Снежинки

Незадолго до Нового года я растянула связки на ноге – ступенька скользкая попалась. Щиколотка распухла и болела. В травмпункте врач наложил мне гипс и прописал покой.

Не очень-то весело сидеть дома, когда вокруг нарастает праздничная суматоха. В школе без меня наряжают ёлку, на площади Металлургов открыли снежный городок с ледяными горками, в магазинах что ни день выбрасывают дефициты – овальные коробочки шпрот с черно-золотыми этикетками, венгерский вишневый компот без косточек и зеленый горошек, болгарский конфитюр и сырокопченую колбаску – всю сморщенную, в крупных пупырышках шпика. Родители возвращаются с работы поздно, нагруженные сетками, сумками. И я целые дни просиживаю одна, отрезанная от всеобщей радостной суеты и деятельных приготовлений.

А впрочем, есть и у меня важное новогоднее дело – я вырезаю снежинки. Для украшения квартиры их требуется сотни три – никак не меньше. На диване около меня лежит початая пачка гладких слегка навощённых салфеток, рыхлый клок ваты и резная деревянная шкатулка с нитками. На коленках стоит крышка от обувной коробки, полная обрезков.

Хорошая снежинка – дело тонкое, неспешное. Сперва салфетку складываешь наискосок, потом два раза пополам, и еще разок – как кулечек. Потом отстригаешь верхний кончик, чтоб остался ровный клинышек, а дальше режь, как хочешь с обеих сторон вдоль линий сгиба. Извилистые салфеточные ажуры требуют мастерства и фантазии. Чем глубже витиеватые прорези, тем изысканнее окажется узор, когда развернешь клинышек. Готовые снежинки я аккуратно расправляю и придавливаю толстенной энциклопедией.

Когда их набирается много, вставляю в иглу длинную белую нитку, завязываю на конце узелок потолще и нанизываю на него пушистый клочок ваты, сверху опускаю снежинку. Затем завязываю выше еще узелок, и все повторяется. На каждую низку – по три-четыре снежинки. Остается только привязать их на лески, натянутые под потолком – ну это уж без меня. С загипсованной ногой мне на табуретку не влезть.

В зале у нас уже украшено. Легчайший многослойный снегопад заполняет комнату и колышется от малейшего движения воздуха. Снежинки сами собой медленно крутятся на ниточках. А под энциклопедией растет потихоньку новый сугроб – это уж для моей комнаты.

Внезапно в доме гаснет свет. Затихает бормотавшее на кухне радио, захлебывается ровное урчание холодильника. Заоконная темень и глубокая снежная тишь затопляют квартиру. С моего места видно, что соседние дома тоже погасли, электричества нет во всем нашем дворе. И еще видно, как по низкому небу словно таскают туда-сюда светящийся желто-зеленый занавес, края его ярко вспыхивают текучим огнем, ходят волнами. Отблески полярного сияния играют в глубине черных окон.
Надо бы встать, найти свечу, спички… но жаль тревожить больную ногу, да и свет наверное скоро дадут.

Едва слышное суетливое теньканье секундной стрелки в больших часах над диваном, настойчиво лезет в уши. И каждый миг что-то ведь случается там – снаружи, думаю я. Хлопочет город, кипят дымы над жерлами заводских труб, темнота Большой ночи напитывается оранжевым светом фонарей. Если напрячь слух, можно различить дальний глухой, как биение больного сердца, шум, расслышать, как бессонный город ворочается в сугробах, почесывая зудящие вены магистралей колесиками машин. Звездная туша города покоится в чаше угрюмых гор, а вокруг по мерзлым безлесным пространствам тундры бродят стада оленей, и цветные сполохи с небес пятнают им спины.

А я живу среди всего этого. И долго еще буду жить. Может даже всегда. И каждый год вырезать снежинки в середине полярной ночи. Даже когда стану взрослой, а это уж скоро.
У меня будет другой дом, хоть это трудно представить. И какой-то муж, наверное – как у всех. И дети… Неужели и они будут? Как странно… Но ведь дети есть у всех, значит, и у меня появятся. И от этой сегодняшней жизни останется только то, что я буду как теперь вырезать снежинки, чтоб у них был праздник.

Вглядываясь во тьму, обступившую диван, я хочу прозреть свою грядущую жизнь, разглядеть еще небывшее, но уже возникшее во мне, как свернувшийся лист внутри почки. Мрак колеблется – в нем клубится мой белый снегопад, из него вылепливаются зыбкие узнаваемые формы. Кажется, я вижу в глубине комнаты три фигуры – большую плечистую и две поменьше. Они сгущаются, округло выступают из бумажной метели, близятся… Мне делается невыносимо – я в самом деле их вижу! Сердце гулко и больно бухает в ребра, отшатнувшись назад, изо всех сил вжимаюсь в пружинящую спинку, зажмуриваюсь до желтой вспышки перед глазами…
За стенкой громко всхрапывает очнувшийся холодильник, на полуслове оживает радио. С музыкальным щелчком вспыхивают над окном длинные голубоватые лампы дневного света. В комнате конечно нет никого, только колышутся вспугнутые моим движением снежинки.

Это обман зрения, твержу я себе. Мало ли чего впотьмах примерещится. «Мало ли…» – говорю я вслух, прогоняя морок звуком собственного голоса, затаптывая в себе пустыми словами осязаемое присутствие чего-то такого – чему и названия нет. Я только что видела свое будущее – куда мне деться теперь от этого знания? Но как же жить, зная наперед? – вертится в уме. Ох, нельзя, нельзя…
Со вздохом вытаскиваю из пачки новую салфетку, складываю ее платочком раз-другой и принимаюсь вырезать следующую снежинку.