Мыло

    Михаил Яворский, хоть родился и вырос в северной русской деревне, нет-нет да в разговорах упоминал о своем благородном, к тому же заграничном, происхождении, не смотря на то, что в период развитого социализма не принято было упоминать о подобной родословной. Когда-то работал на кинопередвижке, затем в деревенском клубе киномехаником. Оформляя афиши, неплохо научился писать пером и кистью. Его руками были выполнены многочисленные агитационные плакаты и транспаранты к очередной годовщине революции, на встречу очередной пятилетки, съезда или Нового года с цитатами классиков идеологии и секретарей партии.
   Создав ячейку общества, Михаил покинул родную деревню, чтобы обосноваться в поселке лесозаготовителей. Работа в культурно-массовом секторе у местных жителей не считалась сколь-либо серьезной, скорее даже считалась недостойной молодого здорового мужика. Престижными были профессии вальщика леса, тракториста, шофера или машиниста. Кроме заслуженного почета и уважения они приносили и соответствующие материальные блага.
   Недолго думая, Яворский выучился на машиниста и устроился работать в леспромхоз. В свой первый рабочий день вчерашний работник культуры оделся подобающе. Ботинки, не новый, но добротный костюм и белая рубашка говорили не только о том, что первый рабочий день для их обладателя был своеобразным праздником, но и являли собой своего рода вызов новым коллегам, казалось, никогда и нигде не расстававшимся со своими промасленными и давно потерявшими свой первоначальный цвет спецовками и вечными кирзачами. А белых или просто светлых рубашек у большинства из них в гардеробе даже не значилось.
   - Ну, Михаил Павлович, ты и вырядился, не в клуб ведь. Вечером тебя Валентина Васильевна и не узнает. Будешь таким, как мы, - то ли осуждали, то ли сочувствовали мужики в диспетчерской.
   Миша только сдержанно улыбался в ответ. А про себя думал: «Не такая уж грязная работа машиниста, особенно, если в кабине тепловоза чистота и порядок».
   - А если авария – состав с лесом с рельсов сойдет – тут уж не отсидишься в кабине, весь, как черт будешь! – добавил нынешний напарник Яворского – помощник машиниста Паша.
   -Ага. Или мыться с мылом постоянно придется, - заключил, усмехаясь, кто-то из коллег по ремеслу, уже находящийся в образе черта и основательно вжившийся в него.
   … Яворский повесил на крючок взятую с собой полученную накануне спецовку и поставил в угол кабины тепловоза новые сапоги. Дал гудок и запустил двигатель. Проверил исправность находящейся «на борту» аппаратуры. «А прежний хозяин хорошо следил за машиной – работает, как часы. Только грязная очень… Но ничего, это дело поправимо», - сделал про себя заключение Миша, дал сигнал и отправился в свой первый рабочий рейс…
   Через полгода видавший виды и порядком потрепанный жизнью узкоколейный тепловоз изрядно «помолодел» и стал выглядеть свежее и новее даже более «младших» своих товарищей. Чекера, тормозные башмаки, обрезки рельс – рубки, кувалды и топоры переместились из кабины на «палубу», в специально установленные металлические ящики. Копоть и застарелая грязь на наружных поверхностях машины были отчищены, а тепловоз покрашен в сочно-зеленый цвет.
   Из всего, не предусмотренного заводской конструкцией, в кабине остались лишь сваренная местными умельцами миниатюрная буржуйка, небольшой топчан из старых автобусных сидений вдоль стены да ящик для дров под ним. На окнах появились аккуратные занавесочки, а над всем остальным поработала рука мастера-эстета.
   Внешний вид Яворского уже не удивлял коллег-машинистов. Более того, некоторые и сами позволяли себе время от времени приходить на работу, как на праздник, а содержать свое рабочее место в чистоте и порядке перестали считать чем-то зазорным.
   … Вернувшись домой с продолжительной и порой физически и психологически тяжелой смены, Миша расстилал на столе или прямо на полу кусок кумача и устраивался писать на нем лозунги и призывы для сельсовета, конторы или клуба к очередной знаменательной дате, коих в период строительства коммунизма было предостаточно…