Ницца, Ницше и секундная стрелка

Она шла по крутой, узкой дороге, усеянной карликовыми кустарниками и мелкими, острыми камнями. Дорога, по которой она спускалась в Eze-Le-Village, называлась в народе — «Тропа Ницше». Именно здесь философ дописывал свое знаменитое произведение, принесшее ему двойственную славу.

В Эзе в этот час стояла жаркая погода. До прихода автобуса, отправлявшегося в Ниццу, был еще пятьдесят с лишним минут.

«Не буду спешить, — подумала она, — лучше посижу тут в тени, может быть, придет что-то в голову, а то беда с этим текстом для «Фигаро».»

Аннет работала журналисткой сразу на несколько изданий и часто не успевала во время сдавать материалы в печать, из–за чего имела проблемы с отдельными редакторами.

«Ничего, подождут, им легко, они сидят на одном месте и получают информацию, а я бегаю по разным местам в поисках ее.»

Она уселась на камне, открыла блокнот, достала из кармана ручку и задумалась: «Сейчас все только и пишут, что о трагедии в Ницце. А что писать? ужас, мрак! Если террорист-смертник, взрывая бомбу, не чувствует ничего к своим жертвам, потому что сам погибает, то убийца за рулем грузовика, он же давит живых людей, чувствует каждый их вздох под колесами многотонника. Шок, мой разум отказывается это понимать!»

Ноги её были изрезаны в кровь, но она не обращала на них внимание. Она принялась что-то спешно записывать, затем снова прервалась и уставилась в одну точку, сфокусировавшуюся на стволе одинокого дерева, прилипшего ветвями к голой скале.

«Не на этом ли самом камне, где я сейчас мирно восседаю, бродячий ницшеанский философ в испуге вопрошал свою тень?» — подумалось ей.

«Кто ты? Что делаешь ты здесь? И почему называешь ты себя моей тенью?

А тень отвечала ему, нисколько не смущаясь, — продолжала она спонтанный монолог, цитируя по памяти текст:

«Вместе с тобою стремилась я ко всему запретному, самому дурному и дальнему…

…поистине, по всем преступлениям однажды прошлась я.»

— Что это я вспомнила? — проговорила она вдруг вслух. — Еще бы не вспомнить…

Она обхватила голову обеими руками.

— Бред, бред, бред… Это же бред, когда рушатся границы разумного. Нет ли тут ответа на наши вопросы? Мы сами разрушили все границы и впустили в себя чуждое нам, не только снаружи, но и вылезающее из нас изнутри, из самых темных уголков нашего эго…

— Эго… эхо… грех…жало…жалость… — шептала она.

Она посмотрела на часы: время шло крайне медленно, как будто бы вообще не шло, а только притворялась, уныло поскребывая минутной стрелкой по циферблату.

«Это ведь Ницше, сидя здесь, на этом самом месте, извлекал на свет эти мысли», — снова говорила она про себя, не замечая, как пот стекает с ее лба.

Анет вытащила смартфон и зашла в интернет. Найдя нужную страницу, она стала читать:

«Ах, где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных?

И что в мире причиняло больше страдания, как не безумие сострадательных?»

— Неужели это о нас, о нашей никчемной сострадательности? Почему же никчемной? — вопрошала она сама себя. — Да потому что ей воспользовались враги сострадательности. Они уничтожили наше доверие.

— Ницше… Ницца…– шептали ее губы.

«Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершины, чем сострадание их!

Так говорил однажды мне дьявол: «Даже у бога есть свой ад — это любовь его к людям».

И недавно я слышал, как говорил он такие слова: «бог мертв; из–за сострадания своего к людям умер бог».

Она вскочила со своего места и понеслась вниз. Секундная стрелка неслась, как сумасшедшая, приближая время прихода автобуса.

«Бег! бог!» — проносилось на ходу в ее голове.

«Бег! бог!»

В Ницше умер бог…

В Ницце умер…

Бег! бог!

Бег! бог!»



18.07.2016


Марат Шахман.