Корректриса

               
                - штрихи к эпитафии -
               

                I

      А ведь чудо могло свершиться.
     Должно было свершиться!
     Просто нужно было чуточку больше личного везения -  и она бы стала  Сталиной  Первомайской. А если бы у неё появился братишка , то  его уже ждало возвышенное и гордое, как марш по звонкой брусчатке, имя  Сталинат…
     Квашня жидкопузая ! Повторившаяся в дочке-внучке.
     Как она ненавидит родную мать, лишившую её  праздника! Она понимает, что нельзя так ненавидеть собственную мать. Хотя почему, извините : кто это решает за нас – льзя-нельзя?
     Да, понимает, но ненавидит люто. Ибо мать -  это антиотец.
     О-о: Сталина! Первомайская !
     В сущности, это уже почти и не имя:  Знак и Пароль.
     Произнеся его, хочется взмахнуть огромными крыльями -  и стремительно  лететь-лететь-лететь над плоской  землёй. Над серой двуногостью, которая смотрит на тебя, полуоткрыв рот и бессмысленно приложив к ничтожному  лбу ковшик ладони.
     Stallina -  несказанно  понятно и полнозвучно на всех языках !
     Это была мечта отца. Весёлого, ясноглазого, белозубого, как Баталов. Нет-нет, что вы : тот, далёкий, как миф,  Баталов, который умел улыбаться во весь рот. По-детски честно и открыто. Без всяких  мерзких комплексов, постепенно размазавших русских мужиков по стенам неотвратимо, -  вот уж никак не ожидала! -,  курвеющего Отечества.
     Да, это была мечта отца:  романтически пахнувшего свежим ветром и горячим мазутом; чуть глуховатого ( хотя мужчина и не должен слышать мелочей ) от революционного ,-  а вот это не надо, ничтожные: не нафталиньте душу! -,  любимых его паровозов .
    
                И пусть нам ветер в очи бьёт -
                Мы мчим на ветер.
                И будет радостен полёт,
                И быстр, и светел,
                Поскольку Цель у нас ясна
                И благородна .
                Не обмани лишь нас, страна!
                Хоть это модно …

   
         Впрочем, это сейчас стало модно. А тогда они , единомышленники, даже в кромешном сне не могли себе  представить что-либо подобное.
        Левой, синеблузые, левой !
        Он был вечным машинистом, отец-символ, отец-знамя.    
        То есть желание стать Сталиной Первомайской -  это её почти генетическая мечта ?
        Похоже. Ведь первое слово, которое она произнесла, было не «мама», а именно -  Stallina. Да: как у дельфина - мечта по океану. Как у птицы -  по небу.
        Она ещё там, в мокрой и вялой утробе матери, чувствовала, нетерпеливо толкаясь о стены какого-то скользкого мешка :  должно случиться что-то яркое. Ярчайшее!
        Стоит ли просто так -  родиться, как все ?
        Надо ворваться в этот юный мир вечных революций словно на крыльях!  В том числе - и на крыльях песнезвучного имени своего. Вычитанного отцом на челе эпохи.
        Сталина Первомайская !
        Имя-праздник.
        Имя, с которым радостно просыпаться по утрам.
        Она чуть не убила мать во время родов, яростно продираясь на волю с левой ноги.
        «Как» ? Почему вы всё понимаете так убого буквально !?
        Скорее - ещё быстрей:  чтобы упиться озонным ветром  бесконечных перемен, чтобы слиться с Именем своим и стать его достойной …
        Не получилось !
        Сперва тупо и злобно упёрлась какая-то конторская сволочь. Да-да, та самая , та ненавистная, которая   « в ручках сплошь и в значках нагрудных.»
      Сволочь упёрлась в отца оловянным взглядом и сказала, что Первомайская -  не положено :  «Нельзя, чтобы всякий простой смертный   сразу - Первомайский .»
       Как простой смертный ?
       Почему -  простой ?
       Где эта тварь видела  простых  людей ?!
       Бесполезно.
       Бессмысленно даже пытаться переубедить этих слепых червей, чей горизонт обрывается на краю служебного стола , пропахшего кислым клеем .
       Зачем они ? Во имя чего  коптят небо эти абэвэгэдэежезекомовцы ? В чем тайный смысл их пребывания на шестой части суши ?  Может, правы самые радикальные из наших, в чьих глазах -  сталь:  стерилизовать всю эту бескачественную биомассу к чертям собачьим ! Иначе  испоганят юные души конторским клеем …
       Хотя - что теперь ? Теперь - поздно .
       Они буквально высидели свою эпоху за дыроколами и скоросшивателями, дабы млеть теперь от  СВОБОДЫ  ВЫБОРА ( это им-то нужна  свобода ?!)  между кастрированным супчиком из «Галины Бланка» и ещё более мерзким «Анакомом», от которого отворачиваются даже уважающие себя дворовые собаки.
       Да: сперва «не положено», а потом разнылась ещё и мать.
      Толстая, рыхлая, пугливая, как курица, которую пытаются вытолкнуть из клетки, она буквально облепила отца паутиной своим «сомнений», как гусеница  коконом.
      Как он вообще мог её любить?  За что ?!
     Она прямо-таки обрыдалась, мамуля, чтобы и имя было попроще :  «Коля, Коленька, я тебя умоляю, пусть - как у всех людей . Мало ли что дальше будет …»
     Ишь ты ? Ишь какие мы норные ?
     Вот она -  соборность быдла, равноправие ничтожеств !
     Во имя таких, что ли, шли под пули, на костры, на верную смерть Оводы и Щорсы ?
     Нелепо даже подумать!
     Они шли, чтобы в этой стране ,-  с ними или даже без них :  это не принципиально, ибо единица - вздор ! -,  жили  крылатые  люди …
     В итоге -  Нина Майская .
     Спасибо отцу, что настоял и всё же сменил издевательски-пришибленную фамильишку Лошадёнковы на более соответствующую тому романтическому времени.
     Да-да, тому времени, когда казалось, что крылья уже растут !
     Конечно, скучные твари малость размазали солнечное утро. Но хоть так. Нинка Лошадёнкова - это был бы фактический  приговор .
     Она бы наложила на себя руки ещё в школе .


                II

      Лучшие минуты жизни ?
      На руках у отца ! В его железно-нежных пролетарских ладонях…
      Что вы говорите ? Что вы кривите свои измазанные «Рамой» рожи ?
      Именно - в пролетарских ладонях! На которых по-прежнему держится мир, господа лавочники. Заменившие всю Поэзию мира виршами о быстро разваривающейся  лапше и прочих радостях пищеварения во имя «правильного» стула.
      Кишечная лирика, б-р-р !
      Кстати: откуда выползла эта шушера с вермишелью до пупка ? В каких липких щелях  прятались эти вечно жующие тараканы ? О злыдень-судьба, обрекшая её на существование в гуще популяции мерзких инсектов !

                Да будь я и негром преклонных годов,
                И то без унынья и лени ,-
                Я вымести всю эту нечисть готов,
                Хоть ползал бы год на коленях …

       - Нинок, а ты знаешь, что сегодня -  радостный день ?
       - Какой, Коля ?
       Она с пелёнок называла отца только по имени. Как самого-самого близкого друга. Да, в этом не было пресловутой мещанской «почтительности». Зато была любовь.
       - Угадай, Сталинка !
       Он называл её и так. Вопреки серому конторскому «не положено». И вопреки материному сопливому  «как у всех». Спасибо, единомышленник !
       Спасибо-спасибо-спасибо. За наше всё-таки счастливое детство.
       Она сияла в ответ глазами. Твёрдо зная:  если говорит отец - будет праздник, будет фейерверк, карнавал и весёлое чудо . В самый разгар будней .
       - Вторник, Нинок !
       Для него все дни были в радость. И вся жизнь.
       Попы каркают, что рай на земле не возможен. Что вы говорите ? А он, отец, жил в реальном раю:  в железно-ревущем, стремительно-гневном пролетарском раю. Сотканном - нет: смонтированном!- из бешеной скорости, горячего соляра  и по-детски чистой  (грубой, но кристально чистой)  правды деповской братвы.
       Отец !
       Единственный человек, который вспоминается ей и сейчас, в эти подлые дни «свободного выбора»  как светлый-пресветлый праздник, не занесённый в календари.
       Спасибо:  то была ЛЮБОВЬ.
       Увы: то и только то. Даже единственную дочку свою (дочку-бабушку: по крайней мере внешне, они поразительно похожи - один к одному )  Нина Николаевна Майская, вечная корректриса местной газеты, лишь обязывала и принуждала , ха, вот более точное слово: лишь примучивала!-, себя любить.
       И, несмотря на огромную самодисциплину, на железную силу воли в достижении поставленной цели, это удавалось ей только на очень короткие миги.
       Отца же любить было поразительно легко.
       Когда он возвращался из своих поездок ,-  из своих «р-рэйсов», так говорил, обожая звуки «р» и «э»,-  то мгновенно стихали даже все бабьи оры  в их удивительно гораздом на склоки и свары по пустякам коммунальном гниднике. И людишки становились хоть чуточку выше горшков-кастрюль. И шептали с удивлявшей их самих благодарностью : «Кончайте скотинеть!  Николай с поездки пришёл». А её крохотное , горячее, как раскалённый уголёк сердце наполнялось несказанной гордостью за отца. Большого, светлого, справедливого! При котором все хотели быть людьми…
       Он и погиб по-мужски.
       Словно взошёл на некий пылающий пролетарский костёр. Ринувшись, как лев,  во время очередного рэйса ( пусть так!)  в паровозную топку. Чтобы исправить в котле машины какой-то клапан , - она не сомневалась, что его сделали вредители,-  и  тем спасти от взрыва огромный состав с ценнейшим народным грузом .
       Тогда, перед главной Войной, в их городишке при железнодорожной станции, известном в огромной степной округе разве что своим локомотивным депо,  это была самая почетная и самая красивая мужская смерть, до которой ещё надо было возвыситься .
       Которую ещё надо было заслужить!
       И отец - заслужил.
       На него надели две рабочих фуфайки. Залив их из шланга водой. Как смогли, закидали углем ад паровозного чрева - и отец шагнул в топку.
       И - сделал !
       И - спас !
       Но погиб.
   
      
 
    
                III

       Эмоциональный пик ?
       Кончина Сталина.
       Их тогда выстроили в школьном актовом зале.
       Объявили о всенародном горе.
       Да-да: о страшном всенародном горе!  Ибо упала железная стена, прикрывавшая огромный народ, веривший в мечту, от  трусливой  ярости прочего мира .
       Больше она никогда не видела таких наполненных внутренним светом лиц:  то были лица юных рыцарей, лица героев без страха и упрёка …
       Что вы говорите ? Отриньте этот сивый бред !
       Разве не высшее проявление мужского начала - быть вождем народа или беззаветно любить вождя народа, в котором с гениальной полнотой воплотилась лучшая из человеческих  Идей ?  Ха-ха: разве любить «свободу рыночных отношений» - более достойно времени романтической юности ? Что вы говорите ! Это просто смешно.
       Кстати, она совершенно не принимала сердцем Ленина и его семейство. По крайней мере, тот его образ, который вылепили «для воспитания» тупевшие на глазах идеолухи . Этот еврейско-немецкий поиск мамой пропавшей сливы; это неумение стрелять в зайца; это стариковское сюсюканье с печником. Сталин - вот живой идеал !  Вот - сталь во плоти !
       О-о-о, какие лица были в том школьном зале: лишь намекни  ( зачем приказ ,  если  всё было приказано на века собственным сердцем ?)  - любой бы шагнул и в адское пекло, и в кромешную бездну без всяких раздумий и мерзких  комплексов …
       Самое большое разочарование ?
       Увы: любовь.
       Земная. 
       Девичья. Женская. Бабья.
       Личное, так сказать, счастье.
       Нет, кое-что, конечно, было!
       В институте два-три раза увлекалась, скажем так. Но всё рушилось при первом же прикосновении. Суровая физика, как всегда, оказывалась умнее взбалмошной лирики.
       Зато однажды её  всё-таки накрыла эта волна. Спасибо-спасибо: сподобилась !
       Она влюбилась не просто до беспамятства - до полной потери всяких приличий и элементарного девичьего стыда. Благодарить судьбу , пожалуй, особенно и не за что , ибо она была готова отдаться - только помани пальцем! - в ближайшей подсобке.
       Не поманил засранец. Потому, наверно, и влюбилась.
       Разумеется, он был комиссаром. В студенческой ипостаси. Подчёркивая свою избранность, щеголял в кожаной куртке. Как бы слегка потёртой в дальних походах.
       Как там ?

                И комиссары в пыльных шлемах
                Склонятся молча надо мной …

       Дорого бы она дала, чтобы -  именно!  Не склонился говнюк .
       Не выдержав мук основного инстинкта, -  Нина Николаевна до сих пор и краснеет, и хохочет, вспоминая эту трагикомическую сцену, - она подошла к нему сама  и потребовала ( как бы, чтобы не слишком по-дурацки?)  удовлетворения.
       Да, именно так: и потребовала удовлетворения .
       Бедный Игорёк, товарищ по партии !
       Он был комсоргом их курса.
       Мальчик мой, в дурацкое положение поставленный !
       Он так отчаянно заплескал лебедиными крыльями, не зная, куда деваться, что она даже усомнилась на миг в одной из краеугольных ценностей их общего мировоззрения :  а должен ли парень быть таким уж морально устойчивым? Не перегиб ли это ?
       Еле-еле уступил, дурачок!
       Ты уж извини настойчивость мою, комиссар. Хоть и далёким задним числом.
       В памяти осталось лишь несколько сцен, которые она, суровая реалистка, отнюдь не романтизировала. Куда интересней было до того! Когда голова шла кругом от одного  взгляда  на предмет обожания. Когда пожание руки было подобно удару тока.
      А так, а  на деле …
      Какая-то кровать со скомканным одеялом…
      Какие-то…
      Какое-то …
      Видимо, не случайно стрелялась Марина Цветаева, лишь представив, что когда-то придётся раздеваться при представителе противоположного пола !
      Что-то в общем было не то…
      Что-то -  как у всех …
      Довольно быстро поняв, что товарищ, став на горло собственной песне, лишь отчаянно выручал попавшего в беду единомышленника, она сделала аборт, несколько, увы, запоздалый. И, пройдя через все положенные , - сперва физические, затем моральные ,-  муки, поставила на этой романтической истории жирный крест.
      Всё: было -  прошло!
      Кстати, о свершившемся никогда не жалела. Просто осталась в глубине души одна очень тайная грустинка: скакать с гусарами в атаку - это , выходит, одно, а быть любимой гусарами - это,  выходит, другое ?  Выходит. И чёрт с ним …
     Что же до пост-увлечений, то о них Нина Николаевна Майская не имела ни привычки, ни охоты вспоминать. Во-первых, это уже была скорее физика, чем лирика. А во-вторых, парни мельчали, прямо-таки  клоповели на глазах . Что-то стремительно уходило из них, большое и светлое. Которое так лучилось когда-то из глаз отца !
     Видимо, народишко начал подсознательно готовиться  «к рынку».
     Ну-ну…
     Славке она уступила уже чисто по-бабьи:  ребёночка захотелось. Да и  больно уж он  жалобно канючил о своих светлых «чюйствах». Просто исходил  словом !
     А сердце, оно, как известно, не камень.
     В смысле,  те органы, которые шулерски выдают себя за сердце.
     Вот и ладненько!
     Вот и черт с ним.
     Поскольку детишек в капусте всё же не находят, придётся рожать ,- решила тогда Нина Николаевна .- Конкретно - от Славки. Который её любит. Что уже не  так уж мало .         
             

               
                IV

      Минуты относительного душевного равновесия ?
      Хрущевская целина, пожалуй.
      У них ведь медовый месяц там был. Со Славкой.
      Придумка, конечно, лукавая. Этакий рахат-лукум для старых развратников, которые в очередной раз сходили под венец  и теперь обучают уму-разуму своих «тёлок».
      Да-с : рахат-лукум! А она не любит ни сладкое, ни овал.
      И всё же.
      И всё же !
      Однако уже там, на целине далёкой, на том последнем костре романтической Комсомолии, появилось и чувство неизгладимой личной вины . Поняла она окончательно: полюбить  Славку по-настоящему  не сможет никогда. И пресловутая  «физическая близость» делу, увы,  не поможет. Честно сказала ему обо всём. Прямо после очередного «акта» -  предмета пристальных забот мирового искусства. Честно и по горячим следам сказала. Когда он только что,- многократный пардон, - с неё слез. А он так разнылся , слизняк, так позорно разнылся ! Но -  лишь на несколько лет отдалил, - отодвинул, как бабушкин комод,-  совершенно неизбежный между ними разрыв …
      О , это убогое добывание огня трением !
      Ха-ха: особенно при знании того, что бывают и спички, и даже бикфордов шнур.
      Эти отвратительные миги физического самопринуждения , когда в тебя входит , - если не самовольно, то уж наверняка без радостного приглашения,- кто-то совершенно чужой .
      Вокзал !
      Коммуналка !
     Общий санузел !
     Какая-то перерожденка из «Комсомольской правды»…
     Поразительно, на какой цинизм способна контрреволюция:  паразитировать на имени тобой же убитого -  труположество в собственном соку !
     Да, какая-то перерожденка из «КП» ( язык же не поворачивается) утверждает на стене вокзального туалета,-  правда, изданной в виде книжонки,- что в этом-де вся «прэлесть»: чтобы хор Пятницкого, чтобы общий санузел. М-да !  Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые… Однако  что до неё, до Нины Майской, - которая, повези чуть больше, могла бы стать и Сталиной Первомайской,- то она до сих пор ненавидит себя за ту слабость и не может  её простить . Нельзя  себе унижать:  нет такого во имя  на белом свете.  Настоящая мечта, подлинная идея могут, конечно,  отнять у тебя здоровье и жизнь, но потребовать от тебя личного унижения даже они не имеют право.
     Вот сути суть !
     О да: рождением своим Милка всё это, - все эти со Славкой «отношения»,- чуть стушевала, завуалировала. Как же: дождались ребёночка. Который, в строку будь сказано, на днях в двадцать седьмой раз вышел замуж. Гипербола, приближающаяся к суровой правде.
     Зато уже в позднехрущевские времена, когда оподление окружающих жителей приняло совершенно обвальный характер (так, кажется, по нынешней  шакальей терминологии?),- весь этот испод, вся неправедная муть их квазисупружества всколыхнулись с небывалой силой. Вот-вот: не тронь его -  и оно не завоняет. А тут сама эпоха посодействовала…
     Страшная эта штука , истинная  нелюбовь !
     Уж не мощнее ли она самой любви, о которой столько насюсюкано? -  этак озирая окрестности, думает Нина Николаевна Майская. - Уж не святая ли нелюбовь ко всему ненавистному -  главный движетель рода людского ?!
     Похоже, очень похоже. По крайней мере - в их отдельно взятом случае.
     Дело в том, что этот многоречивый критик действительности, этот начавший ещё и полнеть Славик ( толстый самец - что может быть ужасней !),  однажды предложил ей ,
потенциальной Сталине Первомайской,  ещё и уехать.
     Нет-нет, не съехать! Не переменить квартиру или город.
     Он предложил ей, -  для которой когда-то и каждый вторник был здесь праздником; которая даже не изменила отцовой фамилии после убого этого замужества, - взять  и уехать вместе с ним …  из страны. Да-да: из страны, где ему было мало свободы !
     Очень модно тогда это стало.  Подходит всякая крыса и говорит капитану: мы с подругами поплыли искать другой корабль -  твой тонет.  Очень модно.
     А он всегда был модён, Славик. Кстати, наиболее презираемая ею в мужчинах черта - желание и умение следовать моде. Этакий мерзопакостный петухизм !
     И она -  пошла.
     Именно-именно: она пошла туда, куда надо !
     И совершенно неожиданно получила страшный удар в распахнувшееся было сердце. Ибо даже ТАМ,  где на стенах и на лицах, по её убеждению, должна быть видна лишь жесткая арматура гигантского Государства, -  да-да: в святая святых фундаментообразующего этажа  Отечества!-,  увидела она те же самодовольные, те же самовлюбленные рожи, в которых невооруженным глазом просматривалась двуликость.
     Двуликость и двухдумность, уже заполнившие собой всё окрест.
     Это было как обрушение  Сводов.
     Как наглое отлучение от любимой Веры.
     «Благодарим, Нина Николаевна, за идущую от сердца информацию. Но за такое, грубо говоря, сейчас не сажают.»- «Почему !?»- «Потому, что мы с вами можем остаться на свободе в гордом одиночестве. Поговорите с мужем по душам. Может, он поймёт…»
     Какое, глянь ты на них, интеллигячество!
     Всё кипело и клокотало в груди Нины Николаевны.
     Какое вышивание по тюлю там, где стены должны быть из нержавеющей стали!
     Она, конечно, поговорила. И на кухне, и не только.
     Увы-увы:  все эти горкомы-райкомы, все эти парткомиссии -  всё уже смердило.
     Какая Родина, какое держава-отечество с их очередными хворями?
     Пошло всё на !
     Шелупонь всех этажей «вертикали власти» думала только о себе. И что-то усиленно доставала. Что-то, подхрюкивая, тащила-тащила-тащила в свой закуток, в свою норку, под свою персональную корягу, удобствами обрастающую.
     У Нины Николаевны было такое жутковатое ощущение, будто в стране произошел огромой силищи взрыв,-  беззвучный ( ну, не брать же всерьёз всю эту трескотню телесорокиных!), с не  совсем понятным эпицентром,-  и на месте ещё  вчерашних железобетонных конструкций  - лишь стремительно расширяющийся вакуум. Да мерзкие крысиные зады  разбегающихся в разные стороны экстоварищей.
     Как всё чудовищно просто !
     Опять - стена и опять - не та : ткнули - и развалилась …    
     А впрочем,  плевать:  жалеть можно лишь тех, кто достоин хотя бы жалости.
     Короче, поговорив везде, где ещё  теплилась надежда, и окончательно убедившись, что грозная смена эпох идёт уже полным ходом и её персональные усилия сим цунами предательства не будут даже замечены, -  Нина Николаевна Майская поставила жирный крест и на этой странице своей жизни . Вот так получается у счастливцев, посетивших мир в его минуты роковые: жить - значит ставить кресты на могилах иллюзий !
     А как иначе ?
     Нельзя же , черт подери, превращаться в тряпку, - в прибор для удовлетворения чьих-то половых потребностей !-, лишь во имя того, что у дочки должен быть папуля.
     Прощай, Славик !
     У нас - ничья: мы по разу друг друга обманули.
               
               
                V

   Она любила всё ясное, чёткое, строгое .
   Тень и свет! А не полутень и сумерки.
   Угол, а не овал.
   Она любила, чтобы от мужчины пахло ветром дальних дорог, горьким дымком костра, машинным маслом и порохом. А от женщины -  верностью и чистотой.
   Она  до физической дрожи презирала жирных людей.
   Она брезговала быть даже рядом с ними .
   О эти размыто-блудливые глазки!  Эти багровые от возбуждения языки, омерзительно много болтающие о половых проблемах именно на публике !
   Хотя какие ещё могут быть общественно значимые проблемы в столь элементарной сфере?
   Есть нормальные люди. Есть импотенты и есть извращенцы. Но ведь второе и третье - это клиентура угро и сексопатологов !  Что здесь «обсуждать» на экране  саморазрушающейся и полуголодной страны, господа сандальско-скандальские ?
   Однако -  чёрт с ней, если бы это была только богема:  она всегда подшкурно одинаковая.  Увы, тысячи потенциально нормальных людей в одночасье стали такими-такими-такими!
   Они вдруг оплыли каким-то внутренним салом. А на вертких задницах их  машин, где ещё недавно клеились Его портреты, появились кощунственные для хамов надписи «С нами Бог». С вами ? Не надо смешить: с вами – Чёрт! Очень низкого к тому же ранга.
   Да-да, заурядный Чёрт, а не Дьявол и не Люцифер, свет несущий.
   Даже Милка, - пусть не шибко любимая, но всё же единственная дочь, обернулась, - об землю, как в черной сказке, квакнувшись,-  всеядно-ненасытной широкозадой бабой. С ленивым удовольствием вываливающейся из прорехи собственного декольте. В поиске очередного сексуального партнёра, как они  нынче отношения полов  называют.
    Зачем всё это после всего того, что было ? -  растерянно оглядываясь окрест и буквально чуманея  от стремительности «перемен», думала Нина Николаевна.-  Зачем  светлые рыцари подставляли грудь под пули и бросались в топки паровозов ?  Ради - вот них, ради вот этой «жующей нации», как они  окрестили себя с какой-то зоологической гордостью?!
    Хотя -  что богема, что -  толпа и даже что -  дочь .
    Единственная в мире организация, которой она безоговорочно верила, которую любила беззаветно, и та до того окурвела, что в критический момент  для собственной судьбы ничего не смогла выдвинуть из своих рядов для самозащиты: ни одной яркой личности.
    Ни единственной !
    Кроме размалёванных шлюшонок для декорирования президиумов. Да тугоязыких мужиков  с грубо тёсанными рожами провинциальных дебилов...
    А вокруг уже вовсю кишела и булькала вожделенная «свобода». Напоминая Нине Николаевне аварию канализационного стояка в санитарно запущенном многоквартирном доме. С теми же посулами шустрых умельцев починить всё за пятьсот дней.
    Недоумки! - от гнева у неё даже перехватывало дыхание.-  Величайшее счастье общенародного единомыслия -  чем заменили?  Чего -  «свободой»!?
    Ха-ха:  свободу в бою добывать надо, а вам её кинули, как собаке кость…
    Нина Николаевна была в шоке.
    Она не ожидала, что вся эта мразь сбросит с себя тряпки с такой вопиющей скоростью и массово выскочит на сцены-страницы-экраны  уже совершенно голой.   
    Где спаривались до сей поры  ( до «свободы»!) эти потные от усердия, по-свински визжащие в микрофоны существа ?  В шифоньерах, что ли ? В тщательно сбереженных от якобы  «гнёта тоталитаризма»  нэповских сундуках ?  Похоже .
    Куда же теперь от них деться, каким бетоном залить бедные уши свои?!
    А музыкальный восторг по поводу собственных гениталий тем временем всё усиливался. Музыка буквально рвалась, низвергалась, сочилась изо всех щелей сорвавшегося с цепи, - пардон:  спущенного с цепи на «свободу»!-, общества. М-да: русскому языку явно не хватает звука, который надо изображать буквой «О» с двумя точками сверху. 
    Произнеси -  и согласись, вольноотпущенник  убогий.
    А тотальный концерт всё нарастал и нарастал . Исполнители, пуще даже исполнительницы, оголяя далеко уже  не юные задницы , в сущности мастурбировали перед многомиллионными аудиториями. Авторы популярно объясняли осоловевшим, «истекающим половой истомой» трудящимся, где у них расположены половые органы и как ими надо пользоваться с большим эффектом. Идеологические горлопаны межполового плюрализма строго цыкали на робких инакомыслящих, клеймя их душителями высокой свободы искусства .
    Нине Николаевне было страшно.
    Но не за себя лично.
    И как бы даже по иной причине.
    Что же получается ? Неужели миллионы людей …-  она наивно-трепетно не хотела произносить родное слово «советских»,-  все те чистые, светлые годы только и мечтали , спрятав «органы» под подушкой, чтобы при первом же послаблении превратиться в свиней?
    Экономически здесь всё понятно:  рынок мощно прессует  «бескачественную биомассу», отбивая у неё совесть и мозги. Рынок можно понять:  ему нужны не личности, а покупатели, как бы даже расчленённые на отдельные биологические фракции. Вот это -  «для кожи», это - «для рожи». И так далее. По всей физиологии с анатомией.
    Но сами, сами люди?
    Почему - так просто, почему так стадно?
    Почему - как листья травы: куда ветер дунул, туда и «похилились» !?
    Какая грусть.
    Хоть в Бога поверь.
    Что для Нины Майской категорически исключено.
    Зато новообращенные  выкресты из красных уголков  ныне не просто процветают : они наступают, они окружают ! И с базарной наглостью так упорно навязывают всем лишь своё и только своё мнение, как не делалось то даже в расцвет  проклинаемого  ими «тоталитаризма».
   Думай - как я, совок!
   Жри-пей, что велю !
   Лезь под юбку по моей системе : лапой, взглядом, телевизионной камерой !
   Иначе - партократ, номенклатурщик, душитель свободы.
   Что там ещё ?
   Ну и так далее, по всему убогому репертуару черносотенной эстетики.




                VI

    Расскочившись  с очередным  мужиком, тридцати-с-гаком-летняя Милка вновь ежесуточно торчит у зеркало: чистит рожу от прыщей, готовясь к новым половым приключениям.
    - Мамуля, что мне делать с этой гадостью ? Поделись многовековым опытом: ты же так любишь меня поучать, подлую и непутёвую !
    Нина Николаевна в гостях у дочки. У внучки, если быть предельно правдивой.
    Она то и дело внутренне одёргивает себя, что нельзя так уж безоглядно-безоговорочно презирать собственное чадо. Тщетно ! Да и почему -  нельзя :  разве Он не презирал всех дураков без разбора, будь то тараканоусый Сёма или ничтожные Вася со Светой ?
    Святая, чистая нелюбовь ! М-да…
    И Нина Николаевна говорит:
    - Что делать? Не надо иметь скотье нутро, гражданочка хорошая.  И тогда одна гадость не будет выползать из другой .  Внешность - лишь зеркало: лишь отражение …
    - Ого: опять нас клеймят позором ? Коси изюм, пока трамваи ходят !
    Милка - толстые кулачки в жирные бока. Совсем окоровела.
    Кстати, такие вот споры с матерью для неё почему-то слаще мёда.
    - В человеке всё должно быть прекрасно ? И дача в Ялте, и Лика в кроватке, и чахотка по полной программе. Так, что ли, любители пернатых выражений ?
    - Не кощунствуй ! Ты, сдающая себя в половой наём проходимцам…
    - Да ладно вам, святые, переходящие в христопродавцев!- Милка беззлобно смеётся , колыхаясь жидкими телесами.- Уж не от ужаса ли пред тягой к высокому самоопылению упорхнули-с когда из спаленки  родной наш, хотя и нелюбимый папик ?
    Сволочь жирная: с матерью - о таких вещах !
    У Нины Николаевны даже нервный тик прошёл по давно выцветшим щекам.
    - Твоего папика выгнали поганой метлой. Ясно ?  Хотя бы ещё и потому, что его не взяло, куда надо, даже затяготевшее к рыночным отношениям КГБ .
    - Вот так , однако !
    Милка сладко покуривает, улыбается с любопытством.
    - Пытались реализовать карательным органам ?
    - А почему - нет ?- Нина Николаевна вскидывает левую бровь на лоб.- Хотя бы на одну мразь атмосфера родного отечества стала чище!  Увы: даже в этом не повезло…
     В общем, поговорили -  как мёда наелись.
     Зачем жить дальше? - недоумевает она. - Должна же быть хоть какая-то цель, хоть жалкая тень того, что принято называть во имя?
     Внучка!
     Эличка!
     Да-да: спасительная соломинка моя в море грязи !
     Нина Николаевна неизменно погружается в нервно-восторженное состояние, стоит лишь вспомнить о внучке . И  то: случилось невероятное ! У толстозадой овцы, - которая, по понятиям Нины Николаевны, в сущности проститутка, продающая себя не на раз или час, а на год или квартал с квартирой, - и у одного из её полупьяных, стёртоликих «бойфрендов» родилось нечто настоящее и стоящее .
     Без всяких сомнений -  стоящее и перспективное ! Невероятно,  даже фантастически чем-то похожее на деда. Геройски, но так непростительно рано погибшего.
     Увы-увы:  она ведь тогда ещё и институт не успела закончить, Нина Майская, комиссара курса любившая. И больше никогда уже его не закончила. Отчего и проторчала всю жизнь в местной газетёнке, с гневом и пристрастием доводя убогую писанину хуторских сочинителей  до поддающегося чтению уровня .
     Да, мамик была не папик. Сюсюканье, сопли-вопли, то-сё насчет покушать. Но не из тех была мамик, кто жизнь кладёт, дабы дать  дщери своей право на ученье-свет.
     Но -  что теперь вспоминать: поезд ушёл …
    «Буду жить для внучки!»- давно и чётко решила Нина Николаевна, творя очередную легенду своей в общем-то несостоявшейся  жизни .
    Такая она, Майская-Первомайская. 
    Рождена, чтоб сказку сделать былью!
    Или, на худой конец, считать сказкой самоё пыльно-будничную быль.




               
                VII

    - Мамуля, Элик просят гитарку. А у меня нет соответствующих  тонн. Ну, тысяч, не придирайся к словам! То есть желательно добавить всего две пенсии любимой Эликовой бабушки… И не надо испепелять меня  идеологически выверенным взглядом: не я придумала эту сраную действительность! Мне вообще плевать, какая чушь лучше: ту, что любили вы, или эта, которую обожают прочие. Мне нужно купить дочке хорошую современную гитару , а денег не хватает. Всё ! Остальное -  ваше партийное строительство или как там его …
    - Ладно, - строго начинает Нина Николаевна.
    - Что - ладно ? - нетерпеливо перебивает Милка, чувствуя по тону, что дело не безнадёжно.-  Что, мамулечка, означает ваше сакраментальное «ладно»? Я вся - уши !
    Вот-вот, хоть этим дочь не мерзка: оскорби, даже по морде дай - зла держать не будет, лишь бы последовала за сим материальная компенсация.
    - Хорошо… - хмуря не седеющие брови ( голова уже давно седая), развивает мысль Нина Николаевна. - Пойду на панель - но Эличке помогу: будет у неё  гитара по вашей бандитско-рыночной стоимости .  Будет !
    У Милки аж глаза округлились. «Овца» -  довольно  сложный комплекс:  это ещё и ум, не ведающий метафор, и готовность к какому-то животному юмору по любому поводу  с последующим колебанием жидких телес .
    - Мамуля, ты - на панель ?  Есть уверенность в массовом спросе ?!
    Боже мой…  Боже праведный… - впадает от отчаяния в совершенно чуждую ей, даже вовсе во враждебную ей терминологию Нина Николаевна Майская.-  И  это  -  моя дочь, плоть от плоти моей ?  Какая, однако,  кретинка, уму не постижимо …
    - На рынок, идиотка: на ры-нок пойду! - с трудом переводит дыхание от почти непроходящего в последнее время гнева та, что едва не стала в далёкий и светлый час своей жизни Сталиной Первомайской.-  Или -  как там на вашем полувороньем наречии? На «тучу» ! Где вы, наконец, воплотили свою мечту об оптово-розничной свободе …
    И вот она уже идёт.
    Мужественно, с высоко поднятой головой.
   Что вы хотите: в сущности -  Stallina !  Без всякого даже намёка на иронию.
   Идёт на мерзкую свою Голгофу.
   Хотя вместо креста - авоська. Туго набитая всяким альтернативным данной эпохе шмотьём. Которому, кстати будь сказано,  Нина Николаевна даже в юности не придавала ни малейшего значения. Считая, что с товарищем главное - дело, а с любимым  - бронзовеющее здоровьем и чистотой  тело. Без всякого папуасски нанизанного на него  тряпья …
    Базар раскинулся в самом центре городка. Захолустного, затхло-провинциального. Со всеми положенными по широте и долготе карикатурными отклонениями .
   Да, в самом-самом эпицентре эпохи этот базар. А  значит - рядом с памятником вождю в кепке. Которого, как уже говорилось (вернее, слюняво-сусальный облик которого: «дедушка» - чего ж так жидко в пятьдесят-то четыре года !?), она тайно презирала, безоговорочно отдав всю любовь и преданность  Тому, кто не знал сомнений.
   Торгующая сволочь укогтилась буквально возле здоровенных  каменных ботинок человека-монумента. Протянувшего грубо отформованную чёрную руку с арматуриной внутри, - памятник был типовой, выпущенный в нескольких тысячах экземпляров,- почему-то в сторону Калмыкии. Тут же кормились и гадили развратные городские голуби. Самая предприимчивая пара, то и дело публично лазавшая друг на друга, даже свила себе гнездо на козырьке огромной, как у Олега Попова, кепке вождя.
   Демократия - это ведь тоже осквернение чьих-то кумиров…
   И вот она подходит.
   Уже подошла !
   С открытым забралом, с открытым товаром. Панель есть панель: надо зазывать клиентов, надо охмурять их своею дрянью.
   Её тут же обступают наглые девки. Шумностью своею похожие на птиц-побирушек: на речных чаек, предпочитающих рекам и озерам городские свалки.
   Девки настолько горласты, настолько сексуально обнажены, -  отовсюду торчат сиськи и пупки ,-  что кажутся Нине Николаевне то ли воровками, то ли проститутками.
   - Девчонки - ретро !
   - Это моё !
   - Езжай в Батум - коси изюм: я его уже взяла!
   - Какая клёвое фуфло, подруги: я тащусь и балдею!
   - Моя астральная задница в этом юбце поднимет и у мёртвого !
   - Офуэнно!
   - Девки: взяли старуху Изергиль в кольцо - и никого не подпускаем !
   Нину Николаевну охватывает глухая, беспросветная тоска. Кто нашпиговал этих визгливых дурнушек «модными» словами, как дешёвую колбасу салом? О каком «астрале» здесь лепечут? Задницы самые элементарные, грубо-материальные, мало поротые отцовскими ремнями в своё время.
   А базарные ретроманки всё так же восторженно визжат и безудержно матерятся .
   И  по-чаячьи выклёвывают из авоськи то платьишко с огромными ватными плечами; то танкетки с многослойными, как праздничный торт, каблуками; то даже совершенно ископаемый юпец из английской серо-голубоватой шинели.
   И суют ей кучи мятых мелких денег.
   Она - эксклюзив.
   Она - раритет.
   Она -  птеродактиль, залетевший в чужую эпоху.
   - Бабулька, полный отпад !
   - Я офуэваю: это фурор !
   - Девки, это всему звиздец !
   - Мы сделаем новый виток сексуально-шмоточной революции в нашем говняном университете ! Ты даже не представляешь, бабулька, какой это будет облом …
   « Ну, почему же: очень даже представляю… - брезгливо пробираясь сквозь базарное мелколюдье  и как бы цепко держа худыми пальцами будущую гитару любимой внучки, думает Нина Николаевна.- И фурор, который вы произведёте на своих бойфрендов , на своих половых партнёров.  Так, кажется, по современной терминологии?  И сами «университеты», которые раньше назывались блатхатами и малинами.»
   Ей, Нине Майской, уже не понять, что перед нею, и правда, студентки. Всё смешалось не только в доме Облонских. Всё стало на уши и в нашем общем доме .



                VIII


     Милкина квартира на девятом этаже.
     Выше в этой Тмутаракани людских жилищ уже не бывает. Выше - только щупальца  антенн и пустое, как бельмо, небо вечерней степи, что окрест городишки.
     Лифт, разумеется, не работает.
     Весь сия захудалая находится как бы в долифтово-досветофорной эре. На эксплуатацию столь уже сугубо  городских приспособлений у  местных жителей не хватает то ли квалификации, то ли вообще ума как такового. Всё это мигает и двигается обычно лишь в первую неделю после  торжественного пуска с жутко пафосными речами здешней политэлиты. Дальше появляется стационарная табличка «Временно не работает» - и на том потуги влезть в цивилизацию заканчиваются …
     Уже с трудом великим взбираясь на запредельное для неё многоэтажье ,  Нина Николаевна думает со снисходительным презрением: «Пролетариат тщится прожить без партии ? Какая узколобая самонадеянность! Без неё он - лишь огромное дитя, способное всё изломать, загадить -  и превратиться в стадо. Ха-ха ,  овец без пастыря не бывает : ими тут же начинаются управлять никогда не дремлющие волки !»
    Словно  иллюстрируя эти высокомерные мысли, это вечно покровительственное презрение идеолога по отношению к идеологизируемому, тусклый свет засиженных мухами и заляпанных штукатуркой  коридорных лампочек  выхватывает куски вставшего на дыбы подъезда. Таких подъездов нет больше нигде в мире! Как нет больше нигде в мире  Эйфелевой башки, кроме Парижа. Или Исакия, кроме Санкт-Петербурга.
    Это глухая российская провинция. Край наскальной живописи.
    Стены бесконечного коридора-лестницы буквально исцарапаны яростным матом. Изрезаны примитивными изображениями двуногих, совершающих самые невероятные по вычурности поз половые акты . Кажется кто-то из героев Анатоля Франца сказал : человек есть животное , склонное к половым извращениям. Сильная мысль !
    И отовсюду,- изо всех  щелей огромного  дома-улья,-  сочится развесёлая музыка .
    Ещё бы: кончил дело, всё, что мог, совершил,-  гуляй смело !
    Певцы яростно хрипят, что по своей личной ориентации они   всеполы. Лишь бы, как говорится, перемещалось из точки А в точку Б. Певицы истерически  визжат, что они проститутки по жизни.  Летучие мыши ! Ночные бабочки !  Эт сетера.
   
                От земли  - и на тебе: до неба…-
                Царство полового ширпотреба !
                Это что ж такое с нами стало ?
                Партия нам, что ли, не давала
                Трахаться всем скопом и публично ?
                КГБ  нам перекрыл яичник ?
                Почему мы как с цепи сорвались,
                Всё, что есть в штанах, пооткрывали ?
                Это что ж выходит : что «при воле»
                Ни на что мы не способны  боле ?!


     Постепенно, от этажа к этажу, у Нины Николаевны возникает чувство спёртости воздуха и полнейшей его непродыхаемости . Камера. Причём - обскура.
     Да-да: скорее всего это -  сердце.
     Но ей кажется , что дело совсем в другом. Это они, бешено спаривающиеся твари, заполнили собой всё вокруг - всю кубатуру отечества ! Человек, чьи помыслы светлы, просто задыхается от их испарений, от мерзкого их пота и запаха спермы.
     Дайте хоть глоток чистоты !
     Ужас замкнутого пространства ,- где все места к тому же захвачены беспросветным и враждебным чужьём ,- давит на Нину Николаевну Майскую уже чисто физически.
     Клаустрофобия сточной трубы.
     По имени -  жизнь…
     Стоп !
     А что -  если ?
     Она на секунду останавливается  как вкопанная. Вперив почти ничего не видящие глаза в гордую самохарактеристику хама, дождавшегося-таки  полной свободы самовыражения :  «Перетрахаю всё живое! У меня вместе солнцем встаёт!»  И  даже не поражаясь грозной, дикой возвышенности вдруг осенившей её мысли.
     А что ?
     Что-о !?
     Зайти сейчас в угловую справа на девятом этаже - и убить Эличку.
     Да-да: убить собственными руками !
     Чтобы не травила она юность свою чистую,  ежедневно дыша вот этими миазмами, идущими от достойных  пещеры стен. Чтобы не становилась постепенно-неизбежной хоть чуть даже похожей на них, на постылых.
     А как -  иначе ?
     Что - иначе ?
     Где выход ?!
     Мучительно тяжело поднимаясь по грязной лестнице провинциальной «свечки», Нина Николаевна не поспевает за лихорадочным бегом своих чудовищных мыслей. Они втягивают её  словно чёрная дыра. И она не находит на них никакого контрответа.
    

                *

     Но вот, наконец, и неотвратимый девятый.
     Угловая справа.
     Звонок.
     Ленивое шлёпанье вялых тапочек.


                IX

      Дверь открывает овца.
      Она при полном вещпараде.
      Плюс тщательно зашпаклёванная , размалёванная до состояния маскарадной маски : всё гипертрофированно  - губы, родинки, глаза, ресницы . Всё  для прилавка , всё  на потребу.
      Она  -  арлекин, её дочь родная !
      Она  - её горький смех…
      Нина Николаевна грубо суёт толстую пачку мятых купюр.
      Толстую пачку в толстую ладонь.
      Ей мерзко. Безжалостное воображение мгновенно напоминает матери, что держала,- что успела передержать к тридцати четырём годам !-,  эта  ненасытная жирная рука.      
      О проклятье…
      Люди без воображение, наверно, очень счастливы.
      Они, как свиньи, которым почти всегда хорошо.
      Суёт - прямо через порог. Плевать ей на все эти дурацкие народные приметы.
      - Мамульчик ? Не верю бесстыжим глазам своим! Ай да пане-ель… Вот что значит подлинное ретро! Да ещё из рук, овеянных эпохами, столетиями  и прочее. Кстати, дуры-девки могли тебя принять за Инессу ! Да-да : ну, за ту, с которой спал твой памятник . Им же всё теперь по барабану, этим юным мандавошкам… Но ты-ы !  Бедненькая моя, горденькая моя:  отдалась прямо у чучела вождю и учителю ? -  Милка благодарно смеётся, но почему-то шепотом.-  И он не спрыгнул с пьедестала, чтобы защитить моральную девственность одной из преданнейших своих пассий ? Подонок ! Все они такие ,  мужики ,  даже которые живее всех живых …
      Милка в полнейшем восторге. Хотя и не совсем понятном. Её явно что-то тонизирует ещё. Помимо денег . Но Нине Николаевне плевать на полутона и детали.
      - Заткнись, кретинка! - бросает она наотмашь: ненависть к эпохе у неё время от времени персонифицируется в нескрываемое презрение к дочери.-  Если ты  кого-то вымажешь  грязью, то думаешь сама станешь от этого чище ?!
      - Ох-ох : ярость  благородная вскипает, как волна. Но мы не обидчивые.
     Овца благодарно-весело  пропускает мать в квартиру. Плевать ей на сей архаический гнев : дело сделано - гитара в кармане . Но тем не менее решительно приставляет к губам  пухлый пальчик с перламутровым ноготком, весь «перевязанный» , как у дитяти.
     - Т-с-с, бабуля ! Да-да : жало в карман -  у Элика сегодня первое свидание …
     Нину Николаевну словно током ударило.
     - Ну зачем же, пардон, так выкатывать, карие свои ? - Милка явно довольна произведенным эффектом.- Идет время, мамчик-бабчик!  У нас сегодня в доме высокий гость:  всего на класс старше, а уже метр восемьдесят  без обуви. Живут девочки! Не то что наши алкоголизированные недомерки. Не говоря уже о ваших идеологизированных  коротышках … При таком росте лично я стерпела бы что угодно :  вплоть до ежевечернего чтения твоего дурацкого Маяковского, которого, надеюсь, он всё же не любит…
      Нина Николаевна совершенно не замечает этого потока слов.
      Что она там мелет, овца? Наверно, очередную гадость.
      Удивленно и осторожно Нина Николаевна Майская проходит из коридорчика сразу на балкон. Двигаясь, словно во время концерта, на цыпочках.
      Это -  правда?
      Это - серьёзно ?
      У Элички в гостях -  кавалер ?!
      Какое красивое, благородное и, увы, забытое слово.
      «Бойфренд»… Фу, какая гадость:  это же пивная, паб, бордель для английской матросни!
      Она на балконе.
      Девятого этажа…
      Вечерний  городишка лежит далеко внизу. Ближайшие пятиэтажка  с  трёхэтажкой, притуленные едва не впритык, кажутся какими-то курятниками.
      Городишка  зауряден, шиферноплоск и  бесперспективен. И через сто лет, скорее всего, он будет выглядеть как и сейчас, как и сто лет назад. Разве прибавится ещё одна  нелепая «свечка» с неработающим лифтом. От этого, наверно, местная  политэлита, испуганно шарахающаяся из одной партии власти в другую,  понатыкала везде  щиты с оптимистическим лозунгом,  что-де у него, у городка,  «есть будущее».
      Мусорные  баки , выставленные  перед фасадами.  Скворечники  частных туалетов. Кособокие заборы с вечно не закрывающимися калитками, по причине их неправильного сочленения с несущими столбами . Шифер-шифер-шифер, серо глядящий в небо.
     Это мы, Господи!
     Строили-строили, но так ничего и не создали, чтобы  Ты полюбовался.
     Провинция: не продохнуть…
     Однако Нина Николаевна ничего этого не видит: она осмысливает сказанное дочкой.
     «Первое свидание…- рассеянно глядя на крохотного кота, важно бредущего по коньку крохотного домишки «частного сектора» к трубе ( какая высотища этот девятый!), думает Нина Николаевна.-  У Элички - первое свидание! Как это прекрасно и как тревожно… Лишь бы хоть чуточку - как Игорь, а не как рано ожиревший Славка… Видишь, какой ты везучий, комиссар:  о тебе благодарно вспоминают даже  по сути брошенные тобой женщины  из невероятно чужой эпохи… Да-да: хоть чуть романтики и ожидания чуда!»
     Кот-лилипут добрёл до вожделенной трубы и запрыгнул на неё. Спина его изогнулась  дугою, а хвост вскочил столбом. О истинный представитель рода,  олицетворяющего в серо-стальных глазах Нины Николаевны  похоть и лень !
     Но не только кот, весь городишка отсюда игрушечен , почти нереален.
    Особенно ничтожными выглядят люди: они похожи на черные карандаши, бессмысленно передвигающиеся с места на месте в стоячем положении.
    Эй вы, диффузные существа, не имеющие цели !
   Прекрасен только сам летний вечер,  уже опустившийся на городок. Всё как-то грустно-розово и чуть сиренево.  Девятиэтажка будто молчаливый корабль  величественно вплывает в бескрайний океан Космоса . Как это здорово, когда нет мелочей !
    Замундиренная, запартупеенная душа Нины Николаевны на мгновенье расслабилась. Путы  упали. Захотелось  не сдерживать слёз и попросить прощения у Милки.

                Я не знаю, кто мир этот создал,
                Кто его, как сонет, сочинил.
                Но я вижу: не только лишь в Звёзды,
                Он и в нас свою душу вложил …

    Стоп-стоп: она ли это ?
    Её строгая муза всегда  предпочитала кофточкам с рюшечками гинастёрку.
    Ты прав, Горлан:  «Надо жизнь сначала переделать. Переделав - можно воспевать.»
    И вдруг, - словно в подтверждение этих мобилизующих слов,-  из комнаты любимицы-внучки, которую она лично настояла украсить и как бы хоть чуть романтизировать сильно увеличенным портретом совсем молодого, ослепительно улыбающегося деда, - в сиреневую тишину вечера хамски врывается , -  и рвет-рвёт её на части!-,  хриплый , неприкрыто-похотливый магнитофонный рык пьяного бандита :

                Р-р-раньше пили водку с квасом…

     Боже мой !  Нет : Ты мне чужд, Ты мне никто, но, если Ты есть ,-  запрети же это !
     Голос певца сипл и оглушительно-бездарен. Бандюга выдавливает из себя, выблёвывает из своей  лужёной глотки «песню»,  рожденную эпохой свободного проявления скота в человеке. Которую вечно двуликие идеолухи наши, книжники-фарисеи  цинично  нарекли «эпохой духовного возрождения нации».
     Лейся, песня, на просторе ! И она -  льётся :

                Р-р-раньше пили водку с квасом
                И пердели прямо басом !

    Нина Николаевна Майская цепенеет.
    Ужас охватывает её. 
    Неподдельный ужас !
    А сердце будто сдавливает раскалёнными клещами.
    «У Элички в гостях  подонок и наркоман? Он растлевает её юную душу !?
    Взгляд упал на ржавый обрубок стальной арматурины, валяющийся на безалаберном , как сама хозяйка,  Милкином балконе.
    То, что надо !
    Медлить нельзя.
    Она бросается с ним в комнату. Ещё не Эличкину. Надо спасать внучку!  О, теперь она знает и кого бить, и кого спасти. Это единственное, что она может сделать.
    Однако путь преграждает мощная, как танк, Милка. Руки решительно утерлись в жирные бока. Глаза блестят зло и оловянно. Милка глухо шипит с целью конспирации.
    - Из-за песни ? Это ты -  из-за песни ?! Не зря я тут тебя пасу, старая идиотка. Ярость благородная в прогнившем мешке… Кончай клокотать на пустом месте:  Эличка хохочет сейчас до упаду -  это её любимая кассета. Она сама упросила парня поставить.  Са-ма ! - Милка медленно приближается, медленно и грозно .- Отдай кочергу по-хорошему ?  А то у меня не заржавеет.  У меня , это самое, -  мигом !  Ишь, любительница стучать по соответствующим инстанциям ,-  коси изюм, пока трамваи ходят …
    Шок. Обвал.
    Это моя дочь, а то моя внучка ?
    Всё рушится-рушится-рушится.
    Что в остатке ?
    Пустота…
    Её накрывает гигантское цунами безысходности.  Она проиграла.
    Всем. Во всём. Навсегда.
    Она проиграла свою жизнь.
    Нина Николаевна Майская снова на балконе. У неё такое ощущение, будто бы её физически, а не фигурально вытолкнули сюда мощные, процветающие враги.
    Сюда: на последний рубеж.
    И в первых рядах атакующих врагов - её дочь.
    И, кажется,  - хотя об этом мучительно и страшно даже подумать, -  та, ради которой она собиралась ещё немного пожить:  внучка, Эличка …
    Цунами-цунами-цунами. Свинцовая волна-гора!
    Нечем дышать.
    Да и надо ли ? Какой смысл дышать ? Где - во имя ?
    А сумерки вокруг висящего над убогим  городишкой  одинокого балкона фиолетово-розовы и легки. Словно  лепестки губ,  шепчущие  прощанье .
    Да, одинокого!
    Да - единственного !
    Потому что каждый балкон неповторим и звучит гордо .
   
    Намёки в них и призывы, в сумерках этих красивых. Ей совершенно чужих, как мёртвому стих. Кокетливость в них очертаний, размытость деревьев и зданий. И нежность полутонов, словно обрывки снов. Сумерки город накрыли мягкой пернатостью крыльев. Нет больше мусорных баков, скрученными пьяными знаков, луж вековых, где камыш, и безобразия крыш …

     Хотя -  кому на  них смотреть, на те крыши людские, если вверху - лишь пустота ? Люди дома для себя строят, а купола - чтобы чаще Господь замечал.
    Где-то далеко-далеко, почти у земли, молчаливо пролетела припозднившаяся птица, большая и черная. Если на миг забыть, что это ворона спешила ночевать на мусорную свалку, то выглядело таинственно и красиво .
    Долго падал, планируя и скользя меж невидимых воздушных струй, бумажный пакет из-под какой-то еды. Брошенный из соседнего окна: из Элиной комнаты.
    И даже это было красиво.
    Ненужной, всем мешаемой и лично безобразной была лишь она: Нина Николаевна Майская. Именно так ощущала она себя в этот миг в этом бесконечно чужом ей мире…
    Песню о водке с квасом поставили снова. Но магнитофон заело. Он застрял, как бричка на переправе. И внучкин будуар гнал теперь в эфир, в межзвездье великого Космоса , одно и то же по наглухо замкнутому кругу :

    … ипердели-
    ипердели-
    ипердели-
    ипердели-
   ипердели…

   При определённой игре воображения, даже при определённом ракурсе взгляда это было похоже на отчаянный  СОС. На вопль во спасение юной души .
   « Да, надо было - тогда : ещё тогда, когда сообщили о Его смерти,-  напряженно, будто речь идет о самом последнем и главном, но в то же время рассеянно, будто это совершенно не касается её лично, думает Нина Николаевна Майская, постепенно впадая в некое полугипнотическое состояние  от вольных пространств вокруг балкона, от чарующей зыбкости предвечерья и уже почти забыв, что всё с ней происходящее нанизано, словно на шампур, на магнитофонную строчку с наконечником «ипердели».- Да - ещё тогда !  Ведь Он чему нас учил ? Главному:  умению принять единственно правильное решение в свой Звёздный миг. Эх, мы, подонки: Кого предали …»
     Тяжело и неуклюже  Нина Николаевна начинает переваливать через жесткие перила балкона своё уже огрузневшее, по-старчески неподатливые  тело, которое ей давным-давно не жаль. Которое она глубоко презирает .
     Полунищенское, почти шутовское платьишко её в стиле убого совретро зацепляется за ржавый завиток лотка для цветочных горшков. Трещит и рвётся, оголяя длинные сиреневые трусы. И прочие знаки  старости: серую увядшую кожу ноги, фиолетовые прожилки выползших наружу сосудов, угловатые кости .
     Сумерки-
     Сумерки-
     Сумерки…
     И вот она - летит !
     Из своего века в чужую вечность.
     А может, наоборот: из чужого ей века - в братство нашей общей Вечности.
     Летит!
     Но толчок слишком слаб.
     Какие её годы!
     И Нине Николаевне Майской не удаётся сразу достичь далекой, страшной, но желанной полоски асфальта возле мусорного контейнера . На которую только что изящно спланировал почти невесомый бумажный пакетик от какой-то еды.
     Она бьётся сперва о балконы иных этажей. Затем о покатые крыши притулившихся к «свечке» более низких домов. Проносится, ломая о её сучья старые кости свои, оставляя на чудовищных колючках куски плоти, глаза и клочья седых волос,  сквозь гигантскую гледичию -  древо нашего общенационального смура .
     И по-звериному кричит в жутком этом полёте от невероятной, воистину предназначенной какому-то черному извергу боли. На которую обрекла себя добровольно.


                *

      Не выключая мелодий о прелестях и проказах гениталий , не переставая что-то жевать, соседи с норным любопытством мгновенно высовываются из сотен, из сонмов, из тьмы темь окон. Сколько их ? Куда их столько !?
      А потом, осмыслив только что происшедшее, долго-долго говорят о нем как о факте, сделавшем ординарный вечер ординарного городка неординарным .
      - Ох и орала бабулька!
      - Как орала, однако!
      - Мясокомбинат, по натуре!
      - Надо же: старая, а так, значит,  хотелось, бедолаге, жить…
      И это было последней подлостью ненавистного Нине Николаевне мира жирных. С их размыто-блудливыми глазами. С их неуёмной жаждой жрать, пить и вожделеть.
      Да -  подлостью !
      Ибо на самом деле гордое сердце Сталины Первомайской разорвалось мгновенно. Едва отделилась она в свободном полёте от балкона ненавистной дочки.  Грязного, захламленного, утыканного ржавыми крючьями балкона.
      А кричало, выло от нестерпимой боли лишь бренное тело её. Ещё не понявшее, что наступили вечный покой и всепримиряющая смерть .
      Но за вопли его она уже не в ответе .


                Виксавел-2.