Баклан Свекольный - Глава 25

Предыдущая - Глава 24 - http://www.proza.ru/2016/12/20/157




Глава 25
Покайся и будь проще


Пятница, 8 октября 1993 г.
Время – 19:45.

Разговор протекает легко и дружелюбно, напоминая что-то
среднее между занятным трёпом и пьяным базаром.

Армейская тематика Феде порядком надоела:

- Слушайте, Николаич, а чего это мы всё про армию да про армию?

- Федь, ты ж сам зацепил эту тему. Хотя нет, извини,
в этот раз я начал, - смеясь, поправляется капитан. -
А о чём ты вообще хотел поговорить?

- Да столько всего накопилось… Я даже не знаю, с чего начать.

- А ты начни с чего-нибудь одного… или с чего-нибудь другого.

- Знаете, Николаич… - задумывается Федя и машет рукой. -
Не, вы не знаете.

- Это смотря что, - улыбается Груздин, - а ты сейчас о чём?

- Да чёрт его знает, - ворчит захмелевший Федя.

- Послушай меня, дружище, - капитан берёт серьёзный тон, –
я давно хотел тебе сказать одну вещь. Вот ты всё время
жалуешься, что тебя не понимают. А сам ты когда-нибудь
пробовал понять других?

- Чего? - полупьяно таращится он на Груздина.

- Да ничего. Может, надо сперва разобраться, что хотят
от тебя? Тогда, глядишь, и требовать ничего не понадобится:
люди сами пойдут тебе навстречу.

Прикусив нижнюю губу, Федя умолкает. Такие простые истины,
а для него – как открытие Америки.

- Давай выпьем, - предлагает Груздин, наполняя рюмки. -
А ты пока подумай.

Хлобыстнули ещё по одной. Капитан молча закусывает,
подцепив щербатой вилкой рыбёшку из жестяной банки
с килькой в томате. Подрезает ещё хлеба.

Федя выпивает залпом, после чего безразлично смотрит
в стену, не притрагиваясь к еде.

Николаич напоминает:

- Ты ешь, дружочек, ешь, а то развезёт, и домой
не доберёшься. Я ж не отпущу тебя в таком виде –
оставлю ночевать тут.

- Не-а, не раз-ве-зёт, - пьяным голосом отвечает Федя,
но кусочек хлебушка берёт. Сосредоточенно целится вилкой
в жестянку, резким движением попадает в мелкую рыбину
и, подняв над собой «улов», самодовольно восклицает:

- О, как я её! А?

- Молодец, молодец, - утешительно, как маленького ребёнка,
хвалит его Груздин. - Давай, давай, помидорчики бери,
домашние (гордо придвигает к нему открытую литровую банку),
и на сало нажимай (подсовывает поближе тарелку
с наструганными белоснежными ломтиками).

Федя не слывёт фанатом «украинского сникерса», но из уважения
к Николаичу накалывает вилкой по одному ломтику, смачно
чавкая и заедая хлебом.

- Хорошее укрАинское сало, - хвалит Груздин своё же
угощение, расцветая самодовольной улыбкой.

Федя приостанавливает процесс жевания:

- Николаич, во-первых, не укрАинское, а украИнское.
А во-вторых, сало – это кусок свиньи.

- Ты чё, Федя? Так же все говорят: укрА… - он делает
паузу и поправляется: - УкраИнское, да? Правильно?

- Да дело ж не в этом, Николаич!  У свиньи национальности
нет! – стоит на своём порядком захмелевший Фёдор. – Или вы
хотите сказать, что в России свиней не разводят и сала не едят?

- Ну да, ты прав, – соглашается Груздин.

- Я ваще отменил бы эти национальности, как пережиток
мрачного прошлого. Кому они надо? Я считаю, что судить
о человеке надо не по паспорту, а по делам и… ик!...
поступкам, – Федю пробивает на икоту, и он уже
с трудом выговаривает слова.

- Ну ты, паря, загнул, – Груздин беззлобно смеётся,
передразнивая Фёдора. – «по делам», «по поступкам»…
ты ещё скажи – по деяниям.

- Не, от слушайте, Николаич, ну в чём заслуга,
что один русский, и в чём вина того,
что он… не русский?

- Федя, извини, но ты говоришь тривиальные вещи,
на тебя это не похоже. То всё выпендриваешься,
знания показываешь, а тут н; тебе, такой простой,
как дверь военкомата.

Искоса глядя на Груздина, Федя криво улыбается:

- А я могу и не… эти… нетривви… ммм… нетривиальные
вещи говорить… О, кстати, Николаич, а вы знаете,
что в понедельник в Москве русские убивали русских?
Из танков стреляли! По ихней Верховной Раде, или как там её.

- Знаю, Федя, - Груздин мрачнеет на глазах.

- И шо вы думаете, будет у них гражданская война или нет?

- Всё может быть, дружище. Вот как Союз распался,
ты же видишь, что творится. И Карабах тебе, и Средняя Азия.

- Ой, я вас умоляю, Николаич. «Карабах». Я про него
ещё в армии знал. У нас полно было закавказцев.
Они рассказывали, что там всегда был «напряг», только
при «Советах» эти конфликты загоняли вглубь, как нарыв.
А нарывы, Николаич, надо вскрывать, а не консервировать.
И теперь, когда вожжи отпустили, у них вся эта гадость,
копившаяся годами… да какими годами – десятилетиями!..
Так теперь оно всё и повылазило. А вот у нас – ничо нету
такого, - злорадно улыбается Фёдор.

- Пока – «ничо нету», как ты говоришь. Но и тут есть
бомба замедленного действия.

- Это вы щас про шо?

- Это я щас про Крым, Федя! «Про шо», – снова
передразнивает его Груздин. - Там такая ситуация,
что не дай бог. Только спичку поднеси.

- Та вы шо… - сокрушается Фёдор, - отак всё серьёзно?

- Давай лучше не об этом, - предлагает капитан.

- Давай… ну, я извиняюсь… давайте, - поправляется Бакланов.

О чём-то вспомнив, он вскидывается:

- О! Кстати! Вот, Николаич, вы человек умный.
Правда ж? Умный?

- Ну, даже не знаю, что тебе сказать, Фёдор, - смущённо
улыбается Груздин.

- А так и скажите: я – умный. Ну?

- Хорошо, я – умный. И что?

- А вот вы знаете, что идёт после триллионов?

- В смысле – что идёт?

- Вот смотрите, после миллиар… это… после миллионов
идут миллиарды, потом триллионы. А… э-э… а дальше что? Знаете?

- Не-а, не знаю. А что там дальше? – Груздин делает вид,
будто ему дико интересно, что там на самом деле «идёт».

- Вот видите? И они не знают, - вкрадчивым полушёпотом
говорит Федя. - А я вот знаю. Они спрашивали – а никто
у нас понятия не имеет. Датчане – и те не в курсе.
О как! А я знал... ик!… И им сказал… А-а они со мной
неделю не раз-з-зговаривают… ик!...

Капитан сочувственно смотрит на Бакланова, и хоть
понятно ему, что Федя не в состоянии вести серьёзный
разговор, всё же старается поучить его житейской мудрости:

- Федя, сказать ведь можно тоже по-разному. И правду
донести по-разному. Знаешь, как это в Писании говорится:
«Правда должна быть милосердной».

- Это такое в Писании написано? – удивляется Фёдор,
не замечая тавтологии.

- Да, кажется, – неуверенно отвечает капитан, – но дело
не в этом. Ты пойми, что можно просто – сказать
по-нормальному, а можно ненароком кого-то унизить.

Бакланов прислушивается, даже вилку откладывает,
дожёвывая очередной ломоть сала «без национальности».

Завладев Фединым вниманием, Груздин продолжает:

- Вот ты постоянно умничаешь. Может, и правильные вещи
говоришь. Но как?! Ты ж не кого-то хочешь просветить,
а сам повыпендриваться, что вот, мол, какой я умный.
И своей манерой ты обижаешь людей, как бы намекая на
их глупость и незнание. А такое не прощается.

- А это… а… а что же мне делать? – Федя никак не может
понять, чего от него добивается Груздин.

- Да просто не надо при всех! И таким тоном – с апломбом –
тоже не надо. Подойти потом к человеку наедине и скажи:
так мол и так, это есть то-то, ну и так далее. И без гонору!
Тебе даже спасибо скажут и уважать будут. Понял?

Федя молча обдумывает услышанное. Сегодня уже вторично
с ним говорят нравоучительно, но так, что он готов слушать
и внимать. Оказывается, ему всегда не хватало
именно такого общения.

- И потом, - ведёт дальше Груздин, - люди-то они далеко
не глупые! Федь, они ж не глупее тебя, правда?
Ведь не глупее? Скажи!

Не дождавшись ответа, он заканчивает мысль:

- И вообще, Федя, как говорила одна моя знакомая –
будь попроще, и люди к тебе потянутся.

Бакланов ещё глубже погружается в раздумья. Возможно,
впервые в жизни он понял, что частенько поступал не так,
как надо, делал что-то не то. Но почему только сейчас?
Почему не раньше? Ему больше не хочется говорить на
серьёзные темы. Надо бы отвлечься, поболтать о чём-то
нейтральном, за что ни он, ни Груздин не отвечают.
И такая тема быстро находится.

- Николаич, а скажите, за кого вы будете голосовать
на выборах? – ни с того, ни с сего интересуется Фёдор.

- Да я не знаю, - Груздин и сам достаточно пьян, чтобы
удивляться резкой смене предмета разговора.

- А я думаю, - уверенным голосом вещает Федя, - неважно,
кто будет президентом. Главное – чтобы Украина про-цве-та-ла!

Встав со стула, он во всё горло выкрикивает:

- Слава Украине!!!

- Тише, тише, Федя! Ты не на митинге! – Груздин пытается
усадить его на место.

- Вы чё, боитесь, что кто-то услышит?

- Да тут как раз никто и не услышит, так что, Федька,
сядь и не выделывайся.

- А мне пофиг! Я от чистого сердца! Слава Украине!!! –
после чего и сам сваливается на стул.

- Ну, хорошо, слава, слава, - Груздин, русский до мозга
костей, не особо проникается Украиной и её независимостью. -
Ты лучше скажи, что у тебя случилось?

- В каком смысле?

- Ну ты ж не просто так зашёл со мной выпить. (Улыбнувшись)
Обычно я зову. У тебя наверняка что-то наболело. Так что
колись давай, всё останется между нами.

- А, это… Хм… - немного подумав, нервно исторгает: - да мне
проще сказать, что у меня не случилось!

Ещё немного помолчав, Федя переходит к тому, ради чего и пришёл:

- Помните, я сегодня рассказывал вам про Лёшу Фомина?

- Ну да, и что?

- Так вот, он меня научил двум заповедям: не нападать первым –
это раз, и никогда не мстить – это два.

- И что, ты нарушил его заповеди?

- Одну нарушил, в смысле вторую.

- И каким же образом?

- Каким? А самым паскудным!

- Неужели всё так ужасно? Ты не преувеличиваешь, Федь?

- Не-е-е, Сергей Николаич, не пр… не п-преувеличиваю.

- Хочешь об этом рассказать? – вкрадчиво, точно психиатр,
спрашивает Груздин.

- Хочу! – твёрдо заявляет Бакланов, хлопая ладонью по столу,
так что одна из рюмок сваливается на бок. – Я отомстил человеку,
не способному дать сдачи.

- Избил, что ли, кого?

- Не-е-е, гораздо хуже.

- Так это кто? Женщина?

- Мужчина, Николаич, мужчина. Я женщин не бью.

- Тогда, может, ребёнок?

- Никак нет, товарищ капитан, вы ж знаете – солдат
ребёнка не обидит.

- А за что мстил-то?

- За давнюю обиду.

- Погоди, Федя, ты сказал, что он не может дать сдачи.
В смысле – он слабее тебя?

- Да не то что слабее! Он вообще парализован.

- Ну-у, это уж я не знаю… - разочарованно протягивает капитан.

Бакланову разговор неприятен, хоть он сам его и затеял.
Груздин это понимает, но ясно ему и то, что парню именно
сейчас надо выговориться.

- А скажи, Федь, эта твоя месть, она как-то связана с женщиной?

- Ой, Николаич, а что это мы всё про армию да про армию? –
от выпитого Федю начинает перемыкать.

- Да мы уж давно про неё не говорим. Что с тобой, Федя?
Ты нормально себя чувствуешь?

- Не знаю. Вроде.

- Ладно, ответь мне только на один вопрос и закроем тему. Хорошо?

- Хорошо.

- Скажи, вот к этой твоей, как ты говоришь, мести – имеет
отношение Ольга?

Фёдора будто поразило током:

- Это… какая Ольга?

- Та самая. Выдрина.

- Ну… да я…. – замялся Бакланов.

- Понятно. Можешь не отвечать.

- Николаич, а что мне делать? Скажите! Вы же умный,
мудрый человек! Помогите, пожалуйста, - ещё немного,
и он бы расплакался.

- Во-первых, надо успокоиться. Во-вторых, покаяться.

- Чё, в церкву, что ли, пойти?

- Не обязательно. Надо покаяться внутренне, прочувствовать
это искренне, сердцем. Понимаешь?

- Наверно.

- И, в-третьих, надо у всех, кого ты когда-нибудь обидел,
попросить прощения.

- И у Томки? – называет он имя своей пассии студенческих
лет, забывая, что Груздину о ней не рассказывал.

- Я не знаю, Федя, о ком речь, но и у Томки тоже.

- И что, простят?

- А ты попробуй, и сам всё увидишь. Люди тебя поймут,
но только если покаешься и прощения попросишь –
ис-крен-не! Всей душой! Понял?

 Фёдор молча переваривает информацию. Казалось бы,
всё так просто. Почему он до сих пор жил не так,
как надо? Вечно с кем-то конфликтовал, унижал,
всё хотелось показать, мол, вот я какой, а вы – никто.
Ну и чего добился? Только нажил себе недругов. Если беда
какая, то и обратиться не к кому. А если… не дай бог,
конечно… то никто и не помянет и даже за гробом не пойдёт.

- Сергей Николаевич, дорогой, - дрожащим голосом
заговаривает Фёдор после долгого молчания, - вот почему
мы раньше про такое не говорили?

- Про какое, Федь?

- Ну про такое вот… вот… как сейчас. Вот это... –
он старается подавить комок, подступивший к горлу.

- Да я и не знаю, почему. Надобности не было. Вот у тебя
сейчас болит душа, и ты её мне изливаешь. Лучше скажи,
почему именно мне? А, Федь?

Он задумывается и говорит, будто на исповеди:

- Да мне, если честно, и поговорить не с кем. Вы мне
как друг, Николаич.

- Спасибо, Федя.

- Я вот рассказал вам всё, как есть, а остальное вы и
сами додумали. Ведь правда ж, додумали? Вы, Сергей Никхх…
Николаич, вы – единственный, кто меня понимает. А остальные…
Вот Кацман ещё классный чувак… Ну, ещё Леночка, только она
меня бросила. – Федя кривится от накипевших слёз.

- Ладно, ладно, Федь, успокойся. Люди все, как люди.
Просто к каждому нужен подход.


Поблагодарив Сергея Николаевича за науку и несколько раз
назвав его лучшим другом, Федя торопится домой. На прощанье,
после крепких объятий, друзья договариваются о встрече
в ближайшее дежурство. Да и почему бы не пообщаться в другой
обстановке? Груздин – заядлый рыбак. Бакланов не любитель,
но с удовольствием соглашается порыбачить с ним за компанию
в следующие выходные.

В одиннадцатом часу прохладного октябрьского вечера
торопливой шаткой походкой Федя выбирается из института.
Ветер усиливается, освежая мозги от алкогольного дурмана
и задувая огонь зажигалки. С энной попытки сигарета
«заработала», и темп ходьбы сбавляется до вальяжно-променадного.

Время от времени Фёдор глубоко затягивается «Мальборо»,
пытаясь обдумать то, о чём сегодня говорил с Николаичем.
Да и не только с ним. Много чего он ждёт и от встреч,
намеченных на следующую неделю, с Гуру и Кацманом.
Впервые в жизни ему хочется поскорее пережить выходные
и чтобы уже наступил понедельник.

Мимо проходят два сотрудника из отдела внешних связей.
«Видать, заняты какой-то интересной фигнёй, раз до сих пор
торчали в институте», - завистливо думает Фёдор. По ходу
коллеги что-то живо обсуждают. Кажется, говорят о Китае –
стране, способной в ближайшие годы радикально изменить
экономическую карту мира.

- А сколько у них населения? – спрашивает один.

- Да где-то миллиард, - отвечает другой.

Федя не знает, чем отличается китайская экономическая
модель от других, зато ему хорошо известны имена
китайских философов, названия опер, не говоря уж
о населении страны.

По привычке он едва не вмешивается в разговор
для уточнения, сколько же народу на самом деле
проживает в Поднебесной. Что-то его удерживает,
и вдруг, едва ли не впервые в жизни ему не хочется
хвастать познаниями, когда его никто не спрашивает.
Да и не стоит афишировать, что наклюкался
до поросячьего визга.

Внимание привлекает новый пивной бар на полпути
к остановке. Федя сюда ни разу не заглядывал.
И сейчас бы прошёл мимо, да уж больно пить охота.
До похмельного сушняка ещё далеко, не утро ведь,
но хорошо бы «напоить селёдочку», как говорит
сосед-выпивоха. Селёдку в сегодняшних закусках
Бакланов не припоминает, но фигура речи ему
нравится. Ещё ему известно, что пиво хорошо
не только для «разминки» перед серьёзными
напитками, но и якобы для «полировки» после них.
А нынче как раз тот случай, считает он.

- Надо бы полирнуть, - ни к кому не обращаясь,
Федя вслух принимает не самое лучшее решение.




Продолжение - Глава 26 - http://www.proza.ru/2016/12/20/194

*********************************************************