всех корми! А им самим не хватает. У них зимой боец под завалами погиб, да недавно еще одного Дикие подранили – без ноги теперь. Тоже, считай, балласт… Сидите в своем Бункере, ни хрена не знаете.
Лара недовольно замолчала, и Кириллу пришлось самому догадываться, что «завалами» адапты, вероятно, называют разрушенные здания, из которых извлекают разные полезные вещи. «С риском для жизни», – подчеркивал Сергей Евгеньевич, рассказывая об этом, но Кирилл никогда не связывал слова наставника с реальной гибелью людей. Почему-то считал, что такого рода опасности – давно в прошлом.
– А у вас… – осторожно спросил он. – Вы ведь тоже ходите… в завалы. У вас… ну, все нормально?
– Нас больше, – просто объяснила Лара. – Нас шестьдесят четыре, а в Пекше всего было тридцать семь. А теперь – тридцать пять.
А она ведь права, с горечью подумал Кирилл. И Рэдрик прав. Насчет «сидите и ни хрена не знаете».
Всего этого он, сидя в Бункере, не знал. Ни про ожоги адаптов, ни про их сиплые голоса. Не знал, каким опасным ремеслом его ровесники еженощно занимаются и сколько сил кладут на то, чтобы попросту выжить.
Самого Кирилла заботливые воспитатели регулярно кормили, поили и укладывали спать, в чистую удобную постель. В распоряжении «малышей» всегда были горячая вода и свежее белье, Кирилл никогда не задумывался, откуда все это берется. А Олег с Дашей, понял вдруг он, до сих пор не задумываются.
Было стыдно за себя, и очень хотелось адаптам помочь. Хотя бы какой-нибудь умной мыслью, коль уж от действий его – одни насмешки.
Кирилла осенило.
– А разве нельзя в эту Пекшу со своей едой прийти? – предложил он. – Вы же везете, с собой… Ну, чтобы и не объедать никого, и поспать в человеческих условиях?
Однако на это предложение, самому ему показавшееся простым и логичным, Лара разозлилась не хуже Рэда. У девушки даже голос изменился: игривость из него пропала, зато прорезались присущие командиру жесткие интонации.
– Совсем ты, по ходу, придурок, – процедила Лара. – Да где это видано, чтобы гости свою еду жрали?! Это, может, у вас в Бункере так, или у Диких, – адаптка, не задумываясь, поставила их на одну доску, – а тетя Аня – нормальная женщина. Да она с ума сойдет, если гостей не накормит! Это ж – позор на всю Цепь. Я бы сквозь землю провалилась, и кто угодно тоже... Короче, пошел ты в баню, надоел. – С этими словами Лара отпустила борт телеги и скрылась в темноте.
Кирилл еще размышлял об установившихся здесь странных законах, согласно которым не накормить гостей – позор, а оставить два десятка малышей в руках религиозного маньяка – нормальное дело, когда над ухом раздалось то, чего так не хотелось слышать:
– Слезай, пошли.
Выбора не было. Кирилл тяжело вздохнул.
– Ты че такое Ларке брякнул, что как ошпаренная дунула?
Кирилл, как мог, пересказал.
Рэдрик хмыкнул.
– Реально, чудной вы народ.
Спорить о том, кто из них чуднее, Кирилл, после вчерашнего, не стал. Во-первых, по всему получалось, что они говорят и думают на языках настолько разных, что командир его попросту не поймет, а во-вторых, послушно «берег дыхалку».
– Слышь, я тебя предупредить хотел.
Кирилл уже запомнил, что слово «слышь» используется новыми товарищами в качестве обращения. В том, что со слухом у собеседника все в порядке, никто из них не сомневался.
– Ларке ты лучше скажи, что у тебя в Бункере девушка есть. Что, там, любовь до гроба, ты ей обещал верность хранить, и все такое… Поверит, девчонки на сопли легко ведутся. И отвянет, она гордая. Меня-то ваш Евгеньич предупредил, что вы между собой не чпокаетесь, – продолжил Рэд. – Я ни хрена не догнал, почему, ну да ладно, дело хозяйское. А наши-то не знают! И Ларка не уймется, пока в штаны к тебе не залезет, точняк. Она на тебя крепко клюнула. А Евгеньич сказал, что у тебя от этого самого моральная травма будет… И хрен ли, вот, делать? – сам с собой рассудил он. – Не пристегивать же, в натуре, к себе. Да и пристегнуть – че толку? Владимир впереди, я хоть оторваться думал, напоследок… Короче, спросит – чеши, как я сказал. Окей?
Кирилл обалдело молчал. Настолько впечатлился объемом произнесенной речи, что суть малознакомых слов не уловил.
– Че застыл? – дернул за рукав Рэд. – Окей, спрашиваю?
– Да, – выдавил Кирилл. – То есть, окей. Только… Объясни, пожалуйста, еще раз. Я ничего не понял.
Час прошел незаметно. Для Кирилла он оказался полным открытий, для Рэдрика – ругательного шипения.
Смысл обретенных знаний сводился к тому, что сексуальные отношения между полами, от которых обитатели Бункера в свое время добровольно отказались, ибо к деторождению они – после того, как все случилось – не вели, среди адаптов вполне имели место.
– Очень странно, – после глубокой задумчивости, решил Кирилл.
– Да что, блин, еще тебе странно?
У Рэда ушло немало времени на разъяснение неизвестных спутнику терминов. А терпением, чтобы подбирать понятные слова, адапт не отличался. Кажется, сильно жалел, что вообще завел этот разговор.
Чтобы не злить Рэда еще больше, Кирилл, как советовал Вадим Александрович, постарался формулировать мысли предельно просто, задавая в конце каждой фразы уточняющие вопросы.
– Ведь вы – так же, как и мы, и как любой человек на планете – детей иметь не в состоянии. Верно?
– Ну.
– Тем не менее, вы, при наличии подходящего партнера, в сексуальные отношения вступаете. Верно?
– Ну!
– Так… Объясни, пожалуйста – зачем?
Рэдрик озадаченно молчал. Кирилл уточнил:
– Для чего это нужно, если в итоге ни к чему не ведет?
Рэдрик молчал.
Кирилл, решив, что его не поняли, размышлял, как бы спросить еще доходчивее. Но командир, оказывается, не отвечал по другой причине.
– Ты кока-колу пробовал?
– Нет, – удивился Кирилл.
Память мгновенно подсказала, что до того, как все случилось, существовал такой прохладительный напиток – вредный для желудка, но приятный на вкус.
– Вот. А я пробовал. Но как я тебе объясню, на что это похоже, если ты не пробовал? И как я тебе объясню, что значит хотеть девчонку – если ты ни разу не хотел?
Теперь озадаченно замолчал Кирилл. Похоже было, что беседа свелась к неразрешимому философскому вопросу «как объяснить слепому цвет заката». Причем слепым в данном случае выступал именно он. А ведь, готовясь к миссии, думал, что все будет совершенно иначе! Представлял себя кем-то вроде Сергея Евгеньевича – мудрым хранителем знаний, который понесет свет в темные адаптские массы. Пока же все выходило ровно наоборот – спутники в его знаниях не нуждались. А он без их разъяснений – хотя бы тех косноязычных и убогих, что могли дать Лара или Рэд – чувствовал себя заблудившимся ребенком.
– Час прошел, – объявил командир. И зачирикал.
Уже забравшись в телегу, Кирилл сообразил, что так и не выяснил, что же нужно отвечать на вопрос о девушке. Но было поздно – Рэдрик ушел в голову колонны.
***
Анна Владимировна – глава следующего на пути поселка – оказалась крупной, средних лет женщиной с добрым лицом и уютным голосом. И свою молодежь, и гостей, включая брутального Рэда, и даже лошадей с коровами она называла «детка».
Обстановка в Пекше была под стать хозяйке – вроде бы неторопливая, но без лености, без «раздолбайства» – это слово Кирилл подслушал у адаптов. Никто не суетился и никуда не спешил, однако все вокруг происходило без задержек и будто само по себе.
На столе сама появилась еда – поджаренная картошка, свежая зелень и странное блюдо, которое называлось «холодец». Когда все было съедено, тарелки сами собой исчезли, и появился чай – с пирогами и вареньем в прозрачных вазочках.
Все это было потрясающе вкусно, Кирилл никогда раньше не пробовал таких пирогов, и варенья такого не пробовал! А Анна Владимировна подкладывала и с удовольствием наблюдала, как гости едят. Поэтому, когда Кирилла толкнули под столом ногой, и он наткнулся на сердитый взгляд Лары, не сразу понял, в чем дело. Потом вспомнил невеселый рассказ и покраснел. С сожалением посмотрел на надкушенный пирог в руке и заметил, что никто из отряда уже, кажется, давно не ест.
– Ты чего, детка? – тут же заметила изменившееся лицо Анна Владимировна. – Невкусно?
– Очень вкусно. Спасибо. Только я, по-моему, объелся…
– Ну, так и объедайся на здоровье! От этого еще никто не умер. А уж такому, как ты, тощему – вовсе на пользу будет.
– Если не лопнет, – проворчала Лара.
– Ничего, не лопнет! Ты кушай, кушай, – успокоила Анна Владимировна, – не слушай болтушку эту! А ты, Ларка, не оговаривай человека. Сама не хочешь, так другим не мешай.
– У него, теть Ань, мышцы болят, – наябедничала фельдшерица. – Я говорю, давай массаж сделаю – а он не дается! Боится, небось, что приставать начну.
Местные ребята и девушки, сидящие с противоположной стороны стола, зафыркали. Тетя Аня нахмурила брови.
– С тебя, хулиганки, станется! Распустила вас Иннушка, а надо было бы крапивой драть – как вот я своих.
На противоположной стороне расхохотались.
– Нас-то тетя Аня в ежовых рукавицах держит, – с преувеличенной серьезностью протянул кто-то. – Аж вздохнуть лишний раз боимся. Как начнет крапивой махать – коровы и те со страху кирпичами гадят!
Тут уж все кругом засмеялись, и Кирилл, представивший себе тетю Аню с крапивой, смеялся вместе со всеми.
И совершенно не верилось, что среди этих людей есть калеки – парень без ноги и мужчина с обожженным лицом, одних примерно лет с Анной Владимировной. Не верилось, что у них недавно погиб товарищ, и град побил урожай – а это, если верить Ларе, было для жителей поселков настоящей катастрофой. И показались странными слова фельдшерицы о том, что жители Пекши едва ли не голодают – такого чудесного угощения Кирилл никогда не пробовал.
Танцев после ужина здесь не устраивали – тетя Аня напомнила, что завтра надо рано вставать, поэтому как-нибудь в другой раз, и никто с ней не спорил.
– А ты, детка, пойдем со мной, – позвала она Кирилла.
Осматривала его в небольшой, очень чистой комнатке, которую гордо назвала медкабинетом.
– Все с тобой в порядке. Просто мышц вовсе нет, оттого что всю жизнь под землей просидел. А этот поганец, – имелся в виду, очевидно, Рэд, – тебя наравне со своими идти заставляет! Конечно, будет болеть, тут уж тебе потерпеть придется. А так – все неплохо. Даже худоба твоя – не дистрофическая, а природная. Пока за столом в монитор глядел, тебе и в этом весе было комфортно. А сейчас – будешь больше работать физически, больше двигаться – быстро мясом обрастешь… Если, конечно, кормить как следует.
В этих словах тети Ани просквозила грусть, и Кирилл решил перевести разговор на другое.
– Вы – врач?
Анна Владимировна рассмеялась.
– Нет, детка. Я бухгалтер. Была когда-то… А сейчас – на все руки от скуки. И врач, и ткач; и астроном, и агроном. Все мы такие, иначе ведь не выжить. А до того, как все случилось…
Но она не договорила.
С улицы донесся отчаянный крик:
– Дикие!!!! На помощь!!!
– Скоты! – ахнула тетя Аня. – Опять! Сиди тут, – бросила она Кириллу.
И с удивительной для своей комплекции резвостью ринулась в коридор.
Кирилл рванул было вдогонку, но вспомнил, что раздет. Торопливо натянул майку и брюки, выскочил за дверь – однако в коридоре уже никого не было. С улицы доносились вопли, во дворе явно происходило нехорошее.
Он пометался от окна к окну, но, разумеется, ничего сквозь ставни не увидел. Раздался вдруг долгий, наполненный болью крик – кричала женщина или девушка.
Кирилл опрометью выскочил на крыльцо, не очень пока понимая, что собирается делать, однако ни сделать что-либо, ни даже понять, что происходит, не успел. Его сбил с ног толчок в грудь, а плечо обожгло резкой болью.
Едва успев все это осознать, Кирилл почувствовал рывок за шиворот. А в следующий момент от приданного пинком ускорения полетел в неведомую даль. Ударился раненым плечом о стену, от чего взвыл уже в полный голос, и услышал стук закрываемой двери.
И увидел, что лежит на полу – в том самом коридоре, из которого минуту назад так бодро выскочил. Болели ушибленные копчик и затылок, а сильнее всего – плечо.
Кирилл, кривясь от боли, уселся и скосил глаза. Приподнял рукав футболки – руку рассекал кровоточащий порез. Он с содроганием отвернулся: никогда раньше не видел столько крови.
Так… Нужно собраться.
Шевелить конечностью больно, но можно – следовательно, кость не задета. Нож – или что это было – прошел неглубоко. Получается, опасностей две: само кровотечение, которое следует как можно быстрее остановить, и потенциальное заражение крови, которого можно избежать, если правильно обработать рану.
В рюкзаке были и бинты, и мазь. И накладывать повязки Григорий Алексеевич учил… Но куда подевался рюкзак? В которую из комнат их с Рэдом поселили?
Кирилл, поднявшись на ноги, озирался по сторонам, когда вдруг снова распахнулась дверь.
В проеме появилась Лара. Входила она странно, согнувшись в три погибели и спиной вперед. Кирилл не сразу разглядел, что тащит за собой человека.
Поняв, охнул и бросился на помощь. Вдвоем они перевалили тяжелое тело через порог – это оказался незнакомый парень, должно быть, местный. За телом тянулся кровавый след.
– Уйди ты! – цыкнула на Кирилла Лара. – Я сама! Ты, блин, уже выступил. – Она осторожно задрала на парне рубашку.
Тот был ранен в живот, и не нужно было быть специалистом, чтобы понять – ранен тяжело.
– Твою мать, – напряженно проговорила Лара.
Адапты повторяли это словосочетание при Кирилле не раз, и тот запомнил, что ни к чьей матери оно отношения не имеет, просто эмоциональное высказывание.
– Давай его в медкабинет отнесем. Не держать же в коридоре, – говорил Кирилл сдавленно: от вида кровоточащей раны подташнивало.
Лара посмотрела на помощника с сомнением.
– Одна я не допру, тут осторожно надо. А ты, небось, и котенка не поднимешь.
– Я постараюсь.
– Ну, окей… Я за плечи, ты под колени – аккуратно только! Взяли?
Кириллу было очень тяжело. И плечо болело и кровоточило нещадно. Но он знал, что скорее умрет, чем скажет об этом Ларе. Они втащили раненого на ту самую кушетку, где пять минут назад добрейшая Анна Владимировна осматривала его самого.
Лара быстро мыла руки в раковине в углу.
– Сейчас, сперва его обработаю, потом тебя. Рукав задери, а то присохнет.
– У меня – ничего опасного.
– Вижу... Придурок, блин. Возись с тобой теперь. – Это было сказано тем же тоном, что и все предыдущее – просто констатация факта, без злости или раздражения.
– Почему – придурок? – обиделся Кирилл.
– А хрен ли ты на улицу полез? Все равно ж слепой, как крот, не видишь ни фига! Хорошо, Сталкер тебя из-под звездочки выпихнул. А если б не успел?.. Рукав задери, кому сказала.
Лара говорила, а руки жили, словно сами по себе, деловито занимаясь пострадавшим. Смачивали тампоны в антисептике и обрабатывали края раны.
Кирилл с содроганием отвернулся.
– Хоть бы не печень, – услышал за спиной он. – Ну, пожалуйста, хоть бы не печень... Кишки-то – хрен с ними… Сигарету хочешь?
Кирилл не сразу понял, что это ему.
– Что ты сказала?
– Я говорю, покури иди. А то ты, похоже, блевать собрался.
– Я не курю. И я… – Кирилл глубоко вдохнул, борясь с тошнотой. – я хорошо себя чувствую.
– Угу, – фыркнула Лара. – Вали в коридор! Позову, как закончу.
Пожалуй, она была права.
Кирилл встал, удивившись, что дверь качнулась навстречу. Наклонился вперед, пытаясь поймать ручку – но та отчего-то ускользала.
– Что-то… кажется, не то, – произнес он.
И рухнул на пороге, потеряв сознание.
Глава 6
Пекша
Когда Кирилл очнулся – с уже забинтованной рукой – узнал, что бой закончился быстро.
Дикие пытались украсть продукты, привезенные в поселок адаптами. Они атаковали Пекшу и раньше, но так нахально и отчаянно – в первый раз.
– Видать, совсем жрать стало нечего, – прокомментировал этот факт кто-то из местных.
Остальные молчаливо согласились.
Пекшинцев спас часовой – тот раненый, которого бинтовала Лара. Он был парень опытный, опасность чуял и на сторожевой башне ему сегодня спокойно не сиделось: то и дело вскакивал, прислушиваясь к темноте. Поэтому, вместо сердца, арбалетная стрела воткнулась парню в живот.
Он успел закричать и предупредить своих, успел даже сползти по лестнице вниз, и лишь после этого упал.
А еще Дикие явно не рассчитывали на то, что в поселке окажутся Рэдрик и Кирилл – ведь обычно там останавливались только девочки. Нападающие никак не ожидали встретить Сталкера, которого хорошо знали и боялись до нервных колик. Ну, и бункерный житель своим появлением на крыльце добавил переполоха.
Увидев сначала грозного Рэда, а потом еще кого-то, неопознанного в темноте, Дикие бросились наутек. Пытались унести самое ценное – лекарства, но обороняющиеся не дали. Все, что привез отряд, было отбито.
Про раненого часового Анна Владимировна сказала, что печень не задета, и парень должен выкарабкаться. Еще ранили женщину, которая кричала – но не опасно, в бедро.
Кирилл воодушевленный рассказ о схватке почти не слушал.
Перестал слушать в тот момент, когда понял – сюрекен Диких должен был прилететь ему в горло. Его собирались убить, и, если б не молниеносная реакция Рэда, непременно бы это сделали.
Незнакомые люди, которым он ровным счетом ничем не навредил, впервые увидев – пытались убить! Его… Такого хорошего и талантливого.
Невозможная эта мысль металась в голове и никак не могла осесть. Пытались убить… Ни за что, ни про что… Как же так?! Почему?!
Разумеется, вести о столкновениях жителей поселков с Дикими до «малышей» время от времени доносились. Но, во-первых, Любовь Леонидовна считала подобные россказни неподходящими для детских ушей, и воспитанников старалась от них оберегать. А во-вторых, в безопасности Бункера, все это представлялось Кириллу чем-то вроде компьютерной игры. Какие-то персонажи, где-то далеко, бегали, нападая друг на друга – да и на здоровье, может, им делать больше нечего. Никогда не связывал он обрывки взрослых разговоров с чьей-то смертью и увечьями.
А сейчас, в его присутствии, милейшая тетя Аня с удовлетворением подсчитала, что из десятерых нападавших погибло трое. И всех их убили Рэдрик, Лара и угрюмая молчунья Олеся – за что жители поселка были гостям искренне благодарны.
Резкий незнакомый запах, понял вдруг Кирилл, который ощутил, когда Лара втащила на порог раненого, был запахом пороха. У адаптки ведь даже пистолетная кобура была расстегнута – сейчас он это вспомнил, а в тот момент списал на Ларину рассеянность. Господи, каким же был слепым.
Конечно, Кирилл, как любой нормальный мальчишка, не мог не обратить внимание на оружие адаптов. С самой первой ночи исподтишка рассматривал арсенал: пистолеты у Рэда, Джека, Люка и Лары, лук со стрелами – у Гарри, винтовку – у Олеси, и самодельный арбалет – у купавненского грубияна Сашки. Кроме того, на правой ноге под брючиной (левша Гарри – на левой) адапты носили метательные стилеты в специальных ножнах. Но Кирилл, по наивности, вначале воспринял всю эту амуницию не боле чем деталями костюма. Как, к примеру, алебарды у ватиканских гвардейцев. Папские охранники тоже носили красивые и грозные алебарды – но это ведь совсем не означало, что умели рубить головы! Путешественник поначалу даже обиделся – его, едва ли не насильно заставили обрядиться в адаптскую одежду, грубую и неудобную, а вот оружия не выдали. На вопрос, почему, Рэдрик отозвался странной фразой про козу и баян и презрительно сплюнул. Из чего Кирилл сделал вывод, что вряд ли при жизни командира получит в руки оружие. Хотя не раз представлял себе, как здорово подошел бы к новому костюму пистолет на поясе, или хотя бы нож! Ощутимо добавил бы мужественности.
То, что произошло сегодня, в голове пока не укладывалось. Как же прав был Сергей Евгеньевич… «Ты встретишь там совсем другую жизнь».
***
Трупы Диких тщательно обыскали, забрав все ценное, и бросили до завтра – вокруг уже светало. Трупы были, как выразилась Анна Владимировна, «тощими», и обыскивающие сошлись на том, что нападавшая стая – из слабеньких, у которых огнестрельного оружия нет. А может, его у здешних Диких уже и вовсе нет, авторитетно добавил Рэд. Лично он «крайний раз» – слова «последний» адапты настойчиво избегали – слышал здесь выстрелы больше года назад.
– Патроны, небось, кончились. А может, одичали в хлам, и уже даже стрелять поразучились.
Самого Рэда сюрекен, от которого спас Кирилла, чиркнул по спине. Но адапт «царапину» даже бинтовать не позволил, сказав, что так быстрее заживет.
Он разобрал, почистил и снова собрал пистолет – Кирилл исподтишка следил за выверенными, отточенными движениями – и лег на койку плашмя, чтобы не тревожить раненую спину. В сторону соседа подчеркнуто не смотрел.
А у того все никак в голове не укладывалось, что час назад этот парень ничтоже сумняшеся оборвал жизни нескольких людей. И никаких угрызений совести от этого, судя по всему, не испытывал.
Заговорить с Рэдом об убитых – так же, как о собственных ощущениях – Кирилл не решался. Чувствовал, что разговора не получится: адапт его переживаний попросту не поймет. Одному богу ведомо, скольких он уже убил. И скольких еще убьет.
Если бы не вспоровший плечо сюрекен, возможно, Кириллу одного этого озарения хватило бы для того, чтобы не уснуть до вечера. Но плечо болело. А еще он уже не раз ловил себя на том, что пытается прикрыть ладонью горло.
Кирилл не понимал, как нужно относиться к произошедшему. Мысли путались, и очень хотелось спать.
Но настойчиво зудело где-то на краю сознания при каждом взгляде на мрачного Рэда: «А ведь он меня спас. Если бы не он, то…» Додумывать до конца не хватало решимости.
– Ты не замерзнешь так? – попытался, наконец, заговорить Кирилл. – Может быть, одеялом тебя накрыть?
Рэдрик не ответил и даже головы не повернул, хотя еще не спал – лежал с полузакрытыми глазами, опершись подбородком о сжатые кулаки. Он вообще Кириллу за все утро слова не сказал.
Путешественник набрался смелости.
– Прости меня, пожалуйста. Из-за моей глупости мы оба сегодня пострадали. А ты… Ты ведь, получается, жизнь мне спас. Спасибо тебе.
Рэдрик снова промолчал. Только посмотрел долгим светло-желтым взглядом – вроде бы не обвиняющим, не укоряющим, но Кириллу отчего-то под этим взглядом стало совсем нехорошо.
– Извини, – окончательно смешавшись, повторил он.
Рэдрик молчал, а сам Кирилл снова подать голос не решался.
– Я раз тоже выскочил, – донеслось наконец с соседней кровати. – Давно уже, мелкий был. Герман велел в укрытии сидеть, ждать – мы в завалы пошли. Я ждал-ждал – часа, может, три, а то и больше. Потом надоело, да и зассал. Думаю, вдруг его завалило, выбраться не может?.. Зовет на помощь, а я сижу – не слышу?.. Ну, и пошел искать.
– И что? – торопливо поддержал беседу Кирилл.
К чему рассказывается история, он пока не понял, но обнадеживало то, что Рэд вообще заговорил.
– Ну, что… Нашел. Завалило. Я ему выбраться помог, а он меня потом выдрал. Потому что русским языком велел сидеть и ждать, а я не послушался.
– Но ведь если бы не ты, он бы погиб?!
– Почему? Его Инна с ребятами, на другую ночь, искать пошла бы. И его бы нашли, и меня.
– Но ведь это – целые сутки! Ты, получается, время сэкономил!
– Мне, получается, повезло, что самого не завалило, – сердито объяснил Рэд. – Тупо – повезло! Я ж – не Герман, лазить тогда не умел. В завале бы не выжил. И я это прекрасно знал, сто раз предупреждали! Но терпежу не хватило высидеть. За то и выдрали.
– Что значит – выдрали? – Кирилл, в принципе, догадывался, но…
Рэдрик хмыкнул.
– Кабы ты не сомлел, как барышня кисейная – узнал бы, что это значит, не сомневайся! Хоть у вас в Бункере и не принято.
Кирилл не сразу понял. А поняв, обескураженно пробормотал:
– Я… Ты… Ты меня побить хотел?
– Угу. Аж руки чесались. И сейчас чешутся.
Кирилл невольно покосился на могучие кулаки, сложенные под подбородком. Вспомнил, как Любовь Леонидовна, рассердившись на питомцев, рассказывала, что до того, как все случилось, некоторые родители применяли к детям телесные наказания. И что Герман, воспитывая адаптов, этой мерой тоже не брезгует.
Он представил, какая это, должно быть, унизительная процедура. Тебя бьют – а ты не имеешь права ни защищаться, ни сопротивляться. Как раб в Древнем Египте. Или при крепостном праве…
Даже зажмурился на секунду. А потом решительно сказал:
– Ну, бей.
Рэдрик заинтересованно приподнялся на локте. Недоверчиво оскалил зубы:
– Че, прямо сейчас?
– Сейчас тебе лежать надо, ты ведь ранен… Но можно и сейчас, – торопливо добавил Кирилл, увидев в глазах адапта мгновенную усмешку и поняв, что его слова приняты за трусость.
Рэдрик медленно сел. Не поморщился, хотя Кирилл заметил, что порез на спине, из-за движения, открылся и снова набухает кровью. Долго изучающе смотрел – но теперь, приняв решение, Кирилл уже не смущался и взгляд не отводил. Наконец, уточнил:
– Ты это – серьезно?
Кирилл удивился – казалось бы, куда уж серьезнее. Все-таки чувство юмора у него и у адаптов сильно различалось.
– Конечно. Ты ведь пострадал из-за меня. И ты спас мне жизнь. Если ты считаешь, что так будет справедливо, я согласен.
В глазах у Рэда мелькнуло… ну, отдаленно, конечно… но все же это впервые было что-то, похожее на уважение. Спросил он, однако, тем же пренебрежительным тоном:
– Ты же боли боишься? Сам сказал, что ни разу пальцем не трогали?
– До тебя – никто и никогда.
Однако, увидев возмущение в глазах Рэда, Кирилл вспомнил, что хватания за плечо, рывки и пинки адапт совершенно искренне «троганием» не считает.
Он вдруг почувствовал, что устал. Объяснять и спорить не осталось ни сил, ни желания.
– Послушай. Мы с тобой оба… неважно себя чувствуем. Если ты собрался меня бить – бей. И закончим с этим.
Рэдрик снова надолго замолчал, приглядываясь к Кириллу.
А тот понял, что так вымотался – и физически, и морально, таким сильным было напряжение сегодняшней ночи, что никакие разглядывания его уже не трогают. Что спокойно может, не стесняясь, раздеться и лечь в постель. И, оказывается, ничего не жаждет так, как этого простого действия.
– Я ложусь, – объявил Кирилл. – Уже почти светло.
Рэдрик молчал.
Кирилл задул фонарь и, отвернувшись к своей койке, разделся. Когда повернулся назад, Рэд лежал в прежней позе – на животе.
– Хорошего отдыха, – машинально, давно перестав рассчитывать на ответ, пробормотал Кирилл.
И неожиданно услышал:
– Тебе тоже… великомученик.
***
Проснувшись вечером, Кирилл понял, что все, что у него болело до сих пор, не болело вовсе. Раненное плечо жгло, и что-то в нем пульсировало мерзкими толчками. Ноги гудели. А еще раскалывалась голова, и страшно хотелось пить.
– Хорош дрыхнуть! – будто сквозь вату долетел голос Рэда.
Кирилл с трудом разлепил веки. Командир был уже одет.
– Шевелись давай!
– Даю, – покорно согласился он.
То есть, попытался согласиться. Горло вместо слов издало невнятный, еле квакнувший звук. Кирилл попробовал подняться – и, не сдержавшись, застонал.
– Ты чего?
Рэдрик обернулся к нему. Сдвинул брови. Бросил одеяло, которое складывал, и положил руку Кириллу на лоб – так быстро, что тот не успел отвернуться.
А ладонь у адапта оказалась неожиданно приятной. Широкая и прохладная, она закрыла всю Кириллову многострадальную голову, и веки сами собой опустились.
– Я встаю, – пообещал путешественник. – Еще одну минуточку, ладно?
– Твою мать! – прорычал Рэд – услышавший вместо слов неразборчивое бормотание.
Отнял ладонь и быстро вышел в коридор.
– … Даже думать не смей! Куда ты его потащишь?! Такая температура у мальчика шпарит!
– Положу в телегу и потащу. Ни хрена ему не будет. Какая разница, где валяться?
– Рэд! Прекрати! Угробишь парня!
– А здесь оставлю – все угробимся. Знаешь ведь прекрасно – у нас каждая ночь на счету!
– Недельку отлежится, потом дальше поедете. Ничего страшного, нагонишь по дороге.
– Две ночи, не больше! Потом уже смысла не будет идти.
– Рэдрик! Хотя бы три!
– Нет.
– Рэдрик!
– Теть Ань. Две ночи.
– Нет, три! И не сверли меня глазищами, не на ту напал! Три ночи, а раньше я тебе, извергу, парня не отдам! И все тут. Ну, по рукам?
– Развели, блин, богадельню…
– Не ворчи. По рукам?
– А куда мне деваться?
– Ну, вот и славно, вот и умница моя! Пойдем, позавтракаешь, молочка налью парного. Девочки твои поели, сейчас я Олеську или Лару за пацанами отправлю. Не торчать же им на дороге… Идем, детка.
Диалог происходил прямо у Кирилла над головой, но путешественник ничего не слышал.
Ему вкололи антибиотик, накормили жаропонижающим и обезболивающим. На лоб положили влажную салфетку. Впервые за эти ночи Кириллу было хорошо. Сознание гуляло далеко – в родном, уютном и таком понятном Бункере.
… – Отчего его скрутило-то так? Ларка смотрела – говорит, порез чистый, воспаления нет.
– Да тут все вместе, я думаю. И рана, и стресс, и акклиматизация… Ох, надо было мне, старой дуре, сообразить – сразу ему анальгетик вколоть! Я-то к вам, твердошкурым, привыкла, что все нипочем. А он другой. Им Люба, по детству, занозы вынимала – и то с ледокаином.
– А сколько их, теть Ань? И откуда они вообще в Бункере нарисовались? Герман мне говорил, что этот – не один, но без подробностей.
– Трое их. Еще один мальчик и девочка. Рядом с Институтом частный детский сад был, до того, как все случилось. Для одаренных детей богатых родителей. Группа раннего развития «Солнышко»… Они мимо Института каждый день на прогулку ходили. Сергей рассказывал, забавно так ходили – за канат разноцветный держались, чтобы не растеряться. Малыши совсем, по два-три годика. У Сергея окна лаборатории на ту сторону выходят, они с коллегами детишкам всегда рукой махали. И когда все случилось, он про этих ребят вспомнил. Побежал спасать… Только трех и спас, выживших. Остальные погибли.
– То есть… Получается, они в Бункере живут столько же, сколько мы у Германа?
– Выходит, так.
– А на фига их от нас прятали? Почему мы не видали ни одного?
– Да их не то чтобы прятали… Просто пока маленькие были – с ними занималась Люба. Сергею и остальным недосуг, ведь столько всего из руин поднимали. А Люба – в Институте-то, до того, как все случилось – никто была, и звать никак. Старшая помощница младшей лаборантки… В научной работе толку – чуть, вот и приставили к детишкам. И к тому времени, когда Сергей с Германом встретились, уже само собой оказалось, что главная по деткам – она.
– Угу. А она Германа терпеть не может, вот и запретила своим одаренным к нам приближаться.
– Ну, не придумывай…
– Да брось, теть Ань! Мы ж не тупые, соображаем маленько. Эта дура Германа до трясучки боится. И нас заодно.
– Неправда!
– Правда. Сама ведь знаешь, что правда! Вот ты с нами – нормально, а эта – все время так смотрит, как будто мы заразные. Она своим одаренным – знаешь, что наплела? Что у нас такие голоса оттого, что курим много!
– Ох, детка. Ну, как тебе объяснить?.. Ты пойми – ведь до того, как все случилось, у Любы не было детей. И вдруг – сразу трое! Конечно, она с этих крошек пылинки сдувала. А Сергей благодарен ей был. За то, что хотя бы этот груз – заботу о малышах – с него сняла. Ну и, конечно, потакал во всем. Считал, что раз Люба детьми с таким рвением занимается, то лучше всех знает, что им нужно. А она и рада стараться! Боже упаси было – при детках закурить или слово бранное ляпнуть. А потом еще и эту… борьбу с инстинктами затеяли – не удивлюсь, если тоже с Любиной подачи.
– Вот тут я вообще не догнал! Это-то на фиг было надо?
– Говорят, совместно решили, что коль уж продолжения рода все равно не получается, а пустой разврат плодить интеллигентным людям не к лицу – давайте-ка эту тему вовсе закроем. Тем более, народу в Бункере не так много, чтобы из всех могли пары сложиться. Вот и убили одним махом ревность и страдания. Решили, что в наступивших обстоятельствах расходовать силы на плотские радости – безнравственно. Проголосовали, говорят, единодушно. Наделали пилюлей, подобрали дозировки и пьют. Говорят, что никаких неудобств.
– И этот… одаренный пьет?
– Наверное. Он ведь взрослый уже, как бы не старше тебя.
– Да ладно!
– А что? Это он выглядит дитем. А годами-то, может, и постарше.
– Выглядит он чмом ходячим.
– Рэд!.. Он не виноват, что из него оранжерейную фиалку сделали. Вас было – сотня душ, и воспитывали вас молодые отважные ребята. У которых физически ни сил, ни времени не хватало на то, чтобы с вами сюсюкаться. А тех малышей отдали одинокой женщине – не первой молодости, с кучей комплексов. Вот и выросло из этих ребят – то, что выросло. И, знаешь… Ты, конечно, можешь на парнишку злиться. Но напрасно. Он хороший мальчик. Добрый, умный…
– Вот, и Дмитрич так же говорил. Может, конечно, и умный. А только как спросит чего – хоть стой, хоть падай! Я сперва думал – издевается… Так нет! В натуре ни хрена не знает. Барахло свое постирать не может, чай ему нальешь – расплескает половину. Пинка дашь для скорости – он в истерику: «Ты меня ударил»! Шуток вовсе не понимает. Чем он умный-то, спрашивается? Жопу вытирать сам научился? Остальные двое и этого не могут, что ли?
– Рэдрик!
– Ну, че – «Рэдрик»? Семнадцать лет уже – Рэдрик… И теперь, вот – валяется тут, время из-за него теряем.
– Детка, не кипятись! Ведь он старается. Он очень хочет не быть вам в тягость. Подумай сам – ведь он не для того вчера выскочил, чтобы тебе досадить! Он понял, что идет бой, и побежал на помощь.
– Ты смеешься, что ли? Чем бы нам этот недоделанный помог?
– Это ты знаешь, что ничем! Потому что сотню таких драк пережил. А он и не знает, и не умеет, однако на помощь броситься не побоялся! Детка, я тебя прошу – не злись на него. Не отмалчивайся. Он действительно очень талантливый мальчик, он любую информацию впитывает мгновенно. Просто вам нужно набраться терпения. Не смеяться над ним, не раздражаться и побольше объяснять…
– Хреновые из нас объясняльщики.
– А вы старайтесь! Думаешь, Герману легко с вами было?.. Вы ведь тоже, поди, не родились – такими, как сейчас.
– Так мы мелюзга были совсем!
– Ну, вот и ты про него считай, что мелюзга. Не потому, что глупый, а просто не было времени научиться.
– Да кто говорит, что глупый? Косорукий – звездец. А так, иногда смелый даже.
– Ну, вот видишь! Не злись, пожалуйста. Он скоро поправится.
И Кирилл действительно быстро поправился.
Должно быть, ему просто нужно было отдохнуть и выспаться. На третью ночь даже сердобольная тетя Аня вынуждена была признать, что «ценный груз» транспортабелен. И обоз, распрощавшись с хозяевами, покинул Пекшу.
Глава 7
Пекша – Владимир (49 км)
На выезде из Пекши Лара сунула под голову Кирилла небольшую подушку.
– Держи, ранетый… Подарок тебе, от тети Ани.
– Спасибо!
Кирилл с благодарностью зарылся в «подарок» лицом. Подушка пахла Анной Владимировной – ее добротой и лаской.
Однако еще больший сюрприз ждал впереди. После того как «ценный груз» размотался, Рэдрик уронил что-то ему на колени.
– Лови.
– Что это?.. ПНВ?! – Кирилл, не веря своему счастью, ощупал подарок.
– Ну. Говорил же Дмитрич, у пекшинцев есть… Надевай, чего тянешь?
Кирилл благоговейно включил прибор.
И случилось чудо – мир проступил из черноты. Засветились зеленым контуры лошадей, телеги, фигура идущего рядом Рэда. Прозревший Кирилл видел и саму дорогу, и ямы на ней, и то, что осталось от отбойника – бетонного ограждения, когда-то защищавшего автомобили. Сейчас ограждение местами повыщербилось, местами обвалилось, и с обеих сторон полотно обступали высокие незнакомые растения.
– Ну как? Видишь хоть че?
– Да, отлично вижу! Спасибо!
– Мне-то за что? На тетю Аню молись. Я заплатить хотел – не взяла.
– Анна Владимировна – прекрасная женщина, – с чувством произнес Кирилл. – Столько для меня сделала! Я буду очень беречь ее подарки.
Рэдрик фыркнул.
– Ты себя береги, чучело! Для начала ходить научись.
– Да-да, я слезаю…
– Да хрен с тобой, не надо, – неожиданно расщедрился командир. – Откисай, а то опять копыта свесишь.
– Не свешу, у меня есть силы! Тем более, я теперь снова вижу, тебе даже вести меня не придется.
Рэдрик в ответ хмыкнул – мол, дело твое – и сдернул ездока с телеги.
– Видишь, куда наши идут?
– Да.
– Звезда!.. Шагай за ними, потихоньку... Да под ноги смотри! – Он поймал споткнувшегося Кирилла за рукав.
Первую сотню метров придерживал. Потом отпустил – путешественник приноровился к ямам на дороге и уже не спотыкался.
Теперь, вновь обретя зрение, Кирилл шагал не в пример уверенней. Через какое-то время даже позволил себе поглядывать по сторонам – на высоченные растения, край листьев у которых вырезан зигзагом, и другие – с толстым стволом и огромными листьями, каждым из которых можно было бы укрыть человека с головы до ног. Путешественник впервые видел все это. Любовь Леонидовна водила питомцев «на экскурсию» на опытные делянки – но ничего подобного ни на тех участках, ни вокруг не росло.
– Послушай! – Кирилл даже остановился, осененный догадкой. – Это что – лопухи такие огромные? А вон то – крапива?!
– Не ори, – одернул Рэд. – Лопухи как лопухи, бывают и здоровше. И крапива – как крапива... Пошли, чего застыл?
– Надо же...
Елена Викторовна рассказывала, что с изменением климата видоизменились и многие растения. Особенно людей одолевали сорняки.
Например, крапива – наставница показывала ученикам фотографии и уверяла, что до того, как все случилось, она редко вырастала выше человеческого роста. А теперь попадались экземпляры и четырех, и даже пяти метров в высоту.
Или сныть – прежде стелившаяся по земле мелкая безобидная травка – в нынешних условиях обзавелась крепким длинным стеблем, в считанные дни покрывая огромные площади. Или лопух – растение, раньше вовсе не считавшееся серьезным сорняком – теперь уходил корнями на метровую глубину и очень туго поддавался корчеванию.
Люди отчаянно боролись с сорняками. Их вырывали, вырубали, выкорчевывали. Елена Викторовна экспериментировала с ядами – Кирилл принимал участие в разработках. Но до сих пор даже не представлял себе, насколько жутко выглядят сорняковые заросли.
– Это – везде так?
– Что?
– Ну, вот… Крапива, лопухи. Такие огромные?
Рэдрик пожал плечами.
– Да чем они огромные? Говорю тебе, и больше бывают. Да хрен с ними, они безобидные. А вот дальше борщевик пойдет – это да!
Борщевик – опасное, ядовитое растение, тут же вспомнил Кирилл. Он и до того, как все случилось, доставлял людям немало неприятностей, а сейчас повадился вырастать выше семи метров и до двадцати сантиметров – в диаметре ствола. Сок растения при попадании на кожу вызывал тяжелейшие химические ожоги.
– А… разве борщевик здесь растет?
Спрашивая, Кирилл имел в виду регион в целом. Елена Викторовна в своем рассказе упоминала борщевик, но он тогда почему-то думал, что произрастает эта пакость далеко отсюда. Кирилл тогда про многие вещи так думал. А Рэдрик понял вопрос буквально.
– Здесь – почти нет. Вот дальше, ближе к Владимиру – там начнется! Звездец, какие дебри. Толяна бойцы каждый день с ними долбятся. Вырубят, а через неделю на том месте – уже опять по пояс. И Толяновы-то – ладно, народу много, справляются. А Маринка в Вязниках реально вешается. Их там всего бойцов – двадцать человек.
Кирилл уже запомнил, что в терминологии адаптов «бойцами» именуют людей, приравненных по навыкам к ним самим. То есть, молодых и сильных ребят обоего пола, способных переносить утренние и вечерние часы без ущерба для здоровья.
Население любого поселка измерялось прежде всего количеством таких «бойцов». Прочие жители – пожилые, калечные, плохо развитые физически – именовались «балластом» и в подсчетах не участвовали.
В момент, когда Кирилл это выяснил, ужаснулся. А потом вдруг с удивлением понял, что ужасается по привычке. На самом деле, рациональный цинизм адаптов пугал его все меньше. И многое в подобном отношении, как ни жутко было это сознавать, начинало казаться правильным… Кирилл попытался задуматься о том, что с ним такое происходит, но командир не дал.
Вообще, времени на задумчивость, которого в Бункере всегда было полно, здесь, в походе, не оставалось вовсе. Все силы разума уходили на насущные вещи – шагание по дороге, привал, еду, туалет – и времени катастрофически не хватало. Кирилл в каждую свободную минуту чему-то учился. А если учился недостаточно быстро, получал от спутников нагоняи. Задумываться не успевал.
Вот и сейчас, едва стоило уйти в себя, Рэдрик поймал его за рукав. Посреди дороги зияла расщелина с перекинутыми поперек досками.
– Рельеф гуляет, – пояснил адапт, – покрытие село. Ты вот что… – они перешли расщелину по мосткам. – Сегодня мы еще на дороге спим, и завтра тоже. А послезавтра, если все нормально, во Владимир придем. Там у них главный – Толян. Сволочь редкая. Про Новосиб не в теме.
– Как – не в теме? – Кирилл недоуменно сдвинул брови. – Ему не рассказывали о миссии?
– Нет.
– Почему? Если этот Толян – глава поселка?
– Потому что козел он, а не глава! – немедленно разозлился Рэд.
Командир адаптов очень легко раздражался. И происходило это, как наконец-то понял Кирилл, от неумения объяснять.
Рэдрик оказался парнем далеко не глупым. Несмотря на заверения Любови Леонидовны в том, что все воспитанники Германа – беспамятные тугодумы, соображал он быстро и памятью отличался отменной. Но навыком передавать свои знания не обладал. Считал, что виновата в этом тупость собеседника и начинал злиться.
– У него бойцов – почти две сотни, и оружием все склады забиты. К нам не лезет только потому, что Евгеньич ваш предупредил – не дай бог рыпнется! Хрен ему тогда, а не лекарства и генераторные батареи. Это давно уже было, когда Толян в первый раз к Бункеру приперся – права качать, – пояснил открывшему рот Кириллу Рэд. – Евгеньич ваш тогда так и сказал: будешь быковать – вообще ни шиша тебе не обломится! Я, говорит, тогда люк задраю, и мы тут еще сто лет просидим без печали, хоть на нас атомную бомбу сбрасывай. А вот ты, козлина – ни фига не факт, что столько прокорячишься.
– Неужели Сергей Евгеньевич так сказал? – изумился Кирилл.
Представить себе бункерного главу, произносящего «ты, козлина» он категорически не мог. Рэдрик пожал плечами.
– Ну, может, не прямо так. Я-то не слыхал, мы тогда мелкие были. Это Герман рассказывал.
– А зачем же этот Толян к Бункеру приходил? Что значит – права качать?
– Ну чего этот урод хотеть может? – снова рассердился Рэд. – Чтобы все на него впахивали на халяву! Он своих-то, кто вокруг, давно к рукам прибрал. Про нас, до самой Пекши, Евгеньич договорился, чтобы не лез. А кто рядом с Владимиром, тем деваться некуда. Все под гадом сидят и не чирикают. Дошло?
– Более-менее, – пробормотал Кирилл. – Диктатура какая-то.
– Ну, – обрадовался умному слову Рэд. – Я че и говорю. А еще Толян детей очень хочет. И жить подольше – по этой теме, говорят, вовсе двинутый, потому как старый уже. Но только наши все сговорились, чтобы, если будет лекарство, ему не давать. А если дать, то на особых условиях. – Командир, похоже, произносил не свои слова, поэтому говорил важно и со значением. – Чтобы дети, например, в Бункере воспитывались. Чтобы была возможность его конт-ро-лировать. Потому что – это все Евгеньич втирал – если его не конт-ро-лировать, то все закончится то-таль-тарным режимом. Это значит, дети Толяновы вырастут и начнут нами помыкать, как хотят. Потому что с лекарством им уже Бункер станет на хер не нужен, – пояснил он. – Ну? Теперь дошло?
– Да, – кивнул Кирилл. С некоторым все же замешательством.
В отличие от Рэда, трудные слова вроде «контролировать» и «тоталитарный режим» он знал. А вот представить себе человека, который – в нынешних-то аномальных условиях! – жаждал бы подобного режима с собой во главе – не мог.
Ведь людей на земле осталось ничтожно мало! Единственный разумный вывод из этого – тот, что каждый должен стремиться помогать другому. И вот, оказывается, существует некий – судя по словам Рэда, очень странный – субъект, мечтающий о вселенском господстве… Кирилл, поразмыслив, решил, что командир несколько сгущает краски, но вслух объявить не рискнул.
– Короче, так, – закончил Рэд. – Я скажу, что мы тебя в Казань везем, пробы брать. Это Евгеньич придумал. Обойти Владимир – хрен получится, главную дорогу Толян пасет. А по дальняку потащимся – предъяву кинет, с какого рожна товарами обделили? Обоз-то давно ждет, и злопамятный, гад – а нам тут ходить и ходить еще… В общем, если докопается, загни позаумней чего-нибудь. Хотя, конечно, враль из тебя – как из говна торпеда.
***
… – Здорово, Сталкер.
Честно говоря, Кирилл испытал разочарование: зловещий диктатор, представлявшийся амбалом с квадратной челюстью, оказался самым обыкновенным дядькой. Лет около сорока, лысоватым и щуплым.
Необычным гостем владимирский глава явно заинтересовался. Однако спросил о нем у Рэда с выражением полного равнодушия, кивая на Кирилла, как на неодушевленный предмет:
– Это че с тобой?
– Пацанчик бункерный, – в том же тоне отозвался Рэд. – Евгеньич велел до Казани дотащить. Пробы там будет брать.
– Ишь ты. – Толян перевел острый взгляд на Кирилла. – А че за пробы?
– Здравствуйте. – Путешественник вежливо склонил голову. – Нужны образцы грунта, воды и воздуха.
Толян недоверчиво хмыкнул.
– А поближе – негде взять?
Этот вопрос Кирилл предвидел. К ответу подготовился.
– Пробы нужны для сравнительного анализа, – объяснил он. – Сергей Евгеньевич выдвинул гипотезу, что в Казани, в силу ее географического расположения, атмосферные изменения могут идти быстрее, чем в нашем регионе. На основании анализа можно будет сделать вывод, с какой скоростью они пойдут дальше.
Если бы Сергей Евгеньевич слышал, какой бред вынужден нести лучший его ученик, за голову бы схватился.
– А Сталкеру не доверяете? – ухмыльнулся Толян. – Не донесет землицу, на самогон сменяет?
– Тебе подарит, – радостно встрял в разговор Джек, – позабористей нароет, с навозом!
Толян грозно обернулся.
– Доверяем, – поспешно перебил Кирилл, – но, для чистоты эксперимента, спектральный и молекулярный анализы нужно провести прямо на месте. Рэдрик с этим не справится.
– Вон оно че… – Толян ощупывал лицо Кирилла цепким взглядом. Тот постарался придать ему серьезное, деловитое выражение. – Не справится, значит?
– Увы, – развел руками Кирилл. – Поэтому идти пришлось мне. Предстоящее исследование само по себе – непростое, оно займет не одну ночь – это во-первых. А во-вторых, результаты эксперимента нужно будет тщательно задокументировать, изучить…
– Слыхал, братан? – гоготнул, подталкивая Рэда, Джек. – Хреновый, говорят, из тебя изучальщик!
– Заткнись, – поморщился Толян.
Он продолжал рассматривать Кирилла.
– Надо же, какой дрищ… В чем душа-то держится? Он у вас не откинется по дороге?
– Без понятия, – проворчал Рэд. Если и испытал облегчение от того, что расспросы закончились, внешне это не отразилось. – Кого дали, того и веду. Откинется – его проблемы… Толян, хорош трещать уже, а? Либо пропускай, либо отпускай, мы на дневку встанем. Спать охота.
Разговор происходил в тесном помещении, куда отряд настоятельно попросили пройти крепкие молчаливые парни, неожиданно – для Кирилла, по крайней мере – выросшие из темноты на дороге.
– Ладно, днюйте, – разрешил Толян. – Я сегодня добрый. Понятия мои знаешь. Стволы сдать, оплата вперед… Соль есть?
– Мало. Сахар есть, порошок стиральный есть.
– Окей. Восемь кил сахара – и днюйте на здоровье.
– Охерел ты совсем?! – возмутился Рэд. – За одну дневку – восемь кил тебе? А задница не слипнется?
– За свою переживай! Вас как раз восемь – вот с каждого по килу.
– Да щас, разбегись! Народ, поехали отсюда.
– Ладно, уболтал. Семь.
– Три, и плюс ты нам на два часа бойлер включишь!
– А кондиционер тебе не включить, с телевизором впридачу? Тоже, бля, нашел оллинклюзив... Шесть, плюс полкило за бойлер!
Торги продолжались.
Толян набивал цену, Рэдрик порывался уехать, но адапты, видимо, наблюдали подобное не в первый раз. Они не спеша, по одному, подходили к парню, принимавшему оружие. Приемщик деловито ощупывал каждого, а его напарник убирал сдаваемое в громоздкий металлический шкаф – Кирилл вспомнил, что такие называются сейфами, от английского слова «хранить».
Сам он наблюдал за процедурой сдачи, и лицо вытягивалось все больше. До сих пор, оказывается, понятия не имел, сколько разнообразных предметов для убийства себе подобных изобрело человечество. И сколько этого добра ехало в одной с ним телеге – помимо того арсенала, что носили на себе адапты. Чего тут только не было.
Из кармана Джека обыскивающий извлек неожиданное – деревянную палочку с вертикальной щелью.
– Че, музыкант? Играть-то выучился? – Должно быть, видел палочку не в первый раз, и это стало излюбленной темой для шуток.
– А то!
Джек выхватил странный предмет. Дунув в него, издал невероятной мерзости звук – окружающие демонстративно скривились. Красавец набрал побольше воздуха и дунул еще раз – звук получился другой, но от этого не менее противный.
Толян схватился за уши.
– Заткнись!.. Отберите эту хрень!
Джек поспешно сунул палочку в карман. А владимирский глава про «музыканта», похоже, тут же забыл.
– Ты с кем это воевать собрался?
Закончив торги – сошлись, если Кирилл правильно расслышал, на четырех килограммах сахара против дневки с бойлером на час, – Толян заглянул в сейф. И присвистнул.
– Куда тебе столько? – Он неодобрительно осмотрел извлеченную из сейфа – у Кирилла отпала челюсть – средних размеров гранату.
По сдвинутым бровям Толяна стало ясно, что комментарии давать придется. Иначе гостям не поздоровится.
– Ну че ты докопался, – простодушно бросил Рэд. – Как будто – мое добро, а я зажал и делиться не хочу! На продажу везем. Как обычно.
Толян нахмурился еще сильнее.
– Это кто ж вам столько отсыпал?
– Не поверишь! Пекшинские.
– Не поверю. Все знают, что у этих нищебродов – полножа на всю деревню, а уж гранат сроду не было… Где это они столько нарыли?
– Слушай, мне по хренам, – всем своим видом показывая, что расспросы его утомили, вздохнул Рэд. – Хочешь узнать, так шагай в Пекшу, и сам у тети Ани спрашивай. А я тебе – не агентство Интерфакс. Мне за новости не платят.
– Мне-то будет надо – я спрошу, – с угрозой пообещал Толян. – Я так спрошу, что мало не покажется! И дурака из меня не делай! – Он буравил Рэда глазами с уже не скрываемым подозрением. – Че-то, смотрю, больно ты нелюбопытный стал!
– Какой есть.
Соперники напряженно смотрели друг на друга. И все вокруг напряглись.
Адапты непостижимым образом оказались вдруг за спиной у Рэда. Парни, принимавшие оружие, – по бокам от Толяна.
Кирилл нервно кусал губы, ожидая неизвестно чего – а диктатор вдруг резко повернул голову и впился взглядом в него. Можно было не сомневаться, что кусание губ заметил.
Рэдрик стоял спиной к Кириллу. И спина эта, ощутимо даже на вид, затвердела. Адапты быстро переглядывались.
– Сейф, – услышал Кирилл чуть слышный шепот Джека.
– Есть, – тем же шелестением воздуха откликнулся кто-то еще.
– Бункерный, встань сзади нас! Живо! – скомандовал красавец.
Кирилл неуклюже переместился за спины адаптов. И сразу понял, что и это его движение от Толяна не укрылось.
– Ох, и мутишь ты че-то, Сталкер!
– Мне мутить некогда, – прежним равнодушным тоном отозвался Рэд. – Мое дело – товары возить.
– Деловой, бля?! – истерически взвизгнул Толян.
И принял угрожающую позу. Телохранители по бокам от него тоже подобрались.
– Деловой. Не нравится – гони. Я на дневку не напрашивался, твои быки притащили.
В помещении надолго повисло молчание.
А потом Толян вдруг ухмыльнулся и рассмеялся беспечным смехом.
– Да ладно, че ты, как баба... «Нравится» – «не нравится», – передразнил он. – Мне на тебе, небось, не жениться. – Интонация у диктатора сменилась мгновенно – как будто не он минуту назад истерически взвизгивал. – И делить нам с тобой нечего! Кроме сахара.
Рэдрик, помедлив, тоже ухмыльнулся.
Адапты подхватили, и даже «быки» выдавили из себя подобие улыбок. Стало ясно, что столкновение отменяется.
– Надо же, как повезло, – с облегчением высказался Кирилл, когда обыск закончился и отряд проводили в спальню. – Мне показалось, что этот… управитель очень разозлился! Я уверен был, что драться придется.
– Я и смотрю, приготовился, – хмуро буркнул Рэд.
Веселье командира закончилось, едва сопровождающие покинули комнату. Он о чем-то напряженно думал.
– Что-то не так? – удивился Кирилл.
– Все – не так! Толян, падла, хитрый. Хрен его знает, что там у него в башке. Но не поверил он мне, по ходу, ни на грамм… Жека?
– Так точно, – подтвердил красавец. – Не поверил. А я говорил – надо припас в лесу закопать! Говорил?
– Угу, и возвращаться потом. Да заслон Толянов обходить…
– А почему вы думаете, что он не поверил? Мне показалось, что…
– Потому что мы его, гада, знаем! – оборвал Кирилла Рэд. Неожиданно объявил: – Чтоб, на метр от меня не отходил! – Обвел взглядом спальню. – Вот сюда ложись, между мной и Жекой… Гарик, свали в тот угол. Девчонки, вы – с другой стороны.
Бойцы, начавшие было разбирать вещи, беспрекословно поменялись койками.
Всех их – и парней, и девушек, – загнали в одну, с позволения сказать, спальню – хотя неуютному дощатому помещению больше подошло бы название «барак». Однако никто из отряда против такого заселения не возражал, и Кирилл подумал, что здесь это, вероятно, в порядке вещей. По крайней мере, спутники на сей счет не беспокоились. Они деловито рылись в рюкзаках, извлекая чистые вещи.
– Слушай, Сталкер. А как насчет – это самое? – Джек мотнул головой в неопределенном направлении.
Вопрос поняли все, кроме Кирилла. Застыли у кроватей и прислушались.
– Никаких этих самых.
– Ка-ак так, – послышалось со всех сторон.
– Меня ждут!
– И меня!
– А я еще в тот раз договорился…
– Раздоговоритесь! Никаких гулянок сегодня. – Рэд обвел команду взглядом. – Всех касается.
Разочарование в комнате повисло такое, что, казалось, его можно было потрогать руками. Однако больше никто не спорил.
Командир объявил о своем решении. И, по здешним законам, оно не обсуждалось.
***
Стоит ли говорить, что ничего похожего на встречу, устроенную команде любезным Максимом Дмитриевичем или добрейшей тетей Аней, у Толяна не было в помине.
В столовой, выглядевшей в точности как «спальня» – разве что места побольше – постояльцы расселись за столами, тускло освещенными единственной свечой, по четверо за каждым. Ужин – входивший, как понял из торгов Кирилл, в стоимость дневки – представлял собой миску с неаппетитным варевом, сероватый хлеб и жидкий чай.
Кое-где за столами сидели местные. Оголодавший Кирилл заметил, что еда на столах различается. Перед кем-то из посетителей стояли такие же, как у них, миски с неприглядной массой и наполненные мутной жидкостью стаканы, а перед кем-то – источали аромат жареные куриные ножки, выстроились пузатые кружки и тонконогие рюмки.
Кирилл открыл было рот, чтобы прояснить этот вопрос, но натолкнулся на суровый взгляд Рэда. Очевидно, привередничать было не принято. Он вздохнул и, изо всех сил гася попытки организма подавиться, зачерпнул первую ложку. Был так сосредоточен на том, чтобы глотать зачерпываемую гадость, не морщась, что пропустил самый интересный момент. Услышал только, что гул голосов усилился, поднял голову… да так и застыл, с ложкой в руке.
В столовой появились удивительной красоты девушки. На фоне общей неприглядности это было так чудесно, что Кирилл даже рот открыл.
Девушки казались одинаковыми из-за одинаковых длинных волос и кожаных фартуков, затянутых вокруг талий. Каждый фартук снабжен своеобразным патронташем, заполненным рюмками, а из глубоких боковых карманов выглядывали горлышки бутылок. Выше фартуков красавицы одеты в тесные, застегнутые едва ли до середины, рубашки.
Волшебные создания с улыбкой подходили к сидящим за столами, заговаривали с ними, наполняли извлеченные из патронташей рюмки. Все они были одинаково прекрасны, как актрисы в исторических сериалах. Кирилл, когда приходилось смотреть подобные с Дашей, еще удивлялся – неужели когда-то можно было собрать сразу, в одном месте столько одинаково красивых женщин?.. А теперь вдруг увидел это наяву.
До того загляделся, что не смог выдавить ни слова, когда одна из девушек склонилась над ним. Повеяло незнакомым, странно волнующим запахом. Склонившаяся богиня спрашивала:
– Сладенький, ты покушал? Выпить со мной не хочешь?
Кирилл зачарованно смотрел в манящие, с густыми ресницами глаза, изо всех сил отводя взгляд от расстегнутой рубашки, и не улавливал смысл вопроса.
– Не покушал! – резко ответила Лара. Она сидела за столом вместе с Кириллом, Рэдом и Олесей. – Слепая, что ли, не видишь – у него полтарелки еще! Вали отсюда… А ты – жри давай. Хорош пялиться.
Девушка на грубость не обиделась и повернулась к Рэду. Тот отрицательно качнул головой. Красавица молча отошла к другому столу.
А Кирилл под ворчание соседки снова принялся за еду. Он машинально глотал то, от чего минуту назад морщился, не слыша Лариных сердитых слов и не замечая ни вкуса, ни запаха проглатываемого.
– Кто это? – спросил он в пространство, когда снова обрел дар речи.
Лара фыркнула. Олеся скривила губы. А Рэдрик усмехнулся.
– Сам-то как думаешь?
– Не знаю. Они… Они похожи… на богинь.
Рэд издал короткий смешок. Олеся посмотрела, как на дурака, а Лара расхохоталась так, что на их стол начали оглядываться.
– «На богинь»!.. Ой, не могу. Помру сейчас!
Чем он так рассмешил Лару, Кирилл не понимал, но это было в порядке вещей. Многие слова и поступки спутника казались адаптам смешными.
А потрясающую красоту девушек тут, казалось, никто попросту не замечал. И адапты, и местные воспринимали ее без всякого восхищения, как должное.
Однако на любезных поначалу лицах красавиц Кирилл скоро начал различать плохо скрываемое разочарование. Очевидно, отряд донес до них командирское решение по поводу «гулянок».
Толян появился в столовой, когда гости допивали чай.
– Чёй-то я слышу? Сталкер, говорят, разврат запретил?
Разговоры смолкли, как по команде.
В полной тишине ответил Рэд:
– Все-то ты, хозяин, слышишь! Научил бы, а?
Звучало вроде бы беспечно, и на шатком стуле адапт развалился в расслабленной позе, но Кирилл в интонациях напарника уже немного разбирался. Под небрежным тоном скрывалось напряжение.
Толян довольно хохотнул. Кажется, он – единственный здесь – чувствовал себя в своей тарелке.
– Этому, братан, не научишься! Это, понимаешь, интуиция. Не каждому дано. А ты че, в натуре, разлютовался? – Толян сочувственно оглядел отряд. – Не даешь пацанам отдохнуть нормально?
– Чтоб у тебя тут отдыхать нормально, миллионером надо быть, – проворчал Рэд. – В прошлый раз думал – без штанов отсюда выберемся! Обойдутся.
Парни Рэда безучастно смотрели в миски.
– Суров у вас пахан, бойцы, – деланно-уважительно протянул Толян. – А то смотри – может, передумаешь?
– Может, и передумаю. Когда клад найду. – Рэдрик повернулся к команде. – Поели?.. Попили?.. Спасибо дорогим хозяевам – и шагом марш по койкам!
Бойцы начали подниматься, шумно двигая стульями, и перемещаться к выходу. Девушкам они грустно говорили «пока». В голосах звучала такая печаль, что Кирилл уже сам был готов вступиться за ребят, ни за что ни про что лишенных долгожданного развлечения. Лишенных, получается, из-за него! Оттого, что Рэду почему-то вступило в голову уделить охране «ценного груза» повышенное внимание.
От кого, спрашивается, Кирилла охранять? Диких ведь тут нет. И, при той выучке, какую продемонстрировали подручные Толяна, нет и ни малейшего шанса, что окажутся! Вступить с командиром в препирательство мешало только присутствие Толяна. Тот кивал вслед выходящим гостям.
А когда поднялись Рэдрик с Кириллом, неожиданно одобрил:
– Ну че, командир, бойцов построил? Эт правильно! А то, понимаешь, от рук отобьются. А теперь, я считаю, можно – по маленькой. Спать потом отдельно положу, – предупредил он возражения, – так что не спалишься. По чуть-чуть. Ну?
Рэд поморщился.
– Не… Не соблазняй.
– На халяву, – с нажимом произнес Толян.
И выразительно посмотрел на адапта. Очевидно, это незнакомое Кириллу слово многое значило.
Рэдрик недоверчиво прищурился.
– С хрена ли ты вдруг такой щедрый? Грехи замаливаешь?
– А ты – с хрена ли такой стойкий? – парировал Толян. – В Киржач собрался, поклоны бить?
Кирилл из этого вроде бы шутливого диалога мало что понимал. Но ощущение было – как от присутствия на поединке равносильных соперников.
– Когда еще такое будет, – не отводя глаз от лица Толяна, протянул Рэд.
– А это, родной, как фишка ляжет. Может статься, что и никогда.
Собеседники ухмылялись, но Кирилл вдруг ясно понял, что ухмылки – фальшивые. Ни один из беседующих другому не верит. Рэдрик не верит в искренность приглашения, Толян не верит в искренность отказа. Но, судя по всему, отклонить предложение означало серьезно обидеть хозяина. Рэдрик сдался.
– Ну, раз на халяву…
– От, давно бы так! – обрадовался Толян. – А то, понимаешь, девочку ломает. – Сделал приглашающий жест и вместе с гостями уселся за стол.
В тот же миг около стола материализовалась девушка с подносом. Протерла столешницу, постелила скатерть, зажгла свечи. Метнулась куда-то и принялась выгружать с подноса тарелки, вилки, рюмки – как будто давно держала все это наготове и дожидалась лишь команды. Последним появился графин с прозрачной жидкостью. Красавица пропела нежным голосом «приятного аппетита» и исчезла.
Толян взялся за графин.
– Стой. – Рэд прикрыл ладонью одну из рюмок. – Бункерному нельзя.
– Чёй-то – нельзя? А за знакомство-то?
– Ему вообще нельзя. Он крепче кефира сроду ничего не пил! Скопытится, а я отвечай.
– А что это за напиток? – не удержался Кирилл.
Толян заржал.
– Самогон, – недовольно буркнул Рэд. – Слыхал?
– Алкоголесодержащая жидкость на основе продуктов брожения…
– Во! – обрадовался Толян. – А ты говоришь, нельзя! Все ему можно. Че, умник, давай по чуть-чуть?
Кирилл открыл было рот, чтобы согласиться, но получил под столом пинок по ноге. Поморщившись, отказался:
– Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз.
Толян заржал.
– Не, ты слыхал – «в другой раз»! Можно подумать, я тут каждую ночь наливаю… Ладно, вздрогнули. Со свиданьицем.
Они с Рэдом чокнулись и выпили. Одновременно выдохнули и взяли по огурцу. Рэд пристроил на хлеб кусочек сала.
– Пекшинское?
– Ну.
– Класс.
На этом светская беседа – Кирилл знал, что, по этикету, тосты следует перемежать светской беседой – прервалась, и Толян снова налил.
– Давно не виделись.
Собеседники снова чокнулись и выпили. После чего хозяин заявил:
– Не, так дело не пойдет!
Рэд ответил вопросительным взглядом.
– Ну, мы с тобой бухаем, а этот сидит, слюни роняет, – пояснил Толян. – Слышь, умник, тебе че хоть можно-то? Заказывай, разрешаю.
Они так вкусно пили, что Кирилл не сдержался.
– А нет ли у вас, случайно, кофе?
Кирилл очень любил кофе. У него от этого божественного напитка даже самочувствие улучшалось – Елена Викторовна считала, что из-за воздействия кофеина на сосуды. Однако много никогда не пил – одну чашку в несколько дней. Кофе был очень редким продуктом.
– Ко-офе, – с долей уважения протянул Толян. – Ишь ты! Губа не дура.
Кирилл потупился.
– Извините.
– Да ладно, че уж… Обещал. Ксюха, сделай там, – небрежно кивнул диктатор девушке-подавальщице. – Для дорогого гостя!
Упорхнувшая на кухню Ксюха скоро вернулась с подносом, на котором аппетитно дымилась чашка.
– Спасибо! – Кирилл едва дождался, пока чашку поставят перед ним.
Жадно вдохнул любимый запах. Осторожно попробовал.
Кофе был ароматным и в меру сладким. Слегка, правда, горчил, но это, должно быть, из-за другого сорта, не того, которым поила воспитанника Любовь Леонидовна. Наставница рассказывала, что до того, как все случилось, существовало множество сортов кофейных зерен – а также целое искусство их выращивания, приготовления и употребления. Сейчас, как выражался Сергей Евгеньевич, стало не до гламурных глупостей. Кофе – приятное баловство, а не предмет первой необходимости, как хлеб или овощи.
Кирилл задумался о Сергее Евгеньевиче, Любови Леонидовне, о том, как нескоро их увидит. И не замечал, что Толян на него пристально смотрит.
– Ну че?
– Ой! Простите, я задумался. Очень вкусно, спасибо.
Толян важно кивнул.
– У меня тут много чего вкусного есть. Ты в Казань-то – надолго?
– Не знаю пока, – состорожничал Кирилл. – Смотря сколько времени займет исследование.
– А то смотри – на обратном пути оставайся. Мне тут яйцеголовые нужны. Харчи у меня для своих – что надо, не эта дрянь. – Толян мотнул головой на столы с опустошенной посудой. – Нормально работать будешь – так хоть каждый день кофе пей… И шоколад у меня есть. Ты шоколад – пробовал когда?
Кирилл восхищенно кивнул. Шоколад любил даже больше, чем кофе. И этот продукт был еще более редким.
– А для чего я вам нужен?
Естественно, оставаться он ни при каких обстоятельствах не собирался, просто и впрямь стало интересно – для чего может понадобиться такому, как Толян.
Ответить диктатор не успел – Рэдрик решительно вмешался.
– Ты, это… Хорош вербовать! Во-первых, он себе не хозяин. А во-вторых, сколько нам еще до той Казани топать, да сколько обратно? Много воды утечет.
– Эт точно, – неожиданно покладисто, согласился Толян.
Налил.
– Ну, что… Как говорится, чтоб дойти, да назад вернуться.
Рэдрик кивнул. Они чокнулись. Кирилл поднес к рюмкам чашку с кофе. На чашку недоуменно посмотрели, однако чокнулись и с ней.
Путешественник поглядывал на выпивающих с интересом. Он знал, что алкоголь может оказывать на людей разное воздействие – кто-то добреет, кто-то, наоборот, угрюмеет, а еще у пьяниц забавно заплетались языки и становилась нетвердой походка.
Сергей Евгеньевич, например, выпив – в связи с прибытием Германа по выдающемуся поводу, на Новый Год или чей-нибудь день рождения, – прочувствованно-фальшивым голосом исполнял на французском языке «Марсельезу», на русском «Ой, цветет калина», и еще «Бессаме мучо» – на непонятной смеси языков. А Вадим Александрович бегал по коридорам и комнатам, цепляя боками косяки, и тащил всех, кто не мог отбиться, играть в «мафию». Елена Викторовна в сотый раз рассказывала о том, как в юности занималась фигурным катанием и заставляла Германа поднимать ее на вытянутых руках. Герман послушно поднимал, становясь в такие моменты крепостью фигуры и невозмутимостью лица похожим на Терминатора из старинного фильма…
Все это казалось Кириллу с Олегом и Дашей ужасно смешным. И, хотя Любовь Леонидовна такого рода мероприятия не одобряла, каждый раз стараясь скрыть от «малышей», что в столовой происходит «безобразная пьянка», научились утекать из-под ее рук и наслаждаться зрелищем по полной.
Сейчас ничего похожего на бункерное веселье не происходило.
Толян и Рэд с мрачноватым видом чокались. Перекидывались размытыми фразами из разряда «как у вас, вообще-то?..», и ни петь, ни играть в «мафию», похоже, не собирались.
Кирилл допил кофе немногим раньше, чем они – содержимое графина. После чего Рэд поблагодарил Толяна и снова пнул путешественника под столом ногой – призывая, видимо, уходить. Поднялся.
Толян кивнул и тоже встал. Задушевно предложил, неведомым образом ухитряясь смотреть на обоих гостей одновременно:
– Девочек?
– Не… – Рэдрик обмяк, опираясь на стол. – Че-то я, того… Не сегодня.
– Слабеешь, – фыркнул Толян.
Рэд понурил голову.
– Ладно, валите. Я тебе велел отдельно постелить, чтоб перегаром не несло.
– Не! – воспротивился адапт. – Мне этого де… – Он начал запинаться. – ... деятеля бросать не велено!
– И спать с ним в обнимку, что ли? – фыркнул Толян. – То-то, говоришь, баба не нужна!
– Хорош ржать, – обиделся Рэд. – Тебе бы такую бабу.
Толян ухмыльнулся.
– Ладно уж… Сейчас скажу, чтоб вторую койку поставили.
– Да не парься. Мы к своим пойдем.
– Твои спят уже, – с нажимом напомнил диктатор. – А ты припрешься – разбудишь, да еще перегар учуют… Не ссы, брателло. – Он хлопнул Рэда по плечу. – За одну дневку не разбегутся!
– Окей, – еще больше обмякая, буркнул адапт.
Пожал Толяну руку. Подтолкнул Кирилла к стоящей в дверях подавальщице. И, ступая так же старательно-твердо, как говорил, зашагал вслед за ней.
Путешественник попытался заговорить, но Рэдрик крепко сжал его плечо. И так выразительно посмотрел, что Кирилл внезапно понял – опьянением тут и не пахнет. Запинания, обмякания, утрированно-твердая походка – все это была игра, изображающая захмелевшего. Непонятно только, зачем.
В комнате, куда привели гостей, оказалась еще одна девушка. Она была такой же красивой, как провожатая и другие богини из столовой, однако сейчас, вблизи, Кирилл разглядел, что красота их какая-то слишком яркая – будто в музыкальном клипе или в мультфильме. Чересчур красные губы, чересчур темные брови и ресницы. Даже волосы у девушек вились одинаково ровными волнами. В полумраке комнаты, вовсе не отличил бы одну от другой…
"Волосы! – вдруг обожгло его. – Ресницы!" Точно, и как сразу-то не подумал? Вот уж воистину – ошалел от восхищения.
Они ведь все с длинными волосами – девушки, подходившие к столам! А это здесь абсолютно не характерно. И то, что Кирилл поначалу странному факту не удивился, можно объяснить лишь тем, что в Бункере растительность на головах людей – так же, как и цветность радужки – присутствовала. Необычной ему казалась скорее внешность адаптов.
Сейчас Кирилл припомнил, что во время ужина среди местных сидели девушки, напоминающие Лару и Олесю. А у подавальщиц и кожа – гораздо светлее, чем у адапток, и волосы – едва ли не до пояса. И даже глаза цветные! У одной – голубые, у другой – зеленые. Неужели эти девушки – не адаптированные? И выросли в месте, наподобие Бункера? Но Сергей Евгеньевич знал бы об этом и обязательно сказал бы… Странно это все.
– Ты о чем задумался, сладенький? – нежно промурлыкала между тем красавица. – Помочь тебе раздеться? – шагнула к Кириллу и провела рукой по щеке.
Рубашка ее – у женщин это называется «блузка», вспомнил правильное слово он – расстегнулась и глубоко открывала грудь. Кирилл впервые так близко увидел женское тело.
Он догадывался, что надо бы намекнуть девушке о конфузе. Понимал, что, разглядывая ее, поступает неприлично – но под страхом смертной казни не заставил бы себя и слово произнести. От прикосновения красотки все мысли из головы вообще куда-то делись. Пальчики у девушки оказались мягкими – не чета адаптским, твердым и шершавым – и украшены длинными блестящими ногтями.
У Даши могли бы быть такие нежные пальцы, мелькнуло в голове у Кирилла. Только, конечно, без таких длинных ногтей. Это красиво, но как-то… не очень приятно. Как подумаешь, что она может этими когтищами в тебя вцепиться… Б-р-р-р.
И Даша, конечно, никогда не надела бы такую тесную блузку и такую короткую юбку. И ни за что не допустила бы такого беспорядка в одежде… Хоть и жалко, конечно, вот бы увидеть, какая она под блузкой… Неужели у нее такая же круглая, выпуклая грудь, которую так хочется потрогать? И Даша вряд ли стала бы гладить его по лицу… и трогать ремень… и…
– Что вы делаете?! – Кирилл стряхнул оцепенение. От изумления даже забыл, что все тут между собой на «ты».
Девушка улыбнулась.
– Помогаю раздеться.
– Не надо! Я сам!
Кирилл, обеими руками, схватился за брюки. Не сказать, чтобы происходящее было неприятно – за ним с самого Бункера никто так ласково не ухаживал, – но смутился ужасно.
– Зачем же сам? – Девушка продолжала улыбаться, и ее яркие полуоткрытые губы смущали все больше. – Я умею раздевать…
– Ты че, красавица, нерусская? – раздался со стороны Рэдовой кровати сиплый голос. И в кои-то веки Кирилл этому голосу обрадовался. – Вроде ясно сказали – не лезь! Подруга у него в Бункере. Обещал верность хранить.
– Да и на здоровье. Я ведь не жениться прошу…
– Знаю я ваши просьбы.
Рэдрик решительно схватил за руки и ее, и провожатую из столовой. Преодолевая сопротивление, потащил к выходу.
– Бордель закрыт, – объявил он. – Все свободны, всем спасибо! – И захлопнул дверь.
Обернувшись, быстро приложил палец к губам – чтобы Кирилл не успел ничего сказать. Тот, уже открывший было рот, подавился началом фразы.
Неуклюжесть в походке Рэда исчезла, как не было. Только что стоял у двери – и мгновенно очутился рядом с Кириллом.
– Молчи, – услышал путешественник еле слышный шепот. От Рэда резко пахло – это, вероятно, был упомянутый Толяном перегар. – У них тут кругом – прослушка. Ложись. Мы с тобой устали и спим… Че, бункерный, почти ведь развели тебя, – запинающимся голосом вслух поддразнил он. – Кабы не я, не видать твоей подруге верности… – Рэдрик зачем-то двинулся по периметру комнаты, вдоль стен, внимательно их осматривая. – Я на что выпил, а соображаю… Но я не пьяный! – со значением объявил он. – Герману так и скажи – Толян налил халявную, но, чтоб нажраться – ни-ни… – тут командир громко икнул. Сердито приказал: – Спать давай! День уже вовсю. Завтра ни… ик… ни хрена не встанешь.
Кирилл, недоуменно наблюдая за ним, разделся и лег.
Рэдрик закончил осмотр и снова оказался рядом.
– Без меня – никуда, – услышал Кирилл еле внятный шепот. – Даже в сортир! Вкурил?
Путешественник кивнул.
– Ик… Все! Спать! – громко объявил Рэд.
И действительно рухнул на койку. Не раздеваясь и не снимая ботинок.
У Кирилла на языке вертелась масса вопросов, но он уже понял, что сегодня их не задаст.
– Хорошего отдыха.
– Ик, – ответил Рэд.
И через минуту весьма натурально захрапел.
Кирилл пожал плечами, так и не поняв, для чего понадобился странный осмотр. Тоже закрыл глаза. И, несмотря на старательно-заливистый храп с соседней койки, вскоре уснул.
Глава 8
Владимир
Проснулся Кирилл от того, что страшно бурлило в животе. Спросонья не сразу вспомнил, где он, первой мыслью было – я чем-то отравился, нужно срочно разбудить Любовь Леонидовну! Воспоминание о том, что Любови Леонидовны здесь нет и в помине, пришло уже на бегу. Туалет необходим срочно, сию секунду! К счастью, дверь со знакомым изображением обнаружилась быстро, в конце коридора.
Кирилл успел удивиться яркому свету в помещении – лампочки здесь горели вовсю. В отличие, например, от спален или столовой, где светили едва ли вполнакала. И в душевой, куда Кирилл ходил с адаптами после приезда, тоже было полутемно, а вода текла тонкой струйкой и чуть теплая, в связи с чем его словарный запас сегодня существенно обогатился. А здесь – надо же, какой яркий свет… Все это промелькнуло в голове за пару мгновений, в течение которых влетел в кабинку и плюхнулся на унитаз.
А за дверью вдруг раздалось неожиданное – приближающийся топот, звуки ударов и чей-то крик. После чего голос Толяна удовлетворенно произнес:
– Попался, засранец.
Дверь кабинки распахнулась. Возникший за ней Толянов охранник, глядя на ошалевшего Кирилла, сморщился. Из-за его плеча выглянул Толян.
– Вы чего?! – опомнился Кирилл. Потянулся было к двери. – Ай!.. – Охранник ударил его по руке.
– Не трожь! – донесся со стороны умывальной голос Рэда.
Звучал он сдавленно, но категоричных ноток не растерял. Голос сопровождали странные трескучие звуки – как будто рвали материю.
– Не дай бог с него хоть волос упадет! Тебе тогда Евгеньич бункерную лавочку навсегда прикроет – слышь, Толян?!
– Слышь, – буркнул диктатор.
Бросил Кириллу:
– Все, что ли? Так вставай! Расселся…
Закрывать дверь ни он, ни охранник не собирались. Натягивать трусы пришлось в присутствии свидетелей. После чего обалдевшего Кирилла вытолкнули из кабинки – прямо навстречу жуткому зрелищу.
На полу ничком лежал Рэд. Лицо у него залито кровью. Верхом на командире сидел еще один Толянов охранник, он придавил шею адапта к полу и держал у затылка пистолет. Второй, закатав на Рэде брюки, сматывал ноги скотчем – вот что издавало странный треск. С руками уже управились – на спине командира лежал крепко стянутый от локтей до запястий клин.
– Что вы делаете?! – Кирилл попытался кинуться на выручку.
– Стоять! – Его схватили за волосы и заломили руки.
– Что происходит?! – От боли в голосе прорезались слезы. – Что вам нужно?!
– Ну, во, – заулыбался Толян. – Пошла конструктивная беседа.
Он уселся на неожиданный в туалете крутящийся стул – Кирилл мог бы поклясться, что минуту назад ничего подобного тут не было – и, вальяжно развалившись, закурил.
– А нужно мне, чтоб из меня дурака не делали… Чеши давай – куда вы, в натуре, волокетесь?
Кирилл неуверенно оглянулся на Рэда.
– В Казань…
Рэдрик чуть заметно шевельнул веками. Толян прикрикнул, и Кирилла развернули к командиру спиной.
– На пахана своего не гляди! На меня гляди. Жив будет, так еще налюбуешься. А вот будет он жив или наоборот – это теперь твоя воля. Скажешь ты мне правду или нет.
– Какую правду? – пролепетал Кирилл. С ужасом начиная понимать, чего от него хотят.
– Всю, птенчик! Куда вы ползете и что там за клад нарыть собираетесь. Ты думаешь, я сорок лет на свете прожил – а все в сказки верю?
Должно быть, ответ был написан у Кирилла на лице. Толян глумливо рассмеялся.
– Смотри-ка, в натуре, так и думает! Пахан-то твой сомневался… – Он перевел взгляд на Рэда. – Ажно спать в ботинках лег! И все равно я тебя обдурил.
– Ты что ему, падла, в кофе намешал? – услышал Кирилл из-за спины сдавленный голос. – Не скопытится?
– Да ни хрена твоему сокровищу не будет. Обычное слабительное, в ихнем Бункере и делают… Дешево и сердито, а? – Кажется, Толян ожидал восхищения собственным хитроумием.
– Снотворное еще проще, – проворчал Рэд. – Вырубил бы нас прямо в столовке, и привет. А так – жди еще, пока приспичит.
– Снотворным вас, мутантов долбаных, с малой дозы – хрен уложишь, – посетовал Толян. – А с большой – хрен добудишься! Полдня сопли жуете, пока раздуплитесь… Пришлось, как говорится, другим путем идти. Вонючим, зато действенным! – Он гоготнул. – Понравилось?
– Не разобрал. На меня ты то ли порошка зажмотил, то ли не дошло еще.
– А оно, зараза, с самогоном не действует… Ладно, потрещали – хорош. – Толян снова повернулся к Кириллу. – Так я не слышу, умник! Куда путь-то держим?
– В Казань…
В ответ его ударили сзади, под колени. Сначала по одной ноге, потом по другой. Так больно Кириллу не было еще никогда. Даже если бы захотел, сказать ничего не смог бы – перехватило дыхание. Осознав себя снова, понял, что рыдает.
А Рэдрик что-то яростно сипел. Кирилл разобрал «не простит» и «генераторы». Толян смотрел на «умника» озадаченно.
– Не веришь – на плечо его глянь, – сипел Рэд. – Говорю тебе, из-за плевой царапины с копыт ковырнулся! Еще раз врежешь – он у тебя тут вовсе кони двинет.
Повязку на плече у Кирилла ковырнул толстый с грязным ногтем палец.
– Содрать? – предложили из-за спины.
Кирилл вздрогнул. Толян поморщился и мотнул головой.
– Ладно, верю… Окей, – решил он. – Не серчай, Сталкер – сам напросился. Значится, птенчик, слушай сюда. Там, за стенкой – светлый полдень. Сейчас мои бойцы Сталкера разденут и вынесут на солнышко. Ненадолго, чтобы сразу не подох, минут на двадцать… – У Кирилла от ужаса распахнулись глаза. – Потом назад принесут – а ты послушаешь, как он выть будет. Поглядишь, как корчится в страшных муках. Не скажешь – еще раз вынесут. И так до тех пор, пока не скажешь. Мутанты – ребята крепкие, надолго хватит… Верно говорю, Сталкер?
– Сволочь ты, хозяин, – раздалось в ответ.
Толян удовлетворенно хмыкнул.
– А вечером мои проснутся – как отмазываться будешь? – просипел Рэд. – Для чего я среди дня загорать поперся?
«И верно, – воспрянул духом Кирилл. – Мы ведь не одни здесь!»
Толян, однако, сохранял безмятежность.
– Твои нескоро проснутся. С ними-то мне тереть не об чем, они, небось, и не в теме даже… Пускай дрыхнут. Будете вести себя по-умному – проснутся, как ни в чем не бывало. Завтра к полудню, вряд ли раньше. – Он снова хохотнул. – А не будете – так прямо во сне всех оприходуем. Тепленьких.
«Этот подлец усыпил ребят, – понял Кирилл. – Добавил что-то в еду. Они спят, как мертвые, и ничего не слышат! А проснутся связанными…»
Рэдрик, должно быть, пришел к тому же выводу.
– А Евгеньичу что скажешь? – продолжил наступать он. – Когда он сюда заявится сокровище свое искать?
– А скажу – не было тут ни тебя, ни твоей развалюхи! Мало ли, что стряслось – мне откуда знать? Так и быть, трупаки искать помогу, за умеренную плату. Мы вас даже, пожалуй, найдем – вместе с обозом разграбленным. Выпьем, поплачем…
– Сергей Евгеньич с Германом вам ни за что не поверят! – выпалил Кирилл.
– А это уж их дело. Не хотят, так пусть не верят. Лысый, раздевай мутанта.
– Нет!!!
Теперь Кирилла заставили повернуться к Рэду лицом. Сидящий на спине командира охранник – и впрямь лысый как колено – ухмыльнувшись, вытащил нож. Не спеша разрезал на Рэде футболку.
Обнажилась темная спина с едва успевшим затянуться шрамом. Лысый, помогая себе ножом, освободил Рэда от майки. Затем, приподняв ремень, разрезал его вместе с поясом брюк. Потащил лезвие вниз, вдоль штанины… Кирилл наблюдал этот кошмар, уже не замечая катящихся из глаз слез.
– Прекратите! – Голос сорвался. – Вы ведь взрослый умный человек! Как вы можете так поступать?! Неужели вам его не жаль?!
– Всех жалеть, птенчик – жалелки не хватит, – отрезал Толян. – У меня бойцов – две сотни, да балласта – еще столько же! Да с других поселков сюда бегут, от Диких подальше. Не к твоему яйцеголовому, небось. – Кирилл не сразу понял, что речь о Сергее Евгеньевиче. – Он-то к себе в Бункер хрен кого пускает!
– В Бункере для этого недостаточно ресурсов! Помещения рассчитаны на определенное количество людей, все желающие там не поместятся.
– Ишь ты, – усмехнулся Толян. – Ресурсы у них! А меня про мои ресурсы спрашивал хоть кто? Дикие кого пограбят – народ куда, по-твоему, прется? К Герману, небось, не больно прибиваются!
– К Герману все, кто рядом был, давно прибились, – прохрипел Рэд. – А то не знаешь, что вокруг Москвы почти никто не выжил.
– А по мне так хоть бы и все передохли! А то ж только жрать и просят. Корми их, пои, от Диких охраняй…
– Благодетель, – процедил Рэд. – У самого народ в завалах так надрывается, что словно мухи мрут! Девок в бордель согнал, под коноплей – целое поле… Не знаем, думаешь?
– Да мне по хрену, – рявкнул Толян. – Я тут силой никого не держу! Не нравится – так ворота вон там! Сам бы попробовал этакую ораву прокормить. Вода есть, жратва есть, электростанция работает. И девкам, небось, в борделе-то послаще, чем в свинарнике пыхтеть или борщевик рубить! Слыхал бы, как воют, когда на пенсию отправляю… Из сил ведь выбиваюсь, – доверительно поведал он Кириллу, – по сколько дней, бывает, не сплю. Анатолий Андреич – то, Анатолий Андреич – се… А Анатолий Андреич не железный, между прочим. Сколько здоровья положил на то, чтобы поселок поднять – небось, никто не спрашивал! А яйцеголовый с Германом и вовсе за падлу держат, секреты развели… И ты еще туда же.
Толян горько вздохнул. А Кирилл подумал, что управлять таким многолюдным хозяйством, должно быть, и впрямь непросто. Запутавшись в мыслях, он молчал. Толян смятение собеседника почувствовал.
– Облегчи душу, птенчик! Не доводи до греха. Думаешь, мне охота над паханом твоим издеваться?.. Сердце ж кровью обливается!
– Так отпустите нас, – взмолился Кирилл. – Когда мы вернемся, я все расскажу Сергею Евгеньевичу, обещаю! Уверен, что вы сможете найти с ним общий язык…
– Кабы могли, давно нашли бы, – просипел с пола Рэд. – Не слушай его!
Толян шевельнул бровью. Лысый сильно, наотмашь ударил Рэда по лицу. Диктатор повернулся к Кириллу.
– Ну?! Куда тебя твой яйцеголовый зарядил? Что там? Оружие, карты?.. Бункер еще один?.. Что?! Я ж – не для себя! Для людей стараюсь.
– Так стараетесь, что бьете пленного?!
Толян выпрямился.
– Бью, – яростно подтвердил он. – Мутант твой – один, а у меня в поселке – сколько их? И все жрать хотят! А яйцеголовый тебя, небось, не погулять выпинал. Сердцем чую, мутит что-то! Лекарство придумали? – Диктатор пытливо заглянул Кириллу в глаза. – Чтобы жить подольше? А тебя к дальним корешам отправили, химии какой подсобрать?.. Так имей в виду, птенчик – первого меня надо вылечить! Мне помирать никак нельзя. Колись! Ну?
Кирилл закусил губу и опустил голову.
– Одевайтесь получше, парни, – заботливо наставлял Толян подручных. – Солнышко-то – в самом зените, не зацепило бы вас.
«Парни» дружно осклабились. Надели защитные комбинезоны, натянули на руки перчатки.
Перчатки Кирилл узнал. Специальный состав для них – не пропускающий ультрафиолет и сохраняющий при этом эластичность ткани – они с Вадимом Александровичем разрабатывали вместе. Так радовались, когда все получилось… Это воспоминание почему-то доконало.
– Не надо! – взмолился он. – Пожалуйста!
Толян поморщился.
– Гос-споди, че ж так орать? Ну, не надо – значит, не надо. – Выражение лица снова поменялось, теперь Толян смотрел на Кирилла почти ласково. – Тут ведь твое слово главное… Так че? Куда бредем-то?
Путешественник опустил залитые слезами глаза на Рэда. Встретился с командиром взглядом.
– В Казань…
Толян вздохнул.
– Вот же злыдень! Никакого в тебе сострадания. Взяли, парни.
«Парни» дружно наклонились.
И тут перевернутый на спину Рэд резко подтянул к себе связанные ноги и выбросил вперед. Мыски врезались точно в горло нагнувшемуся охраннику – тот странно зашипел и осел на пол.
Рэдрик сильным рывком развернул тело и попробовал так же лягнуть второго – но этот успел отскочить. Направил на адапта пистолет. Кирилла, попытавшегося было повиснуть у него на руке, Лысый схватил за шиворот. Рэд, покряхтев, улегся на бок.
– «Взяли, парни»! Твоим парням – только коров за вымя брать.
– Ах ты, гнида, – прошипел вскочивший Толян. – Лысый, свяжи умника!
Лысый шмякнул Кирилла на освободившийся стул. Заломил сзади руки, подобрал с пола катушку со скотчем. Рэдрик издевательски расхохотался.
– Вяжи крепче, он боец серьезный!
Охранник с пистолетом ударил Рэда ногой в живот. Командир согнулся, словно переломившись. Рванувшегося к нему Кирилла наградили оплеухой. Толян выругался.
– Сказал же, по морде не бить!.. Примотал?
Лысый поднял Кирилла за плечи, вместе со стулом. Потряс, демонстрируя надежность пут.
– Окей, – кивнул Толян. – Взяли!
И в этот раз Рэда действительно взяли, хотя мощное бурое тело отчаянно сопротивлялось. Толян отпер неприметную дверь у дальней стены.
– Умника отодвинь подальше. Не дай бог, обгорит.
И Кирилл с ужасом понял, что солнце прямо здесь, за дверью.
– Стойте!!! – Он задергался, пытаясь высвободиться.
Лысый потянул ручку на себя. Приоткрывшаяся щель засверкала беспощадным белым. «Это – боль такая, что лучше б сдохнуть, – вспомнил Кирилл. – Орали так, что глотки посрывали…»
– Не надо! Пожалуйста!!! – Он запрыгал вместе со стулом.
Понял, что не сможет на это смотреть. И пусть будет каким угодно предателем! Пусть Рэдрик откажется с ним разговаривать, пусть будет, что будет, но позволять мучителям тащить беззащитного человека на солнце – нельзя.
– Я скажу! Все скажу! Не надо!!!
Кирилл увидел, как заиграла на лице Толяна довольная улыбка. Увидел, как, с усилием вывернув шею, сверкнул глазами Рэд. И в эту секунду треснула дверь, через которую бесконечное время тому назад Кирилл сюда вбежал. Она, должно быть, была заперта и отлетела от стены, неся на себе вырванные с мясом замок и кусок наличника.
В помещение ворвались двое, один из которых сбил с ног Толяна, а другой бросился на Лысого.
Лысый, в отличие от щуплого диктатора, на ногах устоял. Он мертвой хваткой вцепился во влетевшего – Кирилл с изумлением узнал Люка.
– А ну, застыли! – выкрикнул, обращаясь к Лысому и двум другим охранникам тот, кто уронил Толяна. – Башку снесу! – И дернул правителя за остатки волос.
Кирилл издал странный звук – нечто среднее между всхлипом и восторженным возгласом.
Диктатора держал Джек. Стало видно, что в руке у него блестит металл, и блестит он у самого горла Толяна. В то, что обещание красавец выполнит, и рука его при этом не дрогнет, Кирилл поверил сразу. Толян, очевидно, тоже.
– Лысый, брось!
Лысый, помедлив, разжал сомкнутые на горле соперника пальцы.
– На колени! Жалом в стену! – приказал двум другим Джек.
Те не сводили глаз с хозяина.
– Выполнять, – прохрипел Толян.
Охранники поползли на коленях к стене. Джек повернулся к Лысому.
– А тебе – чего? Особое приглашение?
Люк дернул парня за плечи, поднимая с пола. Джек заметно развеселился.
– Ну-ка, фрукты, встаньте в ряд! Вместе мы – кто? – Ответом было угрюмое молчание. – Фруктовый сад, сельпо вы неасфальтированное, – с укоризной просветил охранников красавец. Крикнул в сторону выломанной двери: – Народ, заходи! Помогай урожай собирать. Да калитку закройте! Ишь, устроил солярий… Коз-зел. – И ткнул Толяна ладонью под ребра.
Толян болезненно скривился. А Джек сочувственно смотрел на Рэда.
– Опа-опа, – неодобрительно качая головой, проговорил он, – журавли летели. Кто-то е…нул по затылку – тапочки слетели!
– Трепло, – проворчал Рэд.
В помещении внезапно стало тесно: собрался весь адаптский отряд. Олеся и Лара разрезали на пленниках путы. Кирилл попробовал встать, но понял, что ноги слишком дрожат, и опустился обратно на стул.
– Не трепыхайся пока, – посоветовала Лара.
Она быстро заглянула Кириллу в глаза, оттянув веки. Бросила: «Ничего, жить будет», и устремилась к Рэду.
– Я тем более буду, – проворчал тот. Освобожденный от скотча, с наслаждением разминал ладони. – Затек маленько, а так нормально.
– Да где – «нормально»?! – возмутилась Лара. – Вон, как бровь разбили, уроды.
Смочила под краном уголок футболки и принялась вытирать Рэду лицо. Тот попробовал увернуться.
– Да хрен с ним, заживет… Дай лучше, замотаюсь чем-нибудь.
– А то – чего? – Джек подмигнул. – Боишься, в обморок от восторга хряпнется?
– Жека, – не отрываясь от лица Рэда, пообещала Лара, – прибью.
Олеся подобрала с пола разрезанную майку, протянула Рэду. Тот обмотал ее вокруг бедер. Снова подставил Ларе разбитую бровь, смешно зажмурив один глаз.
– Вы чего так долго? Я уж тут удолбался время тянуть.
– Да нас этот говнюк запер. – Джек кивнул на Толяна. – И охрану снаружи поставил. Пока с ними разобрались, да пока выбрались…
– Шухера не наделали?
– Тишина, командир! – вытягиваясь по стойке смирно, отрапортовал Джек. – Как в гробу, командир! Глухой бы от зависти обосрался!
Толян слушал их разговор и, судя по ползущим вверх бровям, изумлялся все больше. Кирилл, честно говоря, тоже.
Ведь диктатор уверял, что ребят усыпили, и все они спят мертвым сном! А «бригада» не только чудесным образом пробудилась, но и ухитрилась выбраться из запертой спальни. Миновать охрану и, судя по всему, проделать это бесшумно… Рэдрик с довольным видом поднялся с пола.
– Че, Толян? Не ты один сюрприз-мастер?
– С-сука, – хрипло выдохнул Толян.
Рэд крутанул на пальце отобранный у кого-то пистолет.
Голый, в то и дело сползающей с бедер футболке, в расхристанных ботинках без шнурков и носков, но зато с пистолетом в руке, он походил на недоукомплектованного персонажа из компьютерной игры. Кирилл глупо подумал, что Олег такого никогда бы не выбрал.
Со щелчком снял предохранитель. Кирилл зажмурился, ожидая выстрела.
Прошло несколько долгих мгновений. Путешественник устал ждать и открыл глаза.
Рэдрик целился Толяну в лоб. Задумчиво проговорил:
– Шапку тебе, что ли, натянуть? А то ж всю стену забрызгает.
– Выстрелишь, – быстро предупредил диктатор, – через минуту сюда сто человек примчится!
– Да ежу понятно, что примчится. На хрена вот только? Может, спасибо мне сказать? – Рэдрик с Толяном поменялись ролями. И командир своей ролью откровенно наслаждался. – Я из тех, что примчатся, не меньше трех знаю, кто себя на твоем месте спит и видит.
– Я больше знаю, – отрезал Толян. – Только хрена лысого они дождутся! Я с тобой, гаденышем, не первый день знаком. Кабы ты меня грохнуть собирался, так язык чесать не стал бы.
Рэд презрительно сплюнул. Но, похоже, Толян был прав: Кирилл тоже понял, что убийство в планы командира не входит.
– Мне ты на хер не упал. Я б тебе с полным удовольствием мозги бы вышиб. – Рэдрик взвесил в руке пистолет. – На Евгеньича молись. Это он велел тебя не трогать.
– Во-он оно что, – протянул Толян. – Ай да яйцеголовый! Ай да гуманист. Слушай, Сталкер. – Диктатор оживал на глазах. – Коль уж ты меня мочить не собираешься, так я, пожалуй, парней отпущу. А?.. Нечего им тут уши греть. И твои тоже – шли б себе досыпать? Никто их больше не тронет, мамой клянусь! А мы с тобой перетрем маленько.
Рэдрик усмехнулся.
– Перетереть – это можно. Вот прямо сейчас и начнем!
Он уселся на стул, с которого Кирилл наконец сумел встать. В очередной раз поправил сползающую с бедер футболку. Наклонился к Толяну, по-прежнему удерживаемому на полу, и выудил у него из кармана рубашки портсигар.
– Во-первых… – Рэд, развалившись на стуле, закурил. – Сейчас твои придурки ведут нас в оружейку и весь боезапас возвращают.
Толян неохотно кивнул. Командир этого будто и не заметил. Он вертел в руках портсигар.
– Старье, что ли?
– Что ли…
– Говно. У нас табак лучше. – Рэд, не оглядываясь, кинул трофей за спину, и кто-то из бойцов его подхватил. Толян с тоской проводил сигареты взглядом. – Во-вторых, – продолжая разглядывать дым, проговорил командир, – ты мне даришь двое штанов и две футболки. И ремень. И носки. – Он подумал. – Пять.
– Да с хрена ли столько?! – возмутился Толян. На глазах обретал былую уверенность.
– За моральный ущерб. И радуйся, что самого загорать не выкинул. А в-третьих – после этого мы и правда досыпать пойдем. Только ты с нами рядом ляжешь. – Рэд крутанул пистолет и выпустил над дулом дымную струю.
Толян проследил за оружием печальным взглядом. Возражать он не стал.
Весь отобранный арсенал отряду вернули.
Джек отличился и тут, поскандалив с охранником сейфа. Вытребовал себе в придачу к пистолету запасной магазин – хотя и охранник и Кирилл, сообразивший, слава богу, оставить мнение при себе, готовы были поклясться, что ничего подобного красавец не сдавал. Потом Рэд придирчиво, как заправская модница, выбирал новую одежду. Потом долго торговался с Толяном, требуя еще какую-то «упряжь», которую Толянов «урод» якобы тоже испортил. Потом они все пошли наконец-то в спальню.
Кириллу Лара еще в туалете, скормила какую-то пилюлю. Путешественник засыпал на ходу. Вырубился, едва коснувшись головой подушки.
Глава 9
Владимир – Вязники (100 км)
– А как вы узнали, что в еде снотворное? – Разрешения выбраться из кокона Кирилл едва дождался.
Вопросов накопилась масса, и путешественник спешил задать их идущей рядом Ларе – пока не появился Рэд и не произнес ненавистное «Слезай, пошли». Девушка пожала плечами.
– Так мы и не знали. Сталкер велел колес наглотаться, мы и жахнули. Да ты ж сам видал.
Кирилл действительно вспомнил, что перед ужином отряд дружно заглотил какие-то пилюли. На его вопрос «что это?» Рэдрик отмахнулся: «что надо», и угоститься не предложил.
– Энергетик какой-то? – предположил Кирилл. – Нейтрализующий сонливость?
– Без понятия. Слабенькие, по ходу, колеса, срубать-то – все равно срубало. Но без них мы бы вовсе фиг проснулись. А так – пока на разведку сползали, пока оружие достали…
– Да! – вспомнил Кирилл. – А как же вы пронесли оружие? Вас ведь обыскивали?
Лара хихикнула. Лукаво предложила:
– Хочешь, тоже обыщи? Вдруг найдешь?
Кирилл покраснел.
– Не хочу.
– А зря. Глядишь, понравилось бы… Ну, ладно, – сжалилась Лара. – Смотри. – Сняла с шеи бусы и протянула Кириллу.
Тот недоуменно взял. Бусы как бусы… Разноцветные шарики на нитке. Хотя нет! Не на нитке. Бусины, оказывается, были нанизаны на проволоку.
– Зачем тут проволока?
Лара посмотрела хорошо знакомым взглядом, каким редкий адапт еще не смотрел – словно на глупого ребенка. Стряхнула бусины в горсть, а из кармана извлекла две короткие палочки. Продела их в кольца на концах проволоки и развела руки.
– Берешь вот так, – показала она. – Наклонись ко мне… И сзади на шею. Вот так.
Шею Кирилла обхватила прочная стальная нить. И он сразу вспомнил, что читал о таком оружии. Его практиковали древние то ли китайцы, то ли японцы, в случаях, когда действовать надо было бесшумно. Даже название вспомнил – гаррота. Ковырнул пальцем шею.
– Хрен подцепишь, да? – похвасталась Лара. – Тут главное – быстро! Вроде ничего сложного, а полминуты – и жмур. Скажи, круто?
Кирилл промолчал. Восхищаться лихостью убийства он, в отличие от этой смешливой миловидной девушки, пока не научился.
– А как же вы вышли? Вас ведь заперли?
Лара довольно улыбнулась.
– Так они ж не сразу заперли, чтобы не палиться! И охраны сначала тоже не было – ждали, пока вырубимся. Ну, Сашка с Люком и вышли потихоньку. В соседней комнате спрятались, она пустая. Толяна ведь, урода, жаба душит – в двух спальнях свет жечь! И пасти нас проще, когда все вместе. Вечно мы с Олеськой в одной комнате с пацанами ютимся… Козел. В общем, как Жека сигнал дал, Саня с Люком охранников успокоили и замок открыли. Мы вас искали долго, – сердито сообщила Лара – как будто Кирилл нарочно прятался. – Весь дом обшарили! Кто подумать мог, что надо по сортирам лазить?
– Неужели не слышно было?
– Нет. У Толяна в том крыле, видать, специально все устроено – так, чтобы не слышно. И спальня, куда он вас со Сталкером засунул, и сортир этот долбаный… Вы там, по ходу, не первые клиенты. И крыло-то само заперто! Мы ведь потом почему и поняли, что вы там должны быть – везде все нормально, отовсюду звуки идут, а там дверь такая – даже с виду плотная – и ни фига не слыхать.
– А как же вы ее открыли?
– Жека ножом открыл. Он умеет.
– А нож где взял?
Лара дотронулась до головы:
– В повязке. Он там лезвие прячет, а ручка в кармане лежит, ее не отбирают. Да ты видал!
– Что?
– Ну, ручку! Когда обыскивали, прикалывались еще – научился, мол, играть? Ну, деревяшка такая, круглая.
Кирилл вспомнил и восхищенно ахнул. Ему бы в голову не пришло, что палочку, в которую Джек, выдавая за неведомый музыкальный инструмент, натужно дудел, можно использовать в качестве оружия.
– Не знаешь, так не догадаешься, – с гордостью подтвердила Лара. – Толяновы быки сто раз в руках держали, и ни один не догнал! Так же, как про наши с Олеськой бусики… Это Жека сам сделал. Ты не смотри, что он с виду такой – раздолбай да бабник, руки-то откуда надо растут. Ножик – суперский! Башку отсечет в секунду, охнуть не успеешь.
Кирилл вспомнил «суперский ножик», приставленный Джеком к горлу Толяна. И подумал, что в тот момент красавец выглядел кем угодно, только не «раздолбаем».
– Круто? – довольно спросила Лара. – У вас в Бункере, небось, никто бы не додумался.
– У нас в Бункере оружие не изобретают.
– А зря.
На это Кирилл не нашелся, что ответить.
– Послушай, – вспомнил он. – А ты случайно не знаешь, почему эти девушки… Ну, которые в столовую приходили… Почему они так выглядят?
Лара смотрела недоуменно. Кирилл смешался. Сказать прямо «такие красивые» ему казалось бестактностью. Как будто тем самым объявлял Ларе, что сама она – некрасивая. А он скорее умер бы, чем произнес подобное, Лару находил очень привлекательной.
– У них длинные волосы, темные брови и ресницы, – принялся перечислять Кирилл. – И глаза тоже… Синие, зеленые. Они что… выросли где-то, вроде Бункера? Как я? Ты чего смеешься?
Лара расхохоталась – беззвучно, но так закатисто, что даже остановилась. А телега поехала дальше.
Окликать девушку нельзя – Кирилл уже столько раз получал за нарушение этого правила по затылку и другим местам, что хорошо его запомнил. Кое-как приладившись, сумел перевалиться через борт. Идущие мимо адапты на отставших насмешливо косились. Хорошо, что хотя бы Джек вперед ушел.
– Ты чего? – озадаченно переспросил Кирилл.
Лара еще пуще залилась смехом.
– О-о-ой, дите наивное! Ты что, в натуре решил, что у них – настоящее это все?! «Синие, зеленые», – передразнила она. – Линзы у них в глазах! Хоть малиновые приделают. На головах – парики, ресницы с ногтями – наклеенные, а морды – накрашенные.
– Зачем?
– Чтоб клиенты лучше клевали. Шлюхи это, – объяснила Лара. – Толян их в койки подкладывает, и к своим, и к тем, кто днюет у него. Не бесплатно, конечно, дорогое удовольствие.
Теперь Кирилл понял. Так вот чего лишил Рэдрик команду, объявив, что «сегодня – никаких гулянок»… Должно быть, мысли отразились на лице.
– Да ты не думай, – успокоила Лара, – наши-то не пользуются. Герман говорит, что за такое платить – себя не уважать. Во Владимире и нормальных девчонок полно.
Кирилл внезапно понял, для чего та девица в спальне пыталась его раздеть. Стало жарко. Он молчал, переваривая услышанное.
– А у меня вот нет парня, – неожиданно сообщила Лара. – Встречалась с одним, из Купавны, почти полгода. С позапрошлого похода он меня дождался. А в прошлый раз, еще до Пекши не дошли – мне уж доложили, что с Ленкой снюхался! Ну и, как вернулись, я с ним даже разговаривать не стала. На фиг такой нужен. – Она шмыгнула носом – без особой, впрочем, грусти. – А твою девушку как зовут?
«Какую девушку?» – чуть не брякнул Кирилл. Но вовремя вспомнил о наставлениях Рэда.
– Даша, – выдавил он.
– Ничего так имя, – решила Лара. – Она красивая?
Кирилл задумался. Ему никогда не приходило в голову определять, красивая ли Даша.
– Ну… Да.
– Волосы, небось, длинные? Вот посюда, или длиннее?
– Волосы у нее короткие.
– Как у нас, что ли?
– Нет. Просто стрижется коротко.
Лара разочарованно присвистнула.
– Вот же дура! Я бы ни за что не стриглась. Длинные волосы – красиво… Мне бы такие. – Она легонько потянула Кирилла за волнистую прядь.
Перебирая волосы, задержала пальцы у его щеки.
– Отпусти…
Голос почему-то сел, и получился сип, почти как у адаптов. Отвести Ларину руку от лица не хватало решимости. И не хотелось, если честно. Хотелось, чтобы девушка снова до него дотронулась.
– Сними эту хрень, – касаясь ПНВ, попросила Лара.
– Зачем?
– Да просто так. Сними на минуточку.
Кирилл снял. Привычно зажмурился, сменив четкую черно-зеленую картинку на размытую, смазанную темнотой. Открыл глаза. И пожалел, что не снял прибор раньше.
Над дорогой висел месяц, освещая остатки полотна под ногами, листья растений по бокам от дороги и уходящий вдаль лес. Светил он так ярко, что можно было бы обойтись и без ПНВ. Красиво… А тишина вокруг такая, будто они с Ларой - единственные живые существа на много километров.
В Бункере Кирилла всегда окружали звуки. Даже когда ложился спать, слышно было дальнее гудение генераторов, шелест кондиционера. Здешняя тишина была совсем другой.
– Тихо как…
– В это время всегда тихо. Мошкара – и та ложится. – Лара улыбнулась.
Она вдруг оказалась очень близко к Кириллу. Месяц серебрил ее волосы и отражался в глазах.
– Так и будем стоять? – Девушка приблизила лицо к его лицу.
Она будто чего-то ждала. Кирилл не понимал, чего, и застыл в нерешительности. Ему было приятно от того, что Лара так близко.
– Про Дашу свою думаешь, что ли?
– Нет.
– А про что? – Лара склонила голову на бок. – Чудной ты. Всегда про что-то думаешь, думаешь… – Взяла его за руку.
А потом вдруг отшатнулась.
– Блин! Сталкер идет. Просек, зараза.
– Ларка! – Звука в командирском голосе не было, зато интонаций хватало с избытком. – Я кому говорил – не лезь к нему?
– Да кто лезет-то? – Лара возмущенно фыркнула. – Я, может, в кусты бегала…
– По кустам – с другими бегай. Мало тебе парней?.. А с ним – нельзя! Вали отсюда.
Лара смотрела сердито. Кирилл был уверен, что без ответа командирская выволочка не останется. Но дисциплина в итоге взяла верх. Лара рванула с места и через секунду скрылась из глаз.
– Пошли, – недовольно проворчал Рэд. – Приставала?
– С чего ты взял? Это я ее насмешил – так, что даже отстала. И сам тоже слез, ноги размять.
Рэдрик фыркнул.
– Ноги – ладно. Ты смотри, как бы тебе другое место не размяли.
Смысл сказанного Кирилл не уловил и отвечать не стал.
После вчерашней таблетки – легкий транквилизатор, определил он действие – голова была дурной, но зато ни руки, ни ноги не дрожали. И уже не так тянуло, глядя на Рэда, разрыдаться от стыда. Хотя даже во сне не раз порывался это сделать.
Кирилл снова отчетливо вспомнил, как вчера, привязанный, прыгал на стуле. Вспомнил сверкающий презрением взгляд Рэда. И снова накрыло волной ненависти к себе.
Утром Кириллу повезло: Сталкер бегал по своим командирским делам, а его, полусонного, замотал в палатку и запихнул в телегу Сашка. Потом отвлекся разговором с Ларой. А сейчас не знал, что и сказать. Так глубоко ушел в задумчивость, что от голоса Рэда вздрогнул.
– Что?
– Ты че скис, говорю? – повторил командир. – То все треплешься, что твой флаг на бане, а то вдруг заткнулся? Маешься, что опять терпилой оказался?
Кирилл не ожидал, что адапт так метко попадет в самое больное. Он даже вздрогнул. И попробовал ускорить шаг. Рэдрик без труда догнал.
– Слышь? – окликнул он. – Не бери в голову.
– Почему?! – вскинулся Кирилл. – Почему – «не бери»?! Как будто это не так?!
– Нет.
Кирилл даже остановился от удивления.
– Я ведь, если бы ребята не пришли, все рассказал бы! Я не смог бы смотреть…
– Я знаю, – как само собой разумеющемуся, пожал плечами Рэд.
– Знаешь?!
– Ясный день. Хреновый из меня командир был бы, если б не знал. Я потому время и тянул – чтоб ребята успели до того, как ты сломаешься. Хорошо хоть Толян был уверен, что дрыхнут, как дохлые – иначе не стал бы удовольствие растягивать.
– То есть… – Раскаяние и стыд сменились горькой обидой. – То есть, ты даже не сомневался, что я сломаюсь?!
– Ну да. Было б тут в чем сомневаться.
Кирилл поник головой. Стиснул зубы, чтобы не разреветься.
Я для него абсолютно предсказуем, – вертелось в голове. Я – наивный, убогий, беспомощный слабак! Как же ему, наверное, надоело со мной возиться. И как он меня презирает…
Кирилл снова попробовал ускорить шаг, чтобы оторваться от Рэда. Чтобы, если слезы прорвутся, успеть незаметно их вытереть.
– Ты че понесся? – Адапт, в три шага, Кирилла догнал.
– Пожалуйста… Ты можешь не идти рядом? Я… Мне надо побыть одному.
– Та-ак. – Вместо того чтобы отстать Рэдрик поймал его за плечо. Остановил и развернул лицом к себе. – Ты ревешь, что ли?
Ответить Кирилл не смог. Опустился на корточки и уже не скрываясь, разрыдался.
– Да твою же мать.
Рэдрик уселся рядом. Достал из отобранного у Толяна портсигара сигарету и выкурил. После чего – решив, очевидно, что дал Кириллу достаточно времени, – приказал:
– А ну, колись. Чего тебе Ларка натрепала?
– Ничего... – Если б не это несправедливое обвинение, Кирилл вряд ли смог бы заговорить. Но за Лару нужно заступиться – кажется, причиной слез Рэдрик определил именно ее. – Лара тут вообще ни при чем.
– А кто причем?
Кирилл понял, что командир не отстанет. А еще он понял, что очень хочет оправдаться. Чем больше узнавал и Сталкера, и других ребят, тем больше хотелось перестать быть для них чудной бестолковой зверушкой.
– Я знаю, что опять виноват, – собравшись с силами, начал он. – Но…
– В чем? – Рэд не издевался. И впрямь не понимал.
– Ну… Я ведь опять тебя не послушался. Ты сказал, чтобы без тебя даже в туалет не ходить. А я и не вспомнил.
Рэд неожиданно усмехнулся.
– А знаешь, почему не вспомнил? Самое быстрое в мире – знаешь, что?
– Скорость мысли? – удивился вопросу Кирилл.
– Не.
– Ну тогда, допустим, скорость света…
– Нет!
Кирилл, не веря самому себе, заметил в глазах командира лукавство.
– А что?
– Самая быстрая в мире вещь – это понос! Потому что – ни подумать не успеешь, ни свет зажечь – как уже обгадишься! Вкурил?
И тут Кирилл захохотал. Он смеялся над этой грубой и примитивной игрой слов с таким облегчением, что Рэдрик даже не одергивал, чтобы ржал потише. Сам ухмылялся, знакомой и когда-то пугающей крокодильей усмешкой.
И Кирилл понял, что адапт не злится. Даже, кажется, презирает его уже не так сильно. Это ведь первая со стороны командира – пусть неуклюжая – попытка приободрить «бункерного».
– Забей, короче, и пошли, – заключил Рэд, когда Кирилл отсмеялся. – Никто бы на твоем месте ни о чем подумать не успел.
– А то, что я… ну, рассказал бы…
– Так и я бы рассказал! Да любой бы нормальный рассказал! Что мы, по-твоему, садисты вроде Лысого – смотреть, как человека на солнце жарят?
– Но… Как же… – Кирилл ничего уже не понимал. – Ведь ты говорил – нельзя…
– Да мало ли, что я говорил! Я ж не знал, что так повернется. Если бы тебя или еще кого собрались на моих глазах загорать выкидывать, я бы тоже молчать не стал. Наврал бы что-нибудь, или даже правду сказал – неважно. Важно, что при таком раскладе ты бы жив остался. А дохлого – никого уже не вернешь. Ясно?
Кирилл восхищенно кивнул. Понял вдруг, что выражение, сверкавшее вчера в глазах Рэда, было вовсе не презрением. Командир всего лишь пытался предупредить, что ждать осталось недолго. Что друзья не спят и скоро придут на помощь.
– А вообще, Толян сам своих очкует, – брезгливо продолжил Рэд. – Оттого и прослушку кругом навтыкал – боится, как бы не сковырнули. Все ж че думают? Паханом быть – легко и просто! Сиди себе, попердывай. Ни тебе в поле корячиться, ни на ферме вилами ворочать. А про то, что при таком раскладе за весь поселок башка трещит – не вспоминают… Правильно Евгеньич велел Толяна не трогать. Завали такого – кипиш до небес поднимется! Полпоселка повырежут, пока разберутся, кто круче. Толян – сволота, конечно, да только бычары его – еще хуже.
Кирилл задумчиво молчал. Новые вводные требовали серьезных размышлений, на которые в данный момент времени не было.
– Как ноги-то? – вспомнил командир. – Нормально?
– Да, все хорошо. Послушай, Рэд.
Кирилл, наконец, понял, что его мучает больше всего. Он опять остановился – хотя издали обеспокоенно чирикали – и тронул спутника за рукав.
– Мне нужно научиться драться.
– Тебе?! – Рэд уставился с неподдельным изумлением.
– Да! Я догадываюсь, что задатков у меня немного. Таким, как ты или ребята, никогда не стану. Но, понимаешь… – Кирилл собрался и твердо произнес то, что осознал минуту назад: – Я больше не хочу, чтобы меня били – или тебя, или еще кого-то – а я понятия не имел, как себя вести.
Он был готов к тому, что Рэд начнет насмешничать. Но командир не смеялся. И вообще, за вчерашний жуткий день что-то в их отношениях изменилось. Например, подумал Кирилл, он только что впервые назвал адапта по имени.
Рэдрик размышлял, но явно не над тем, как бы «бункерного» задеть. Скептически разглядывал сутулую фигуру Кирилла. Его поникшие плечи и тонкие руки – и вдруг напомнил Вадима Александровича. В момент, когда наставник изучает стойку с реактивами, уже догадываясь, что ни один из них для предстоящего эксперимента не годится.
– Хреново.
– Что? – вздохнул Кирилл. Имел в виду не смысл выражения, такие вопросы перестал задавать. Беспокоил поставленный Рэдом диагноз. – Почему хреново?
Командир почесал в затылке. Огляделся по сторонам – всегда так делал перед тем как попытаться что-то объяснить.
– Ну вот надо тебе, к примеру, вон тот борщевик завалить, – показал он куда-то вперед.
Кирилл посмотрел и охнул. «Вон тот борщевик», если б вырос около здания Института, легко достал бы соцветиями до третьего этажа.
– Ничего себе… Ой! Сколько их тут!
Он только сейчас обратил внимание, как много появилось вокруг опасных растений. Дорогу обступили настоящие заросли. Кирилл посмотрел под ноги и увидел невысокие полые пеньки. Их было не очень много. Пока… Он невольно стал держаться ближе к Рэду.
– Их вырубают?
– Пилят под корень. – Рэдрик пнул каблуком подвернувшийся пенек. – Здесь еще – цветочки, тут пока Толянова территория. Он успевает с этой дрянью справляться. А у Маринки в Вязниках бойцов мало – так там совсем звездец. В тот раз по дороге еле продрались.
– А как же сейчас пройдем?
Рэдрик пожал плечами.
– Упремся – разберемся. Сперва дойти надо… Короче. Чтобы борщевик валить, инструмент нужен. Пила или топор – так? Без инструментов чем ты его будешь, зубами грызть?
– Не буду, – согласился Кирилл. Подумав про себя, что даже увешавшись инструментами с головы до ног, этакую махину в жизни не одолеет.
– Вот. А мышцы – на руках, на ногах – это те же инструменты, понял?.. А у тебя их нет. Ноги – как руки, руки – как спички. И чем, спрашивается, ты драться собрался?
Кирилл понуро вздохнул. Покосился на мускулистую фигуру Рэда. В Бункере-то собственный облик ему нравился – под землей спортсменов не было. Инородным существом выглядел скорее терминатор Герман.
– Чудной вы народ, – будто прочитал мысли Рэд. – Неужели никогда противно не было, что такой хилый? Ты мужик все-таки.
Кирилл, вспыхнув, промолчал. Не сознаваться же, что семнадцать лет откликался на ласковое прозвище «малыш».
– Ладно, – обронил командир. – Попробовать можно. Только смотри, больно будет! А ты ж непривычный. Тебя чуть задень – слезы градом и валишься, как мешок с навозом… Уверен, что надо?
– Уверен. Не могу же вечно за твою спину прятаться.
– Сказал тоже! Хороша спина – прощелкал, как ты выскочил! А Толяновы гаврики не тормозили. Здоровые, гады, чем он их только кормит…
Кирилл с изумлением понял, что муками совести терзался не один.
– Ты с ума сошел? Откуда ты мог знать?
– Я все обязан знать. Иначе я не командир, а дерьмо собачье.
На это возразить было нечего.
– Короче, сам напросился, – решил Рэд. –. Сегодня – как раз дневка, время будет. Вот и начнем. Окей?
Кирилл с готовностью кивнул. В тот момент даже не догадываясь, на что себя обрекает.
***
В учителя Кириллу Рэдрик выделил Олесю. Свой выбор он никак не объяснил. Лишь гораздо позже путешественник догадался, что никто другой из адаптов не обладал ни невозмутимостью молчуньи, ни терпением – качествами, крайне необходимыми педагогу. Особенно если он вынужден пестовать такого бесталанного ученика.
– Сперва растягиваться будешь, – окинув Кирилла взглядом еще более критичным, чем у Рэда, начала урок Олеся.
Отряд устроился на дневку. Кирилл уже знал, что места остановок выбираются не случайно: адапты давно облюбовали определенные участки дороги и стараются их придерживаться. Бойцы ставили палатки, возились с костром – Олеся с Кириллом в хозяйственных хлопотах участия не принимали. Молчунья – уже, видимо, получившая от Рэда инструкции – отвела Кирилла в сторону, повесила на ветку фонарь и, оглядев площадку перед собой, удовлетворенно кивнула.
А Кирилл подумал, какая же она, бедняжка, некрасивая. Очень худая, с длинным унылым носом, крупными кистями рук и большими запавшими глазами, Олеся была похожа на печального мальчишку. Полная противоположность энергичной и жизнерадостной красавице Ларе. Выговаривая слова, она одной рукой надавливала себе на горло.
После рассказа Рэда Кириллу было жаль Олесю. Он решил, что на уроках будет стараться изо всех сил.
Олеся расставила ноги и подняла руки над головой.
– Делай, как я.
Через два часа Кирилл думал, что теперь точно знает, как должны чувствовать себя пашущие поле лошади. Руки не поднимались, ноги не сгибались, мозг умел считать максимум, до четырех.
И – раз! И – два! И – три! И – четыре…
Спасла его Лара.
– Хватит вам! Ужинать пора. Только помойся сперва, – с усмешкой остановила она Кирилла, готового прямо на карачках ползти прочь. – С тебя, небось, столько потов сроду не сходило… Что, подруга, укатала парня? – Лара с Олесей необидно рассмеялись.
И Кирилл увидел, что не такая уж Олеся и некрасивая. У нее замечательная улыбка. И глаза, когда смеется, вовсе не кажутся запавшими.
За ужином, сидя у костра, он с трудом доносил до рта ложку. Чая так и не дождался, вырубился намертво. Кто из адаптов отнес утомленного спутника в палатку и прямо в одежде засунул в спальный мешок, Кирилл не знал. Был благодарен за то, что хотя бы ботинки сняли.
Глава 10
Вязники
На следующую ночь, после второго привала дорога сузилась. Лошади с телегой едва проходили между навалившимися с обеих сторон стволами борщевика.
– К Вязникам подходим, – прокомментировал Рэд.
И Кирилл не стал задавать вопросов. Уже знал, что бойцов у неведомой Марины мало, и сил на то, чтобы сражаться с борщевиком, в поселке не хватает.
Олеся закутала лошадей в попоны, сами адапты облачились в защитные комбинезоны. Шли теперь в колонну, один за другим. Впереди телеги – Олеся, Джек, Люк и Сашка, сзади – Лара, Гарри и Рэд с Кириллом.
Идти было тяжело. Тело у путешественника после Олесиных издевательств болело в самых неожиданных местах – например, под лопатками – но ехать на телеге, сказал Рэд, небезопасно. Листья борщевика смыкались над самой головой, так и норовя смазать по незащищенному лицу. Надо же, какая пакость…
Кирилл утомил расспросами всех, кто не смог отбиться, но в итоге выяснил, что с борщевиком борются первобытным способом. Спиливают под корень, высушивают и сжигают. Проблема в том, что растений слишком много. Вырубят в одном месте начисто – борщевик прорастает в другом. Вырубят там – а он уже вернулся в первое. И так без конца.
– На Маринку, бедную, смотреть страшно, – посетовала Лара. – Леха, ее парень – он у них главный был – сгорел год назад, и теперь она вместо него. Бьется, как муха о стекло, а этой дряни – конца-краю не видно.
– А яд пробовали?
– Пробовали... Вадя ваш дал какую-то хрень. У нас, вон, в телеге, еще целый мешок лежит. Вязниковские бодяжат, поливают, да только борщевику это все – что дохлому припарки. Спасибо, хоть бесплатно.
– А что там за состав?
Лара непонимающе нахмурилась:
– Какой еще состав?
– Ну, из чего состоит яд? Хотя бы на какой основе?
– Ты дурак, что ли? – обиделась Лара. - Нашел, кого спрашивать! Вадю своего спроси.
Ох, да если бы можно было спросить «Вадю», – думал Кирилл. Что бы только ни отдал за возможность беседы с наставником…
Так, соберись, приказал он себе словами Сергея Евгеньевича. Соображай.
Вопрос: Что это может быть за препарат? Ответ: какой-то гербицид.
Вопрос: Почему он не действует? Ответ: недостаточная концентрация.
Правильно заданный вопрос, как известно, половина ответа. А правильно заданный вопрос в данном случае – чем можно усилить действие гербицида? И как только Кирилл до правильного вопроса добрался, сразу понял, почему Вадим Александрович сам не сделал состав более концентрированным – хотя адапты наверняка жаловались, что существующий не действует.
Ведь ядовитое вещество нужно не просто изготовить, но еще и отвезти на трясущейся телеге за триста километров! Сейчас это порошок в пластиковом мешке. А более высокая концентрация потребует не только стеклянной тары, но и большой осторожности при транспортировке – чтобы не разбить сосуд и не рассыпать содержимое. Вероятнее всего, именно это соображение остановило Вадима Александровича… Получается, что решение лежит на поверхности – нужно просто-напросто обогатить препарат!
Дальнейшее было делом техники. Кирилл, шевеля губами, проговаривал про себя последовательность операций.
Эх, блокнот бы сейчас, и ручку! И знать бы, где взять в этих Вязниках вещество, из которого можно выделить хотя бы элементарные фенолы…
Ну ладно – это он, допустим, решит, а вот как обогащать? Самое простое – прогнать через реторту…
Кирилл так задумался, что когда идущий впереди Гарри остановился, на всем ходу воткнулся окулярами ему в спину.
– Стой! – прошипел сзади Рэд, ловя за шиворот. – Жека, ты чего?
Очнувшийся Кирилл увидел, что от головы колонны к ним спешит Джек.
– Олеська людей чует. Мы встали пока.
Рэдрик кивнул.
– Окей. Скорей всего, Маринкины ребята, но мало ли…
– Как это – чует? – быстрым изумленным шепотом спросил Кирилл у Лары.
Та досадливо двинула плечом – отстань.
Адапты не любили, когда их называли мутантами. Да это было, строго говоря, и неправильно. Однако Кирилл знал от Сергея Евгеньевича, что у некоторых соплеменников Рэда вместе с адаптированностью к окружающей среде проявлялись необычные способности. Ускорялась быстрота реакции, обострялись слух, зрение – и, оказывается, обоняние тоже.
Кирилл вглядывался в темноту впереди. Интересно, как это – чуять людей?..
Командир прочирикал на птичьем языке пароль. В ответ прозвучал радостный, полный надежды отзыв.
– Маринка, – определил Рэд.
Скоро отряд уже здоровался со встречающими. Через минуту – двинулся дальше.
– Вы чего здесь? – Кириллу показалось, что голос Рэда звучит странно. Столько было в простых словах обеспокоенности, внимания и желания помочь. До сих пор ни разу не слышал, чтобы суровый Сталкер таким тоном разговаривал.
– Дорогу чистим, – откликнулась Марина.
В темноте, в защитном комбинезоне было сложно понять, как она выглядит. А голос Кириллу понравился. Приятный голос, только очень усталый.
– Иначе вам не проехать. Думали, вчера закончим, да не успели. Ребята с ног валятся.
– Ясно, – сказал Рэд. – Девчонок и бункерного забирай, а мы с пацанами останемся.
– Да еще не хватало! Сами управимся. И инструментов лишних не брали…
– У нас свои. Знаешь ведь. Вот че ты каждый раз – как маленькая?
– Спасибо, – тихо отозвалась Марина. А Кирилл подумал, что, кажется, вязниковской командирше – так же, как и Рэду – хочется сказать гораздо больше, чем позволяет себе говорить. – Спасибо тебе, Сталкер.
Рэд не ответил. Мягко, непохоже на себя, высвободил руку, за которую Марина схватилась в порыве благодарности.
– Идите уже, не мешайтесь… Пацаны, топоры – к бою!
Заросли на дороге скоро стали такими густыми, что Марина посоветовала застегнуть капюшон и спрятать руки в карманы. Примерно сотню метров Кирилл и девушки продирались вслед за проводницей сквозь самую настоящую чащу. Было жутко и совсем не до разговоров. Потом они очень быстро шли, гораздо быстрее, чем Кирилл ходил с Рэдом… В общем, донести до Марины спасительную идею сумел только на месте. А поскольку план действий в голове уже полностью оформился, начал с конца.
– Марина, скажи, пожалуйста, нет ли у вас в поселке перегонного куба?
Весь следующий день – с того момента, как Марину удалось убедить, что «бункерный» – не сумасшедший, хоть иногда таким и кажется – Кирилл работал, как проклятый. Перегонного куба в Вязниках почему-то не оказалось. Там не оказалось даже элементарной лабораторной посуды. Глядя на сооруженный абы из чего аппарат для обогащения раствора Кирилл думал, что бункерные жители вопросом его предназначения здорово бы озадачились.
Спать изобретатель не ложился. К пяти часам вечера раствор пошел. К восьми образовалось достаточное количество, чтобы можно было налить в небольшую банку.
– Дальше что? – устало спросила Марина. – Поливать – тут и на один ствол не хватит.
– Поливать не надо. – Пока работал, дальнейшие действия Кирилл успел хорошо обдумать. – На этих растениях ведь есть подобие коры?
– Есть.
– Кору нужно снять. Неширокое кольцо вокруг ствола, двух сантиметров хватит. И еще мне нужна кисть.
Кисть нашлась. Кто-то из Марининых бойцов расчистил ножом на ближайшем стволе борщевика полосу.
Кирилл вспомнил слова Сергея Евгеньевича: «умел бы – перекрестился», учитель всегда так говорил перед началом сложного опыта. Глубоко вздохнул, обмакнул щетину в банку с раствором и провел ею вдоль кольца. Попросил в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Следующее растение надрежьте, пожалуйста! Не стоит терять время, раствор быстро испаряется. И, если не сложно – кто-нибудь, следите за этим стволом. Надрез должен стать коричневым. По моим прикидкам – через двадцать пять-тридцать минут.
– Я послежу, – вызвалась Лара. Кажется, среди присутствующих она одна верила, что из действий «умника» может получиться что-то путное.
Кирилл с обладателем ножа передвинулись к следующему стволу.
– Бункерный, – позвала Лара. – А ничего, что оно уже коричневеет?
Кирилл, подумав, что ослышался, бросился к оставленному под присмотром адаптки стволу.
Это было невероятно! Процесс, результата которого он ожидал не раньше, чем через полчаса, уже начался. А главное, непонятно было, что явилось катализатором? Состав воздуха?.. Температура среды?.. Ведь он не мог так ошибиться в расчетах… Но порассуждать Кириллу не дали. От него потребовали объяснений, и их пришлось давать немедленно.
Что изменение цвета является первым признаком омертвения тканей. Поэтому вместо планируемых нескольких часов растение в месте соприкосновения с ядом станет мертвым в течение сорока минут. А возможно, даже быстрее. И спилить засохший ствол будет значительно проще, чем живой.
– Ясен пень, проще, – пробормотала Марина. – Надо же…
Кирилл отдал ей должное – соображала эта девушка, которая вместе с ним не спала весь день, отлично.
– Че стоим, как пришитые?! У кого с собой ножи – режьте еще кольца! И вторую банку с кисточкой притащите, тут этой бодяги на две хватит.
– Подожди, – заторопился Кирилл. – Еще очень важно, чтобы не разлетались семена! Вот эти зонтики, – он показал на гигантские соцветия над головами, – нужно обрубать и каким-то образом изолировать. Пока растения высыхают, даже спиленные, семена подхватывает и уносит ветер. А они очень живучие, и прорастают заново.
– Так, – скомандовала Марина. – Мешки – все, какие найдете, – тащите! Будем в них эту дрянь запихивать.
– Мешки – жалко, – угрюмо возразил кто-то. – Разве что ткань приволочь – помнишь, в завалах целый склад раскопали? Все равно паршивая, даже на тряпки не годится. Воду ни хрена не впитывает. Кому нужна-то была, вся дырявая?
– Тихо, – оборвала Марина. – Ткань – значит, ткань. Тащи! И зови сюда всех, кто по хозяйству не занят. У нас сегодня, по ходу, королевская ночь.
Светлые глаза девушки сияли. Лара потом сказала Кириллу, что давно не видела командиршу Вязников такой счастливой.
В гений «умника» поверили окончательно, когда первый ствол, помертвевший до полной деревянности в каких-то полчаса, был торжественно спилен – без мучений и брызг ядовитого сока. За него тут же взялись Маринины ребята, обрубавшие зонтики.
– Растения и в мешках высохнут, – наставлял Кирилл. – Сжигать можно прямо в них. И обязательно жечь в закрытом от ветра месте.
– Есть такие. Хренова куча домов в округе, от которых одни стены остались. Бункерный, вот – офигеть, какой ты умный! – Марина порывисто обняла Кирилла.
Кирилл не знал, как реагировать на сыплющиеся со всех сторон возгласы. А главное, никому не мог объяснить, что восхищаться нечем! Хорош экспериментатор – не понимает, что явилось катализатором процесса. При том, что в проведенном опыте именно это – самое важное! Едва ли не новое слово в нынешней, «полуживой», как говаривал Сергей Евгеньевич, науке… Но окружающие его беспомощный лепет не слушали. Адапты ликовали, вокруг кипела работа, и никто не понимал, отчего герой дня недоволен.
А потом подошла Лара, озабоченно заглянула в лицо и предложила:
– Ты бы, может, лег? Дальше-то мы уж сами справимся. Давай, в спальню отведу?
Кирилл начал было отнекиваться, но вдруг понял, что глаза и в самом деле слипаются. И что Лара, по-видимому, права.
– Давай.
Краем уха услышал, как Рэдрик сердито выговаривает Марине, чтобы тоже не валяла дурака и шла спать, уж как-нибудь тут без нее обойдутся.
Кирилл собирался подумать над странным течением опыта за столом, с блокнотом и ручкой. Когда появится, наконец, возможность сосредоточиться.
Но в крошечной комнатушке, куда доставила спутника Лара, стола не оказалось. Там и сидеть-то, кроме кровати, было не на чем. Кирилл залез в постель, развернул на коленях блокнот – и тут же заснул мертвым сном.
Он проспал остаток ночи и весь следующий день. Вечером его разбудили и, наскоро накормив, потащили показывать расчищенную дорогу.
Зрелище впечатляло. За одну ночь адапты полностью освободили проезд – там, где еще вчера были непролазные заросли, теперь свободно разошлись бы две телеги. Сияющая Марина – без комбинезона оказавшаяся коренастой, крепко сбитой девушкой с упрямым подбородком – сказала, что здесь вязниковские жители решили пока притормозить. Перенесли работы в поля, которые тоже давно и уверенно теснил борщевик.
– Ты не представляешь, как у нас теперь все будет! – с упоением повторяла Марина. – Просто не представляешь! Пошли, крематорий покажу. – «Крематорием» адапты успели окрестить место для сжигания борщевика. – Обычно он три-четыре дня сохнет – ну, стволы-то здоровые. А сегодня вечером наши сунулись мешки переворачивать – а они совсем легкие! Уже высохли, прикинь?
Кирилл кивал. Для него упомянутое явление не стало неожиданностью – ведь яд из стволов никуда не делся. Гербицидам все равно, распространяться по живому растению или по спиленному. А вот почему процесс омертвения пошел так быстро – ответа по-прежнему не было. Хотя Кирилл даже во сне об этом думал. И во сне казалось, что нашел решение.
«Крематорий» адапты соорудили в крытой железом бетонной коробке, остове какой-то хозяйственной постройки. Затащили вовнутрь железную решетку, в крыше прорубили дымоход. Дверь сняли с петель и забрасывали в образовавшийся проем стволы борщевика и мешки со снопами зонтиков, словно в гигантскую топку.
Кирилл никогда еще не видел столько огня. ПНВ стал не нужен – самодельная домна пылала, освещая поляну не хуже прожектора. Наверное, примерно так средневековые собратья представляли себе огонь преисподней.
Взъерошенные парни с кочергами в руках, с ног до головы перемазанные в саже, походили на чертей. Жара стояла невыносимая, даже на расстоянии десятка метров от печи.
– Как вам не жарко? – охнул Кирилл.
– А мы водичкой балуемся, – весело отозвался один из «чертей», опираясь на кочергу, – раз бухать не дают! Водные процедуры у нас.
Кирилл узнал в говорившем Джека. Второй парень молча белозубо оскалился – это был Люк. Отложил кочергу и плеснул себе на голову воды из стоящего рядом ведра.
– Вы здесь? – удивился Кирилл. Не ожидал встретить парней тут, думал, что это Маринины ребята трудятся.
– А где ж нам быть? – встречно удивился Джек. – Мы не пляшем и не пашем – с колокольни х...ем машем! – Адапты дружно заржали. – Кто здесь, кто в полях. Сталкер, вон, гербарий собирает. – Красавец мотнул головой в сторону – оттуда доносился стук топора.
– Я ему говорю – не надо, отдыхайте, – пожаловалась Марина. – Да он разве слушает? Все здесь, даже девочки.
– И ты не расслабляйся, – посоветовал Кириллу Джек. – Сталкер для того и решил лишнюю ночь задержаться, чтоб ты побольше своей бражки нагнал. Давай, греби уже! Хорош проветриваться.
– Жека, – рассердилась Марина. – Я тебя сейчас по шее тресну! Тут никто никого не заставляет, ясно тебе?
– Да ясно, – заржал Джек, – чего ж неясного? Хороший ты командир, не то что Сталкер! Тот предупреждать не стал бы, сразу б двинул. Шел я лесом-перелеском, лесиком дремучим – Сталкер в рожу зае..енил ежиком колючим…
В основном нецензурные, а оттого Кириллу не всегда понятные, стишки и прибаутки сыпались из Джека, как из рога изобилия. Бог знает, где он их подхватывал. Может быть, сам и сочинял.
– Кому тут в рожу понадобилось?
Кирилл увидел приближающегося Рэда. Тот легко, словно тросточку, покачивал в руке топор. Джек переглянулся с Люком. «Черти» схватили ближайшее бревно и потащили к топке.
– Никому, – заступилась Марина, – тебе послышалось.
– Угу, – проворчал Рэд. Бросил в удаляющуюся спину Джека: – Что-то часто мне в последнее время «слышится»!
Спина выразительно продемонстрировала, что ее хозяин – глухой от рождения.
– Выспался? – вместо приветствия спросил у Кирилла Рэд.
В свете топки было хорошо видно, что майка на командире потемнела от пота, а глаза запали. Кирилл подумал, что Рэд, должно быть, стучит топором не первый час.
– Выспался. Спасибо.
– Видал, как тут? – Рэдрик обвел руками поляну.
– Круто! – искренне восхитился Кирилл – это слово подцепил у адаптов. – Очень круто, честно! Я бы в жизни не подумал, что за одну ночь столько сделать можно.
– Все она, – кивнул Рэд на Марину.
И снова Кириллу послышались в его голосе незнакомые теплые нотки. Ни разу до сих пор не слышал, чтобы командир о ком-то говорил с такой интонацией.
– Да ну, перестань, – засмущалась Марина. – Без вас мы бы не справились. Вы ведь…
Она сбилась, замолчала, и Рэдрик тоже ничего не говорил. Они вдруг будто застыли, глядя друг на друга. На лицах заплясали блики от пламени.
Кирилл почему-то подумал про Адама и Еву – первых людей на земле. А еще откуда-то появилась догадка, что на самом деле есть очень много всего, что эти двое хотели бы друг другу сказать… Но не скажут. Не из-за присутствия свидетеля – кажется, посторонних перестали замечать – просто не скажут, и все. Есть препятствие, о котором знают оба. И ни один не начнет первым.
– Мари-и-ин! – донесся издали возглас. – Ты где-е-е?
– Здесь, – неохотно отозвалась Марина. – Иду.
И, бросив на Рэда последний взгляд, устремилась на зов.
Кирилл снова работал над препаратом весь день, но теперь уже без огонька, механически – ведь поставленную задачу решил. В свободные минуты склонялся над блокнотом – и думал, думал.
Каждая новая запись заканчивалась вопросительным знаком. Возможно… Допустим… Предположим… Слишком много предположений, и слишком мало знаний! Не раз вспоминал Сергея Евгеньевича, с горечью повторявшего, что об изменившимся мире исследователи знают ничтожно мало.
Вот бы ему тут настоящую лабораторию! И реактивы! И хоть одного помощника, способного отличить щелочь от кислоты. И, главное, время, чтобы все проверить и хоть что-то понять… Но времени нет, завтра отряд из Вязников уйдет. Медлить нельзя. Нужно успеть вернуться до дождей. До того, как разольются реки, и дорога станет непроходимой. Кирилл понимал, что, решив задержаться, Рэдрик и так потерял лишнюю драгоценную ночь.
Догадываясь, что решение далось нелегко, попытался поддержать командира – нельзя было Марине не помочь, попробовал заговорить об этом перед сном. Но Рэд беседу так резко оборвал, что Кирилл замолчал, обидевшись.
Не хочешь – ну и пожалуйста. Слава богу, есть о чем подумать самому с собой… Он лег и накрылся с головой одеялом, оставив щелку, чтобы дышать.
В Бункере нужно было просто коснуться сенсора – и все, наступала темнота. А в походе приходилось засыпать при дневном свете, который, так или иначе, пробивался сквозь ставни, занавеси, ткань палатки. В темноте отряд не спал еще ни разу. И Кирилл пытался хотя бы с помощью одеяла создать для себя подобие тьмы.
Он снова размышлял над проведенным опытом, в который уже раз, как учили, предъявляя воображаемому оппоненту выкладки. И все более склонялся, несмотря ни на что, к усилению ультрафиолетового воздействия. На вопрос упрямого оппонента, откуда взяться ультрафиолету ночью – ведь эксперимент проводился в ночное время – ответил бы, к примеру, так…
До того увлекся, что стук в дверь не услышал.
Услышал Рэд.
– Кто там? – донесся до Кирилла напряженный голос.
Первым позывом было вылезти из-под одеяла и посмотреть, кто же там. Но, вспомнив о размолвке с Рэдом, Кирилл сдержался. Пусть не думает, что ищу любой повод, лишь бы снова заговорить.
– Я, – чуть слышно раздалось из-за двери. – Можно?
– Маринка? – Сквозь щель в одеяле Кирилл увидел, что Рэдрик встал и приоткрыл дверь. А еще заметил, что одеться командир не успел – стоит в одних трусах, но зато сжимает в руке метательный нож. – Что стряслось?
– Ничего… Можно войти?
Рэд отступил, и в комнату шагнула Марина, которую Кирилл едва узнал.
Ночью командирша Вязников, как большинство адаптов, носила камуфляжные брюки и такую же куртку, повязку на голове и ботинки на толстой подошве. А сейчас одета в шорты и маечку, на ногах – мягкие тапочки из овчины. Адаптка сразу стала как будто бы тоньше и меньше ростом.
– Что стряслось? – быстро спросил Рэд. – Дикие?
– Бог с тобой! Какие Дикие, когда вы тут… – Марина заметила нож. Неловко улыбнулась: – Убери! Никто не нападал, все нормально. Разбудила тебя?
– Ну, так… Дремал.
Рэдрик – лица командира Кирилл не видел, только затылок – не оглядываясь, метнул нож за спину. Тот идеально, под углом девяносто градусов, вонзился в пол. Кирилл завистливо вздохнул под одеялом.
– Прости...
– Ничего. Погоди тогда, раз не срочно. – Рэдрик сел на кровать и принялся натягивать брюки. Уже требовательно повторил: – Так что стряслось?
– Бункерный спит? – Марина кивнула на кровать Кирилла.
Рэдрик пожал плечами.
– Молчит… Наверное, да.
– Офигенный пацан, – с восхищением проговорила Марина. – В жизни бы не подумала, что в такого задохлика столько может быть мозгов напихано!
И, хотя комплимент был сомнительным, Кирилл залился краской удовольствия. Никогда раньше его не называли «офигенным пацаном».
– Да, это он молодец, – согласился Рэд.
И Кириллу стало совсем жарко. Вот уж чего – а главное, от кого! – никак не ожидал услышать.
– Ты к нему, что ли, пришла? Разбудить?
– Нет. К тебе.
Сквозь щель в одеяле Кириллу были хорошо видны они оба. Рэдрик, одевшись, поднялся и стоял спиной – видны были только эта спина и затылок. Зато Марину он видел хорошо. Произнеся «нет, к тебе», девушка стремительно покраснела, как будто обожглась, даже на темной коже это было хорошо заметно.
– Ну? – недоуменно поторопил Рэд. – Что стряслось-то? Мои чего натворили? Жека, что ли, опять – маньяк неуемный?
– Да нет же… – Марина вздохнула. – Твои тут ни при чем.
– А кто при чем? – Рэдрик взял девушку за плечо. – Слушай. Хватит геройствовать, а? И не надо думать, что ты меня напрягаешь, что мы и так уже для вас слишком много сделали…
Марина страдальчески сморщилась.
– Ох, да я не о том совсем! Рэд. – Она глубоко вздохнула, как будто собиралась делать гимнастику – Олеся перед каждым занятием заставляла Кирилла размеренно, на счет дышать. А потом шумно выдохнула. – Рэд, поцелуй меня.
Кирилл сначала решил, что ослышался. Потом, поняв, что все расслышал правильно, даже сжался под одеялом – представив, что может ответить на подобную просьбу командир. Менее подходящую для поцелуев кандидатуру Марина не нашла бы, даже если бы обыскала все поселки во всей Цепи.
Стало безумно жаль эту милую и, очевидно, на почве усталости слегка тронувшуюся умом девушку. Кирилл твердо решил не дать Рэду обидеть ее. Как только тот подаст голос, нужно будет немедленно вылезти и вмешаться – пока командир не брякнул что-нибудь непоправимое. Понятно ведь, что Марина не в себе и едва ли соображает, что говорит! Нужно отвести ее к девочкам, чтобы успокоили. Рэдрик, конечно, хорошо к ней относится, но такие просьбы – уже чересчур! Он ведь даже на невинные Ларины предложения пойти прилечь всегда огрызается, что не устал, хотя видно, что еле на ногах держится. Он с головы до пят закован в свою командирскую броню и не приемлет нежности ни в каком виде.
Кирилл напрягся под одеялом и ждал, что ответит Рэд – готовый вскочить и заступиться за Марину. Она ведь – девушка, в конце концов, какой бы сильной ни казалась! А женщины жить не могут без того, чтобы кого-нибудь не целовать. У них это, можно сказать, природная необходимость. И в нынешних аномальных условиях, когда потенциальные матери лишены возможности иметь детей, относиться к ним следует тем более снисходительно. Кирилл успел приготовить целую оправдательную речь – внезапно осознав, что Рэдрик молчит как-то уж слишком долго. А когда заговорил, голос настолько изменился, что путешественник почувствовал – вылезать из-под одеяла ему не стоит.
– Тебя?.. Сейчас?.. – В этих словах было столько растерянности, что хватило бы на пятерых Кириллов.
– Ну… – запинаясь, проговорила Марина, – то есть, если не хочешь… – Она начала пятиться к двери.
Глаза стали такими несчастными, что больно смотреть.
– Стой. – Рэд поймал девушку за руку.
Лица командира Кирилл не видел, но даже спина выглядела озадаченной. Кирилл не понимал, что происходит.
До сих пор прямолинейностью и несгибаемостью Рэдрик напоминал ему железный лом. А сейчас вдруг начал мяться и заикаться, как Олег перед Любовью Леонидовной.
– Ты не то… – сбивчиво проговорил Рэд.
И замолчал. Марина тоже молчала, напряженно глядя. Она ждала.
– Я, просто… – выдохнул Рэд. – Столько раз себе запрещал даже думать…
Марина смотрела на Рэда так, как будто хотела насмотреться на много дней вперед. Как будто до сих пор была вовсе лишена возможности смотреть на него и очень из-за этого страдала.
Кирилл уже ничего не понимал. Кроме, разве, того, что сейчас на его глазах происходит что-то важное.
Марина несмело улыбалась Рэду. А тот долго не шевелился, будто застыл на месте. Потом поднес руку девушки к груди и осторожно прижал ладонь, накрыв своей. Бережно провел другой рукой по ее плечу. Марина подалась навстречу, и Рэдрик тоже шагнул ближе. А потом склонился к ее лицу и прижался губами к губам.
И тут до Кирилла, как выражались адапты, наконец-то дошло! Слава богу, что не успел себя выдать. Потому что, как оказалась, Марина просила Рэда вовсе не о таком поцелуе, какими обожала потчевать воспитанников Любовь Леонидовна.
То, что сейчас происходило между адаптами, называлось тем же словом, но было похоже на действо, о котором подумал Кирилл, примерно как нынешнее смертельное солнце походило на прежнее. Такими поцелуями обменивались мужчины и женщины в фильмах «про любовь» – из тех, что нравились Даше.
Кирилл, чтобы не обижать, иногда смотрел их вместе с подругой, но в местах с поцелуями скучал и старался незаметно подавить зевоту. Сейчас ему было не до зевоты. Понимал, что наблюдает картину, ни для его, ни для чьих-либо глаз не предназначенную, но заставить себя не смотреть не мог. Зрелище притягивало.
Тела адаптов прильнули друг к другу так, словно изначально самой природой были именно для этого и созданы. Рэд целовал губы Марины, скулы, шею, а она поворачивала голову так, чтобы ему было удобно. Они откуда-то знали это – как именно другому будет удобно. Кирилл словно наблюдал великолепно отрепетированный танец, в котором партнеры давно выверили каждое движение. Знают, чувствуют друг друга так хорошо, как только возможно, хотя все, что сейчас услышал, говорило об обратном.
До сих пор Марина и Рэд встречались только как два равных командира, хотя оба мечтали эту границу перейти. Самозабвенно, как сейчас, прильнуть друг к другу. Что-то все это время заставляло их сохранять барьер. Почему они это делали?.. И что вдруг произошло сейчас?.. Кирилл пытался думать отвлеченно, но удавалось это все хуже и хуже. Потому что адапты начали вытворять странные вещи.
Рэдрик взял Марину за талию, поднял и усадил на узкую спинку кровати, как на жердочку. Девушка обхватила его ногами. Откинулась назад – футболка поползла вверх. Рэдрик провел ладонями по обнажившемуся животу, и, забираясь под футболку, по груди – послышался приглушенный то ли вздох, то ли стон. А в следующую секунду – у Кирилла потемнело в глазах – Рэд снял с Марины майку.
От замершего под одеялом наблюдателя до сидящей на спинке кровати Марины было не более двух шагов. И в свете, который плохо глушили старые растрескавшиеся ставни, Кирилл видел тело адаптки во всех подробностях. Мышцы живота, тонкие руки, ноги, скрещенные за спиной Рэда, и грудь – два полукружья с темными сосками.
До сих пор видел обнаженных женщин только на мониторе, на фотографиях старинных картин и скульптур. Ничего общего с теми изображениями Маринино тело не имело.
Старинные художники рисовали женщин молочно-белых, складчато-полных и, казалось Кириллу, далеко не молодых. А тело командирши Вязников было темным, стремительным и гибким. Оно охотно отзывалось на ласки Рэда. С готовностью выгибалось под его руками, становясь то напряженным – так, что Кириллу видна была каждая мышца, – то мягким и податливым. Если адапты что-то и говорили друг другу, Кирилл не разбирал слов, только сдержанные стоны.
– Пошли отсюда куда-нибудь. Меня порвет сейчас. – Марина с усилием отлепилась от Рэда.
Тот не ответил. Снова, еще крепче, прижал девушку к себе. На пол опускать не стал, так и вышел из комнаты, с Мариной на руках – адаптка, свесившись, захватила с кровати майку.
Когда это странное, многорукое и многоногое существо протискивалось в дверной проем, Марина задела ступней косяк, обронила тапочек. Но адапты потерю не заметили – дверь осторожно закрылась.
И Кирилл, обалдевший от увиденного, остался в комнате один.
Вечером он проснулся от привычного окрика «Подъем!». Первым, о чем подумал, было – не привиделся ли вчера Маринин визит.
Рэдрик выглядел обыкновенно, вопросов не задавал. И Кирилл решил, что тоже будет молчать. Если командир думает, что он спал, то и хорошо, пускай думает. Объяснить Рэду, почему никак не обозначил, что не спит, было бы непросто.
Марина вышла их провожать.
Одетая в камуфляж, деловитая, собранная - Кирилл действительно засомневался бы, не приснилось ли ему все, если бы, обуваясь, не заметил под кроватью Рэда тапочек из овчины.
– Лошадей накормили, – как ни в чем не бывало, докладывала Марина, – мешки резиновые положили. Респираторы, Ларка сказала, у вас есть?
– Есть. И пропитка для них какая-то новая, Вадя намутил. Я там тебе оставил бутылку.
– Да ну! Нам-то зачем?
– Пусть будет. Не пригодится – сменяешь… Бункерный, готов?
– Да.
– Звезда! Марш в телегу, заматывайся.
– Подожди, – остановила Марина. Подошла к Кириллу и протянула руку. – Спасибо тебе, бункерный. От всех нас – огромное спасибо!
Провожающие солидарно загудели. Кирилл, краснея, пожал протянутую ладонь.
– Возвращайся, – сказала Марина. – Увидишь, как у нас тут все будет! Все возвращайтесь. – Она перевела взгляд на Рэда.
– Вернемся, – откликнулся тот.
Обнял девушку. И Кириллу показалось, что на какое-то время они снова стали единым целым – как вчера.
Потом командир мягко отстранился.
– Все, – не глядя на Марину, сказал он. – Пора.
Кирилла загнал в телегу одним движением бровей.
Путешественник завернулся в палатку и все последующее уже не видел. Слушать тоже было нечего – никто, кроме всхрапывающих лошадей, тишину не нарушал.
Но он почему-то очень ярко представил, как Марина вышла из конюшни, и долго, пока не скроются из виду, смотрит обозу вслед. А Рэдрик идет, как всегда, во главе отряда, прямой и решительный, и не оборачивается.
Глава 11
Вязники – Дзержинск – (120 км)
– Бункерный, ты плавать умеешь?
Вопрос прозвучал неожиданно.
Олеся вообще крайне редко задавала вопросы. Тем более Кириллу. Тем более в перерыве между упражнениями, когда позволяла ему отдохнуть, привалившись к дереву, и выпить полкружки воды – не спеша, маленькими глотками.
Месяц назад Кирилл был уверен, что не существует моментов, в которые ему не хотелось бы задавать вопросы или отвечать на них. Теперь – точно знал, что такие моменты существуют. И Олеся весьма удачно выбрала самый подходящий.
К обращению «бункерный» он поневоле привык. По имени его ни один из адаптов вообще ни разу не назвал, хотя Кирилл (сначала – вежливо, а потом – с обидой) неоднократно напоминал каждому, как его зовут. В первые ночи, с подачи насмешника Джека, и вовсе приходилось откликаться исключительно на «Слышь, тормоз!»
«Слышь, тормоз, ты че тупишь?!..» «Слышь, тормоз, ты далеко собрался?!..»
По меркам адаптов новый соратник был слишком медлительным. Медленно ходил, медленно ел, медленно одевался. Ни в одном самом простом действии поспеть за стремительными спутниками Кирилл не мог.
Воспитанные хоккеистом Германом в условиях, далеких от тепличных, адапты привыкли делать все очень быстро, Кирилл едва успевал поворачивать голову вслед. Они редко тратили время даже на то, чтобы передать что-нибудь из рук в руки – требуемый предмет обычно попросту швыряли.
Что только ни прилетало зазевавшемуся «тормозу» в голову, корпус и другие места! Одежда и обувь, посуда, поленья, коробки со спичками… Умению хватать все это на лету Кирилл, под надзором неумолимой Олеси, пока еще только учился.
Он давно смирился с непроходящими от еженощных изнурительных тренировок синяками на руках и ногах. С беспрестанно ноющими мышцами. А теперь – еще и плавать!
– Нет, – со вздохом признался Кирилл.
Раньше непременно поинтересовался бы – а почему ты спрашиваешь? Сейчас поймал себя на том, что становится скупым на слова, как большинство адаптов. Если Олеся продолжит разговор – и так поймет, почему она спрашивает. Если нет, еще будет время спросить. А расходовать драгоценные минуты отдыха на болтовню – неразумная трата сил.
– Тогда пошли, – сказала Олеся.
И снова Кирилл не спросил, куда и зачем. Просто поднялся и пошел. Наставница привела его на берег небольшого озера.
Адапты всегда старались останавливаться вблизи водоемов – мылись, стирались, поили лошадей и набирали воду.
Кирилл и сам выучился стирать – с грехом пополам, то недомыливая одежду, то плохо смывая мыло. Поначалу у него саднили костяшки пальцев и кожа на руках стала шершавой – но, тем не менее, это была самостоятельно выстиранная, относительно чистая одежда. Кирилл втайне гордился собой.
– Раздевайся, – скомандовала Олеся.
И ученик принялся раздеваться.
Смущение первых ночей давно прошло. Он уже столько раз оказывался перед Олесей или Ларой в одних трусах, а в компании парней – и без трусов, что потихоньку привык.
Адаптов, в отличие от жителей Бункера, нагота не шокировала. С озера в палатку или из душа в спальню принято было проскакивать в одном полотенце на бедрах. У девочек были полотенца пошире, которыми прикрывали еще и грудь. А белье после купания не надевали ни парни, ни девушки – какой смысл тащить его с собой и мучиться, натягивая на влажное тело, если потом все равно придется раздеваться?.. Кирилл в страшном сне не смог бы представить, чтобы, например, Сергей Евгеньевич или Любовь Леонидовна разгуливали по Бункеру в одном полотенце. А здесь это было удобно и никого не смущало.
Сама Олеся тоже невозмутимо разделась, оставшись в купальнике. Купальник обтягивал фигуру плотно, как тугой носок. Угловатая, с прямыми плечами и выпирающими ключицами, адаптка казалась в нем плоской – как будто не девушка, а дурак-мальчишка напялил женскую одежду. С собой на берег Олеся принесла надутый резиновый мешок – в такие набирали про запас питьевую воду.
Адаптка зашла в озеро по пояс. Показала:
– Ложишься. Руки кладешь вот так. – Ее ладони легли на мешок. – Начинаешь ногами бултыхать… – Из-под ног Олеси полетели брызги, и Кирилл увидел, что вытянутое в струнку тело начало двигаться вперед. – И плывешь. Понял?
– Да.
– Держи.
Олеся передала мешок. Кирилл послушно взял.
Зашел по колено – до сих пор ни разу дальше не заходил. Сделал еще шаг.
Вода поднималась быстро, уже дошла до края трусов – мелководья тут не было, глубина начиналась едва ли не у берега.
Прежде чем сделать следующий шаг, Кирилл пощупал ногой дно перед собой и с ужасом понял, что опоры впереди нет. Ступня нащупывала только ненадежную воду.
– Ну, чего встал?
– Сейчас…
Кирилл понимал, что нужно заставить себя шагнуть. Что надутый мешок гораздо легче воды и, держась за него, он не утонет. Но, господи, как же это оказалось страшно.
– Послушай… Давай, может, в другой раз? Я… я устал.
Олеся проницательно заглянула в глаза.
– Боишься?
Кирилл вспыхнул. Первым позывом было возмущенно бросить: «Нет!». Но еще в самом начале тренировок Олеся очень серьезно попросила его не врать.
– Будешь врать – я тебя ничему не научу, – объяснила тогда она. – Только время зря потратим.
А здесь, у адаптов, никакие потери не оплакивались так горько, как попусту потраченное время. Терять то, чего и так вечно не хватает – это почти преступление.
И Кирилл старался Олесе не врать. Честно сознавался, что да, устал. Да, голова кружится. Да, забыл вчера перед сном дойти до Лары, чтобы положила мазь на сорванные мозоли…
– Боюсь, – признался он.
– Ларка тоже боялась, – привычно ровным, безучастным тоном сообщила Олеся. – Герман говорит, так визжала, что жеребцы в конюшне подпрыгивали. И Люк боялся. Но ничего – все научились.
Как ни странно, эта информация Кирилла немного утешила.
Лара – пусть, она девушка, но то, что здоровяк Люк, который по праву считался самым сильным в отряде, тоже боялся…
Олеся встала сбоку и обхватила Кирилла поперек живота.
– Ложись мне на руку.
И тут путешественник брякнул великую глупость.
– Хочешь сказать, что ты меня удержишь? – Уже договаривая, понял, что за чушь сморозил.
Конечно, удержит, это же элементарная физика! Закон Архимеда, выталкивающая сила. Стыд-то какой.
Олеся, слава богу, что бы о дурацкой реплике ни подумала, отвечать не стала.
– Отрывай ноги, – велела она.
Кирилл выдохнул – и оторвал. Под воду, вопреки страхам, от этого не ушел – тонкая сильная рука действительно удержала у поверхности.
– Ногами бултыхай, – напомнила Олеся. – Раз-два, раз-два!.. Давай!
Кирилл принялся молотить ногами по воде, крепко вцепившись в мешок.
– Раз-два, раз-два, раз-два! – ритмично командовала Олеся, и он постарался приладить бултыхания к ее голосу. – Молодец!.. Раз-два, раз-два!
Кирилл старательно болтал ногами в заданном темпе. Слегка даже успокоился, пытаясь, как учила Олеся, выровнять дыхание – но в какой-то момент вдруг почувствовал, что спасительная рука больше его не держит. Отпустила!
В дикой панике бросил мешок – нужно было немедленно снова схватиться за Олесю, единственный оплот, казавшийся надежным, но руки наставницу почему-то не находили. Кирилл попробовал закричать – и тут же захлебнулся, уйдя под воду. Скоро почувствовал, как его вытаскивают, поймав за плечо.
Олеся выдернула ученика из-под воды. Он тут же, не разбирая, намертво вцепился в адаптку.
Каким-то образом они успели оказаться на глубине – Олеся тут уже не стояла, а плыла, одной рукой придерживая Кирилла. Что-то говорила. Путешественник судорожно хватал ртом воздух и не слышал. Олеся раздраженно повторила, принялась разжимать пальцы, которыми Кирилл так удачно во что-то вцепился. Путешественник не поддавался, кулаки стиснул намертво. И опомнился, только нащупав ногами дно.
В свете горящего у воды фонаря разглядел сердитое Олесино лицо. И расслышал, что она говорит.
– Отпусти! – требовала наставница. – Ты мне купальник порвал!
Кирилл, не очень понимая, что делает, разжал сомкнутые пальцы.
Порванные лямки упали в воду. И стало отчетливо видно, что фигура у Олеси вовсе не плоская. Кирилл увидел это прежде, чем адаптка успела подхватить купальник.
– Дурак! – сердито бросила Олеся. – Плыл же! Все нормально было, чего ты пересрался?
– Я… – Видение обнаженной груди все еще стояло перед глазами. – Я… Не знаю… Прости…
– Вали на берег. – Олеся придерживала лямки, озабоченно их рассматривая. Больше, кажется, переживала за испорченный купальник, чем за то, в каком виде оказалась перед Кириллом. – Там полотенце лежит, вытирайся и дуй к костру.
– А ты?
– Я потом! Еще не хватало, голой тут прыгать.
– Прости…
Кирилл выбрался из воды и без особого удивления увидел Рэда. Командир обладал потрясающим свойством появляться именно там, где его ждали меньше всего.
– Че орем? – безмятежно поинтересовался он. – Тонем?
– Уже нет, – проворчала Олеся. – Отвернись, у меня купальник порван.
Рэдрик присвистнул, отворачиваясь. Ехидно заметил:
– А пацанчик-то наш – окреп! Три недели назад листочков в сортир нарвать не мог, а теперь с девчонок купальники сдирает.
– Он молодец, – сказал Олеся. Судя по звуку, вышла из воды. А Кирилл на месте застыл от услышанного. – Он метра четыре сам проплыл. А потом вдруг задергался, как ужаленный – ни с того ни с сего. Но это бывает. И отжимаемся мы уже двенадцать раз.
– Круто, – сказал Рэд.
Кирилл с вызовом обернулся, уверенный, что командир насмехается. Но тот казался серьезным.
– Оделся?.. Пошли. Отпускаешь, Олесь?
– Валите.
Олеся вернулась к своему обычному спокойно-равнодушному тону. И Кирилл так и не понял, сердится ли все еще из-за купальника, или уже нет.
А после ужина случилось небывалое – Кирилл не смог заснуть. Обычно падал, по выражению Джека, как дохлый, и засыпал, едва успев раздеться. А сегодня – не мог. Закрывал глаза – перед ними вставала обнаженная Олеся. Или стонущая в объятиях Рэда Марина. Или обе они сливались в нечто томительное, зовущее, желанное…
Кирилл попытался, как учили, разобраться в ощущениях. Собрался, сконцентрировался, подумал как следует. И внезапно понял, что больше всего хочет сейчас оказаться на месте Рэда – тогда, в Вязниках. Хочет держать в руках девушку – Марину, Олесю, Лару – неважно кого, какую-то абстрактную девушку. Прильнуть губами к ее губам, а телом – к ее телу. А еще ему вдруг стали тесны трусы.
Взглянув на себя, Кирилл обомлел. Не сразу сообразил связать странную реакцию организма с навязчивыми видениями.
Стало жарко. Кирилл вынырнул из спальника.
– Ты чего? – спросил Рэд.
Он, оказывается, не спал. А может, спал, но проснулся – не поймешь. Приподнялся на локте и подозрительно смотрел.
Отмахиваться - бесполезно, это Кирилл понял еще в начале похода. Краснея и с трудом подбирая слова, попытался рассказать. Рэдрик слушал недолго и невнимательно.
– Слышь, – лениво перебил он, – ты свои колеса, которые вы в Бункере жрете, когда крайний раз глотал?
Кирилл похолодел. Вспомнил, что последнюю пилюлю «антилава» – препарата, нормализующего гормональный фон, – принял еще дома, а с тех пор, задавленный трудностями походной жизни, – ни разу.
Как, оказывается, мало времени нужно на то, чтобы в организме проснулись первобытные инстинкты! Что же дальше-то будет?
Рэдрик, цепко наблюдавший за ним, усмехнулся.
– Жри колеса, не забывай! А то ж, того гляди, в такое же зверье как мы превратишься. Потом тебя твои, стерильные, на порог-то не пустят. Чтоб не напоганил.
Кирилл вспыхнул.
«Человека определяет разум, а не инстинкты, – вот что следовало ответить Рэду. – Тому, кто властен над своим телом, химические барьеры не нужны!» Но к моменту, когда эта гордая фраза придумалась, отвечать было некому. Рэдрик заливисто храпел.
***
К предстоящему переходу адапты готовились серьезно. Впереди поджидало печально известное шламовое болото – бывшее хранилище химических отходов. После того как все случилось, подпитываемое дождями и бурными ручьями вместилище разлилось широко. Вода со временем ушла. Но там, где когда-то проходила дорога, остались километры ядовитого болота.
Чистую воду отряд вез с собой в резиновых мешках – в ближайшие двое суток пополнить запас будет негде. Лошадей обули в высокие, по самое брюхо, гамаши, чтобы не разъело ноги. Гамашами Кирилл заинтересовался, материал был незнакомый – разработки, по-видимому, велись без его участия – но рассмотреть изделия подробно «пассажиру» не позволили. Шлепнули по рукам и приказали не лезть, куда не просят. На морды лошадям Олеся натянула что-то вроде чехлов с прозрачными отверстиями для глаз и сменными респираторами у ноздрей. Собственные рты и носы адапты тоже закрыли респираторами. Поверх камуфляжа облачились в защитные комбинезоны.
Кириллу помогала Лара – при подготовке к миссии решено было снабдить его, вместо респираторов, баллоном со сжатым воздухом. Лара помогла закрепить у лица маску с кислородным шлангом и выдала защитные очки. ПНВ к очкам прилегал плохо.
– Можно это пока снять? – прогнусавил Кирилл. – Я почти ничего не вижу.
Лара покачала головой.
– Уже нельзя, к болоту подходим. Хочешь зрячим остаться – не снимай.
Кирилл покорно вздохнул. Постарался приладить прибор получше. И охнул – увидел вдалеке болото.
Обычную воду ПНВ различал плохо, особенно ровную поверхность, без ряби. Вода, которая показалась впереди, сверкала всеми оттенками зеленого. Что она в себе несла, страшно было думать.
– Ты чего? – отозвался на вскрик Рэд.
Он сидел рядом с Кириллом в телеге и пристегивал к ботинкам нечто странное. Кирилл протянул командиру прибор. Тот посмотрел. Присвистнул – но скорее с восхищением, чем с испугом:
– Ни фига себе! Это че?
– Химикаты. Хлор, фосфор, тяжелые металлы… Бог знает, что тут еще так фонит.
– Ясно, – сказал Рэд.– Пока сиди. А потом, как глубина пойдет, я у тебя эту хреновину заберу.
Кирилл открыл было рот возразить – и закрыл.
Его до колик пугала перспектива остаться слепым посреди ядовитого болота. Но Рэд был прав – ему, ведущему отряд, обозначенная «хреновина» пригодится гораздо больше, чем сидящему балластом пассажиру.
По плану бункерных теоретиков переход через озеро Кирилл должен был проделать в телеге. Но практика с теорией внезапно разошлась.
– Сталкер, – хмуро позвал Люк.
Здоровяк редко подавал голос, поэтому прислушались все.
– У?
– Бункерного, по ходу, сымать с телеги придется. И рюкзаки бы снять. Лошадям тяжело, и настил глубоко просядет. Я вижу.
Кажется, Люк умел определять на глаз вес и расстояние – примерно так же, как Олеся умела «чуять», Лара – лечить, а Джек – отвечать на вопрос раньше, чем успеешь его задать. Во всех особенностях членов отряда Кирилл пока не разобрался, но можно было не сомневаться, что здоровяк прав.
Рэдрик в задумчивости почесал капюшоном лоб. Пробормотал:
– Ну, рюкзаки – хрен с ними, разберем. А этот… Сможет на ходулях? – Вопрос был обращен к Олесе. Самого Кирилла не спрашивали.
Наставница окинула его критическим взглядом.
– Равновесие нормально держит, и ноги маленько подкачал. Но тут шагать – девять километров, столько по-любому не пройдет.
Кирилл не успел заметить, в какой момент вокруг собрался весь отряд.
– А на себе если?..
– На себе – ходули не выдержат. Провалишься.
– Распилить его надо, – предложил неунывающий Джек. – Раскидаем на всех, а в Нижнем назад соберем. Мне, чур, башку со шлангом!
Шутке никто не улыбнулся.
– А может быть, есть что-то, из чего можно сделать плот? – осторожно подал голос Кирилл. – Мне кажется, стоило бы попробовать.
Рэдрик хлопнул себя по лбу.
– Блин! Лодка есть! Такая же, как лошадиные бахилы. Саня, доставай. Как зайдем поглубже – надуем. И это чучело погрузим, и мешки.
– А здесь как?
– Здесь, пока мелко, на ходулях потопает. Обувайте его.
Через пять минут к ногам Кирилла прикрепили ходули – такие же, как у остальных. Джек и Сашка встали с двух сторон, образовав подпорки.
– Ставь ноги на дорогу, – командовала Олеся. – Выпрямляйся. Не очкуй, если что, подхватим… Теперь шагай на месте.
– Что?
– Ну, переступай с ноги на ногу! Это упражнение такое, чтобы к ходулям привыкнуть.
Кирилл, держась обеими руками за плечи адаптов, осторожно выпрямился. Ходули были высокими. Он как будто влез на стол.
– Не бзди, – подбодрил Джек. – На месте у всех получается. Давай.
Кирилл принялся осторожно переступать.
Поначалу держать равновесие было трудно и непривычно, но постепенно освоился. Сделал шаг вперед.
– Молодец, – похвалила Олеся. – Шагай дальше. Если почувствуешь, что падаешь – остановись и опять на месте переступай, пока равновесие не поймаешь. Понял?
– Да. – Кирилл сделал еще несколько осторожных шагов.
– Окей, – решил Рэдрик. – Трогаемся.
Кирилл с перепугу едва не рухнул.
– Уже?!
– А по-твоему, до утра нам тут дерьмом дышать? Это ты с баллоном, а респираторов всего на два часа хватает. У нас не респираторный комбинат.
Все это Кирилл, конечно, знал. Но делать первые шаги на ходулях по ядовитому болоту, в любой момент рискуя рухнуть прямо в него…
– Тогда, пожалуйста, пойдемте скорее. Долго я на этих штуках не простою.
Рэдрик ушел в голову колонны. Кирилла страховали Люк и Сашка. Последним – это называлось «замыкающий» – шел Джек.
К ходулям Кирилл действительно приноровился быстро. И по ровной сухой поверхности, пожалуй, смог бы идти без посторонней помощи. Но под ногами было скользко, ненадежные подпорки то и дело подкашивались, и он судорожно цеплялся за провожатых.
Адапты объяснили, что внизу, под водой, настелены доски – чтобы могла проехать телега. Вот эти доски и скользят. И хорошо, хоть так. Потому что, к примеру, шесть лет назад здесь вовсе нельзя было пройти. И испаряло тогда до того сильно, что пяти минут не пройдешь – задохнешься в любом респираторе. Теперь-то обмелело, и фонит уже потише. Но все равно башка потом дурная. А в позапрошлый раз они тут застряли – колесо у телеги слетело, менять пришлось – так потом блевали всем колхозом, вместе с лошадьми. Больше суток в Нижнем отлеживались. На ходулях-то – высоко, жить можно. А вот чем ниже, чем ближе к воде – тем хреновей.
Кирилл слушал адаптов и размышлял о том, что места в телеге достаточно. И что отряд перед каждым походом можно было бы снабжать кислородными баллонами – такими же, как у него самого. И сделать это следовало давным-давно – тогда бы его спутникам и «в позапрошлый раз», и во все предыдущие отравление бы не грозило… Но никого из бункерных жителей этот вопрос не обеспокоил.
Кислородные баллоны, по нынешним временам, были редкостью, а адапты на отравления не жаловались. Они вообще мало на что жаловались. Воспринимали собственную нелегкую судьбу, как единственно возможную.
Кирилл считал, что прошел на ходулях больше километра, но похвастаться никому бы не смог – держал во рту шланг. Сигнализировать о том, что ноги устали, пришлось посредством жалобного мычания.
– Вот же уроды у вас в Бункере сидят! – проворчал Люк, помогая забраться в лодку. – У самих стадион – а ходить, как люди, не можете.
По ощущениям, прошел еще час. А потом появились они.
Сначала Кирилл, изо всех сил боровшийся со сном, услышал одиночный громкий и резкий писк – а потом вдруг все вокруг запищало. Так дружно и отвратительно, как будто кто-то неведомый повернул выключатель.
Люк выругался, бросив трос – они с Сашкой, самые сильные, тянули лодку с Кириллом и поклажей – и выхватил из-за пояса стопку сюрикенов.
На глазах у обалдевшего Кирилла тут и там из воды начали появляться мерзко шевелящиеся, оглушительно пищащие создания.
– Ах ты, мразь! – крикнул из-за спины Джек.
Кирилл не успел напугаться. Треугольная морда с глазами-бусинами и мелкими острыми зубами появилась над бортом лодки – и пропала, опрокинутая выстрелом. Перед этим прямо посреди лба у нее образовалась черная точка, из которой что-то брызнуло.
Поняв, что это, Кирилл вскрикнул. Выпустил изо рта шланг, опомнился, снова вцепился в него зубами.
Отшатнулся к другому борту лодки – и тут же снова в ужасе шарахнулся. Крысиная армия успела окружить отряд со всех сторон.
Казалось, вода шевелится – так заполонили ее крысы. Льющийся сверху смертоносный дождь твари будто и не замечали – на месте ушедшего под воду чудовища немедленно всплывало новое.
Вообще, эти создания мало походили на крыс, разве что заостренными мордами. Размером со среднего кролика, с острыми треугольниками ушей и плоскими, не по-крысиному широкими хвостами. Кирилл глупо подумал, что, если б не опасно сверкающие зубы, зверьки казались бы даже симпатичными.
Больше всего крыс всплыло рядом с лодкой – они так и кишели вокруг. Оглушительная очередь выкосила у одного из бортов целый ряд. Через секунду – у другого борта.
От выстрелов Кирилл оглох. Он видел, как Люк кричит что-то, обращаясь к нему, но не мог разобрать ни слова.
Люк, продолжая кричать, метал в воду сюрекены. Ошалевший Кирилл догадался посмотреть туда, куда показывал адапт, и вскрикнул – в месте борта, там, где на него вскарабкалась крыса, темнели два узких надрыва. Не придумав ничего другого, зажал прорехи пальцами. Уши немного отпустило.
– На дне! – услышал Кирилл голос Джека. – Ремкомплект на дне! Доставай и клей – живо, пока не сдулась!
Кирилл бестолково заметался по дну.
Джек выругался. Согнулся, касаясь стоп. Успел выстрелить в крысу, покушавшуюся на борт, присел на ходулях на корточки – и вдруг перекатился в лодку. Так мягко, что та почти не закачалась.
Кирилл с изумлением увидел, что ходулей на Джеке уже нет. Когда адапт выпрямился, встав на колени, к груди прижимал небольшой пакет и странного вида палку. Другая рука сжимала пистолет, которым Джек неожиданно взмахнул – прямо над плечом Кирилла. Тот от неожиданности опрокинулся на спину. А Джек, почти не целясь, дважды выстрелил за борт. Чиркнул спичкой – странная палка оказалась факелом.
– Вставай! – Он рывком поднял Кирилла. Ни извиняться, ни объяснять, для чего замахнулся, явно не собирался. Протянул факел. – На! Суй им прямо в морды, они огня боятся. – Джек выстрелил еще раз. Выхватил у Кирилла факел. – Не спи ты, ну! – Странное оружие воткнулось в морду очередному показавшемуся у борта чудовищу. – Я тебе кто – семирукий восьмихер?! Один не управлюсь! Бей!
Кирилл приготовился. И с размаху, как учила Олеся, объяснявшая что «таким глистам», как он, у которых «ни силы, ни веса», только замах и может помочь, ударил факелом всплывшую у борта крысу.
Писк вокруг стоял до того пронзительный, что резало уши.
Кирилл вдруг почувствовал вонь – от паленой шерсти и испарений. В голове мелькнула мысль, что что-то здесь не так, но додумывать было некогда – в плечо ударил еще один факел.
– Люк второй кинул, – сквозь зубы, в которых сжимал какой-то лоскут, проговорил Джек. – Поджигай! Им – чем больше огня, тем хуже, они с него слепнут!
Кирилл зажег второй факел от первого. Высунулся за борт лодки, выставив оба орудия на вытянутых руках.
Огни мелькали уже со всех сторон. Всплывавшие чудовища действительно пугались пламени и тут же снова скрывались под водой.
– Все, – сказал Джек. – Готово. Теперь не потонешь.
Выхваченным у Кирилла факелом огрел очередную крысу.
Писк постепенно стихал. Путешественник увидел, что от головы колонны к лодке пробирается Рэд.
– Все целы?
– Нормально, – отозвался Джек. Пихнул Кирилла в бок и подмигнул: – Ходули из-за тебя прощелкал, а так – нормально… Тьфу, пакость! – снова ткнул факелом за борт.
Запах паленой шерсти стал невыносимым. Кирилл почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Едва успел сдернуть с себя маску и свеситься за борт – его вырвало.
– Блин, ты чего?! – Джек втащил Кирилла в лодку. – Сталкер, зови Ларку! Бункерному худо!
В ушах у Кирилла звенело, кружилась голова.
Он едва разбирал слова Лары, которая заставила прополоскать рот и скормила две каких-то таблетки. Кирилл понимал, что в горячке боя ухитрился повредить шланг и наглотаться ядовитого воздуха, но сказать об этом не мог – горело горло.
Лара села в лодку вместе с ним и, положив голову к себе на колени, тормошила.
– Дыши! – твердила она, прижимая к лицу Кирилла респиратор. – Дыши как следует! Не спи! Тут уже недолго осталось.
Когда болото обмелело, лодку сдули. Прикрепив борта к веслам, превратили в носилки. Кирилла несли, Лара шла рядом, придерживая респираторы.
Должно быть, от монотонного покачивания носилок путешественник все же задремал. Потому что, очнувшись из-за нового приступа тошноты, понял, что респиратора на лице уже нет. И лежит он в телеге.
Лара напоила страдальца чем-то горячим. Смазала саднящие губы и кожу вокруг рта.
– Я отравился?
– Ты еще и морду пожег. Но это – фиг с ним. Не сдох, и то ладно.
– Шепчетесь? – рядом с телегой появился Джек. – Как хоть он? – Несмотря на беспечность тона, красавец за Кирилла явно тревожился.
– Лучше. Спасибо тебе.
Джек удивился.
– За что? Что дырку в твоем шланге не разглядел? Вроде быстро эту тварь спихнул – не думал, что когтями зацепить успела.
Кирилл смотрел с непониманием. Джек хмыкнул.
– Во дает! Даже не заметил, что ли? Тебе, пока борта считал, одна сволочь на спину сиганула. Прямо на баллон! Я ее сшиб, да, видать, неаккуратно – продрала шланг, зараза… Ну, ничего, – утешил он. – В Нижний придем – новый подыщем.
– Вот сам и будешь искать, – недовольно объявила Лара.
Джек миролюбиво помахал ладонью.
– Да буду, буду. Не бухти. – Он ловко запрыгнул в телегу.
Покопался в поклаже и вытащил плоскую фляжку. Протянул Ларе. Девушка с подозрением нахмурилась.
– Это еще что?
– Спирт коньячный. Мне в Пекше налили, на дорожку.
– Кто?
Джек расплылся в улыбке.
– Да ты ее не знаешь.
– Алкаш! – объявила Лара. – И бабник.
С этим отрядный ловелас не спорил. Красивый и ладный, вышучивающий все и всех, выглядеть серьезным он даже не пытался. Пафосные рассказы Кирилла о миссии – не раз пытался донести до сознания адаптов значимость происходящего и свою собственную в этом роль – под градом Джековых насмешек буксовали и глохли.
Джек здорово умел имитировать голоса животных и птиц. Очень натурально изображал любого из товарищей – будь то Люк, Рэд или Лара. У него никогда не портилось настроение. На ругань командира за очередные свои похождения красавец не обижался, от тумаков виртуозно уворачивался. А еще считался лучшим в отряде разведчиком и славился умением мастерить, выражаясь литературным языком, из подручных средств – а в собственной его терминологии, «из говна и веток», – агрегаты любой сложности, от удочки до самогонного аппарата. И добывать алкоголь и девиц прямо из воздуха.
– Ты бункерному дай хлебнуть, – предложил Джек, кивая на фляжку. – Помнишь, когда мы в Нижнем валялись, нас Пал Аркадьич поил? Сказал, что-то там оно связывает.
– Помню… – Лара, открыв фляжку, с сомнением нюхала содержимое. – Бункерный, ты коньяк пил когда-нибудь?
Кирилл помотал головой.
– Тогда, наверное, не надо. Вдруг хуже будет.
– Теоретически, не должно быть хуже, – проговорил Кирилл. Способность мыслить потихоньку возвращалась. – Насколько я знаю, в коньяке содержатся дубильные вещества. Они помогают при отравлениях.
– Точно, – подхватил Джек. – Пал Аркадьич тоже про дубину говорил! Короче, пусть накатит. Я пошел.
Выпрыгнул из телеги и скрылся в темноте.
«А ведь это он приходил просить прощения, – осенило вдруг Кирилла. – Джек – как и Рэд тогда, во Владимире, – искренне считает случившееся промахом, в котором винит себя. А заслуг своих эти ребята попросту не видят».
Он вспомнил, как лихо палил Джек по крысам – можно было не сомневаться, что ни одна пуля не прошла мимо. Как он ловко, будто акробат, отстегнул ходули и перекатился в лодку – а ведь одно неверное движение, и упал бы в ядовитую воду! Как, выхватывая из колчана одну стрелу за другой, вертелся во все стороны Гарри. Как метали в воду сюрекены Люк и Сашка. Как его несли через болото. Как Лара шла рядом, то и дело наклоняясь и тормоша, чтобы не спал…
– Лара, – позвал Кирилл. – Ты сама-то как себя чувствуешь?
– Нормально, – отозвалась девушка.
Это слово у адаптов могло означать что угодно – от «Спасибо, хорошо» до «Умираю, но об этом не стоит беспокоиться».
– Я сразу два респиратора нацепила. Да и шли недолго, там ведь уже недалеко оставалось. Это тебе, небось, показалось, что год. – Лара улыбнулась.
Кирилл только сейчас заметил, что в изголовье импровизированного ложа горит фонарь.
– А почему фонарь горит? В походе же нельзя?
– А здесь нет Диких, – просто объяснила Лара. – Тут ни одна тварь не выживет, кроме крыс. Нам-то – без надобности, а тебе, я подумала, с фонарем поуютней будет.
– Спасибо…
– На здоровье, – почему-то смутилась Лара.
Она все еще держала в руках фляжку с коньяком.
– Ты, может, сама выпей?
– Мне нельзя, ты что! Захмелею, не жрали ведь ничего. А башка сейчас ясная нужна.
– Ты думаешь… – Кирилл содрогнулся. – Думаешь, опять могут крысы напасть?
– Нет, – уверенно отмела Лара. – Теперь уж, как огребли – точно не полезут. Они и вообще-то редко нападают, сидят себе на берегу. А сейчас, видать, тебя учуяли. Ну и решили, что легкая добыча – с водой-то рядом.
– А зачем… – Кирилл сглотнул. – Зачем они нападают?
– Жрут, – спокойно объяснила Лара. – У них зубы – видал, какие?.. Они кидаются, отрывают клок – и в сторону! В секунду проглатывают, потом снова кидаются. И так пока не рухнешь. Тогда уж, не спеша, остальное догрызают.
Кирилл содрогнулся. Впервые в жизни пожалел о том, что у него живое воображение.
– Это не крысы! Это гиены какие-то.
– Не крысы, – легко согласилась Лара. – Просто так называют, для удобства. А на самом деле – хрен их знает, что они такое. Пал Аркадьич говорит, в этом месте – даже до того, как все случилось, – странные чудища попадались. Которые к химии привыкли уже. Пал Аркадьич говорит, что надо бы здешние места изучить как следует, да времени нет. Ну и старый он уже. В прошлый раз совсем плохой был. Жалко будет, если помер, а нас не дождался.
=================================
Продолжение редактируется.
Дальше можно читать по главам (предыдущую редакцию) или подождать окончания редактирования.
Приношу свои извинения за доставленные неудобства.
С уважением
Заложники солнца скачать книгу полностью
© Copyright: Мила Бачурова, 2016
Свидетельство о публикации №216121801719
Свидетельство о публикации №216121801719
Рецензии
Великолепная фантастика, автору респект. Прослушал в аудио формате, получил огромное удовольствие. Где можно прослушать продолжение?
Виталий Каплан 09.01.2021 14:24 • Заявить о нарушении
Виталий Каплан 09.01.2021 14:24 • Заявить о нарушении
Спасибо. Рада, что понравилось!
Аудиоверсии второй и третьей книг пока не существует. Но я работаю над этим вопросом)
Мила Бачурова 12.01.2021 10:58 Заявить о нарушении
Аудиоверсии второй и третьей книг пока не существует. Но я работаю над этим вопросом)
Мила Бачурова 12.01.2021 10:58 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.