Алтай. Постниковы Часть 13 Брюшной тиф

(Ранее: Алтай.Постниковы Тетрадь 4 Ключи Бийские - 1917)

Не помню, как приезжал фельдшер. Мама говорила, что он определили болезнь – тиф. Велел остричь мне волосы, прикладывать на голову компрессы, а, главным образом, пищу давать в ограниченном количестве и только жидкую. В основном, кисели и манную или рисовую кашу. Одновременно со мной заболел тифом и шестилетний сын Рассказихи.
Я болею, и болею тяжело. Когда я через несколько дней пришла в сознание, то первое, что я увидела: у кровати сидит Афимья Сергеевна и меняет мне компресс. Оказывается, на следующий же день, как меня привезли, пришли проведать меня Афимья Сергеевна и Константиновна, мои Чирковские друзья. Хотела побывать у меня и Феня, но мама не разрешила: фельдшер не велел никому, особенно детям, приходить к нам. Почти в течение всей моей болезни (около полутора месяцев) у меня попеременно бывали сиделками то Афимья Сергеевна, то Костантиновна. Они кормили меня с ложечки, подавали пить и судно. Массировали мне голову, так как я жаловалась на сильную головную боль. Если бы не они, мама совсем бы замоталась. Она с надеждой ждала перелома в моей болезни и помню, всё молилась: «Никола, святой угодник, спаси и помоги! Вот пойду в церковь и поставлю тебе рублёвую свечу». И, должно быть, Никола услышал её молитву: моя болезнь пошла на убыль, я начала медленно поправляться.
Будучи в тяжёлом состоянии, я почти ничего не ела, только пила, и организм мой изголодался. Теперь мне всё время хотелось есть, а мама строго соблюдала диету, давала мне только немного размоченных сухарей, блюдечко рисовой каши, сваренной на молоке вместе с сухофруктами и, если добывала птицу, то готовила бульон. Ослабев телом и душой, я капризничала. Часто плакала и считала, что мать меня намеренно морит голодом. В этой мысли меня поддерживала и соседка Рассказиха, изредка заходившая к нам. «Ты смотри-ка, чё Васильевна делат, совсем заморила девчонку. Ну, что ты, Нинушка, хочешь?» - спрашивала она меня. «Хочу сметаны, хлеба, хочу солёных огурцов», - слабым жалобным голосом говорила я. «Вот мой Кирюшка захотел огурцов, я уж дала ему, пусть ест на здоровье. А тебе, ужот-ко принесу тайком сметаны». И принесла. Я съела сметану тайком от мамы, а к вечеру моя болезнь обострилась, начался жар и боли в животе. Я испугалась и сказала маме, что ела сметану. Мама в панике опять послала в ночь за фельдшером. Рано утром приехал фельдшер, осмотрел меня, подал мне лекарство и провёл со мной беседу. «Ниночка», - сказал он мне, - «мама твоя правильно поступает, слушайся её и делай только так, как она велит, иначе ты умрёшь. У тебя кишочки все в нарывах, и, если ты съешь что-нибудь твёрдое, грубое, кислое или острое, нарывчик может прорваться, и тогда – плохо дело!». Я как будто всё поняла, но всё-таки ещё один раз я чуть не отправила себя к праотцам.
Мама испекла пирожки с груздями (мои самые любимые) и оставила их на сковороде на припечке. Сама ушла в лавку. Мне неодолимо захотелось этих пирожков: «Пусть умру, но съем пирог». Я встала с кровати, но от слабости тут же грохнулась на пол. На шум прибежала мама, подняла меня, уложила в постель и, узнав, почему я оказалась на полу, села на стул и в голос заплакала. «Матерь Божия, Пресвятая Богородица, вразуми ты эту глупую девчонку», - причитала она, -  «вконец она меня измучила, ночи я не сплю от тоски и заботы!». Я смотрела на маму, и мне сделалось стыдно и тоскливо. Я тоже заплакала. А мама была так расстроена ещё и потому, что Кирюшка-то у Рассказовых умер после того, как поел солёных огурцов.
8 сентября ст. стиля в праздник Рождества Богородицы был ясный красивый сентябрьский день. Я ещё не ходила, но могла сидеть в кровати. Вдруг слышу топот на крыльце. Дружок, лежавший около моей кровати, вскочил и с лаем бросился к двери. Кто-то вошёл в прихожую, слышу радостный возглас мамы. Отворяется дверь в комнату и, о, радость! Заходят тётя Елена и (как я догадалась) её сын Боря. Они приехали проведать меня. Тётя привезла гостинцы: ведро облепихи мне на кисели и курицу. После длинного ряда унылых и тяжёлых дней таким радостным был приезд тёти и Бориса! Гостили они у нас два дня. Тётя Елена варила облепиховый кисель (мой любимый), даже сварила немного облепихового варенья без косточек. Мама рассказывала обо всех происшествиях во время моей болезни и жаловалась на меня, что я чуть сама себя не уморила.
Тётя, наверное, по просьбе мамы побеседовала со мной по душам. «Тебе, наверное, надоела диета», - спрашивала она меня. Тётя ведь знала эту болезнь. Как семейный анекдот рассказывали, как дядя Степан, отец семейства, священник, переболев тифом и страдая от голодной диеты, ночью тайком от семьи крался на кухню за хлебом и другой едой. Поэтому тётя понимала меня и уговаривала потерпеть ещё немного. А чтоб развлечь меня, спрашивала: « Ну, чего бы ты хотела поесть?» «Хочу пельменей, хочу пирожков с мясом и груздями, хочу кисель из облепихи, щи из кислой капусты, солёных огурцов и настоящего хлеба. И чтоб всего было много», - перечисляла я. «Ну, кисель из облепихи тебе сейчас будут варить. А когда ты поправишься, ты обязательно приедешь к нам погостить и я всё, всё, что ты сейчас хочешь, сварю и испеку». Эти обещания и ожидание поездки в Талицу утешили меня.
Вспоминаю, каким был Костя во время моей болезни. Что бы ни случилось в доме, мама должна была торговать в лавке. Когда я была в тяжёлом состоянии, около меня были или Афимья Сергеевна, или Константиновна. Когда я уже стала поправляться и сидеть, мама оставляла около меня Костю. И он старался развлекать меня. Иногда мы играли в карты, но эта игра почти всегда кончалась моими слезами, Костя начинал мухлевать, а меня такая нечестность расстраивала. Иногда он сажал ко мне в постель Дружка, и я играла со щенком. А иногда Костя давал мне театральное представление (наверное, у них в Духовном училище оно было на литературном вечере). Он надевал на голову чугун (шапка Мономаха), накидывал на себя покрывало, брал в руки сковородник и начинал монолог царя Бориса Годунова:
Достиг я высшей власти.
Шестой уж год
Я царствую спокойно,
Но счастья нет в душе…
…Напрасно мне кудесники сулят
Дни долгие, дни власти безмятежной.
Ни жизнь, ни власть меня не веселят!…
И так весь монолог до конца. У Кости, несомненно, был дар актёра, так хорошо и выразительно читал он этот монолог! А на меня опять неотразимо действовали пушкинские стихи, их непреходящее очарование. И, несмотря на то, что передо мной был «Царь» с чугуном на голове и со сковородником в руке, мысленно я видела страдающего неудачника-царя, и его страдание отзывалось болью в моей душе. Со слов Кости за время болезни я выучила монолог Бориса весь полностью и потом часто про себя декламировала его, а также монолог летописца Пимена и наслаждалась музыкой этих стихов.
Но подошёл конец августа, и Костя уехал в Барнаул на учёбу. У меня учебный год пропадал. Мама написала начальнице Епархиального училища Валентине Васильевне Субботиной о моей болезни и просила на следующий год считать меня воспитанницей училища. Из Епархиального был получен благоприятный ответ, и мама успокоилась.
А я понемногу поправлялась. Много способствовал моему выздоровлению Павел Митрофанович, счетовод. Сын уже известной вам Петровны Симахиной, он сердечно относился к нам. Подошла осень, и Павел Митрофанович, страстный охотник, несмотря на свою искалеченную руку, охотился удачно. Почти каждый раз он приносил с охоты 5-6 уток и парочку обязательно отдавал маме, чтоб та варила для меня бульон. Я с удовольствием ела этот бульону, он меня очень подкреплял.

(Продолжение следует)