Шонсиль

  Она сидела в стороне, молча наблюдая за всем, что происходило вокруг: толпы сверстниц бегали по школьной территории, парочка девчонок прыгали на скакалке, хохоча во весь пронзительный голосок, а две известные красавицы-близняшки сидели, окружённые группой восхищённых подпевал, и по-очереди смотрелись в, само по себе редкое для того времени, зеркальце, поправляя свои плотно-заплетённые колоски.
  «Откуда у вас это?» - с долей неприязни пробурчала маленькая девочка, не в силах сдержать живое детского любопытство.
  «Ты про что?» - даже не смотря в её сторону хором спросили близнецы.
  «Про это, ясное дело!» - укоризненно воскликнула та, тыкая пальцем в исключительную вещицу.
  «Поосторожней!» - зашипели стоявшие рядом завистницы.
  Одна из близняшек, оторвавшись от своего увлекательного дела, раздражённо развернулась к незваной гостье. Она окинула её холодным проницательным взглядом и, сощурив свои леденяще голубые глаза, протянула:
  «Наш папа купил его для нас. Просто некоторым доступно чуть больше, чем остальным... Понимаешь о чём я?»
  Раздался жёсткий, сокрушительный и до безобразия наигранный смех подпевал. Малышка стояла и смотрела на эту толпу, в её серых глазах читались злость и жуткая боль. Она знала, о чём говорили близнецы и почему так засмеялись подруги... Но это было так нечестно и низко, так подло, а главное обидно...
  «Тоже мне...» - пробормотала она, сдерживая подкатывающийся к горлу комок, - «Обёртка от конфет нашлась... Фантики...»
  И она развернулась на пяточках под очередной взрыв хохота, направляясь в совершенно противоположную от них сторону.
  Малышку звали Кляйн. Проталкиваясь сквозь толпу не замечающих её, хохочущих девчонок, она подошла к лавке, плюхнулась на неё и разразилась громким плачем, сотворившим целый водопад слёз по обеим пухленьким, раскрасневшимся от обиды щёчкам. Она плакала и плакала, не обращая внимания на ту самую, молчаливую девочку, наблюдавшую за всем происходящим. Та, отложив в сторону своё обыденное дело, тихонько пододвинулась поближе и шепнула:
  «Знаешь, мне кажется ещё чуть-чуть, и нам всем придётся одевать купальные костюмы, чтобы добраться до школьного входа к концу перемены!»
Кляйн встрепенулась, плач прекратился и она, нахмурив свои белёсые бровки, яростно посмотрела на незнакомую девочку, готовясь к очередному валу насмешек и упрёков. Но, встретившись с ней глазами, малышка была поражена увиденным: лицо говорившей, усыпанное крупными и яркими веснушками, оказалось совершенно лишено и капли укора и в широко открытых зелёных глазах отсутствовал злой умысел. Казалось, что она излучала свет, а большой, растянутый в улыбке рот указывал на её добродушие.
  «Ты кто?» - всхлипнув спросила Кляйн, совершенно растерявшись.
  «Меня зовут Шонсиль,» - усмехнувшись ответила она.
  «А что ты тут сидишь? И почему ты одна? Тебе разве не скучно?» - Кляйн осыпала тихоню вопросами, совсем забыв о правилах хорошего тона.
  «Нет, ничего страшного. Я читаю книгу, смотрю вокруг... Мне хорошо, честно.»
  И она улыбнулась, так искренне, так честно, что Кляйн казалось, что перед ней сидел чистейший бриллиант, поблёскивающий, мерцающий и отливающий всеми цветами радуги на солнце, скрывать которому в себе, не то что нечего, но и не к чему.
  «А это тебе зачем?» - Кляйн указала пальцем на карандаш, торчавший в пучке у Шонсиль.
  «Что? Ах, ты про это?»
  И Шонсиль засмеялась, но не так, как те девчонки с сиамскими близнецами. Нет. Её смех был чистый и звонкий, но не громкий. Он искрился, рассыпался и звучал приятно, нежно и мягко, как и каждое слово Шонсиль. Она поправила карандаш, пучок и, убрав за ухо непослушную прядь огненно-рыжих волос, сказала:
  «Это мой главный помощник в любой ситуации. Когда мне нужно быстрей записать ускользающую мысль, или когда в моём воображении появляется интересных образ – он у меня всегда под рукой! И бумага тоже,» - и она достала кусочек тетрадного листа. - «Хочешь порисовать? Он, конечно, последний, но, знаешь, рисование помогает мне развеять грустные мысли, которые, порой, и меня посещают.»
  «Невероятно...»
  «Ты о чём?»
  «Не могу представить тебя грустной. Ты светишься, понимаешь? Излучаешь тепло, добро, как солнышко. Даже плакать больше не хочется...»
  Шонсиль усмехнулась и на её щеках появился лёгкий румянец. Она потупила свои большие глаза, прикрыв их длинными золотыми ресницами, потом подняла их и тихо сказала:
«Спасибо...»


  «Так значит, это правда, мама? Значит это не важно, какая у тебя внешность или кто твои родители? Главное, что у тебя тут?» - спросила девочка, показывая туда, где бьётся её маленькое сердечко и внимательно смотря в добрые серые глаза матери.
  «Да, дорогая моя,» - ответила Кляйн, погладив свою дочь по голове, - «Тогда, Шонсиль доказала мне существование таких чувств как добро и понимание, искренность и сочувствие, она показала мне, что значит быть по-настоящему красивым. Намного интересней разглядеть в человеке внутренний мир, его душу... А душа Шонсиль... Её душа была очень красива!»