След на земле Кн. 2, ч. 4, гл. 68. Подозрения

Глава 68. Подозрения
(сокращенная версия романа)

1
       Командир 774 стрелкового полка полковник Пугачев, выслушав доклад майора Улановского, пришел в ярость. Последнее время у него совсем не было поводов радоваться. Хотя, пожалуй, захват плацдарма можно было отнести к хорошему событию, но слишком много времени, сил, нервов и человеческих жизней забрал этот плацдарм у полковника. Но с его захватом проблем только прибавилось. Без надлежащей переправы через Одер обеспечение личного состава питанием и боеприпасами постоянно срывалось.
       Снайперы и искусственно созданный ледоход препятствовали нормальной связи между берегами. Но, черт подери, откуда стреляли эти снайперы, если оба берега были в руках полковника?  Плюс ко всему в полку завелась «крыса», которая действовала против Пугачева и его заместителя лично и посылала анонимки в политуправление армии.
       Для наведения переправы командиром дивизии была выделена в его распоряжение саперная рота и установлен жесткий срок её возведения. При этом материалы он должен был обеспечить для этих целей своими силами. Нужно было заготавливать лес в двадцати километрах от Цибингена и доставлять его на побережье, где предстояло обрабатывать и пускать в дело. И вот когда переправа на три четверти была готова, налет авиации и бомбардировка не оставили от неё следа, за исключением нескольких  вбитых свай.
       «И вот еще одна неприятность. Дамба дала течь, и плацдарм оказался залит водой. Почти пять сотен бойцов, как зайцы деда Мазая, искали островки суши. А что если новый налет авиации? От полка же ничего не останется. Да и от меня тоже», - рассуждал Пугачев.
       Он принял решение самому прибыть на плацдарм и оценить обстановку, чтобы найти выход. Об этом он и сказал  майору Улановскому. Теперь задача была добраться до дамбы. Хорошо, что единственная лодка ещё не отправилась с провизией на западный берег. Но пускаться в плавание ночью было опасно. Ледоход, конечно, уменьшился, но льдины все ещё шли по реке, и столкновение с ними грозило опасностью. Предыдущие лодки были пробиты льдинами и затонули почти на середине реки. В планы полковника не входило утонуть в ледяной воде Одера.
       Отправиться на плацдарм он решил с самым рассветом, когда уже можно различать льдины и отгонять их. Хотя появлялся риск быть подстреленным снайпером. Но обещание быть на плацдарме дано, значит нужно его выполнять. Приходилось рисковать, а чтобы уменьшить опасность нужно взять с собой больше людей. На том и порешил. Теперь предстояло собрать штабных, чтобы определиться по карте, куда отвести людей с низины и где лучше строить оборонительные позиции.
       Около часа они провели вместе с начальником штаба и замполитом над картой. Они оценивали все возможные варианты, чтобы отвод сил полка от дамбы не позволил потом фашистам зайти в тыл и прорвать линию обороны дивизии. Оставалось теперь все варианты привязать к местности.
       В шесть утра, когда небо на Востоке стало сереть, полковник Пугачев накинув на себя серую солдатскую шинель, в сопровождении троих офицеров штаба и тыла, а также повара и его помощников погрузились в шаланду и отправились на западный берег для инспектирования сложившейся ситуации, а заодно и доставки пищи. Легкий туман стелился по воде, но позволял видеть отдельные куски льда, которые удавалось отгонять баграми и веслами, спасая лодку от пробоин.
       Всю дорогу полковник был в каком-то необъяснимом напряжении. Прошло больше двух недель с того момента, когда он вдохновлял бойцов на захват плацдарма, обещая награды. Теперь ему предстояло встретиться с ними вновь и давать новые обещания. Может, от этого, а может, по причине ссоры с Мариной, которую стал ревновать ещё больше после злополучной анонимки и проверки, изложенных в ней фактов, настроение последних дней было скверным.
       Мелькнула даже мысль, что пуля немецкого снайпера, могла бы положить конец этим его неприятностям. «Но нет. Пугачев никогда не пасовал перед трудностями и в этот раз справится. А вот «крысу», которая под него копает и пытается нагадить, он обязательно найдет и сотрет в порошок. И этой «крысой» может быть комсорг полка старший лейтенант Никишин, встреча с которым ему тоже предстояла».
       Полковник гнал от себя эту мысль, но она была назойливой, как навозная муха.

2
       Закончив разговор с командиром полка, майор Улановский поспешил на дамбу, сообщить Егору о его прибытии, но спохватился, что не уточнил у полковника времени его визита. Поэтому они сговорились с Егором отдыхать и встречать полковника по очереди. Меняться через каждые три часа.
       Когда восток порозовел, вымотанный до предела дежурством на дамбе и контролем по восстановлению новых оборонительных рубежей, майор Улановский отправился в свой блиндаж на отдых. Хотя в нем вода стояла, достигая середины голенища сапога, но до высоты топчана не доставала и больше вроде бы не пребывала. Егор принял от него эстафету, больше внимания уделяя созданию новых траншей и землянок для бойцов.
       Расстояние от них до дамбы было более двухсот метров, поэтому курсировать приходилось из конца в конец, рискуя пропустить появления командира полка. И он едва не упустил этот момент. Хорошо, что предусмотрел оставить дозорного на дамбе, который выстрелом в воздух предупредил о приближении лодки, когда Егор был метрах в ста от места встречи. Пришлось пробежаться, чтобы встретить командира полка у края воды.
       Он не сразу узнал полковника в наброшенной солдатской шинели, но представился, как положено по уставу. На лице полковника читалось явное недовольство. Не поздоровавшись, как бывало ранее за руку, он строго спросил:
       - Кто стрелял? Зачем? Почему не соблюдаете тишину и маскировку?
Егор объяснил причину выстрела, но объяснение полковнику не понравилось, видимо выстрел, которого ждали от снайпера, здорово напугал его и всю свиту.
       - Где майор Улановский? Позовите.
       - Он отдыхает, товарищ полковник. Совсем недавно прилег. Я сейчас его позову.
       - Не надо. Проводите меня к нему. Я осмотрюсь по дороге, - Пугачев не скрывал своего раздражения, и Егору было не по себе от такого отношения.
       Он повел командира полка на командный пункт, гадая про себя о причине такого настроения полковника. «Наверное, злится на меня, думая, что анонимку написал я. И как мне теперь доказать, что он ошибается? Может, прямо ему и сказать, что я не имею к ней никакого отношения? - рассуждал Егор. – Но ведь, наверняка подумает, что я хочу отвести от себя подозрения и вымолить прощение, словно виноват. Но я-то не виноват, так зачем оправдываться? Пусть думает, что хочет. Завел, мудак, себе бабу и не понимает, что из-за неё у него все проблемы, а ищет козла отпущения среди других».
       - Вы, старший лейтенант, почему о себе знать не даете своему начальнику майору Горностаеву? Забыли о нем? – неожиданно спросил Пугачев.
       - Никак нет, не забыл, товарищ полковник. При каждой оказии на тот берег отправляю донесения. Я думал, он их получает, - растерялся Егор от нового упрека.
       - Так вот, он их не получает. Видно вы их не в тот адрес отправляете.
       - Я выясню, товарищ полковник, куда предают мои донесения офицеры нашего полка, поскольку я нахожусь постоянно здесь и не имею возможности передавать их своему непосредственному начальнику. Свои донесения для майора Горностаева я передавал лично с капитаном Белоусовым, затем с капитаном Олейниковым, недавно со старшим сержантом Мухой, который заверил меня, что выполнил моё поручение. И я ему верю. Он рисковал жизнью, чтобы выполнить его.
       - Ладно, старший лейтенант, не оправдывайся. Скоро ваш командный пункт?
       - Почти пришли, товарищ полковник, - Егор провел Пугачева к блиндажу.
       Майор Улановский, разбуженный полковником, соскочил прямо в воду и представился. Далее комбат докладывал обстановку и отвечал на вопросы полковника. Пугачев вовсе не обращал внимания на комсорга Никишина, как будто его в блиндаже не было. При этом, отвечая на поставленные вопросы, майор часто ссылался на Егора, подчеркивая его участие и усердие в решении многих проблем. Ничего себе не приписывал, а говорил то, что было на самом деле. Но полковник, так и не изменил своего поведения. Егора сильно задело такое отношение, и он вышел из блиндажа, не спрашивая разрешения. «Зачем, если его не воспринимают?»
       На душе скребли кошки. Он чувствовал себя несправедливо обиженным и злился на всех. Выйдя на дамбу, он напустился на старшину, который двое суток до сегодняшнего дня не подвозил продуктов.
       - Поверь, старший лейтенант, - отвечал седоватый сорокапятилетний старшина, - это моя пятая попытка пробиться к вам. Четыре предыдущие накрылись медным тазом. Это сейчас, с полковником, мы прибыли на лодке, а прошлые разы мне выделяли плоты, да не плоты, тьфу, а подобие, и свита была не из восьми человек, а один хилый помощник из легкораненых. Все четыре раза, я с трудом добирался до берега, теряя и плот с кашами и помощников. Так что не обижай меня, «комиссар». Если не верите мне, можете справиться у штабистов, которые меня откачивали. А сегодня, как назло, половину продуктов не загрузили, чтобы вся эта штабная братия в лодку поместилась вместе с «полканом».
       - Ну, извини, Иваныч, что ошибаюсь. Достало все.
       Их разговор прервала команда: «Воздух». Снова налетели фашистские ястребы с паучьими крестами на крыльях. Два десятка «Хенкелей» сделали три захода, опустошая свои пулеметы и бомбовые отсеки над плацдармом и дамбой. Знали, сволочи, что защитники плацдарма после затопления  наиболее уязвимы.
Егор стоял столбом, наблюдая за вереницей самолетов пикирующих к дамбе и выпускающих из своих пулеметов струи свинца. Он смотрел смерти в глаза и не боялся умереть. Даже мелькнула мысль, что, может быть, с его смертью командование оценило бы невосполнимую потерю. Спас его старшина, которому он предъявлял претензии пару минут назад. Тот свалил его на землю и уволок за собой в укрытие. А там, где он только что стоял, пробежала череда крупнокалиберных пуль.
       - Ты, что, «комиссар» обалдел. На тебя это не похоже.
       - Извини, Иваныч, задумался. Ноги словно одеревенели, - соврал Никишин.
       Когда самолеты улетели, из блиндажа вылезли бледный полковник Пугачев и взволнованный майор Улановский. Полковник растерянно оглядывался, комбат пытался его как-то успокоить. Но Пугачев сорвался и все стали свидетелями того, как он стал ругать майора за ненадежность блиндажа. Дескать, почему крыша блиндажа сделана в один накат?
       - Так материала нет, товарищ полковник. Строим плоты для отправки раненых и связи с вашим берегом, - развел руками Улановский.
       - А если бы бомба сюда угодила, а не пуля? Чем бы все кончилось?
       - Виноват, товарищ полковник. Но я как-то не думал, что вы появитесь в моем блиндаже. Мне лично не до накатов. Куда важнее плоты. Нам их приходится самим отправлять. От вас не дождешься. Бойцы у меня двое суток не ели. Если я накаты буду делать, то совсем с голода сдохнем, - резко высказался Улановский.
       - Ладно, я тебя понял. Извини за резкость, майор, - примирительно сказал Пугачев. – Пойдем, покажешь свои позиции.
       Еще около часа комбат водил командира полка по узкому побережью затопленного плацдарма. Побывали они и на месте бывшего леса, занятого ротой старшего сержанта Мухи. Его оборонительные позиции выдавались этаким полуостровом в море воды. Но когда, полковник собрался уходить, немцы вдруг начали обстрел именно этого участка обороны. Как будто узнали о присутствии здесь полковника Пугачева и решили избавиться от великого военноначальника. Если бы не старший сержант Муха, который бросился на полковника, прикрыв своим телом, а потом затащил в окопную щель, возможно, полк остался бы без своего командира, а Марина Сизова без своего покровителя.
       Пришлось отпаивать полковника спиртом и отправлять ближе к дамбе, потому что немцы после артобстрела пустили в бой пехоту. Хорошо, что она увязла в жидкой грязи затопленного участка. Увязли в ней и несколько танков, став отличной мишенью для фаустпатронов.
       Полковник в оставшееся до наступления темноты время оставался на командном пункте майора Улановского, теснясь вместе со своими штабными офицерами. Сам майор и его «комиссар» были в ротах, контролируя создание новых оборонительных участков. Им стало очевидно, что затопленный плацдарм отбить у них для немцев будет архисложно. Максимум, что могут немцы это вести обстрел и бомбардировку оборонительных позиций. Но полковник Пугачев, убывая на «большую землю», обещал надавить на комдива, что бы тот утихомирил немецких асов.
       И все же уезжал полковник все в том же мрачном настроении, с которым приехал.

3
       Прошло два дня с момента его визита. Они прошли относительно спокойно. Немцы новых атак не предпринимали. Не было и налетов авиации. Нет, конечно, обстрелы плацдарма и дамбы продолжались, но к ним бойцы привыкли, как к обыденности. Бойцы даже заметили особенность, что снаряды прилетали от немцев с интервалом в три минуты. А к этому можно привыкнуть и приспособиться. Вот самолетов боялись больше. Они были коварнее, и не только бросали бомбы точнее, но и стреляли, стараясь попасть в самые щели укрытий.
       Между тем дни становились теплее и все подмечали, что вода с плацдарма стала спадать, испаряясь на солнце. За ночь на поверхности появлялась ледяная корка, а днем плескалась вода, покрываясь рябью от легкого ветерка. На солнце она переливалась золотистыми красками, а когда солнце пряталось за облаками или садилось за горизонт, то играла серебристо-изумрудными переливами. Приближение весны ощущалось с каждым днем. Даже однажды Егор увидел над головой пролетающую стайку грачей. Она, шумно каркая и галдя, опустилась на низкорослый кустарник и прошлогоднюю траву, радуясь солнечному дню.
       На следующий день, после его визита, вместе с привезенным ужином и патронами, от полковника поступила депеша, в которой он указывал комбату и его младшим командирам, как нужно строить линию траншей, учитывая спад воды, чтобы исключить возможного вклинивания противника в нашу оборону. Улановский читал послание вслух и удивлялся, делая паузы.
       - Он, что за пацанов нас считает? – иронически улыбаясь, спросил Егор.
       - В принципе он прав и указывает на то, как должно быть, - заступился майор.
       - Ну, если в принципе…, то это каждый солдат знает ещё с первых занятий инженерной подготовки.
       - Ну, может он не знал, что мы такие подкованные. Должен же он был дать какие-то указания, - оправдывал Пугачева комбат, питая к полковнику уважение за доверие к его персоне еще со времен прибытия в полк. – Ты просто к нему придираешься.
       - Какие придирки, если он меня не видит и не слышит? Это у него ко мне имеются необоснованные претензии, о которых он почему-то помалкивает. Если офицер в чем-то виноват, то командир обязан указать на его ошибки, а этот дуется, как мышь на крупу. Он  подозревает меня в том, чего я не делал. И попробуй его переубеди, - воскликнул Егор. – Лучше бы беспокоился больше о людях на плацдарме и их кормежке, чем искал виновных в своих неудачах.
       Майор Улановский молча, пожал плечами. Он в целом был согласен со своим фронтовым другом, но и полковника не хотелось видеть оплеванным. Он считал его умным и справедливым командиром, случайно обманувшегося в своих подозрениях. «Однако, все могут заблуждаться, и полковник не исключение, - думал майор. - Видимо, здорово ему досталось от командования за неофициальную походно-полевую жену. Хотя, на фронте их имеют все старшие командиры. Это ни для кого не секрет, чтобы делать из этого трагедию. Однако он взъелся на Егора думая, что тот написал эту анонимку. Может быть, мне сказать ему, что Никишин перед ним не виновен и не писал ничего подобного. Только не усилит ли это подозрений и не обернется ли против самого Улановского. Все-таки, лучше не вмешиваться в чужую драку. Примешь сторону одного, обидится другой и наоборот. Со временем все прояснится само собой, и тайное станет явным. Этот писатель анонимок обязательно выдаст себя».
       К вечеру ещё больше потеплело. Почему-то запахло гарью и прелым навозом. Это напомнило Егору его молодые годы в деревне. Вспомнились его родители, сестры и брат. «Наверное, тоже сейчас готовятся к весенне-полевым работам. Хотя, в это время у нас ещё зима. Именно в эту пору в 1938 году я ушел из дома и едва не замерз насмерть из-за этой курвы, из-за которой у меня опять неприятности. Она просто мой злой рок. Она, сука, не знает ни хлопот, ни забот, жирует и спит с полковником, флиртуя за его спиной с другими, и ей все сходит с рук. А ведь по сравнению с красотой Груни, она посредственность». Он с теплом вспомнил казачку, но сердце защемило от тоски. «Жива ли Груня, ведь в то горячее время с больной матерью на руках уйти от немцев было практически невозможно, особенно после того, как отказалась уехать с отступающими. А по своему характеру, она вряд ли сдалась бы на милость фашистов, а, значит, скорее всего, погибла. Обязательно после победы проеду в те места, постараюсь отыскать её или её могилу. Нужно будет навестить и могилу Эммы. Ведь и она могла стать моей женой, если бы, конечно, она не погибла и наши власти разрешили жениться на иностранке».
       Хандра все больше одолевала комсорга, на что он не имел морального права. Но как её преодолеть, если ко всем тяготам войны: постоянному недоеданию, недосыпанию, зуду от вшей прибавляется недоверие командиров и товарищей? Вот и сегодня снова остались без ужина.
       Посыльный с того берега, прибывший вечером на плоту, едва держался на ногах. Он был ранен и по его словам, кто-то обстрелял их, когда они с напарником были на середине реки. Напарник, и вовсе, был убит и вместе с термосами ушел на дно. Сам посыльный, хотя получил пулю и свалился в реку, ухитрился схватиться за плот и кое-как причалить к этому берегу.
       - Черт, но откуда могли стрелять, если оба берега принадлежат нам? Если раньше могли грешить на снайпера, сидящего в лесу, то теперь его там точно нет. На дамбе тоже все свои. Откуда же стреляли? – удивился Егор.
       - А мне почем знать? – виновато отвечал боец, держась за плечо.
       - Но, ты же стоял на плоту? Лицом или боком к нашему берегу, когда получил пулю? А может, спиной? Припомни.
       - Хрен знает. Не помню. Я греб лицом к дамбе. Значит, наверное, с дамбы.
       «Черт, неужели у нас на плацдарме действует диверсант, который стреляет сам и наводит вражескую артиллерию? Но это абсурд. Зачем ему на себя наводить снаряды и бомбы? – размышлял Егор. – И кто им может быть, если мы все вместе тремся здесь, бок обок, почти неделю, а с учетом сидения на косе, целых две. Нет, у нас он вряд ли находится». Рассуждая, таким образом, Егор пришел к выводу, что стрелять могли откуда угодно, но не из расположения их полка. Хороший снайпер, да с хорошей винтовкой и оптикой, мог стрелять с километровой дистанции.
       О случившемся майор Улановский доложил командиру полка.
       - Опять остались без питания, товарищ полковник. Скорее вши нас съедят с потрохами или с голода помрем, чем сдвинемся с этого плацдарма.
       - Не унывай, комбат, - пытался успокоить Улановского командир полка. – Недолго вам осталось там торчать. Завтра или послезавтра будет построена переправа через Одер, и вы уйдете на отдых в тыл. На ваше место уже идет другая часть. А пока пришли за продовольствием своих орлов.
       Известие о скором отходе в тыл обрадовало Улановского, и он не преминул поделиться радостью со своим комиссаром. Егор это известие встретил скептически.
       - Так и сказал, что завтра или послезавтра? А он договорился с немцами, чтобы они её не разбомбили? Не расслабляйся Андрей. Лично я поверю в это, когда буду на той стороне.
       - Ты думаешь, полковник врет? Зачем ему это?
       - Не думаю, что он врет. Думаю, что он сам обманывается. И еще хочет нас успокоить, чтобы не возмущались из-за голода, - сказал Егор. – Он тебе не сообщил, что будут искать у себя диверсанта. Ведь явно стреляли с их берега. Там Цибинген, там много недобитых фашистов осталось. Пусть зачищают.
       Но, тем не менее, оба пошли на дамбу и смотрели в бинокль на Одер. Действительно, немного выше по течению, метров на триста от предыдущей, разбомбленной переправы саперы возводили новую. Что же? Теперь дело за малым: достроить и уберечь от немцев. Прошлую они разбомбили уж очень быстро и точно.
       Желание уйти в тыл на отдых росло, как на дрожжах. Все сильнее одолевали вшивые паразиты. Заели проклятые. Хуже фашистов. Егор стал вспоминать, когда у них была последняя баня. Больше трех месяцев назад. Тогда, перед Вислинской операцией, им устроили баню в лесу с  дезинсекцией белья.
       «Поставили огромную палатку, - вспоминал комсорг, - в центре которой стояли две двухсотлитровые бочки с горячей водой, тут же подогреваемые костром. Еще одна бочка была для обогрева, хотя тогда стояла ещё осень, а не зима. И вот, вокруг этого хозяйства целый взвод мужиков. Горячей воды всего по одному тазику на брата. Каждый норовит поближе к огню пропихнуться, а что толку? Живот греешь, а спина и задница мерзнут. Повернешься спиной, живот и причиндалы инеем покрываются. Так и мылись. А в предбаннике окуривают дымом твою же одежду. До этого её еще в машине-«душегубке» подержали. Немцы людей в этой машине умерщвляли, а наши вшей. После этой обработки нужно было уже дохлых вшей вытряхнуть из белья в корыто. Когда подошла очередь Егора, корыто было уже полным до краев. Интересно, куда потом дели эту массу дохлых вшей? Может, в исторический музей Великой Отечественной войны отправили? Не помешало бы. Летом удавалось индивидуально бороться с этими паразитами, но ненадолго. Неделя-другая и их снова полно. Удивляло, что имея опыт первой мировой войны, к этому времени не смогли придумать какого-то медицинского средства от вшей и блох. Чтобы можно было помазать мазью тело или особые места, и они бы не приставали и даже не заводились. Так нет, ученым видимо не до вшей, потому что сами этой проблемы не имеют и моются с мылом каждую неделю. На фронт бы их, в окопы. Быстро, наверное, додумались бы».
       Майор Улановский, глядя на своего заместителя, пожелал ему больше оптимизма, а то перестал узнавать своего обычно неунывающего друга.
Откуда здесь быть оптимизму, когда от вшей и постоянного недоедания у Егора распухли лицо и руки, а постоянно мокрые ноги потеряли чувствительность. Хотя, он понимал, что, как комиссар плацдарма обязан быть бодрым и вселять в солдат боевой дух и уверенность в победе. Для этого нужно быть к тому же веселым и жизнерадостным, как старший сержант Муха. А нюнить, хандрить и срываться, вымещая злость на бойцов, он, комсорг, не имеет права. Если он сорвется, то какой пример покажет другим? Этим можно посеять только неуверенность и панику.
       Вчера где-то потерялся хлястик от шинели, сегодня осколком снаряда срезало один погон. Вид у комиссара не презентабельный. Но пришлось все развернуть в шутку. Мол, комиссар-однопогонник. Солдаты улыбнулись, но все понимали, чего эта шутка стоит.
       Комбат тоже заметно изменился. Осунулся и стал каким-то серо-зеленым, словно  абориген с острова Кука. Стал молчалив и растерян. Ему явно не хватало поддержки и опоры своего товарища, к которым привык. Егор таким видел его, когда выручил из подвала в Вилкавишкисах. Грустными и измученными были и остальные бойцы полка. И только старший сержант Муха не терял присутствия духа, был бодр, не переставал хохмить и балагурить.
       Он сыпал шутками, рассказывал старые анекдоты и всем известные истории, пел свои корявые частушки, но поднимал настроение солдат. Егора тянуло к нему в роту. Там он словно подзаряжал свое настроение и уже потом шел в другие подразделения. После того, как он снова обнадежил солдат скорой сменой, в связи с постройкой переправы, Муха неожиданно спросил его.
       - А вы, товарищ комиссар, раньше замечали, чтобы полковник выполнял свои обещания?
       Егор понял, куда клонит его любимец, но ответил, как полагается комиссару.
       - Полковник Пугачев, опытный и ответственный боевой командир. Кроме того он всегда внимательно относится к нуждам подчиненных. Если ты имеешь в виду прошлый несостоявшийся перевод на отдых, то не все зависит от его желания. Переправу, которая была уже почти закончена, вчистую разбомбила немецкая авиация. Полагаю, что где-то сидит диверсант-корректировщик и наводит противника на цель. Заметь, пока переправа строилась, её никто не бомбил. Думаю, что и снайперский отстрел посыльных с провизией для нас, то же дело рук этих диверсантов. Так что, не все зависит от командиров.
       - И как теперь быть?
       - Продолжать воевать, превозмогая усталость и неудобства и соблюдая уставную дисциплину. Кстати, командир полка рекомендовал за пищей отправлять своих бойцов. Я, предлагаю, тебе старший сержант, взять с собой помощника и отправиться на тот берег. Ночью снайперы не работают, а  река ото льда уже полностью освободилась, - сказал Егор.
       - А на кого мне роту оставить? – поинтересовался Муха.
       - На того, кому полностью доверяешь. Ты командир, тебе решать.
       Спустя час старший сержант Муха и рядовой Кирюхин отплыли на плоту с раненым посыльным.

4
       Полковник Пугачев, действительно, старался держать слово. Он и сам был заинтересован вывести полк на отдых, а потому подгонял саперов-строителей переправы, выделив им в помощь, часть своих солдат из тыловых подразделений. В том числе и несколько офицеров.
       Работа заметно ускорилась, и полковник надеялся, что на этот раз, уже завтра к концу дня переправа будет готова. Значит, с наступлением темноты можно будет произвести замену на плацдарме. Но надежды на это снова рухнули. И опять, когда до западного берега осталось около пятидесяти метров, переправа была обстреляна крупнокалиберными снарядами немецкой артиллерии. Поражала точность обстрела. Дюжиной снарядов вся постройка была разрушена и ушла вниз по реке. Погибло большинство саперов-строителей и выделенных им в помощь солдат и офицеров полка.
       Полковник Пугачев был в шоке. Две переправы, почти законченные. Столько сил, людей  и труда было уничтожено, срывая плановые сроки наступления.
       Было очевидно, что обстрел в обоих случаях корректировался из расположения полка. Значит, не обошлось без предательства. В полку завелся шпион, который сообщает немцам необходимые сведения, корректирует огонь и отстреливает, переправляющихся по реке посыльных с едой и боеприпасами. Но кто этот шпион? Не тот ли, кто писал анонимку, пытаясь дискредитировать командование полка?
       Полковник Пугачев тасовал в своей голове всех офицеров, оценивая степень их осведомленности и возможности. Даже его друг и помощник, майор Горностаев прошел через сито его оценки. Он, конечно, исключался. Ведь и на него писалась анонимка. Несколько офицеров, погибшие при обстреле переправы, тоже исключались, ведь не могли они вызывать огонь на себя. «Может быть, это начштаба, майор Турбин? Но он сегодня очень сильно переживал гибель своего друга капитана Феклистова на переправе. Не стал бы он посылать его на смерть, - гадал Пугачев. – Но тогда, кто это? Может, все-таки Турбин? Они, эти шпионы, большие мастера отвести от себя подозрение. Такой спектакль разыграть могут, что любой артист позавидует, да и пожертвовать ради своей выгоды могут кем угодно.
       Пробежавшись еще раз по списку фамилий офицеров и штабной прислуги, и не разрешив своих сомнений, полковник вызвал к себе контрразведчика. Он не стал просить его разобраться своими силами, а приказал доложить своему руководству с тем, чтобы они прислали в полк своих людей выявить предателя-шпиона.
       Контрразведчики не заставили себя ждать и вплотную приступили к работе, изучая уже каждого военнослужащего полка, а не только офицеров, чьи личные дела исследовались, как под микроскопом. По просьбе Пугачева особому вниманию подвергся комсорг полка старший лейтенант Никишин.
       Подозреваемых в шпионаже оказалось шесть человек. Однако, определенно назвать их шпионами было нельзя. Убедительных фактов не было. Ночью в полк прибыли дополнительные силы особистов, с тем, чтобы установить слежку за каждым подозреваемым. В их число попали походно-полевые жены: командира Марина Сизова, и замполита Ирина Жатова, радистки все-таки; новый начальник связи капитан Онуфриев, который во время обстрела переправы пропадал неизвестно где; начхим капитан Белоусов, тоже не имевший алиби и утверждавший, что спал в обозе; начальник штаба майор Турбин и его ординарец Пахом Бузникин, имевший темное прошлое. Даже майор Горностаев оставался на подозрении, ибо главный контрразведчик дивизии считал, что изменника Родины нужно искать среди руководства полка.
       Теперь за каждым подозреваемым была установлена открытая слежка. Это переходило все границы порядочности. Пошла полевая жена полковника в нужник, что соорудили в кустарнике метрах в двухстах от командного пункта, а за ней хвостом особист. И ведь не постеснялся прильнуть ухом к доскам сортира, надеясь чего-то услышать. А услышав непонятные звуки, и видимо решив, что работает передатчик, сорвал с запора дверь и внимательно осмотрел всю уборную, не позволив Марине подтереться, ибо вырвал бумажку из её рук. Казус, конечно, но контрразведчики не гнушались никаких методов в сборе свидетельства шпионажа. Ошарашенная Марина не знала, что перед ней контрразведчик, поскольку одет он был в солдатскую форму, и вцепилась в его морду ногтями, получив в ответ удар кулаком по лицу. Вся в слезах она прибежала к себе и долго рыдала. Она не могла работать, а взволнованный командир полка пытался её успокоить, отпаивая коньяком. Он и сам пожалел, что вызвал всю эту свору ищеек, не предполагая, какими способами они будут искать шпионов и тем более подозревать его жену.
       Тем временем Егор и майор Улановский, проводив на «большую землю» старшего сержанта Муху, ждали его возвращения с ужином и портянками, которые Егор заказал своему товарищу в последний момент. В своих он ходить уже не мог, настолько они стерлись. Да еще пожелал находчивому земляку выявить предателя или диверсанта, обстреливающего акваторию реки и корректировавшего огонь артиллерии. Егор, конечно, не мог знать, что на том берегу уже работают контрразведчики и даже собираются попасть к ним на плацдарм, чтобы разоблачить его самого.
       Развязка этой детективной операции наступила действительно благодаря старшему сержанту Мухе. Прибыв на восточный берег за продовольствием, он поручил своему помощнику Кирюхину заполнить термоса и дожидаться его на берегу. Сам же, после доклада командиру полка о прибытии отправился к каптенармусу за портянками. Каптерщик не смог удовлетворить его просьбу, но посоветовал Мухе поискать подходящую материю в брошенных домах Цибингена. Больше всего брошенных домов было на побережье Одера, и старший сержант стал обследовать их один за другим. Ему хотелось угодить своему земляку «комиссару», ну и себя не обидеть. Но в большинстве домов ничего подходящего не было, да в них уже побывали «обозные генералы», как он называл солдат тыловиков.
       В одном из домов он, наконец, нашел цветастый материал. Это был шифон. Гладкий и атласный он привлекал взгляд. Муха обрадовался. Целые две шторы, могли обеспечить портянками и его, и обоих командиров. Он быстро сорвал их и отрезав для себя два широких лоскута намотал их себе на ноги, вместо своих запревших и вонючих. В голове возникали лица зависти товарищей. Он представлял, как будет хвастаться в своей Понырке, что у него были шифоновые портянки. Однако, выйдя из дома, он почувствовал, что эти самые портянки слезли с ног и сбились в комок, натирая стопы. Нет, такая материя не для портянок. Решил вернуться за своими байковыми, хотя и протертыми, но не скользкими. «Не всё то золото, что блестит», - подумал он.
       Когда поднялся в комнату, заметил лестницу, и сразу возникла мысль поискать материю на чердаке дома. Мало ли. Поднявшись по лестнице и открыв дверцу чердака, неожиданно услышал стук морзянки. Звук прервался почти сразу, и Василий Акимович подумал, что ему послышалось. Обследовав чердак, подсвечивая себе керосиновой лампой, он никакой материи не обнаружил. У стены стоял шкаф, который почему-то был пуст, а на полу рядом с ним были следы. Спустившись с чердака и выйдя на улицу, задумался, что чердак был каким-то странным. Расстояние от края лаза до стены было несколько короче, чем в комнате под чердаком и почему-то на нем не было оконца на улицу. Следы на полу чердака, ведущие к шкафу, не возвращались от него, хотя были вроде бы свежими. Решил сообщить о своих подозрениях контрразведчику полка старшему лейтенанту Задумину, который с парой солдат и Кирюхиным поджидал его у плота.
       Тот задумался.
       - Что, правда, слышал морзянку?
       - Точно слышал, но чердак пустой, только с чужими следами.
       - Пошли, покажешь.
       Особист Задумин с бойцами, следуя за Мухой, поднялись на чердак и тоже осмотрели чердак. Все было так, как сказал старший сержант.
       - А ну-ка, братцы, давайте сломаем стенку шкафа, - не приказал, а посоветовал  старший лейтенант солдатам. Те переглянулись и вышибли фанерную перегородку. Из темноты по ним затрещали выстрелы. Один из солдат упал замертво, другой был ранен. Старший сержант и особист открыли ответный огонь прямо через дощатую стену. Когда стрельба прекратилась, заглянули в отгороженную часть чердака. На полу валялись двое: мертвый немец и корчившаяся в муках раненая девка в военной камуфляжной форме. У окошка лежала снайперская винтовка, а рядом на столике рация-передатчик. Там же был сложен и запас продуктов, и термос с водой, и отхожее ведро с нечистотами. Это и было гнездо снайперов-корректировщиков.
       Старший сержант Муха со своим помощником рядовым Кирюхиным прибыл на плацдарм перед рассветом с продуктами, байковой тканью для портянок и хорошими вестями.
       - Ваше задание товарищи офицеры по доставке продуктов, ткани для портянок и поимке диверсантов-снайперов выполнено.
       - Хм, с продуктами мне ясно, с портянками, хоть и удивительно, но тоже понятно, - поразился майор Улановский, - а как диверсантов поймать умудрился?
       Муха с удовольствием и в красках рассказал историю обнаружения диверсантов.
       - А когда полковник, чуть не расцеловал меня и спросил, чего бы я хотел в награду, - ухмыльнулся старший сержант, - я ему сказал, что новые портянки для меня и моих командиров. Он вызвал к себе снабженца и велел выдать мне отрез на портянки. Вот так и получилось, что все ваши указания я выполнил.
       К вечеру 23 февраля третья по счету переправа через Одер была построена. Бойцы и командиры 774 стрелкового полка уходили с плацдарма на восточный берег на отдых. На их место пришла другая, полностью укомплектованная воинская часть.

(полнкю версию романа можно прочитать в книге)