Глава 10. Мемуары венецианской куртизанки

 
                Анонимный автор
                (конец 19 - начало 20 века)

   Несколько недель Фаустолла настаивала на том, что я должна завести любовника. Она понимает моё нежелание сделать этот шаг, но постоянно напоминает, что толкует не о любви в смысле чувств, а об отвлечении от горестных дум. Чтобы подчеркнуть значимость своих слов, она указывает, что я, возможно, предпочитаю другие варианты, каковых она видит только два: угасание или безумие, постигающее тех монахинь, которые не могут переориентировать свои желания, а просто отрицают их.

   И сегодня, по прибытии в её апартаменты, меня сразу провели в спальню. Здесь она налила мне большой стакан вина и усадила на стул в её уборной. К моему изумлению, приоткрыла двери, оставив только щёлочку. Передо мной поставила ширму. "Театр святой Анжелы. Тебя не увидят, но это и не важно, поскольку исполнители не ждут аплодисментов. Либретто оперы - переработка старого сюжета, но я за это не извиняюсь, потому что единственная моя цель - напомнить его тебе".

   С тем Фаустолла и отбыла, оставив меня с идущей кругом головой. Какое-то время спустя до меня дошёл смысл её слов, но я уже слышала приближающиеся голоса. Молодой человек хвалил последнее её выступление. Когда они вошли в комнату, я узнала любовника Фаустоллы, Фабрицио. По глупости уже собралась выйти, чтобы поздороваться с ним, забыв на мгновение о том, что моё присутствие - тайна.

   Фаустолла, наоборот, не забыла своей роли. Сначала она представила главного героя, дабы аудитория хорошо это запомнила. Я говорю не про Фабрицио, а про его огромный член. Упав на колени перед моим тайным убежищем, так близко, что я боялась дышать, она достала это сокровище из бриджей молодого человека. Искоса взглянув на меня, отчего я залилась краской, она начала лизать, гладить и сосать эту гигантскую конфетку.

   Пока она шумно пировала, Фабрицио срывал с себя одежду и вскоре остался в чём мать родила. Прямо передо мной торчал его член, величественно вздыбленный, словно колокольня. Архитектор, правда, внёс в конструкцию некоторые изменения. Это сооружение по длине было белым и красным становилось лишь около крыши, а не наоборот, колокола подвесили к основанию, но в остальном сходства было больше, чем отличий.

   Засвидетельствовав "колокольне" своё почтение, Фаустолла теперь разделась сама. Пока она снимала с себя одежду, глаза её ни на секунду не отрывались от члена Фабрицио. Его блестящий конец напоминал черепичную крышу, только что умытую дождём. Вены вились по высокой колонне из белого мрамора. Красно-коричневые яйца напоминали иссечённые ветром и дождём кирпичи. Когда одного взгляда ей уже не хватало, она прикоснулась к члену Фабрицио пальцами, и он подпрыгнул, словно от испуга.

   Но и прелести Фаустоллы теперь открылись как глазам, так и рукам её возлюбленного. Я тоже насладилась белизной её налитых тяжёлых грудей с ярко-красными сосками, но, увы, не могла ни приподнять их, чтобы почувствовать вес, ни повертеть соски между подушечек пальцев, как сделал он. Позавидовала я и его пальцам, изучающим влажную щель между её бёдер, и ладоням, поглаживающим алебастровые шары-близнецы её зада.

   А как я позавидовала Фаустолле, когда она повернулась и нагнулась над кроватью; её лоно призывно раскрылось, готовое принять гостя. Только два цвета видела я в Фаустолле, белый и красный, ни коричневого, ни охры. Её половой орган сверкал алым. Фабрицио наклонил головку своего члена и прошёлся по поблескивающему порталу. Я услышала, как она выдохнула: "Да, да".

   Он медленно вставил в неё головку. Остановился. Теперь её голос зазвучал громче, настойчивее, словно ей ничего не хотелось, кроме как ощутить в себе его член: "Да, да". Он двинулся дальше, и вот я уже увидела, как тёмные шары яиц прижались к белоснежной коже. Теперь она молчала, а его член то выходил из неё, то входил вновь. Слышалось только их учащённое дыхание.

   Он двигался в ней, как язык большого колокола. Я видела ритм его движений, но могла только догадываться о звучании. Возможно, услышав мои мысли, хотя я думаю, что к этому моменту Фаустолла напрочь забыла об аудитории, она вдруг подала голос. Но в возбуждении, вызванном ускоряющимися движениями, с её губ слетали не слова арии, а крики и ахи.

   Эти звериные звуки ещё сильнее возбудили Фабрицио, и он развил такой темп, что я поняла: развязка близка. Она кончила первой, подтвердив сие громогласным: "Да!" Крик этот послужил сигналом для её партнёра, который издал долгий стон и рухнул ей на спину.

   Я подумала, что у меня между ног натекло озеро, такая я была мокрая. Но Фаустолла - ещё мокрее. Когда её кавалер соскользнул на пол рядом с ней, я увидела, что алый ландшафт покрыт белой пеной. И жемчужные капельки падали на того, кто только что исторг их из себя.

   Всё стихло... Двое лежали на кровати словно мертвые. Дрожащими руками я поднесла стакан к губам, отпила вина. И тут начался второй акт. Уложив своего любовника так, чтобы его голова оказалась подальше от меня и между её ног, Фаустолла улыбнулась мне. Стоя на коленях, она наклонилась вперёд и ухватилась за пенис Фабрицио. Поскольку его язык гулял по её пещерке, а лицо уткнулось в зазор между ягодицами, она получила возможность непосредственно  обратиться к аудитории.

   Сначала она демонстрирует мне пенис во всей красе, двигая им так и эдак, чтобы показать мне все его достоинства. Потом, естественно мимикой, спрашивает, хочется ли мне позабавиться такой замечательной игрушкой. Выразив разочарование при моём отказе воспользоваться столь великодушным предложением, Фаустолла начинает утешать член. Он, должно быть, крайне оскорблённый моей холодностью начинает метаться из стороны в сторону, словно в отчаянии.

   Фаустолла не может смотреть на его страдания и предоставляет ему убежище: свой рот. Строго говоря, только одной трети удаётся разместиться в этом убежище, укрыться от жестокостей этого мира, но аудитория всё тонко понимает и чувствует. Фаустолла конечно же ощущает пафос момента. И когда её рот перемещается вверх-вниз, чтобы обогреть и приласкать своего гостя, я вижу на её глазах слёзы.

   Скоро член готов к тому, чтобы вновь показаться миру. Возможно, он слишком уж преисполнен собственной важности, потому что она начинает качать эту огромную, поблескивающую влагой дубину из стороны в сторону. Потом что-то в этом танце вызывает у аудитории непроизвольный стон. На сцене стон этот отзывается улыбкой, причём в тот момент, когда опустился занавес.

   Я снова становлюсь мокрой от воспоминаний праздника сладострастия, который засвидетельствовала сию минуту: прекрасная женщина ублажает себя членом действительно театральных пропорций. Более того, каждое движение, доставлявшее удовольствие ему и ей, адресовалось и мне. Я точно знаю, что моё присутствие усиливает остроту её ощущений. И при этом она старается усилить эффект воздействия, зная, что я испытываю, лицезрея этот спектакль.

   Её тёмно-каштановые волосы плясали на белых плечах, когда она поднималась и опускалась. Иногда наклонялась вперёд, к нему, словно её пригибал вес волос и грудей. В такие моменты их движения замедлялись. Когда же она откидывалась назад, груди расплющивались, соски начинали двигаться быстрее.

   Фабрицио потребовалось много времени, чтобы дойти до оргазма. Иногда она отворачивалась от меня и её половой орган прятался, секретная пещерка между величественных бёдер. Я лишь видела мощную колонну его члена, появляющуюся и исчезающую меж ягодиц Фаустоллы.

   Когда же она вновь поворачивалась ко мне лицом и разводила колени, я могла видеть всё: пенис исчезал в островке волос, когда она насаживалась на него, губы удерживали его, когда поднималась. Когда она смотрела на меня и откидывалась назад, я могла видеть её ярко-красный клитор. Случалось, она протягивала руку к этой алой пуговке и касалась её, быстро-быстро потирала подушечкой указательного пальца. И при этом всегда старалась поймать мой взгляд.

   Так произошло и в тот момент, когда Фабрицио начал стонать в преддверье оргазма. На этот раз, зная, что ей надо последовать за ним, Фаустолле не удалось поймать мой взгляд. И она закрыла глаза. И мгновением позже закричала, захрипела, забыла обо всём, утонув в накатывающих одна за одной волнах наслаждения.

   Позже, после ухода Фабрицио, она открыла двери моей камеры пыток и улыбнулась. Мне не пришлось ни о чём её просить. Она подвела меня к кровати и толкнула на неё.
   Я чувствовала её пальцы на влажных завитках волос на моём лобке, потом она раскрыла мои створки. Оргазм обрушился на меня уже через несколько мгновений, едва я ощутила прикосновение её языка.

                Далее:http://www.proza.ru/2016/12/21/737