Макс

А человек  - он никогда не знает, что он найдёт и где он потеряет…


                Начало
                Внук

1992 год
- Там был такой климат и природные условия, что им было хорошо и они были доволь-ны… Это место, ребята, называется «аридный полумесяц»…  - напевный голос умолк и сменился паузой и вздохами, во время которых рассказчица обводила глазами класс с сонно склонёнными головами детей, - так… и они поэтому были довольны… И там, в аридном полумесяце – все за-помнили, что это такое? Было очень людям хорошо, и потому там зародилась ци-ви-ли-зация. Да - авайте я напишу вам это слово на доске, - пение, потому что всё равно казалось, что эта женщина не говорит, а поёт, продолжилось. Слово «цивилизация» было пропето несколько раз подряд и в разной тональности. Когда женщина обернулась, её взгляд упал на первую парту:
- Дарья снова мешает Максиму слушать, - продолжил её голос в той же тональности, что и последняя версия «цивилизации», поэтому никто из детей и не понял, что сказано было что-то другое, включая искомую Дарью. Она увлечённо продолжала писать что-то на листочках и пе-редавать их соседу по парте. – Дарья, не мешай слушать Максиму, - тональность изменилась, стала ниже, поэтому кое-кто в классе это заметил и даже прислушался.  – Не надо мешать Мак-симу слушать, Дарья, - было сказано особенно глубоким голосом. Дарья, которая как раз пере-дала Максиму последнее из того, что имела сказать, села прямо и благожелательно улыбнулась говорившей женщине. Женщина продолжила:
- жители были как бы довольны…. И породили расцвет культуры. А ещё у них была рели-гия. У них были разные боги. И они строили им храмы. Много разных храмов. Место, где стоял храм, называлось у них теменос. Сейчас мы его запишем, - тональность снова повысилась. Жен-щина опять несколько раз поменяла её, записывая и проговаривая новое слово. Ну вот, а сейчас я вам покажу, как это выглядело…. Там были ворота… Вот так… А вот тут стоял храм… А здесь бы-ла башня.  -  Она показала на плакат, а потом, не оборачиваясь и не меняя интонации, сказала, - а теперь Максим нам кратко перескажет то, что мы сейчас с вами узнали, а то, может быть, он что-нибудь пропустил из-за Дарьи…. – не все дети обратили внимание на последние слова, но те, кто понял, посмотрели на Максима. Максим поднялся и чётким, но не звонким, усталым голосом, каким читают телеграмму, повторил женщине всё, что она говорила, исключив только произне-сение некоторых слов по слогам, а также многократный повтор фразы «и они были довольны» - он произнёс её всего один раз, но слегка повысив голос. При этом он смотрел женщине прямо в глаза. Женщина улыбнулась:
- Ну вот, теперь я вижу, что все всё слышали… - на эти слова те дети, которые ранее поня-ли, что происходит, и следили за отчётом Максима, облегчённо выдохнули и погрузились в ли-сточки – они играли в «морской бой». Те, которые не следили, в основном были заняты индиви-дуальным творчеством – разрисовывали пеналы, линейки. Был вариант с партой. Впрочем, на заднем ряду среди наваленных рулонов обоев, которые служили неплохим прикрытием, соста-вилась партия в «дурака».  В ряду у окна увлечённо обменивались вкладышами от жевательных резинок, кто-то даже принёс аккуратно сложенную свою полную коллекцию и демонстрировал самые, на его взгляд выигрышные экземпляры.
Слушая Максима, учительница постоянно не без удовольствия смотрела на приготовлен-ные для ремонта стройматериалы, а также на весьма выцветшие и кое-где в потёках обои, кото-рые необходимо было поменять. Скоро, уже в эти выходные, должны были прийти из роди-тельского комитета, для того, чтобы отремонтировать класс. Конечно, её кабинет нельзя было даже сравнить с образцовым. Например, на третьем этаже, где Татьяна Павловна, задерживаясь с тетрадями после уроков, всегда приводила в порядок всё: даже цветочные горшки были оди-наковые, и висели очень милые шторы. Но всё-таки после этого класс должен был стать лучше. И эта мысль нравилась.   
Женщина посадила Максима и заговорила снова, впрочем, продолжая пристально на не-го смотреть:
- Священное место – это место, где находится всё самое важное. Его охраняют и берегут больше всего. И охраняют его не только от чужих, - тут голос стал строгим и женщина сделала паузу, - не только от чужих, - повторила она, - но и от непосвящённых.  – Закончила она торже-ственно.  -  А кто такие непосвящённые, ребята? – она снова обвела взглядом класс и вернулась к лицу Максима, - а непосвященные – это те, кто не посвящён в тайну места, - пение полностью пропало из её голоса, он оставался торжественным, но теперь ещё и понизился и стал таин-ственным. Глаза она слегка расширила. – Тайна места… То, для чего это место на самом деле предназначено, известна немногим. Иногда известна только одному, - она снова сделала эф-фектную паузу. - Только. Главному. Жрецу. -  Сказала она, проговаривая слова отдельно и чётко, почти копируя то, как сейчас говорил Максим, но прибавив к этому таинственность – так что по-лучилось, как будто читают телеграмму о смерти высокопоставленного родственника – торже-ственно, таинственно, печально, но чётко. Эти голосовые манипуляции на этот раз возымели эффект.  Можно сказать, это был даже резонанс: головы поднялись и от «морского боя», и от ли-неек с партами, и даже от «дурака», хотя там на кону уже была приличная сумма мелочью, два обеда в школьной столовой – в следующий понедельник и среду, и один из участников всё ула-мывал остальных принять в качестве ставки очередь на уборку класса – остальные раздумывали.
Так что успех был полный. Все услышали сказанное женщиной слова «тайна» и «глав-ный». «Жреца» тоже все услышали, но к чему тут он и кто это, разбираться никому не хотелось. Женщина принялась объяснять при редкой ситуации всеобщего внимания:
- Главный жрец, -  это представитель божества, - это тоже было непонятно зачем, - боже-ство владеет всей страной, а жрец представляет его в городе, - многие подумали, что всё это можно сказать и короче, слегка покосившись на задние парты.
- Жрец, - продолжила учительница, - выкрикнув это слово в класс, - руководит всеми ра-ботами…
Тут  Маша из середины класса шепнула соседу Игорю, кивая на самого худого в классе Мишу: «Вот у нас главный жрец». О Мише ходили легенды, что он съест всё и всегда. Игорь  тихо прыснул.
- Но никто, кроме него, не  знает, зачем эти работы проводятся… - двум соседним партам стало интересно, почему прыснул Игорь. Игорь принялся строчить им записки с интересующей информацией. Маша это понимала и сидела с очень довольным видом.
- И никто, кроме него, не знает, что хранится и для чего на самом деле нужно то, что находится на священном месте – теменосе. – Голос женщины ещё немного повысился. – Чему это всё служит. – Она помолчала, - его цели, которые зримо присутствуют в священном месте, знает только он.
Соседние парты прочитали записки Игоря, заулыбались. Вид Маши стал ещё более до-вольным – таким, что все это заметили. Все всегда замечали, когда у Маши был довольный вид – это значило, что она сказала что-то интересненькое. Это интересненькое знал Игорь и, очевид-но, соседние парты. Все почувствовали, что они обделены информацией. Игорь и соседние пар-ты засели за работу.
- И теменос хранит его цели и его тайны. Теменос охраняет их. Он неприступен для всех, кроме того, кого сам его хозяин туда допустит!  -  голос достиг максимальной громкости из-за усиливающегося в классе фонового шума. Впрочем, вероятно, женщина его и не заметила, по-глощённая собственным воодушевлением и подстрекаемая любопытными и заинтересованны-ми глазами Максима, с которыми её глаза всё время сталкивались. Она сама не понимала, как это получалось, ведь она всё время хотела смотреть за остальными детьми – что они там дела-ют. Но при этом она опять и опять возвращалась к этим глазам. И ещё она вдруг как-то перестала слышать свой голос – вот она говорит, и вот уже – как будто и не говорит. Она постаралась не за-пнуться, чтобы никто не заметил, когда она престала слышать собственный  голос, но всё повы-шала и повышала его, чтобы услышать, и всё не могла. Но тут резко сдало горло, и последние слова она произнесла сипло и тихо:
- Но он никому не говорит, для чего это, никому… Все видят самые обычные вещи на этом месте, и только он знает их настоящий смысл. Вот что такое священный теменос и его хозяин…
Этого уже, конечно, не услышал никто. Ну, кроме Максима. В классе царил ажиотаж по поводу жреца-Миши, Даша, как и все, давно уже активно вовлеклась в происходящее, что сидя-щий рядом Максим, конечно, давно зафиксировал краешком сознания. Но счёл возможным с этим подождать. Он почему-то хотел дослушать женщину, хотя, наверное, сам не знал, почему и зачем. Поняв, что это всё, Максим обернулся и занялся выяснением ситуации. Тогда женщина хрипло закашлялась, вместе с собственным кашлем наконец-то услышав шум в классе. Облегче-ние от пропавшей глухоты и радость от присутствия в ушах собственного голоса почти уничтожи-ли естественное недовольство возникшим бардаком.
- Тихо, дети, тихо… - сказала она ещё хрипло и вполне благодушно, пробуя громкость го-лоса. Поняв, что её недостаточно, она прокричала:
- Задание! Задание! – через паузу, осознав, что достаточно владеет голосом, она почув-ствовала законное радостное недовольство ситуацией, которое и постаралась этому голосу при-дать -  Всем сделать проект «Мой теменос». Понятно? Это рисунок или макет места, которое для вас важно, с обозначением, что такое значит для вас каждая деталь, чтобы было заметно отли-чие – как видится эта вещь всем и чего она на самом деле нужна вам.  – Она постучала указкой по столу. Следующую фразу она выкрикивала по словам:
- Представьте. Себя. Главным. Жрецом. Который. Показывает. Свой. Теменос. – она по-стучала громче. -  Проекты будете защищать перед всеми. Самый лучший получит приз, - она с удовольствием отметила, что на слове «приз» все слегка притихли. Поездка в образовательный лагерь в историческую смену! – Закончила она торжественно.
Собираясь, класс задумчиво оценивал, насколько это всё – то есть приз -  интересно. Оценки, надо сказать, получились разные.
Когда женщина выгоняла из класса последних задержавшихся, - Максим вышел в сере-динке – все обсуждали Мишу-жреца и приз, она вдруг подумала: «Какой…. необычный маль-чик». И тут же быстро закашлялась, услышала в ушах свой кашель и облегчённо выдохнула. И не захотела замечать, что кашлять ей вообще-то совсем не хотелось.
Перед школой Макса ждал брат.
В  90-х школа, как и ещё некоторые учреждения, представляла собой особый мир, по-своему идиллический и отделённый от окружающей его реальности. Конечно, не всё было без-облачно: за школой часто устраивались разборки с применением кулаков и часто не очень цен-зурными выражениями, среди старшеклассников поговаривали о каких-то таблетках и часто был всем известный товарищ, который эти таблетки потреблял систематически, но всё-таки улица и её нравы как бы оставались за порогом, отделяясь от жизни, которая протекала в этих стенах. 
Но реальность была совсем рядом, стоило только выйти со школьного двора. Так было и здесь. Вдоль дороги, ведущей от школы к спальному микрорайону, выстроился ряд киосков, в которых торговали всем подряд и, где, не спрашивая возраста, легко продавали сигареты и пиво. Которые школьники бесконечно проносили на школьные дискотеки, дискачи, как многие тогда говорили. После этих вечеринок уборщицы, ругаясь, пытались отмыть туалеты от содержимого желудков молодых людей и девушек, которые слегка перебирали.
 Из этих киосков постоянно доносилась громкая поп-музыка или шансон, который ревел в одном из них так, что свой заказ продавцу приходилось кричать, а это был любимый школьни-ками киоск: там можно было попросить открыть бутылку и сигаретами торговали поштучно, что давало возможности людям с самыми ограниченными средствами. 
А дальше был мрачный сквер, проходя который, если приходилось идти после наступле-ния темноты, люди предпочитали перебирать ногами как можно быстрее и тише. Да и днём его не очень любили, поэтому, если была возможность,  малышей из школы забирал кто-нибудь, а если это было невозможно, всем, кто должен было через него идти, говорили собираться вме-сте и идти целой толпой.
Заходили и за Максом.
Брат протянул руку, взял Макса за плечо, внимательно осмотрел с ног до головы, кивнул своим каким-то соображениям, дружески сжал плечо и отпустил. Сказав: «Идём», - захватил ла-донью за спину и потянул к дорожке.
- Что-то ты какой-то сосредоточенный сегодня очень… - задумчиво протянул старший брат, резюмируя результаты анализа внешнего вида младшего.  – Размышляешь, кто круче: Большой, Инка или Маленький Мандарин?
Максим поднял голову и тихо проговорил:
- А Даша на тебя запала.
- Что? – брат фыркнул, - не смешно, - хотя…ну смешно, ладно, - он представил семилет-нюю малявку, хлопающую ему глазами,  - но не в тему слегка, извини, - он рассмеялся.
- Она меня завалила своими бумажками… Спрашивает, во сколько ты встаёшь и какое сладкое любишь…  - Макс говорил медленно, глядя под ноги.
- А ты что? – брату стало совсем весело. – Ну что ты ответил?
- Не помню, - сказал Макс со вздохом, - устал я от неё.
- Ничего, Максус, – торжественно провозгласил брат, - ничего. Крепись. Будет и на твоей улице праздник. Будет и тебе четырнадцать лет. И вот тогда… - он сделал эффектную паузу, - то-гда, Максик, ты достигнешь  вершин блаженства, прямо как я сейчас… Ибо наступит тот великий момент, когда…. в тебя начнут влюбляться…. держись, Максюс,…да! первоклассницы! А что ещё для счастья-то надо… – он закончил фразу и вдел большие пальцы в хлястики джинсов.
Оставшуюся дорогу каждый думал о своём. Когда подходили к дому, брат прервал мол-чание:
- Информирую своего задумчивого визави, - он дождался, пока Макс поднимет голову и сфокусирует на нём взгляд, - на следующей неделе мне поручено сопроводить тебя к нашей общей бабушке. Насколько я понял, визит будет кратким. – Он коротко кивнул, заканчивая, -  Всё, конец информационного сообщения.

Бабушка

- Заходи, Галочка, заходи, - кругленькая мягкая пожилая женщина потеснилась, пропус-кая гостью в тесную прихожую. Зелёная дверь хлопнула.
- Ветрено сегодня, – гостья снимала туфли и ставила объёмистый пакет на тумбочку с зер-калом, параллельно автоматически оглядывая в нём себя.
-  И не говори – хорошо. Так хорошо. Я все окна открыла – так даже сквозняк получился. У меня они на одну сторону, так обычно душно уж очень. Ну, пойдём чай пить.  -  Женщины быстро протиснулись по узкому переходу в кухню. Прямо на них смотрело открытое окно.
-  Я с Паней разговаривала, так мы тебя ещё там, наверху увидели, как ты спускаешься. Платье у тебя вот так…. – она засмеялась и показала руками, как развевалось и вздувалось пла-тье.
-Ой, и намучилась я с ним сегодня. Оно у меня лёгкое  - на спокойную погоду.
Тем временем под чайником на плите зажгли газ, а хозяйка с гостьей расселись на два места у стола, который занимал почти всю кухоньку – не считая прижавшихся к стенам плиты, раковины и холодильника и повешенных на стену шкафчиков.
- Так у Пани лейку сдуло – знаешь, такие маленькие. Из пластмассы. Красные бывают, си-ние… - гостья кивнула, - Знаешь? У меня-то другая, побольше.  А у Пани она для верхних цветов на лоджии. Я-то свои из банки поливаю. На стул залезла – да и полила. А у неё специально всё… - она засмеялась, – всё отдельное!  Ну и удобно, с другой стороны… Ты цветы-то посадила?
- Ой, я так хотела, да всё как-то… Вы знаете…. Всё как-то навалилось. Может, в следую-щем году.
- Это понятно – семья, муж. А мужа кормить надо, одевать надо… - она снова засмеялась – а нам что? На пенсии-то что делать? Мы и сажаем. Паня в этом году новую петунью посадила – сорт «Роза» называется -  резная вся, яркая. Ничего так. Мне понравилась.  Я думаю в следую-щем немножко её подсадить в ящик…. Так вот. Она эту свою лейку на стол-то вчера поставила, а сегодня выходит – нет лейки. Она её искала, искала, везде искала – говорит, в квартире полчаса ходила в двух комнатах, говорит, на кота даже подумала  - что он эту лейку куда-то утащил – она же лёгкая, что её не утащить-то… Вернулась, говорит, туда, чуть не плачу стою. Ну, где эта лейка? Кота ругаю, говорит… - она снова весело засмеялась – ну, коту не досталось. Тут она за перила-то вниз посмотрела, а лейка внизу лежит! Зрение-то у Пани, как у молодой, это я ничего не вижу. Я ей говорю, ну вот, зрение-то и пригодилось… - тут возникла пауза, поскольку рассказчице хоте-лось посмеяться немного подольше.
Тем  временем чайник стал шуметь. Хозяйка встала, подошла почти вплотную к гостье и начала вынимать из шкафчика у той над головой чашки, сахарницу, печеньицу и конфетницу. С печеньицы сняли салфетку, аккуратно сложили и убрали на холодильник. Крышечка с сахарницы была снята и тихо поставлена рядом с пузатым боком. 
- Ну вот, – в голосе слышалось удовлетворение – сейчас чай пить будем.
Тем временем чайник перешёл на ещё не очень уверенное посвистывание. Она благо-желательно посмотрела на него и села на своё место.
- Ой!  - гостья слегка подпрыгнула на стуле, - а я ведь… Я сейчас, минутку!  - она вскочила и почти побежала обратно в прихожую.
Когда она вернулась, хозяйка рассматривала куст, росший прямо под открытым окном.
- Галочка, а ты сирень любишь?
- О… Ну да, красивая. Пахнет только сильно.  – Гостья прямо и торжественно села на своё место, придерживая что-то на коленях и часто дыша под своим лёгким платьем.
- Не скажи. Вот флоксы сильно пахнут. Паня рассказывала…
Тут гостья шумно выдохнула:
- А это к чаю, - и осторожно выложила с колен на стол большую коробку конфет.
Хозяйка перевела глаза от сирени на стол.
- Ох, Галочка, зачем… - и тут пронзительно засвистел чайник. Гостья слегка подпрыгнула, а хозяйка прыснула, - громкий он у меня. Зато удобно: я, если в подъезде или к Пане на улицу выйду, так всегда его слышу, - проговорила она, с нежностью выключая прибор. – Ну, спасибо тебе.
- Это вам спасибо.
- Да ничего, ничего, со всяким бывает… ничего.
- Нет, вы не говорите, вы нас так выручили! Так выручили!
Понять ошалелую Галочку было можно. Какое-то время назад её маленькую семью: му-жа, её саму и десятилетнюю дочь – поразила большая проблема. На предприятии, где работал муж, кто-то из сообразительных сотрудников устроил увод денег, и, конечно, не по своему ме-сту. Обнаружиться всё должно было и обрушиться делом за банальное воровство на бедного мужа бедной Галочки из медчасти при заводе. Спас мужа он сам – ему что-то не то показалось, и он проверил. Так и выяснилось, что либо он сейчас незаметно для всех эту сумму из своего кар-мана возместит, либо в совсем скором времени об этом узнают все, и он честно так ответит пе-ред коллегами и законом за сам не знает куда ушедшие деньги. Это было, разумеется, неспра-ведливо. Это было, конечно, просто ужасно. Но выход был только один – и они стали срочно ис-кать эту сумму. Павел, разумеется, прежде всего, пришёл к  своей матери, а та сразу пошла к своей подруге в эту квартиру. Сумма нашлась.
 - Ничего, - хозяйка протянула руку поверх коробки и похлопала Галочку по руке, - это ничего. Сначала всё бывает, а потом хорошо бывает, правда? – и она весело подмигнула, убрала руку и встала. Доставая банку, насыпая заварку и наливая кипяток в такой же пузатый, как сахар-ница, чайник, она продолжила:
- Хорошо летом – мне и на улицу можно не ходить – мы с Паней и так хорошо поговорим. Я тут у себя, она на лавочке – лавочка-то у нас совсем почти под окном. – Ты ведь видела, как у нас лавочка стоит?
- Да, очень удобно, - гостья о чём-то сосредоточенно думала, в голове лихорадочно про-носился то один, то другой эпизод  прошедшей истории.
- Очень удобно, - отозвалась хозяйка. Я тут на стул вот так сажусь и в окно смотрю, с Паней поговорю иногда, Василий Ильич выйдет… Он в этом году, знаешь, на крашеную лавочку сел. Так ругался… А я ему говорю – что ругаешься, там же написано было… Повыше, конечно, удобнее – там всё видно. У меня-то что, наши кусты и наш подъезд. Ну, по улице в ту сторону, где вы живё-те, видно. Вот и всё. У Пани лучше. Она на четвёртом, окно так удобно. Но она не любить смот-реть  в окно. Вот я чего не понимаю… Так бывает интересно. Кусты опять же сверху видно, доро-гу вдоль дома… Она говорит, стрижи всё мимо окон летают – так она их боится. Смешная такая…  - и хозяйка подошла к столу – для этого ей опять пришлось встать впритык к сидящей гостье. Она вскрыла коробку и сходила к раковине, чтобы выбросить плёнку.
- Так вот, она и пошла за лейкой-то на улицу. Решила сразу и в магазин сходить. Ко мне подошла, лейку показывает, на ветер ругается… - смех хозяйки стал похож на шуршание камеш-ков на дне ручья.  – Я ей говорю, ты в лейку-то воды налей, да так и поставь – её и не будет сду-вать… - она передвинула вазочки на столе, чтобы разместить открытую коробку, крышку кото-рой убрала на холодильник. Снова села на своё место. – Тут мы тебя и увидели, как ты спуска-ешься... Я и поняла, что ты ко мне.
Гостья затараторила, не переводя дыхания.
- Ох, да… Вчера всё подписали, получили, и я подумала, надо сразу завтра к вам.
А получила галочкина семья деньги за свою проданную квартиру, потому как сумма-то нашлась, но ведь её отдавать надо… И пришлось им квартиру, полученную в середине восьми-десятых как молодая семья с ребёнком, продавать, а самим в другом месте как-то устраиваться. И вот вчера Галочка, получив деньги за продажу, поплакав и вздохнув, сложила нужную сумму в коробку. Понятно, что было ей очень плохо: она уже сама не помнила сколько – столько, сколь-ко длилась эта история – она не могла нормально спать, есть, сидеть, ходить. Поминутно вскаки-вала и вздрагивала, вертелась, смеялась или плакала. Это она-то, которая была всегда такой не-заметной милой молодой женщиной, не любящей производить много шума и привлекать к себе внимание окружающих. Она приобрела несвойственную ей раньше привычку временами быст-ро, спотыкаясь, тараторить. Муж  и его мать с грустью отмечали в ней эти перемены, но в таких обстоятельствах это было ещё хорошо. Ходили смутные слухи, что люди от какого-нибудь такого шока то с ума сходили и в писхушки попадали, то вешались, то ещё что… Рассказывали, что один муж, у которого что-то там на работе стряслось, всю семью порешил. Так что муж с матерью счи-тали, что, конечно, это плохо, но не так, как могло бы. Мать мужа начала по вечерам заваривать Галочке пустырник. Сейчас, принеся эти деньги и с облегчением понимая, что всё, ситуация кон-чилась – они отдали этот долг и на работе мужа и сюда вот всё принесли, Галочка чувствовала, как волнами покидает её липкий страх, в котором она жила уже, как ей казалось, очень давно. Он отступал медленно, под очередной приступ неудержимого говорения, в котором она лихо-радочно выливала на собеседника всё, что хаотично приходило ей в голову.
- …Ну и с утра  я всё сделала и пошла. Я бы раньше пришла, но у Жени (Женей звали её десятилетнюю дочь) гольф порвался, потом мы мамой Павла,  - она споткнулась и поспешно до-бавила, - с Валентиной Петровной, - она неопределённо махнула рукой, – ну вы знаете, как это бывает… она хочет девочку в парк повести, а ей надо в школу будет зайти… она что-то там отра-батывает, ей надо подготовиться, а она говорит, девочке воздух нужен перед тем, как она там опять в жару чёрт знает сколько в душном классе, а я ей – ну какая сегодня жара… И конечно Женька удрала на улицу, пока мы разговаривали, я пошла за ней, а то опять бы время прогуляла, а она ещё, конечно, не в нашем дворе, знает, зараза, чем пахнет. Ну нашла я её, они опять в этот лабиринт играли, привожу, сдаю на руки, говорю – привести, не дать сбежать, увести… а то ведь она и из класса убегает, а мне потом иди, разговаривай. Я говорю, мама, ну давай сегодня всё будет как надо. Она мне: буду бдить, товарищ сержант! Как же, сержант… – устало смеётся.
Пока она говорила, хозяйка медленно протянула руку сначала за одним чайником – с за-варкой, потом за другим – с кипятком, и  медленно разлила всё это по чашкам. Поставила чайни-ки на разделочный стол и на плиту и так же, не вставая, протянула руку, открыла стол и извлекла оттуда чайные ложки. Гостья следила за ней рассеянным взглядом, полностью погрузившись в переживания утра.
- О да, у меня очень удобно устроено, - с гордостью заметила хозяйка – всё под рукой. И вставать не надо! Вот говорят, маленькая кухня, маленькая кухня… А что в большой? В большой мне пришлось бы вставать и ходить туда-сюда… И гостям беспокойство и мне…
Гостья шумно перевела дыхание и положила руку на грудь, чтобы его унять:
- Ой… Ох. Бегаю, как марафонец. Хорошо бы у неё сегодня там всё нормально было. Прямо боюсь, опять вечером учительница эта звонить будет. Нет, она хорошая женщина, я знаю, что она не придирается, с моей Женькой-то намучаешься. Хорошо, что я её не учу, - она оконча-тельно расслабилась, даже слегка улыбнулась и посмотрела на хозяйку. Та развивала свою мысль:
- Ну, конечно, новая планировка – тоже хорошо. Но ведь это что для кого. Я-то старая, мне-то что, а на семью и молодым. Конечно, всем хочется большие комнаты и кухню побольше, – она торжественно кивнула своим мыслям, -  ну и дом поновее – в нём ведь жить долго, это мне…. – она не закончила.
- Да,  - подхватила гостья, радостно кивая за своим чаем, - у вас хорошо. И что квартира маленькая совсем не чувствуется…
- Да уж, не чувствуется… - с грустной улыбкой покачала головой хозяйка. Но ей, очевидно, было приятно.
- Совсем не чувствуется!  - горячо повторила гостья. – Нет, ну места, конечно, мало, но у вас так всё расставлено, так уютно и светло, так хорошо тут… И свет из окна, и зелень как будто в квартире. Прохладно, но не темно. И чай хорошо так пить. Сидишь и на зелень смотришь – успо-каивает. Я вот на вас смотрю сейчас – и на душе легче, – она улыбнулась на протестующий жест хозяйки – Правда-правда. И дышать у вас легче, что ли. Вот у нас  - пятый этаж, а кажется, тем-нее, чем у вас. А ведь у вас первый. Ну у нас, конечно, дерево рядом растёт, ну и на балконе, да и в комнатах… Знаете ведь, этот переезд, всё свалено. Нас куча народу в доме. И две комнаты – как мы там всё распихали, не знаю… Ох..
Несчастная семья Галочки уже какое-то время жила в квартире матери мужа - двухком-натной, как и их, в доме, соседнем с этим. И конечно, куда более старом, чем тот, в котором бы-ла проданная теперь квартира. Переезд, разумеется, не добавил Галочке душевного равнове-сия: сначала она ещё пыталась соображать по инерции, а потом, просто отчаявшись, махнула на всё это рукой. Взяла всё быстро и распихала по баулам – куда распихалось, а потом в квартире свекрови положила – куда положилось.  И необходимые в ежедневном обиходе молодой семье вещи искала часто свекровь, выбирая их из галочкиных баулов. Все силы самой Галочки уходили на то, чтобы продолжать хоть как-то кормить и обихаживать мужа и дочь, а также выполнять свои обязанности на работе. Не хватало им ещё и это место потерять. Так что с вещевыми зале-жами приходилось разбираться свекрови, также как с проблемой, как бы всё это покомпактней одно на другое поставить, чтобы хоть ходить проще было.
- Ну не надо, не надо так… - хозяйка снова погладила гостью по руке через стол, -  конеч-но, это всё потому, что так получилось. В той-то квартире у вас ведь по-другому было, мне Ва-лечка рассказывала…
«Валечка» –  это Галочкина свекровь Валентина Петровна. Женщина строгих правил, всю жизнь проработавшая на небольшой, но ответственной должности, она во всём любила порядок и режим. С хозяйкой они были большими и давними подругами. Несмотря на кажущееся разли-чие между этими двумя женщинами, у них точно была одна общая черта: они обе не приняли нового времени, не хотели понимать новых условий, которые шли вразлад со всей их жизнью, и не хотели к ним приноравливаться. Валентина Петровна, в частности, продолжала рассматри-вать молодую семью исключительно с точки зрения беспокойства за их здоровье и режим.  И это несмотря на свалившиеся на них тяжелейшие проблемы и явный кризис в жизни, который, хоть и не привёл к трагедии в настоящем, поскольку деньги нашлись и мужа удалось спасти от самого страшного – тюрьмы, но всё же сулил нерадостное будущее, поскольку теперь, вчетвером в квартире пожилой женщины, с таким доходом, как зарплата Галочки и пенсия матери, и ребён-ком – девочкой… 
Гостья печально вздохнула…
- Ну-ну… Ну что поделаешь? Хорошо, что всё закончилось, не надо больше переживать… Ты чай- то пей, пей.
Гостья послушно сделала несколько глотков.
- И конфетку съешь. У меня «Маска», они вкусные. Или ты печенье возьми – мне нравит-ся, знаешь, я люблю рассыпчатое…  - она слегка пододвинула к гостье пластмассовую печеньицу. Да и свои попробуй, хорошие ведь конфеты…
Гостья сглотнула и взяла печенье. Откусила его, не глядя, явно находясь среди очень пе-чальных мыслей.
- А дом у нас и правда хороший. И соседи здесь замечательные. И двор. Надо чтобы во дворе зелени было много, и трава, и цветы, и кусты, и деревья. Эти березки, которые тут так красиво на газонах стоят, их посадили вместе с домом. И каждый подъезд ухаживает за своим участком. Ну не то чтобы прямо клумбы – клумбы это много сил надо, но так, немного цветов и кусты в основном, ты видела. Вот сирень мы тут очень любим… Ты конфеты попробуй.
Гостья послушно взяла конфету и начала разворачивать фантик.
- Так вот, надо все бордюры обязательно белить два раза в год и лавочки красить – чтобы всё поддерживать. И я не понимаю – машины под окнами много где ездят сейчас. Я сама видела. У нас здесь тихо. И по дороге вдоль подъездов – там ведь дети играют, люди гуляют, ну нельзя. Свои-то не ездили, а как-то так начали ездить чужие. Им удобнее через наш двор стало куда-то там проезжать. В гаражи какие-то, я не знаю. Ну как так? Так вот, у Пани у сестры дочка есть, так у ней муж. Он договорился с краном, и они привезли камни большие такие  - нашли их они их где-то, на стройке какой-то, привезли. Поставили. Я говорю ему: какие большие, а он мне: их и само-свалу не переехать и мотоциклу не протиснуться – он, говорит, специально такие подбирал – от всех видов машин. Так что, говорит, спите спокойно. – И она  снова и надолго засмеялась.  -  Я ему говорю, ну зачем по чужим-то дворам ездить, я не понимаю? А он: это они не знали, что вы тут живёте, - так и сказал! – она с удовольствием взяла конфету из коробки, продолжая смеяться.  – Ты конфеты-то бери. И давай я тебе ещё чаю… - она снова потянулась к двум чайникам и доли-ла из них гостье. – Ну вот, хорошо….
Гостья жевала конфету и наблюдала, как вода льётся в её чашку. Когда вода перестала литься, она слегка очнулась и посмотрела на хозяйку. Та блаженно улыбалась.
 Большинства соседних дворов уже в полной мере коснулись разруха и запустение, кото-рого хозяйка никак одобрить не могла. Её  почти не коснулись денежные проблемы, знакомые другим пенсионерам: конечно, пенсия была маленькая, но, дело было в том, что уже давно скопленные за её и мужа жизнь сбережения, в течение примерно уже десяти лет, она давала разным, на её взгляд предприимчивым, людям в долг. Она ничего не понимала в недавно вве-дённых формах коммерческих организаций, с которыми по этой причине предпочитала никогда не связываться, зато разбиралась в людях и верила в знакомства. Она всегда давала только тем, кто был с ней связан через знакомство, особенно через соседей по дому, с которыми она обща-лась всё время после выхода на пенсию, и среди которых пользовалась уважением. Может быть, поэтому она как бы не замечала происходивших в обществе изменений: для неё люди, в вечернее время заполняющие улицы, были не опасными людьми, с которыми боялись связы-ваться даже крепкие телом и духом одинокие поздние прохожие, а хулиганами, которые туне-ядствуют и вместо того, чтобы ходить на работу, с утра торчат в пивнушках за разговорами с большими кружками пива, которым, по правде сказать, чтобы очухаться, не помешала бы не-большая взбучка. Также как и девушки в чересчур откровенных платьях и коротких юбках, кото-рые не работали и уходили куда-то гулять в вечернее время, были просто «некоторые нынеш-ние» девушки. Слава Богу, здесь, в их доме, такие не проживали. 
Она с группой единомышленников приложила немало усилий для того, чтобы в этом дворе  было по-прежнему чисто и хорошо. Так что дом и двор походили на какой-то маленький устроенный мирок, отгороженный от того, что происходило за его пределами.  Однако не всё возможно, даже к мусорным контейнерам, общим для нескольких домов, иногда невозможно было подойти. Непонятно почему, но там всё время валялось битое стекло, другой строитель-ный и бытовой мусор, по которому приходилось идти, если необходимо было выбросить  ведро. Всё это рядом с выходившими на поверхность тепловыми коммуникациями, изоляция которых была повреждена и кусками свисала, и валялась стекловата, где любили собираться, кажется безобидные, но явно обойдённые жизнью личности. Также в её мир долетали истории  о том, что пенсию приходится бесконечно растягивать, что денег, мягко говоря, не хватает, она видела грустных, осунувшихся ровесниц, когда ходила в Сберкассу оплачивать коммунальные платежи. Однако знала она это, как знала, что существует Северный Ледовитый океан: он есть, но он ни-как не влияет на нашу жизнь, если только порыв холодного ветра, иногда являвшийся в совсем неприкрытом и близком чьём-то горе, не напомнит нам о нём.
- Он очень хороший. У нас тут забор свежими досочками перебить надо – а то серые, не-красивые, старые  - она кивала под каждое слово, глядя прямо на собеседницу, - так он в субботу с досочками-то приедет, делать будет, ему бы помочь… Павел бы твой и подошёл. Часиков с 11, а то там в крайнем подъезде внизу Алевтина Степановна на первом живёт – так она спит до 10, они иначе её разбудят, а у неё такие боли, таки боли бывают… Надо после, как она проснётся. А то потом она ругается. Понимаешь?
Гостья проглотила конфету и неуверенно кивнула.
- Он занимается …как это называется…перевозками… и какие-то там строительные мате-риалы… ещё что-то… Я не очень знаю, но человек он хороший. Так они с твоим Павлом и сделали бы всё быстренько. Я Пане-то скажу сегодня – она из магазина-то пойдёт, так я и увижу; она сест-ре скажет, чтобы та дочке сообщила, а дочка ему сказала – нашла я ему помощника. Так к один-надцати-то и пусть подойдёт.
- Хорошо, - Галина ответила уже увереннее. И снова взялась за чашку. Руки у неё слегка тряслись.
На самом деле для Галочки это действительно было неплохо. В связи с тем, что муж, ко-нечно же, с работы в связи с этой историей ушёл. И какая-то разница от продажи квартиры и воз-вращения долга у них осталась – но уж очень небольшая. Растянуть её можно было, но ненадол-го. А их со свекровью общий доход был, честно говоря, почти смешным. И большую часть при этом, конечно, составляла пенсия матери Павла. А жить почти на пенсию мамы такой взрослой семьёй – это… Галочка даже не знала, как это назвать. И всё же, пока муж не найдёт работу – а он её уже какое-то время безуспешно искал. Пока он не найдёт работу, другого выхода не было. Если бы всё это можно было предположить, когда она выходила замуж… Но то, что зарплата женщины, особенно на таких обычных местах, на каком работала Галочка, вообще говоря неве-лика, никого, в том числе и её, тогда не беспокоила. Ведь всегда предполагалось, что у этой женщины кто-то есть: родственники, муж, родители, дети. Женщина, конечно, не может сидеть дома – ни у кого нет денег, чтобы жена или дочь не работали, конечно. Но. Никогда и не пред-полагалось, что женщина одна будет на свою зарплату обеспечивать семью, в которой есть муж. Это было естественной нормой, что все работают, а зарабатывает, прежде всего, конечно, муж-чина.
И вот Галочка, с этим её спокойным и нормальным взглядом на то, как всё в жизни долж-но быть, оказалась с мужем, ребёнком и свекровью и со своей зарплатой. Она мучительно ста-ралась понять, как так это может быть, и почему это так стало. Но у неё ничего не получалось.
Теперь она смутно понимала, что её муж, кажется, по словам хозяйки, должен с кем-то познакомиться. И это как-то должно им помочь. Она, если честно, в это не верила. Но своих мыслей у неё не было – и она согласилась, потому что -  а что ещё ей было делать?
- Это его знакомые были – которые в той квартире у вас всё сделали. Валя мне говорила, хорошо вышло?
Хозяйка говорила про ремонтную бригаду, отделывавшую галочкину квартиру перед продажей. Галочка с трудом отвлеклась от картинки отчаявшегося Паши на кухне, которая пре-следовала её всё последнее время  - на работе и везде – так, что она иногда даже головой встря-хивала, чтобы её отогнать. Она сосредоточилась – и до неё дошёл, наконец, смысл хозяйкиных слов.
Надо сказать, вспомнила она всё быстро – слишком удивительным, на её взгляд, всё это было. Какие-то специальные люди, которые делают ремонт в квартире, тогда как принято было делать там всё самим. И срок, в который они всё там сделали – она бы никогда не поверила, что это так быстро можно. И, самое главное, как всё это  в финале выглядело! Это же было невоз-можно и, вообще-то говоря, показалось ей продолжением кошмара, наступившего в её жизни. Из её обычной, незаметной квартиры сделали… Когда она это увидела, она поняла, почему надо было, чтобы это делали специальные люди. Сама бы она никогда, ни за что ТАКОЕ не сделала. Она не сказала ни мужу, ни свекрови, что главное, что она испытала в своей бывшей квартире, было чувство страха.
Надо сказать, что, кроме страха, особенно после ухода бригады, на Галочку, когда она стояла в тогда ещё своей только что отремонтированной квартире, напал приступ почти неудержимого хохота. Потому что через какое-то время рассматривания всей этой «обстанов-ки» она не могла не признать её крайне смешной, потому что, а как во всём этом живут?
Женщины ещё какое-то время пили чай, а потом хозяйка пригласила Галочку в комнату, где села на диван. Гостья, снова сбегав к своему пакету, вошла почти сразу за хозяйкой с короб-кой из под набора стаканов, которую тут же устало протянула.
- Вот. Держите. Здесь всё.
- Вот и хорошо, - сказала хозяйка, взяла коробку, встала, покряхтывая и слегка охая, по-дошла к посудному шкафу, открыла нижнюю дверцу и сунула коробку куда-то вглубь, ещё раз выразительно охнув при нагибании.  Она выпрямилась и обернулась к гостье:
- Вот и отлично. Ну что, тебе погадать ли?
- Давайте, - задумчиво ответила гостья.
 Хозяйка села на диван и взяла старые карты с журнального столика рядом с диваном, кивнув на него, сказала:
- Салфетку-то мне Паня связала, а цветы Володя  мой, внук принёс. Он, когда приедет, всегда нарвёт. Прибежит откуда-нибудь вечно с букетом, - голос стал слегка ворчливым, - где он там вечно бегает, прямо не знаю…   - И она начала раскладывать карты.
- А Володя-то у вас очень такой…необычный, мне Валентина Петровна говорила.
- Что делать, Галочка, что делать?  Я, может, и не понимаю, да не мне судить. Вроде и ум-ный, и основательный, а и как бы тебе сказать…. горячий слишком, что ли. Но, может, они теперь все такие? Взять вот тебя…Ты тоже… не вялая, а ведь с Женькой-то твоей и не сравнить… Но это не то, Женька твоя – не то, у ней нет этого, что у Володи…
- И не говорите. Боюсь я за неё бывает, так боюсь…
- Вот и я, Галочка, боюсь за него….
- Он у вас давно был-то?
- Да вот сегодня приехали они. Он на что-то там такое ушёл… они там сделали… здесь, с местными ребятами, он говорит он в комитете каком-то, что-то они там придумали… с велоси-педами, кажется…
- Да, помню, Женька сегодня с утра что-то такое ныла, гонки у них какие-то. Говорила, все здешние дома придут. Я ей сказала, что гонки ей будут только после школы, и если что-то не так будет опять, то гоняться за ней буду я с тряпкой по квартире.
-  Так у них это сейчас идёт.
- Ну да, - вздохнула гостья, - знаю. Чует моё сердце – опять с отработки удрала…
- Что поделаешь, - печально заметила хозяйка.
- Нда. Так у вас же двое. – Она помолчала. – Валентина Петровна говорила, что второй у вас совсем другой. Говорит, маленький такой, а такой приятный. Говорит, как взрослый разгова-ривает, да и молчит больше, а держится так… с достоинством  держится – а ведь ребёнок ещё в садике. Я Женьке говорю – вот, дети в детском саду себя так не ведут, как ты в десять – и вы зна-ете, что она сделала? – гостья посмотрела на хозяйку, - язык мне показала… - устало закончила она. – А его как зовут-то?
- Максим его зовут.
- Что, всё в садике?
- Да нет, в этом году в школе уже был…
- Да уж. Сильно он Володи младше… И ещё так отличается…. Он с братом ушёл?
- Да, они ушли. Мы вот только тебя с Паней увидели, я ей говорю, ой, не Валентины ли Петровны Галочка там бежит? Ну Володя ко мне и подошёл, сказал, что всё, ему пора «туда». До этого-то он в комнате сидит, читает себе что-нибудь. Он, мне говорят, очень активный… Тысяча дел – один пострел. И правда, сама видела, что он здесь и во дворе дела какие-то заводит, и за братом следить успеет, и меня похвалит, и уроки свои сделает и что-то там себе ещё нарисует, макет какой-то… У меня ведь с ним никогда, ты поверишь, никогда никаких проблем не было. А со мной что? Со мной ведь не поиграешь уже и не поговоришь. Особенно такому парню… много знающему.  Старая, что с меня? Козой не скачу и в макетах в этих не понимаю. А он меня в щёку поцелует, булку с какао съест и всегда книжку какую-то выудит у меня, найдёт ведь в шкафу, и замрёт где-то в уголке. Или перебирает что-то. Поверишь ли? Листочки у цветов у меня на окне как-то рассматривал. Внимательно так. А потом сидит их рисует. Похожи они там на что-то, гово-рит, и ему надо какую-то свою теорию проверить, а для этого он их должен нарисовать и срав-нить с картинкой в книжке. Как-то жил у меня на выходных так всё домик из карт строил  - гово-рил, мол надо построить какую-то пагоду, что ли.
 - Даа… какой необычный.
- Вот именно, Галочка. Вот именно. – Она пристально посмотрела на гостью. – А я ведь ничего в этом всём не понимаю, ничего…
- Ндааа. Как же помочь, если не понимаешь? Вот с детьми – она быстро поправилась -  и внуками тоже всегда так. Никогда не знаешь, что нужно… А что он ещё делает?
- Да газета у них школьная, так он там пишет, кажется, что-то. И, кажется, что-то фотогра-фирует где-то.
- О. Что-то уж очень… Всё это.
- И не говори, - хозяйка горестно вздохнула, - как-то всё это мальчику не полезно, мне кажется. Как-то всё это не то что-то, на мой взгляд…
- А вы с ним не говорили об этом?
- Что говорить? Он по-другому не может.
- А с родителями?
- Что родители?  У нас, Галочка, с ними… мы по-разному думаем. Они, поверишь ли, мне говорят, как всё это хорошо…
- Так и говорят?
- Да, - горестно кивнула хозяйка, - хорошо, говорят и прекрасно, и пусть ещё больше это у него будет. Этим-то, говорят, мы в нём и гордимся… А я прямо не знаю, я как их послушаю, мне плохо делается…От всего этого.
- Так оно понятно.
Хозяйка продолжила причитать:
- А я что могу? Он ведь уже почти взрослый.
Гостья кивнула и задумалась.
- Ну а пусть он побольше у вас живёт, может, и пройдёт это у него?
- Может бы и прошло, только это ведь не болезнь – порошками не вылечишь…, - она за-думалась. – Я тоже всё думала, что может бы и прошло, да он же в школу ходит, и огород у них, он там отцу помогает, и по дому он отцу помогает, и я не знаю, что ещё… Ну как при родителях ребёнок у бабушки жить будет? Ну, скажи мне, вот что я могу? Может, ты знаешь?
Гостья ещё раз серьёзно задумалась.
- Нет, не знаю. Если родители не отпустят и они… с ними всё в порядке, то ничего не сде-лаешь. Не поможешь. Только потом… когда вырастет.
- Да, Галочка, но буду ли я, когда он вырастет? Тут, знаешь ли….
- Ах, что вы! Вы ещё сто лет проживёте.
- Это, Галочка, всем так говорят. А у нас тут в доме, слышала-нет, Валентина Ивановна умерла, из первого подъезда… Так что, это знаешь как…
- Но я надеюсь…
- И я, Галочка, надеюсь… Вот если бы я дожила, как он взрослым станет…
- Так четыре года всего осталось? Ему же четырнадцать?
- Да, четырнадцать…. И если бы ему это на пользу потом пошло…
- Что на пользу?
- Да помощь моя, ты знаешь. А то ведь как хуже от этого будет… Ведь он такой…такой, и пока вот у него ничего, всё как-то ничего. А вот оставь я ему квартиру. Я, Галочка, долго думала. Я ведь сначала твёрдо решила – пойду, мне сказали сейчас можно написать завещание, только отдать надёжному человеку. Отдам эту бумагу Сергею, ну и хорошо. А сейчас я что думаю… Ведь что… При живом сыне всё внуку? Так не делают. А если сделать, что будет? Они ведь его потом во всём обвинят. Скажут меж собой, что он меня против них настроил или ещё что… Я не знаю. Галочка, я боюсь – хуже будет. Вот я и не знаю. – Она  снова тяжело вздохнула.
- Ну а Максим?
-  А что Максим? – устало отмахнулась хозяйка. – Он мальчик ничего такой… .
- Ну хоть за него не будете переживать. – Бодро сказала гостья.
Хозяйка смотрела в сторону.
- А что мне за него переживать? -  она помолчала и перевела глаза на диван между ними, - давай-ка посмотрим, что тут у тебя получается…. – Ну это твой интерес, понятно, хлопоты, ещё твои хлопоты, это угроза, которая прошла…. Вот, смотри, у тебя короткая дорога…
- Опять дорога! – горестно вскрикнула гостья, - так сколько можно-то…
- К доброй женщине… пожилой, домашний интерес… - 
- Бабушка! Это бабушка! -  азартно и в восторге от своей догадки вскрикнула гостья. Она даже чуть привстала.  Хозяйка коротко взглянула на неё и остановила палец над очередной кар-той:
 - Поверишь ли, так смешно вышло в том году у меня с этим… Максимом-то. Я ему костюм брата переделывала… на Новый год у них в садике, ну знаешь… Володя, когда маленький был, он любил щенком быть… ну собакой… Нравилось ему: ходил так важно по дому и лаял… Я ему тогда белый с чёрными пятнами костюмчик сделала… И хвост крендельком, - улыбается и качает го-ловой, - хорошо получилось. Он на этот хвостик всё оглядывался. Уши там чёрные были….  – она снова сосредоточилась на карте и постучала по ней пальцем, - а это ты, милая Галочка, а у тебя рядом две дамы, одна молодая да одна не очень… - она издала тихий смешок…
- Так то Валентина Петровна, наверное, - весело и заинтересованно заметила Галочка, вглядываясь в карты.
- Ну вот взяла я этот костюмчик, щенячий-то, Максиму переделывать, - она снова вскину-ла глаза. Гостья понимающе кивнула и незаметно для себя уплыла мыслями в свой шкаф в боль-шой комнате – все понимают, не новый же шить, когда брат старший всё оставил, понятно… Она подумала, что вот у Жени, если будет потом сестра, она тоже сядет переделывать её садиков-ские костюмы, которые теперь лежат пока на антресолях. Разные гольфы, рыжий парик с косич-ками…. Женька любила Пеппи Длинныйчулок…  Только во что это всё можно будет переделать, если что… и она вздохнула, безнадёжно покачав головой. Вот разве что в лису… Хотя вообще го-воря, это вряд ли… Какая такая сестра. Сейчас, уже десять лет прошло и всё никак, ну никак с та-кой жизнью… Да и если бы вдруг, то лучше брат. Она мысленно кивнула. Ну конечно, лучше бы брат. Тут её мысли догнал голос хозяйки:
- А Володя был всегда красивый, высокий мальчик, крупный… Максим-то его сильно меньше… Он такой… - и она задумалась,  пытаясь определить, какой такой Максим.
- щупленький… - помогла ей гостья, снова включившись в разговор, - Валентина Петровна говорила, щупленький такой.
-  А… да… И верно говоришь! – радостно нашлась хозяйка, - щупленький он… Незаметный такой. Я его, веришь-нет, и в комнате-то не всегда увижу. Знаю, что он там есть. А зайду – и не вижу. Испугаюсь, бывало, думаю, в окно, он, что ли, вылез, да нет, как в окно, маленький же ре-бёнок совсем ещё, а вот где?
- Прячется что ли? Некоторые любят так спрятаться, - рассудительно проговорила Галоч-ка, - мне знакомая рассказывала, что она, когда своего утром будить идёт, так он ей вместо себя подушки под одеяло подкладывает, а сам – в шкаф или за штору…
- Изобретательный ребёнок, -  с интересом заметила хозяйка. -  И что, он к ней из шкафа-то выскакивает? Пугает?
- Да какое выскакивает… Она говорит, пока не найдёшь сама, сидит, как мышь…
- Выдержка, значит,  есть - сделала вывод хозяйка, - она сама, как вообще…. Эмоциональ-ная?
- Ну да, она бойкая такая, разговорчивая… Бурная женщина….
- Ругается, значит. – удовлетворённо продолжила анализ хозяйка.  – Ну когда подушки-то вместо него находит, - ругается наверно очень…
Галочка подумала какое-то время.
- Дааа… А ведь и правда, наверно, ругается… - она засмеялась, представляя картину.
- Вот я и говорю, выдержка у ребёнка есть, характер… Раз он смех-то сдерживает, когда она его ищет и ругается…
- Ой! – Вспомнила гостья. – Вы знаете, она ведь говорит, он выключатель стал в послед-нее время чем-то таким намазывать, дети сейчас все играют… Лизин или лизун… Штука такая. Липкие шарики. Я один такой у Женьки отобрала и выбросила  - мне только в нашем тарараме липкой дряни не хватает, по стенам намазанной…
- Что ты говоришь! – хозяйка покачала головой.
- Ну да, она будить его идёт, говорит, свет-то мне зачем, я его так растолкаю, а как искать, так без света нельзя – не видно, ну она и жмёт выключатель-то… Ну а на нём этот лизин…
Хозяйка рассмеялась.
- Да уж. Ругается при этом на него, наверно…
Гостья согласно кивнула – картинка и впрямь получалась весёлая.
- Это он всё перед школой? Устраивает?
Галочка кивнула, продолжая смеяться.
- Да. – Резюмировала хозяйка. – Я же говорю: соображает ребёнок.  – Помолчала – Быва-ет же…
- Так ваш-то, - Галочка хихикнула в последний раз, - ваш-то что, тоже прячется?
- Да нет же, я то и говорю, никуда он не прячется. А его, понимаешь ли, не видно. Я стою, бывало, посередине комнаты, смотрю, смотрю, аж страшно мне – где ребёнок… А потом – глянь…так вот он сидит, ребёнок-то, на стуле у стены. Просто понимаешь, неприметно так сидит, что и не заметишь… да как бы это тебе сказать, - она мучительно наморщила лоб, что-то вспоми-ная, -  а… знаешь, есть такие гусеницы… зелёные. Маленькие такие. Она так на листе сидит, сама такая, как лист, ну и не увидишь её. Только потом листа-то и нет... Когда она его поест, тогда только и заметишь… Зелёные они такие, маленькие - повторила она.
Галочка в свою очередь наморщилась, пытаясь вспомнить, кто у неё там на огороде что поедает и какие они  с виду. Ей показалось, она припомнила этих маленьких зелёных, поэтому она кивнула.
- Кругляшками  такими сворачиваются,  - сказала она, изображая пальцем в воздухе спи-раль.
- Да-да, - подтвердила собеседница. – Именно кругляшками. … Так вот и с ним. Смотришь – смотришь, он тут рядом с тобой сидит, а ты и не видишь…
Галочка промолчала.
- Так я костюм ему переделываю, чтобы уменьшить по размеру… За уши за эти собачьи – они чёрные были – взялась, шью, задумалась о чём-то, выворачиваю… И что думаешь?  - она торжествующе посмотрела на гостью. – Что думаешь? Смотрю – что- то кривое у меня. Так смот-рела, так смотрела, выходит – на рога похоже.
- На рога?
- На рога. Представь себе. Я сначала расстроилась – думаю, работу всю испортила, новый надо будет делать… вот, думаю, дура безрукая. А потом подумала так, да и решила, а и правда – сделаю-ка я ему костюм этого… чёртика. Мультики, знаешь, были?
Галочка кивнула.
- Ну и сделала. А что, хорошо вышло. Рожки пошли, комбинезончик я перекрасила с бе-лой собаки-то в чёрный цвет, хвост переделала, и вышел ничего такой чёртик. Натуральный.
- Это вы хорошо выкрутились.
- И не говори. Бант ему белый на шею сделала, маленький… Такие сейчас любят. Галстук, называется, бабочка. Вежливый чёртик получился. Мне родители потом говорили, воспитатель у него в садике вся прямо в восторге была. Всё, говорят, его «маленьким джен-тель-меном» об-зывала… Так что вот какой у меня с ним случай был. С Максимом-то…
Женщины помолчали.
- А что, Галочка, - ожила вдруг хозяйка, - молодая дама-то при тебе с любовным интере-сом.
- Мммм? – она сощурила глаза  -  И к кому бы это? В десять-то лет!
- А что? Десять лет – не десять месяцев, - наставительно заметила хозяйка, - да и тогда влюбляются…
- В кого? – со смехом спросила гостья.
- Ну не знаю, вот дети все вместе бывает ползают, пока мамы-то общаются, вот и… Пожа-луйста!
Гостья прыснула.
- Ну что. Чем всё у тебя закончится?.... Возрадуешься. – Успокоительно проговорила хо-зяйка и смешала карты.
- Ой, надо бы идти, - заметила гостья, потягиваясь, - что там у неё в школе, у дамы у моей, узнать надо… - она зевнула.
-  У неё у тебя Рождение скоро? – хозяйка задумчиво перемешивала колоду.
- Да. – Гостья встала, - июньская она у меня.
- Так может к вам, я тут подумала, Володю-то отправить. С этим его фотоаппаратом. Пусть всех поснимает. Я думаю, детям понравится.
Гостья какое-то время подумала.
- А что, может и быть. Праздник-то будет… всё поскромнее. Какие нам сейчас праздники.
- Но нельзя же ребёнку-то без Рождения…
Гостья устало кивнула и махнула рукой:
- Конечно, нельзя. Она-то чем виновата? Ох.. Конечно, сделаем что-нибудь. Ну попроще конечно… Говорите, его пригласить? – она ещё подумала – А давайте! Вы скажите ему. Думаю, Женьке понравится, да и девчонки её рады будут. Да…
- Он сейчас придёт, так я и скажу.

Братья

Максим сидел в своём потайном месте. У всех детей есть эти потайные места – в кустах, на деревьях или ещё где. Было оно и у него. Это был небольшой участок бетонной заливки пря-мо у стены дома. Куст сирени так разросся, что здесь около стены никто не ходил – неудобно сквозь ветки протискиваться. Прямо над участком располагались два окна бабушкиной квартиры, а через листву второго куста виднелась лавочка у подъезда. Ни из окна, ни с лавочки этот участок был не виден – кусты и кусты да стена. Лавочка смотрела на окно, а окно – на лавочку. Так что если бабка разговаривала с кем-то на этой лавочке, то никто из собеседников его не видел. Он тоже видел их не слишком. Зато слышал очень хорошо. Не так хорошо, конечно, но тоже разо-брать было можно, слышал и разговоры в квартире – на уши он никогда не жаловался. А к бабке часто приходил то один, то другой гость. Как только Максим в своё время нашёл это место, он принёс туда несколько брусков и пару маленьких досочек – чтобы всегда можно было регулиро-вать высоту посадки.
Дослушав последнюю бабкину фразу о том, что она скажет брату об этом Дне Рождения, и определив, что женщины переместились, очевидно, в прихожую, Максим убрал дополни-тельный брусок и  какое-то время расслабленно сидел на досочке, бессознательно отламывая от другой щепку. Он размышлял.
Во-первых, об этом Дне Рождения. Брата хотят туда позвать, и он должен там будет фо-тографировать каких-то девчонок. Максим знал, как мама не любила, когда брат выполнял ка-кие-нибудь поручения или просьбы бабушки. У них в доме достаточно работы, говорила она, и нельзя же делать всё и всегда. А ещё мама не любила местных знакомых брата. Она говорила, что это «для него неподходящая компания» и ещё что-то о том, что знакомые бабушки это не то, что «она бы желала для своего сына». А ещё она говорила, что «бабушка у нас, конечно, про-стая». Интересно, подумал Максим, бабка скажет матери с отцом об этом празднике или про-молчит, как в прошлом году, когда она позвонила и сказала, чтобы брат привёз меня к ней – по-тому что она меня давно не видела и соскучилась. Родители, конечно радостно согласились. Он вспомнил, как это было, и разломил щепку пополам. Он сидел с ней в этой квартире, она его ни-куда так и не выпустила, а у них там во дворе был чемпионат по вышибалам, брат до двух ночи там проторчал. Он ведь -  Максим представил его со свистком, тогда ещё без фотоаппарата, с блокнотом и этой его сосредоточенной улыбкой  -  он ведь был, конечно, ор-га-ни-за-тором. Бабка тогда сказала, что ты им там мешаться под ногами будешь, они все большие мальчики. Он слышал в окно – ему ведь не дали добраться до его тайного места – как брат, быстро уходя куда-то с пришедшим за ним парнем, громко и радостно ему говорил, как он сам не ожидал, что ро-дичи его выпустят и вот ведь повезло. Сегодняшний их приезд  - это инициатива отца: «попрове-дать бы вам её надо». А раз она его хочет на это День Рождения, значит, скоро позвонит и ска-жет, что «соскучилась по Максиму». Он попытался сосредоточиться. Мать от этого «соскучилась по Максиму» не оттащишь. Она так рада, что «бабушка тебя любит». Ни за что не откажется от-править его сюда. Он подумал ещё. Но ведь это не страшно. Ведь отправить его можно по-разному. Есть же отец – он и может отвезти Максима к своей матери, разве нет? Почему всегда его отвозит брат? Почему надо обязательно ехать с братом. Мать права – у брата и дома много работы, чтобы ему ещё и каких-то чужих девчонок просто так фотографировать. Он был уверен, что, узнай она это, она бы так и подумала. Что брата надо беречь, а то бабка не понимает, как много на нём лежит и  совсем его уморит. Он должен о брате позаботиться. В конце концов, бра-та он очень любит и уважает. А бабка просто не понимает, какой он замечательный человек. Мать часто говорит, что бабка «с её жизнью» не может понять, «какие у Владимира перспекти-вы». Она говорит, что для бабки «умный мальчик умеет чистить мотор». Мать часто повторяет эту фразу и смеётся.
Максим нашёл решение и отбросил поломанную щепку. Тут он почувствовал, что надо выбираться – скоро и правда должен прийти брат, а он не хочет при нём вылезать из своего тай-ного места. На то оно и тайное, что о нём  никто не должен знать, ведь так? Он аккуратно сложил досочки и брусок к самым корням куста – нельзя оставлять их на бетоне, вдруг кто всё-таки ре-шит проломиться сквозь эти ветки и найдёт это здесь? Тут уж каждый дурак поймёт, что кто-то тут бывает зачем-то. А нельзя, чтобы кто-то это понял. Мало ли кто это может быть. Максим со-всем не хотел лишиться своего тайного места, да ещё и чтобы бабка узнала, что оно у него всё это время было и где оно было.
Он положил деревяшки у корней и, пару минут послушав окружающее пространство, и убедившись, что никто пока не идёт, вылез через кусты и траву, обходя  по дороге пучки лилий и каких-то ещё цветов, к соседнему подъезду. Там он отряхнул одежду и спокойным шагом пошёл к своему подъезду, намереваясь сесть там на лавочку. Тут в его подъезде хлопнула дверь и отту-да быстрым шагом вышла молодая женщина в развевающемся вокруг ног платье – очевидно та самая, с которой сейчас разговаривала бабка. Он  подходил к площадке перед подъездом, когда она с неё, явно торопясь, почти сбегала. Она окинула его рассеянным взглядом, очевидно, думая о своём, и улыбнулась. В ответ он улыбнулся очень серьёзно. Потом степенно прошёл к лавоч-ке, а она тем же почти бегом пошла к заградительным камням в конце аллеи, собираясь, оче-видно, покинуть двор. 
Он сел на лавочку, положил руки на колени, чтобы смотреться, как на той фотографии, из садика – он по опыту знал, какое приятное впечатление это производит, и стал думать о второй вещи, которая его заинтересовала. Этой вещью было слово «завещание». Максим думал, надо будет дома обязательно посмотреть, что это такое.
Ещё его очень заинтересовало, что такое бабка положила в шкаф. Что-то эта женщина ей дала, там было что-то «всё», и это что-то бабка положила в один из нижних шкафов. Это хоте-лось выяснить. Но он сомневался, что удастся. Где-то в последний год бабка перестала почти оставлять его одного в комнате. Всё говорит, что его беречь надо, как бы с ним чего не случи-лось, «ты ведь у нас такой хиленький»…  Максим мысленно покачал головой. Нет. Не оставит од-ного. Особенно в комнате. На кухне ещё иногда, но вот в комнате… А если уходит, то их с братом всегда на улицу посылает: «воздухом подышите, пока я схожу». А если брат где-то по своим де-лам, то его с собой берёт – ни за что в квартире не оставит. «Пойдём мы с тобой в магазин схо-дим…» Он вспомнил, как она это говорит, и чувство фатальной безнадёги охватило его. Ну, никак до этих шкафов не доберёшься. Спит она чутко -  подумал он напоследок.
За этими мыслями его и застал брат. На самом деле Максим давно краем сознания зафик-сировал, что кто-то пошёл по придомовой аллее с дальнего от него конца и, поскольку он брата ждал, в принципе, предполагал, что это может быть он.
- О чём таком думает философский мальчик? – брат, как и всегда здесь, был запыхавшим-ся, раскрасневшимся и очень довольным.
- О сне,  - спокойно ответил Макс.
- Ааа… устал, значит – брат потрепал его по макушке.  – Где был?
Когда они уходили от бабушки, Владимир по умолчанию предполагал, что к его велоси-педной компании они пойдут вместе. Он  думал, что мальчишке понравится наблюдать за со-ревнованиями и даже мысленно выискал ему место рядом с судейским. И даже уже представил, как будет всех деловито раздвигать руками со словами «освобождаем место, Максус идёт! Он болеет за всех и сразу!» И тут Максим наотрез отказался туда идти, с серьёзным видом заявив, что у него здесь дела. Владимир сначала на это только посмеялся и покивал, продолжая движе-ние и крепко держа брата за руку.  Упирание ногами в землю, падение и вырывание из рук с по-следующим сбеганием были Максимом отвергнуты изначально. Брат был не из тех, кто в таком случае махнёт рукой на сбежавшего маленького, подумав, что в таком дворе с ним ничего не случится, а у него нет времени его ловить  - и побежит по своим делам. Максим слишком хоро-шо понимал, что брат его поймает. Что брат обладает физической развитостью вместе с повы-шенным чувством ответственности, также как ограниченным временем до начала действа, где его ждали и на него рассчитывали.  Поэтому  способен пробежать, если надо и с извивающимся Максимом на руках всё расстояние до искомого места. А там точно так же способен сделать ему перевязь или шлейку, как у щенка, и привязать конец веревки к своему предплечью. Логика Владимира в таком случае была бы такова, что ведь это не доставляет ребёнку никаких физиче-ских неудобств, кроме ограничений по передвижению, и самое главное, такая конструкция поз-волит держать его в пределах контроля, даже когда  он этого не хочет, не причиняя ему при этом никаких страданий. Максим это прекрасно знал и потому разумно не прибегал ни к чему, что было бы идентифицировано как сопротивление или внезапная прихоть. Вместо этого он не-сколько раз повторил фразы: «Там будет шумно и много людей» - и -  «Я хочу побыть один». При этом он смотрел на брата измученными и усталыми глазами, покорно и быстро семеня за ним следом. В конце концов, брат остановился и поставил его перед собой, опустившись на корточ-ки. Какое-то время он увещевающим голосом говорил с Максимом, объясняя, что бабушка отпу-стила их, думая, что они будут вместе, что он не может оставить его здесь одного, и сам остаться с ним здесь не может, значит, им надо идти туда и что, может быть, Максу там понравится, там будет интересно и увлекательно. Максим всё это серьёзно слушал и смотрел в сторону, а потом сказал, что, когда мы ехали, он думал о своём кладе и думал, что каникулы у них обоих, а не только у Володи. Посмотрев на него пару минут, брат покраснел, фыркнул и сказал, что если только я не найду тебя, когда вернусь, в этом дворе в целом и не поцарапанном виде, сидящим на лавочке и ждущим меня,  если только я увижу на тебе какие-нибудь повреждения или, не дай Бог, обнаружу твоё отсутствие пред моими глазами после троекратного призыва, то в следую-щий раз я посажу тебя в рюкзак, а рюкзак буду снимать только на ночь. Максим очень серьёзно ответил ему, что он всё понял и кивнул в подтверждение. Вообще, Владимир решился его оста-вить только потому, что, вообще говоря, знал брата как очень ответственного, послушного и смирного ребёнка, обладающего очень ценной в его возрасте рассудительностью, которого все-гда можно поместить одного в комнате, не опасаясь розеток и всяких безобразий вроде изрисо-ванных обоев. Найдя сейчас Максима в условленном месте, он про себя посмеялся на его тор-жественный вид и с радостью отметил, что не ошибся в своём доверии – ребёнок и правда не влез ни в какие неприятности … или эти неприятности не нашли ребёнка.
- Ну, так где был? – повторил брат свой вопрос. Сам он оглядывал пространство перед двором перед тем, как войти в подъезд.
Максим подумал и серьёзно сказал:
- В моём теменосе.
- Что?  - ошалело посмотрел на него старший – Где?  - он сообразил – Аааа… Что-ж, этот твой исторический факультатив, по крайней мере, приносит тебе пользу.  – он снова заскользил глазами по кромке двора, задержался на деревьях и побежал ими дальше – по дороге и лестни-це.  -  Ну и что там, в твоём теменосе?
- Это тайна, - заговорщическим тоном ответил брат – никто, кроме главного жреца не знает, что там и для чего оно.
- О! Ясно. – Владимир подумал, что он никогда и не предполагал, что брат у него – такой мечтатель и даже можно сказать  - романтик, он подумал, что ни в коем случае он сейчас не должен подумать, что чья-та взрослая рожа над этим ржёт, поэтому он быстро сделал лицо как можно более спокойным и серьёзным. Глупо было бы ранить ребёнка в таком хорошем при-страстии. У него там, наверное, закопано что-нибудь: камешек, чей-нибудь зуб… Ну, что там у детей может быть… И он ободряюще  потрепал брата по макушке и решил, что ненавязчивый интерес будет ребёнку приятен:
- А главный жрец –это, я так понял, ты, да?
- Да, - Максим кивнул со значительным видом.
- А что там, ты не хочешь говорить?
- Нет. Жрец должен хранить тайну места.
- Конечно, - поспешно заверил его Владимир, чтобы брат, не дай Боже, не подумал, что он его выспрашивает или допрашивает,  - конечно. Не говори, если нельзя.
Он помолчал какое-то время, разглядывая дорогу и небо за лестницей и представляя, со-вершенно нереально, себя на велике с рюкзаком, прямо сейчас от бабушки уезжающим не на автобусе в сторону дома, а одному и в противоположную. И потом он будет ехать, пока не уста-нет и пока не наступит ночь, а утром поедет снова... Ещё находясь на этой воображаемой доро-ге, он мечтательно сказал:
- У каждого из нас свой теменос… - и они вошли в подъезд.
Когда они поднимались, потом их впустила бабка в свою тесную прихожую, возня, вопро-сы, как там у Володи прошло, Макс  всё думал, что эту фразу надо запомнить – звучит хорошо. Как надо. Производит впечатление. И взгляд такой при этом должен быть вдаль и слегка бле-стеть. Он решил обязательно потренироваться на знакомых девчонках. И на матери, поставил он мысленно галочку. Надо будет эту фразу отработать. Ну…а потом – можно будет и к учителям.


Глава 1

201... год
День начинался скверно. Яна не любила суббот, особенно таких вот со слепящим солн-цем. Хорошо, что лето в этом году пасмурное, но сегодня, как назло, на улице свистал холодный ветер и такой же холодный, яркий, несколько синюшный свет заливал лицо. Как любая богема, Яна вставала не раньше двух, и как все девушки с утонченной и изнеженной красотой не выно-сила солнца. В будние дни родители были на работе, и можно было поесть так, как хочется: съесть бутерброд или апельсин, заварить себе во френч-прессе кофе и походить с чашкой по квартире, а не запихивать в себя, давясь от дурноты, так называемый нормальный завтрак (Гос-поди, как ненавижу это словосочетание!)  под присмотром родителей, потому что девочка опять мало кушает, и это совершенно необходимо для здоровья.  Сегодня же вставать и идти в столо-вую особенно не хотелось. Из-за одного позавчерашнего неприятного события и разговора, ко-торый, несмотря на всю доброту и понимание, проявляемые матерью к любимому ребенку, должен был состояться, и как подозревала Яна, должен был быть не из лёгких.
Яна перевернулась на живот и залезла головой под подушку, и даже застонала при мыс-лях о неотвратимо предстоящем разговоре. «В конце концов, это же мое дело», - думала она, - «никто не должен в это вмешиваться». Убедительность этих слов здесь, в постели, была неоспо-рима, но произносить их при матери, которая, как знала Яна, сидит и ждет её рядом с уже остывшим чаем, ждёт уже давно, как-то не хотелось.
Яна снова вздохнула. Она планировала провести день у Макса, и ей очень бы хотелось верить, что приятно, вместо того, чтобы, как это обычно бывало в субботу,  переходить с книгой по квартире, пока мать чистит ковры и перетряхивает все любимые домашние безделушки. Мать обожала порядок и не без оснований гордилась своим совершенным и чистым домом. Те-перь она только и ждала появления Яны, чтобы после разговора начать уборку,  за которую она принималась только после пробуждения дорогой дочери, и которая всегда занимала меньше времени, чем ей бы хотелось, чтобы довести дом до любимого ею сверкающего состояния.
Отец давно ушёл поболтать с друзьями, как он любил говорить: «по делам». И должен был, наверное, уже скоро вернуться, так что лучше было поторопиться, иначе был риск, что он мог что-нибудь услышать: мать не любила ставить его в известность относительно некоторых вопросов, дочь, в данном случае, ещё не приняла решения. Яна вздохнула, вылезла из постели и пошла в ванную.
Нанося пасту на щётку, она обдумывала, что сказать. Проблема была вот в чем: позавчера они с коллегой Евгением Анатольевичем зашли в кафе, где обычно не бывали, и сидя там, на ди-ванчике за кофе, с удовольствием болтая о разных приятных вещах, Яна заметила, что на неё из-за столика у окна смотрит мать. Марина Александровна зашла сюда отметить День Рожденья одной из своих коллег совсем неожиданно для себя. Мать и дочь сделали вид, что ничего не произошло, и продолжили разговор каждая в своей компании. Яна вернулась домой поздно, около двух, чтобы не встречаться с матерью. Вернулась поздно она и вчера, но поскольку вчера была пятница, она застала мать, засидевшуюся у телевизора и, безусловно, поджидающую её. После небольшой паузы и обычных слов Марина Александровна необычно строго спросила дочь, что она делала в обществе этого известного в определённых кругах человека, жену кото-рого она знала, хоть и весьма отдалённо. Яна сказала, что у неё болит голова, что спит отец, и громкие разговоры его потревожат, что они, конечно, поговорят завтра, и отправилась спать. И сейчас, сплёвывая пену, она представляла этот неотвратимо приближающийся неприятный раз-говор. Отец, как она знала, давно ушёл по своим делам и сослаться на то, что он услышит что-то, что не должно достигнуть его ушей было нельзя.
Яна вздохнула, ещё раз оглядела себя в зеркало и, убедившись, что она достаточно хо-рошенькая, что хорошо влияло на мать, гордившуюся красотой дочери, вышла из ванной.
Глава 2

Марина Александровна, как и предполагала дочь, сидела в своей любимой столовой за чашкой любимого вишнёвого чая с аккуратно поломанной на дольки шоколадкой. Она любила весь свой дом, но столовая была предметом её особой гордости. Жизнь не баловала Марину Александровну. В конце 80-х она, как её мать и как почти все женщины в семье, поступила на направление «Иностранный язык» с неплохой перспективой уехать в одну из столиц и стать пе-реводчиком профессиональной литературы. Но в 90-ые, когда весь экономический уклад страны рухнул, пришлось зарабатывать деньги, обустраивать школу с углублённым изучением англий-ского языка, в которой теперь она была завучем - и всё это практически с нуля; замужество, дом, воспитание дочери - и о карьере переводчицы, к которой столько готовилась и о которой столь-ко мечтала, пришлось забыть.   Она переводила для местных знакомых только иностранных гос-тей, которые нередко приезжали сюда.
Благосостояние семьи благодаря её усилиям и усилиям мужа, работавшего в крупной строительной фирме, существенно улучшилось. Десять лет уже, как они с мужем въехали в эту чудесную квартиру, которую она обставила с такой любовью.  О такой просторной и красивой квартире она только могла мечтать, правда, было одно существенное но, о котором она не пе-реставала жалеть. Ей иногда казалось, что, если бы они подождали, то можно было бы поселить-ся в целом районе новых домов, а не вот так в одиночном, воткнутом среди старых панельных многоэтажек, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Когда они только пришли смотреть квартиру, она молодая и вся в состоянии эйфории, то-гда немного строили и сама возможность купить новую по-европейски спланированную и отде-ланную квартиру было мечтой, сказкой, так что она совсем не обратила внимание на то, в каком районе этот дом находился, кроме того, тогда это было совсем не так, как стало в последнее время.
При одних мыслях об этом Марина Александровна зябко поёжилась. Долив в чашечку чая, она слегка пригубила напиток, это придавало спокойствия, хотя и не до конца. Грязный пе-реход от остановки - слава Богу, ей не приходилось часто ходить этой дорогой, но, тем не менее, с этими бесконечными непонятно во что одетыми чумазыми продавцами, которые на непонятно каком языке -  Марина Александровна ни за что не признала бы в нём русского, хотя, по словам было понятно, что изъясняются они именно на нём -   зачем-то очень агрессивно размахиваю-щими руками, как будто невозможно объясняться друг с другом спокойно, ведь друг друга-то они, наверное, понимают;  с бесконечными грязными рваными баулами, которые были то тут, то там заклеены скотчем и, кажется, даже зашиты, всё это освещалось тусклым светом немного-численных ламп, пыль на которых, от  того, что её не стёрли ни разу за всю их жизнь, преврати-лась в налёт липкой, похожей на жир, грязи.  Когда ей редко, но доводилось возвращаться через этот переход, она ставила ноги очень аккуратно, стараясь при этом не думать о лужах, в которые приходилось ступать, потому что эти скопления неизвестных жидкостей не устранялись отсюда большую часть года, только в самые сильные морозы они превращались в грязный с разводами лёд.
Среди всего этого стояли какие-то ржавые телеги и тележки самых разных размеров, картонные коробки, оторванные части которых, упав на этот пол, слипались, превращаясь в комковатую грязную массу, поверх которой часто ставились эти самые пёстрые рваные сумки, из которых работавшие здесь люди доставали и свой товар и свой обед.  Здесь же сновали малень-кие немытые с острыми цепкими глазками похожие на диких зверят, их дети. Ужасно. Как можно их держать после всего этого?
Это место всегда хотелось пробежать как можно быстрее. Это было неприятно, но при-ходилось терпеть. В последнее время ситуация ухудшилась: было ощущение, что это место, как переполненный сосуд, расплёскивается кругом большой лужей. На прилегавшей к переходу улице стали появляться продавцы с самым разнообразным товаром. В частности, с жутким без-размерным бельём, стопки которого громоздились и, можно сказать, прямо лезли в глаза.
Молодая соседка Лена, которой через всё это приходилось постоянно ходить в сквер, где она гуляла с ребёнком, говорила, что между рядами с таким товаром: этими бесконечными подштанниками вперемешку с речной рыбой, разделанными свиными тушами и прочим -  по грязи, в которой просто застревали колёса коляски, идти было невозможно. Мало того, сквер тоже не очень радовал: в некоторые уголки, которые были ближе к многоэтажным домам, осо-бенно одному, полному малосемеек, громоздились бесконечные кучи мусора, среди которых и невооружённым глазом можно было заметить -  так их было много -  характерные одноразовые шприцы. Лена говорила, что в сквере она познакомилась с другой мамочкой, малыш которой был того же возраста, что и ленин ребёнок, очень приличной и чистенькой женщиной, которой с мужем из-за малых средств пришлось купить квартиру в том малосемейном доме. Пару раз она к ней заходила по каким-то делам, и её поразило состояние подъезда. Около лифта все стены были испещрены бесконечными коричневыми каплями, похожими на брызги, что создавало впечатление невообразимой грязи. Лене объяснила её подруга, что, она, конечно, не в курсе, но, как ей сказали, они остаются после того, как здесь подростки колют себя из шприцев и, когда игла входит в вену под давлением, брызги оставляют на стенах эти самые следы.
Вообще, вынужденная постоянно гулять с ребёнком, Лена часто рассказывала что-нибудь подобное. Правда, для того, чтобы видеть то, что происходит, не нужно было идти в сквер. Про-езжая мимо многоэтажек, Марина Александровна из окна машины видела бесконечные компа-нии с пивом, причем, насколько она могла судить, многим из девочек, которые сидели там с си-гаретами, было не более четырнадцати – пятнадцати лет. В воздухе всё время стоял громкий смех, перемежающийся нецензурной бранью.   
Неудивительно, что, несмотря на привязанность к с такой любовью отделанной и обстав-ленной квартире, Марину Александровну всё время посещали мысли о переезде. А вложено было немало.  Для столовой она сама обтянула стулья и, будучи крайне художественно одарён-ной, расписала ткань своими любимыми красными тюльпанами.  Ещё она оформила декоратив-ные панно для стен и развесила здесь любимые семейные фотографии в простых деревянных рамках, где были самые дорогие для неё воспоминания, а, может, и мечты, о другой, не такой трудной и несостоявшейся жизни, где всё было лучше, легче, красивее. Она, ещё совсем моло-дая, отдыхает с маленькой Яной в Евпатории, они с подругами на Кавказе в горах, в Греции, во время недавнего отдыха на Кипре, на которой она выглядела особенно свежо и молодо.
Именно здесь, в окружении дорогих воспоминаний, придававших ей сил, Марина Алек-сандровна собиралась серьёзно поговорить с дочерью. Яну она старалась вырастить такой, какой должна была по её представлениям быть дочь из семьи её матери. С детства девочка была спо-собна к языкам и ко всему тонкому, особенно в современном искусстве. Марина Александровна не имела возможности следить за всеми новомодными тенденциями, но всё-таки видела и слы-шала, что Яна действительно очень образованная и современная, а это очень важно для любой интеллигентной девушки, поскольку способствует счастью в браке, так что Марина Алексан-дровна считала, что жизнь Яны можно считать обеспеченной.
 Однако не все нравилось Марине Александровне. Сама будучи в молодости очень эф-фектной и образованной она радовалась великолепным данным дочери и в том, и в другом, но было нечто, что Марину Александровну тревожило. Некоторое время назад она начала пони-мать, что тонкость вкуса, изящество ума и образованность превратились для её дочери, пожа-луй, в самоцель, которая никак не была связана с реалиями жизни, чего в самой Марине Алек-сандровне никогда не было: она всегда твёрдо обеими ногами стояла на земле. Оторванность понятий Яны от того, что происходит, была тем более не вовремя, что в языковой среде насту-пил кризис. Спрос на обучение иностранным языкам резко упал в последнее время, Марина Александровна не могла взять дочь в тот языковой центр, где  сама иногда подрабатывала, ей удалось устроить и только на условиях практики Яну в другой, лучший центр, но только времен-но и только на должность администратора. Правда администратор не только классифицировал учеников, занося их в ту или иную группу, основываясь на их знании языка, что само по себе уже требовало квалификации, но и вел, в случае отсутствия преподавателя, занятия. Но всё же рабо-та эта была только временной.
Неясно было, что делать с работой в такой ситуации. Оставалась надежда на брак, и, хотя Марина Александровна не была сторонницей ранних браков, как многие люди 90-х годов, одна-ко в последнее время ранние браки стали входить в моду, и пусть торопить Яну она бы не стала ни за что, поскольку девочка ещё только заканчивала магистратуру, но, если сейчас так принято, то … почему бы и нет.
Тем более что дело было не только в янином трудоустройстве. На рынке недвижимости образовался некоторый застой: было плохо с продажей уже сданных квартир, а ещё хуже с но-выми постройками. Муж  ходил очень подавленный, и в конце концов пришлось прийти к выво-ду, что никакой заграничной поездки на выпускной дочери, как изначально планировалось, в США или Великобританию не будет, также как придётся отказаться от обновления обстановки в спальне, о которой все эти годы мечтала Марина Александровна, поскольку при переезде туда был поставлен старый гарнитур. В последнее время вообще приходилось отказываться от мно-жества привычных вещей, и это было грустно.
Вообще же дочь вызывала у матери чувство тревоги не только своей непрактичностью, но и отношениями с противоположным полом. Первый официальный мальчик, случившийся только на третьем курсе вуза - до этого к ним в гости не заходил никто -  да и Яна всю школу про-сидела по вечерам дома за книгой, совсем не походил на человека, способного взять на себя от-ветственность по созданию и обеспечению семьи. Сашка (как ни несвойственно Марине Алек-сандровне было так называть людей, но с ним, - при одних воспоминаниях о нём она оправила свою блузку,- даже она не могла удержаться) был каким-то уж очень неформатным: с его поезд-ками автостопом и «зависаниям» по дачам каких-то  своих знакомых с набором интеллектуаль-ных фильмов и пиццей. Он зарабатывал случайные деньги в журналистике и работал барменом в небольшом баре. Марина Александровна недоумевала: как вообще дочь с ним познакоми-лась? При первой встрече он, можно так сказать, хотя охарактеризовать его поведение и манеры у неё вообще не получалось, завалил её знаниями о каких-то там комиксах, мультиках и вооб-ще, короче, обо всём таком…несерьёзном. Такой парень, по мнению матери, совсем не подхо-дил Яне ни по воспитанию, ни по уровню образования и, самое главное, по уровню преставле-ний о жизни, потому что отсутствие определённых привычек и вкусов выдавало в нём человека совсем иного круга, чем того хотелось бы Марине Александровне.
   Хотя за ним можно было вполне признать все другие достоинства, например, доброту. Поэтому Марина Александровна скорее обрадовалась, узнав, что его неаккуратный образ жизни и бунтарские устремления не вызывают у её крайне приверженной эстетике дочери особой симпатии.  Союз оказался случайным и очень быстро распался. 
Новый молодой человек появился недавно, в начале последнего курса магистратуры. Марина Александровна не очень одобряла и этот выбор дочери: он конечно, с хорошими пер-спективами по работе… и очень молод, так что может быть всё ещё и изменится. Ей всегда хоте-лось знать как можно больше о парне своей дочери, это позволяло сразу оценить все достоин-ства человека, и было крайне неприятно, что он не был столь откровенен, как того бы хотелось. 
 Однако все эти бесконечные но… но… но…, тревожившие Марину Александровну, стали несущественными, после увиденной в четверг сцены. Теперь мать боялась худшего, что Яна, увлекшись тем, чем так умеют очаровывать состоявшиеся и опытные мужчины, откажется от своих ещё не до конца сформировавшихся отношений с молодым человеком, в которых, как она знала, поскольку Яна с ней делилась почти всем, было не всё гладко. Боялась, что девочка, со-блазнившись такими привлекательными возможностями, рискнёт ещё такими хрупкими и, ко-нечно, по молодости сложными отношениями, потому что и Яна и её парень Максим оба были очень вспыльчивыми, резкими на язык и в суждениях.
Марина Александровна сидела и ждала дочь с надеждой, что всё зашло не так далеко, как она опасалась, и опасениями, что не сможет на неё повлиять.   


Глава 3

В коридоре послышались приближающиеся шаги. Марина Александровна давно слухом следила за перемещениями дочери и теперь, понимая, что той пришла пора появиться,  приня-лась доливать из заварочника чай в чашку, чтобы внутренне подготовиться к встрече с ней.
Яна вошла, поприветствовала мать, чмокнув её в подставленную щёку, и села на стул, уютно нежась в своей мягкой пижаме.
Марина Александровна, предчувствуя и без того сложный разговор, а кроме того, мужа, который всегда настаивал на «нормальном полноценном завтраке» не было, не стала давить на дочь в вопросах еды, а просто пододвинула к ней заранее приготовленные любимые бутербро-ды, а также тарелку с апельсинами и яблоками, налила Яне чай и принялась ждать, пока ребёнок поест.
Во время недолгой трапезы они обменялась несколькими незначащими фразами о яни-ных делах на учёбе, была упомянута необходимость купить ей новые туфли в ближайшее вре-мя, например, завтра, с чем Яна не согласилась, в результате сошлись на компромиссном чет-верге, который оказался не очень занят у всех.
Когда Яна, поев, раскинулась на стуле, мать решила приступить к деликатному разговору.
- Яночка, - Марина Александровн слегка оттолкнула от себя блюдечко, как бы заканчивая своё чаепитие, - как у тебя дела с Максимом? – не решившись говорить о максимально для себя трудном, мать завела разговор о том, что было предметом постоянных обсуждений.
- Я сегодня к нему иду, - ответила дочь, весьма сдержанно поддерживая тему, которая обычно у неё вызывала бурю эмоций, чаще всего откровенно негативных, потому что отноше-ния с её парнем становились хуже день ото дня, а Яна всегда в обществе матери очень прямо и непосредственно выражала своё мнение.
Марина Александровна поняла нежелание дочери углубляться в эту тему. Она поколе-балась, поскольку всегда воздерживалась от давления на неё в этих вопросах, но здесь решила изменить привычной тактике. Она взяла чашку и снова пригубила чай.
- Ум? – промокнула губы салфеткой, - надолго? Куда-то пойдёте?
- Да. На День Рожденья к его другу. Вернусь поздно.
Марина Александровна решила не сдаваться.
- Это хорошо. А как у вас в целом? Я знаю, у вас были нелады, так что же, они разреши-лись?
- Ну, как может разрешиться ситуация, когда речь идёт о двух таких разных людях, как мы с Максом? Я бы сказала, что всё, как всегда: у него всё время дела, он всё время занят, вечно со своей работой носится, ни о чём нельзя с ним поговорить, чтобы он тебе не сказал какую-нибудь несусветную глупость, а так… - Яна откинулась на стуле, - всё нормально…
- Яна, мы ведь с тобой говорили, - пытаясь внушить эти мысли дочери, проговорила Ма-рина Александровна, -  что мужчины всегда заняты работой, что эти их интересы нужно ува-жать…
- Да я их уважаю, только и он должен уважать мои, как мне кажется, но если тебе кажет-ся, что уважать нужно только его, то…
- Нет, Яночка, я так не говорила.
- Хорошо, поэтому ты постоянно берёшь его сторону…
- Нет, Яночка, я просто с точки зрения опыта говорю, что нужно стараться искать какие-то компромиссы…
- Хорошо… Но ведь он тоже должен их искать?
- Безусловно…
- А он не старается…
- Почему не старается? Может быть, ты просто не замечаешь…
- А может быть, это он не замечает, что у него вообще есть девушка?
- Но, Яна, надо понимать, что  у мальчика тяжёлая жизнь, он всё сам всё с ноля, сейчас та-кой период ответственный, когда определяется его жизнь... Надо, может быть,  сейчас проявить немного более такта, чем обычно, и прощать некоторые вещи…
- Хорошо, я буду с ним очень мила, я обещаю.
Обычно Яна не соглашалась. Такое полное согласие заканчивало разговор, который Ма-рине Александровне завершать не хотелось. Мало того, безразличие к вопросам, которые раньше её дочь очень волновали, настораживало. Хотелось верить, что дочь действительно раз-вила в себе большую терпимость, чем это было раньше, но могло быть и хуже:  могло быть, что для Яны, принявшей уже какое-нибудь неосмотрительное решение, отношения с Максимом  ничего теперь не стоили и не значили. Матери не хотелось чересчур давить, чтобы не потерять доверие дочери, при этом она боялась не вмешаться сейчас, когда ещё, может быть, не очень поздно. Она решилась зайти с другой стороны.
- Хорошо… А как у тебя на работе? Нравится с коллегами?
- Да, всё хорошо… - протянула Яна.
-  Они тебе нравятся?
- Да, они очень милые. Хотя большинство совершенно  ничего не понимают в современ-ной литературе, а это очень важно, чтобы не терять соответствующую квалификацию. Не то, чтобы на языке, но хотя бы в переводах… Оказывается даже об Акройде что-то где-то слышали, но не знакомы, а так… - Яна пожала плечами. Она очень ценила утончённую образованность: ко всем, кто на неё претендовал, она относилась крайне придирчиво; тех, кто не претендовал, – без дальнейшего различия их достоинств -  она находила добрыми и милыми.
- А Фролов Евгений Анатольевич? – упомянуть это имя, как бы среди других, как бы меж-ду прочим, было уже легче.
- Ну, - протянула Яна, - он, конечно, отличается от большинства моих коллег… Он больше читает, больше знает… Хотя административная работа, безусловно, человеку не даёт так полно развиваться, как это было бы возможно… но опять же, куда лучше, чем у большинства наших тё-тенек…
- Яночка, - Марина Александровна поняла, что исподволь она ничего у дочери не добьёт-ся, и решилась действовать напрямую, - он ведь тебя настолько старше…
Яна фыркнула.
- Деточка, послушай меня, пожалуйста, пойми, на это не очень хорошо посмотрят. Как это всё скажется на твоей работе, на твоей будущей карьере… Ведь это всё очень несерьёзно… Это пройдёт, но разговоры об этом...
- Мама, ну кого интересуют какие-то там разговоры. Никогда не надо думать, что про те-бя там что-то скажут. Ты всегда говорила, что у человека должна быть своя шкала оценки. И ни-какого вреда не будет, ну, кому какое дело?
- Но что у Вас может быть общего? Разве тебе может быть интересно в его обществе…
- Да, он многого не знает, но ведь мои ровесники знают ещё меньше. О чём вообще с ними говорить? Мы ведь с тобой много раз говорили, и ты сама говорила, что у Саши, например, конечно, нет таких способностей, какие бы ты хотела видеть в человеке рядом со мной. Да и у Макса тоже…
- Но ведь Яна, посмотри, наш папа ведь тоже занимается строительством, а мы ведь хо-рошо живём…
Марина Александровна не закончила мысль. Яна молчала и смотрела в сторону, совер-шенно не слушая того, что говорит мать.
- А Максим как же? – спросила мать.
- Мама, ну что Максим? Не понимаю, чем он тебе так нравится, что ты его вечно защища-ешь: «Ты пойми, Яна, он ещё не перебесился»; «Надо быть снисходительнее к мальчику, он ведь себе дорогу в жизни сам пробивает», - Яна передразнивала мать, - разве отец не сам всё сделал? Но он же никогда так по-хамски себя не вёл ни с одной женщиной, тем более с тобой...
Марина Александровна решила срочно закрывать эту опасную тему, чтобы дочь не стала вспоминать всех тех неприятностей, которые были в её отношениях с молодым человеком, у которого действительно, если верить рассказам дочери, был сложный характер. Ведь Яна соби-ралась сегодня с ним куда-то пойти, так, может быть, всё и наладится. Девочка пока не сделала ошибки, не порвала  с ним, и можно было надеяться, что он ничего не узнает. В этой части Ма-рина Александровна успокоилась и решила поговорить о другом.
- Яночка, - остановила она дочь, - ведь речь сейчас не о Максиме, а о другом. Ведь это не очень хорошо Яна. Зинаида Максимовна…
Яна фыркнула.
- Да, Женя, - мать обратила внимание на это чересчур спокойное обращение, - мне гово-рил. В конце концов сложно чего-то требовать, когда брак уже много лет не более, чем простая формальность. С его стороны очень великодушно не разводиться, хотя он мог бы. Что бы она стала делать, когда все деньги зарабатывает он.
Марина Александровна ничего не ответила, а Яна продолжала. 
- Женя намного образованнее, чем это обычно бывает среди наших администраторов. У него есть определённые представления, которые его выгодно отличают от других. Никогда не понимала, зачем столько ездить в Англию – это я про кое-кого из наших тётенек. Знаешь ведь нашу Нину с этими её бесконечными пончо? Каждый год ездит и всё презентации с тем же Дик-кенсом, как будто с советских времён ничего в мире не изменилось… А у Жени есть понимание многих интересных вопросов, он, кстати, очень хорошо консультирует меня в моей магистер-ской и подсказал очень много интересных вещей… Жалко, что не он у меня научный руководи-тель…
Яна задумалась. Евгений Анатольевич взял её разрозненный черновик со сделанными свежими переводами и пообещал сделать несущественную правку. То есть переработать сырой текст в соответствии с научным каноном, который, как он говорил, Яне совсем не нужно было делать, поскольку формальные требования, налагаемые учебной деятельностью, не являются чем-то важным, а Яна занимается совсем другими, куда более важными и интересными вещами, чем все эти мелочи. Ей нужно было с ним встретиться на днях, чтобы забрать готовую работу. Лучше где-нибудь в понедельник, чтобы успеть прочитать работу до четверга.
-… надо будет не забыть, - добавила она задумчиво, - что я обещала ему книгу почитать. Он очень интересуется различными новинками… Сложи мне в какой-нибудь пакет книгу, кото-рую я привезла из Лондона…
- Хорошо, - Марина Александровна помедлила, - а… как вы… общаетесь?
- Нормально. Очень хорошо даже…
- Что делаете?
- Мы много общаемся на интеллектуальные темы. Заходим куда-нибудь после работы и болтаем...
Яна не сказала, что общение с Евгением Анатольевичем занимало очень большую часть её времени на работе. Может быть, она сама не замечала, что все коллеги обращают на это внимание. И хотя сама Яна не могла объяснить, чем вызвана неприязнь по отношению к ней со стороны Ирины Николаевны, яниной начальницы, которая отмечала, что её администратор слишком много времени проводит за болтовнёй с Фроловым, общением в интернете и по теле-фону. Сама Яна этого ещё не поняла, как это часто случается с нами, но коллеги уже высказали ей несколько весьма колких и едких замечаний, что говорило о том, что опасения Марины Алек-сандровны, к сожалению, верны, и Яна вряд ли сможет удержаться на этой работе.
 Также она не сказала, что формат их отношений и список тем, на которые они общаются,  не ограничивался исключительно рабочими и интеллектуальными вопросами. Некоторые ас-пекты этих отношений и темы, которых они касались, могли бы не понравиться матери. Навер-няка мать посчитала бы неподобающим, а может быть, даже неприличным то, что Евгений Ана-тольевич в курсе всех перипетий яниных отношений с Максом. Будучи женщиной более взрос-лой и опытной, она бы посчитала такое доверие опасным для дочери, поскольку слишком большая близость ставила её  в эмоциональную зависимость от чужого и взрослого человека.
 - … он очень хорошо ко мне относится, - продолжала Яна, - ты же знаешь, что мне не с кем проконсультироваться по многим учебным вопросам, а он мне помогает с ними разобрать-ся.
Этот аргумент попал в цель: Марина Александровна знала, что особенный характер её дочери делает общение с ровесниками и, следовательно, обучение крайне сложным процес-сом. Также отсутствие общения со сверстниками должно было неблагоприятно повлиять на про-блемы с трудоустройством, и лишнее знакомство в таком случае …
- Хорошо, Яночка, - вздохнув, сказала Марина Александровна, не пытаясь пока вызнать чего-нибудь ещё, что могло бы расстроить её ещё больше, - если всё так, то я понимаю…
Марина Александровна была крайне смущена ситуацией: с одной стороны, она не могла не признать, что всё, что говорит Яна, на первый взгляд, не выглядит таким уж плохим, но, обла-дая большим опытом, она чувствовала, что все эти такие хорошие  слова не меняют её негатив-ного впечатления, с которым она ничего не может поделать.
Марина Александровна не то что была не права в своём впечатлении, основанном на та-ких фактах, которые она могла воспринимать только с обеспокоенной печалью  - хуже -  она бы-ла не права в самих этих фактах. И не то чтобы Яна ей чего-то не говорила – хотя был и такой момент – но дело было в основном в том, что, получая данные от самой Яны или своих отдалён-ных знакомых, которые с её дочерью где-то как-то сталкивались, она получала мнения, какие высказала бы сама и какие, поэтому, ничуть не меняли той вроде бы хорошей картины, которая была у неё относительно дочери с самого Яниного рождения и которая сейчас вызывала у неё этот непонятный ей самой негатив.
К примеру, она знала очень хорошо, что отношения Яны с одногруппниками и сверстни-ками вообще не сложились – и она не знала, что со второго курса о Яне среди знакомых и незна-комых ходила присказка: «Наша Яна громко плачет – ведь о ней не знает Пратчетт».
Также она знала очень хорошо два следующих факта: на предпоследнем курсе её дочь участвовала в качестве переводчика и сопровождающей в одной крупной для города конферен-ции с приглашёнными гостями: сколько лестных отзывов она наслушалась от своих знакомых – одна из этих женщин входила в оргкомитет, у другой там участвовал в дискуссии сын. Второй факт состоял в том, что на последнем курсе на праздновании восьмого марта её дочь получила шуточный титул «Главная снегурочка», - что Марина Алексанровна сочла вполне себе приятным комплиментом. Ей в голову не могло прийти как-то связать  эти два факта, каждый из которых и оба они вместе могли быть для её дочери только лестными. А вообще-то эти факты были связа-ны: после той конференции о Яне на её курсе появилась новая присказка: «Главная снегурочка – потому что всегда с Дедом Морозом».
 Эти пугающие явления окружали Марину Александровну, она жила среди них и даже участвовала – как участвовала она в подготовке к общему выпускному магистров, который дол-жен был проходить  совместно с выпуском какой-то академии госуправления при янином уни-верситете и потому вообще по масштабу – хоть всё и должно было происходить в загородном комплексе - напоминал ей какой-то «бал дебютанток» из журналов.  И вот здесь Яна действи-тельно не сказала, что образ ей: «Я вижу тебя мадам Рекамье», - а также место, где всё это будут шить и женщину, которая это будет делать, нашёл ей он (он знал, что там делают недорого, от жены), и что они с этой женщиной придумали нечто, что должно было быть просто… просто  - все слова об этом своём виде казались Яне недостаточными. Она с удовольствием представляла тонкий коричневый шифон, плотно перехваченный атласными лентами, свёрнутыми в плотные жгуты, такие плотные, что казалось – это поблёскивает гладкая кожа, которую завязали в узел. Пойдут в дело, кстати, и клипсы, которые Яна из-за их величины и красивых камней давно уже достала из маминой шкатулки и никак не могла только выбрать, к чему бы их такому надеть. Из всего этого Марина Александровна знала, что платье будет в греческом стиле, кажется, что к нему нужны простые кожаные коричневые туфли, что  дочь зачем-то недавно попросила свою старую детскую шапку из кролика – Бог её знает, зачем она ей… И что в её сумочке недавно по-явились тени жёлтого (она удивилась, что такие тоже бывают), янтарного оттенка. И из всех этих явлений следовало, что в четверг им надо пробежаться по магазинам и купить Яне эти туфли.
Яна будет красивой на этом мероприятии – как и всегда . И это ведь неплохо?


Глава 4

Марина Александровна замялась, обдумывая эту мысль, чтобы, может быть, найти что-то, что позволило бы ей сформулировать своё не до конца осознаваемое недовольство, когда…
- Ну, ты, дочь, даёшь, - на пороге стоял Виктор Сергеевич.
Дамы были очень увлечены и не заметили, как хлопнула входная дверь и вернулся глава семьи. Дело было в том, что, не желая вставать, Яна задержалась в постели существенно доль-ше, чем обычно. Пытаясь отложить неприятный для себя разговор, она затянула время фактиче-ски до  прихода отца. Вот почему так и получилось.  Его ещё не ждали, а он стоял на пороге и в руках у него были пакеты из гастронома. Чересчур оживлённые голоса в столовой -  дочь при нём никогда не была разговорчивой -  привлекли его внимание ещё в коридоре. Он сразу понял, что речь идёт о чём-то серьёзном и, поскольку нужно было передать Мариночке, как он ещё с молодости называл свою жену, пакеты, Виктор Сергеевич направился туда.
Сказать, что то немногое, что он услышал, поскольку намеренно не подслушивал, его поразило, будет мало. Как многие отцы, он был очень чувствителен к отношениям дочери с про-тивоположным полом. Как все мужчины, зная, как те или иные действия и поведение женщин расцениваются в мужском обществе, он несколько по-иному, чем Марина Александровна, кото-рая этого знать не могла, смотрел на поведение дочери, в нём ему уже давно кое-что не нрави-лось.
Яну, как и положено с девочкой, воспитывала мать, мнение отца как несущественное мнение человека, который ничего не понимает, всегда не воспринималось Мариной Алексан-дровной, она отмахивалась от замечаний мужа и всегда говорила, что мужское представление о воспитании дочери не имеет ничего общего с реальностью, и мужчины в этих вопросах всегда всё только портят. Она ссылалась на бесконечные неудачные примеры девушек, воспитанных отцами, и поспорить с некоторыми из них было трудно.
  Однако, несмотря на бесконечные доказательства,  воспитание Марины Александров-ны, отмеченное, как уже было сказано раньше, большой утончённостью, не во всём нравилось её мужу. Сам будучи человеком простым и компанейским, но самое главное твердо стоящим на ногах и трезво смотрящим на жизнь, он видел, что янина гордость по поводу своего интеллекта в глазах многих может выглядеть как снобизм и зазнайство, что своими неоправданно резкими и иногда откровенно высокомерными суждениями она задевает очень многих людей. Сам Виктор Сергеевич был человеком неконфликтным и крайне уживчивым, поэтому не мог не понимать, что такое поведение дочери должно принести Яне только проблемы. Он часто и в шутливой, и в серьёзной форме указывал на это Марине Александровне, но та до недавнего времени не виде-ла в поведении дочери особенных проблем.
Поэтому сейчас Марина Александровна была несколько смущена появлением мужа, ко-торый раньше, чем проблема была бы решена или она бы смогла придумать какие-то объясне-ния,  узнал неприятные новости, от которых в том, что касается ребёнка, она предпочла бы его оградить. 
- Иди, Яночка, - сказала она, быстро вставая и обращаясь к разбору пакетов, принесённых мужем, - ты всё купил? 
 Яна, очень довольная, поскольку допрос прекратился, в прекрасном настроении отпра-вилась к себе в комнату, соображая, чтобы такое ей сегодня надеть, чтобы хорошо выглядеть на вечеринке, и какой макияж подойдет больше. Будучи девушкой по-настоящему красивой, но при этом гордящейся прежде всего своим умом,  она не так уж много времени тратила на при-ведение себя в порядок, но при этом добивалась блестящего эффекта. Она гордилась тем, чем и хотела гордиться в своей дочери Марина Александровна: способностью сказать красивую и эф-фектную фразу, демонстрируя не только свою образованность, но и тонкость ума в отношении людей и ситуаций. В этом ей помогали  природная сообразительность и наблюдательность, поз-волявшие построить фразу точную и яркую, правда,  иногда очень болезненную для окружаю-щих. Она добивалась желаемого эффекта легко. 
Яна готовилась произвести на этих людей впечатление. Ожидания у неё были самые приятные. Дело в том, что она была практически незнакома с компанией своего парня. Они с Максимом встретились в компании, где и он и она были случайными людьми. Поэтому составить представление о нём и его круге у Яны не получилось. Макс был всё время занят работой, то, что Яна называла «одержим карьерой», он же говорил, что просто пытается обеспечить самого себя, и потому они с Яной обычно встречались у него дома и очень редко где-нибудь в кафе. Од-нако из нескольких случайных встреч в тех же кафе или в кино, можно было сделать заключе-ние, что, несмотря на бедность, в которой жил Макс, знакомства у него были самые интересные, по крайней мере, для него  -  обладателя старой сырой панельной квартиры на первом этаже в одном из отдалённых районов.
Одной из основных проблем в их отношениях, с точки зрения Яны, было практически полное отсутствие совместного досуга. Макс всё время был занят своими делами, и Яна подо-зревала, что только для неё; как он любил говорить, у него есть время для занятия делами, но не на пустые развлечения, а на рабочие встречи брать девушку совершенно бессмысленно. С точки зрения Яны, Макс проявлял к ней недостаточно внимания, поскольку ведь собирались же они иногда с друзьями, а Яна была не такой девушкой, чтобы ему было стыдно её показать. Значит, Макс почему-то не хотел показывать свою девушку.  Что для неё, поскольку ему явно стыдиться было нечего, выглядело необъяснимым упрямством, если не считать причиной просто вред-ность и желание ей насолить и лишить её того, что ей положено  -  знакомства с его друзьями. Также Яна ещё никогда не видела родителей Максима, хотя знала, что они живут недалеко за городом, правда далековато для того, что бы он мог, как многие, кто жил самостоятельно, легко заскочить к родителям. Но мать его иногда навещает, а он ездит к ним. Однако она никогда  не встречалась с матерью у него и ни разу не получила приглашения к его родителям. Она знала, что дом находится в каком-то  посёлке рядом с городом, куда можно было добраться на машине или рейсовым автобусом. У Макса была раздолбанная девятка, так что поездка с девушкой на выходных к его родителям не была для него невозможным действием и, тем не менее, несмот-ря на все янины намёки, просьбы, упрёки и даже скандалы - вообще к ним она редко прибегала, полагая, что это ниже её достоинства -  он ни разу не предложил ей туда съездить.  Яна не нахо-дила никаких объяснений, кроме самых для себя невыгодных, сердилась, и часто на этой почве между молодыми людьми вспыхивали ссоры. Это была одна из тех проблем, которым даже Ма-рина Александровна, при всём её стремлении видеть в этих отношениях прочный будущий со-юз, не могла дать благоприятного объяснения.
Вот, сегодня впервые она шла с ним в круг его друзей на праздник, который, как она надеялась, позволит ей, наконец, познакомиться с этой компанией.
 Яна старательно приводила себя в порядок. Она долго колебалась, стоя перед шкафом: вообще в последнее время она стала тратить на свой образ много времени. Пару раз, когда она ошиблась со своим выходным платьем, она не чувствовала себя комфортно и это было ужасно, а как-то было даже, что с полдороги вернулась домой и кинулась переодеваться. Сегодня ей не хотелось допускать такой ошибки. Отношения с Максом держали её в постоянном тонусе - ей хотелось чувствовать себя максимально уверенно. Вообще, настроение своего вида она опре-деляла не по образу и не по сравнению его с фотографией из журнала, а по тактильным ощуще-ниям, которые должны были соответствовать её настроению. Она ладонью провела по одежде, развешанной в шкафу, пытаясь представить, что в максимальной степени подойдёт ей сегодня, в чём она будет чувствовать себя хорошо. Выбор остановился на чёрном шёлковом платье с ого-лённым плечом, к которому она решила против правил сделать причёску «конский хвост», хотя обычно распускала волосы. Она никогда не одевалась и не красилась ярко, считая это вульгар-ным. Поэтому, несмотря на тщательность приготовлений, никто не должен был заметить, что девушке это стоило каких-либо усилий мысли и времени. Довольная производимым эффектом, она уже почти собралась выходить, но тут вспомнила, что у неё осталось не так много наличных денег. Она пошла к родителям, которые всё ещё продолжали разговор в столовой.
- … ничего страшного в этом нет, это всего лишь общение с коллегой, в конце концов, где ещё девочке набраться профессионального опыта и связей, - говорила непривычно оправдыва-ющимся голосом мать, - я уверена, что это принесёт пользу в плане дальнейшего…. – она замол-чала, увидев Яну.
Яна изложила просьбу, отец открыл бумажник и выдал пару тысячных купюр, которые она пару раз в месяц получала от него за исключением своего обычного содержания. Родители молчали, оба явно были сосредоточены на прерванном разговоре, и, радуясь, что её больше не задерживают, Яна забежала к себе за сумкой.


Глава 5

Макс, наоборот, встал сегодня рано, хотя была суббота. Именно поэтому он с некоторым раздражением смотрел на своё лицо, казавшееся ему более чем всегда некрасивым и очень мя-тым. Усталость, казалось, залегла в каждой складке, и ещё эти мешки под глазами. Раздражение вызывало то, что на отдых, собственно, оставался только один день – воскресенье. Обычно ему не хватало двух дней, и он поспал бы гораздо дольше, но,  к сожалению, это было невозможно.  У него образовался завал из бумаг и документов, которые нужно было разобрать. Мало того, по-скольку срок приближался, сделать это всё нужно было как можно быстрее. Работу нужно было выслать вечером и успеть всё приготовить, чтобы посмотрели и те, кто сидел в интернете с утра, и те, кто выходил только после обеда. Ситуация осложнялась личными мотивами: сегодня до зарезу нужно было закончить раньше, чтобы успеть на вечеринку к Виталику. Конечно, он знал, что его всегда подождут, но он не любил  опаздывать. И ему совсем не хотелось заявляться в конце, в очередной раз виновато ссылаясь на различные дела, только из-за того, что Игорь, ле-ниво и неспешно раскочегариваясь, начнёт решать вопрос только в седьмом часу вечера, когда у Виталика всё начинается в восемь. Ему хотелось очень быстро обсудить всё с остальными, чтобы тут же сунуть ему под нос готовый вариант и сказать, что всё согласовано и что из-за него одного никто ничего переделывать не будет; чтобы не читать в фэйсбуке его бесконечных «ну… не знаю».
О Максе все говорили примерно одно и то же.  Коллеги соглашались на том, что у него были способности, и он, бедный мальчик, был из провинции. Он был очень похож на всех этих бесконечных людей из какой-нибудь глубинки, вечно взмыленных, несущихся с одной работы на другую или с бесконечными поручениями в самых разных частях города.
  На эти не проходящие работы и были потрачены все силы, мысли: сон по четыре часа, неизменные перекусы и бесконечный кофе, чтобы проснуться. И вечное, вечное надо ещё, надо больше, надо быстрее. Некоторые говорят, что завидуют такой его жизни, этой возможности жить без опеки родителей, быть свободным и самому определять что, как и когда делать. Макс всегда соглашался, что в этом есть доля истины, однако не раз ему приходилось думать о том, как здорово было бы снять с себя хотя бы часть тех бытовых проблем, которые сваливаются в большом городе на одинокого молодого человека, который вынужден бегать за каждым гро-шом.
 Родители его действительно жили в одном из поселений, которые часто входят в агло-мерацию. Автобусы, идущие в сторону таких посёлков, позволяют людям работать в городе, а студентам  - ездить на учёбу. Смерть бабушки предоставила ему квартиру пусть в отдалённом районе, но всё-таки в черте города, и он предпочёл перебраться из уютного дома своих родите-лей, может быть в холодную сырую и однокомнатную, но всё-таки отдельную квартиру, где он был полновластным хозяином. Родители не возражали против такого переезда, все слишком понимали стремление к самостоятельности в молодом человеке. Отсутствие необходимости снимать, конечно, существенно облегчило его жизнь. Так что за несколько лет  ему удалось ско-пить денег на  очень старую, но ещё вполне действующую машину, это давало возможность не слишком обращать внимание на дальность расстояния до дома, кроме того, держа в голове кар-ту города, он знал дороги, на которых не было пробок, и без GPS.
Как многие молодые люди, Максим был любимцем матери, она нередко его навещала, завозя те необходимые в хозяйстве вещи, которые обычно забывают купить себе молодые лю-ди, а также производя элементарную уборку в тех местах, докуда не доходили руки самого Мак-сима. Нельзя было сказать, что Максим был неряхой или что у него в квартире был бесконечный беспорядок, но, как и все люди, много проводящие времени вне дома, он не так часто наводил здесь полную чистоту, которую, разумеется, считала необходимой его мать. Отношения с роди-телями установлены были в удобном формате: раз в два, иногда три месяца, или, если это выпа-дало на праздники, он ездил к ним. И не чаще раза в месяц к нему заглядывала мать, приводила в порядок дом и оставляла кастрюлю супа, чтобы сын, поглощенный работой, не питался одними бутербродами, которые, кстати, он неплохо делал, и пиццами.  Эти её посещения, безусловно, улучшали его быт, но количество замечаний, когда он во время осуществляемой матерью убор-ки таскался за ней, иногда казалось ему чрезмерным, и он начинал понимать своего старшего брата Владимира, который, после того как съехал на отдельную квартиру, никогда не позволял матери там убирать, несмотря на какой бы то ни было там беспорядок. А от любых её слов по этому поводу только отмахивался.   У Макса же она не сидела без дела и, поскольку общение с сыном было для неё крайне важно, не хотела при этом упустить ни одной минуты времени, ко-торую можно было потратить на разговор с ним. 
Правда, в последнее время вечная неустроенность жизни начала его очень утомлять, хо-телось больше покоя, нормальной жизни с нормальными, какими положено, выходными. Наверное, ещё поэтому он встал так не в духе. Опять суббота пройдёт чёрт знает как.  В эту суб-боту он сказал матери, чтобы она не приезжала, – он будет занят, а дела на работе настолько его захватили, что обычно небывалая вещь стала обыденной – в холодильнике не осталось фактиче-ски ничего, а вещи и вообще вся квартира находились в потрясающем и не очень живописном беспорядке. Но он не обращал на это внимания, занятый проблемой, всё равно бы это ничего не изменило. Поесть можно было сегодня и у Виталика. Ему хотелось как можно быстрее и лучше сделать работу, всё-таки надеясь хотя бы чуть-чуть передохнуть, поэтому он остановился на единственной банке пива, паре оставшихся сосисок из упаковки и хлебе.
Ещё ему писала коллега Наташа, дочь руководителя, с которой они не были связаны осо-бенными делами, но с которой было очень мило поболтать у кофейного аппарата. Родители её на следующей неделе устраивали барбекю на своей даче за городом, и она, отвечавшая за раз-влечения и стол для молодых сотрудников, спрашивала его мнения о том и о другом. Вообще-то Наташа была милая девушка, и в другое время он бы с удовольствием с ней поболтал, но сейчас это было крайне не вовремя. И хотя он мог делать множество дел одновременно, он всё же весьма нехотя отвечал на её подробные расспросы относительно того, что и как лучше сделать, и без энтузиазма входил во все подробности предстоящего банкета.
Периодически, как она раздражённо говорила, очень напоминая ей этим отца. Который ко всему этому был неисправимо безразличен. Её радовало, что хотя бы в ком-то она находила сочувствие своим идеям, и потому сейчас, как и всегда, очень охотно делилась ими с ним, не-смотря на его осторожное сопротивление.
 Ну, а как, задавался он вопросом, не послать же её вот просто так. Они уже обсудили, делать ли отдельную программу для молодёжи и каким образом расположить столы, какое и как поставить угощение и вводить ли дресс-код, параллельно он уже заканчивал предваритель-ную работу с документами, когда раздался резкий звонок домофона. Вынырнув из кучи дел в  том состоянии, когда из головы вылетают все дополнительные планы и мысли, Макс сначала не сообразил, что происходит, поскольку никого не ждал. Решив, что это опять кто-нибудь, кому нужно совсем не к нему, но эта кнопка ему подвернулась - он жил на первом этаже, и нередко приходившие к соседям, жившим ровно над ним, и, видимо, так и не поставившим себе этот ап-парат - а зачем, собственно, полно же соседей -  выбирали именно его номер квартиры, чтобы позвонить, он опять было углубился в работу, но звонок повторился. Чертыхнувшись, он напра-вился к двери, где в трубке домофона услышал голос Яны, про встречу с которой совсем забыл.


Глава 6

Яна вошла не в духе.
- Ты мог бы меня встретить! Почему не берёшь трубку?
Она всё время встряхивала головой. Её переполняли неприятные чувства: она поехала на маршрутке, а не на такси. Пришедшая газель была старая и разбитая, на переднем сиденье ря-дом с водителем-мигрантом с огромными жутко жёлтыми белками глаз сидела молодая жен-щина, видимо, жена, укачивавшая на руках ребёнка. Яна сидела к ним спиной: других мест не было. Ребёнок маленькой липкой ручкой, пользуясь тем, что мать отвлеклась на разговор, при-нялся теребить янины волосы. Когда Яна заметила, она отодвинулась, и на какое-то время это помогло, но он снова дотянулся. Тут все эти манёвры заметила мать и перехватила его ручку, но затем она снова заговорила, и он возобновил свои действия. Путь был неблизкий, и  это всё по-вторялось несколько раз. В конце пути Яна просто выскочила из машины, в который раз жалея, что из желания сэкономить не поехала на такси.
Маршрутка останавливалась далеко от дома Макса, дорога от остановки к подъезду была не самой приятной, она проходила по дворам, забитым бесконечными ржавыми коробками га-ражей. Чтобы не идти в этом месте одной, Яна всю дорогу, уворачиваясь от ручек малыша, пыта-лась дозвониться до своего парня. 
Дело в том, что, чтобы ничто его не отвлекало от работы, Макс после пары звонков с во-просами от Виталика, во сколько он придёт и не забыл ли он, а также что он думает по поводу угощения, ещё с вечера отключил на телефоне звук и сейчас ничего не мог ответить Яне. Кроме глупого.
- Звук выключен…
Ничего хорошего на это быть не могло. Макс приготовился не слушать. Слушать то, что имела ему сказать Яна в таком состоянии, по его мнению, не имело никакого смысла. Он только оглядел её и решил просто не дать ей возможности сказать что-нибудь по поводу этого инци-дента и тем испортить только что начавшуюся встречу.
- Возвращаться поздно. Не замёрзнешь?
Яна не ответила. Она скинула туфли, прошла в комнату и расположилась в кресле.
- Ты чем-то занят?
- Да нет, я почти закончил, так, осталось чуть-чуть…
- Ну конечно… - Яна подтянула ноутбук, - А это кто? – спросила она, указывая на фотогра-фию Наташи в открытом окне переписки, - Конечно же, коллега? – спросила она, всем своим ви-дом демонстрируя ехидное безусловное доверие, - причёска у неё, конечно, - продолжила она, не дожидаясь ответа, - но ведь это не очень важно для профессиональных качеств хорошего че-ловека,  да?
- Хочешь чаю, может, кофе? – по-прежнему не реагируя на её слова, ответил Макс, - сей-час сделаю, - прибавил он и так же, не слушая, что она говорит, отправился на кухню. Может быть, думал он, это – не лучшая стратегия, но ничего другого он не мог придумать, да и очень он устал, чтобы пытаться. 
На кухне он принялся спокойно заваривать чай, дожидаясь, пока Яне надоест одной си-деть в комнате, и она придёт за ним. Никто не мог бы объяснить, как их отношения дошли до та-кого состояния: почти каждый раз, как она приезжала к нему, Яна начинала его в чём-либо обви-нять, в чём-то совсем, как он считал, нелепом. Вот, сегодня, ну что она привязалась к Суриковой? Наташа действительно была для него всего лишь коллегой, приятной коллегой, но коллегой. Не понимая, что тут вообще можно подумать, он только отмахивался от её слов. Полагая, что если человеку хочется что-то думать, то вряд ли ты его сможешь переубедить.
Начиналось всё, конечно, не так. Так часто бывает в конце отношений со многими людь-ми: друзьями, родными, коллегами. Ты так привыкаешь к постепенно изменившейся ситуации, что не помнишь, как всё начиналось, и иногда, рассматривая фотографии или неожиданно ока-завшись в местах, связанных с этим прошлым, человек вспоминает то, что уже давно забылось и никак не может понять, как же так получилось, как всё дошло до этого, как это всё изменилось. Именно это случилось с Максом сегодня. Заваривая чай, он подумал, что у него, пожалуй, нечего подать к нему, из-за всех этих дел он планировал поесть на празднике. И он вспомнил, что, когда Яна впервые пришла к нему, он точно также заканчивал проект и просто не подумал заранее сходить в магазин за чем-нибудь. Правда, тогда он быстренько сбегал и накрыл стол, теперь же он был уверен, что никакая вежливость не заставит его прервать свою работу, также как он дав-но уже не бывал у яниных родителей, в то время как тогда пришёл на чай к Марине Алексан-дровне с огромным букетом, а было это всего лишь в октябре месяце. Теперь же ему было по-чти стыдно туда идти, он бы чувствовал себя обманщиком, а в вопросах отношений Макс привык быть честным с самим собой -  всё кончилось, по крайней мере, иногда ему так казалось.
Послышались шаги, Яна зашла на кухню и аккуратно села за стол.
- Что будешь? Чай я заварил, может, тебе сделать кофе? Правда… - Макс рывком открыл дверцу шкафа, а затем и холодильника, - пожалуй… предложить к этому мне тебе нечего, изви-ни…
- Кофе, - Яна не любила чай. И сейчас её раздражало, что парень, с которым они обща-лись столько месяцев, начисто об этом забыл.
- Хорошо, подожди секундочку, ладно? – сказал Макс, доставая пачку кофе и засыпая его в старенькую кофеварку.         
Пока варился кофе, Макс в примирительном тоне расспросил Яну обо всём, что ещё он помнил о ней.  Ему было стыдно, но он с трудом пытался припомнить что-нибудь, что касалось его девушки, и что не должно было вызвать особого негодования с её стороны. Он попытался завести разговор об общих знакомых.
- Я не видела их уже несколько месяцев, - ответила Яна со скучающим видом.
Вообще-то, как уже отмечалось выше, общих знакомых у них почти не было, и люди, о которых, напрягшись, спросил Макс, давно уже в жизни Яны занимали место людей, с которыми, если столкнёшься, можно перекинуться парой слов, а если не столкнёшься, то можно не видеть много лет и, пожалуй, не вспоминать о них. Макс, желая сгладить своё невнимание, как это ча-сто бывает, лишь ухудшил ситуацию, обнаружив перед Яной полное незнание её жизни. Он сам почувствовал это, и горячая волна обдала шею, хорошо, что он не краснеет, странно, что он к тридцати годам не потерял эту глупую привычку смущаться.
 Чтобы  хоть как-то переломить ситуацию и избавить всех от этой неловкой паузы, он спросил, как поживает её магистерская диссертация. Яна гордилась своей образованностью, и разговор об этом, по мысли Макса, должен был вызвать у неё приятные чувства, что и произо-шло. Она почувствовала, что он ищет примирения, и согласилась на него, кроме того, подумать о диссертации действительно было приятно.
Голос у Яны стал более мирным и даже мечтательным, когда она об этом говорила, она надеялась на хорошую защиту, поскольку тема у неё была крайне интересная, необычная и ин-теллектуальная, а главное, затрагивающая такие аспекты, каких, она надеялась, не затрагивал никто. Она заулыбалась и раскинулась, откинув голову к стене и закинув ногу на ногу, и иногда, накручивая на палец прядь волос, аккуратно отделяемых от стрижки, принялась рассказывать о разных сторонах своей работы.
Кофе был готов и Макс поставил перед ней чашку. Чтобы как-то скрасить бедность своего стола, которую она бы могла счесть отсутствием заботы о себе, он спросил:
- Сахар?
Яна поморщилась.
- Ты же знаешь, я не пью кофе с сахаром, это невкусно. Ничего нет лучше чёрного кофе… -  и помолчав, добавила, - а чего-нибудь к столу вроде пирожного или конфет, как обычно нет, да?
Макс отрицательно покачал головой. И тут же поспешил её утешить.
- Ну, ты не расстраивайся, на празднике будет много чего… - он посмотрел на часы, - я ду-маю, что мы скоро поедем.
Яна вздохнула, и только закатила глаза. Всё было как обычно.
- Ладно, - осторожно сказал Макс, - я пойду, всё доделаю, а ты наслаждайся, - и он акку-ратно вышел из кухни.
Глава 7

Макс вернулся за монитор, там уже набежало немало сообщений, правда собственно деловых было немного и они ничего нового не вносили в уже имеющуюся картину, зато много было  от Наташи, которая его потеряла: он редко позволял себе так подолгу не отвечать на её сообщения. Среди них были такие:
«Всё-таки я думаю, что из вин можно оставить только сухие».
«Мне хотелось бы большой красивый торт, но мама настаивает на подносе с пирожным, а ты как думаешь?»
«Почему-то мне кажется, что торт был бы лучше, ведь это у нас – не проходное собы-тие».
«Почему ты молчишь? Тебе не нравятся мои идеи?»
«Ты чем-то занят? Куда ты пропал?»
Макс быстро проглядел эти сообщения и быстро придумал ответ, в котором согласился с решением оставить только сухое вино, но поддержал маму в вопросе с пирожным: «Всё-таки будет много людей старшего поколения, а они, ну, ты Наташа знаешь, любят иногда попрактич-нее, а их пожелания нужно уважать», хотя ему самому торт тоже кажется куда более празднич-ной идеей, а пропадал он ненадолго, просто ходил перекусить, потому что «так заболтался с то-бой, что совсем забыл про еду, и живот совсем свело :)».
 Он едва закончил сообщение, как в окошечке выскочило сообщение от Виталика, явно продиктованное, ну, или, по крайней мере, подсказанное ему Оксаной, которая, судя по содер-жанию послания, должна была быть просто в панике:
«Макс, мы подумали, лучше купи вина к основному столу, оказалось, что я как всегда всё напутал и купил игристое, к десерту ;. Так что одолжи, зайди по дороге куда-нибудь и купи что-нибудь на свой вкус».
Хотелось сказать «чёрт». Он специально выбрал себе десертное вино, так повелось в их компании, что гости приносили выпивку, чтобы если что опоздать. Теперь же, если он опоздает, то всех подведёт. Ему захотелось выругаться.
Вообще-то он любил бывать у Виталика и его жены Оксаны. Они были связаны с его про-шлым, с тем в нём, что сам Макс так любил, с тем, каким он был тогда и что было утрачено за это небольшое время после вуза. Он чувствовал, что в жизни он как будто посерел, стал более стёр-тым, что ли. Ему немного не хватало тех выходок, того чувства собственной лёгкости и, навер-ное, счастья, которое раньше наполняло его жизнь.
 Макс не всегда сознавался себе в этом, но он был по-настоящему привязан к своей юно-шеской компании.  Там он чувствовал, что возвращается к себе, к тому «я», которое есть в каж-дом из нас. Многие мечтали совсем о другой жизни, чем та, которую пришлось вести. Никто ведь не мечтает прыгать, как белка в колесе, вечно подлаживаться к обстоятельствам, как бы чего не вышло, и делать огромное множество вещей, о которых даже вспоминать не хочется.
 В юности Макс, пожалуй, был очень миловиден, благодаря огромным вдумчивым гла-зам, которые так нравились девушкам.  Слишком скромный, он не был красавцем. Он к этому и не стремился, иначе сам перестал бы себя уважать. У него была способность видеть то, чего не видят другие. Родители, в частности мать, на раз вздрагивала от его неожиданных и очень вер-ных замечаний. Может быть, отчасти её безоговорочная любовь к нему была основана на суе-верном страхе перед его умом и внутренним чутьём, которым он иногда, играя, любил пора-жать своих домашних.
Наблюдательность позволяла ему иметь оригинальный взгляд на многие вещи: он пре-красно видел всё нелепое, грубое, а часто просто смешное в жизни. За эти качества его очень любили на работе, он знал, что он говорит о людях и вообще. А идиотского и идиотов, вообще говоря, в жизни хватает.
Но если перечислять, например, среди них сходящий со снегом асфальт, то, как считал Макс, это совсем даже и не юмор, потому что это заметил уже совсем каждый тупица и они в ос-новном только об этом и говорят. Вообще многие люди просто созданы только для того, чтобы только повторять чужие шутки, как, например, вот эту. Есть куча куда более смешных поводов вокруг. Здесь он начинал жечь так, что все от хохота хватались за животы, а бумаги падали из рук. Потому что разве можно даже попробовать исчислить весь тот маразм, в котором пребывает наша армия (призыв же просто отдельная песня), типа, бесплатная медицина и всё прочее? 
Однажды его более недоверчивый и саркастичный друг притащил ему газету и ткнул пальцем, смеясь, в одну статью. Стоило Максу только пробежать её глазами, как он сразу узнал свои мысли. Он посмотрел на подпись. Это был коллега из соседнего отдела, который во время их бесед обычно не вылезал из-за монитора, только иногда хихикая на шутку или довольно улы-баясь. Никогда бы не поверил, думал Макс, что такое может случиться! Всегда казалось, что здесь все коллеги, а тут… вот это да. «Хочешь отомстить?» «О, да!». Конечно. Здесь не может быть двух разных мнений. Ну, отомстить можно разными способами, развил друг свою мысль. Можно и кнопку на стул подложить, и в принтер чего-нибудь налить, и прочее, прочее, прочее. Сидя на столе после работы, затягиваясь косяком и держа бокал в другой руке, говорил он. Это всё так, по-детски несколько. Он потянулся за бутылкой и налил Максу ещё, а можно крайне жёстко стебануться над ним, чтобы, гад, запомнил, как такие штуки проделывать, чтобы в другой раз неповадно было!   
Ничто не может быть лучше, чем насмешка -  она уничтожает человека, не причиняя ви-димого вреда, больно ранит в самом дорогом, в самой гордости, в чувстве внутреннего достоин-ства. А как можно ещё ответить, если тебя обокрали, обобрали и наверняка ещё про себя очень весело смеялись над твоей глупостью и наивностью? Вот чего перенести вообще никак нельзя. Этого ужасного острого чувства унижения, которое, кажется, разрывает тебе голову изнутри от одной мысли о том, как эта сволочь своё превосходство чувствовала.
Каждый раз теперь после этого открытия, когда он заходил вместе с этим…этим в лифт, Максу хотелось толкнуть его обратно, чтобы застрял между створок, прищемило бы ему там что-нибудь, и все бы поржали хотя бы от души. Но он сдерживался, надеясь на то, что эмоции – это лишнее, а то, чем он хотел накормить этого гада, лучше, как все знают, подавать холодным.
Поэтому ничего не могло быть лучше этого разговора, этой заботы, которую проявлял о нём друг, для того, чтобы очиститься от этого ощущения своей слабости, своей глупости, о кото-рой теперь все так хорошо знают. Тем более, что эта скотина порылась на его десктопе, и теперь по поводу его плейлиста весь офис шутит, ну и что, что то, что мне нравится, модным не назо-вёшь? А у Паши есть соображения на этот счёт, это явно, да и в этом товарище, он, оказывается, разобрался куда лучше, чем Макс.
Но в, конце концов, тот, кто тащит – конечно, же полная бездарность, а он, благодаря своей наблюдательности и уму найдёт над чем ещё можно посмеяться и, прежде всего, в этом хмыре, а жажда мести придаёт энергии и обостряет наблюдательность. Макс был целеустрем-лён и, если что-то его задевало, эта целеустремлённость начинала работать с неотвратимостью парового катка.
План насмешек, созданный в весёлой атмосфере между косячком  и выпивкой, был при-нят.  Для настоящей мести необходимо было знать как можно больше, чтобы бить больнее и не ошибиться. Он принялся аккуратно собирать о человеке информацию: удивительно, насколько люди, которые любят шпионить и подставлять других, бывают самоуверенны относительно се-бя! Как много они следят и оставляют на себя всего! Паша быстренько смог добыть всё, что тре-бовалось. И началась потеха: скоро все узнали что, сколько и у кого он утащил, как и кого подста-вил. Все отвернулись от него: а ведь достаточно было просто поставить диктофон, да подсобрав его статейки, пустить их среди коллег, и всё. Good bye my love, good bye! Все сплотились вокруг Макса, все видели в нём настоящего мстителя за них и за правое дело. Это было хорошо, по-настоящему кайфово, особенно, когда он убрался, и это место занял куда более достойный че-ловек! Да, тогда было по-настоящему хорошо, тебя несло, как на крыльях… 
В своём мнении и мнении окружающих он вернул себе всё, чего бы ему хотелось. С тех пор он старался не пропускать таких людей и не давать им спуска. За что, он это чувствовал, его крайне уважали и боялись. Правда, такие события оставляют в душе жуткую горечь, заставляя прощаться со всеми иллюзиями и лучшими чувствами. Человек, думал Макс, начиная понимать механику жизни, неизбежно приходит к выводу, что награда за способности, о которой так много говорили в школе, на самом деле вещь мифическая, что самое главное – это связи: нужно знать кого надо, а что ты там умеешь – это дело десятое. С тех пор, как он открыл это знание, он смот-рел на новых молодых людей, приходящих с теми же мыслями, что когда-то были и у него, с чувством взрослого снисхождения и жалости. Постепенно это оформилось в мысль, что школа учит глупостям, поскольку всё, что она даёт, а особенно то, в чём она нас пытается убедить по поводу знаний, не стоит вообще ничего. Самым важным для людей, как он полагал, было от-крыть им глаза на происходящее, просветив их на этот счёт. И он особенно любил наблюдать, как наивность сменяется у них пониманием, в моменты такого понимания, он часто видел, что этим людям, которые, может быть, превосходили его в этих школьных показателях, никогда не сравняться с ним в реальной жизни. 
Правда, тяжесть осознания жизни привела к жуткой усталости.  Он чувствовал себя посе-ревшим и смазанным: хотелось  не просто идти, а всё чаще кутаться в одежду, на приведение себя в божеский вид временами он просто плевал, потому что от бессонных ночей и усталости лицо его периодически было совсем синим, и бриться, а он всё ещё, несмотря на моду, делал это, становилось всё тяжелее. Кожа выглядела такой напряжённой, что периодически казалось, что бритва просто налетит на какую-нибудь складку, как на жёсткое препятствие, оставив крайне болезненный и неприятный порез. Поэтому сама процедура вызывала лёгкое ощущение дурно-ты. 
 Отправляясь к Виталику, он испытывал двойственные чувства: с одной стороны, с этой компанией  были связаны лучшие воспоминания о жизни и о самом себе, и там его помнили, да он и сам на какое-то время  становился снова совсем другим человеком: весёлым, лёгким, под-тянутым. Таким, каким каждый себя хочет ощущать. Каждый раз, когда он туда приходил,  с ним происходила эта метаморфоза, и она была ему приятна.
 Но с другой стороны, перемены в нём, накапливаясь с годами,  были слишком суще-ственны для того, чтобы в этот раз удалось на какое-то время снова переродиться, а он не был уверен, что снова, пусть на короткое время, сможет стать тем человеком, которого они знали. Как же предстать перед ними в своём нынешнем образе, а изменения стали особенно суще-ственными за последний год, он просто не знал.
 В принципе, он так и не решил, сильно ли он туда хочет. И хотя сам он себя чувствовал значительно взрослее и сильнее, как будто знание в нём превратилось в некую суперсилу, он видел, что реакция на эти изменения в среде его старых знакомых вызывает некоторые колеба-ния в принятии его нового «Я».
Он не успел додумать мысль, поскольку тут пришла Яна.  Вообще, как ни странно, сего-дня они, видимо, оба были настроены весьма миролюбиво. Они быстро договорились, что Яна пока полистает журналы, а он пока закончит приводить свои дела в порядок, поскольку хотелось бы отбыть на праздник побыстрее.   


Глава 8

Не всё складывается так, как нам бы того хотелось.  К сожалению, всё было именно так, как того опасался Макс: Игорь сначала всё никак не появлялся, а затем началось долгое, беско-нечное рассусоливание то да потому. Пришлось Максу отписаться Виталику, что он уже позво-нил Антону и что Антон привезёт всё требуемое. Вместе с извинениями, разумеется.
Приходилось сидеть и ждать, долго и нудно ждать.
Теперь он был даже рад разговору с Наташей, дочерью Владимира Сергеевича,  с кото-рым он в последнее время сошёлся и как с начальником, и как с  человеком.
Тот был из тех людей, которые смогли не растеряться в девяностые и кроме своей пред-приимчивости располагали людей к себе чисто человеческими качествами, такими как забота о близких, внимание к друзьям и подчинённым.  Он нравился простотой поведения, которая отли-чала людей тех прошлых лет, и которой он так и не изменил, когда жизнь стала более утончён-ной и роскошной. Он не привык в этому, бесконечно занятый решением самых разнообразных вопросов: составлять проекты, если надо делать уборку, забирать дочь от друзей.  Может быть, у него просто не было времени оглядеться кругом.
Эта его простота не очень нравилась жене и дочери, которые легко обвыклись и переня-ли все представления обеспеченной жизни. Наташе и её матери, как знал Макс, такое его пове-дение причиняло настоящие страдания, поскольку именно из-за этого с ним и нельзя было посо-ветоваться ни о чём, что составляло их жизнь: домашний интерьер, поездка в отпуск, внешний вид жены и дочери. Всё, что предлагали они, он находил хорошим, но никогда не высказывал своего мнения и не давал советов. Что иногда раздражало крайне неуверенную в себе Наташу, которой очень хотелось слышать слова одобрения в свой адрес.   
Правда, такая жизнь, полная дел, направленных на других, давала о себе знать. В 2005 он уже пережил  микроинфаркт, а теперь только-только оправился после уже полноценного ин-фаркта, и хотя выглядел сильно уставшим, всё же нашёл в себе силы вернуться к работе и к дру-зьям.
Наташа любила говорить, что отец воспринимает всё чересчур остро, вот, например, ко-гда случился микроинфаркт, ведь из-за глупости случился. Он отдыхал после работы, как всегда не поберёгся, работал до последнего, вот и запустил болезнь, а ведь дело было всего лишь в пустяковой простуде, если бы не его постоянное стремление присутствовать на работе!  Лежал на диване в гостиной, а мама первые весенние цветы решила в вазу поставить, ну, и выронила, у неё такое редко бывает, она очень вообще-то аккуратная и очень расстраивается, если что-то ломается или пачкается, ну, неважно, короче выронила вазу, прямо за диваном у него над ухом, конечно, всё в дребезги, а он как раз задремал. Вот и случилось, ну, не нелепо ли?
Макс соглашался. Хотя и не во всём. Ему иногда казалось, что она чересчур давит на отца: в конце концов, если человеку нравится так работать, то почему бы ему не делать так, как он хочет? С другой стороны, в чём-то она была, безусловно, права. Нельзя быть чересчур одержи-мым работой, должно у человека оставаться время на другие более важные вещи. Может быть, она так жаловалась, потому что при всей заботе не чувствовала семейной близости с таким род-ным человеком?  Он  из сочувствия часто возил Наташу к отцу в больницу, иногда помогал ей сделать покупки и сейчас часто отвозил её домой или возил по делам, понимая, что  Владимир Сергеевич сейчас уже не может брать на себя так много, как случалось раньше. У Суриковых ему, кстати сказать, нравилось, ну, и что уж таить, потому что, пожалуй, соскучился он по устро-енному дому. Тёплая атмосфера, приятные люди, короче, ему очень хорошо было у Суриковых.  В такой ситуации человек невольно начинает сочувствовать всему, что происходит в доме. Макс не мог не видеть, что Владимир Сергеевич очень тяжело оправляется после операции, точнее, так он, чтобы не очень расстраивать, говорил Наташе, а сам видел, что Суриков, скорее старается хорошо выглядеть, чтобы не огорчать близких, чем идёт на поправку на самом деле. Кроме того, он знал то, чего не знала работающая в соседнем отделе Наташа, а он ей, конечно, не говорил. На место Владимира Сергеевича, как поговаривали, нацелился один амбициозный молодой че-ловек, из тех, что сворачивают горы на своём пути, правда, как говорили о нём в отделе, равных ему главным образом не было в подковёрной борьбе, конечно, было видно, что Германову, старшему партнёру, всё это было не слишком приятно, он поддерживал всеми силами старого друга и некоторые даже говорили, что эта поддержка осуществляется сейчас уже совершенно откровенно необъективно, потому что Суриков очень сдал, а с этим соглашались даже те, кто искренне любил Владимира Сергеевича.
Сейчас это была тема дня, а Макс не то чтобы устранился из этой истории, просто ему было не до того, он как-то совсем завертелся, опомнился только сейчас, когда Наташа ему напи-сала, что «папа какой-то нервный весь вечер, чего-то всё по работе ждёт». 
«А ждёт он результатов», - подумал Макс. Дело было в том, что Суриков перед болезнью взялся за новый проект, начал его делать и… Короче Германов  в  беседе сказал, чтобы Макс сде-лал свою версию, раз Владимир Сергеевич… Макс принялся и даже сделал несмотря на его обычную безалаберность и совершенно необъяснимые для себя приступы лени, он собрал из разрозненных данных целую картину. Но тут вышел Владимир Сергеевич и Германов положил максов проект в стол. Было жаль сделанной работы, жаль потраченного впустую времени, но Макс слишком понимал, в какую трудную ситуацию он попал и внутренне согласился, что лучше потраченное зря время, чем натянутость в отношениях с хорошим человеком, а то и подозрения в подсиживании. Однако, видимо, сказывался возраст и постоянные проблемы со здоровьем: работу Сурикова куда-то отправили… и началась бесконечная нервотрёпка с какими-то, как го-ворили, нелепыми придирками, Сурикова все ободряли, как могли, но было видно, что где-то колёса машины заело и почему-то проект не идёт. Сам автор, возможно, чувствовал, что это его последняя крупная работа, крайне переживал, ему все сочувствовали, потому что его реально любили все коллеги, но сочувствовали тем чувством, которое говорило, что помочь в этой ситу-ации никто не может. Что-то переменилось, и то, что раньше было хорошо, стало плохо. Поче-му? Никто не знает. Но такое случается.
Яна пролистала уже все журналы и настроение у неё явно начало портиться. Она и так вела себя удивительно терпеливо, но тут окликнула его с вопросом: когда же? Макс выпал из своих размышлений и увидел, что сообщение из Питера давно пришло. Мало того, всё уже по-чти решилось.
 Наконец-то Макс смог сказать ей, что она может собираться - кажется, его дела суще-ственно продвинулись.  Яна же, исключительно чтобы чем-то себя занять, потому что голова уже раскалывалась от чтения, решила немного привести себя в порядок перед старым зеркалом, установленном на старой, кажется, годов 70-х тумбочке с потрескавшимся лаком и старыми же наклейками из жвачек начала 90-х годов, которые, как Макс сознался, по хулиганству, когда-то наклеил он сам. Вообще Яна злилась сама на себя и себя не понимала. Косметика не была её слабостью, и краситься она не так уж и любила, но в присутствии Макса, видимо, от чувства како-го-то дискомфорта, она начинала беспрерывно что-нибудь поправлять или переделывать, и от этого сама чувствовала себя неловко. Вот и сейчас, придирчиво осмотрев себя, она решила освежить, чтобы сделать их - ей почему-то этого особенно хотелось – зелёными, тени, в конце концов, сейчас ведь уже вечер, можно и поярче,  разве нет? 
Некоторое время ей на это потребовалось. Однако когда она закончила, а делала она это быстро, тем более, что макияж пришлось только освежать, да и кроме того хотелось быстрее со всем этим как-нибудь покончить, чтобы всё это не выглядело так уж глупо, Макс продолжал со-средоточенно смотреть в монитор.
В конце концов, Яна не выдержала:
 -  Я красивая? – спросила она его, продолжая рассматривать нанесённый тон.
 - Без-зумно… - механически, не отрываясь от монитора, ответил Максим.
Оглянувшись на него, Яна поняла:
- Ты даже не посмотрел!
- Вот видишь, значит, я в этом абсолютно уверен… - продолжил он, не поворачивая голо-вы.
- Ты знаешь, как я не люблю, когда ты так со мной разговариваешь. Ты меня специально пытаешься достать! – Яна была недовольна, и, вообще, ей начинало казаться, что это всё уже слегка перебор. 
- Что ты, милая, я совсем не хотел тебя обидеть…
Яна не выносила слова «милая». Максу казалось, что этим ласковым словом он показы-вает своё примирительное настроение и расположение, но, к сожалению, для Яны слово «ми-лая» выглядело крайне несерьёзным (у всех у нас есть те или иные слова, которые, как нам ка-жется, настолько не подходят к качествам нашего «Я», что, когда кто-то употребляет их относи-тельно нас, нам становится крайне неприятно). Яна вскипела.
- Ты повернёшься к человеку, когда с тобой разговаривают?
Макс поднял голову:
- Ну, я вижу, что всё хорошо… - только отметил он и снова принялся за работу.
Яна вернулась к зеркалу. Ей было обидно: все замечали, что она красивая, кроме, как ей казалось,  её собственного парня. Это было тем более обидно, что Яне казалось, что иногда он делает это специально. Вот и сейчас посмотреть было совсем нетрудно, и этого не произошло просто потому, что кто-то этого очень не хотел. «Не надо на это обращать внимание», - думала она, - «Чем больше обращаешь внимание, тем хуже будет. Тем больше он будет понимать, что меня это задевает, что мне обидно. Тем больше будет делать назло. Умеет делать то, что боль-ше всего бесит. Не надо ему ничего показывать и говорить ничего не надо, иначе он поймёт, как я обижена, и опять что-нибудь скажет. Нет, пусть сам осознает, как был груб, придёт и извинит-ся».
Но, как это часто бывает, все разумные слова и доводы её ни капли не убеждали, обида была слишком сильна, и на смену мыслям о стойкости пришли совсем другие. «Как же, извинит-ся он! Как так можно? Я у него почти не бываю. Сегодня сама добралась – даже не встретил. « А… Это ты, ну заходи…», - в воображении повторила она его слова, - «И вот весь день так: сидишь-сидишь, ждёшь-ждёшь. Вечно я ему мешаю, вечно ты не вовремя. Вот сегодня! Мы же в гости идём. Там опять будет куча народу, ему опять будет некогда, даже не поговорили. Как всегда…».
Яна посмотрела на Макса: никакого раскаяния она действительно не заметила.
- Это всё так важно, что нельзя даже на минуту оторваться?
Макс не расслышал.
- Что пишет эта прекрасная умная коллега?
- Что? – Макс вынырнул из документа со сводимыми вместе и казавшимися бесконечны-ми пожеланиями коллег.
- Да, так, ничего…
- Яна, давай уже говори, что там случилось…
Яна улыбнулась и вернулась к зеркалу.
Макс снова погрузился в работу. Какое-то время было тихо.
- Макс…
- Что?
- А давай куда-нибудь на неделе сходим?
- Хорошо… - Макс продолжал стучать по клавишам.
- Куда-нибудь в хорошее место…
- Куда?
- Ну, например… - Яна назвала место, куда она обожала ходить с Евгением Анатольеви-чем, кокетливо повернувшись и улыбаясь Максу.
- Да, конечно.
Победа оказалась неожиданно быстрой.
- Например, в среду? – в понедельник и вторник она была занята, в четверг, после ди-плома, они планировали с матерью прошвырнуться по магазинам, на пятницу у Макса всё равно, как и у неё, были свои особенные планы, также как, вероятно, и на выходные. При мыслях об уикенде Яна заулыбалась.
- Хорошо, - Макс наконец-то отвлёкся от своей работы и пристально смотрел на Яну. Что-то в её поведении, и он не мог понять что, показалось ему странным.
- Чудесно…
- Как только ты заработаешь достаточно денег для того, чтобы меня там угостить, я с удо-вольствием там с тобой посижу, - он выразительно поднял бровь.
- Макс, - от такого Яна даже задохнулась, - мы, в конце концов, с тобой встречаемся или нет?
- Конечно, - Макс с азартом резко прилип к монитору. Он получил, наконец, сообщение, которое должно было закончить его сегодняшние дела. 
- Тогда скажи, пожалуйста, к каким твоим знакомым мы идём?
- К старым знакомым с университета.
- А чем они занимаются?
- Виталик на кредитах сидит, выдаёт потребительские кредиты. Оксана, что-то там…, ко-роче,  в центре каком-то преподаёт...
- А кто ещё будет?
- Тёмчик с Юльчиком.
- Они чем занимаются?
- Трудно сказать, - Макс нажал send в последний, как он надеялся, раз за этот вечер, - по-следний раз, когда я их видел, кажется продажами, - он с удовольствием откинулся на стуле.
- А… - Яна попыталась подобрать слова, - помнишь, когда мы были… тогда в баре, то встретили твоих друзей…
Макс ждал.
-… кто-то там из них будет, например, тот же Иван, который нас тогда на своей машине довёз…, - Яна подумала, вспоминая свои ощущения от той компании, - они все очень интересные люди. Хотелось бы лучше пообщаться, чем тогда...
Она ещё раз внимательно оглядела себя в зеркале.
- Кстати, это у них на вечеринке та фотография? - Яна удержалась от смеха, но всё же зау-лыбалась - ну, та…где ты…ммм…, - она слегка покосилась в его сторону, - в платье и в парике, - Яна хихикнула,- жаль, что она только одна, больше я ничего не нашла.
Макс внимательно смотрел на Яну. Речь шла о фотографии, сделанной давным-давно, ей было лет пять, наверное, тогда было много разных дурачеств, пожалуй, сегодня Максу не все хотелось вспоминать.
- Я так понимаю, мы уже выходим, - она открыла футлярчик с помадой и освежила губы ещё раз,  просто потому, что заняться было ровно нечем, - а то сидим с тобой здесь всё время, для отношений очень полезно проводить время в компаниях, узнавать больше друг о друге, по-являться вместе в обществе… Ну, как, кстати, - обратилась она к Максу, - неплохо, да?
  Макс никогда не считал себя особенно хорошим человеком, иногда он испытывал не-объяснимые и плохо контролируемые приступы раздражения, может, тогда, когда его чересчур много дёргали. Что-то похожее он чувствовал и теперь, поэтому старался молчать. Так ему каза-лось, что он себя контролирует. Теперь он встал, подошёл и взял Яну за руку, в которой она держала тюбик с помадой.
- А…как, кстати, тебе мой маникюр? Нравится? Не то, чтобы там что-нибудь особенное, но, кажется…
- Очень хорошо.
- Правда? Я сомневалась,  - Макс продолжал тянуть её руку вверх, - хорошо ли будет, но, кажется, получилось неплохо… - в этот момент Макс откусил стержень помады и отпустил, почти с силой  отбросил её руку.
- Макс! – Яна в отчаянии смотрела на испорченный стержень.
Максим аккуратно взял со стола из пачки бумажную салфетку и сплюнул в неё кусок по-мадного стержня, скомкал её и бросил на стол, затем взял другую и стал прочищать ею зубы и рот.
- Какая гадость,  - наконец произнёс он.
- Это не гадость, - шок практически прошёл, и Яна чувствовала только злость, - это Tom Ford… - она продолжала смотреть на испорченный стержень. Эту помаду она приобрела со скид-кой, и в её сегодняшних деньгах расход на такую новую помаду совсем не предполагался.
- И всё равно гадость, - Макс закончил прочищать рот, - я читал как-то, что женщины за свою жизнь съедают три, что ли, килограмма помады и задумался, а сколько же едим мы, не-вольные жертвы косметической индустрии. И решил распробовать…
- Что? – Яна продолжала смотреть на испорченную помаду.
- Ну, обычно увлекаешься, вкуса не чувствуешь… - он наклонился к её шее.
- Пакость! – Яна бросила футляр с помадой и изо всех сил пихнула Макса.
- О! – в его голосе звучало смешанное с иронией удивление, - следует ли так понимать, что Вы мне отказываете…
Редко, но иногда Яна забывала про свои манеры.
- Да пошёл ты!
- О, что ж, я удаляюсь от моей  капризной девушки к горькому одиночеству с сигаретой…
И вышел из комнаты.


Глава 9

Макс открыл окно, достал сигарету и закурил. Было холодно и ветрено. Ветер, свистав-ший с утра, выполнил своё обещание, нагнал тучи и, кажется, собирался дождь. Ещё не капало, но в воздухе чувствовалась тяжёлая, какая бывает в холодную сырую погоду, влажность. Ветер хорошо обдувал и холодил тело сквозь рубашку. Он затянулся. Было очень темно, непривычно темно из-за этой погоды для лета, даже для этой северной стороны - между дорогой и домом были посажены давно выросшие деревья, а также кусты, так что… здесь  всегда было темно. Во-обще квартира была холодная и сырая, и в особо пасмурное время здесь иногда весь день про-ходил одинаково:  утро почти не отличалось от вечера.
И как  только бабка могла здесь жить?  Он затянулся снова. Давно хотелось переехать от-сюда. Всё достало: и не в центре, и никакого комфорта, как при жизни за городом. Добираться долго, а квартира… мда.  Вообще – то он не был особенно привержен комфорту, но какие-то рамки, казалось, нужно соблюдать: например, груды мусора, лежавшие во дворе то тут, то там. Крайне неприятно, например, когда тебе в окно стучится пакет из супермаркета, прежде чем взмыть ввысь и застрять в кроне дерева. Летающий пакет не вызывает приятных чувств – это всё-таки не шарик. Ещё было одно: да, он был за гуманизм, за любовь к братьям нашим меньшим, но… скажите, почему подкармливая бедных бездомных собачек, нужно обязательно изгаживать едой для них крыльцо подъезда? А соседка баба Нина почему-то неизменно делала именно так: вываливала кости и несвежие куски мяса, и кажется что-то вроде крупы прямо на плиты перед входом. Всё время хотелось задать вопрос: почему всё так? Это раздражает. И возвращение до-мой из-за этого нельзя назвать особенно приятным. Он задумался о переезде и понял почему до сих пор этого не сделал: мебель, коробки, грузчики…  Да не так уж он хотел переезжать.
Нет, он не хотел сейчас заниматься недвижимостью. Хотя все, кто к нему заглядывал, обязательно сочувствовали. Наташа завозила опять на прошлой неделе бумаги, когда прошла, а он убеждал её надеть тапочки, впрыгнула в кресло и тут же зябко поджала ноги, так холодно оказалось ступать по полу: «Как у тебя холодно! Ты не думаешь перебираться?», - уже не в пер-вый раз спросила она.
Даже когда жара стояла по месяцу, здесь редко прогревалось всё настолько, чтобы  мож-но было ходить в футболке, всё равно надо было надевать что-то потеплее, а этим летом… Да. Он практически не вылезал из плаща, так что к вечной мерзлоте добавилась ещё и мерзкая сы-рость, которая, кажется, проникла уже во всё вокруг. Что говорить, Макс и сам всё хотел кварти-ру поуютнее, но сейчас такой обзавод рановато. Хотя, конечно, всё это его крайне достало.
Ещё одна затяжка. Мать, когда приезжала, опять про какой-то ремонт говорила. Дался ей этот ремонт. Времени нет. Хотя вон тот край обоев, так здорово отклеившийся и свисавший око-ло трубы, можно было бы и подклеить, правда, вспоминал он об этом только когда вот так вот на него смотрел. Макс подумал об этом ещё раз и отвернулся в другую сторону.
Он вспомнил о друзьях, которые его уже ждали, но как он ни хотел к ним, всё-таки хотя бы пять минут ему надо было отдохнуть сейчас. Он бывал у Виталика с первого курса вуза, сна-чала в квартире его родителей и у них на даче, где суровая мама Виталика всех гнала то собирать чего-нибудь, то копать.   Они тогда с Виталиком устроились через его отца, который иногда навещал на даче свою первую семью, хотя и не особенно любил эти поездки,  на первую в их жизни работу. Потом в этой квартире, которую родители купили для Виталика и его жены Окса-ны. Правда, в последнее время их пути с другом разошлись.  Виталик плавно двигался по одной и той же раз и навсегда определившейся в его жизни колее: дом – работа, поправился и был, в принципе, очень доволен жизнью. А он… 
-   Макс!
Чёрт, даже докурить не успел. Неужели нельзя оставить меня в покое, хотя бы ненадол-го. Он затянулся остатком сигареты.
- Макс, иди сюда!
Не хочу. Не сейчас. Я ещё покурю.
Он затушил окурок сигареты. И достал из пачки новую. Закурил.
На кухню, аккуратно ступая, зашла Яна.
- Тебя не дозовёшься, - она остановилась в дверях, вытянувшись вдоль косяка и искоса глядя на него.
Он, молча, слегка наклонив голову на бок, смотрел на неё.
- Что так смотришь? – Яна слегка улыбнулась.
- Нравишься, - Макс небрежно стряхнул с сигареты пепел.
Яна также аккуратно зашла и присела на табурет.
- Макс, - она в упор посмотрела на него. А у тебя чего-нибудь перекусить не найдётся?
- Мы же в гости сейчас едем… Ладно, - сам себя перебил он. Он потянулся и открыл, бла-го на маленькой кухне это было возможно, дверцу холодильника. Взял с дверцы банку Coca Cola и протянул её Яне.
- Извини, хинкали нет.
- Ты мне их, что, никогда не забудешь?
- Нет, потому что не могу понять, как в такую хрупкую девушку уместилось целое блюдо хинкали…
Яна открывала банку и молчала. Она не могла обидеться, поскольку намёки на слишком большое потребление еды не могли быть для неё особенно чувствительными. Она ела всё: со-сиски в тесте, котлеты, пила сладкую газировку, причём в любое время суток; её режим не отли-чался регулярностью, но при этом обладала счастливой особенностью: она никогда не набирала веса. При этом всё-таки ей не было приятно, когда ей намекали на её аппетит, поскольку это всё-таки неприятно, девушкам такого не говорят. Опять он… Она хлебнула Coca Cola и постара-лась не зацикливаться на этой мысли.
Эта история случилась ещё в самом начале их отношений. Макс сварил, как это с ним слу-чалось, когда он работал, целую упаковку хинкали, поел их на ужин, на завтрак и ещё оставалось одно большое блюдо. Он заехал за Яной на её учёбу, они приехали к нему, и Максу, как это бы-ло и сегодня, срочно надо было быстренько что-то там обсудить по интернету. Он предоставил в полное янино распоряжение холодильник и углубился в работу, которая затянулась несколько дольше, чем он предполагал. Когда через час он сам подошёл к холодильнику, оказалось, что хинкали больше нет. Яна не могла и предположить, что это единственная еда в доме, а посколь-ку сама в тот день питалась только кофе, то… короче еды не было, и пришлось Максу ещё и бе-жать в магазин, чтобы купить продуктов.
  Максу не было жаль продуктов, его только задевало, что девушка, которая, как он пре-красно знал, поскольку учился недавно, не так уж занята, не подумала о нём позаботиться, по-нятно, он дал бы денег, она ведь не работает, но сходить-то можно было?
 В этом во многом и заключались их противоречия. Яна не была ленива но, будучи де-вушкой утончённой и крайне непрактичной, выращенной обожающими её родителями, она просто забывала о том, что существуют у людей иные потребности, кроме духовных, которые ей казались наивысшими, а, пожалуй, и единственными. 
- Я больше люблю Pepsi, - Яна отпила из своей баночки.
- Это дело вкуса… - Макс выпустил дым через нос.
- Ну, да. У тебя вообще вкусы необычные, - Яна засмеялась, - помнишь, ты к маминой ры-бе принёс красное вино? Мы ещё все так смеялись…
Макс нахмурился, он не любил вспоминать этот эпизод.
…. а я ведь ещё специально тебе говорила, что будет на обед, а ты… ну ты, вообще ориги-нал.
Повисла пауза: Яна тихонько попивала колу, Макс курил.
- Также, как в манере одеваться, - Яна хмыкнула, - у тебя, конечно, всё не так плохо, но до того классично…  Вот сегодня, например, белая рубашка, чёрные брюки, классические ботин-ки… А если что-то нетипичное, то кроссовки…
- Тебе не нравится?
- Так многие ходят. Ты похож на моего отца… - продолжала Яна, - он как залез в эти его жуткие брюки и свитер, много-много лет назад, так и не вылазит. Конечно, у него есть выходные вещи, рубашку он всегда без галстука носит, но выглядит это всё… - Яна с удовольствием снова глотнула из своей банки, - мама пыталась ему покупать различные интересные вещи, но мне кажется, что в них всё выглядит даже хуже. А ведь у мамы такой прекрасный вкус… но мужчины вообще…
- Нам пора, - Макс затушил окурок, - пойду, такси вызову.
-Хорошо, - Яна продолжала покачивать ногой, - только, пусть машина будет получше, а не как та раздолбанная непонятно какая девятка, там ведь есть возможность выбрать сервис, чтобы машины приезжали приличные…
Было не очень ясно, учёл ли Макс её пожелание, поскольку он в процессе её слов уже набирал номер, но Яне это было, видимо, не очень важно: она сидела, покачивала ногой и смот-рела в окно.

Глава 10

Виталик был почти  доволен приготовлениями к празднику. Всегда до настоящего счастья остаётся чуть-чуть, потому что идеал в реальности недостижим. В среду, то есть когда собствен-но и был День Рожденья, они уже посидели с родителями у них в гостях куда, как шутила Оксана, ничего не нужно было, слава Богу, готовить, кроме торта, а сегодня был праздник собственно для друзей, которых он любил собирать. Виталик был, как это можно было бы назвать, консер-ватор, он был очень привязан к своим старым друзьям, к той своей компании, которая у него сложилась ещё в юности, и не желал ничего иного; ему нравилось крайне неспешное течение его жизни, чтобы всё было так, как он к этому привык. Пожалуй, он даже не замечал, как меня-ется он сам, жизнь вокруг него, он, как все люди привычки, продолжал жить не столько в окру-жающей его жизни, сколько  двигался по ранее намеченной колее. Стабильная работа, устроен-ный дом, красавица жена, которой он гордился, – всё в его жизни сложилось так, как он того и хотел, и он обладал счастливой способностью: не хотеть большего. Сегодня он встречал всё тех же друзей, что и год и два года назад, с тем же удовольствием проводил их в комнату и всё так же с удовольствием заканчивал давать мелкие распоряжения, которые выполняла его жена Ок-сана.
Они с Оксаной познакомились довольно давно, во дворце спорта, куда он пришёл по лю-бимой привычке немного покататься на коньках, пришёл раньше, чем этот лёд открывали для посетителей и в вестибюле увидел несчастную, плакавшую девушку. Ею была Оксана, и он по всегдашней своей привычке, а дарить счастье окружающим было его привычкой, подошёл к ней и принялся, сегодня ни она, ни он уже бы не вспомнили подробностей, говорить ей что-то смеш-ное. Она так никогда и не сказала, о чём тогда плакала, а он и не спрашивал. Наверное, это стало образом их отношений, он никогда и ни о чём её не спрашивал, позволял ей сохранять  личную тайну, только старался развеселить, когда, как он полагал,  ей случалось тосковать. Она же нико-гда ему ничего не рассказывала.   
Большая семья Виталика приняла и полюбила Оксану легко, что было тем более прият-но, что здесь у неё никого не было. Мать и брат остались в городишке, откуда она приехала, с ними редко встречались, больше созванивались или переписывались, и шумная многочисленная родня Виталика стала её роднёй. Наверное, Оксана – очень эффектная девушка, успевшая до брака с Виталиком пережить несколько бурных, но не очень удачных романов, ценила своего лёгкого и добродушного мужа именно за его тактичность по отношению к ней и её прошлому.
Они долго встречались, проверяя свои чувства, да и Оксана, будучи старше своего мужа пусть не на много, сомневалась в том, какой из такого лёгкого человека получится муж, но муж получился отличный, по крайней мере, никогда в семье не было ни ссор, ни скандалов, что не всегда говорит о полной безоблачности, но, по крайней мере, избавляет от излишних волнений, которыми часто полны очень страстные, но очень неровные отношения.  Может быть, Оксана, будучи натурой куда глубоко чувствующей, чем её муж, оставила ради стабильности и покоя ка-кие-то несбывшиеся мечты, но ни муж, ни кто другой об этом не догадывался.
Работа у обоих тоже была спокойная: Виталик работал в банке, на выдаче потребитель-ских кредитов, где его ровный характер позволял легко входить в положение клиента и во все детали, а также устанавливать личный эмоциональный контакт с клиентом, что очень упрощало дело. Оксана работала в образовательном центре, где в последнее время в основном занима-лась организационными вопросами, хотя раньше больше занималась преподаванием хореогра-фии для начинающих.
Брак этот длился уже три года и, пожалуй, единственное, чего не хватало семье, были дети. С детьми не получалось.   Первый год после свадьбы они, как принято говорить, «работали в этом направлении», затем были врачи, но анализы ничего не выявили, и снова врачи и гомео-патия и даже что-то вроде нетрадиционной медицины. Правда, им хватило ума сказать себе «стоп». Ребёнок – это счастье, не нужно пытаться его завести, как на крысиных бегах бесконечно совершая что-то в ожидании результата. Нужно успокоиться и на какое-то время об этом забыть. И, может быть, всё наладится.
Виталик, будучи очень жизнерадостным по натуре, не был способен принимать что бы то ни было близко к сердцу. Да и во всей его компании он женился первым, совсем недавно, не прошло ещё и года, это сделал Олег, да и не поздно ещё. Он молод и ещё кучу вещей не сделал и не попробовал, которые, когда пойдут дети, не сделаешь, ведь груз ответственности возраста-ет.
Оксана, видимо, тоже переняла эту философию, поскольку после бесконечных попыток и обследований двух лет наступила молчаливая пауза. Супруги как будто договорились, что пока этой проблемы в их отношениях нет.
В остальном же в их семейной жизни всё было, пожалуй, ровно. Виталик любил компа-нии, любил ходить в гости и собирать гостей у себя. Оксана была в большей степени домосед-кой, но тоже иногда любила посидеть в компании, поболтать и выпить.

Глава 11

Виталик с удовольствием потягивался в своих свежих брюках и свежей рубашке и  огля-дывал выставленное на барной стойке угощение. Не хватало только вина, но оно скоро должно было прибыть, а пока он с удовольствием оглядывал и переставлял бутылки с водой.  Музыка уже играла, он заранее и с огромным удовольствием продумал весь сегодняшний плей-лист, и с удовольствием разгуливал по комнате под музыку, которая казалась ему наиболее подходящей для встречи гостей. Оксана  продолжала одеваться в спальне. Так повелось в их доме давно: хо-зяин, которому эта роль подходила великолепно, встречал и развлекал гостей. Хозяйка же по-являлась несколько позже.
Он открыл одну из бутылок, плеснул в стакан минералки и крутнулся на носках, под свой любимый ритм, прихлёбывая из стакана и, воспользовавшись моментом, стащил с сырной та-релки кусочек любимого сыра. В некоторые моменты он любил вот так передвигаться и притан-цовывать по квартире, с лёгкостью делая движения, которые в другое время сковывала привыч-ка к солидному поведению, да и, уж тут ничего не поделаешь, небольшой животик от привычки к сытой и слишком спокойной жизни, который уже заметно вырисовывался под рубашкой.
Сейчас бы никто уже не сказал, что он в пору своей юности был способен околачиваться по всяческим бунтарским тусовкам и проехаться автостопом по некоторым ближневосточным странам, почти не зная языка, только с простым разговорником в руках, но сам Виталик любил об этом вспоминать. Эти воспоминания связаны были с тем лучшим в нём, что он сам привык в себе уважать: со способностью к риску, пренебрежением домашним комфортом и самостоятельно-стью.
Поэтому он с удовольствием, отпивая из стакана, ходил, отстукивая ритм и крутясь в раз-ные стороны, в носках это было очень удобно.
Послышался звонок.
Это были как обычно первые Олег и Таня. Виталик с Олегом обнялись, Таня улыбнулась. Они прошли в комнату и расселись по креслам. Виталик как заботливый хозяин стал гостям предлагать всё со своего любимого стола, также как и минералку, со смехом рассказывая, как перепутал и купил совсем не то вино и как теперь они ждут Антона, а пока он всем предлагает подзарядиться минералкой или, что он сам лично очень рекомендует, соками.
Олег пожал плечами. Таня мило улыбнулась и попросила налить ей сока, заметив, что она не очень голодна, но с удовольствием, чтобы не обидеть хозяев, попробует что-нибудь из закусок. Выбор остановился на канапе с хамоном, которое ей показалось интересным попробо-вать. Гости быстро освоились и принялись общаться.
- Вкусно, - Таня аккуратно положила откушенный бутерброд на свою тарелку, - всегда у вас что-нибудь интересное, а где Оксана?
- Прихорашивается, скоро выйдет, - ответил Виталик.   
 Таня огляделась.
- Вы, я вижу, обстановку сменили, - Таня с удовольствием оглядывала явно новые зана-вески и обивку покрывала на креслах и диване.
- Очень хорошо… - она снова откусила кусочек своего бутерброда, - раньше у Вас всё та-кое коричневенькое было, а сейчас… приятные чистые краски и такие насыщенные…
- Да, - Виталик хохотнул, - решили поменять, это нам обоим нравится.
- А раньше тебе не нравилось? – удивилась Таня.
- Ну… - протянул Виталик, весело улыбаясь, - раньше Оксана слишком много ответствен-ности на себя брала, мне кажется, ей стало легче после того, как она больше этой ответственно-стью стала делиться со мной и с семьёй, так что сейчас большинство решений мы принимаем вместе.
- Это хорошо, я тоже всегда стараюсь привлечь Олега к принятию решений, мы все во-просы, касающиеся дома, обязательно обсуждаем, чтобы посмотреть с разных точек зрения и учесть мнения всех членов нашей семьи…
Виталик кивнул. Он был крайне приветливым, но очень лёгким, может, даже слегка эго-центричным человеком и не всегда мог занять гостей в отсутствие жены. И даже ей не всегда удавалось сглаживать его чрезмерную лёгкость в общении, которую чересчур впечатлительные люди могли бы счесть за невнимательность или даже грубость. Так получилось, что с Олегом по-сле женитьбы последнего они практически не общались, и сейчас, не очень зная, что сказать, он продолжил напевать в такт музыке, оглядываясь на комнату, где осталась жена.
Таня прервала неловкое молчание.
- Виталий, мы как обычно, по простому, без церемоний сейчас тебе преподнесём пода-рок…
Виталик встал шутливо на вытяжку – это был его любимый прикол, и раскланялся, как конферансье.
- Олег! – обратилась Таня к мужу.
Олег, которому была свойственна задумчивость, охватывающая его в самые разные мо-менты, перевёл взгляд от окна, и быстро заговорил с другом.
- Да, Виталик, мы тебе желаем здоровья, счастья в личной жизни и, безусловно, успехов на работе…
Таня внимательно слушала мужа и кивала  после каждых его удачных слов, радуясь, как радуются родители, видя, что их ребёнок, на которого они потратили столько сил, справился с трудной для себя задачей, пусть не блестяще, но так, как он может.
Виталик с удовольствием принял поздравления и протянутый ему конверт.
- Спасибо, спасибо… - он раскланялся и слегка шаркнул ножкой по ковру.
Таня улыбнулась. Виталик тоже рассмеялся своей выходке, один Олег, казалось, ничего не заметил. Виталик попал в положение человека, чья шутка не удалась, а он неловко себя чув-ствовал, когда вокруг всем не было весело.
- Муха! – крикнул он и хлопнул Олега по плечу. 
Тот вздрогнул, но очнулся.
- Ну, вот, - наслаждаясь искренним смешком Тани, удовлетворённо заметил он, - теперь всё в порядке. Шутка же, - добавил он.
Олег слегка нахмурился, но искреннее веселье друга и жены заставило его расслабиться и отвлечься от своих мыслей.
 Они продолжили разговаривать.


Глава 12

Оксана сидела на краю постели, сцепив руки перед собой на коленях, она разглядывала складки нового серого платья.  Платье было дорогим и хорошим, но от этого почему-то было ещё хуже. Она бы предпочла что-нибудь не такое новое и строгое. Она сама себе удивлялась, зачем было покупать эти сине-серые тона, когда она их совсем не любит? Зачем было сегодня устраивать праздник, когда ей совсем не хочется? Можно было оставить Виталика с его люби-мыми закусками из супермаркета и собраться куда-нибудь, например, кино посмотреть, зайти в любимую кондитерскую, посидеть там немного. Они бы с ребятами прекрасно повеселились и без неё.
Раздался звонок. Оксана вздрогнула и прислушалась: она слышала, как Виталик пошёл открывать, слышала, как вошли гости, их голоса… Да и права, наверное, какого-то она на этот праздник не имеет. Она вздохнула. Не очень это всё как-то хорошо получается, странно и неле-по. Сначала она думала, что нужно только подождать до окончательной выплаты кредита, затем думала, что некрасиво это будет накануне дня рождения и надо подождать… Теперь ей каза-лось, что сказать это сразу после праздника будет уж очень грубо и надо как-то подождать, что-бы всё это было как-то по-человечески, а завтра начинается  ежегодный переезд на дачу, кото-рый у них всегда длится пару недель.  Нет, этого, она уже решила, не случится. Нужно это будет  сказать до.
Жизнь об Оксане никогда особо не заботилась. Она не декларировала, что «всё решит сама», ей просто постоянно приходилось это делать. Мать растила двоих детей одна, сама ока-завшись фактически без поддержки близких, а Оксана была старшей, так что мать всегда занима-лась маленьким Игорем, а дочери доставалось неизбежное: «Ну, ты же взрослая, давай сама». После этих слов усталая мать часто ложилась и засыпала. Так что всё так вот «сама» и стало для Оксаны основным: сама собирайся в школу, сама выбирай секцию, сама складывай вещи на пер-вые свои соревнования. Матери было не до того: сыта? одета? И слава Богу. 
 Привычка всё решать самой и не отягощать мать своими проблемами привела к слезам украдкой сначала от несправедливых оценок, а затем от боли, когда из-за травмы пришлось оставить надежды на успехи в спорте. Вообще, она полагала, что нельзя останавливаться, чтобы ни случилось. На травмы, которые оставляет жизнь -  и на теле и на душе -  не нужно обращать внимание. Это всё вообще, как полоса  с препятствиями: добежал – молодец. Даже если выбил себе колено.   
Из-за двери слышались голоса, кажется, это были Таня с Олегом. Оксана вздохнула ещё раз и разгладила неприятно коловшую колено ткань.  Сегодня ей всё почему-то казалось крайне неудобным, и она никак не могла понять почему.
Необходимость чего-то добиваться всё время заставляла собирать волю в кулак. Жизнь напоминала чёрно-белую чересполосицу. В периоды максимальной собранности всё было хо-рошо: всё получалось и по дому, и на работе, и с внешним видом. Однако такое напряжение во-ли невозможно было держать на одной и той же отметке. За периодами подъёма следовали пе-риоды спада: когда не хотелось утром вставать, хотя обычно это давалось легко; невозможно было смотреть на себя в зеркало -  такой она казалась сама себе невозможно ужасной; на работе обычный лёгкий рабочий беспорядок сменялся тотальным завалом. Она могла несколько часов просидеть в кресле за монитором, честно пытаясь что-то делать и, если кто-то срочной просьбой не прерывал этого состояния, она не помнила ни того, что хотела сделать, ни того, чем была за-нята и о чём думала всё это время.
С течением времени вспышки этой сияющей активности становились всё короче, а де-прессивные периоды всё длиннее. Оксана боялась этих мутных состояний: она чувствовала себя в них крайне слабой и беспомощной, от чего становилось ещё страшнее, но ничего сделать с этим не получалось.  Вот и теперь мутный страх, казалось, заливал всё её тело, отчего она сиде-ла тихо и неподвижно.
 Плохо было всё: и дома и на работе. Она не могла сосредоточить свою мысль ни на чём, пожалуй, она потеряла способность к тому, чем всегда гордилась: умение трезво, разумно и прагматично смотреть на вещи. Оксана привыкла, что в её мире есть простые смыслы, разумные категории оценки для всего: для людей, для ситуаций. Она верила, что, несмотря на несправед-ливость окружающего мира, определённое количество приложенных усилий всегда даёт ре-зультат. Теперь же, когда она пыталась оценить две самые важные для себя вещи: свою работу и свой брак, она чувствовала, что какая-то мутная пелена застилает внутреннее зрение, а попытка проникнуть за неё вызывает приступ жесточайшей головной боли. Казалось, что мир съёжился до расстояния взгляда, а в последнее время она не могла смотреть вообще никуда – только себе под ноги. Хотя, периодически какие-то картины, но главным образом, из воспоминаний, всплы-вали у неё в памяти.
Никто не мог бы сказать, как всё это началось. Когда-то дружный и весёлый коллектив, всё было как во многих других местах: вместе делали бесконечные дедлайны, а потом подолгу засиживались со всевозможными тарталетками и вином, которое ребята приносили, ставили му-зыку, мультики, ну и короче всякое такое, что знают все, кто работал в весёлых нулевых. А вот недавно… Началось всё с каких-то глупых мелочей, именно глупых, по-другому никак не ска-жешь. Начали пропадать заполненные документы, всё время терялись ключи от кабинетов, и мусор -  почему-то перестали выкидывать мусор - и он накапливался, неприятно горами громоз-дясь на корзинах, свешиваясь оттуда, вываливаясь и… ну, короче стало крайне неприятно. Все стали говорить чуть ли не шёпотом. Одна до крайности впечатлительная коллега как-то сказала, никто не понял, то ли в шутку, то ли всерьёз: «Как будто покойник рядом». Когда  обеспокоен-ные коллеги, многие из которых не поняли, что это метафора, стали её уж слишком дёргать, она сказала, что от всего этого чувство, что где-то лежит спрятанный труп, о котором все знают, но почему-то молчат. Она недолго после этого у них проработала, да и с Оксаной они никогда не общались, так что что она там по этому поводу ещё думала для последней осталось неизвест-ным.
Сейчас, по-прежнему не признавая на её вкус лишней эмоциональности, Оксана была, пожалуй, готова согласиться с тем, что в чём-то это чувство было выражено верно: как будто есть что-то, чего все боятся и о чём молчат. Хотя, если не поддаваться всяческим глупым фантазиям, она тоже чувствовала опасность разговоров, но ведь она, и в этом Оксана была уверена, абсо-лютно ничего не знала.
Это был какой-то особый страх, страх беспредметный: никто бы не мог сказать, чего он боится, бессистемный – не существовало никакой возможности от него защититься. Люди стали просто бояться говорить: установилась какая-то особая тишина, не тот деловитый тон тишины, когда все сидят за своими рабочими местами и тихо шелестят бумагами, а особый – мертвящий, когда никто не идёт на весёлый перекур или, как его называли девочки, перечай, вроде бы все работают, но… никогда не создаёт работа такой тишины. И это пугает.
Потом стали пропадать люди. Симптомы таких исчезновений всегда были одни и те же: человек переставал с кем-либо разговаривать, затихал, а потом вовсе пропадал. И никто не знал, куда и как он ушёл. Однажды Оксана зашла в один из кабинетов и, не найдя своей давней знакомой, спросила куда та делась, и тут по реакции поняла, что, кажется, совершила бестакт-ность: ей натянуто улыбнулись и сказали что-то вроде: «Так она уже давно уволилась». И всё. Больше ничего. Человека как будто не было.
И кругом всё были тайны, тайны, тайны. Оксана не понимала, почему все боятся и гово-рят шёпотом. Всё казалось каким-то нереальным, как в американском триллере, где все, кроме героя, смотрят многозначительным взглядом и только он один не понимает, в чём дело, до са-мого конца. Но по здравом размышлении становилось понятно, что и они не знают, что их так пугает, что не у кого спросить.
Это был просто страх.
Постепенно этот плотный туман ужаса стал принимать определённые очертания, правда, из него выступали части, которые для Оксаны никак не хотели складываться в одно целое.
Историй было несколько.

Глава 13

Однажды Оксана застала в коридоре на стуле рыдающей одну из своих коллег. Истерич-но дрожащими руками она пыталась натянуть на колени свою короткую юбку. Волосы растрепа-лись, а густо накрашенные обычно глаза были размазаны почти по всей поверхности лица. Не-длинные волосы падали на лицо, и вид от этого получался просто жуткий. 
Когда Оксана, поколебавшись, решила спросить, в чём дело. Коллега вскочила, посмот-рела на неё дикими, казавшимися ещё более дикими от  потёкшего макияжа глазами, что-то пробормотала и бросилась прочь на своих, запинавшихся от быстрой ходьбы, длинных модель-ных ногах. Оксане стало неловко, что её проявление заботы оказалось столь несвоевременным, и она постаралась просто забыть об этом: каждый раз, сталкиваясь с этой коллегой, она улыба-лась и старалась быстрее пройти. Та, надо сказать, тоже её избегала. 
Эта коллега – Аля - в своём отделе была на привилегированном положении. Молодая, симпатичная с, безусловно, интересными соображениями, она сразу после учёбы устроилась здесь. К ней начал проявлять неподдельный интерес начальник её подразделения. Никто не знал, насколько всё это было серьёзно, поскольку у Павла была жена, но со своей подчинённой он явно находился в близких отношениях. Дом, рутина были там, а здесь – работа и креатив-ность.
Всё, что она говорила, было великолепно, всё, что делала -  здорово. Успех окрыляет: коллегам на всех планёрках оставалось только вздыхать, у Али в очередной раз всё было лучше, чем у многих. Конечно, такое особое положение вызывало у некоторых в коллективе неприяз-ненное отношение, но Аля не особо обращала на это внимание, слишком ей было понятно, чем оно вызвано, поэтому к колкостям со стороны отвергнутых относилась спокойно. Как же без это-го? А в остальном…  Всё приходило само собой легко и чудесно. Поэтому в первый раз, когда от неё отвернулись с равнодушным зевком, она просто не поняла, что происходит. Тогда он, небрежно откинувшись, бросил одну бумажку поверх другой и повернулся к новенькой Насте, скромной девочке с непомерно, на её вкус, большой грудью. Та заулыбалась и что-то там отве-тила, Аля даже не поняла, что.  Чепуха какая-то, что-то несусветное. Потом, когда он с небреж-ным видом дал ей объяснения, он говорил что-то про то, чтобы эту «фигню она не забирала в голову», что «его и так уже замаяли тем, что всё время идут её идеи, ты же знаешь наших склоч-ников, так пусть она». Это успокоило её на какое-то время, но ненадолго. Он перестал задержи-ваться в офисе: «надо больше внимания уделять семье», а то его «всё время нет дома». Теперь он, казалось, ничего не замечал: ни её предложений, ни старательно сделанных перемен во внешности – ничего. И ещё. Настораживали бесконечные косые взгляды коллег, словно кто-то что-то знает, но тебе не говорит. Ну, а в конце концов, всё встало на свои места: Аля увидела, как Настя садится в его машину. Вот тут всё стало ясно, и какие такие идеи у неё есть, и всё остальное тоже. Аля пыталась поговорить, но он только отмахивался и смеялся над её «глупостями». Так тянулось какое-то время, а потом он как-то взял, да и сказал, что должность, на которой она со-стояла, придётся «по финансовым соображениям» сократить, а ей перебраться в один из отде-лов. Единственное, что радовало в этой ситуации, что, может быть, он сказал и правду, потому что Настя, за которой Аля пристально следила, не получила никакого нового назначения, а так и продолжала сидеть в своём отделе,  в «полном» болоте. Однако разговоры с Павлом не радова-ли, после одного из них её и застала Оксана. Раньше Аля не плакала: она не могла себе позво-лить жалости коллег, не привыкла, чтобы её жалели - теперь, чтобы сохранить достоинство, чтобы ничего не было видно, она убегала в туалет и не выходила оттуда до тех пор, пока снова не приводила себя в полный порядок, чтобы можно было идти по коридору с гордо вскинутой головой.  А это становилось всё труднее. Коллеги пренебрежительно высказывались по поводу того, что она говорила, вообще обращать на это внимание по-прежнему не стоило, поскольку было совершенно очевидно, что всё это продиктовано всего лишь застарелой завистью, а всё-таки это, пожалуй, было неприятно. Она пыталась объяснить насколько всё это важные и необ-ходимые вещи, но, видимо, глаза у людей закрыты пеленой предубеждений, которую невоз-можно так просто развеять, решила она. Нужно что-то другое, что-то проще, в конце концов, нет ничего зазорного в том, чтобы учиться, пусть даже у таких, как эта Настя. Которая никак остано-виться не может, прёт из неё! Всё время болтает: и в отделе, и у кулера и всё время с этим бес-конечным беспричинным смехом, как будто нельзя себя в руках держать! Вспоминать об этом её поведении было даже как-то смешно и, пожалуй, немного неприятно. Но в принципе…
Так и получилось: она слушала и составляла из этой невозможной сумбурной галиматьи логичные, хорошо выглядящие проекты -  такие, какие можно представить для какой-то нор-мальной работы, совсем не как у Насти. Она ведь даже выглядеть хорошо не умела, несмотря на неизвестно откуда взявшиеся дорогущие туфли.
Сразу стало понятно, как она и думала, что размолвка между ней и Павлом была времен-ная: стоило только постараться, немножко поработать и всё будет хорошо, хоть, может быть, и не так хорошо, как было, но надо же понимать… А дальше она не думала. Через какое-то время он об этой  забыл, так ей и надо!
Урок, который Аля из всей этой истории извлекла звучал так: нельзя быть невниматель-ной и беспечной. С тех пор она обязательно дружила со всеми новенькими, появлявшимися в коллективе, чтобы просто быть в курсе событий. Тем более, что это было всегда интересно и ново: всегда что-то другое. Долго эти люди теперь здесь не задерживались.
Вообще, если честно сознаться, то к историям, подобным этой, все как-то уже давно по-привыкли и «этим нас не удивишь», как, может быть, это и не жаль с чисто человеческой точки зрения. Хотя лада в коллектив они не вносили.
Оксана не считала себя конфликтным человеком, а у таких людей, по идее, не должно быть проблем, не так ли? Однако она чувствовала особенно в последнее время не очень уютно. На неделе она зашла в один из кабинетов по делу, время уже было вечернее: везде чувствова-лась расслабленная атмосфера, особенно расслабленной она оказалась здесь. В кабинете Каре-на, куда набились ещё двое, стояла початая бутылка красного вина, рядом валялись пластиковые стаканчики. На подоконнике лёжа, так, что нога и рука  с одного боку свешивались, лежал и, ка-жется, что-то декламировал Дима, вид у него был крайне расслабленный. В углу на стуле, заки-нув ноги на стол, сбоку от стиснувшего руками голову ( лица его Оксана разглядеть не могла) Ка-рена, сидел балагур Роман.
- О-о-о – па, - сказал он, радостно подпрыгнув, - Оксанчик, ты должна к нам присоеди-ниться, - нетвёрдой походкой он подошёл к соседнему столику, взял бутылку и стал наливать вино в свежий пластиковый стаканчик. 
Оксане было неловко и очень хотелось поскорее уйти.
- Держи, - она аккуратно положила папку с делами перед Кареном.
Он медленно, казалось, он не соображает, что делает, отвёл от лица руки и поднял на неё глаза. Оксана замерла: поверхность глаз казалась ненатурально хрупкой, почти стеклянной. Взгляд был очень напряжённый: он явно честно пытался понять, что она ему говорит. Затем кив-нул, придвинул к себе папку и снова обхватил голову  руками.
- Держи.
Оксана вздрогнула и подняла глаза, перед ней стоял Роман со стаканчиком.
- Нет… - попыталась она.
- Не вы-пу-щу, - очень чётко по слогам проговорил он.
Оксана взяла стаканчик.
- Садись, - он подтолкнул к ней кресло.
Она села, пытаясь от неловкости не расплескать содержимое стакана.
- Давай, - обратился Роман к Диме, - что-нибудь для гостьи.
Дима повернул к стоявшим своё мягкое, казавшееся лоснящимся лицо, недолго помол-чал и продолжил. Кажется, это была шутливая импровизация на какую-то тему, которыми любят иногда поразвлечься, когда, чтобы доказать какой-то тезис говорится много, но при этом по сути не сказано ничего, когда человек, убежав за переходами своей мысли, часто совершенно не способен вернуться и вспомнить, а что, собственно он хотел доказать?
Оксана особенно не вникала, периодически слегка отпивая из стаканчика. Иногда до неё доносились фразы о том, что «человек состоит из воды на 70%», что «Вселенная расширяется и будет ещё какое-то время расширяться, а потом, чёрт его знает, может быть, мы все сгорим в грандиозном вселенском пожаре» и т.д. Она понимала смысл отдельных слов, но не всей речи в целом, смысл которой от неё постоянно ускользал, сколько она ни пыталась на ней сосредото-читься. А ещё непонятно почему она боялась, что вот сейчас к ней обратятся с каким-нибудь во-просом, на который ей нечего ответить, или она опять ответит то, над чем они просто посмеют-ся. Мало того, сквозь пелену, окутавшую её сознание, она никак не могла понять, чего собствен-но она так боится?
От всего этого у неё закружилась голова. В конце концов, она поставила стаканчик, что-то пробормотала и выскочила в коридор. Отирая неприятно покрывавшую её лицо и шею испари-ну, она добежала до туалета. После того, как её кончило рвать, она ещё какое-то время, умыв-шись и пригладив волосы, смотрела на себя в зеркало, пытаясь привести свои мысли хоть в ка-кой-то порядок.
Вспоминая об этом, Оксана вздрогнула. Нет, на работу не хотелось. 
Последним новшеством, которое просто как валом накрыло всю организацию, по точным словам одного человека, стало тотальное и всеобщее доносительство вкупе с бесконечными пересудами, которое как-то исподволь овладело всем вокруг.   Конечно, кто же спорит, что странностей в поведении близких много, да, и кто не позволял себе иногда резкого словца насчёт многих его окружающих? Но!
С семьёй тоже всё было не очень здорово.
 Виталик поразил её с первой встречи своим жизнелюбием: казалось, рядом с ним все проблемы растают так, как будто их никогда не было. Он вообще казался крайне солнечным и лучащимся радостным покоем -  любой, у кого были проблемы, рядом с ним на какое-то время ощущал словно прилив энергии: начинало казаться, что есть какая-то другая беззаботная, луч-шая жизнь. Правда, зарядом этим он поделиться ни с кем не мог, и через какое-то время мир для Оксаны стал снова серым. Это произошло не сразу, а как-то постепенно. Жизнерадостный и незлобивый характер Виталика, не замечавшего своих обид, не позволял ему замечать и чужих. Так, он не заметил, что у его жены и матери не получилось найти общий язык. Нет, никаких кон-фликтов не было, но было какое-то непонимание, какая-то натянутость. Трудно было находить-ся в одной комнате, потому что нечего было сказать, трудно было поздравлять друг друга, пото-му что говорить получалось о совершенно разных вещах. Также не сложились отношения и с другими членами семьи: с сестрой, с отцом. Нет, конфликтов не было, просто всегда себя Оксана чувствовала одинокой и непонятой. То же произошло и в отношениях с Виталиком: его для Ок-саны чересчур позитивный настрой с самого начала мешал ей пожаловаться на какие-то вещи, потом отучил говорить о серьёзных вопросах и теперь, кажется, закончился вообще молчанием. Что, как понимала Оксана, не слишком походило на нормальные супружеские отношения, но Виталик, кажется, и этого не замечал. Их брак никогда не был особенно страстным -  Оксана в этих отношениях искала скорее покой и защищённость. Это было именно то, из-за чего  он и со-стоялся. Сейчас она чувствовала себя немного обманутой: тёплого дружеского союза с партнёр-ским доверием друг к другу, пожалуй, не получилось, а любви такой, чтоб захватила по-настоящему, она так и не испытала, а ведь ей уже… И  ещё чего-то прекрасного, такого, чтобы можно было наслаждаться и по-настоящему нестись по жизни, тоже как-то не случилось. Всё было как-то тяжело и муторно. Всё тяжелее становилось делать повседневные дела, оставалось на них всё меньше охоты и иногда ей казалось, что она погружается в какой-то мучительный сон. Но самое плохое было даже не это. 
Сказать, что индивидуализм был её идеологией и единственной жизненной установкой, было бы неверно. У неё просто не было времени заниматься другими: слишком много было в жизни проблем. Но что бы ни послужило причиной тогда -  сейчас она была одинока и не знала, где попросить помощи.
В особенно отчаянные минуты ей казалось, что вокруг всё какое-то фальшивое, и ей ста-новилось жутко. Иногда возникали кошмары: казалось, что всё, чего она так добивалась, что так ценила в жизни: семья, уютный дом, стабильная работа  -  всё ненастоящее, всё поддельное. Иногда возникало страшное в своей силе желание кричать и бить эти декорации вокруг себя не-важно чем, можно даже руками, глядя, как падают картонные стены дома, исчезает работа, и там, за этими рисунками, окажется тот самый настоящий мир, который пока представлялся ей как некая пустота  -  и она не знала, чем её заполнить.  Но откуда-то приходила уверенность, что всё это легко рассыплется и раскрошится, как пыль, как песок.
Голоса за дверью становились всё настойчивее, всё громче. Кажется, подошёл ещё кто-то. Кажется, уже совсем пора.
Оксана встала. Осмотрела свою очень собранную и гладкую причёску -  волосы были бле-стящими и казались лаковыми, а сама она чувствовала себя в этом образе крайне неуютно, он казался ей тесным и удушающим, как слишком узкая одежда, и она сама не могла поверить, что это всё – эту собранность, эту педантичность когда-то считала самой собой. 
 Оксана вздохнула и повернула ручку двери.

Глава 14

Когда Оксана, наконец, вышла в гостиной собрались уже почти все, поэтому она почув-ствовала себя несколько неловко.
Виталик уже разлил по бокалам вино и уговаривал всех станцевать какой-нибудь танец, желательно сводить хоровод или ещё что-нибудь такое, чтобы все участвовали, и всем было ве-село. Он делал это уже не в первый раз, но друзья, наученные его весёлым характером, не под-давались. Он сам, обладая большим артистизмом, составлял немыслимые па, предлагая всем под музыку синхронно их повторять. В принципе, это было, наверное, весело, но сегодня жела-ющих не нашлось. Антон отмахивался, Тёмчик жаловался на свой возраст, Юльчик, встряхивая немаленькую грудь, утверждала, что ей это не под силу, Таня мило улыбалась, тоже не выражая желания, а Олег смотрел куда-то в сторону. Виталик смеялся и выражал огорчение: он много по-тратил на составление всех этих движений и втайне испытывал удовольствие, представляя, как все будут пытаться их синхронно выполнять, спотыкаться и вставать в смешные позы. Однако и отказ, который, по сути, являлся заочным признанием поражения и невыполнимости для всех поставленной им задачи, вызывал у него приятные чувства, и он продолжал с удовольствием настаивать на своём. 
Оксана коротко улыбнулась всем, поздоровалась и подошла к мужу, чтобы узнать, не нужно ли чего гостям. Разговор тем временем определился. Виталик, Оксана и Антон стояли у стола, пили вино и  обсуждали… да так болтали, перескакивая от угощения  -  Оксана благодари-ла Антона за то, что он выручил их с вином - до разговоров о работе: работа всех троих была свя-зана с организацией и администрированием, каждый раз им было о чём поговорить, и разговор пошёл по обыкновенным рельсам.
В центре, на диване, разместились Тёмчик с Юльчиком, а напротив, на стульях за столом, сидели Таня и Олег. Беседа здесь в основном велась между Юлей и Таней, с периодическими обращениями Юли к мужу. Олегу же очень хотелось присоединиться к хозяевам и Антону, но они расположились так, что, чтобы обратить на себя их внимание, ему пришлось бы разговари-вать со  спиной Виталика, а он, будучи человеком нерешительным, испытывал от этого острое чувство неудобства. Совершить смелый шаг – встать и подойти к ним -  он не мог, перестать хо-теть к ним присоединиться он тоже не мог, так что ему оставалось только смотреть в ту сторону, но не очень часто, чтобы Таня не забеспокоилась, не плохо ли ему, – в последнее время  у него были проблемы со здоровьем.
Таня с Юлей, объединённые только дружбой мужей, были слишком далеки друг от друга, чтобы общаться в какое-либо ещё время кроме таких вот посиделок. И, как часто бывает, на этих посиделках как раз общались неплохо: за многие месяцы накапливалась куча вещей, о которых можно было спросить так, чтобы хватило на целый вечер, никому не было скучно, и в конце все разошлись довольные друг другом; чтобы в следующий раз можно было снова спросить о се-мейных делах, о новостях на работе -  тем более, что Юля меняла работы постоянно; о новостях в обустройстве дома - Таня с Олегом, купив несколько лет назад участок, уже какое-то время строили там дом и сейчас перешли к внутренней отделке помещений - заниматься чем Таня особенно любила. Кроме того, всегда находилась ещё одна тема: юлины интересы. Юля увлека-лась многими вещами, особенно эзотерическими, но и вообще всем, что относилось к учениям о гармонии человека с самим собой и с миром, поэтому каждый раз она начинала рассказывать что-нибудь новое, что-то, чего раньше Таня не слышала, и так, если приходилось, они проводи-ли время друг с другом. Артём обычно вставлял отдельные комментарии в слова жены и добро-душно улыбался разговору, обычно что-нибудь жуя, поскольку любил поесть - это было видно по его фигуре.      
Сейчас они продолжали беседовать на одну из бесконечных тем, которые каждый раз при встрече начинали развивать. Точнее, одной эта тема была для каждой из них в отдельности, вместе же получалось две одновременно, но ни одна из них этого не замечала, поскольку, дей-ствительно, говорила только об одном  - своём - предмете.
- … мы отделали гостиную в таких чудесных чистых тонах, - говорила Таня, чрезвычайно гордившаяся своим вкусом и своим чистым хорошо отделанным домом, - я купила много разно-цветных подушек… - и она принялась подробно и долго, по крайней мере, для её слушательни-цы, описывать всю новую обстановку, с удовольствием задерживаясь на деталях.
Через паузу, поскольку Юля не имела никакого представления о том, что такое «интерь-ер»,  зачем он нужен и как его делают, и никогда на этом не заморачивалась, она недолго мол-чала, так как тут же ответить что-нибудь другое обозначало показать, что этот вопрос тебя ни капли не занимает и совсем не интересует. Когда минута вежливости истекла, она ответила в своём ключе.
- Я решила составить библиотеку всяких любимых книг и сейчас собираю классику. Такие книги – хорошее вложение в своё будущее. Это будет наследство после тебя.  Я последнего О’Генри купила, подумала, он должен быть. А вообще у нас уже…
И так поочерёдно, словно нажимая через положенные промежутки времени разные до-ли, они продолжали беседовать, как делали это каждый раз, потому что жизнь у них была слиш-ком разная, чтобы они друг друга понимали. Но разговор вовсе не был им обеим неприятен: ко-гда беседа происходит между людьми близкими по воззрениям, то больше всего обсуждают именно какой-то определённый предмет -  в такой беседе свой интерес, очень часто интерес спора.  Когда же беседуют так, как Таня и Юля, всегда есть возможность рассказать о себе. В та-кие моменты люди часто с удивлением вдруг проговаривают нечто важное для себя, о чём они никогда не задумывались и так не формулировали. Со стороны может показаться, что такие со-беседники вроде бы совсем не слушают друг друга, раз говорят в разных регистрах и о совсем разных предметах, но это не так – они всегда улавливают то важное друг о друге, что вот так неожиданно для них самих прорывается и высказывается – то, что и составляет главную цен-ность таких разговоров.
Таня, например, часто потом в разговорах с мужем ссылалась как раз на факты, почерпну-тые ею из таких вот бесед с Юлей.
-  Так много книг они покупают, а ведь они не дешёвые сейчас… - Таня говорила с пауза-ми, после каждой надеясь, что Олег что-нибудь скажет. - И магазины она выбирает странные…  для неё – мы там про оружие тогда Юрию Леонидовичу покупали… А у них ведь денег совсем немного… Олег? Это ведь странно, да? Олег!
- Таня.
- Что Таня? Ты что молчишь? Ты что думаешь? – Таня откинула с лица волосы и присталь-но посмотрела на мужа.
- Мне, наверное, сложно составить об этом суждение… - Олег замялся.
- То есть как? Это, между прочим, твои друзья. Ты их столько знаешь, она всегда  такая ак-тивная, такая заметная... С некоторыми выдающимися особенностями,  -  По этой характеристи-ке Олег понял, что речь идёт не об Оксане.
- Ну да, наверное…
- Такая забавная... – Таня не знала, как лучше определить на её вкус чересчур шумное поведение Юли и её манеру вести дом, -  Не знаю, но ведь лучше, когда в доме всё эстетично, правда?
- Ну конечно.
- Вот тебе же больше нравится дом, где всё красиво?
- Ну да.
- Наверное, и всем так… Мужу ведь всегда приятно, когда дом приятный. И вот если бы эти деньги… ведь на них можно было бы и ремонт сделать. Ну не везде, конечно, - сейчас строй-материалы такие дорогие,  - Таня поморщилась при мысли о том, сколько стоит сделать дом, ко-торый бы подчёркивал респектабельность хозяев и красоту хозяйки  -  хотя, можно ведь и не финские… если подешевле, но на комнату – то хватит, как думаешь?
 Олег кивнул, а потом ещё на всякий случай добавил:
- Я думаю, да.
- И как он это всё, наверное, тяжело переносит… - танин голос стал нежным от сочувствия к страданиям Артёма в таком неаккуратном и непредставительном доме, -  хотя, конечно, будет не сравнить с финскими. Ты знаешь, я тут вчера, кстати, там была. И мне все понравились. Ты должен съездить и посмотреть. Надо выбирать уже…
Повисла недолгая пауза. Таня вопросительно посмотрела на мужа - почувствовав её взгляд, он промычал.
- А?
- Олег! Ну как можно! Мы же договорились. Надо ведь уже что-то вставить в эти рамы. Мне нравятся и с лилиями, и с лебедями хорошо – знаешь,  стиль – так красиво… Помоги мне уже! – возмутилась она его равнодушием.
- Так ты возьми, что тебе нравится, - дипломатично заметил муж.
- Олег! Вот ты всегда самоустраняешься, никакой поддержки. Вот Артём Юле, между прочим, всегда помогает. Она с ним советуется, и он всё с ней обсуждает. Ему какую-то книжку с ней не жалко обсудить, а тебе такие важные вещи со мной – жалко…
- Да не жалко мне!
- Тогда обсуждай, - значительно кивнув головой, продолжила разговор Таня.
Разговор в другой квартире, хотя и основывался на тех же беседах, звучал совсем по-другому.
- Вот блин, наволочка покрасилась…
- Это ты её чем?
- А это не я. Это твои шорты. – Голос Юли был строг, а сама она, став на середине комнаты в трусах и вытянутой футболке, держала в одной руке покрашенную наволочку, а в другой – шорты мужа и мучительно пыталась вспомнить, кто из них бросил эти шорты в белое бельё. Муж смотрел на её необычно задумчивое лицо и вперенный в его шорты взгляд.
В конце концов, до него дошло и он расхохотался.
Сначала Юля было возмутилась, но ворчливое «Ну что ты опять ржёшь?» - застряло у неё на языке, когда она  новым взглядом при свете дня увидела вдруг и наволочку, и шорты. Кроме того, думать, как они попали в бельё, ей уже надоело. И вместо этой фразы из неё вырвался та-кой же, как у мужа, а то и громче, заливистый смех – такой, что она еле успевала унимать колы-шущуюся грудь. И тут она подумала вслух:
- Теперь у нас будет всё, как у Тани: цветные подушки и чистые тона! – Тёмчик лёг на пол и, задыхаясь, простонал:
- Самые, самые, блин, чистые. Чище не бывает.
- Да уж, у тебя точно не бывает, - поддержала его жена, у которой от смеха уже кололо желудок.
Так обычно они вспоминали друг о друге, а сейчас обе дамы, которые, при всех взаимных различиях, всё-таки неплохо друг к другу относились и искренне считали это знакомство не только приятным, но и полезным, весело трещали языками. Они испытывали при этом всю сла-дость прикосновения к чуждой и загадочной, но удивляющей в своих проявлениях жизни других, какую испытывает турист в новом городе, бегая по нему «дикарём», без экскурсовода и путево-дителей и наблюдая  обычные дела и перемещения его жителей в их прямой данности.
И тут в дверь  снова позвонили.


Глава 15

Виталик, как всегда бодрый, побежал открывать.
- Оксана, - Антон сделал большой глоток из своего бокала, - всё, как обычно, хорошо, - он облокотился о подоконник и ободряюще - поскольку Оксану многие находили излишне застен-чивой,  и потому многие, как Антон, стремились выказать ей своё полное расположение – улыб-нулся ей -  очень хорошо… и стол, и закуски… очень вкусно, - он немного помолчал, - как, кстати, у тебя на работе? Как коллеги?
- Неплохо, - Оксана смутилась  -  она всегда смущалась, когда к ней так обращались, и ста-ла нервно оправлять юбку.
- Как отношения?
- По-разному, но, в принципе, нормально, всякое, конечно, бывает… - она вдруг вспом-нила недавнюю историю с чайником, когда все почему-то подумали, что это она его сломала, и так продолжалось целых два мучительных дня, пока вернувшийся из поездки Ренат радостно не поинтересовался, купили ли новый, поскольку в вечер перед поездкой он задержался очень надолго и случайно уронил, он всегда сопровождал это всё экспрессивными жестами, и чайник у него скорее, как самолёт, спикировал на пол. Как все разговаривали с ним, смеялись и только она стояла одна и думала, что, слава Богу, эта мучительная ситуация закончилась, но всё равно, вот она стоит тут одна, по-прежнему, как было, пока Ренат не вернулся…
-… у кого проблем не бывает, - донёсся до неё голос Антона, - у меня, вот, недавно был случай…
И вообще как-то везде всё по-дурацки. Но при этом Оксана чувствовала, что то, что ей хо-чется сделать – чистое безумие. Вот так взять и резко всё поменять. Сменить работу, дом, да и жизнь в целом. Когда она думала об этом, будущее представлялось ей туманным, неопреде-лённым, но этот туман казался ласковым и добрым, и иногда она с ужасом понимала, что ей хо-чется совершить этот шаг, чтобы там её ни ждало. Тут она очнулась от своей задумчивости: Антон продолжал что-то говорить.
- … короче дикий скандал поднял. Сам никто, ничего не умеет, а гонору, гонору…
Оксана поняла, что услышала только конец истории. Вежливость обязывала что-то ска-зать. Ловко выкручиваться так, чтобы было незаметно, что она не слушала, она не умела и что теперь делать – не знала. Но здесь внезапно её скрутил приступ.
- Антон, извини, я сейчас, - Оксана чувствовала, что ей как-то совершенно непереносимо дурно, и сегодня, кажется, ей впервые было не до вежливости, - мне нужно… на кухню…
Она выскочила, проходя мимо прихожей, смутно различая какие-то весёлые голоса, и только спустя какое-то время поняла, что она стоит и держится за поручень на кухне, а сердце гулко бьётся, поражая болью всю грудную клетку. В голове прояснилось. Она сама не могла по-нять, что это такое. В последнее время приступы дурноты повторялись постоянно. Она уже начала думать, что это может быть признаком беременности, однако проведённая недавно проверка давала отрицательный ответ. Кроме того, за исключением приступов дурноты здесь присутствовали ещё периодические странные, удушливые, похожие на страх приступы, вроде того, что с ней только что случился. Хотелось бежать, бежать куда-нибудь далеко и закрыться где-нибудь. Она не могла понять природу этих приступов, потому что, если подумать, то она на самом деле ничего не боялась -  ни вещей, ни людей. У неё не было фобий. Видимо, это была какая-то болезнь, потому что, как она ни пыталась понять психологическую природу этих состо-яний, у неё ничего не получалось. Они случались, когда она была одна дома, на улице, в лифте, а в другое время никаких такого рода чувств она не испытывала. Также было и с людьми: она не боялась ни никого конкретно, ни просто людей как таковых. Так что ни с чем конкретным это не было связано, также как и с вещами. Она пыталась анализировать – нет. Видимо, это просто усталость, да и пищеварение не бывает сильным у городских людей.
Она отдышалась, набрала питьевую воду прямо из-под крана и принялась пить. Посте-пенно ей становилось легче.

Глава 16

Виталик открыл дверь. Он делал это уже в приятном предвкушении: когда приходил Макс, всегда было весело. Они привыкли мутузить друг друга ещё в ВУЗе, это всегда было весе-ло и для них и для окружающих. Особенно это любил Виталик, который был куда более компа-нейским и весёлым человеком, чем более сосредоточенный и целеустремлённый Макс. Он и стоял на пороге собственной персоной. Он и его «очередная новая девушка», как было принято говорить у них в компании. Макс никогда не возражал, а наоборот находил это лестным, осталь-ные же над этим посмеивались. Может быть, в этом и была небольшая толика зависти, но, по-жалуй, больше было простого дружеского подшучивания, поскольку вкусы у друзей были со-вершенно разные.
Виталик загородил вход, развалившись своим несколько полноватым телом во весь проём.
- Ты сегодня как-то поздновато, - задиристо сказал он другу, - привет, Яна, - очень при-ветливо продолжил он. Виталик всегда был крайне вежлив по отношению к девушкам, а здесь у него ещё была возможность, редкая для их отношений с Максом:  он знал девушку.
 В случае Макса это действительно была редкость. Сказать, что Макс был бабником, было нельзя, хотя чисто внешне так и могло показаться, правда, эта иллюзия сохранялась, если осо-бенно не вглядываться в то, что происходило на самом деле.  Отношения с девушками у него не ладились: он, пожалуй, нравился, однако ни с одной из них история у него не затягивалась. Де-вушки уходили, полагая, как это случилось и с Яной, что он слишком занят делами, а не зани-маться делами он не мог. Сказать, что он не нашёл девушку своей мечты, пожалуй, тоже было можно, поскольку сам он никогда ничего не искал, всё складывалось само собой, а следователь-но, складывалось с теми, кто ему встречался. Он не был особенно привередлив и каждый раз был готов строить то, что строилось, но девушки уходили просто за какой-то другой жизнью, чем та, которая была у него. 
Поэтому знать девушку Макса – это была редкость, случавшаяся иногда, очень нечасто. Среди друзей даже ходили шутки, что часто друзья лучше представляли себе его девушек, чем он представлял их себе, поскольку друг при встрече может разглядеть девушку, но что это сде-лает сам Макс, гарантии никакой нет.
- Как обычно, - Макс, несмотря на поездку в такси, по-прежнему ещё не отошёл от рабо-ты, и намерения шутить у него особого не было.
Но Виталик не отступал. Он вообще был весёлым, ну, а сегодня был его День Рождения, он чувствовал в себе силы и права, подобающие имениннику, а кроме праздника самого по себе, у него было великолепное настроение, поскольку он уже успел беззлобно пошутить над всеми своими гостями и находился в самом благостном расположении духа.
- Яна, - обратился он к спутнице Максима, - а давай мы с тобой его пропустим только за пройденное испытание…
- А какое, - Яне сразу стало весело, и она радостно посмотрела на своего спутника.
Макс вздохнул и закатил глаза. Видимо, без этого идиотского ритуала войти не получится. Виталик продолжал говорить.
- Я встану здесь, в дверях, а ты Яна, давай, толкай его с другой стороны…
Так они и сделали. Макс не сопротивлялся. В конце концов, с какой-то стороны это даже интересно, наверное, думал он. Какое-то время продолжался тяни-толкай: Яна толкала его в спину, а Виталик мощно своим животом выталкивал совершенно не сопротивлявшегося Макса наружу. Надо сказать, что, если Яна, может быть, не вполне уверенно чувствовала себя в такой комической роли и не очень налегала на Макса со спины, отчего смешной эффект получался не очень хорошо, то у Виталика это выходило здорово. Своим животом он и атаковал Макса и от-талкивал его, когда очередной не очень уверенный толчок со стороны Яны имел действие, и Максим начинал на него падать. В конце концов, Максу это надоело:  сейчас какая-нибудь ба-бушка застанет их за этим идиотским занятием, да и мешают же они людям на этой площадке, которые тут обязательно пройдут. Он попытался сдвинуться и проникнуть в квартиру под рукой Виталика, но в этот момент Яна, видимо, увлёкшись игрой, решила подналечь и упала прямо на Виталика, что и обнаружил выпрямившийся Макс.
- Виталик, ты готов? - спросил он. И продолжил.
- Кто не спрятался, я не виноват, - и, навалившись на них, он протолкнул их в коридор, ку-да и сам влетел вслед за ними.
 Постепенно куча мала начала разбираться. Первым поднялся Макс, он, в общем-то, по-чти и не упал, затем Яна и последним остался Виталик. Он сполз по стенке так, что почти лежал на полу. Многие бы другие расстроились от своего положения, но только не он. Он продолжал так же весело смеяться, как будто ему повезло не меньше, а больше всех.
- Давай, поднимайся уже, - Макс протянул ему руку. Виталик ухватился и одним рывком был уже на ногах.
- Добро пожаловать! – провозгласил он и предложил проходить в комнату.

Глава 17

В комнате всё тоже было как обычно: Юльчик весело взвизгнула и, подскочив, повисла у Макса на шее.
- М…м..м…, - она отчмокала его в щёку, - привет, солнце.
Макс про себя отметил, что давно уже не слышал такого обращения. Юльчик отличалась привязанностью к вещам, давно вошедшим у неё в привычку, и не отказывалась от них ни за что. Пожалуй, ему это даже нравилось, он снова вспоминал прошлое бесшабашное веселье. Теперь всё как-то, пожалуй, потускнело…
- Ты сегодня один? - поинтересовалась она.
- Как же, - лениво потянувшись из своей полулежащей позы за чем-то на столе, хмыкнул Тёмчик.
- Нет, Юльчик, не один.
- А где она?
- В ванной, в порядок, наверное, себя приводит, - сказал Макс. Он не был уверен, но смутно припоминал, что, кажется, туда она и шмыгнула.
- Ты всё с той же? – спросила Юльчик, падая рядом с мужем и увлекая за рукав Макса примоститься на самом уголке дивана - лучше здесь разместиться было бы невозможно.
- Ага, - Виталик отправил в рот канапушку, - держи карман шире.
- У него они все похожи, - возразила Юля, - так что запутаешься. Противные все…
- Юля! – Макс вздохнул, закатив глаза, и оглянулся на вход: он боялся, что Яна услышит такое нелестное мнение о себе несколько раньше, чем вообще познакомится со всей компани-ей.
- А что я такого сказала? – возразила она.
Тут послышались шаги, и вошла Яна. Только взглянув на неё, Юля сразу вспомнила кучу подходящих фраз: «Девушки с двуцветным маникюром – это те, у кого просто закончился лак сразу в двух флакончиках». «Знают ли эти девушки, как они нелепо смотрятся после клуба с утра на остановке?». Последнее, кстати сказать, было не совсем точно относительно Яны. Она редко бывала в клубах. Но даже, если бы Юля об этом узнала, вряд ли бы она изменила своё отноше-ние к ней. Слишком разные были у них ценности и взгляды на жизнь. Впрочем, внутренняя не-приязнь была обоюдной.
 Яна огляделась. Виталик, как и положено вежливому хозяину, быстренько придвинул ей небольшое кресло, в которое она и села, оказавшись неожиданно для себя в самом центре кру-га. Макс без лишних церемоний поочерёдно представил ей всех, находившихся в комнате, и бе-седа продолжилась.   
Виталик в свойственной ему шутливой манере спросил, понравилась ли Яне ванная, ибо по тому, как много времени она там провела, он надеется, что ремонт был сделан не зря. Макс же повторил свою старую шутку про очистные сооружения, на которых собирался её вылавли-вать, так как очень боялся, что её туда и смыло. Затем после дружного смеха пошли обыкновен-ные  вопросы про дела, про интересы, на которые Яна с удовольствием отвечала, а затем бесе-да, как это обычно и бывает, снова распалась на несколько кружков.
- Ну, Юльчик, давай ты начинай, - предложил Макс, - как дела на семейном фронте?
Все, кто был в курсе, сразу заулыбались. Под семейными делами здесь всегда понима-лись отношения Юли с её свекровью, женщиной старой закалки: с элегантной стрижкой, поло-женным местом в бухгалтерии, мужем и двумя сыновьями, один из которых, Артём, считался не очень удачным, в отличие от его брата Андрея. Считалось, что Артём выбрал не ту девушку, и у него никак не ладилось с работой. Первое – всего лишь дело вкуса, а со вторым были согласны решительно все, кроме Юли, которая от этого только больше опекала и так опекаемого ею му-жа, жалела его и не находила, что человека можно ругать за то, что сердце в нём превосходит карьерные устремления. Ведь в браке самое важное – отношения, а остальное приложится. Хо-тя эта непрактичность Артёма стала причиной многих проблем, омрачавших их с мужем жизнь. Одной из таких проблем стала квартира, в которой они жили. Откуда она взялась у родителей Артёма, Юля не вникала, однако она была записана на его мать, Татьяну Николаевну, а та, во-первых, отказывалась переписать её на сына, мотивируя это тем, что раз они всё время загова-ривают о детях, то квартира им нужна побольше и что она согласится отдать квартиру, когда со стороны родных невестки будет внесена равная сумма для покупки новой квартиры. Этого вос-питавшая двух дочерей  - кроме Юли была ещё младшая Оля -  учительница, конечно, не могла, и вопрос неприятно завис. Юля же ещё и считала, что при хороших отношениях в семье про-странство не так уж и важно:  в тесноте, да не в обиде.
Мало того, поскольку квартира принадлежала Татьяне Николаевне, хотя и жила там мо-лодая семья сына, она то ли продолжая считать квартиру своей, то ли не очень доверяя Юле, ко-торая и вправду не уделяла порядку достаточно внимания, и потому сама намереваясь научить всему молодую и неопытную хозяйку (только получалось у неё это не очень тактично, как счи-тала молодая пара), то ли желая доказать сыну, как он ошибся в выборе девушки (по крайней мере, это подозревала Юля), приходила с инспекциями, в ходе которых обнаруживала в кварти-ре все зоны непорядка -  а что греха таить, их было немало.
Юля, будучи лёгким человеком, старалась относиться ко всему с юмором. И расплачива-лась со свекровью тем, что постоянно рассказывала разные истории из своего домашнего быта в дружеском кругу, что никак не могло отразиться на Татьяне Николаевне, поскольку они враща-лись в разном обществе.
Зная это, знакомые любили задавать Юле вопрос о её отношениях со свекровью, каждый раз надеясь, что сейчас брызнет фонтан неиссякаемого Юлиного остроумия.
- Хорррошо, - протянула Юля, - мы тут недавно ходили к родителям Артёма в гости…
- Интересный вечер? – подначил Виталик.
- Очень. Мы узнали, какие премии Татьяна Николаевна выписывает своим девочкам в том ангельском месте, где мне никогда не работать и которое зовётся бухгалтерией... – слуша-тели заулыбались, - куда можно съездить в отпуск и в мире, и по стране на эти деньги, какая это сама по себе прекрасная работа, но! – тут Юля подняла палец вверх, - лучше всего, конечно, в этом месте быть, как Татьяна Николаевна, главным бухгалтером! – все засмеялись, - То есть всё вот это вступление про девочек заняло минут 10-15, чтобы я почувствовала для начала своё убо-жество рядом с ними, а затем, ну надо же ещё за семейным столом о чём-то поговорить, оста-лось же ещё, ну, часа два. Так вот в эти два часа мы все слушали о том, как сложно заниматься бухгалтерским учётом, о том, что очень хорошо, что для решения этой сложной задачи она вы-писывает «Главбух»! И что она и есть главбух! А это, как вы понимаете, самое главное...
Юля отвлеклась и обратилась к столу с тем, чтобы закусить.
- А она у вас не была? – поинтересовался Макс.
- Инспекция? – спросила Юля, - накладывая себе бутерброды на тарелку, - а как же! Ин-спекция у нас была в прошлые выходные. В субботу, - Юля откинулась и с наслаждением откуси-ла кусочек своей канапушки – неудачно. Кусок жирной ветчины плюхнулся ей прямо в декольте, а крошки обсыпали всю кофту на животе,  - о-мммм, - Юля принялась всё собирать и отряхивать. Таня протянула ей салфетку, - спасибо.
Все засмеялись и в первую очередь сама Юля -  она обладала умением относиться к себе с юмором. Такие казусы случались с ней постоянно, и она привыкла излишне не драматизиро-вать ситуацию.   
- С вечера четверга я драила всю квартиру, - чтобы слова её теперь звучали весомее, она делала большие паузы, в которые прожёвывала куски бутерброда,  - до обеда субботы, когда она должна была прийти. Я всё сделала, ну просто всё! – Юля снова отвлеклась на бутерброд, - и, конечно, всё было снова плохо! А я ведь даже на антресоли залезла…
- Так что случилось? – сочувственно спросил Виталик.
- Холодильник? – предположил Макс.
- Во-во-во, - дожёвывая кусок, заметила Юльчик, - холодильник грязный. 
Все засмеялись. Юля, ободрённая смехом, продолжала.
- Но что мы! Ещё лучше было у Андрея, -  у старшего брата Артёма, у которого  уже было двое детей, - они куда-то собрались с Олесенькой, - Юля испытывала добрые чувства к жене брата, - и попросили бабушку посидеть с ребёнком. Что вы думаете? – Юля оглядела всех со-бравшихся, совершенно очевидно собираясь просто добить их следующей фразой, - они воз-вращаются, еды нет, ребёнок целый день не кормлен, она сама сказала, что так ему ничего и не приготовила, бабушка называется. Зато сообщила, что целый день приводила им в порядок квартиру, классно, да? Олеся говорит, что, конечно, было заметно, что где-то тряпкой потёрли, но чтобы так уж чисто…  - Юля пожала плечами.
- Нет, - высказалась вообще-то редко подававшая голос Таня, - главное, чтоб было всем уютно и хорошо… А какая она вообще? – поинтересовалась она у Юли.
- Такая… интересная дама, с причёской такой, - Юля руками изобразила что-то вроде за-витка каре, все засмеялись, - платья у неё тоже такие, там, с цветами такими крупными, ну, все представляют?  - Юля была не мастерица описывать.
- Все,  -  со вздохом ответила Таня за всех.   
Глава 18

Макс  - как-то само собой получилось, что в этом кружке разговор вёл он - обратился к Тане.
- Ну что, рассказывайте вы, что у вас новенького? – было принято, обращаясь к Тане, об-ращаться сразу и к Олегу, потому что так сложилось, что за него всегда отвечала жена.
- Да у нас всё хорошо… - ответила она, пока Олег, видимо, не отдавая себе в этом отчёта, дёргал скатерть за уголок, и как это с ним часто бывало, не выходил из состояния задумчивости.   
Такое поведение давно стало для него типичным. Он делал это часто, в то время как Та-ня, отвечая на вопрос, как же всё-таки у них дела, подробно перечисляла все хозяйственные но-вовведения (а домоводство было её слабостью), которые были произведены ею в последнее время, поскольку, хотя решения принимались совместно, руководящим началом в этом тандеме всё-таки была она.
Так было и в этот раз. Пока Таня описывала новости, касающиеся обстановки в их доме и всех крайне полезных вещей, которые они завели, он продолжал теребить уголок скатерти и периодически оглядываться по сторонам. В конце концов, он так задумался, что на это все обра-тили внимание. Макс решил  прервать эту неловкую паузу, поскольку уже все вопросительно смотрели на него поверх плеча говорившей Тани. Олег сидел за спиной у жены, почему соб-ственно она одна и не заметила его поведения. Таня как раз остановилась, и Макс обратился к её мужу.
- Олег, ты чего такой скучный?
- Женишься, тоже поскучнеешь! – выпалил тот.
- Олег! – в ужасе посмотрела на мужа Таня.
- А что?  У него голова о всякой хрени не болит! – и Олег, чего никто от него не ожидал, энергично рассёк ладонью воздух.
Во многих парах отношения не являются безоблачными. Случается также, что человек, вступив в, так называемые,  прочные отношения, разочаровывается. Чаще всего он оказывается недоволен  из-за своих представлений об ожидаемом счастье, поскольку реальность, как оказа-лось, не соответствует его надеждам. Олег, выросший в несколько, пожалуй, патриархальной семье, сохранил на всю жизнь именно такой образец, в качестве своего идеала, который, как он думал, он обязательно воплотит в жизнь.
 Его выбор девушки во многом определялся любимым образом матери: тихой и спокой-ной женщины. Выбор его, при таком подходе, был крайне ограничен: жизнь изменилась, время требовало совсем иных людей, современные девушки  были совсем не похожи на то, что он ви-дел в своих мечтах. Ни одна из них не встраивалась в  тот идеал семейной жизни, который он се-бе составил. Когда он встретил тихую Таню,  он подумал, что вот – та девушка, с которой воз-можно его счастье.
Однако его постигло разочарование. То ли произошёл невольный обман: часто люди в возрасте совсем не похожи на себя юных, жизнь перемалывает, делает их жёстче -  то ли он сам не смог стать своей жене опорой, которая бы позволила ей всю жизнь прожить тихо и светло, как его мать, – сказать трудно. Но факт остаётся фактом, Тане пришлось стать главной в семье и ру-ководить не только своей жизнью, но и жизнью мужа, пришлось превратиться из женщины ми-лой и мягкой в человека, поступающего иногда крайне жёстко и  выражающего иногда очень бо-лезненные для окружающих мнения.
Доверие в браке Олег считал одной из главнейших основ жизни человека. Он всецело доверял своей жене и по-другому быть не могло. Он был в немалой степени удивлён, когда ока-залось, что для его жены его невиновность  - не аксиома. У Тани неуверенность в себе порожда-ла крайнюю ревность, и в этом состоянии она делала многое, что потом сама не могла никак объяснить. Она ревновала его к каждой девушке. И чтобы не тревожить её ещё сильнее, он по совету Макса, сам он никогда бы не додумался, поменял в телефоне все женские имена на муж-ские. Случилось это после того, как однажды после возвращения с корпоратива, на котором од-на из коллег шутливо чмокнула его, он не убрал помаду, и Таня, заподозрив худшее, разрыдав-шись и забившись в истерике, порвала на нём новую рубашку. Не помня себя из-за нанесённой ей обиды, она била его по всем доступным частям тела и кричала что-то, чего потом не помнила, и Олег, ради их отношений, тоже был готов забыть.  Он совсем не ждал такой эмоциональности от своей жены, он был разочарован и начал от неё отдаляться, что только послужило поводом для новых подозрений и новых сцен. Да, он совсем не представлял, как строятся те безоблачные отношения, о которых он всегда мечтал.   
Часто в такой ситуации виновником люди считают того человека, который и оказался их партнёром по этому союзу. С Олегом же случилось иное. Несмотря на его периодически крайне резкое поведение с Таней, причину своего несчастия он искал скорее в самой сути брака и в принципах современного ему общества. Поэтому его взгляды на женщин, семью и в целом об-щество за время, протекшее  с момента его женитьбы, очень сильно изменились. В какой-то момент он очень отдалился от своих прежних друзей, также у него пошли нелады на работе, и это здорово перетряхнуло всю его систему оценок. Друзья поздно заметили этот крен, и так по-лучилось, что теперь повлиять на его взгляды было уже невозможно. Он замкнулся в себе, отка-зывался от обсуждений и любых дискуссий, не слушал, когда к нему обращались, что делало любой процесс переубеждения невозможным. Он был убеждён, что права и обязанности в се-мье должны быть не результатом договора, обусловленного удобством партнёров, который все-гда возникает из мелочей, составляющих ежедневный обиход совместно проживающих людей, а из правил, закреплённых в обществе традициями, как это было раньше, а то и при помощи за-конодательства, которое бы чётко устанавливало права и обязанности сторон. Построив, таким образом, систему защиты, он на каждое конкретное положение впадал в теоретическую аргу-ментацию, которая, как могло показаться собеседнику, не вполне отвечала на его вопрос, а вот с точки зрения Олега связь была самая прямая.
Например,  на вопрос, как Таня, раньше такая неспортивная решила заняться фитнесом, который ему иногда задавали, он отвечал длинной тирадой, в которой как дважды два для себя самого доказывал необходимость запретить разводы.
Макс решил не накалять обстановку и просто не обращать внимания на выходку Олега, тем более, что кроме Яны, для которой эта ситуация была неожиданной, все, видимо, приняли то же решение. Юльчик даже уже начала нашёптывать что-то на ухо мужу.
- Таня, - он наклонился к ней и улыбнулся, - не обращай внимания, Олег доволен и спо-коен, потому что уже женился на красивой девушке, и ему не о чём больше переживать…
Таня, на глазах которой собирались уже выступить слёзы, заулыбалась. Инцидент был ис-черпан. Правда, Олег так и не присоединился к разговору и остался полностью где-то там среди своих мыслей. Что заставило Макса, да, может быть, и многих подумать: а не вина ли это нашего безразличия и желания избежать проблем, что некоторые люди так вот незаметно шаг за шагом уходят от нас навсегда. И оглянувшись много позже, когда уже ничего нельзя сделать, мы пони-маем, что пропустили момент ухода,  то ли полагая его минутным раздражением, которое скоро пройдёт, а в таком случае, не лучше ли оставить человека в покое; то ли парализованные стра-хом сделать что-нибудь не так, который, может быть, есть только продолжение нашей душев-ной лени, заставляющей нас закрываться от переживаний других, когда они оказываются для нас не вовремя.
Таня всхлипнула последний раз. И сказала, умоляюще глядя на всех.
- И вот он даже ради себя не прекращает так делать. Каждый раз, когда он так вот на что-нибудь среагирует, с ним просто невозможно дальше разговаривать. Вот сколько времени я ему говорю: сходи к урологу, - она снова всхлипнула, посмотрела на мужа, но тот, видимо, опять впал в задумчивость, - ведь у него действительные проблемы. Уже сейчас, а если будет хуже?
Все замолчали, видимо, каждый о своём, потому что сказать было действительно нечего. Пауза стала неловкой, так как никто  не знал, как продолжить разговор, когда проблема неожи-данно решилась сама собой.
Глава 19

Внимание привлекли громкие голоса в соседней группе: разговор явно задевал кого-то за живое.
- И что, - почти кричал Антон, - здесь надо понимать ситуацию. Я ведь не спорю, все по-нимают, что людям не очень живётся и я, уж поверь мне, в том числе. Но у нас есть… - он заду-мался, - некоторое количество возможностей, - ну, или их отсутствие, - он развёл руками, - есть проблемы, которых я объективно решить не могу. Я не помню, что там в деталях по поводу этой жалобы, это надо в бумагах уточнить… Но даже с точки зрения человеческого ресурса не могу! У меня в подчинении два человека, два! Одна женщина, ей скоро на пенсию, где-то через два го-да…или три. А вторая – молодая мать с двумя детьми! Ты подумай об этом! Мы и так сидим на работе с девяти до семи, восьми, а то и девяти. А ты думаешь, мы там деньги лопатой гребём? Знаешь, какие у нас оклады? Я не спорю, у людей проблема. Но от того, что она по двадцать раз приходит и достаёт, не только её дело, но и другие дела не решаются. Всё стоит. В прошлый раз, - Антон энергично махнул рукой, - она сидит и сидит, сидит и сидит, а у меня совещание уже идёт. Ну, не могу я ничего сделать! Не мо-гу!
Раньше Антон не часто выходил из себя, но сегодня он чувствовал, что на него смотрят с недоверием и был этим обижен. В последнее время шквал критики обрушился на его подраз-деление, и он уже привык, что его кто-нибудь ругает, да, люди недовольны, но нужно же пони-мать, что человек не всегда может решить проблему, не может, если нет у него нужных рычагов и дело, в конце концов, не только в  хамстве, но и в банальных возможностях. Но, кажется, глядя на недоверчивые лица друзей, думал он, люди об этом почему-то забыли.
Встречи друзей обычно проходили без конфликтов, по старому негласному уговору во время встреч никогда не обсуждалось ничего, что могло бы привести к конфликтной ситуации, странно было, что кто-то нарушил это правило, но, тем не менее, это было так.
- Конечно, ведь не для того же существуют службы, чтобы решать проблемы людей,  -  благодушно согласился Виталик.
По его тону часто сложно было понять, шутит он или нет, и Антон сначала, среагировав на дружелюбный тон, не разобрался в значении слов и уже готов был продолжать, но неожиданно, видимо, сообразив, что имел в виду Виталик, задохнулся, как человек, налетевший с размаху на препятствие.
Виталик с удовольствием сделал глоток из своего стакана.
- Это не смешно, - холодно сказал Антон, придя в себя.
- Конечно, нет, - согласился Виталик, - я думаю, этим людям, которые всё пытаются хоть чего-нибудь добиться в этих бесконечных кабинетах, совсем не весело, - Виталик продолжал это говорить, нарочито глядя в сторону от собеседника. Казалось, он и не замечает, что на них все смотрят.
Повисла пауза. Все знали, что Антон не привык терпеть обиды, и ожидали, что он вряд ли стерпит такое обращение.  Тем более, что поведение Виталика казалось ему и окружающим ни-чем необъяснимым. Чтобы вот так взять и наступить на больное место без всякого повода, по-скольку, это все знали, позиция Антона не противоречила убеждениям самого Виталика, что могло быть хотя бы каким-то аргументом в пользу такого поступка.
Виталик не был жестоким, однако сейчас он просто не мог согласиться с тем, что говорил Антон, а свойственная ему лёгкость в восприятии людей и ситуаций, в таких случаях, как этот, была хуже любых самых грубых оскорблений: она человеку задетому могла казаться пренебре-жением и даже насмешкой. На самом деле, это, пожалуй, было не совсем так.
 Виталик в жизни был так счастлив, что не всегда мог понять  окружавшее его несчастье. Все несчастливые события, случавшиеся вокруг, он привык считать результатом недоразумения и случайного стечения обстоятельств, которое будет несложно исправить, если захотеть. Доста-точно, ему казалось, иметь добрую волю, и любое дело можно будет решить. Этим он и привле-кал людей к себе, и отталкивал одновременно. Привлекали в нём готовность выслушать и со-рваться в любой момент, чтобы решить проблему оказавшегося в беде человека, и для него бы-ло совсем неважно, близкий это был человек или далёкий. Отталкивала же лёгкость, с которой он был готов оставить начатое дело, поскольку не считал, что от этого случится что-то непопра-вимое. Лёгкость собственной жизни, в которой, пожалуй, не хватало больших проблем и пере-живаний, не позволяла ему прочувствовать  всю глубину чужого горя, и некоторым особенно эмоциональным людям могла показаться бесчувственностью.
Сейчас все с удивлением на него смотрели, поскольку было известно, что он не обладал повышенным чувством социальной ответственности: происходящее за пределами его мира, от-кровенно говоря,  мало его трогало, если, конечно, речь не шла о картинах вопиющего кошма-ра. Спорить он тоже любил от случая к случаю, скорее из развлечения, отстаивая попеременно то одну, то другую точку зрения. Почему? Это было весело.
На самом деле, Виталика толкала сейчас не только в целом характерная для него склон-ность к полемичности,  но и особое отношение к чиновничеству. Крупным чиновником был его отец и, пожалуй, эти детские отношения повлияли на его жизненную позицию в целом. В ней сочеталось безусловное уважение, с одной стороны, с потребностью в различных мелочах дока-зывать свою независимость. А ещё, пожалуй, в его выступлениях на различные такого рода темы было огромное желание запутать собеседника, демонстрируя ему то полную лояльность, даже с элементами фанатизма, то совершенно другой вполне критический и даже саркастический взгляд на те или иные события.
Привычка полемизировать с отцом по любому поводу приобрела особенную силу и очень едкие интонации в результате детской обиды: он так и не простил отцу развода с матерью и женитьбы на молодой женщине, которая всего на пять лет была старше его старшего брата. Мать так и не оправилась от этого удара, она, как это часто бывает, до конца ничего не подозре-вала и всё узнала последней. Будучи женщиной обострённого чувства собственного достоинства, даже можно сказать, гордой, она не могла перенести мысли, что её обманывали, не могла сми-риться и с новым выбором мужа, в котором не видела никаких перед нею преимуществ, кроме молодости, а это её больно ранило, поскольку говорило о том, что никакие её умственные до-стоинства не способны оказались в глазах любимого мужчины перечеркнуть простой внешней привлекательности. Ситуация усугублялась ещё и тем, что по работе, да и по дружеским отно-шениям ей постоянно приходилось вращаться в том же кругу, что и бывший муж, но, что было ещё горше, его новая жена.
 Виталик, вставший в этом конфликте на сторону матери, наверное, в знак протеста тогда выбрал другое поприще, чем то, которое предлагал ему отец, и практически порвал все свои знакомства в том кругу.  В его отношении странным образом перемешивались уважение к вла-сти, даже любование ею, с каким он относился к своему отцу, с периодической, кажется, необъ-яснимой задиристостью, которая иногда могла показаться озлобленностью. 
Такое отношение делало своё дело: он говорил, не думая о том, насколько болезненно это бу-дет для его друга. 
- Да, - решила вмешаться Юля, которая вопросы социальной справедливости любила примерно так же, как всё, что касалось её любимой эзотерики. Или уже не очень любимой, по-скольку юное увлечение прошло, однако осталось основой её морально-нравственной системы,  - мне тут одна знакомая сказала: «Ты не понимаешь, как это сложно -  освоить бюджет!»
-  Ну, это старая шутка, её все знают, - Виталик протестующе вскинул руку.
- Это не шутка, - обиделась Юля.
- Ну, это уже давно все говорят, - заметил Виталик.
- Ну, говорят или не говорят, этого я не знаю, но она мне так сказала, - ответила Юля, -  но, я считаю, что должно быть больше в государстве ответственности. Я ещё с учёбы занимаюсь во-лонтёрством: мы в детских домах тогда много времени проводили, игрушки там для них собира-ли, ну, и тому подобное… Так вот, что я хочу сказать…, - Юля не привыкла формулировать свои мысли, она всегда жила эмоциями и поэтому со словами получилось не очень хорошо, -  у нас очень много проблем стали проблемами общества: наводнение, там, - проблема общества, уборка улиц – проблема общества… Возникает вопрос, а что у нас делают люди, которые долж-ны этим заниматься…
- Вообще, работы хватает, - отрезал Антон, - или кто-то считает, что на работе по двена-дцать часов люди сидят для собственного удовольствия?
- Ну, не знаю, зачем там сидят, - заметила Таня, - если всё так криво выходит…  - она акку-ратно поправила волосы и кокетливо улыбнулась.
Тут Олег, кажется, впервые обратил внимание на происходящее и заговорил. Говорил он страстно и прерывисто, как все люди, которые редко высказывают свои мысли, которых поэтому накапливается огромное количество, и мысль выскакивает так быстро, что речь за ней не успе-вает.
- А лучше всего то, как у нас дела делаются. Один проект начали – вбухали ***ву тучу де-нег –  бросили, другой начали  - то же самое. Каждый год что-нибудь так красиво с помпой от-крываем и… А потом только аккуратненько мусор заметаем под ковёр от обычного провала. Вжик-вжик, - Олег энергично и с некоторым озлоблением стал изображать движения веника, - все засмеялись, - ну и, конечно, чтобы что-нибудь народу получить, надо просто тараном про-бить дверь кабинета, ходить везде просить... А почему, скажи мне, нужно мне выклянчивать то, на что у меня есть законное право?
В конце Олег почти сорвался на крик.
- Я что, в конце концов, бесправен? Почему всё так… - тут он поперхнулся, закашлялся и замолчал.
 Тёмчик сочувственно дотянулся и похлопал его по спине.
- Да, всё время всё как-то стремновато получается, - протянул Виталик, искоса погляды-вая на Антона, - не так ли? – он улыбнулся.
 - Тебе легко говорить… - начал Антон, но, снова посмотрев на лица друзей, передумал. Он чувствовал почему-то, что его аргументы, сколь бы хорошими они ни казались ему, не нахо-дят отклика, и чувствовал усталость и обиду от происходящего.
Оксана, которую, пожалуй, трогала его позиция, попыталась высказать, как ей казалось, нечто нейтральное.
- Всё правда, но, наверное, это крайне неприятно, когда кто-то вламывается в кабинет..
Как это часто бывало с Оксаной, её вмешательство не принесло ничего хорошего: муж был обижен её выступлением, как он полагал, на чужой стороне, которое тем более отвлекало внимание от его очень удачного выступления,  Антон, который больше всего хотел, чтобы всё просто прекратилось, был не рад продолжению.
- Да… - сказал Макс, - что уж там, не знаю, но если тебе нужно штурмовать дверь, если это действительно нужно, то приходится, несмотря ни на какие такие соображения, что кому-то это может не понравиться... Так ведь, Таня?
- Да, за себя нужно уметь постоять, -  согласилась она.
Олег странновато дёрнулся, коротко посмотрел на жену и, согласился с ней, правда, весьма смущённо, видимо, неожиданно даже для себя:
- Да… люди должны это делать…ну, то есть… - он замялся и снова что-то забормотал, чего уже никто понять не мог, видимо, проговаривая свою мысль, он уже готов был собраться с ду-хом, когда…
  Антон обратился к Оксане. 
- Слушай, а можно мне кофе? – он облокотился на стену, чтобы принять непринуждён-ный вид, что давалось ему сложно, и пристально посмотрел на неё.
- Да, конечно, - засуетилась  она как обычно,  -  тебе сюда или?
- Нет, я с тобой пойду…
 Когда они вышли, Виталик с видом победителя, отпивая из своего бокала, обратился к Яне.
- А ты, Яна, что думаешь?
- Ну, не знаю…  - на самом деле Яна никогда об этом не думала, сейчас ей было не по се-бе, и она ответила первое, что ей пришло в голову, когда она сама говорила, то чувствовала, что говорит что-то не то, и от этого запиналась ещё больше, -  Всё это ужасно. Например… обраще-ние с бездомными животными, которое у нас практикуют, это просто кошмар: либо за ними ни-кто не следит, либо их так ужасно отлавливают и…. просто какой-то кошмар, я считаю… - она зау-лыбалась, как бы признавая свою беспомощность в этом вопросе.
Виталик улыбнулся ей.
- Да, я тоже распространяю объявления через Контакт и не только, что бездомных жи-вотных надо приютить … - вмешалась в беседу Юля.
Виталик закатил глаза.
- Юля, а тебе не кажется, что люди лучше тебя знают, что нужно делать? В конце концов, у них куда больше информации и возможности по-настоящему оценить ситуацию, чем ты мо-жешь иметь, так ведь, Макс?
- Не знаю… - протянул Макс, - если эти волонтёры существуют, значит что-то они делают, ведь так?
Больше по этому поводу соображений не нашлось и разговор постепенно перешёл на другое.

Глава 20

На кухне Оксана поставила вариться кофе. Антон с задумчивым видом подпирал под-оконник, перебирая свои мысли и даже покачиваясь в такт им. Впрочем, это сложно было назвать мыслями, скорее он ловил настроение, то, как можно было бы сейчас начать разговор, перестроиться с того, что было, на нечто иное.
- Сегодня каждый думает, что он много понимает в том, что происходит. У всех есть ка-кое-то мнение и все думают, что будь они на твоём месте, они бы сделали лучше и намного ум-нее. У нас почему-то принято рассуждать о вопросах, которыми сами не занимаются, не знают всех особенностей, всех тонкостей, а там их знаешь сколько? – вопрос был риторическим и Ан-тон продолжил, - банально у людей нет информации, которая есть у тех, кто занимается, и при этом все полагают, что они любой вопрос бы решили. Уж куда лучше тех, кто ими занимается!
Ему, видимо, было действительно паршиво. Дело, очевидно, было не только в недавней сцене с Виталиком, но и в целом в его настроении. Можно было предположить, что всё это он слышал не первый раз.
Оксана почувствовала, что надо как-то выразить своё отношение.
- Да, это, конечно, неприятно… - согласилась она.
Антон снова погрузился в свои мысли.
- Оксана, Оксана, Оксаночка, - проговорил он, наконец, как будто раздумывая над чем-то.
Оксана не ответила, она привыкла уважать чужие мысли вслух и потому промолчала. Ка-кое-то время пауза длилась. 
- Как у тебя дела? – заговорил он, наконец.
- Да… всё хорошо, - ответила она, подумав, что этот вопрос он ей уже задавал. Но, как она себе это объяснила, наверно, он просто собирается с мыслями. Раньше она сама бы не повери-ла, что способна так назвать это поведение, но в последнее время какая-то странная усталость диктовала ей крайнюю мягкость в суждениях, может быть, это было порождено нежеланием разбираться в том, что происходит.
- Всё-таки, - продолжал он, - наверное, есть что-нибудь интересненькое? О чём бы таком ты могла мне рассказать?
И опять она удивилась себе. Раньше стоило кому-нибудь задать ей вопрос и она, иногда даже не желая того, не могла остановиться и бесконечно говорила о том, что и как у неё проис-ходит, а вот в последнее время…
- … вообще открытость миру – это очень важно, это помогает человеку, когда он в де-прессии или у него там какие-нибудь неприятности, - продолжал Антон, - вот, например, ты, - снова заговорил он, - я ведь тебя давно знаю, и на правах старого друга, можно ведь сказать, да?
Оксана кивнула.
- Ты, Оксана, очень хороший человек, но только слишком много заморачиваешься, надо немного проще смотреть на мир. И особенно, я это стал замечать, хоть и не часто тебя вижу, это происходит в последнее время, ведь так?
Оксана не очень понимала, о чём он, но чисто интуитивно кивнула на эту реплику.
- Я много знаю таких людей, - заметил Антон, оглядываясь через плечо, и что-то разгля-дывая в окне, - вы все хорошие, интеллигентные люди и вам бы немножко больше простого от-ношения к жизни. Не говорю позитивного - знаю, вы это слово не любите, верно? – пошутил он.
- Ты говоришь совсем как Виталик, - улыбнулась в ответ Оксана, - он тоже всё время мне указывает, что я неправильно настроена.
- В этом я с ним согласен, - кивнул Антон, - но, конечно, гадкого в мире происходит много, - добавил он, поэтому можно понять, когда люди впадают, как ты, в депрессию. Слишком пози-тивный взгляд на мир иногда утомляет, ведь от того, что ты смотришь  на проблему с какой-то весёлой стороны, она никуда не денется… - он задумался на некоторое время, - а ведь происхо-дят иногда совсем жуткие вещи, особенно, когда дело касается детей, я тебе говорить не буду, ты очень впечатлительная, но страшные вещи происходят в последнее время, это да, - он по-молчал, видимо, перебирая в голове те примеры,  о которых не говорил ей, - поэтому ты не ду-май, что я не серьёзно отношусь к твоим переживаниям, честное слово, я уважаю…
- Ох, извини! – Оксана кинулась к забытому ею кофе.
- Бывает, - отмахнулся Антон, - холодный, - сказал он, отпив глоток, и поморщившись.
- Может быть, тебе подогреть? – поинтересовалась Оксана.
- Не стоит, - махнул рукой Антон, - очень уважаю, вообще – это правильно, когда есть люди так глубоко и правильно, можно даже сказать за многих других, кто этим не обладает, чув-ствующие…
Оксана протестующе попыталась замахать рукой, но Антон решительно её прервал.
- Да, я ничуть не пытаюсь, там, как-то тебя к себе расположить, мы знакомы много лет и ты знаешь, что я не тот человек, чтобы просто какие-то слова тебе откуда ни возьмись говорить…
Оксана почувствовала, как на лицо у неё набегает румянец. Она не могла определить: ей скорее приятно или скорее неловко - она всегда стеснялась комплиментов, но они ей нрави-лись, как любой девушке, тем более красивой.
- Антон, - сказала она, помявшись, - мне очень приятно…
- Вот только не надо смущаться, - продолжил он, - ты этого вполне заслуживаешь… -Антон  слегка наклонил голову, весьма довольный произведённым эффектом он, казалось, за-был своё разочарование. К нему тут же вернулась некоторая величественность и вальяжность.
Дальше он продолжил  уже в своей обычной манере.
- Тебе нечего стесняться, - снова заговорил он, окончательно войдя в раж и даже небрежно махнув рукой, перечёркивая тем самым все её возможные невысказанные сообра-жения. Он чувствовал себя просто великолепно.
Вдруг он ненадолго задумался, видимо, решив переменить тему, потому что что-то сту-чалось в сознание, это было, наверное, желание выговориться по оставленному вопросу.
- Они не понимают, - сказал он, указав в сторону комнаты, - как важно сохранять в обще-стве уважение к ответственности и ответственным постам, потому что без этого уважения всё пойдёт к чёрту, - эта мысль, видимо, его волновала, потому что на какое-то время у него даже пресёкся голос, - вопрос субординации – это не простая вещь…
В армии, например, приказы не обсуждаются, и это даёт ей возможность действовать решительно, энергично и эффективно. Верно? Вот и в остальном обществе уважение должно быть, как бы выражением этой субординации… Конечно, это будет всё равно не то, но хоть не будет этой расхлябанной размазанности, этих непонятных каких-то вольностей, которых стало чересчур много в последнее время. Служащий должен уважать тех, кто стоит над ним и никогда не задумываться о том, почему и как всё там свершается. Слишком большое количество рассуж-дений вредно, потому что отнимает время, которое можно было бы потратить на куда более нужные вещи, между прочим, например, на то, чтобы выполнять то, что должен, без лишних глупых шатаний: то,  да потому. И, кстати, почему тебе стесняться нечего,  ты даже не представ-ляешь, какие иногда бывают девушки… но, это ладно.
В комнате раздался взрыв хохота, и на кухню вбежал запыхавшийся Виталик.  Продолжая смеяться, он оглядел собравшихся.
- Весело? – поинтересовался он, наливая себе воды из графина.
Оксана пожала плечами, вопрос показался ей странным, а в последнее время, так полу-чалось, что, несмотря на стремление не обращать внимания на видимые недостатки окружаю-щих, единственным, на ком это правило не работало, был её муж, и сейчас это сказалось в пол-ной мере. Она почувствовала прилив практически неконтролируемого раздражения.
И Виталик это почувствовал. Всё последнее время он чувствовал то же, что и его жена, что в их браке наступили тяжёлые и непонятные времена перемен. Также он чувствовал, что эти перемены исходят не от него, а от его жены, а он не понимает, почему и как они наступают, и чувствовал себя от этого несколько неуютно.  И сейчас эта её реакция вместе с присутствием тут так неудобно Антона расстроила его.
 - А чего вы тут такие тихие сидите? – снова поинтересовался он.
- Да, пожалуй… - Антон поставил чашку на стол, - спасибо, Оксана.
Супруги остались одни. Чтобы чем-то себя занять, Оксана схватила чашку и начала её мыть, стараясь работать как можно более тщательно, протёрла её полотенцем.
- Весело время проводили? – Виталик не хотел, но слова помимо его воли прозвучали ехидством.
- Нормально, - Оксана пожала плечами. Она понимала, что её слова звучат отчуждённо и, может быть, даже вызывающе, но ничего не могла с этим поделать. Всё, что она чувствовала, было усталостью и безразличием. Она понимала, что муж обижен, но впервые за долгое время даже не пыталась понять, в чём дело. Оксана сама удивлялась своей бесчувственности, но это было именно так.
Виталик замялся. Он никак не мог свыкнуться с её новой манерой так говорить и, пожа-луй, почувствовал себя виноватым, хотя никак не мог сообразить, в чём. Ему захотелось как-то замять тему, как-то изменить то, что началось так неловко.
-  Я подумал, - несколько веселее, как он сам чувствовал, начал он, - пожалуй, знаешь, мама тогда была неправа, мне кажется, что она несколько перегибает палку с этими её застоль-ями, в конце концов, можно обойтись чем-то более…или менее, - слегка пошутил он, - масштаб-ным, как ты всегда и говорила…
Он искоса и примирительно посмотрел на жену.
Оксана почувствовала комок в горле. Она хотела ответить и не могла. Вместо этого она почувствовала подступающие к горлу и болезненные в груди рыдания, которые не могли вы-литься, и чтобы как-то унять охватившую её дрожь, она крепко, до боли схватилась руками за столешницу. Не в силах ответить, она просто несколько раз качнула головой, продолжая смот-реть перед собой, чувствуя на себе взгляд мужа и никак не в силах что-либо с собой сделать.  Она чувствовала, что невольно становится виновата перед ним: для него не только осудить, но и не согласиться с точкой зрения матери, которой он бесконечно слушался и бесконечно уважал, бы-ло невозможно. Особенно вслух.  Даже при таком близком человеке, как его жена. На почве от-ношений с родителями, как это нередко бывает, в семье случались трения. Оксана, выросшая без родительской опеки, не всегда могла понять таких семейных отношений, которые установи-лись в семье Виталика. Оксана привыкла к независимой жизни - в этом было много и хорошего и плохого. С одной стороны, никто тебя не поддерживает, с другой – ты можешь свободно распо-лагать любым своим временем. Как многие люди, сами пробивавшие себе дорогу в жизни, она была резковата во мнениях и не была привычна к той крайне деликатной манере, в которой Ви-талик общался со своей матерью. С противоположной точки зрения её поведение могло пока-заться бесчувственным. И сейчас муж явно делал над собой усилие, переступал через тот рубеж, который запрещал ему в чём бы то ни было не соглашаться с матерью. Это был, очевидно, при-мирительный жест, на который нельзя было не откликнуться, обладая хотя бы маленькой долей отзывчивости, Оксана чувствовала, что не может этого принять, не может согласиться, что бы он ни сказал, её чувства говорили ей, что нужно оставаться твёрдой, но как не стать при этом жесто-кой, она не знала. Не зная на что решиться, чувствуя, что всё будет глупостью, и что ещё хуже -  грубостью, она просто кивнула.
Произошло то, что и должно было произойти. Виталик посмотрел на жену обиженными глазами.
- Ладно, - добавил он фальшиво-бодрым голосом, - что-то мы с  тобой совсем о гостях за-были, пожалуй, я пойду к ним, а то… - он не договорил фразы и вышел с кухни.
Глава 21

Оставшись одна, Оксана упала на стул и чуть не заплакала. Она чувствовала какую-то свою большую вину, которую ничем не могла загладить и при этом, оглядываясь назад, не могла не признать, что не могла поступить по-другому.
В этом состоянии её и застал Макс.
Он зашёл, ещё не отойдя как следует от беседы в комнате, что-то отвечая кому-то через плечо. Макс оглянул хозяйку и, деликатно не заметив её состояния, сказал.
- Я подумал, пока ты ещё не ушла, тоже поклянчить у тебя кофе. Можно? – он улыбнулся ей как можно более ласково, - а то тебя и так всё время гоняют, я подумал, что ты хотя бы из-за меня два раза ходить не будешь, - он снова улыбнулся и развёл руками, указывая, что понимает, что причиняет ей некоторое неудобство.
Оксана улыбнулась, получилось это у неё вымученно, что она хотела попытаться скрыть, но не стала. На всём, что она сейчас делала, лежала печать апатии, в том числе на том, что рань-ше находилось под полным запретом -  на том, что она считала вежливостью.  Она пошла варить очередную порцию кофе.
Поставив две чашки на стол, она решила в этот раз посидеть с гостем и составить ему компанию. Всё-таки когда получалось, она старалась быть максимально вежливой и весёлой.
- Как дела? – спросила она его, аккуратно делая глоток.
- Нормально, - ответил он ей, - куча работы, впрочем, это как всегда. Легче в нашей жиз-ни не бывает.
Они оба засмеялись.
- Да, - согласилась Оксана, - не бывает.
- Ты как? – задал неопределённый вопрос Макс. Вопрос прозвучал не очень уверенно: он никак не мог придумать, как задать такой вопрос так, чтобы это было вежливо, то есть спросить, но при этом не лезть в душу к человеку, которому, как он успел заметить, было не очень хоро-шо. При этом не спрашивать ни о чём конкретно -  он всегда сам не любил, когда начинали спрашивать, а как у тебя на работе, а как у тебя с личной жизнью. Пусть человек сам решит, что ответить, тогда тема, которую он поднимет, наверное, будет ему приятна. 
- Нормально, - пожала плечами Оксана – хочу, как это говорится, кардинально поменять жизнь.
- Это как? - поинтересовался Макс.
- Сменить работу и…ну…ещё кое-что, - замялась она.
- Уже нашла новое место? – спросил Макс не очень уверенно. Работу было найти непро-сто, и вопрос был естественным - многие на его глазах, уйдя по каким-либо причинам, надолго оставались без места, некоторые знакомые даже уезжали в другие города или подолгу переби-рая то одно место, то другое не могли устроиться надёжно и какое-то время перебивались кое-как,  но он боялся, как бы его забота не стала выглядеть как допрос.
- Ищу… - ответила Оксана, - только, пожалуйста, не говори мне, что за место нужно дер-жаться, я это слышу постоянно, но я больше не могу, и это для меня аргумент окончательный.
Макс кивнул. Она говорила слишком убеждённо, чтобы он стал ей противоречить. Одна-ко он недолго задумался  о том, стоит ли вмешиваться и его ли это дело и, взвешивая каждое слово, наконец, всё-таки сказал.
-  Я бы сейчас не ушёл, - он помолчал немного и добавил, - это только моё мнение.
Оксана слушала.
- На любой работе бывает несладко… - он снова помолчал, - ты только, пожалуйста, не думай, что я тебя отговариваю, но знаешь, времена сейчас такие…  - Макс задумался и решил мысль не заканчивать, в любом случае он не об этом хотел сказать, - просто, может быть, на но-вом месте работы ты найдёшь всё то же самое и… - он помедлил, подбирая слова, - дело не только и не столько в месте работы, сколько в твоём отношении ко всему, - он протестующе вскинул руку, не давая ей возразить, - я не об изменении отношения к миру и походе к психоло-гу. Я о том, что ты никогда не отстаиваешь себя. Я понимаю проблему, потому что мне тоже проще ничего не говорить и не ввязываться в конфликт, но, может быть, есть ситуации, когда по-другому нельзя? В детстве я слышал как-то такую старую поговорку о том,  что добро должно быть с кулаками, то есть уметь постоять за себя.
- Спасибо, Макс, - кивнула Оксана, - я подумаю над твоими словами, я понимаю, ты… с самыми хорошими намерениями…
Оксана не сказала ему, что хочет просто подумать. В детстве, как и многие из  поколения тридцатилетних, она подавала надежды и казалась одарённой девочкой. Сложные финансовые обстоятельства её семьи, казалось, должны только дать толчок к успешному будущему. Да и что говорить, как многие, глядя на успешных людей, Оксана мечтала и сама когда-нибудь подняться и пожить той, настоящей жизнью, полной взлётов, бурных эмоций и, конечно, проблем, кото-рые она признавала, должны быть в таком положении. Однако всё случилось иначе. За беско-нечными рутинными проблемами мечты всё откладывались, и в какой-то момент стало ясно, что достичь их вряд ли удастся. Оксана не была излишне амбициозна и внутренне, может, не без не-которого неудовольствия, но решила, что простая жизнь, простая работа, пожалуй, её вполне устраивают, что она не хочет ничего добиваться, что ей хочется вместо постоянного напряжения воли испытать обыкновенное чувство жизни, оглядеться вокруг себя, пожить спокойно. Но не тут-то было, видимо, жизнь, ориентированная на достижения, не может взять и, отыграв назад, превратиться в жизнь размеренную и спокойную, видимо, человек не может измениться, даже если хочет. Оксана не сказала Максу, что хочет просто узнать, как живёт мир вокруг неё, потому что, занятая бесконечными своими целями, она кажется, его даже  не замечала и не знала. 
Повисла небольшая пауза, в течение которой каждый думал о своём. Потом они оба сно-ва почти синхронно принялись за кофе и продолжили разговор.
Как-то незаметно Макс разговорился, и разговор зашёл, в том числе, о Яне.
- Нам с ней трудно, - признался Макс, - она… - он попытался сформулировать свои ощу-щения, - у нас с ней разное понимание слишком многого. Я не понимаю, как она воспринимает мир: она вроде бы много читает, а вот спроси у неё и… какие-то неопределённые фразы, ничего конкретного…ничего личного, сухость какая-то во всём, банальность…
- Можно быть хорошим человеком и без того, чтобы постоянно составлять своё мнение о чём бы то ни было, - заметила Оксана, - не так уж плохо иногда прислушаться к каким-то общим местам и повторить то, что является верным.
- Может быть… - задумчиво согласился Макс.
  Хотя внутренне он не был согласен. Для него было крайне важно общаться с людьми, у которых можно было чему-то научиться, что-то узнать. Это правило распространялось и на его личную жизнь, он предпочитал общаться с девушками и просто по-дружески и более близко, которые могли дать толчок его собственным мыслям и переживаниям. Так было всегда. Для не-го важно было, прочитав или увидев что-нибудь, задать вопрос об увиденном и получить личную оценку, а не какую-нибудь банальную книжную фразу, может быть, и красивую, но для него уж точно бесплодную и пустую.
Оксана относилась к этому иначе. Составление собственных оценок всегда давалось ей с трудом: она никогда не могла легко и свободно высказать какое-то мнение, ей приходилось трудно, и она всегда была благодарна, если кто-то давал ей точку опоры, неважно какую, ей вполне годилось и какое-нибудь расхожее место. 
 Они говорили долго и с увлечением, так что Оксана встала и сварила им обоим новую порцию кофе, который за беседой успел остыть, потому что говорить им хотелось больше, чем пить кофе.

Глава 22

 В гостиной продолжался разговор. Вскоре после ухода Макса общая  беседа совсем пе-рестала занимать Яну. Таня с Юлей болтали, как старые приятельницы, Олег что-то убеждённо говорил Артёму, а тот благодушно кивал, к ним же присоединился и вернувшийся с кухни мол-чаливый Антон, сторонившийся Виталика. К нему Яна и обратилась.
- Какая интересная библиотека… - Яна указала на книжные полки, - можно посмотреть? – она улыбнулась Виталику.
- Конечно, - он сделал большой глоток из своего бокала, неторопливо долил себе и ей из бутылки.
- Много читаете? – вдруг неожиданно обратила на Яну внимание Юля.
Никто бы не поверил, что эта самая женщина, занятая исключительно делами и домом, про таких в обществе, занятом исключительно собой и своей презентацией, говорят опустивша-яся, потерявшая за тяжёлой жизнью фигуру и то, что так ценит это общество - изящество, десять лет назад была совершенно иной.
Юля, как и Яна, была из семьи с возвышенными понятиями о воспитании девушки. Прав-да её мать, воспитывавшая двух дочерей одна, не могла дать ей того, что могли позволить для своей дочери янины родители. Да и первые годы жизни Юля провела не в крупном городе, а в небольшом посёлке, и в городе оказалась только на учёбе. Но живость интереса неперегружен-ного, как это иногда бывает при чересчур утончённом воспитании, излишними не то чтобы зна-ниями, но шаблонами и штампами мышления, давала ей возможности видеть в мире интерес-ные и не всеми замечаемые стороны. Мать не пожалела ни денег, ни времени, ни сил на её об-разование, Юля знала и умела многое, но при этом почти никак не владела элементарными навыками по ведению домашнего хозяйства, что, когда она зажила собственным домом, ей пришлось навёрстывать с очень большим трудом.
 Может быть, первые годы самостоятельной жизни неприспособленной к бытовым про-блемам девушки так и повлияли теперь на её фигуру. Она тогда могла не есть по целым дням, удовлетворяясь банкой Coca-Cola или ещё чем-нибудь в этом роде, тогда никто не видел ничего плохого в том, чтобы иногда «перекусить» крепким алкоголем. Собственно таким вот и было её меню. Когда она об этом вспоминала, всегда говорила, что было весело, но, может быть, не очень здорово. Это, видимо, и сказалось сейчас на обмене веществ. Не то, чтобы Юля особенно гналась за внешностью, но иногда разглядывая себя в зеркало, она не могла удержаться от сожа-лений по поводу растраченного здоровья.
Высокие духовные запросы порождали в молодой девушке стремления и мечтания ко всему красивому, тонкому и изысканному. Тогда всё в обществе было устроено для удоволь-ствий: деньги приходили и к бедным и к богатым часто в результате напряжённого усилия и тра-тились для того, чтобы с удовольствием вернуться снова к работе, и это общее развлечение как бы всех уравнивало. Юля устроилась вместе со своей девичьей компанией в дорогой ресторан, где хорошо можно было заработать на щедрых чаевых. Бармен Андрей, близко знавший всех посетителей, - его ценили за знание клиентов, их привычек,  и который за это пользовался определёнными привилегиями, после закрытия заведения собирал вокруг себя персонал, чтобы немного расслабиться после работы, он же заведовал раздачей халявной выпивки за счёт заве-дения, периодически приглашал на эти посиделки клиентов, которым такое after-party нрави-лось куда больше, чем чинные посиделки друг с другом.   
Юля, будучи очень чувствительной, видела или, может быть, обладая чересчур живым воображением, думала, что видит, рубцы, которыми покрывается душа человека от происходя-щих с ним бурь. Её всегда привлекали люди, в которых ей чудился внутренний надлом, какая-то трагедия. Сама, будучи выращенной на воле, она тянулась к властной силе, разлитой в обществе, чувствовала её иногда тёмное действие и стремилась своим прикосновением излечить наноси-мые ею раны.
Внешняя привлекательность имела для неё значение только как выражение того, что происходит в душе человека, поэтому она сразу обратила внимание на одного из гостей, ока-завшегося в этой компании. Он не был  разговорчив - это и привлекло к нему Юлю. В отличие от многих девушек того времени, обожавших компанию, в которой можно было весело похохотать и, следовательно, ценивших грубоватых балагуров, она всегда чувствовала, над чем многие по-други подтрунивали, почти материнскую привязанность и нежность к людям с внутренней тай-ной, отбрасывающей довольно тёмную тень на их жизнь. Она была уверена, что любой порок в таких людях – следствие влияния, которому они не могут противиться, и что устранение этого влияния помогло бы человеку вновь обрести утраченное равновесие.   
Разговор между ними завязался как-то сам собой. Он, облокотясь на барную стойку, в из-ломанно-изнеженной позе даже говорил неохотно, как бы против воли, небрежно, как бы не замечая собеседника, что, однако, рассеивалось, когда она ловила на себе его внимательный взгляд. А ещё были вопросы, которые выдавали его явный интерес к ней.  Юля не понимала его: чувства не обманешь, а она чувствовала, что он не так равнодушен к ней, как изображает, хотя внешне это могло бы так показаться. Вокруг него постоянно находились безупречно выглядящие девушки, к которым, она это чувствовала, он был равнодушен. Также как и его подчас намерен-но оскорбительные фразы по отношению к ней, которые он произносил в какой-то заученной манере. Между ними возникло какое-то странное напряжение, которое, как следовало из его характера, он был не в силах разорвать, и разгадать загадку которого, также как решить, что де-лать,  предстояло ей. 
Ещё одной неразрешимой проблемой была их близость. Ей иногда казалось, что тонкая душевная организация делает для него болезненным любой физический контакт - так реагиру-ют, когда кто-то дотрагивается до больного или обожжённого места. Так по поведению Вадима казалось, что даже рубашка его как будто обжигает. Он сторонился даже дружеских рукопожа-тий, не говоря о более тесном взаимодействии. Когда она видела его здесь во время своей рабо-ты, в его обычном окружении, то не раз обращала внимание, как знакомые ему девушки опира-лись о его плечо,  ставили ему на колени сумку, а он никогда не возмущался и только по тому, как он отклонялся, было очевидно, что ему это не нравится. Она понимала, ей бы тоже не по-нравилось такое отношение. Ей иногда хотелось подойти и защитить его от этого. А потом она снова отвлекалась на свои обязанности официантки, и ставила перед кем-нибудь чашку с кофе, минеральную воду и т.д.
Также собственно он обращался и с ней. Когда во время очередных посиделок она потя-нулась за чем-то позади его спины и попыталась ласково поправить его волосы, он дёрнулся так, словно его ударили током, грубо схватил её за руку и откинул её с выражением на лице, не су-лившем ничего хорошего. Она не могла принять этого поведения на свой счёт, она знала, что так он к ней не относится. Было очевидно, что всему виной внутренняя ранимость человека, веро-ятно, какая-нибудь травма. Из книг она знала, что такое иногда происходит с мальчиками, если отец с ними чересчур суров и учит их неправильному отношению к женщинам, поэтому она очень хотела что-нибудь узнать о его семье, но на эти вопросы он отвечал нехотя, а иногда и просто обрывал её. Правда, из всего сказанного она поняла, что к матери он испытывает особен-но тёплые чувства и думала, что с ней они бы друг друга, безусловно, поняли.
Его странная половинчатая натура проявлялась во всём: он с огромным интересом и ува-жением слушал о книгах, которые она читала,  так же относился к её вкусам и переживаниям, а с другой стороны, легко мог сказать какую-нибудь  грубость, от которой глаза тут же наполнялись слезами. Это же отразилось и на чувственной стороне их отношений: ранимость, утомлённость,  беззащитность и нежность, свойственные ему в обычное время, сменялись приступами некон-тролируемой  чувственности, в которых, как ей иногда казалось, он, впадая в странное полуза-бытье,  переставал понимать, что имеет дело с другим живым человеческим существом. Одна-жды, когда они ещё сидели с компанией в баре, он, притянув её к себе, принялся с силой нама-тывать её волосы на штопор, который до этого вертел в руках, до боли сильно оттягивая всю массу волос. Всем было смешно. Юля вскрикнула и попросила его перестать. Тогда он прекра-тил, и она понадеялась, что это странное поведение никогда не повториться. К сожалению, она ошиблась.   
Его чувственный мир был ей глубоко чужд, хотя сказать, что то, что происходило, вызы-вало в ней безусловное неприятие, было нельзя. Скорее это было так же противоречиво, как его характер и сами их взаимоотношения. Иногда на неё находило странное чувство расслаб-ленности и потребность разбудить тело при помощи чего-либо резкого, например, боли, одна-ко, как только эта боль приходила со стороны, она чувствовала резкое отторжение, ей хотелось биться и плакать. В дополнение к переживаниям чувственного характера, добавилась невоз-можность об этом рассказать: она не могла сказать об этом никому из подруг и, чувствуя какую-то внутреннюю преграду, говорила обиняками, обсуждая особенности отношений вообще. От чего чувствовала на себе косые взгляды подруг, подозревала, что они всё понимают и от этого ей становилось ещё хуже. В этот сложный для себя период она почти покинула старых друзей и со-шлась с одной из своих знакомых, с которой раньше мало общалась. Вика и познакомила её с Артёмом и его компанией.
Счастье – вещь субъективная, оно часто не зависит от того, что принято ассоциировать с материальным благополучием и другими принятыми в обществе вещами. Рядом с Артёмом она чувствовала всё то, чего лишилась в предыдущих отношениях: спокойствие, равновесие, а также уверенность в себе и своих возможностях. Здесь она быстро стала своей и как будто отдыхала от того, что происходило в другой её жизни.
В конце концов, она с удивлением для себя поняла, что нравится ей именно такая про-стая жизнь, в которой нет места подавлению её характера и склонностей, нет этой странной по-ловинчатости, а есть спокойная уверенность в чувствах того, кто тебя любит.       
   В итоге произошло то, что и должно было произойти. Она зашла на кухню после его очередной мерзкой выходки, а он с извиняющимся видом поставил перед ней стаканчик йогурта - больше у него ничего для неё, как обычно, не оказалось. И когда он (как ей казалось, она пре-красно это видела даже сквозь слёзы, стоявшие в глазах) несколько суетливо перерывал все ящики с извиняющимся видом, всё его поведение показалось ей неимоверно фальшивым: он словно и не хотел, чтобы она поверила в его извинения за то, что произошло, и в его заботу о ней.
Эта его манера была настолько оскорбительна, что она не выдержала. Юля вскочила, что-то крикнула ему, она даже не помнила, что и побежала одеваться. Больше они не виделись.

Глава 23
 
В своём браке Юля нашла покой и счастье, однако те моменты, моменты наивысшего страдания, оказались, наверное, самыми яркими в плане напряжения эмоциональных пережи-ваний и душевных сил. Тогда она бесконечно могла перечитывать и читать новые страницы книг и испытывать величайшее сопереживание к героиням, оказавшимся в столь же тяжёлых эмоци-ональных обстоятельствах, что и она. После же случилось то, что часто бывает в конце историй, когда испытанная боль была слишком большой: душа стремится зарубцевать рану и часто вместе с событиями заставляет забыть и предметы, которые нас окружали, потому что сам их вид вызы-вает слишком тяжёлые воспоминания  - так из юлиного жизненного мира ушли книги, которые она читала тогда, и сейчас, глядя на Яну, она неожиданно для себя вспомнила своё прошедшее.
Яна улыбнулась и ответила что-то неразборчивое, что было очень характерно для неё. Она всегда смущалась, когда разговаривала с женщинами - кроме матери свободно болтать у Яны не получалось ни с кем. Она всегда стремилась как можно быстрее избавиться от их обще-ства, что не всегда получалось у неё вежливо. Это принесло ей немало проблем, поскольку женщины обычно находили её крайне высокомерной.
После её ответа наступила неловкая  пауза, после чего Юля повернулась к Тане и нарочи-то громко заговорила о чём-то совершенно случайном.   
Виталик прошёл за Яной к полкам.
 Любовь к чтению и составление библиотеки в семье  были неравномерными. Муж и же-на составляли свои части по-разному. Оксанины книжки в основном выглядели не слишком пре-зентабельно: она их распихивала по разным углам, стояли они стопкой и под столиком в спаль-не. Виталик же очень ценил хорошую книгу: все полочки в гостиной были заняты изданиями, ко-торые он привозил из путешествий. Он ценил всё: и содержание и оформление. Из каждого сво-его путешествия по стране и по Европе он старался привезти что-нибудь, что украсило бы его коллекцию, которую он расположил здесь на красивых стеллажах. Правда время, затрачивае-мое на работе, мешало ему до конца освоить это великолепное собрание, однако он не терял надежды когда-нибудь восполнить эти пробелы и обязательно как-нибудь прочесть всё это це-ликом.   
 Так что теперь, когда Яна начала интересоваться всеми этими блестящими изданиями, у него не очень получалось отвечать на её вопросы.  В конце концов, сообразив, что, пожалуй, она разберётся и сама, он со свойственным ему добродушием предложил ей не стесняться брать и листать всё что угодно и сколько угодно, и отошёл к гостям.   
  Оставшись одна, Яна постаралась сфокусироваться на книгах. Взгляд выхватывал то один яркий переплёт, то другой -  все обложки книг были яркие и слегка поблёскивали. Она потянула на себя одну из книг по искусству, тяжёлый том упал ей в руки, оттянув их вниз, так, что даже по-казалось, что она его не удержит. Яна перекатилась спиной по полкам - неловко, так, что позво-ночник, казалось, почувствовал каждую перекладину, и наугад раскрыла книгу.
Сначала она даже не пыталась сосредоточиться на крупных надписях где-то в середине листа. Рука, казалось, сама лениво переворачивает страницу за страницей, глаза плыли по тексту от одной строчки к другой, а она совершенно не вникала в смысл написанного. Наконец, взгляд сфокусировался на каком-то абзаце, но то ли книга была написана как-то косо, то ли она была не в настроении о чём-то думать, но смысл фразы ускользал от неё. Яна закрыла книгу и поставила её на место. Она оглядела полки ещё раз с мыслью вытащить что-нибудь для себя интересное и почитать, но сосредоточиться никак не получалось. Чтобы рассмотреть книги на верхней полке, она прильнула к стенке шкафа и запрокинула голову, откинув назад ногу, однако мысль по-прежнему ускользала. И в этом состоянии она  замерла.
Виталик как хозяин, периодически оглядывавший гостей, вскоре остановил свой взгляд на Яне. Через какое-то время и говоривший что-то ему Артём замолк, проследив взгляд хозяина. Вскоре и остальные замолчали. 
В конце концов, может быть, несколько прямолинейная  Юля нарочито громко спросила Яну, не плохо ли ей, и все разом посмотрели в ту сторону. Яна ответила, что всё в порядке и, по-чувствовав некоторую неловкость, а может, она уже сама устала от изучения книг, ушла на кух-ню.
Когда она выходила, Юля очень громко и очень подробно начала говорить, что в послед-нее время у неё читать времени вообще нет, тогда как раньше она читала очень много.  Таня, не столь большая любительница читать, соглашалась, что книги берёт в руки крайне редко. По-следняя, которую она открывала, – это было издание по body-fitness. Эта книжка с закладкой где-то в районе десятой страницы действительно уже пару месяцев лежала на её прикроватной тумбочке. А в целом, обе были согласны, что работа и семейная жизнь отнимают практически всё время, иначе бы, конечно, они обе с удовольствием читали.


Глава 24

- Как Володя? – как бы между делом спросила Оксана.
Вопрос этот её очень интересовал. Тем не менее, задала она его с некоторой опаской: спроси Макс, в чём причина её интереса, и ответить ей было бы сложно. Со старшим братом Макса она не была знакома. Давно, ещё до её знакомства с Виталиком, Макс часто приводил брата к друзьям, и даже после того, как он исчез, друзья Макса любили о нём вспоминать. Воло-дя был существенно старше Макса, между ними было семь лет, и отличались они друг от друга очень: насколько Макс, даром что младший, был серьёзен и сдержан, настолько старший был совсем другим: буйным и, пожалуй, даже диким. Знакомые любили говорить о нём, что цивили-зованная жизнь для него как будто тесновата, что его характеру требуются масштабные дела, которых сейчас нет, и не может быть.
 Он мог торчать в баре до трёх-четырёх утра, а затем с утра явиться на работу и по перво-му требованию отправиться туда, куда его посылали, а ездить в связи со своей профессией ему приходилось часто, да и помимо работы он обожал ездить. Денег у него было немного, но это, казалось, только придавало ему энтузиазма: он мог лечь отдохнуть на вокзале или в поле, кроме того так умел к себе расположить людей, что не так уж много ему приходилось ходить пешком, несмотря на дальние концы, которые он делал - всегда кто-нибудь подвозил. При том, что нель-зя было сказать, что он как-то слишком заискивал или старался втереться в доверие или давил на людей, у него это получалось как-то легко и само собой. Особенностью его характера, пожалуй, был полный беспорядок, царивший в его жизни и интересах. Он знал много, но очень не систе-матически: история Древнего Востока и канал Discovery, древнерусский орнамент и обычаи аф-риканских племён. Его кидало от одной темы к другой: он легко увлекался и так же легко остав-лял свои занятия - короче, его увлечения очень подходили его жизни, и хотя иногда в баре или дома глубоко за полночь он сознавался своему брату, что несколько устал от такой жизни и хочет отдохнуть, что было правдой, судя по его измотанному виду, но, видимо, он так и не обжился в новой реальности, не знал, как упорядочить свою жизнь, чтобы не работать на износ, так и оставшись человеком девяностых и начала нулевых. Иногда его родным казалось, что он так и не вырос, даже на работе, которая полностью соответствовала его характеру: он занимался жур-налистикой. Его никогда не называли полным именем  -  для всех он был и оставался Володей. 
Когда Оксана услышала о нём в первый раз, она внутренне дрогнула -  такие энергичные люди её пугали, хотя муж её был тоже весьма энергичным человеком, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что представлял собой Владимир. Она не понимала такой жизни: ей всегда приходилось экономить силы для каждого движения, точно рассчитывать время отдыха и сна, чтобы быть хотя бы  в относительной  форме для работы. Однако в последнее время с ней стали происходить перемены: старая размеренная жизнь с привычным приходом с утра на работу и тяжёлым монотонным рабочим днём стала уходить в прошлое, и это было весьма болезненно. Она чувствовала себя так, словно ломались какие-то укоренившиеся привычки и открывается другое зрение. Она теперь иначе смотрела на мир и на людей, стала понимать, чего не понима-ла никогда: как можно предпочесть долгую прогулку простому бессильному валянию на диване, как можно желать сорваться с места и куда-нибудь отправиться, неважно куда, лишь бы ехать.  А с другой стороны, возможно, это было что-то вроде сочувствия по отношению к человеку, кото-рый, как она теперь это понимала, был крайне несчастлив несмотря на свои отчаянные бравады.
Макс ответил не сразу.  Брат был для семьи, да и для него болезненной темой. Не вери-лось, что такой способный человек мог так всё растратить, что было ему дано, на ту беспорядоч-ную жизнь, которую он вёл. Однако в последнее время к осуждению за эту растрату у него стало примешиваться понимание сложности жизни, влияния обстоятельств и ответственности за члена своей семьи.
Чем старше мы становимся, тем больше мы способны понимать, что в жизни не всё мо-жет зависеть от человека, и что этот мир перемалывает иногда очень сильные характеры. Макс, всё это время считавший, что «Володя сам виноват, пусть сам решает свои проблемы», стал ду-мать иначе, хотя часто не мог выразить свою мысль в словах.
- Он…молодец, - Макс немного помолчал, собрался с мыслями и уже увереннее добавил, - он стал меньше пить… и это пошло ему на пользу…
Они помолчали. Оксана поняла, что Максу не хочется говорить о старшем брате, что эти мысли могут вызывать у человека ненужную боль и решила не продолжать столь щекотливую тему. Пауза несколько затянулась.
На самом деле затянулась она только для Макса. Оксана сама в последнее время часто не замечала своей задумчивости, так получилось и в этот раз. Кроме того, она сама не понимала, что её заставило проговориться о том, о чём она думала уже давно. У Оксаны никогда не было профилей в социальных сетях, но она точно знала, что у Володи он есть. Он увлекался путеше-ствиями и всё время выкладывал там свои фотографии разных замечательных видов и мест с разными подписями, которые было очень интересно читать. В последнее время она часто, сама не зная зачем, заходила на его страницы в Livejournal  и  Facebook, с удовольствием читала его записи и комментарии его друзей, и даже думала создать свой профиль и написать ему что-нибудь, но её останавливала её всегдашняя застенчивость. Как можно вот так вот взять и что-то написать совсем незнакомому человеку? Что ему сказать? Как представиться? Нужно ли гово-рить ему, что она о нём слышала: человек обязательно задастся вопросом,  а что, собственно, ты о нём знаешь, а, если этого не делать, то потом что-то такое может открыться, и будет очень не-ловко. Короче, она так на это и не решилась, хотя не переставала о нём думать. Почему? Она бы не смогла, вероятно, этого объяснить. Может быть, потому, что его образ прочно связался в её сознании с представлениями о свободе и о какой-то другой жизни.
Всю жизнь Оксана была собранной и целеустремлённой. Время было такое. Ей объясни-ли, что если упорно трудиться и быть хорошей девочкой, то к тебе придёт счастье. Она верила и делала. Теперь, когда она даже не пыталась скрыть от самой себя, что их браку с Виталиком пришёл конец  и что так называемая респектабельная жизнь её поманила и обманула, оказав-шись неимоверно тяжёлой, свободная жизнь тянула её к себе - так растения, растущие на дне водоёмов, тянутся сквозь толщу воды к манящим их с поверхности бликам солнечного света. Ка-залось, что тёплое течение должно подхватить и поднять её и понести на поверхность, лаская тело приятным теплом. Ей хотелось снова заняться танцами, чтобы почувствовать в себе восхи-тительную лёгкость и чувство счастья. Когда она думала об этом, ей почему-то вспоминался именно брат Макса, в этих мыслях было что-то от предчувствия любви. И от того, что ей должен был понравиться человек не столь легковесный в суждениях, как её муж, потому что она устала от его слишком лёгкого отношения к жизни. Хотелось, общаясь с человеком, чувствовать опору в его твёрдых убеждениях и принципах, чтобы рядом с ним как бы опираться на камень, а не бес-конечно рассекать руками воздух, пытаясь поймать вечно ускользающую тень. Она не была уве-рена, что хотела бы встретиться с ним не в своём воображении, а наяву потому что - в этом было какое-то горькое предчувствие  -  он оказался бы совсем другим, чем представлялось ей в её  фантазиях, но ей очень хотелось бы встретить подобного человека в своей жизни.
-   Оксана, всё в порядке?
Очнувшись, она внезапно для себя посмотрела прямо в глаза Максу.
- Да-да, конечно… - ответила она, как бы стряхивая оцепенение.
Вероятно, это было последствием её мыслей. Её рука безвольно лежала на столе рядом с его, и она чувствовала какое-то внутреннее напряжение, похожее по банальному выражению на пробегающий электрический разряд.
- Да, - ещё раз повторила она и резко убрала руку, - может быть, ещё кофе?
Она говорила нарочито бодрым голосом, чтобы саму себя заставить забыть о тех ощуще-ниях, что только что переживала. Но на самом деле её мысли были далеко. Ей овладела одна из тех минут решимости, которые часто приходят к человеку в те моменты, когда никак нельзя эту решимость реализовать. Она твёрдо знала, что сейчас готова сказать Виталику, что она от него уходит. Поэтому она говорила с отсутствующим видом: голова была слишком занята продумыва-нием деталей того, как она об этом скажет, и какие вещи надо уложить первым делом, потому что после такого объявления было бы неловко оставаться в квартире ещё на одну ночь.
В этот момент в коридоре послышались шаги, и в дверях показалась Яна.
    
Глава 25

Яна вошла, на ходу медленно поправляя волосы:  то прикладывая к лицу пряди, то отбра-сывая их обратно. Увидев Оксану, она улыбнулась, слегка округлив глаза.
- Беседуете? – задумчиво протянула она.
Макс вздохнул и протёр рукой лоб. На его лице появилось выражение усталости, он ожи-дал очередной сцены, очередного недовольства просто, как это иногда с нами случается, по привычке и был неправ – а вот это уже часто бывает, когда мы действуем в силу привычки. Яна не была так уж не в духе, чтобы можно было ожидать от неё резкостей или ещё чего-то в этом роде. Нет. А вот его реакция её действительно задела. И, как нередко случается, когда мы сами своим предвосхищением создаём наше будущее, постоянно повторяя, что так будет, мы призы-ваем  в итоге на себя это будущее. Так произошло и в этот раз.
Яна не была зла, не была расстроена и совсем не нервничала, хотя ожидала от этой вече-ринки немного другого, и эти её ожидания действительно были обмануты. Но сказать, что она пришла в крайнем раздражении, было нельзя. Но вот теперь она действительно обиделась и разозлилась. И, пожалуй, если бы Макс подумал, в этот раз он сам не смог бы не признать, что, по крайней мере, часть вины лежит на нём.
- Что-то не так? – спросила она, слегка вздёрнув подбородок.   
Оксана почувствовала некоторую неловкость и решила, что, пожалуй, оставить их наедине было бы правильно. Люди в запальчивости иногда при посторонних произносят по от-ношению друг к другу слова, которые потом бы сами  забыли и простили, но не могут не сожа-леть, что эти брошенные в пылу ссоры слова были сказаны при ком-то. В такой ситуации часто важно не то, что кто-то слышит то, что говорится, а важно, знают ли об этом сами конфликтую-щие.  Посторонний часто забудет, что слышал, но стыд, что что-то ты мог сказать близкому чело-веку при постороннем, надолго переживает саму ситуацию.
 - Хотите кофе, Яна? - спросила она, поднимаясь со своего стула и захватив чашку с недо-питым кофе, - садитесь,  - указала она на свой стул.
- Кофе? – задумалась Яна.
Оксана указала ей на оставленный стул.
- Садитесь, - не дожидаясь яниного ответа, Оксана включила кофе-машину.
Яна села.
Машина жужжала в абсолютной тишине, от чего всем участникам сцены было несколько неловко. Наконец, всё закончилось. Оксана поставила чашку перед Яной и быстро выскочила в коридор. 
- Макс, - протянула она уже раздражённым голосом, - поехали домой… - она сделала па-узу и отпила глоток кофе, пристально глядя на него.
- Яна, - возразил он ей, - мы пришли совсем недавно, как ты себе представляешь, если мы вот так вот сразу уйдём?
Яна задумалась.
- Ну… - неопределённо выдала  она, - мы ведь сколько-то посидели…
Макс никак не мог придумать, чтобы ей такое ответить. Сказать, что ты и слова не проро-нила с тех пор как мы пришли, - это звучало бы грубо и глупо. Кроме того, если честно сознаться себе, то последние полчаса он болтал здесь с Оксаной и с уверенностью утверждать, что там бы-ло, он никак не мог. Фраза типа: «Я знаю, что ты вела себя невежливо, и ни с кем не проронила и слова», - прозвучала бы попросту глупо. Хотя, в сущности, он был уверен: он прав.
Так что Макс был прав: она ни с кем не разговорилась, и ей было просто скучно, посколь-ку собравшаяся компания была совсем иной, чем те люди, с которыми она обыкновенно обща-лась. Естественно, ей хотелось уйти.
 Но уходить было ещё рано.
Макс решил зайти с другой стороны.
- Давай пойдём ещё с ними пообщаемся?  - осторожно предложил он.
Яна повозила пальцем по столу.
- А если мне плохо? – спросила она, - и мне хочется куда-нибудь…отдохнуть.
- Отдохнуть? – исподлобья глянул на неё Макс.
- Да…от шума… - ответила Яна, с болезненным видом откинувшись на спинку стула, слег-ка растирая висок.
- Ну… давай здесь посидим… какое-то время! – радостно нашёлся Макс.
Яна  хотела что-то возразить, но у Максима зазвонил телефон.
- Извини! – приподнятым голосом проговорил он. Встал и вышел в коридор.
Звонила Наташа. Это было странно, она никогда не беспокоила его в это время. Суббот-ние вечера она привыкла проводить с родителями. По одному этому было понятно, что что-то не так.
- Макс, - всхлипывала она, - ты извини, пожалуйста, но мне… я просто никому не могу по-звонить! Макс, пожалуйста, что мне делать?
- Наташенька, - спокойно сказал он, видя, что она очень взволнована, - давай по порядку, что случилось?
- Папа… - всхлипнула она, - я пришла, а он…
- Что?!  Наташа, - строго сказал Макс, - давай поспокойнее, что случилось?
- Он так хорошо себя чувствовал… - продолжила она, - вчера нам сказал: «Смотрите,  у меня даже одышки нет». Сказал, что мы не должны сидеть его тут караулить, чтобы мы шли раз-влекаться сегодня, ну… вот, я прихожу, а он… лежит… - Наташа снова начала плакать.
- Наташа, - Макс боролся с раздражением: её состояние было понятно, но всё-таки хоте-лось бы знать, что произошло, и какие конкретные действия она предприняла, -  Наташа, - снова повторил он, как можно спокойнее, чтобы она прислушалась к его голосу, - Ты скорую  вызвала?
- Да, - ответила она, - его увезли…он…он в реанимации, - снова всхлипнула она, - я…, ко-гда его увозили, позвонила маме, она уже там, она только что мне оттуда сообщила.
Это было уже что-то. Макс перевёл дух.
- Извини, что позвонила, - продолжала она, - просто мне тут очень страшно, глупо, я знаю… надо собираться и к маме ехать, а у меня руки трясутся, - снова заплакала она.
Макс подумал. Её состояние было легко представить.
- Наташа, - сказал он как можно ласковее, - успокойся, тебе совсем незачем туда ехать: уже поздно и мама твоя там, тем более, что в реанимацию тебя всё равно не пустят, - он почув-ствовал, что она, кажется, его внимательно слушает, - лучше приготовь что-нибудь к её возвра-щению, ей наверняка, когда она приедет, потребуется отдохнуть…
- Она сказала, что в больнице заночует…
- Тогда сама ложись спать, я завтра… - он прикинул в голове, - пораньше заеду, тебя отве-зу, я понимаю, что тебе трудно туда будет пойти одной. Ты спроси у мамы, чего ей надо, собери вещи, мы ей отвезём, хорошо?
Это подействовало на Наташу успокаивающе.
- Хорошо… - уже вялым голосом, как после отпустившего нервного напряжения сказала она, - я пойду… чаю выпью.
- Вот и хорошо, - заметил Макс, - давай, пока.
Они попрощались, и Макс вернулся за стол. Настроение Яны за время его отсутствия ни капли не улучшилось.
- Ты закончил? – едко спросила она.
Макс только устало кивнул. Ему пока не удавалось сосредоточиться на том, что говорила Яна.
- Опять работа? – продолжила она.
Макс не расслышал вопроса и опять рассеянно кивнул.
- Наташенька… - повторила Яна, искоса глядя на него, - интересные у тебя рабочие вопро-сы!
До Макса наконец-то стала доходить суть её слов.
- Яна, пожалуйста… - устало махнул он рукой.   
- Макс! – Яна раздразилась как будто её ошпарили,  -  это так утомительно… - она снова поправила волосы, - ты притащил меня к этим своим друзьям, с которыми мне никак не может быть интересно,  эти разговоры…они такие пустые… я понимаю, что это твои близкие люди, но ведь это не должно мешать говорить правду, ведь так? – завершила она реплику  в конце.
Макс промолчал, а Яна продолжила.
- Все они меня существенно старше и интересы у нас совершенно разные…
- Таня тоже моложе всех здесь…
- Но интересы! - возразила Яна, - ты мог бы меня предупредить, что здесь будут за люди, я другого ожидала…
- И чего ты ждала? – не выдержал Макс, наконец-то  выныривая из своих размышлений.
Ему показалось, что он понял смысл яниных слов. Она, пару раз встретив его с коллегами, не ожидала попасть в компанию простых вузовских друзей и сразу потеряла ко всему происхо-дящему интерес.  Макс разозлился в свою очередь: это были его друзья, и он их ценил, что бы и кто не думал. Это были хорошие люди.
- Яна, - неожиданно резко для себя ответил он, - я устал от твоих истерик.
- Что? – Яна выглядела так, как будто с размаху наскочила на какое-то препятствие: она сначала не поняла, о чём он, а когда поняла, задохнулась от негодования, - да как ты… ты, - она помолчала минуту, - да ты должен был быть счастлив за то, что вообще с такой семьёй общаешь-ся, а ты. Неизвестно откуда, неизвестно кто, - развивала свою мысль Яна, - притащил меня сюда, как будто мне тут может быть интересно! Всё это…
Макс ничего не мог с собой поделать: он встал и вышел. По дороге в нём боролись две мысли: она не должна так говорить, и, может быть, всё-таки стоит вернуться? Она ведь только раздражена, но гнев и раздражение взяли верх, и он, не останавливаясь, прошёл в гостиную.
Яна чувствовала себя так, словно ей дали пощёчину, к горлу подступили рыдания. Она испытывала огромное желание догнать его и ударить: вцепиться и пинать, и бить руками, чтобы он прекратил, прекратил так делать!  Но она сдержалась и схватилась за телефон.
Глава 26

Евгений Анатольевич вернулся домой поздно, это случалось с ним в последнее время всё чаще, и Зина искоса посмотрела на него, хотя  в этот раз её подозрения были абсолютно беспоч-венными: он был на деловой встрече, что было неудивительно, поскольку он занимал несколь-ко ответственных должностей в разных образовательных структурах города.  Вообще-то говоря, в неверности мужа Зинаида Максимовна заподозрила давно, но, как это часто бывает, столкнув-шись с проблемой, решить которую она не могла, она предпочла забыть о ней.  И жизнь потекла так, как будто ничего и  не случилось. В последнее время она обратила внимание, что муж стал задерживаться с работы и очень тщательно, вообще-то он делал это всегда, следить за собой. Однако предпочла  не обращать на это внимания и только периодически, как, например, сего-дня позволяла себе бросить на мужа недоверчивый взгляд.
Они поужинали молча. Затем Зинаида Максимовна ушла смотреть телевизор, а Евгений Анатольевич остался в своём кабинете, детей у них не было и это позволило выделить для этих надобностей одну комнату. Он сидел за монитором уже долгое время и подумывал, не стоит ли сегодня лечь пораньше, когда раздался телефонный звонок.
Звонила Яна. Евгений Анатольевич взглянул на часы -  был уже двенадцатый час. В доме было тихо, так что Зина наверняка слышала звонок, он мысленно поморщился, ему, несмотря на то, что всё это происходило не в первый раз, было неловко.
-  Алло, - сказал он как можно тише, и чтобы ещё больше усилить этот эффект, он накло-нил голову как можно ближе к столу.
- Женя, -  без всяких предисловий начала Яна, плача, - забери меня отсюда, пожалуйста, забери…
- Яна, сейчас очень поздно... а ты где? – пытаясь быстро что-нибудь сообразить, пробор-мотал Евгений Анатольевич.
- Я… - Яна назвала адрес,  - забери меня, пожалуйста, мне так плохо…
- Что случилось?
- Голова болит и мне очень плохо… и Макс…  - она снова заплакала.
  Евгений Анатольевич на правах старшего друга многое знал о жизни Яны и её неладах с парнем. Он легко пошёл на такие доверительные отношения с ней, полагая, что его возраст и опыт не дадут ему всех минусов этой стратегии: превратиться в ещё одну подружку девушки, которая ему бесконечно жалуется на своего парня, ни капли не полагая порвать с последним. И при этом получит все выгоды такого положения.
  Давно уже в их разговорах возникло в отношении яниных страданий с Максом опреде-ление для последнего «камень на шее» -  естественно, для его несчастной девушки. Евгений Анатольевич в отличие от яниной мамы сочувствовал ей и не находил для Макса никаких оправ-даний, может быть, это в том числе оказалось причиной, по которой Яна крайне привязалась к нему. Здесь, не в пример дому, она сама искала объяснений тем обидам, которые ей причиня-лись, и, наверное, когда она его защищала, то убеждала сама себя, что их отношения не так уж и плохи. Поэтому сказать сейчас, что причиной её расстройства является Макс, было равносильно жалобному признанию своей неправоты и просьбой о помощи. 
- Хорошо, - не устоял Евгений Анатольевич, - сейчас приеду.
Он положил трубку и снова то, что казалось несущественным, когда он слушал плачущую девушку, превратилось в огромную проблему.  Он одевался, соображая, что бы такое сказать Зине, чтобы всё выглядело ну… как-нибудь. Нерешительной походкой он направился к выходу из квартиры. Он то ли крался, чтобы пройти незамеченным, то ли всё-таки, не надеясь на свою бесшумность, шёл с намерением заглянуть в гостиную, из которой слышались звуки телевизора. Поколебавшись,  он решился сделать последнее. Остановившись в дверях, чтобы не проходить далеко и только сообщить ей о своём уходе, и не подвергаться вопросам, куда и зачем, он ска-зал:
- Зина, я пошёл, - он немного подождал, пока повернётся жена, - мне позвонил Иванов… у него проблемы, я ненадолго съезжу…
- Когда вернёшься? – строгим голосом спросила Зинаида Максимовна. Она вообще была женщина строгая и напоминанием  мужу об этом всякий раз служила необходимость сообщать о своём уходе, а также о целях всех внеплановых отлучек, что, конечно, не всегда было удобно для него.
- Как получится, - неторопливо и несколько невнятно ответил он ей, - ну, давай, я пошёл, – и он быстро двинулся  к двери, чтобы не услышать других вопросов.
Глава 27

Яна с победным видом вошла в комнату.  Она чувствовала, что ей уже ничего не страшно: не важно, как посмотрит на это Макс, не важно, хоть она и не чувствовала особой мстительности по отношению к ним, что подумают остальные – больше она никого никогда не увидит.  Правда, на какое-то время ей пришлось отложить своё решение.
Говорил Олег. Говорил громко, страстно и убеждённо. Так, как умеют говорить долго молчавшие люди, но те, кому есть что сказать, поскольку время, проведённое в молчании, они потратили на размышления. Как многие в обыденной жизни стеснительные люди он страдал неровностью речи, которая, не выражаясь в дефектах или заикании, всё-таки часто путалась от эмоциональности и неуверенности в себе говорившего. Но иногда, при благожелательной ауди-тории, если тема их волнует, они способны говорить так, что удивляют всех окружающих. И сей-час был именно такой момент. Даже Таня, хорошо знавшая своего мужа, была удивлена  и под-далась общему порыву  внимания.
- В обществе, - говорил он, - всё должно быть просто.  Как можно писать и говорить, что в каких-то отношениях «всё сложно».  А ведь многие так говорят и пишут, и думают! Отношения есть или нет. И всё. Также как неприемлемо обсуждать в каких-нибудь социальных сетях или на кухне или ещё где-нибудь семью и дом. Это то, что касается только членов семьи и должно, если есть какие-то проблемы, обсуждаться только внутри семьи. Какой пример я подам моим детям, если буду с какими-то посторонними людьми обсуждать их мать? – эта мысль, видимо, сильно его волновала, потому что он на какое-то мгновение остановился.
 - Семейные дела, продолжил он,  – это личная тайна, которая не должна выходить за круг тех, кого она непосредственно касается. И государство, кстати, должно этим заниматься. А иначе что получается? Полный произвол получается – всё позволено… - Олег задохнулся, - сплошное доносительство…
Он не привык много говорить и споткнулся, не закончив фразу, видимо, уйдя снова с го-ловой в свои мысли. 
- Да, - согласился Антон, - мораль – основа всего…
Все помолчали. Таня с беспокойством оглядывала мужа, видимо, соображая, не сказал ли он какую-нибудь неловкость, как с ним это нередко случалось.
- Пора торт резать, - нашлась Оксана.
После этого все оживились, обратив внимание на шоколадный праздничный торт, стояв-ший на середине стола.
- Макс! – позвала  Яна, - иди сюда.
Не дожидаясь его ответа, она развернулась и пошла в коридор, уверенная, что он за ней последует. В коридоре она развернулась. Макса не было. Он как всегда не торопился. Она не-терпеливо принялась запускать пальцы в волосы и снова вынимать их. Наконец он появился.
- Яна, сейчас не время: праздничный торт режут… - он замолчал, заметив гневное выра-жение её лица.
-   Я ухожу… - она чуть было не запнулась - слишком уж всё это казалось неподходящим, но Яна решила закончить, хотя и не чувствовала себя уверенно, - нам, кажется, нечего делать вместе, - уже спокойнее сказала она, - мы разные люди и…я …я пошла…
- Ты замёрзнешь, - единственное, что Макс нашёлся ей сказать. На ней было только лёг-кое платье, они добирались на такси, а теперь на улице пошёл дождь.
- Не стоит так переживать, - грубо сказала Яна, чувствуя себя крайне глупо, как капризный маленький ребёнок, который ведёт себя неразумно, и которому взрослый на это указывает, - я пошла! – она повернулась к двери.
- Там премерзейше капает… - сделал он ещё одну слабую попытку, не спрашивая, что сказать оставшимся в комнате,  с которыми она не попрощалась.
 Яна почувствовала себя ещё хуже и начала энергично открывать замок, который не очень поддавался. Макс протянул руку, отодвинул её, от этого она начала всхлипывать, и когда открылась дверь, просто вылетела на площадку, и, не оглядываясь, начала быстро спускаться по лестнице.
Макс закрыл дверь. Недолго постоял и вернулся в комнату.
Глава 28

Разгорячённая обидой Яна не заметила, как сбежала с лестницы, открыла дверь и выско-чила на улицу. И только когда дверь захлопнулась, она осознала всю серьёзность непогоды. Ко-зырёк защищал её от прямо падающих капель, но не от холода и не от сырости, висевшей в воз-духе. Вернуться, нажать кнопку домофона - не позволяла гордость. Оставалось ждать.  Яна ёжи-лась в своём тонком  платье, разрываясь между холодом и гордостью. Гордость всё-таки взяла верх. Она поплотнее обхватила себя руками и стала подпрыгивать, чтобы хоть чуть-чуть согреть-ся.   
Прошло недолгое время. Наконец подъехала знакомая машина. Яна бросилась к ней. Пробежав под дождём небольшое расстояние, открыв дверцу и упав на сидение, она поняла, что её расстроенный и запыхавшийся вид может навести Женю на мысль, что её оскорбили или даже выгнали, в то время как это она ушла, и ей не хотелось, чтобы у него создалось не то впе-чатление. Яне не хотелось почувствовать на себе жалостливый взгляд. Она принялась ладонями быстро стирать с лица слёзы, надеясь, что сможет их спрятать за каплями дождя, которыми и так было сплошь покрыто её лицо.
- Холодно, - сказала она, улыбнувшись, и для большей убедительности снова обхватив себя руками, как недавно под козырьком подъезда.   
Евгений Анатольевич кивнул и включил зажигание. Машина тронулась.
- Куда? – аккуратно поворачивая руль, спросил он её, бросив косой взгляд в янину сторо-ну и снова вглядевшись в дорогу, плохо различимую из-за дождя и тумана.
- Ну… - Яна хотела где-нибудь посидеть, но быстро сообразив,  что большинство заведе-ний уже закрыты, да и - она оглядела своё платье: лиф и подол были все в пятнах влаги - в таком сыром и неприбранном виде она просто никуда не могла пойти. Возвратиться сейчас домой зна-чило бы опять с утра вызвать мать на недоумённый разговор о том, что случилось, и сознаться, что ко всему прочему она таки поругалась с Максом, а, может быть, даже и сейчас. Нет, домой она тоже не хотела.
- Давай, - она задумалась, - где мы были в прошлый раз…
Евгений Анатольевич снова кивнул. Речь шла об отеле, который им обоим особенно нра-вился за великолепный светлый цветочный интерьер и где - сам отель был недорогой и такой услуги там не было  -  но на углу находились киоск с кофе на вынос, а также булочная, куда мож-но было сбегать с утра и принести себе утренний завтрак из булочки и кофе, с которыми можно было поваляться в постели, так, что казалось, что это и есть настоящий полноценный завтрак в постели. Яне нравилось это чувство, ей нравилось валяться на гладких свежих и оттого приятно холодящих кожу постельных простынях, пить обжигающе горячий кофе и похрустывать свежей булочкой. В отеле она ощущала некое радостное чувство анонимности и тайны, которого ей не хватало дома, на учёбе или на работе. Одна мысль об этом приводила её в состояние равнове-сия, также как успокаивали ощущение пудреницы или тюбика помады в руках, а ещё мягкое ощущение от косметической кисточки, которой проводишь по свежему -  а в такие утра она все-гда себя ощущала свежей - лицу.
Вот и теперь, призвав эти ощущения, она с удовольствием растеклась по креслу машины, глядя уже с интересом на рисунок из капель дождя на лобовом стекле. Руки как-то бессозна-тельно сами потянулись к сумочке, где она нащупала успокоительную гладкость пудреницы, ко-торую принялась перебирать.
- Хорошо провели время? – Евгений Анатольевич как всегда внимательно следивший за дорогой и напряжённо и крайне аккуратно проходивший все повороты, задал этот вопрос толь-ко после того, как они, окончив казавшееся бесконечным маневрирование по дворам, выбра-лись на пустую дорогу.
Яна пожала плечами. Она чувствовала себя с одной стороны слишком хорошо, чтобы вспоминать всяческие неприятные моменты, а с другой от пережитого чувствовала себя слиш-ком утомлённой, чтобы вообще как-то реагировать. Но он настаивал и, в конце концов, она не-охотно выдавила из себя что-то неопределённое, что там вообще-то было скучно и что все были какие-то нудные. Яна вообще обладала достаточно резкой манерой выражаться, а сейчас от усталости и неохоты её слова звучали особенно уничтожающе пренебрежительно. Так что по мере разговора она и сама развеселилась, обида стала сглаживаться и уже не казалась такой тя-жёлой. В конце концов, ведь действительно ничего не произошло. Они расстались с Максом? Так давно было пора. И уже тем более было бы глупо жалеть, что она не сошлась с его друзьями. Теперь это всё для неё ровно ничего не значит.
Из её саркастичных объяснений Евгений Анатольевич составил своё мнение о произо-шедшем.
- Слишком приличное общество, - резюмировал он.
- Приличное!  -  Яна скривила губы. Может быть, ещё недавно такие слова вызвали бы у неё обиду, но теперь приподнятое настроение давало проявиться скорее сарказму, чем какому-либо другому чувству.
Она не стала продолжать, зная, что Женины понятия отличаются от её, и что несмотря на всю симпатию, которую он испытывал к ней, для него всё, что называлось словом «приличное» обладало особым значением, особой важностью. Его позиция по этому вопросу никогда не была ей понятна до конца. С одной стороны, он всегда жаловался на ханжеское поведение своей же-ны и многих коллег, а большинство из них, как это характерно для языковой среды, были, есте-ственно, женщинами. А с другой, если Яна позволяла себе сказать что-нибудь, что, так, по край-ней мере, казалось ей, разоблачало их ханжество и лицемерие, как он тут же замыкался в себе, и она чувствовала, что внутренне он не может с ней согласиться. Раньше она пыталась каким-то образом его переубедить, но в последнее время абсолютно оставила свои попытки такого рода. Ей сейчас было слишком хорошо, чтобы напоминать себе, как на самом деле обстоят дела в их отношениях, не хотелось тратить, как это нередко с ней случалось, слова на то, чтобы достучать-ся до него, с одной стороны. А с другой,  она была, пожалуй, слишком задета, поскольку не ожи-дала от него того, что было сказано, и переживала это, как предательство.  Поэтому она ограни-чилась только презрительной констатацией и, откинувшись на спинку кресла, постаралась своим видом показать, что разговор её совсем не занимает.
Глава 29
 
Уход  Яны не остался незамеченным. Макс отговорился, сославшись на какие-то обстоя-тельства, все выслушали и никто не стал задавать вопросов. Наступила та фаза вечера, когда все уже устали и разговор нехотя тлеет по разным небольшим группам гостей. Олег что-то увлечён-но доказывал мрачному Антону. Юльчик полулежала на Артёме, и они тихо изредка обменива-лись репликами. Оксана прибиралась на столе, собирая пустые тарелки, стаканы и пытаясь при-вести оставшееся в праздничный вид: аккуратно перекладывала лакомства, оставшиеся штучно, на одну тарелку. В углу комнаты беседовали Виталик, Таня и Макс.
-  Решили домой порознь добираться? – Таня мило улыбнулась, посмотрев на Макса.
-  Да… - не очень уверенно ответил он, не зная, стоит ли говорить, что они с Яной вроде как расстались. Для него-то всё было ясно, но он не был уверен, что той же точки зрения на про-изошедшее придерживается и она, потому что впопыхах прощания в тесном коридоре она мог-ла принять всё это за их очередную ссору, которых было немало, и что будет, например, завтра или в один из следующих дней он не знал: не увидит ли он её у себя на пороге с таким видом, словно ничего не случилось, как ей это было периодически свойственно, - что-то в этом роде… - в итоге он постарался закончить фразу максимально неопределённо.
Таня откинулась на стуле и призывным жестом протянула свой бокал Виталику. Она чув-ствовала себя очень хорошо. В отличие от Юли, почти полностью погрузившейся в домашние дела и теперь не очень любившей общество, или Оксаны, всегда занятой своими мыслями, она очень любила отдохнуть от обычных жизненных забот, сидя в приятной компании и вот так по-болтать за бокалом вина.
- Родители, наверно, так надолго не отпускают, - сказал Виталик, наливая танин стакан и искоса поглядывая на друга.
Макс устало махнул рукой.
- Ну, она ведь уже не такая маленькая, - Таня сделала аккуратный глоток из своего стака-на.
Вообще Таня вкладывала особый, свой смысл в слово «маленькая». Она определяла воз-раст по тому пониманию жизни, которое видела в человеке. Так, например, Олег, хотя он был её старше, казался ей совершеннейшим ребёнком в понимании каких-то вопросов, как и многие другие люди, особенно те, которых принято называть умными. Слушая бесконечные рассужде-ния так называемых умных людей, она пришла к выводу, что знания, которыми они располага-ют, совершенно не нужны для решения обычных каждодневных проблем, а часто особенно вредны для этого, как, например, у её мужа, который вечно носился с какими-то теориями фак-тически всего, потому что, чтобы что-то сделать, какую-то вещь, которую по её понятиям дол-жен был делать мужчина, он создавал целую теорию  - так был устроен его ум – теория же дале-ко не всегда помогала ему решить эту проблему. Так же было и со многими другими. Она давно поняла, что часто видит вещи точнее и лучше, чем те люди, которым вроде бы следовало, в силу занимаемых ими мест, видеть то, что видела она. Так она пришла к выводу, что, во-первых, мно-гие знания, провозглашаемые важными, не так уж и важны, а, во-вторых, что место, занимаемое человеком в обществе, не всегда соответствует его действительному уму. Она давно пришла к выводу, что в таком случае, должно быть, за всем этим внешним общественным фасадом есть другая, настоящая жизнь и совсем другая иерархия. Поняв это ещё в школе, она решила найти ту самую настоящую общественную иерархию, в которой бы всё управлялось понятиями, которые были близки ей.
Таня умела нравиться: и в школе и во дворе - везде, где она оказывалась, обязательно находился хороший мальчик, влюблявшийся в неё сразу. Она с детства чувствовала свою власть над ними, как нечто естественное и тем более приятное, что она была скромной девочкой, то есть не предпринимала для того чтобы нравиться никаких усилий. Эта волшебная лёгкость по-рождала желание испытать свои чары на людях сильных и одновременно гордую потребность связать себя с человеком, который будет возвышаться над теми условностями, которые вызыва-ли у неё самой одно недоумение. 
Это стремление тем более усиливалось чувством соперничества: младшая сводная сест-ра, несмотря на маленький рост великолепная красавица, без фанатизма умевшая эффектно одеться и разбиравшаяся, пусть не так, как Яна, во всяческих тонких вещах уже давно обогнала старшую и более застенчивую по части парней. Единственным преимуществом, которое за со-бой считала Таня, была её скромность - не болезненная застенчивость, а именно скромность: умение не выпячивать себя и при этом не зажиматься, как дурочка, вести себя с достоинством, не хихикая глупо, как это бывает у некоторых от чрезмерной стеснительности.
Однажды подружка, куда более общительная, чем она, ответственная за все их развле-чения, по чистой случайности и из прикола затащила их в очередную компанию. Как это часто бывает, человек, который должен в будущем понравиться, сразу привлекает внимание. Глаза встречаются случайно и как будто даже проходят мимо, но при этом остаётся твёрдое знание, что тебя выделили из остальной человеческой массы. А потом глаза продолжают встречаться на протяжении долгого времени, и ещё до того, как будут сказаны первые слова, вы уже твёрдо знаете, что небезразличны друг другу. Потому эти слова часто исполнены такого значения.
Ей нравилось в нём всё: грубоватая и при этом невычурная манера обращения с друзья-ми; умение слушать, говорившее, как и в ней, об уме, потому что она не была высокого мнения о тех, кто любит слишком много говорить; спокойное и уверенное обращение с девушками, без излишних заигрываний, которое не заставляло бы его спутницу постоянно чувствовать неуве-ренность от двусмысленной картины и давало ощущение, что если тебе выкажут внимание, то уж это сразу отличит тебя от всех остальных. А главное, в нём было то, что она так ценила в лю-дях, - знание настоящей жизни, к которой она так хотела приобщиться.
В конце концов, на одном из следующих сборищ циркуляция людей привела, как это все-гда случается, к тому, что за барной стойкой оказались они вдвоём, в то время как все остальные, предводительствуемые  его приятелем, затеяли какую-то весёлую возню, растолкав все стулья и столы по углам комнаты.
   Сохраняя своё достоинство, которое ей в нём так нравилось, он только предложил ей вина, но не стал настаивать, когда она отказалась; он не начал тут же болтать, суетясь и не зная, что сказать, как это делали все мальчики, выражавшие к ней симпатию; но он и не прекращал разговор, изредка бросая едкие замечания по поводу происходящей весёлой возни. Тогда она через некоторое время заговорила с ним сама, и это получалось с удивительной лёгкостью, ко-торой никогда не было в её отношениях с кем-либо. По мере того, как этот разговор продолжал-ся, Таня чувствовала себя так, словно она бежит по полю и всё более отрывается от земли, и ко-гда в середине какой-то реплики он всё-таки снова предложил ей вина, налив предварительно себе, она согласилась, потому что глупо в такой атмосфере строить из себя недотрогу.
Вообще, он оказался потрясающе интересным. Может быть, каким-то девушкам и всё равно, когда тебя вводят в мужской мир, без всяких дурацких стеснений и поблажек к твоему соображению, твоим возможностям, но это была не танина история. Ей всё это нравилось: нра-вилось, когда он говорил о том, что было интересно ему, без всяких снисходительных попыток адаптироваться к её уровню; ей нравились и квадроциклы, и возможность поехать вместе на охоту и…  - короче ей нравилось всё. Даже с физической стороны, чего она от себя никак не ожи-дала. Все предыдущие ухаживания тех, с кем она дружила, правда, в основном ограничивались со стороны ухажёра неумелыми поцелуями и мятием её платья, в которых, конечно, можно бы-ло ценить уважение, но не было ни капли удовольствия. По этому небольшому опыту она пред-полагала, что и тут будет так же, однако всё оказалось совсем иначе, чем она могла предпола-гать и намного лучше. Её жизнь не была особенно весёлой  и разнообразной, а здесь она научи-лась развлекаться и смеяться, правда, только наедине, что делало это её веселье особенно при-ятным и интимно их связывающим, поскольку она была уверена, что на людях в её поведении не произошло никаких изменений, что было не совсем так, поскольку во всём теле проснулась ранее для неё не характерная грация, сказывавшаяся в том, как она садилась, поправляла паль-цами своё каре, короче во всех тех жестах, которые раскрывают чувственность.
Ей нравилось, когда после какого-нибудь активного отдыха на воздухе он возвращался к ней с бутылкой вина, из которой они пили по очереди, пока он рассказывал какие-нибудь смеш-ные истории, от которых она хохотала как сумасшедшая, на что раньше не считала себя способ-ной. А в компании она по-прежнему практически не пила и только тихо улыбалась, как любая спокойная и довольная женщина. 
Часто лёжа без сна дома, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить спящую сестру,  она водила рукой по своим плечам, груди, касалась губ, которые от этих ощущений пересыхали, она сожалела, что грубое постельное бельё скорее просто задевает кожу, не давая наслаждать-ся и скользить в нём, как в потоках воздуха – так, как это делает шёлк.
Когда наступала пора одеваться, она с отчаянием перерывала свой шкаф и обнаруживала, что почти ничто не отвечает этому её настроению, но ходить всё время в одной и той же серой блузке и юбке вкупе с выходными туфлями на каблуках она не хотела. Возникло несколько сты-чек с сестрой: гардероб маминой любимицы, что она и раньше с горечью ощущала, был суще-ственно лучше, чем её собственный и, пожалуй, никогда она ещё не чувствовала такой обиды, как сейчас, когда ей необходимо было выглядеть так, чтобы нравиться.
У Оли было симпатичное синее платье, которое она надела пару раз и, как очень многие вещи -  она была до жути безалаберна -  бросила в бельевую корзину, и там оно и осталось, за-валившись на самое дно. Таня, перерывшая всю корзину, нашла его там, тихонько постирала вместе со своими вещами и просушила в комнате под шторой на батарее рядом со своим спаль-ным местом, куда сестра никогда не заглядывала, аккуратно погладила, когда никого не было дома, и убрала в самый дальний угол своего отделения платяного шкафа. Ей даже удалось неза-метно надеть его пару раз, прежде чем мать, принёсшая свежую одежду, чтобы её развесить, когда её не было, -  в последнее время она всегда дожидалась окончания стирки и вскакивала, чтобы развесить всё самой, -  мать это, кстати, несказанно радовало, обнаружила его. Когда она зашла в комнату, над выложенным на постель платьем, молча глядя на него, стояли мать и сест-ра. Были недоумённые вопросы, крики, слёзы - в конце концов, в тот вечер Таня ушла надолго, на полночи, чего раньше с ней не случалось, хлопнув дверью.

Глава 30

Обида была очень жгучей, но самое неприятное в ней было то, что об этом нельзя было никому рассказать, потому что как бы она ведь сама была виновата. Однако долго после этого она была молчаливой и подавленной. Не откровенничала ни с Дашей, ни уж тем более с ним.  Тем более что, как это часто бывает, в их отношениях наступило некоторое охлаждение. Сума-сшедшая любовь, как это обычно бывает, сменилась спокойными отношениями, в которых стала преобладать рутина. Хотя внешне это ещё не было  заметно по фактическому течению событий, но по внутреннему их накалу, по эмоциональной насыщенности, можно было понять, что пер-вая вспышка прошла. Вообще – это нормально. Любовь не может занимать всей жизни челове-ка, хотя ей и принадлежит в ней огромное место. Сила чувства определяется по тому, возможны ли новые вспышки в отношениях.  Таня чувствовала, что его что-то занимает, и, не обладая опы-том, который бы как мог помочь ей понять, что такие колебания являются естественными,  боя-лась окончательно отойти на второй план, потерять для него то значение, которым она облада-ла.
Семейный конфликт  -  а теперь она просто молча заходила на кухню, садилась и также молча ела, только отчим иногда вставлял реплики, пытаясь разрядить обстановку, мать и сестра же хранили упорное молчание, так же всё происходило и в их с Олей комнате, в которой обе теперь стремились бывать как можно реже,  - пришёлся как раз на эту яму в отношениях, от чего Таня чувствовала себя очень плохо.
Попытавшись разобраться с ситуацией, она пришла к выводу, что существует две про-блемы в их отношениях. Первой, чисто по-женски, она считала утрату ею привлекательности, произошедшую из-за её постоянного однообразия и особенно злилась на сестру и мать за всю эту историю. Кому не надоест видеть свою девушку вечно в одном и том же или в какой-то со-вершенно нелепой одежде? Проблема карманных денег никогда не жгла её так, как сейчас и, когда мать выдавала ей очередные куцые сто рублей, как маленькой девочке на булочки, ей хотелось расплакаться. Она хотела устроиться на работу, но тогда в купе с учёбой у них получи-лось бы видеться совсем редко, а этого она не хотела. Денег же от случайных подработок не хватало.
 Второй проблемой, с её точки зрения, была необходимость продвинуться по пути дове-рия: именно по этому критерию он отличил её от других девушек, именно это было её достоин-ством, и, вероятно, если бы она смогла проникнуть в его жизнь ещё больше, он бы это обяза-тельно оценил.
Оказалось, однако, что его в ту часть его жизни, о которой до этого момента она не заду-мывалась, проникнуть не так-то просто. Были вещи, которые он, несмотря на всё доверие к ней, не хотел обсуждать. Ей пришлось долго настаивать и даже перейти на тон, на который она не считала себя раньше способной. В конце концов, под нажимом и нехотя он согласился раскрыть то, что раньше оставлял за кадром той внешней стороны жизни, которую знали все. Возможно, он думал, зная её правильность, что она не сможет принять каких-то вещей, но он, она была в этом уверена, не достаточно оценил твёрдость её характера и решимость. Она была уверена: риск – это её. Это она твёрдо знала, и это знание основывалось на чувстве силы, которое она ис-пытывала, когда сначала он, а потом и его друзья обрели уверенность и, уже не скрываясь стали обсуждать при ней разные вопросы  –  в эти моменты её накрывало чувство удовлетворённого покоя, которого она не видела даже в них. Она была готова помочь: её добропорядочность была выше любых подозрений, и это было гарантией успеха, а энергия, которой не обладал никто из них, позволила бы занять ей в этой иерархии соответствующее положение.  Решения других проблем также нашлись быстро: она точно знала, что можно достать большую старую спортив-ную сумку, забытую на антресолях, а туда войдёт не только её спортивная форма и бутылка с во-дой, там же, на антресолях, её можно было и оставлять. Таня была уверена: мать не заглядывает туда вообще. Всё, казалось, было крайне просто.
Появились первые настоящие карманные деньги. Это был кайф. Не надо было больше унизительно вместе с младшей сестрой получать деньги на расходы, высчитывая, можешь ли ты себе позволить лишнюю чашку кофе в кафе; наконец-то можно было накупить себе целый ворох кофточек и несвежую просто выбрасывать в стирку, не думая, что надеть, поскольку всегда находилась другая. Теперь у неё появилась полная возможность все вечера проводить с друзья-ми: матери она сказала, что устроилась на небольшую подработку при спортклубе.
Даже их отношения стали другими, более свободными. Она больше не чувствовала себя маленькой и зажатой девочкой, она чувствовала свою потрясающую силу и уверенность. В ней стала просыпаться какая-то иногда жестокая в своей силе чувственность. Дело было не в жела-нии причинить кому-то боль, а скорее, как у учащейся охотиться львицы, -  проверить свою хват-ку. Иногда она с озорством представляла, когда он её чем-нибудь раздражал, что было бы за-бавно сжать его губу зубами и давить. В такие моменты ей казалось, что кровь похожа на сок, брызжущий, если с удовольствием укусить, из огромной спелой ягоды.
Вообще их отношения изменились: сквозь какую-то полусонную эйфорию она иногда чувствовала, что он стал как будто отдаляться от неё. Странное ощущение: казалось, что он про-сто уплывает из рук, уносимый каким-то течением. Эта отдалённость выражалась в, как ей каза-лось, проскальзывающей по его лицу усмешке и каких-то особенных словам со смыслом, кото-рого она не понимала, поскольку вообще-то все оттенки иронии или сарказма от неё всегда ускользали - это никогда не казалось ей важным.
Однако постепенно высказывания становились всё откровеннее и грубее. В конце кон-цов, однажды, на какой-то её вопрос он с гримасой усталости и раздражения сказал ей, что она лезет не в своё дело, и что она вообще его уже достала своим поведением. От обиды ей захоте-лось сделать что-нибудь в ответ, что-нибудь, чтобы заставить его почувствовать те боль и уни-жение слабости, которые от бессилия перехватили ей дыхание. Он стоял в дверях, ведущих в ванну, опираясь рукой о косяк, она схватила за ручку двери и попыталась с силой её захлопнуть – так, чтобы попасть по руке. В голове проносилось: как хорошо бы ушибить, а ещё лучше сломать кости, когда она со всей возможной силой постаралась садануть по его руке. Он поставил ногу и рассмеялся. Когда она, уже совсем не думая, потянулась схватить его за рубашку, он весьма гру-бо перехватил её руки и оттолкнул, ничего не сказав.
Через пару дней, когда они всей компанией должны были встретиться в клубе, он по-явился с одной из девчонок, с которой Таня никогда близко не сходилась - по её мнению она бы-ла слишком дурочка. Когда Таня с подружкой вошли, она сразу увидела его, поскольку с самого начала искала его глазами, чтобы определить, что значит бывшая между ними сцена, и следует ли придавать ей значение или всё-таки нет. Она очень волновалась, старалась казаться спокой-ной, но при этом не могла удержаться и, разговаривая с Дашей, периодически непроизвольно оправляла кофту, которую с особым тщанием выбирала перед этой встречей. Он сидел, небрежно облокотясь о стойку, а она постоянно оглядывалась на своего спутника, стараясь, что-бы он не выпускал её из рук, поправляла откинутые волосы,  хихикая и бесконечно о чём-то та-раторя, видимо, не понимая, как эта глупость должна была его бесить. Таня с раздражением смотрела на эту картину, она отсела одна к самому концу барной стойки, где медленно пила из своего стакана, только периодически вскидывая глаза в их сторону.
 Говорить было не о чем, всё было кончено. Они продолжали встречаться в компании, но уже как совсем чужие люди.
У Тани начался новый роман с ещё одним парнем из этой компании, но он закончился со-всем уж быстро. После этой истории она чувствовала себя как будто обожжённой и как будто бы полой изнутри, ушла девичья мягкость, а появилась резкая уверенность в циничности и лживости окружающего мира. Даже красота вещей потеряла свой светлый притягательный флёр, в ней остались только тяжёлые насыщенные тона и вкусы. Именно это своё состояние она горько называла взрослостью, которую отделяла от всего, что было раньше, от бывших наивных и глу-пых привычек, которые теперь вызывали у неё только горечь, а в других девушках - раздраже-ние, смешанное с некоторой снисходительностью, как, например, в Яне.            
Глава 31

Ни о чём невозможно печалиться долго. Самая острая боль притупляется, самая жгучая обида забывается. Это случилось и с Таней. Постепенно другие заботы отвлекли её от этих пе-реживаний, тем более, что на смену им пришли новые. Теперь, когда ей меньше хотелось про-водить время в своей старой компании, она вернулась домой, но обнаружила, что дом без неё стал жить какой-то другой жизнью. В семье, привыкшей к её отсутствию, сложились порядки, которые были ей не близки настолько, что она откровенно чувствовала себя лишней. Теперь, когда она входила в комнату, они нередко замолкали, чего раньше никогда не было, и это было обидно. Раньше ей казалось, что она всегда сможет вернуться к своей прежней жизни, снова начать общаться с сестрой, с которой после истории с платьем отношения так как следует и не наладились, с матерью, с которой они уже не говорили так давно, что это казалось прошлой жизнью, однако, как  оказалось,  здесь её никто не ждал. Кроме того, она поняла, что ей не хоте-лось, чтобы они подумали, будто она потеряла компанию, и чтобы этого не случилось, часто, только бы не идти домой, гуляла одна.
В конце концов, ей это надоело.  Кроме того, мать в последнее время завела странную привычку всё время перебирать её вещи и смотрела на неё как-то очень странно, а иногда её голос в разговорах поднимался до звенящих нот, а отчим и сестра, хоть, видимо, и не понимали, отчего мать себя так ведёт, но, подчиняясь общей нервозной атмосфере, тоже как-то неохотно общались с ней.
Разлад отношений с бывшим бойфрендом принёс ещё и  финансовые проблемы: иногда Тане казалось, что он из какой-то непонятной ей мстительности отстраняет её от дел, с которы-ми она всегда хорошо справлялась. От этого градус её нервозности особенно резко подскакивал - так, что она иногда, забыв про сдержанность, готова была разораться прямо в баре и чем-нибудь в него запустить. Денег стало существенно меньше, что её очень нервировало: она уже успела привыкнуть к совсем другой жизни, а теперь абонемент  в клуб и другие сопутствующие расходы получались какими-то слишком дорогими, так, что она в иной месяц боялась, что за всеми другими домашними расходами, получить на которые деньги с матери в силу большой напряжённости их отношений представлялось невозможным, ей не удастся выкроить на него необходимую сумму.
Ей захотелось отвлечься, и она решила пообщаться со знакомыми по учёбе, которых со-всем забросила и теперь очень внимательно слушала, что они говорили,  -  это было как дверь в другую жизнь.  Тане было сложно понять их занятия и разговоры, хотя она старалась терпеливо вникать во все эти истории про поездки с родителями на шашлыки в сад, про ещё какие-то хо-зяйственные мелочи, а фильмы и литература, которую они обсуждали, тем более заставляли её держать рот на замке, так как она видела, что её суждения совершенно отличаются от того, что думали и говорили другие. Да и, если честно, у неё не было времени, чтобы читать, хотя от мно-гого, что в своё время попалось ей на глаза, она получила удовольствие. Большую часть времени здесь она сидела и слушала, особенно, когда говорили в этой компании старшие, одним из кото-рых был Олег.
Олег был человеком крайне общительным и не привыкшим особо оглядываться на то, что подумают о его словах и взглядах, поэтому он естественно любил и проводил больше вре-мени в более молодой компании, в которой непосредственность и  откровенность всегда выше, чем в более взрослой, скованной всяческими опасениями и условностями. Он был твёрд в отста-ивании своих убеждений и не понимал, зачем бы нужно было их скрывать.  Кроме того ясность и прямота его принципов, в результате аккуратного выполнения которых он теперь и занимал по-ложение, коего, кстати, добился не без труда, была сама по себе защитой от любых нападок внешнего мира, и потому было бы странно стесняться их высказывать. В том окружении, где они познакомились с Таней, он любил и внимательно слушать, и заливисто смеяться, короче, его коллеги вряд ли бы узнали своего педантичного и строгого начальника в этом весёлом и раско-ванном человеке.
Как-то раз он оказался выключен из общего разговора, что случалось редко, но сегодня ему не нужно было внимание, и подсел к Тане. Он  задал ей какой-то вопрос, на который она не знала ответа, он вообще любил таким вот образом смущать своих собеседников, и она смути-лась, улыбнувшись и потупив глаза.
С ней он почувствовал себя особенно свободно: редко, по его мнению,  скромность своих познаний девушка бы признавала, не пытаясь как-то вывернуться или замазать этот факт и при этом не злилась на того, кто это обнаружил, а проявляла интерес к восполнению пробелов, ко-торых не нужно стыдиться, поскольку они есть у каждого человека.
Отношения завертелись крайне быстро: Олегу казалось, что и физически они крайне под-ходили друг другу. Настолько, что он готов был совершать действия, на которые бы раньше не решился, например, целоваться где-нибудь на улице, ну, и совершать прочие вещи, которых он никогда не делал, даже подростком, поскольку был очень серьёзен.
Эта серьёзность, побуждавшая его ко всему готовиться основательно, привела Олега не-сколько лет назад к постройке дома, в котором он предполагал зажить со своей будущей семь-ёй. Этот участок с почти достроенным домом он купил у своего коллеги, который по каким-то финансовым причинам не смог закончить стройку. Олегу нравилось работать своими руками, так что от возни там он получал огромное удовольствие, тем более, что закончить нужно было со-всем немного, большая часть работ была уже произведена. Сейчас он с удовольствием возился с внутренними комнатами. Сюда он любил приводить Таню: он работал, а она со свойственной ей задумчивостью сидела и смотрела за ним. Так иногда проходили часы в его редких репликах, обращённых к ней и её тихих ответных улыбках, которые он так любил. Эти сцены были напол-нены для него тихим и спокойным счастьем уверенности и какой-то спокойной прелести, кото-рую невозможно было понять постороннему, но которая так сильно ощущается изнутри.
Правда, через какое-то время он понял, что это спокойное обладание не может длиться вечно, что женщина по своей природе существо изменчивое и непостоянное, и чтобы сохранять своё счастье, необходимо прилагать усилия, поскольку твоё счастье неразрывно связано с тем, насколько счастлива она. Когда она была не в настроении, он снова ощущал себя некрасивым, как это вообще-то было всю его жизнь, а за свои действия испытывал огромный стыд, поскольку в такие моменты никогда не был уверен, насколько ей хорошо: она смотрела на него отрешён-ными глазами, а ещё чаще вообще, отвернув закинутую голову, смотрела в никуда,  а после это-го подолгу сидела, глядя куда-то вдаль.   Собственно, в один из таких моментов, он и сделал ей предложение.
Глава 32

Свадьба совпала с окончанием отделочных работ, поэтому у Тани оказались все возмож-ности заняться интерьером.  В этом она следовала канонам строгой элегантности, которые в максимальной степени помогали ей чувствовать себя леди. Всё было очень строго: море стекла и полированного железа. А теперь она мечтала добавить ко всему этому на пол в гостиной ши-карную шкуру, по которой так приятно было бы ходить босиком, да и сидя просто перебирать пальцами, которые она обожала запускать в пушистые предметы. Правда, в осуществлении этой мечты ей помешали проблемы, начавшиеся у Олега на работе почти сразу после их свадьбы.
Проблем этих никто не ожидал, и, прежде всего, сам Олег, который всегда твёрдо знал свои обязанности и неукоснительно их выполнял. Он был уверен: на любой случай должно быть простое и эффективное решение, которое строго вытекает из тех данных, которые можно легко получить, если действительно постараться. Он проводил на работе огромное количество вре-мени, засиживаясь допоздна, и очень гордился этим, хотя здоровье не всегда выдерживало та-кой адский темп, и он уже оказывался на больничной койке, не важно, что там стоял за диагноз, -  было и так понятно, лично ему самому это было совершенно ясно, что речь идёт о переутомле-нии. С других, как он говорил, он не требовал ничего заоблачного, он обладал удивительной уравновешенностью, и ему были непонятны люди с разными психологическими проблемами, типа невозможности пойти и выяснить вопрос или быстро решить какую-либо проблему. Он ни-когда и ни в ком не понимал нервности и нерешительности, не любил людей, которые вечно колеблются, прежде чем сделать какой-либо шаг, и вот с ними, каковы бы ни были их способно-сти, он повёл борьбу в первую очередь, желая дисциплинировать своё подразделение. В по-мощники себе он выбрал людей таких же ярких и молодых, как он сам, что сразу восстановило против него представителей старшего поколения, которые по возрасту и состоянию здоровья просто не могли выдерживать такой адский темп. Да, говорили они, нужно открывать дорогу молодым, но ведь нужно понимать и другое, что у многих дети, а дети требуют внимания, и что мать семейства не может просто столько времени проводить на работе, иначе как же дети? Не-обходим какой-то более взвешенный подход. Но не всё ладилось у Олега и с молодыми сотруд-никами. Если, говорили жившие самостоятельно, у меня нет ни мамы, ни бабушки, чтобы я про-сто пришёл и поел после двенадцатичасового рабочего дня, а с утра просто взял свежую одежду, вместо того, чтобы стирать её самому, то как мне жить с двенадцатичасовым рабочим днём и выходами на выходных?
Так что такая его позиция повлияла на то, что Олега поддерживала только одна треть коллектива. Среди обиженных же быстро сложилось такое мнение: нельзя отрицать, что сам он дело делать умеет, но при этом совершенно не разбирается в людях, и не имеет к ним никакого снисхождения, а ещё имеет слишком большое доверие к людям, которые тут же бросаются вы-полнять все его приказания, а именно это и только это он воспринимает как усердие. Что важно принести ему бумажку с чёрт те чем, он в ней поковыряется, постыдит, но мирно отпустит, а вот если в работе есть что-то дельное или не дай Бог, что-то, чего он не понимает, тогда разнос бу-дет по полной и такой основательный, что люди до кабинета не доходили, такая их охватывала лень и дрожь -  просто так, заранее.  Сам он, конечно, работать умеет, но в начальники никак не может годиться. Это был вердикт, вынесенный коллективной оппозицией. 
Нередко бывает, что верными и справедливыми замечаниями, кем-то высказанными, другие люди пользуются для своих сугубо корыстных целей. Так произошло и с мнением, быто-вавшим в коллективе об Олеге. Одна из его помощниц, по видимости проявлявшая участие к людям, которой все привыкли доверять свои горести от чрезмерной дисциплины, установлен-ной Олегом, исподволь повела против него кампанию, состоявшую из всех тех жалоб, которые постоянно слышала от окружающих. Она не только повторяла все истории, которые слышала от расстроенных людей, многие из которых говорили что-то тут же сгоряча (спустя какое-то время они сами, возможно, воздержались бы от столь резких слов), но и приумножала слухи, сочиняя что-нибудь в духе сказанного. В конце концов,  в коллективе не осталось практически никого, кто бы не считал, что всегда такая сочувствующая и понимающая, она была бы куда лучшим ру-ководителем, чем бескомпромиссный Олег.
Возросшее давление общественного мнения вместе с проблемами со здоровьем заста-вили Олега, в конце концов, покинуть занимаемый им пост, уступив его этой своей заместитель-нице. Но вместо облегчения коллектив только теперь понял почём фунт лиха. Последовало мас-совое сокращение всех проектов, запущенных при предыдущем начальстве, причём какое-то время новой начальнице удавалось убеждать подчинённых, что руководит этим по-прежнему он, ибо «у неё нет связей в столь высоких сферах, чтобы проводить такие решения». Какие-то из проектов были, конечно, не очень удачными, но под топор почему-то попали именно те, кото-рые были максимально жизнеспособны, появились тотальная слежка и жуткий мелочный внут-ренний контроль над сотрудниками. Там, где раньше бурлила жизнь, всё затихло, люди, каза-лось, боялись остановиться и поговорить друг с другом, полагая, что гулкое эхо обязательно до-несёт до бдительного начальства, всё, что они скажут.  Эта ситуация усилила подавленность Оле-га. Он попытался найти прибежище в семье, но к несчастью, с Таней у них были слишком разные взгляды на жизнь. Она как борец по природе не поняла и не приняла его ухода и тем более не понимала, как он не может отстоять своё доброе имя, хотя, конечно, как это всегда бывает в та-ких случаях, до него не доходило и половины того, что о нём говорилось.
Это внесло большой разлад в ещё неокрепшие отношения, и Олег с Таней начали друг от друга отдаляться. Таня жила своими мечтами о прекрасном, а Олег с головой ушёл в педантич-ное исполнение своих рабочих обязанностей, такую же педантичную работу по дому и попытку каким-то образом понять происходящее, хотя, как у человека, привыкшего действовать, у него, может быть, не очень получалось с формулировкой идей и принципов.  Таня же с сожалением смотрела на бессмысленную, с её точки зрения, трату сил, и это вызывало у неё лишь недоуме-ние.
Глава 33

- Как дела, Таня? – Виталик по своей привычке слегка подбоченился, приняв привычную с юности позу. Как многие в молодости привлекательные люди, он к тридцати слегка пополнел, что не изменило его привычек, поскольку не сказалось на обаянии. Говоря это, он с весёлым ви-дом смотрел на Макса.
- Всё хорошо, - быстро проговорила Таня высоким и ломким голосом.
Она не любила таких вопросов, а в голосе и манере Виталика ей чувствовался подвох, и разговор хотелось быстрее свернуть. Её опасения, пожалуй, были не так уж не оправданы.
Виталик вообще любил пошутить. Но особенно его шутливость проявлялась именно по отношению к женщинам: он никогда не позволял себе грубости, но его мягкий и часто незамет-ный на первый взгляд юмор, ставил людей в тупик. Они всё пытались понять: говорит он серьёз-но или шутит - от этого ведь зависит, как реагировать.  Виталик чувствовал себя комфортно толь-ко в обществе своих друзей и, как это часто бывает с неуверенными в себе людьми, шутками пы-тался придать себе уверенность, что не всегда нравится тем, по отношению к кому это делается. Нет, девушки ему нравились, особенно красивые, хотя и это нельзя было назвать его пристра-стием. В нём было что-то от эстета, что позволяло делить девушек на категории: на красивых и ярких он предпочитал только смотреть, так что это было такое отстранённое восхищение, а об-щаться он предпочитал с обыкновенными девчонками - пожалуй, с ними он себя чувствовал максимально комфортно. Его брак, казалось, выпадал из этого ряда: Оксана не была яркой, но была действительно красивой какой-то такой хрупкой красотой, какой иногда отличаются де-вушки с глубокими интересами и увлечениями, неяркой, но выразительной. Правда, следует сказать, что сейчас её внешность несколько поблекла, хрупкость, предававшая ей особенную красоту, превратилась уже в настоящую болезненность, но тогда, когда они познакомились, это, пожалуй, так не было. Чувство, которое он испытывал по отношению к ней, никак не объясня-лось всем, что было в его жизни до неё, и до сих пор он так и не научился понимать её -  оксанин внутренний мир остался для него закрытым. Однако притяжение, при всех их отличиях друг от друга, которое он почувствовал,  которое заставило его подойти к ней и сделать предложение, не ослабевало. Мало того, он никогда не испытывал по отношению к ней чувства ревности, ко-торое могло бы возникнуть при столь обособленном существовании, да и сам никогда не увле-кался никем настолько, чтобы хотеть завязать отношения. 
  В присутствии Тани он всегда чувствовал себя несколько неуверенно, особенно ему бы-ло почему-то неловко на неё смотреть, и он предпочитал отвлечься на что угодно, только бы не чувствовать постоянного стеснения, которое порождало её присутствие.
Таня хотела поболтать с Максом, они обычно неплохо ладили. Правда, в основном, когда оставались наедине. Макс ценил танино общество за то, что в её присутствии он всегда мог по-думать о чём-то своём. В отличие от общительной Юли, которая много говорила сама, но всегда много спрашивала и мнения собеседника, Таня могла подолгу молчать, как и он сам. Сейчас, по-сле долгого разговора с Оксаной он, может быть, был бы и не против, лениво  перекидываясь редкими фразами, потягивать спиртное из бокала и задумчиво оглядывать друзей.
А вот деятельной натуре Виталика это времяпровождение не очень нравилось. Он не-плохо относился к Тане, но для подвижных игр, которые он так любил, она не подходила. Также как ему не казалось удобным шутить при ней так, как он привык: с хохотом и всяческими едкими словами. На все шутки она обычно только тихо улыбалась, а для этого как раз подходил стиль Макса, с его редкими, но иногда очень острыми шпильками.
 Чувствуя неуверенность, Виталик  начал изо всех сил подначивать Макса выкинуть ка-кую-нибудь выходку, которая позволила бы им подурачиться, как они это привыкли делать в предыдущие годы, и при этом чтобы не нужно было сейчас  говорить. Но он вовсе не хотел, что-бы Таня думала, что её бросили.  Это было бы очень невежливо, а Виталик не привык поступать невежливо и терпеть себя не мог в этой роли.
Вот и сейчас он попытался приколоться и затеять с другом какую-нибудь безобидную возню, типа той, что они любили устраивать на учёбе. Однако все попытки обхватить себя за та-лию, чтобы затеять что-то типа борьбы Макс пресекал ленивыми и часто небрежными жестами: он стоял, опираясь о полку, и сдвинуть его с места было не так-то просто. Мало того, он продол-жал бросать, по мере возможности, Тане какие-то реплики, но слушать её ответы у него по по-нятным причинам не получалось. В конце концов, Таня слегка сощурила глаза, откинулась в кресле и, попивая из своего бокала, принялась глядеть  в сторону, явно думая о чём-то о своём. Через какое-то время Виталику удалось оттащить Макса на порядочное расстояние и, поборов-шись немного, они с хохотом упали на диван. Побарахтавшись там ещё, они там же и уселись  отдельно от других, принявшись за разговор, который должен был наконец-то состояться, чтобы оба, наконец, почувствовали, что сегодня была самая настоящая встреча друзей, потому что во всей компании у Виталика не было человека ближе.
Поболтав какое-то время о чём-то постороннем, Макс решился затронуть тему, которую было трудно начать из чувства деликатности, но необходимо из сочувствия к делам друга.
- Виталик, - Макс помялся в раздумьях, показывая, что ему трудно говорить и друг дол-жен постараться понять его, даже если слова ему покажутся бессмысленными, - что там у вас с Оксаной, всё нормально?
- А в чём дело? – поинтересовался Виталик, нарочито лениво потянувшись за канапуш-кой, хотя было видно, что он внимательно слушает всё, что ему говорит Макс.
- Да…так, - Макс снова помялся, - мне кажется, что тебе надо уделить ей сейчас особен-ное внимание…
Лицо Виталика приняло сосредоточенное выражение.
- Что там? Цветы, конфеты? – отрывисто спросил он.
- Нет…  мне кажется, что у неё что-то на душе, ты, как бы это сказать, будь к ней внима-тельнее. Ну, это я так…
- Понял, - ответил Виталик.
Они помолчали какое-то время, а затем Виталик, хохотнув, начал рассказывать что-то очень смешное.
Глава 34

Героиня разговора в который раз обдумывала свой план. На самом деле мысль о разрыве с мужем не была ещё окончательной, несмотря на все соображения такого рода, которые при-ходили ей в голову.  Трудности в браке бывают у всех, и, может быть, было рано применять столь радикальное лекарство. В конце концов, ну что особенного происходит?
Стоя у окна, она отрешённо протирала помытую посуду. За окном, несмотря на лето, бы-ло совсем темно от дождя, но всё равно было видно разбросанный по площадке мусор. Бродя-чие собаки нередко вытаскивали из контейнеров пакеты с только что выброшенным мусором, разрывая их в поисках съедобных отходов, и весь двор был просто завален результатами их дея-тельности. Вообще-то, конечно, к этой картине она привыкла, но иногда, когда было особенно тяжело, как сейчас, это усиливало в ней чувство какого-то несчастья - она слишком любила по-рядок.   
  Упорядоченность вообще помогала ей в жизни, правда, сказать, что упорядоченной ей удавалось быть всегда, было бы неверно. В последнее время ей всё тяжелее было держать себя в собранном состоянии. Она вздохнула, подумав, как тяжело, с какими трудностями ей удалось собрать себя и дом к сегодняшнему дню. 
Оксана вздохнула ещё раз и, чтобы придать себе спокойствия за какой-то механической меланхоличной работой, решила смолоть немного кофе. Работа эта была лёгкая и приятная. Она открыла пакетик с зёрнами, с удовольствием втянула крепкий запах обжаренного зерна, набрала немного в пластиковую ёмкость и поставила её рядом с собой, с другой стороны она  поставила свою любимую кофейную банку, бросила горсть в мельницу и начала вращать ручку.
Мысли текли в такт поскрипывающему металлу.
Хотя так думать и не модно, но ей хотелось круто поменять свою жизнь: оставить работу и снова стать свободной. И то, и другое было связано с некоторыми проблемами. Оксана пони-мала, что больше не может быть начальником, ей хотелось несколько отдохнуть, но это было связано с неизбежными трудностями. У неё была скоплена некоторая сумма денег, которую можно было использовать для того, чтобы взять тайм-аут. Однако, как она сама понимала, на большой срок, если ещё и снимать квартиру, этих денег бы не хватило.
Она аккуратно высыпала смолотый кофе в банку и бросила в кофемолку новую порцию зёрен.
Иногда она подумывала о том, чтобы уехать к матери, теперь эта мысль пришла ей сно-ва. Она даже вздохнула, когда снова вернулась к ней. Их отношения нельзя было назвать безоб-лачными, мать, может быть, в силу того, что он был младшим, чересчур на оксанин взгляд обо-жала брата.  Она старалась не выказывать своих чувств, поскольку давно знала, как смотрят на такие слова в её среде знакомые - ревность. Может быть, но брат был каким-то уж очень изба-лованным, по крайней мере, на её взгляд.
Конечно, думала она, её проблемы с матерью ни в коей мере нельзя было даже срав-нить с тем, что было у её  детской подруги Кати. Вообще сейчас Оксана очень жалела, что в своё время они отдалились друг от друга, но, честно говоря, смотреть на то, как у человека так не складывается жизнь, было просто невозможно.
Оксана снова бросила зёрна в кофемолку.
Катя была очень застенчивой девочкой. Уж на что Оксана была всегда стеснительной, но у Кати это доходило до какой-то настоящей нервной дрожи. Стоило кому-нибудь рядом резко и громко заговорить, как она сжималась, как испуганный зверёк, и Оксана никогда не понимала, как некоторым знакомым доставляло удовольствие делать это раз за разом. Особенно некото-рым мальчишкам, которые обожали хлопать у неё над ухом -  тогда была такая мода -  пакетами, полными воздуха.
У Кати почти не было подруг, что и неудивительно. Дома у неё никто бывать не любил: все боялись, что вот-вот зайдут родители, а в их обществе, несмотря на всё их доброжелатель-ство, почему-то становилось неуютно. Быстро все остальные девчонки Катю покинули, Оксана задержалась немножко дольше, ей было жаль подружку, но постепенно Катя всё больше обособлялась от всех.
Оно и понятно. Девочка явно стеснялась своей внешности и любой бы согласился, что она права. Если в раннем детстве она обещала стать очень миленькой девушкой, то подростковый возраст, видимо, повлиял на неё не очень хорошо. Катя никак не могла справиться с потом, в особенную проблему это превращалось зимой, когда в школу надо было приходить в толстом свитере, а в некоторых классах было очень жарко, и Кате, чтобы скрыть ужасающих размеров мокрые пятна, приходилось ходить, плотно прижав руки к телу, что не добавляло ей  ни чувства уверенности в себе, ни привлекательности. Кроме того, эти проблемы сопровождались крайне жирной кожей, на которой всё время краснели высыпания.
Поведение родителей в этой ситуации было крайне странным. Они то ли не видели про-блем дочери, то ли считали, что это поможет ей их преодолеть. Катя носила какой-то странный микс. В зависимости от периода на ней были то крайне игривые платья и юбки длины, которая иногда не скрывала даже шортиков на колготках, а иногда в старой и откровенно драной одеж-де. Так что Катя, которая очень хорошо училась, и была, в общем-то, хорошей девочкой выгля-дела так, как  не всегда выглядели девочки, ведущие откровенно распущенный образ жизни, с которыми Катя иногда, поскольку общаться ей было больше не с кем, как знала Оксана, прово-дила время. 
Общение между ними продолжилось и после школы, правда, поскольку Оксана всё вре-мя была занята, то через какое-то время дружеская связь между стала менее прочной, а потом распалась вообще и новости о катиной жизни доходили до неё в основном через общих знако-мых, которых сама Оксана видела не очень часто.  Если верить слухам, всё стало ещё хуже. Но жизнь в последнее время, как издеваясь, всё время всё ставила с ног на голову, заставляя сомне-ваться и в том, что говорилось сейчас, и в том, что говорилось раньше, а это было особенно не-приятно, потому что, поверив чему-то или кому-то, ты совершил действие, которое уже невоз-можно отменить и теперь крайне горько сознавать, что, если бы ты тогда точнее понял ситуа-цию, то и поступил бы ты, возможно, по-другому, а от этого вообще всё могло бы измениться.
Короче, в последнее время она не особенно доверяла тому, что ей говорили: хотелось всё увидеть своими глазами, но, если всё-таки вспоминать то, что она тогда слышала, то выходи-ло следующее. Доучиться Катя не смогла. Говорили, что она связалась с какой-то компанией не-формалов, во что, в принципе, можно было поверить без особой натяжки: ещё в старших классах Катя в знак протеста коротко остригла волосы, надела джинсы и рубашки, а также отказалась но-сить любую другую одежду. Видимо, перебивалась случайными заработками - так жили многие, у кого не сложилось с дипломом. Кажется, кто-то что-то говорил, что как-то ей невозможно по-везло: она несколько месяцев проработала редактором в каком-то журнале, а потом снова всё пошло прахом. Снимала с какими-то ребятами квартиру, больше напоминавшую коммуналку. Три комнаты. В одной парень со своей девушкой, в другой она, а в третьей большой вообще, строго говоря, трое парней, но на самом деле, как на перевалочном пункте, вечно какие-то гос-ти вповалку, причём так, что если кто-то выходит ночью, то пройти ни на кого не наступив просто невозможно. В общем, жизнь, полная какого-то постоянного хаоса.
Но когда одна из одноклассниц, хорошая девочка Ксюша, спросила её, встретив где-то на улице,  - Катя не особенно стремилась видеть своих соучеников - почему при всём этом она не вернётся к родителям, то, как та рассказывала, смеясь, эта неадекватная скривилась и понесла какую-то чушь, что где угодно лучше, чем там.  Хотя, честное слово, посмотрела бы на себя, ей точно без какой-то опеки не прожить. И дальше всё в таком же духе. Особенное удовольствие у Ксюши вызывало перечисление продуктов, купленных Катей прямо при ней и объявившей, что это и есть её ужин: пакетик кофе Nescafe, один огурец и половинка чёрного хлеба, над которы-ми она ещё полчаса думала: купить – не купить. Описывая это убожество, Ксюша бесконечно прыскала, такое же удовольствие доставлял ей в целом весь катин вид: «Рубашка какая-то, джинсы чёрт знает в каком состоянии, но главное – обувь, ну, где она её достала?». «Каблуки полностью облезли и, кажется, они ей чудовищно велики». Ха-ха. Очень смешно, говорила Ксюша, оправляя свои аккуратные новые серые брюки. 
Это были последние новости о ней.
Теперь Оксана упрекала себя за невнимание и какое-то отупелое равнодушие, которое тогда её охватило. Она задавалась вопросом: может быть, надо было узнать, в чём дело, и по-мочь?
Оксана вздохнула. Снова высыпала из кофемолки смолотый кофе и засыпала зёрна. Да, конечно, Катю ни за что нельзя было убедить уехать к родителям, хотя, как по слухам знала Ок-сана, ей доводилось переживать и очень тяжёлые времена. Но вот у неё самой дома, в малень-кой двухкомнатной квартирке, кроме матери живут брат с женой, который занимается чёрт зна-ет чем. Ей об этом никогда не рассказывали, а она не спрашивала. Вряд ли они обрадуются, когда она вот так вот появится на пороге с чемоданом, не на неделю или месяц, как гостья, а жить.
Собственно брата она практически не знала: когда Оксана уехала учиться, он только-только стал подростком. А в редко случавшиеся приезды, когда большую часть времени она просто спала, ну, или разговаривала с матерью, Андрея часто просто не было дома. Он обычно где-нибудь пропадал с друзьями. Оксана долго не замечала, что её брат вырос.
Представление о его характере она получила пару лет назад, когда приехала погостить. Она всегда ложилась спать вместе с матерью в маленькой комнате, так было и когда она здесь жила, а Андрей спал на диване в большой комнате. В день её приезда утомлённая мать быстро уснула, а Оксана долго ворочалась на ставшем непривычным месте, когда услышала, как в со-седней комнате зазвонил телефон. Брат что-то коротко ответил, а потом подошёл к окну и от-крыл его. До неё донёсся вместе с ночным ветерком запах сигарет и тихий разговор.
- Ты чего сегодня не пришёл? – спросил чей-то голос.
- Сестра приехала… - ответил Андрей
Пауза.
- Поймали мы её сегодня, стерву, - в голосе говорившего чувствовалось удовольствие, - и проучили, чтобы больше так не делала.
Андрей засмеялся, видимо, речь шла об известном ему случае.
Из дальнейших реплик, правда не сразу, сложилась картина. Какая-то девушка, которая участвовала в их посиделках, пошла покурить на крыльцо и не вернулась, оставив туфли, кото-рые из предусмотрительности занесли в комнаты и спрятали заранее. Ушла домой, прямо так, босиком.  И несколько дней никто её не видел, а сегодня нашли.
Они посмеялись ещё над этой историей.
Затем первый голос заговорил о другом.
- Вывозить будем завтра.
- Хорошо бы погода была, - отозвался Андрей, - а то и так в лесу не просохло…
Дальше они говорили ещё о чём-то,  но Оксана уже не разбирала слов. В их городке ра-боты почти не было. В девяностые госсектор, обслуживанием которого занимался городок, практически весь просел. Акционирование и продажа в частные руки почти не принесла резуль-татов: на ногах устояли только предприятия, ориентированные на локальный рынок: это была пищевая промышленность. Все же остальные, что раньше поставлялось не только в центр реги-она и по окрестным деревням, оказались закрытыми, не справившись с конкуренцией более дешёвого импорта. По крайней мере такова была ситуация в конце 90-х, когда Оксана, как и мно-гие, уехала оттуда. Однако этим потрясения и беды городка не закончились. В начале нулевых, приехав домой на каникулы, она в один из дней, придя к обеду, застала у матери на кухне запла-канную женщину, которая жалостливо рассказывала историю. Для Оксаны, бывшей не в курсе дела, мать объяснила, что случилось.
Одно из производств, акционированное, как и многие другие, видимо, кого-то заинтере-совало. Приехали люди «с большими деньгами», и за очень приличные деньги скупили у неко-торых работников предприятия их паи. Причём, плакала женщина, «так всё сделали, что многие и не знали». Так, в один момент появилось новое никому незнакомое управление. Сначала, правда, одного из своих посадили директором, который «ну, дурак ведь дураком». Но люди ве-рили, вдруг не понимали его, всякое ведь бывает, а он оказывается... Но ничего хорошего не оказалось. Посидела эта дирекция год-два: и банкротство. Никто даже опомниться не успел. Но-вые эти владельцы, посадили какого-то….кризис… ну, короче спасать нужно было всё. Он полго-да посидел и теперь, вот, всё оборудование распродаём. Ещё один цех работает, но и его скоро остановят… Плакала она. Куда теперь людям идти? Акции, когда муж её и многие другие, хотели продать, оказывается уже никуда деть нельзя. Всё равно, что резаная бумага: выбросите. Так и говорят. Тут она заплакала совсем навзрыд. Обещали, конечно, какую-то проверку в милиции, но ни во что люди в это не верят, сколько уже обещали и у соседей (в соседнем городке, где бы-ла куча родни у местных, и поэтому о тех делах тоже все знали), тоже было, и тоже обещали, и так и ничего. Махала она рукой.
Муж работу потерял, хотели за эти акции хоть что-то выручить, «чтоб хоть на жизнь». Но самое главное, те вот, которые продали тогда и никому не сказали, вот они тоже без работы ока-зались, ну, разве так можно снова поступать? Здесь рассказчица снова начинала плакать. И был понятно почему. Рассчитывать на другую работу здесь было нельзя, а перебраться куда-то у них с мужем не получалось.  Нужно было как-то устраиваться теперь на её небольшую зарплату, ко-торую она получала на почте. И это вместе с младшим ребёнком. Старший, слава Богу, уже жил своей семьёй и не нуждался в поддержке.
Как они устроились, Оксана не знала. Молодости свойственно забывать неприятное, да и своих проблем хватало. После всех событий в городе были капитальные проблемы с работой.  Почти единственным доходом  остались лесопилки. Вывоз леса, таким образом, стал основным источником денег и законных и незаконных.
На следующее утро за завтраком Оксана по-новому и неожиданно для себя вгляделась в лицо брата. Оно было загрубевшим и красноватым – признак многих, проводящих время на све-жем воздухе, манеры были вальяжны, но за этой расслабленностью чувствовалась скрытая внут-ренняя сила, которая в любой момент может выйти из этого ленивого оцепенения. Он был со-всем другой, чем она. Оксана не знала ни как держаться, ни что ему говорить, может быть, эта разница и привела к тому, что в родном доме она чувствовала себя несколько чужой.
Его жена оказалась девушкой с дружелюбными, но для Оксаны уж очень простоватыми и шумными манерами, так что на комфорт в женской части семьи рассчитывать тоже не приходи-лось. 
А ей, она понимала, необходимо хотя бы немного времени, чтобы отдохнуть. Может быть, многое переосмыслить и, наконец, понять то, чего она не могла понять все эти годы: что, собственно, ей нужно делать.
Её размышления прервала вошедшая Таня, которой захотелось с кем-нибудь поговорить. Она мило улыбнулась, спросив разрешения, и, устроившись уютно на стуле напротив, завела с Оксаной разговор.

Глава 35

Евгений Анатольевич по дороге решил заехать в магазин. Он остановил машину у обочи-ны в не очень подходящем месте, но в такое время не могло быть проблем, проверил деньги и, подняв ворот пиджака со словами:
- Я сейчас.
Выскочил из машины. Яна не отреагировала, она продолжала смотреть за окно на улицу, где не прекращал лить дождь.
Вскоре он вернулся с бутылкой коньяка, которую аккуратно положил на заднее сиденье машины. Завёл мотор, и они тронулись дальше.
Оба молчали. В голове у Яны, видимо, от пережитого напряжения не было ни одной мысли. Она забыла о том, что было, и не думала о том, что будет дальше. Евгений Анатольевич не хотел её заранее тревожить: иногда от разговоров она становилась крайне раздражительной, если находила, что то, что он говорит – глупости и сегодня он предпочёл бы, чтобы всё прошло мирно. Ему не хотелось думать о возвращении домой, потому что жена вряд ли поверила, хотя она никогда открыто и не выказывала недоверия к тем объяснениям, которые приводил он, од-нако, когда он всё это ей говорил, он не мог отделаться от ощущения, что его слова не очень убедительны.
История, оправдывающая его сегодняшнее отсутствие, вообще не лезла ни в какие воро-та, он даже не помнил того, что сказал, и не пытался, как это иногда с ним бывало, посмотреть на эти объяснения со стороны, что всё-таки он иногда пытался сделать, но сейчас это запрещало сделать некое внутреннее чувство, которое разделило его сознание на две части: в одной он крепко держался за ощущение, что всё в порядке, а другую, которая могла бы напомнить ему то, что  он сказал, и трезво это оценить, он просто как будто выключил.
Кроме того, периодически, хотя он внимательно смотрел за дорогой, наблюдая её отсут-ствующий вид, он с раздражением вспоминал о проблемах на работе, которые на него посыпа-лись из-за неё. В последнее время он всё чаще чувствовал на себе косые взгляды коллег, кото-рые вызывало янино поведение, и испытывал к ней двойственные чувства. С одной стороны, ему нравились её красота и интеллект, а с другой, он иногда чувствовал что-то вроде вспышек ненависти к ней, особенно когда она начинала вот с таким вот отсутствующим видом, не отвечая на обращённые к ней вопросы, накручивать волосы на пальцы, и ему приходилось, смущаясь, делать что-нибудь за неё. Иногда он чувствовал, что становится смешным. 
Евгений Анатольевич остановил машину у отеля. Они, не говоря ни слова, выбрались с разных сторон.  Яна подставила лицо струям дождя. Если ещё недавно на крыльце ей было хо-лодно, то теперь, несмотря на озноб в теле, она продолжала стоять под струями дождя, которые заливали ей лицо, текли по шее и спускались на грудь, скатываясь по впадине между грудей, под и без того намокшее платье, которое облепив тело, заставляло его неудержимо дрожать.  И тем не менее, она не могла сделать и шагу.
- Идём, Яна, - окликнул её Евгений Анатольевич от ступенек у входа.
Она молча стояла и ждала, пока он оплачивал и получал ключ от номера, под косыми взглядами девушки на ресепшене. Когда они поднялись в номер, она, ни слова не говоря, про-шла в ванную, где включила воду, дав снимаемому платью просто упасть на пол, поверх него упало и бельё. Она налила в воду пены со своим любимым сладким вишнёвым ароматом и по-грузилась в быстро набирающуюся ванну с рождавшимися пенными волнами.
Через какое-то время ванна была полна, она выключила воду и принялась слегка дре-мать в тёплой воде. Её привёл в себя стук в дверь.
- Яна, - громко позвал её голос, - Яна, открой.
Яна с раздражением открыла глаза: она ненавидела, когда её тревожили в ванной, и до-ма родители никогда этого не делали.
Яна, – Евгений Анатольевич начал терять терпение.
Яна с огромным неудовольствием и от этого неаккуратно выбралась из ванной, расплес-кав по полу воду. Она не стала заворачиваться в полотенце и пошла к двери как была: в хлопьях пены. По дороге она задержалась, чтобы поднять сброшенное платье - хорошо, что оно не мнётся - а также бельё, и принялась аккуратно разглаживать ткань и развешивать предметы одежды.
- Яна, - в его голосе послышалась злость.
Она вздохнула, последний раз провела рукой по ткани и, повернувшись к двери, отвори-ла её.
- Заходи, - бросила она через плечо и, оставляя мокрые от пены следы, пошла обратно.
Евгений Анатольевич пошёл следом, ступая аккуратно, чтобы не вымочить носки. Мокрое тело Яны сверкало в ослепительном, отражающемся от  блестящего кафеля свете. Во-лосы она замотала в небрежную шишку, из которой выбилась одна прядь, мокрой змейкой ле-жавшая на её спине, влажные ноги от небрежной походки при каждом шаге скользили одна по другой. Женя посмотрел вниз, он аккурат стоял в одной из маленьких лужиц, оставленных её голыми ступнями. Тут он заметил, что почему-то не снял пиджак и сейчас смотрелся весьма нелепо в тяжёлом намокшем одеянии и с двумя стаканами в руках. Он на что-то, сам не заметил на что, поставил стаканы и принялся неловко стаскивать плохо поддававшийся пиджак. Когда он закончил с этим, Яна лежала в ванной, в упор глядя на него широко распахнутыми глазами. Она лениво, как кошка, отвернулась, закрыв глаза и расслабленно расправив прижатые к бортику ванной плечи. Евгений Анатольевич взял стаканы, подошёл и присел рядом, протянув ей её порцию. Они выпили. Немного поболтали о разных вещах.
Через какое-то время Яна, у которой закружилась голова, попросила полотенце. Он по-дал ей его. Завернувшись, она прошла в комнату, упала на кровать и, кажется, впервые за весь день почувствовала себя хорошо и уютно. Он сел рядом. Она что-то сонно пробормотала, натя-нула не себя одеяло и спокойно заснула. Сегодняшний тяжёлый день был кончен.
Глава 36

В комнате продолжался разговор. Виталик и Макс, наговорившись о самых разных пред-метах, устало и разомлело от еды и выпивки лежали на диване. До них доносился возбуждён-ный, слегка срывающийся голос Олега, и хотя не столь взволнованный, но тоже заинтересован-ный голос Антона.
- Всё это глупости, -  говорил Антон: постепенно он обрёл своё привычное добродушие и  некоторую вальяжность. Он развалился своим тяжёлым круглым телом, заняв практически всё кресло:
- Я вот совсем не был отличником, да и вообще, ты знаешь, - он с ещё большим удоб-ством устроился в кресле, - как мы все учились…
- Говори за себя, - возразил Олег, с удовольствием улыбаясь.
Оба посмотрели друг на друга с симпатией. Эти разговоры возвращали их ко временам учёбы. Олег всегда был исполнителен, учился хорошо и выполнял кучу обязанностей, которые считались обязательными для всех, но на которые, по правде сказать, никто не ходил.
Антон же имел совершенно другие привычки. Он редко посещал занятия, но если на них он ещё ходил, то вот обо всяких мероприятиях типа субботника, о которых он не мог знать про-сто по причине своего всегдашнего отсутствия, он не бывал никогда. Правда, он был великолеп-ный балагур и заставлял всех преподавателей смеяться своим шуткам, и это необъяснимое оба-яние, проявлявшееся при непосредственном общении, при сдаче зачётов и экзаменов, позво-лило ему получить немало троек при незнании даже на два, как любил говорить он сам. Все преподаватели испытывали к нему какую-то невероятную слабость, ничем необъяснимую с точ-ки зрения других студентов.
Зато Антон никогда не вызывал особой приязни у ровесниц, да и, пожалуй, ровесников. Никто не понимал, как он учился, а главное, многие чувствовали раздражение от того, что тако-му разгильдяю, который, только выходя за дверь аудитории, тут же хвалился тем, что «сдал сам не знаю как, а что мы собственно сдаём», бесконечно везло. У одной из сокурсниц, девушки не-обыкновенно трудолюбивой и исполнительной, однажды он вызвал необыкновенное раздра-жение, настолько, что, несмотря на их обычно мирное общение, она запустила в него книжкой. Учебник, от которого Антон, тогда ещё не обладавший столь внушительными габаритами, увер-нулся, пролетев за его спиной, ударился о стену и порвался, а затем спикировал на пол.
При всех его недостатках Антона, пожалуй, всегда отличало его добродушие. Когда она поднимала книгу, он сочувственно сказал, что все знают, что «эта преподавательница свихнутая и, все понимают, что тебе, Маша, конечно, должны были поставить пять».
Эту фразу с той поры ему приходилось повторять не один раз. Ему это приходилось де-лать не только в продолжение всей учёбы, но и потом, на бесконечных встречах сокурсников. Поскольку машина карьера, несмотря на все её действительные старания и достоинства, упорно не желала складываться, в то время как сам Антон сразу и резко пошёл в гору на государствен-ной службе.  То же самое он говорил и другим своим сокурсникам и сокурсницам.
Поэтому каждый не без удовольствия вспоминал это время и никогда не злился и не обижался на другого.
- Знаю, - согласился Антон, - ты, конечно, никогда таким раздолбаем, как я, не был. И ты не думай, я тебя крайне за всё за это уважаю. Ну вот, скажи мне, где тебе пригодились все эти знания, зачем они нужны?
Вообще этот разговор происходил не в первый раз. С юности Антон чувствовал некото-рую двойственность по отношению к этому вопросу. С одной стороны, он не мог не уважать по-знания Олега, который знал многие вопросы просто до мелочей, также как многих других своих друзей и знакомых, а с другой стороны, он чувствовал, что для карьеры всё это ему не нужно. Это во многом и сформировало его характер и отношение к такого рода своим знакомым: он не мог не чувствовать с их стороны пренебрежения, которое тогда ясно выразила Маша, запустив в него книжкой, и которое никогда не позволяло ему быть по-настоящему своим в компании его ровесников и приводило к тому тону в его поведении, что мог бы показаться униженным, когда он как бы извинялся за то благополучие, которое он имел, может быть, в обход более достой-ных кандидатов. Однако Антон видел, что его карьера складывается намного лучше, чем у дру-гих, и этот аргумент, что его благополучие намного выше, чем у людей, обладающих всеми эти-ми знаниями, приводил к тому, что он чувствовал своё неоспоримое превосходство над ними, которое при этом боялся демонстрировать открыто.   Это породило его манеру поведения, ка-кую противоположные ему по взглядам люди называли неискренней и льстивой, что казалось особенно смешным, поскольку он обзавёлся благодаря неумеренному потреблению пива вели-колепным животом и внушительным подбородком.
Обычно Олег легко воспринимал его слова. Он, обладая, может быть, не очень глубоки-ми, но крайне точными знаниями, как и Антон, сразу после учёбы получил неплохое место,  но в то время как Антон продолжал расти - Олег потерял место, которое занимал и, хотя он продол-жал крайне педантично выполнять свои обязанности, он чувствовал, что его познания и сужде-ния являются недооценёнными, как и у многих других, с кем ему приходилось работать. Неудача заставила его о многом подумать, и теперь для него приобрело решающее значение то, что раньше ему казалось не таким важным. Ведь Антон, на его взгляд, был не таким уж плохим пар-нем и всегда, по крайней мере, слушал то, что ему говорили, и откровенно признавал, что жизнь во многом не является справедливой. Теперь же Олегу казалось мало голословного признания существующего положения вещей, и он был согласен с другими, что мало только прислушивать-ся к тому, что говорят люди умные, обещать, что с этим обязательно разберутся, и забывать че-рез день, а то и тут же; а ещё может и лучше, что забывать, потому что, если что-то вообще де-лается, как им говорят, то результат получается такой, что, честно, как говорил один из его зна-комых, «лучше бы они там ничего и не делали».
- Ну, - протянул Олег, - мне кажется, что всё-таки надо знать дело, которым ты занима-ешься, - он усмехнулся, слегка приосанился -  это давало ему ощущение уверенности в себе, - плохо, когда вот у нас были гости приглашённые, а они, - он подразумевал нынешнюю админи-страцию своего подразделения, - даже указатели не смогли наклеить, чтобы гости знали куда идти, я уже не говорю  обо всём остальном…
Олегу было больно об этом вспоминать. Дело в том, что это мероприятие на самом деле организовывал в своё время он, и нынешнему руководству оно досталось по наследству. На нём, пожалуй, было особенно очевидны те неблагоприятные изменения, которые произошли за по-следнее время. Один из остроумцев охарактеризовал организацию так: «Гости носились, как ошалевшее стадо баранов, в попытках найти организаторов, которые ловко уходили от погони».
Остальной коллектив, не испытывая ни малейшей жалости к руководству, под водитель-ством этого самого остроумца, выстроившись у стен, наблюдал за взаимными манёврами. Когда приглашённые интересовались у них, где можно что-нибудь найти или узнать, все отвечали вежливым и искренним сочувствием, поскольку за исключением разве что дороги в туалет ниче-го указать не могли. С самого начала организация мероприятия держалась начальством в стро-жайшем секрете, в том числе от сотрудников - видимо, потому, что, как всегда, никакой органи-зации на самом деле не было.
 Взмыленный приглашённый, получив такой ответ и завидев в конце коридора кого-то из тех, кто был представлен как руководство мероприятием, устремлялся к нему, после чего этот человек резко менял направление движения и развивал скорость, которую раньше в нём никто не мог бы заподозрить.  Иногда, когда коридор пустел от гостей, в нём появлялось начальство и, опасливо поинтересовавшись, как идут дела, всё у той же группы людей со словами: «Ну, надо, чтобы всё хорошо прошло, давайте тут…», - удалялось. Что именно тут надо, никто не пытался уже разобраться, хаос царил полный.
Коллектив разделился в оценке событий. Молодые – ржали в голос. Предложения сыпа-лись самые разные: изменить формат мероприятий и ввести квест под названием «Найди руко-водство», потому что по-старому как-то уж очень уныло. Необходимо, чтобы форма отвечала содержанию деятельности, -  продолжал тот же шутник.  Сбросить прошлое с корабля совре-менности! Нужно идти в ногу со временем!
 Старшее поколение в свою очередь разделилось. Большинство, давно закрывшееся от происходящего маразма за тем, что имело хоть какой-то смысл - его многие находили в семье, детях и посильном выполнении обязанностей, которые напоминали катящийся с большой горы снежный ком -  все не могли не удивляться скорости, с какой они наращивали свой объём. 
Другие же, к ним принадлежал и Олег, не могли без грусти, а иногда и раздражения смотреть, как разламывают то, в организацию чего было вложено столько сил - правда, и здесь находились те, кто смеялся, но этот смех был либо истерическим, либо очень мрачным.
Руководство было счастливо, когда мероприятие закончилось, и оно снова заперлось у себя в кабинете за бесконечными чаепитиями. Вечных шлягеров, исполнявшихся при этом, бы-ло несколько: великолепный костюм начальства, великолепная причёска начальства, велико-лепные украшения начальства - всё это обсуждалось бесконечно, по этому поводу выражалось восхищение, как непосредственно, так и через любимую начальством социальную сеть, где львиная доля подписей к каждой выложенной фотографии содержала прямые и непосредствен-ные комплименты.
 Одна из сотрудниц создала и застолбила формат, которому все остальные могли только завидовать - и она сделала это не повтором,  а своим фирменным знаком, меткой. «Красави-ца!!!». И всё, больше ничего. При личном общении лицо подчинённой застывало в сомнамбули-ческом восторге. Относительно того, как оно выглядело с другой стороны от монитора в соци-альной сети, можно было только догадываться. Те, у кого не выходил столь замечательный формат, завидовали ей по-чёрному, поскольку, они это чувствовали, при их попытках отделаться столь лапидарным слогом возникали проблемы. Руководство начинало вопросительно на них смотреть, возможно, даже подозревая в неискренности. 
  Все остальные темы практически не существовали, а это было грустно для тех, кто по-добно Олегу, зачем-то, видимо, другим приходил на работу. Он в последнее время со своей папкой с какими-то там делами чувствовал себя очень неуютно.
Глава 37

  Казалось бы, вернулось прежнее разгильдяйство. Раньше можно было, пожаловавшись на то, что некому забрать детей из детского сада, больную маму и другие дела, уйти с работы, чем пользовались как те, кто действительно в этом нуждался, так и те, кто с удовольствием фи-лонил под это дело. Данную проблему в своё время Олег постарался искоренить строгой дисци-плиной, но новый подход к делу вроде бы обозначал, что… И многие подумали, что. Но ничуть. Оказалось, что новое руководство мечтало соединить дисциплину с душевной атмосферой. Вот как это работало на практике: если кто-то пытался отпроситься по самым нужным делам, то начальство недоумённо вскидывало бровь, интересовалось, куда, затем великодушно и снисхо-дительно позволяло, но мнение о вас было испорчено уже навсегда.
Зато у креативного начальства была куча позитивных идей по совместному времяпро-вождению в праздники. Не повезло тем, кроме Олега, кто креативным не был: людям предпен-сионного возраста, затюханным матерям с детьми, а также отцам, ну, и всем тем, кто просто не обладал этой самой креативностью.
Олег после освобождения от начальственной должности в какой-то степени был даже рад вернуться к обязанностям простого исполнителя. Он гордился своим умением вести дела и полагал, что, освободившись от столь тяжёлого груза, вернётся в более безоблачные времена, потому что его аккуратность и исполнительность никогда не ставились под сомнение: это в своё время и послужило основанием для его назначения, это не отрицали во времена его руковод-ства даже самые ярые его противники. Однако он ошибся. Ему неуютно было в коллективе: мно-гие не простили ему того, что считали мелкими к себе придирками, а новое руководство оказа-лось крайне равнодушно к педантичному выполнению им его обязанностей. Он стал превра-щаться в одну из фигур, которые часто наполняют разные организации: такие люди создают во-круг себя особый мир порядка, где всё выверено по линейке и все дела находятся в тонком рав-новесии, которого никто кроме них не понимает. Этот порядок, заведённый для удобства, под-держивает их и, хотя иногда хочется сказать, что всё это можно было сделать и проще, и, может быть, так это и есть, но для людей, потерявших большинство связей с миром, все совершаемые ими действия обладают глубоким смыслом, по сути, они им этот мир заменяют. Такие люди по-хожи на вросшие в почву, покрытые мхом камни, которые кажутся безжизненными, но на самом деле живут особой жизнью включённых в их орбиту растений и насекомых.
Правда иногда эго такого человека становится агрессивным и выплёскивается на окружа-ющих. Одна сотрудница архива, например, гоняла несчастного секретаря, не принимая у него папки с делами в течение недели, последний отказ был связан с тем, что прошивка документов была сделана неправильно: расстояние между отверстиями, которые нужно было обязательно сделать вручную  (проколоть шилом) было на два сантиметра то ли больше, то ли меньше, чем это требовалось на её взгляд.  Такая зависимость делопроизводства от пристрастий, мнений и, в целом, особенностей личности какого-либо человека является скорее отрицательным явлени-ем. Сослуживцы, а особенно подчинённые в таком случае часто занимаются не столько выпол-нением своих обязанностей, сколько попытками угадать, как посмотрит начальство на то или другое их действие.
Олег принадлежал к тем, кто просто замыкается в себе и в мире таких вот установленных для себя раз и навсегда правил. Он, конечно, иногда брюзжал, что что-то сделано недостаточно, с его точки зрения аккуратно, но этим всё и заканчивалось. У таких людей сложные вопросы окружающего мира всегда выражаются в близкой и понятной форме, которая трудно поддаётся дешифровке человеком, сталкивающимся с ними впервые, поскольку пунктики у таких людей крайне отличают их не только от всех остальных, но и друг от друга. Поэтому, если вы знакомы с одним таким, это, конечно, облегчит вашу задачу, но всё-таки потребует времени для изучения другого.
Для таких людей крайне важны традиции и авторитеты, они ценят то, что является в об-ществе признанным, они ретроградны без любой критичной ноты. Таким пунктом, в полной ме-ре воплощавшим в себе традиционные ценности, для Олега были дипломы. Нет, он не собирал коллекцию всевозможных никому не нужных бумажек, которые через час после того, как они были получены, тут же могут быть использованы для заклейки чего-нибудь. Но он, выдержав-ший в своё время те испытания по получению диплома, на которых срезались его в чём-то бо-лее даровитые, но и менее собранные коллеги, считал процесс образования крайне трудным делом, пройти который могут далеко не все.
Поэтому пренебрежительные слова Антона о полученных в процессе обучения знаниях задевали его за живое. Он продолжил.
- Знания, полученные в процессе образования, направлены на формирование глубокой и всесторонне развитой личности, не важно, где ты их используешь, важно, что они тебя обогаща-ют…
Сам Олег сейчас жалел, что в своё время, поддавшись моде, не получил хорошего гума-нитарного образования, которое сейчас было так необходимо ему для решения самых как раз жизненных вопросов. Потому что, по его мысли, гуманитарное образование давало всё, чтобы по всем таким вопросам иметь обоснованную позицию. Он всегда неуютно чувствовал себя, ко-гда его коллеги, ссылаясь на неизвестные ему источники, о которых он, к сожалению, никак не мог судить, доказывали его неправоту по тому или иному поводу, а он был уверен, что здесь, как и в любом научном споре, обязательно должна быть другая сторона, и, что если бы у него была та база знаний, которая есть у его коллег, он бы обязательно смог им возразить.   
Но и без специального образования можно было бы обойтись. Олег решил, что воспол-нит имеющиеся у него пробелы. Кроме того, один диплом у него ведь был, а дополнительную квалификацию можно легко получить, имея базовое образование, поэтому пробелы в интере-сующих его отраслях он решил восполнить специально организованным по вечерам чтением. Он настолько углубился в решение этих задач, что как-то незаметно для себя полностью забро-сил все другие дела -  мало того, излишняя книжность его высказываний ещё больше углубила разрыв между ним и остальным обществом, превратив на определённом этапе любые карьер-ные устремления, которые у него ещё могли оставаться, просто в дым.
Таня слишком поздно, как это часто бывает с близкими людьми, заметила эти устремле-ния мужа и их последствия. Ей хотелось всё исправить, но, к сожалению, это было абсолютно невозможно. Углубившись один раз в свою духовную жизнь, Олег больше не хотел оттуда воз-вращаться. Таня долго не хотела с этим мириться. Она повела планомерную борьбу за возвра-щение мужа, к, как она считала, совершенно необходимой ему нормальной жизни. Прежде все-го, был объявлен бойкот чтению вредных книг. Она лично отсмотрела все собранные Олегом книги и для себя поделила их на вредные и нейтральные. Вредные были помещены в специаль-ный шкаф в гостиной, что было сделано скрепя сердце, поскольку Таня не планировала этого элемента в своей гостиной. Теперь, когда она по вечерам смотрела телевизор, Олег не мог взять ни одну из этих книг без строгого учёта.
Также Таня провела полную проверку и оценку всех знакомых Олега. Среди соседей вредных не нашлось. Это позволяло вздохнуть с облегчением. Однако вскоре выяснилось, что самый большой вред проистекает от одного из сослуживцев, что было очень грустно, поскольку источник вреда находился вне доступа, и бороться с ним было крайне трудно. Таня всё-таки счи-тала недопустимым таскаться на работу, проверяя, как там муж  -  это было бы, на её взгляд, как-то чересчур.
  Это был мужчина существенно старше Олега, от которого ушла жена. И главным пунктом его личной программы после этого события стала проблема разводов. Он доказывал тем, кто мог его слушать, а из-за специфического его мировоззрения в его собеседниках оказывался только Олег, что православие  и вообще христианство было абсолютно право, когда запрещало разводы, потому что то, что соединил Господь, не должно разлучать человеку. К подкреплению этого своего мнения он приводил огромное количество ссылок, цитат и указаний на самых раз-ных авторов. Понятно, что такая позиция со стороны коллег встречала только недоумение, и ка-кова бы ни была душевная травма человека, приведшая его к подобным взглядам, само несча-стье вызывало сочувствие, но мысли, порождённые им, не могли вызвать иных ощущений, кро-ме в лучшем случае непонимания, а в худшем – просто насмешки.  Олег же, хотя и не разделяв-ший воззрений своего коллеги, находил некоторые из этих положений весьма интересными и  достойными  обсуждений. Это и приводило Таню в ужас.   
Глава 38

Сейчас Олег как раз излагал Антону свои соображения насчёт важности фундаментально-го образования, которое должно помочь человеку сориентироваться во всех самых главных во-просах его жизни с примерами как историческими, так и из собственного опыта.
Главный тезис Олега состоял в том, что общество  при оценке действий ответственного человека, а также результатов его действий и их значения для его подчинённых и для дела  в целом недооценивает влияние такого фактора, как брак.
А ведь женитьба крайне важна, она меняет человека!  Потому что, если бы этот фактор был учтён, полагал он, то многие люди были бы оценены совсем иначе, намного более объек-тивно и по достоинству, без применения, как это сейчас принято, к человеку каких-то там со-вершенно завышенных требований.
Олег считал, что не только современное общество несправедливо, поскольку не прини-мает в расчёт при оценке деятельности человека его личных обстоятельств, которые совершен-но необходимо было учесть, но и в теоретических работах уделяется этому вопросу очень мало внимания. Как он говорил сейчас Антону, увлечение всемирной историей во многом помогло ему осознать эту проблему. Он был, например, уверен, что многие недостатки позднего прав-ления Августа проистекали из-за неблагоприятного влияния его жены, Ливии. Важно не только то, что муж пьёт, говорил Олег, но и почему он пьёт. Сам Олег не пил, но этот случай, случив-шийся у того самого коллеги, с которым он всё последнее время общался, казался ему важной квинтэссенцией происходящего.
Антон слушал с выражением скепсиса: он привык полагаться только на свой ум и те сооб-ражения, которые он слышал в кругу уважаемых им людей. Однако сегодня он слушал Олега с вниманием, находя в его словах подтверждение тому, что он слышал про необходимость укреплять семейные ценности. Согласно этому взгляду, действительно, следовало оставлять жену в семье, освободив её от всех социальных обязанностей, чтобы она могла себя посвящать дому и материнству, в то время как его ничего не должно было стеснять, мешать ему жить и по-лучать удовольствие от происходящего.
 Поэтому теперь он слушал Олега, набираясь подтверждающих примеров для своих взглядов.
И всё-таки Антон слушал Олега в несколько снисходительной манере, выуживая из его речи только те вещи, которые могли оказаться для него полезны.  Он не принимал всех этих, с его точки зрения, чересчур замороченных идей Олега, однако  ему было любопытно послушать его, правда, скорее, как человека, который с пониманием отнесётся к высказываемым тобой самим идеям.
Потому что он сам в последнее время постоянно испытывал потребность в оформлении своих представлений, что было для него новым, поэтому он и предпочитал сейчас высказать их пока только перед Олегом. 
- Для власти, - прервал он, наконец, поток олеговой речи, - крайне важна преемствен-ность традиций, - Антон какое-то время помолчал, собираясь с мыслями и позволяя Олегу, кото-рый выглядел, как человек только что очнувшийся от грёз, перейти от своих мыслей к мыслям собеседника.
Из своего опыта Антон давно убедился, что, рассуждения критиков власти, конечно, вы-глядят вполне здравыми – он и сам не знал, что возразить, когда они указывали на какие-то ре-альные несообразности окружающего мира, объяснить которые он тоже никак не мог. Однако он знал, что предлагаемые ими меры неосуществимы, что и без всех этих рассуждений можно действовать так, чтобы всё у тебя хорошо выходило, а, кстати, без рассуждений получается го-раздо лучше. И поэтому вся эта критика обычно у него вызывала лишь пожатие плеч, он привык смотреть на этих людей со всеми их знаниями и теориями крайне снисходительно.
Особенно странным и некомпетентным он находил всё, что было высказано или изложе-но в газетных статьях. Ну, в самом деле, что они, сидя за своими пишущими машинками или ещё чем-то могут понимать в происходящем, а тем более критиковать?
Кроме того, все же знают, да? Как эти статьи все пишутся? На коленке посреди занятия чёрт знает чем! Короче так  и в таком месте, где совершенно очевидно не может происходить ничего, что обладало бы, ну, хоть какой-то серьёзностью.
И можете ничего этого мне под нос не совать! Какая разница, что там написано!
 Какое отношение все эти сочинения по литературе -  хоть десять пятёрок за них постав-лено, мне откровенно говоря, фиолетово -  имеют к тому, как всё делается? А делается всё так, как делает он.  Без всяких этих лишних рассуждений. Можно ведь без них обойтись, так ведь? Вот и надо без них обходиться, лишние они. А кстати, можно даже сказать, что и самим этим кри-тиканам они мешают. Ведь, если бы они вместо того, чтобы рассуждать, дело делали, то и не приставали бы к нему со всеми этими «обоснованными выводами» и «доказательствами».  И у них у самих всё было бы хорошо, а то своими делами не занимаются, а только в чужие свой нос бесконечно суют.  Он  же к их работе даже близко не подходит. Правильно? Правильно. Вот, пусть и они к нему не лезут. Вообще же надо сказать, что это люди все крайне агрессивные, цен-ности их весьма и весьма сомнительны, потому что никакой положительной веры в них нет, а только вечная критика. А человек без ценностей, вообще говоря, на всё способен! Они зачем-то на всё нападают и всё ставят под сомнение, а это, откровенно говоря, признак очень большой несерьёзности. Только кровь портят, возиться с ними совсем не хочется, да и ненужно. 
Хотя ответ на вопрос, который так и слышался в этих противных ядовитых намёках на то, как это он может занимать столь значительное положение, не имея никаких видимых преиму-ществ -  тех, которые бы признавали другие, крайне занимал его. Не для того, чтобы отвечать, конечно, а для того, чтобы… понять мир и самого себя.
Ответ на вопрос должен был быть прост, как обычно проста истина. Его преимущества являются невидимыми, по крайней мере, для тех, кто подходит к этому с какими-то обычными измерениями и критериями. Как те, кто пытается проверить жизнь на какую-то логику, вместо того, чтобы смириться с тем, что она полна нелогичных вещей, которые так просто не объяс-нишь, да и не нужно искать объяснений.
Что же это было?
Это было чувство, которым он обладал сам по себе, и которого не могло дать никакое образование. Оно не могло быть выражено в словах или мыслях. Короче, это чувство было неуловимо, но в том, что оно есть, он был абсолютно уверен.
Естественно, чувство не могло взяться из ниоткуда. Это чувство, как он думал сам, должно было появиться из врождённых качеств, переданных ему по наследству.
Эта мысль была для него абсолютно очевидна. На ней базировалось всё его превосход-ство над людьми и над окружающим миром. Он знал, что ничто: ни образование, никакие другие способности не могут заменить того, что было для тебя врождённым. Не могут заменить того чутья, которое направляет человека при решении той или иной проблемы, каким бы странным или несообразным не казались эти решения другим людям. 
Он знал, что сегодня уже не модно составлять родословные, но мода волновала его ма-ло. Ведь если что-то не является модным, никто ещё не может сказать, что это не правда, да?
 Он был уверен, что у него есть родословная, несмотря на то, что ни дедушки, ни бабушки (с отцовской стороны всё время вспоминали, как работали на заводе, куда перебрались в трид-цатые из деревни, а другие вспоминали колхозные поля) не могли ничего такого припомнить. В конце концов, они могли и не знать, пришёл к выводу Антон. Они ведь родились после револю-ции, следовательно, о том, что было до неё, могли и не знать. Он знал, что в те годы родители многим не говорили, откуда они, многие рассказывали, что прабабушка только на смертном од-ре и только уже в перестроечные годы сознавалась, что в своё время закончила гимназию. Так что то, что никто ничего такого не мог сказать, на самом деле ничего не доказывало.
Эту природную аристократичность Антон полагал присутствующей во всех людях равных себе и выше, поскольку иначе они не могли бы занимать те должности, которые занимали. Лю-ди же, не занимавшие этих должностей, естественно, таким происхождением не обладали, по-этому все их предложения и эта занудливая, надоедливая критика были абсолютно беспочвен-ны. Кроме того, слушая Олега, он ещё убеждался, что всякая сложно построенная фраза есть бесплодное умствование, которое, конечно, может прибавить пару забавных идеек, но ни в ко-ей мере не может служить основой для реальных действий, на что претендуют все такие люди.
Это привело его к особой манере общения с окружающим миром, особенно в последнее время, когда волна критики нарастала со всех сторон. И с критикующими окружающими и с по-сетителями он выработал определённый тон. Изначально это была аристократическая сдер-жанность, которая позволяла ему не снисходить до этих бесконечных препирательств, к кото-рым так стремятся разные говоруны.
  Хотя следует сказать, что нередко всё-таки, когда перед ним особенно задирались, он позволял себе заговорить, иногда даже горячась, в последнее время всё больше, и, кстати, они должны были бы ценить, когда он стал вообще высказывать какое-либо мнение, да, и вообще с ними разговаривать. Правда, чем больше он говорил, тем больше убеждался в мудрости своей предыдущей тактики, поскольку почему-то долго лелеемые соображения  не оказывали того эффекта, на который он рассчитывал. А ведь очевидно, что лучше молчать, чем пытаться объяс-ниться с людьми не способными тебя понять в любом случае, настолько по-разному вы смотрите на мир и на вещи в нём. В конце концов, у посетителя, у него что-то там своё, совершенно не имеющее отношения к делу.
С теми же, кто не был посетителями, он в основном предпочитал тактику пренебрежи-тельного молчания, которое, как он полагал, демонстрировало оппоненту всё его соответству-ющее отношение к тем словам, которые тот имел ему сказать. Короче, что он считает их просто бредом, что этот милейший человек мог бы и сам сообразить, просто исходя из элементарной разницы в их положении. 
- Самое плохое случается, когда приходят сюда люди с улицы, ничего не понимающие, - Антон имел в виду, что случаются революции, протестные движения и т.д., - вот, когда таких лю-дей становится слишком много, всё и происходит... Набиваются, как в вагон метро, как будто должно здесь на всех хватать… - он помолчал, собираясь с мыслями, и добавил, - самое плохое, что они о нас всякие слухи распространяют, те, кто знает, тем, конечно, смешно, но таких мало… - он снова замолчал. Этот вопрос был одним из самых болезненных для него. Необходимость опровергать то, что он считал безобразными слухами, приходила в противоречие с одним из главных правил, не проговариваемых и даже чётко не понимаемых до конца, - с сакральностью власти, с необходимостью для неё таинственности и закрытости, потому что… он бы не мог объ-яснить, но потому что по-другому она существовать не может. Это её внутренняя потребность, поэтому объяснения по поводу действий не просто излишни, а даже вредны, поскольку разру-шают саму её природу. То, что ощущается любым как нечто великое, будучи перенесено в сло-ва, превращается в непонятный лепет, который не отражает всего происходящего и поэтому и только поэтому так легко критикуется всеми, кому не лень. Значит, не нужно их давать! Власть должна походить на крепость, которую осаждающие не могут взять, а не могут они этого сделать потому, что сама её природа для них непостижима и, если не допускать всех этих глупых разго-воров, постигнута никогда и не будет. А это –  и есть самое важное!
Что они вообще делают?  Бесконечно сеют слухи и сплетни! Народ, не приобщённый ко всем этим газетам и интернету, ничего не говорит, а это значит, что ничего и нет, потому что иначе ведь сказали бы! И только совращённые всем этим люди вечно делают не то, что нужно, что говорит о том, что занимаются они только удовлетворением своих непомерных амбиций и всё. Поэтому не нужно давать этому всему расползаться. Вообще это тем более так, что так определилось здесь, что все эти блага цивилизации доступны здесь немногим. Всегда в обозри-мой истории. Ну, вот скажите, когда было не так? Что то, что несёт в себе европейская цивилиза-ция, для народа опасно, и это ему следует выдавать небольшими порциями и со строгой пред-варительной проверкой, чтобы ничего от этого не случилось. Всегда роль руководства в этой стране заключалась именно в этом, в том, чтобы не доходила ненужная информация до непод-готовленного населения. И господам критиканам на этот счёт хорошо бы почитать историю, они же вроде как её знают, и крайне этим гордятся? Так вот это они там и увидят. А традиции – это важно! Если столько времени всё было так, то почему бы вдруг менять? В истории есть мудрость, иначе, значит, здесь нельзя -  хуже будет.
Вообще, Антон, хотя в последнее время очень старался, не смог бы до конца выразить свои взгляды, а суть их, если попытаться их сформулировать, заключалась в принципиальной со-словности общества, в том, что никогда не может человек переместиться в социальной «табели о рангах», потому как подчинённый должен благодарно и бесконечно служить, ради общего блага на том месте, которое определено ему Богом и рождением, обладать скромностью и не стремиться к большему, сколь бы велики ни были его, так сказать, способности. Общество – это пирамида, на вершине которой власть, дальше идёт народ, а подпирают всё это мигранты. Так было, так есть, и так будет.  Стабильность общества – это его неизменность, поэтому, чтобы быть благополучным и стабильным, оно не должно меняться, и максимальное количество сил нужно направить как раз на то, чтобы изменения в нём не происходили, а всё продолжало оставаться так, как есть. Если, конечно, убрать всю эту мерзость, которую бесконечно везде пишут.
Вот это он и доказывал Олегу, который безусловно и бесконечно соглашался, может быть, потому, что не особенно вникал в то, что ему говорили.      
Для обоих собеседников темы были крайне важными, а в темноте комнаты они оба чув-ствовали себя уютно  - скрывавшие лицо сумерки позволяли говорить более свободно, не думая о том, что выражение лица выдаст всю важность поднимаемого для человека вопроса. Так что голоса, особенно когда Виталик оставил свет только в бра, убрав верхний, в приятной темноте, набежавшей в комнату от дождевых туч, становились всё более весёлыми и оживлёнными.
Виталик с Максом чему-то смеялись, к ним иногда присоединялись Юльчик с Тёмчиком, продолжавшие тихо болтать на диване, Антон и Олег продолжали свой серьёзный разговор, на кухне беседовали Таня и Оксана.
Глава 39

Вечер закончился. Гости постепенно прощались с хозяевами и уходили.
Первыми поднялись Юльчик с Тёмчиком.
- Кажется, нам пора, - сказала Юля, оправляя кофту.
Артём согласно кивал, стоя за спиной жены.
- Какой дождь… - задумчиво добавила она.
Все согласились, что в такую погоду совсем не хочется выходить на улицу. Однако время было позднее, и всё-таки надо было постепенно расходиться.
Затем поднялись Таня с Олегом. Она вышла из кухни, подошла к беседовавшим, положи-ла что-то возбуждённо говорившему мужу руку на плечо -  он за разговором какое-то время это-го не замечал; дождавшись паузы, она, мило улыбнувшись за прерванный разговор, сказала, что им пора, и Олег поднялся, продолжая развивать какую-то из своих мыслей.
После того, как они ушли, на какое-то время задержался Антон, который дружелюбно прощаясь с Виталиком, несмотря на все их разногласия, пожал ему руку.
Остался только Макс, допивавший вместе с хозяевами на кухне последнюю порцию ко-фе. Кроме того, что ему было приятно здесь с Виталиком и его женой, он обдумывал важный для себя вопрос: куда ему ехать? На его телефоне было несколько сообщений от Наташи, в которых она жаловалась, что после пережитого не может уснуть и, может быть, это глупо, но мамы нет, и она чувствует себя просто ужасно. Она так жалостливо об этом писала, что он невольно прони-кался сочувствием при мысли о том, что сегодня ей пришлось пережить, что он, пожалуй, не об-ладает такой чувствительностью, но что это понятно в такой мягкой и домашней девушке, что, может быть, стоит написать, что он, если, конечно, она не против, может и заехать. 
Поскольку он был постоянно занят этими мыслями, то разговор шёл довольно вяло, по-стоянно повисали паузы, в которые и гость и хозяева улыбались, готовясь на сегодня расстаться. В конце концов, он отставил свою чашку с кофе и стал прощаться. Оксана хотела подняться, но Виталик сказал, что сам проводит его, и они вдвоём отправились в коридор.
- Ну, ты давай, - пожал на прощание ему руку Виталик.
- Давай, - ответил Макс.
Потом помолчал и добавил.
- Ну, ты помни, о чём мы с тобой говорили…
Виталик понимающе кивнул. Они перекинулись ещё несколькими фразами, и Макс ушёл.
Когда Макс вышел из подъезда, дождь, много раз за сегодня перестававший лить, уже за-канчивался. Он поднял ворот пиджака и пошёл к остановившемуся неподалёку такси. Сел в него и по дороге думал, что не так уж будет плохо приехать домой только завтра после обеда. Ведь все дела сделаны, и дома его никто не ждёт.
Когда Виталик вернулся на кухню, Оксаны уже не было. Он застал её в спальне, где она уже аккуратно переодевалась в ночную одежду.
- Послушай, - он подошёл и обнял её за плечи, - я тут подумал… - он сделал паузу - ты се-годня ведь очень устала… я один к ним съезжу - он подразумевал запланированные посиделки у  своих родственников.
- Но… - попыталась возразить Оксана.
- Не бери в голову, - отмахнулся Виталик, - скажу, что ты устала, думаю, они поймут… Я ведь тебе уже говорил, - продолжил он, - что она вечно перегибает палку с этими своими поси-делками и всем прочим.
Оксана кивнула. Она помнила, что хотела поговорить с ним о важном для них обоих: о том, что, может быть, проблемы его семьи больше не должны её касаться, но её очень клонило в сон и, в конце концов, разговор мог подождать и до завтра.
Засыпая, она всё продолжала перебирать воспоминания о доме, о далёкой  от неё жизни матери и брата, о работе, о том, что всё очень тяжело и очень трудно, что больше всего ей хо-чется отдохнуть. С этой мыслью она закрыла глаза и очень крепко уснула под звуки дождя. Ей было очень уютно и в этот момент не хотелось ничего делать. Хотя перед тем, как окончательно погрузиться в дремоту, в голове снова замаячил вопрос: «Может быть, написать?».
Эпилог

В конце сентября стояла редкая великолепно жаркая и сухая погода. Наташа поминутно подбегала к окну, глядя на небо.
- Ну вот, - расстраивалась она, - если бы знали, можно было бы всё устроить на свежем воздухе, ну почему так не везёт-то!
Вообще, конечно,  она радовалась любому солнечному дню после окончания лета, но сейчас ей очень хотелось, чтобы налетел холодный ветер или пошёл дождь или ещё что-нибудь такое.
Тогда, от всего пережитого, она действовала совершенно механически, и, понятно, что ей и в голову не пришло думать о времени, на которое выпадает свадьба, но, когда горе начало утихать, с ним стали возвращаться и радости жизни, а с ними – мысль о празднике, и Наташа по-няла, что назначенное время крайне непредсказуемо. Когда лето сменяется осенью, возможно всё: и слякоть, и холод, и дождь. Поэтому они решили подстраховаться, выбрав универсальный вариант на все неприятные неожиданности погоды, но только, как оказалось, не на эту!
Все хотят захватить последние тёплые дни, которыми октябрь уже не порадует, вряд ли гости захотят сидеть в душном помещении. В этих вечных помещениях предстоит провести ещё всю оставшуюся осень и зиму. Когда неделю назад они с мамой обсуждали возможность срочно изменить заказ  и  выбрать открытую веранду, то пришли к выводу, что такая погода вряд ли продержится ещё, и вот -  надо же! Тогда ещё можно было что-то изменить, а сейчас…
Она отвернулась от окна и посмотрела на Макса. Он, сидя за столом, ненадолго поднял глаза и сочувственно улыбнулся ей. Наташа улыбнулась в ответ и присела рядом.
 Вечерело, а перед завтрашним днём надо выспаться. Поэтому вскоре он встал, и она проводила его до дверей. Перед праздником они попрощались.
Когда он пришёл домой, квартира показалась ему крайне сырой и затхлой, свежим был только завезённый днём раньше костюм и туфли, правда, теперь, когда здесь надо было ноче-вать, он чувствовал себя особенно неуютно. Он быстро разделся и рано лёг, чтобы ночь проле-тела незаметно.
Все друзья тоже готовились к свадьбе. Юля и Таня ещё раз проверили, как сидят на них их  платья. Во время последней примерки Юля несколько раз поинтересовалась у мужа, как в этом платье смотрится её уже ясно обозначившаяся беременность. И очень расстраивалась, несмотря на все его слова, что всё в порядке. Она не ожидала, что к этому времени будет уже «так замет-но». Сняв платье, она, как это часто с ней бывало, села за переписку.
 Муж традиционно слегка поворчал, выражая, что ему, вообще-то, не всё равно, что она там делает – иначе выглядело бы так, как будто он равнодушен к ней и её делам, что, конечно, было не так, и он хотел, чтобы она это видела. С другой стороны, он не хотел, чтобы она поду-мала, что он ею недоволен или собирается ей мешать – поэтому  ворчание было не сильным. Такой золотой серединой он обеспечил себе традиционное довольное похлопывание от жены по подвернувшейся ей части его туловища.
 Ещё в начале совместного житья, когда они, как всегда молодые пары, путём проб и ошибок и взаимных притирок определяли, как будут проходить их вечера, муж обнаружил, что для жены ежевечерний поход к экрану с заветными несколькими сразу в трёх соцсетях окошеч-ками – обязательная и священная процедура, трогать которую не надо. Конечно, он попробовал тронуть, ведь пара - это пара, и жизнь до должна же отличаться от жизни после, и вообще жена, прежде всего, принадлежит ему, а не своим знакомым. Он был прав, и Юля сразу признала это, прибавив, что она всегда знала, что он – мужчина её жизни, и что теперь она лишний раз в этом убедилась.  Но она  объяснила ему, что общаться ей ведь надо как-то с людьми, и кроме того, тут такая ситуация…
 «Такая ситуация» заключалась в следующем: она сама не знала, может, месяц назад к ней, она тогда ещё не жила у Тёмы,  «ты представляешь» неожиданно  для неё зашёл какой-то знакомый, который , как она думала всё время, «пропал». Муж спросил, как пропал? Да так, ну, не знаю, перестал объявляться, она думала, уехал, не давал знать о себе… и всё такое. «Потеря-ла человека из виду» - резюмировала слово «пропал» жена.
 И так получилось, что они с  этим знакомым тогда на кухне, как она говорила, всё сидели и сидели. И разговаривали. А потом продолжили разговоры в соцсети по вечерам. Именно раз-говоры, потому как «болтать» было бы слишком легкомысленно «когда у человека». Юля, бу-дучи очень понимающей, никогда  несерьёзно не отзывалась о серьёзных беседах. Это был пер-вый случай, с которым столкнулся муж. С тех пор такие случаи повторялись всё время.   
Юля говорила, что «у человека…» а дальше: тяжёлая ситуация, проблема, вариант – жизнь тяжёлая, вариант – период в жизни такой…  Иногда она даже выдавала какую-то конкре-тику: парень, грымза на работе, несчастная любовь, мама – для девушек; плохая девушка, дру-зья и жизнь, опять же мама – для парней. Но конкретика, впрочем, появлялась не всегда. Иногда озвучивалось что-то типа: «Там такое…», - и махалось рукой. Тёмчику  всегда в таких случаях бы-ло ужасно интересно, но он прекрасно знал по опыту, что если жена захочет, сама назавтра рас-скажет и с подробностями, а если нет - …. то нет. И все попытки выудить из неё эту информацию провалятся и, мало того, вызовут гром, молнию и по голове от разозлившегося Юльчика. Так что муж всегда довольствовался тем, что дают, разве что иногда пытался незаметно изучать её пе-реписку  в соцсетях, что имело большой смысл, так как общение всегда шло на два фронта – на кухне и в интернете.  Да и вообще, в интернете с Юлей делились своими проблемами и сообра-жениями о своей и чужой жизни и те, кто не смог бы прийти к ней лично. Хотя в том, что касалось Юли, общепризнанным считался факт, что наилучший терапевтический эффект имеют именно разговоры лицом к лицу. Но это ведь как получается – многие жили и работали слишком не по пути или вообще в другом городе. И столь же общепризнанным считалось, что обращаться к ней стоит в любом случае, поскольку она всегда выслушает. Так что исследование её переписки бы-ло всегда полезно в плане самой разной информации, но часто с последствиями в плане обна-ружения этих действий женой. В таких случаях следовал стандартный скандал на тему Тёмчико-вой ненормальной ревности и неудобная, колкая натянутость на неопределённый период. Всё это было не так чтобы легко переносить, поэтому муж прибегал к исследованиям крайне редко.
Так что муж давно уже знал, что с его женой очень многие «говорили о жизни». И что бы-ло бы просто несочувствующим свинством с его стороны лишать всех этих людей поддержива-ющего общения, к которому они привыкли, когда  она была не замужем, только потому, что она теперь замужем.  Ещё он знал, что в любой момент её старые знакомые, которых он до этого ни разу не видел, могли прийти как-нибудь вечером – все они, даже те, кого она сама несколько лет не видела, откуда-то знали их адрес… Так вот, в любой момент они могли прийти и сесть с ней на кухне, а потом каждый вечер начать уже прямо на эту кухню ходить, а потом так же про-пасть – и никогда нельзя было сказать, навсегда это или нет. 
Итак, текущая ситуация была стандартной. Правда, Тёмчик подумал было, что завтраш-нее событие и волнения, с ним связанные – ведь любая свадьба для женщины по определению волнение, а у неё ещё и такое положение… -  лишат знакомых жены на этот вечер её общества.  Кроме того, всё-таки, они, как она сама говорила, с Максом не чужие люди. А Юльчик очень жи-во чувствовала родство -  как по крови, так и по душе.  И потому свадьба такого родного ей по душе и по мужу человека никак не могла быть для неё просто свадьбой. Она должна была про-чувствовать это событие всем сердцем. Макс ведь с самого начала (то есть с её появления в тём-чиковой жизни) много и с удовольствием с ней болтал. Хотя… с кем Макс не болтал с самого начала и много и с удовольствием? Тёмчик, убей, не смог бы вспомнить такого случая. Нет, он ничего такого не хочет про Макса сказать – что он похож на тех, кто отлавливает каждого  чело-века, чтобы ему что-то там вливать, не затыкаясь, как некоторые. Нет, скорее люди с ним сами общаются, ну и он тоже… Не отмалчивается, не закрывается... Но вот Юля, да, она, конечно, ко-гда с ним болтает, любит эфир занимать, но это всё, как она говорит, потому, что он человек лёг-кий и ей с ним просто. И надо же и ей с кем-то о своей жизни делиться, не всё же слушать, а у неё тоже, сам знаешь, всякое бывает. Так что Макс давно с ней болтает периодически, правда не заходит.
Но, несмотря на всё это, несмотря на её небезразличие к завтрашнему, она таки села за экран… Что-ж, она ведь всегда была доброй… Тёмчик какое-то время смотрел на её спину. Судя по выражению этой спины, там говорилось что-то очень стоящее внимания – она не полулежа-ла, раскинувшись, скользя глазами и постукивая пальцем по клавишам, а сидела, напрягшись, и даже почти прямо. Стук слышался редко. Значит, писали в основном ей.
Юле действительно писали. Это был Антон.
Антон начал о своём любимом – о том, как людям необходимы серьёзность и строгость. Особенно в наш слишком несерьёзный век и что женщины должны особенно это чувствовать. Юля сказала, да, женщина чувствует всё очень сильно и без чувств женщина не может называть-ся женщиной.
И что во многом роль женщины в жизни мужчины и заключается в том, чтобы поддержи-вать в нём всё самое здоровое, крепкое и серьёзное. Потому что женщины хотят видеть рядом надёжного человека, воплощающего в себе всё, что есть лучшего и здорового в обществе. Юля сказала, да, все девушки любят крепких и здоровых мужчин – это значит, что ребёнок будет здо-ровый...
И что поэтому появление некоторых женщин в жизни мужчины должно служить прояв-лению в нём традиционно мужских качеств. Юля сказала, что да, женщина должна влиять на мужчину и изменять его характер и душу к лучшему.
Но, вообще, хорошо, когда есть женщина понимающая. И что ты, Юльчик, всегда такой была. Юля ответила, что да, надо понимать людей и только тогда твоя жизнь по-настоящему со-стоится.
И что когда человек решается на брак, то это должно для него обозначать определённые вещи, что статус мужчины с семьёй несовместим с несерьёзностью в поведении и вообще... Юля ответила, что да, семья – это совсем не смешно.
И что в определённых случаях, к сожалению, несерьёзность доходит до  самых разных вещей. Вот, например, такой вопрос, как духовность. Очень важный и серьёзный вопрос. Юля сказала, да, она всегда считала, что в человеке главное – душа. Какая душа – такой человек. И что вот у тебя, Антон, всё в душе непросто, это видно. Потому что, кто много думает о мире и о жизни, у того душа ищущая. Тот, кто живёт с миром в гармонии – он не ищет ответы на свои во-просы, он реализовывает в мире свой потенциал силы жизни,  и его душа в покое. А ищущая ду-ша  - эта та, чья  сила жизни направлена к людям в поисках.
 Да, важный элемент общества. Духовность должна поддерживаться традициями и сама должна эти традиции укреплять.  Юля сказала, что да, Антон, мы с тобой только познакомились, и это было сразу понятно, что твоя душа нуждается в укреплении.
И что есть освящённый временем формат традиционных религий, каждая из которых поддерживается государством и обществом. И особенно вступление в брак в обществе должно освящаться традиционным образом – своим, принятым среди людей определённой прослойки испокон веков.  Юля сказала, что ей больше нравится на свадьбе полумрак и свечи – так роман-тичнее.
И что его беспокоит, что один человек не до конца осознаёт некоторые собственные за-блуждения в свете завтрашнего события, и не потому, что человек плохой, а потому что пред-ставление о том, как и что должно быть в обществе, люди получают по наследству, по крови. И человек может делать и думать какие-то вещи просто потому, что по рождению не представля-ет, как это важно.  Юля ответила, что да, очень многие люди не знают, что делать во многих си-туациях, и что семья, конечно, должна человека учить и воспитывать, особенно мама. Хотя, ко-нечно, отец для мужчин тоже важный, а часто прямо трагический человек.
Что вот, человек, женится на девушке, которая, наверное, предпочла бы, понятно, чтобы её брак освятил, как положено, православный священник, а вот её жених, между прочим, всю молодость занимался каким-то диким шаманством. Юля спросила, это как?
Что человек сам говорил, что у него есть место какое-то, и что оно скрытное, что он там становится пророком что ли, или даже в него кто-то вселяется, и что там он какие-то дела тай-ные от всех делает. Юля сказала, да ты что! Это вуду называется, что ли? Он куклы там из воска держит?
Не. Про куклы не слышал. Но он по правде верит, что там он становится каким-то избран-ным и в него кто-то вселяется. И это место, поэтому, для него очень что-то там значит. Ты, Юль-чик, не думай, я сам такое не придумаю. Юля сказала, она думала, это в тайге такое. Кажется, шаманы – это в тайге.
Наверно, там и есть. Хотя, учитывая происхождение человека – он откуда-то ведь прие-хал, так наверное у них, откуда там он, так и принято. Юля сказала, что не знает, но что это, ко-нечно, номер. И это он тебе вот прямо так сам говорил или кто рассказал, или ты видел?
Это он сам рассказывал, перед нами ходит, глаза горят, сам весь такой… Антон немного подумал и дописал: они такие, говорят, все фанатики такие. Они только о своих верованиях начинают говорить, так потом, если их не слушать, могут начать бросаться на людей. Юля спро-сила, так может, он тогда просто чем-нибудь заболел?
Не, не похоже было. Это у него тогда происхождение проявилось. Кровь в человеке мо-жет сказаться в самые неожиданные моменты и в самых разных вещах. Юля сказала, что такие расстройства и правда, как она читала, случаются в самое разное время и резкими приступами и всегда когда никто не ждёт, и перед этим человек выглядит совершенно нормальным,  и про него ничего такого нельзя подумать, а потом в один момент… и тогда человеку срочно нужно дать успокоительное и иногда вызвать врача.
И ещё такая семья. Что девушку, конечно, можно пожалеть. Но такие вещи сказываются во всём и странно, что она не замечает этого в нём. Вот он, например, всегда видел, как человек отличается от всех прочих, и что эти его манеры… Шутки эти его вечные какие-то. Что свой-ственная всем в этом кругу серьёзность, она ведь не просто так есть. А ещё и  это. Это, наверное, у всех у них есть. Да, сказала, Юля, жена, конечно, должна будет его пожалеть. Ну раз человек такой, ничего не поделаешь, а жена ведь любит мужа всегда таким, какой он есть, и должна за-ботиться о нём, что бы с ним ни случилось. Потому что женщины, они вообще преданные.
Вот ты, Юльчик, всё замечаешь, ты ведь сразу заметила, что он от меня, например, отли-чается. Юля ответила, что да, она сразу заметила, что он сложный и странный человек. Но слож-ные люди, по её мнению, тоже разные бывают. И что он ей сразу показался каким-то не таким, по-другому сложным, чем Антон, например. Что ты, Антон, понятно, ты ищешь ответы на свои вопросы у жизни, а вот он – это другое, он правда странно себя ведёт, как будто успокоиться ни-как не может, и слова сразу и всегда странные говорил. И что она сразу заметила, что душа у него должна болеть.
Они немного помолчали оба, а потом ещё немного повыясняли вопрос, что да, надо как-нибудь собраться всем вместе. Раз так тепло стало.
Юля встала, прошлась по комнате и рухнула на диван, где муж дремал и смотрел телеви-зор. Она пихнула его в бок:
- Слушай, а Макс –то, окончательно от этой своей жизни заболел. Я всегда говорила, что этим кончится,  вредно так человеку напрягаться, вот мозги и не выдержали.
Тёма издал неопределённый звук, ворочаясь и отгоняя дрёму под такие интересные размышления жены.
- Это ты о чём?
- Или нет. Это он всегда был такой, просто, когда человек живёт размеренной жизнью и отношения с людьми гармоничные, то это может даже и не проявиться никогда, - наставительно заметила она, - ну совсем будет не заметно. И человек может прожить полноценную жизнь. А если выбрать нервную жизнь и неустроенную, то это очень быстро проявляется.  – она подумала и положила мужу руку на плечо, - а это у него давно заметно стало?
- Да что заметно-то? – Тёмчик всё ещё не совсем понимал.
- Припадки, - уверенно сказала Юля.
- Да нет у него никаких припадков! С чего ты взяла! – тут он посмотрел на жену и быстро добавил, - Ну я не знаю… Я ничего такого не видел…
- Антон говорил, это при вас при всех было, - Юля смотрела на него искоса, - ты просто забыл, наверное. Антон говорит, он ходил взад-вперед, рассказывал такие вещи, что он кем-то таким… потусторонним… становится, как в сериале про сверхъестественное, и что это с ним про-исходит, если он попадает в какое-то там своё место. А потом у него буйство началось, и он стал неконтролируемый и пена у него пошла.
Муж долго соображал, потом выдал:
-А! Да это прикол был, мы как-то у Виталика напились, он и стал что-там заливать, мы у них в этой… будке…беседке у его матери в саду, знаешь? Крыша со столом. Мы там сидели,  пи-ли, а потом Макс на середину вылез и по приколу пургу какую-то понёс, ну, так. Все ржали. Кро-ме Виталика, он такие штуки любит, ты его знаешь, он тоже что-то с ним вместе стал. Они на стол вдвоём забрались, что-то мололи и кланялись друг другу. Да, потом они взяли бутылку, разбили о столб и Макс сказал, что он… вроде как крестит это место и оно теперь священное, и назвал его как-то так… Потом он Витале что-то там объяснял, а тому только того и надо – довольный, как банка пива. Ну а потом они за простынями пошли, чтобы всех нас одеть в священную одежду, что ли.  – Тёмчик разгладил лоб, - как-то так. Понимаешь, я не очень-то помню…
Юля согласно и серьёзно кивнула:
- Понимаю. Это называется ошибки молодости.  Они есть у каждого. А человеку с не-устойчивой нервной системой пить нельзя. Потому что от алкоголя припадки сильнее становят-ся. Это хорошо, что он тогда был неопасен – видимо, Виталик умеет его контролировать. Я слы-шала, некоторые умеют…
Тёмчик слегка неуверенно погладил жену.
- Надо ему, - протянула Юля, уютно устраиваясь в руках мужа, - успокоительное пить. Сейчас таблетки всякие от нервов много где рекламируют. Ему надо такие себе купить.
Таня, в отличие от Юли не стесняемая добавочными обстоятельствами в виде беремен-ности, получила от нового платья всё, что полагается. Она с удовольствием надела его и прохо-дила в нём и в туфлях целый вечер -  ей нравилось предвосхищать праздник заранее. Олег читал какую-то книгу. В конце концов, оставшись полностью довольной производимым эффектом, она сказала мужу сделать несколько снимков её на скамейке перед домом в новом платье – и тут же села их выкладывать.
Их тут же похвалил Антон, который написал, что это редкость, когда в женщине привле-кательность так сочетается с умом.
Через какое-то время Таня оставила интернет и подошла к мужу:
- Олег, ты почему мне не сказал? – смотрела она прямо на него уверенными и расстро-енными глазами.
 Олег, прекрасно зная, что такой взгляд жены означает, что она в каком-то вопросе в нём разочарована, постарался как можно быстрее выяснить, в чём дело, чтобы, если это только воз-можно, загладить свою вину перед ней сейчас же. Быстро выяснилось, что он не рассказал Тане о том, как они отдыхали компанией у Виталика, и о том, что там было. Олег искренне пытался как можно точнее вспомнить все подробности, для начала успокоив Таню в главном – нет, никаких девушек там не было. Совершенно точно не было. Несмотря на наличие Макса – Таня по умол-чанию предполагала, что где Макс, особенно в таком состоянии, - там и девушки. Олег долго убеждал её, что там всё было не так, и он никаких девушек не видел, и, наконец, убедил. Тогда Таня, уже успокоившись, задумчиво проговорила, что ей кажется, что Макс очень странно вёл себя тогда во время вашей встречи у Виталика. Олег ответил, что для Макса, с его манерой вести себя, это нормально – странно себя вести. Жена, подумав, сказала, что нет, дело не в этом. Что ей кажется, он тогда совершал какой-то ритуал, а они все просто не поняли, поскольку – тут её голос стал осуждающим – находились в сильно нетрезвом состоянии, а в таком состоянии чело-век не соображает. Что ей кажется, что он тогда у вас всех под носом занимался колдовством, и что она видела – в газетах часто сейчас о колдунах и колдуньях пишут. Олег возразил, что колду-ны вроде в девяностые в моде были. На что Таня резонно заметила, что тогда он мог этому и научиться. Потом, развивая свою мысль, она спросила Олега, как он объяснит, что Макс, который ещё в начале лета к ним всем привёл совсем другую девушку, и ни о каком серьёзном романе у него и речи не было, вдруг  в середине лета перебирается к дочери своего начальника, и тут же у них свадьба? Вот как это всё можно объяснить? Олег сказал, что обстоятельства иногда меня-ются очень быстро, девушка могла увлечься. И что женщины – это для мужчины тайна. 

- Хорошо, мама,  - Виталик, нехотя оторвался от монитора, - уже иду…
Он потянулся в кресле, с раздражением подумав, что раньше он как-то не замечал её деспотического характера, может быть, он у неё изменился с годами, кто знает, но с тех пор, как он переехал из квартиры, ставшей слишком неуютной для одного, он не переставал находиться в крайне неприятном расположении духа.
Виталик зашёл на кухню и принялся молча накладывать себе в тарелку еду. Мать была полна радужных ожиданий относительно завтрашнего дня. Она что-то говорила без умолку. Ему же всё это казалось крайне неприятным. Спутницы на завтрашний праздник у него не было, и ему казалось, что все вокруг только и будут его спрашивать о его разводе, а если не спрашивать, то думать что-нибудь по этому поводу.  Поэтому он, слушая мать, мрачно жевал котлеты, не ис-пытывая при этом никакого удовольствия.
Удовольствия никакого он не испытывал и ещё по одной причине. Этой причиной был, как ни странно это было для самого Виталика, Макс. Он вообще-то привык, что мысли о Максе обычно вызывали у него  приступ удовольствия:  замес на приятных воспоминаниях и не менее приятных ожиданиях. Встречи с Максом всегда давали повод реализовать так и рвущуюся из Ви-талика  энергию разных шалостей, которая не приличествовала обычной жизни и требовала особых обстоятельств.  А ничего же такого нет, когда во время встреч с друзьями взрослый чело-век снова возвращается к мальчишескому поведению – это же, скорее, даже хорошо, это ведь говорит, что он по-прежнему… Ну что там подставить? В форме, молод в душе и всё такое.
 Так что сам образ Макса, предоставляя такие возможности, сам по себе в принципе дол-жен был быть навевать приятные мысли. Как в общем-то это и было. Но вот тут-то теперь и скрывалась проблема. Последние переживания и этот неожиданный и… обидный – ну почему это вот так всё -  развод очень помогли Виталику эту проблему не заметить. Но и то не до конца, потому что, когда начались эти дела, Макс, конечно, выражал участие, и писал, и заходил как-то. Несмотря на его собственные дела. У него там и похороны были… И всё это, новое. Так что… Но это только сильнее выявило неудобство, которое Виталик вдруг стал ощущать в его компании. Он никак не мог сам понять, с чего бы это? Ещё на том дне рождения, когда всё было так здоро-во, так весело, ну как обычно с Максом, он заметил, что ощущает некоторое беспокойство, когда видит, например, Макса подходящим к полке с его коллекцией книг. Почему бы это? Ну да, Макс иногда в последнее время мог выкинуть что-нибудь особенное… необычное… До чего Виталик сам бы не додумался, особенно в своём доме, да и вообще… Хотя любил разные шутки и прико-лы. Вот, например, недавно разрисовал коллекционную бутылку вина кремом от пирожного, в забегаловке как-то поменял перец в перечнице на выпотрошенный из сигареты табак. Всё это, конечно, было весело и забавно. Но почему-то, когда они в тот день рождения валялись на ди-ване, Виталик ждал того, что Макс сейчас сделает для, так сказать, эффектного завершения вече-ра, с некоторым страхом. Потому что часто такие «завершения» он потом обнаруживал в квар-тире или на себе в самых неожиданных для себя местах. И во время последних событий он вдруг чётко понял, что больше очень не хочет опять бояться что-то такое найти. Что больше всего он хочет, чтобы всё это случалось…пореже. А это ведь случается, когда дела и всё такое, жизнь лю-дей разводит, даже когда они старые друзья, и особенно такие обстоятельства, как у него, например. Мужчина после такого погружается в работу, в дела. А когда параллельно у другого человека такие перемены – первые по-настоящему серьёзные отношения, сразу свадьба, новый дом, новая семья, то это только естественно, что при таких прямо противоположных обстоя-тельствах дела и настроение у них будут такие разные, что они станут меньше общаться, а потом могут и вообще разойтись. Виталик подумал, что произошедшая с ним история, вообще-то, мог-ла бы вызвать в нём очень тяжёлые мысли и переживания, которые теоретически могли бы привести и к… злоупотреблению спиртными напитками, например. И что в таком состоянии че-ловеку тяжело видеть веселящихся людей, и правильно, когда такой человек даёт людям весе-литься, не отягощая их своими проблемами, а они дают ему оправиться, не беспокоя его своим весельем.
Виталик подумал ещё. Ведь от таких переживаний вообще-то человек может и заболеть. И ничего даже странного не будет, и никто и не должен удивиться, если он и вправду вдруг забо-леет. Но что скажет Макс? Виталику стало неуютно. Макс на днях звонил, проверяя, всё ли в по-рядке, как он, и сказал, что его он ждёт, конечно, особо. Виталик вздохнул. Он ещё тогда отме-тил это «особо». Конечно, имелось в виду, что они самые старые и дорогие друг другу друзья…  Ну как тут не пойдёшь. Он попытался отвлечься от этих мыслей.
Там, наверное, будут такие весёлые, хорошие люди, и свои все будут, Тёмчик опять же… И с женой Макса так приятно будет познакомиться. Одно его в этом моменте беспокоило. Что это семья бывшего максова начальника. Нет, он, конечно, всегда знал, что Макс у нас молодец, и он с такими людьми работает и общается… И всё такое. Но ведь работа – это работа, а жена – это жена. Это разные вещи. Виталик серьёзно поводил головой в такт своим мыслям. И это не праздный, это очень серьёзный вопрос. Вот, например, он, Виталик, был женат на Оксане – он слегка поморщился на это «был» - а вот Тёма, к примеру, женат на Юле. А Олег, опять же, женат на Тане. И его отец опять же – он снова слегка поморщился – был женат на матери, а потом… на другой женщине. И как бы эти браки между собой ни различались – Виталик  снова слегка поду-мал – а они не могут не различаться, ведь люди все разные. Но! Он сконцентрировал мысль. Как бы они ни различались, это всё были браки, которые подтверждали…. Мужественность мужа. Он сосредоточился на этом слове. Да. Именно мужественность. Нет, конечно, всякий знает, что имущественное положение не определяет счастье… и вообще ничего не определяет в такой сфере, как личная жизнь, но. Виталик при этом слегка привстал и сел обратно. Мужчина не дол-жен быть с женщиной, имущественное положение которой сильно лучше, чем его собственное. Виталик снова привстал и сел. Это правило… Мужественности. Да. Можете, подумал он, считать меня смешным консерватором, можете думать, что угодно – я никому своих взглядов не навя-зываю. Но я, моя семья, мои друзья, мы все думаем именно так. И ничего с этим не поделаешь. Такие уж мы. И теперь вот я не могу с этой точки зрения не судить своего друга. Он мне самый близкий друг, но есть вещи, на которые ничто – даже такая дружба – повлиять не могут. Такие принципы, как этот, который мне говорит, что для меня это не по-мужски, такие принципы не делают исключения ни для кого. Он помотал головой. Я, хоть ты, Макс, - мысленно обращаясь к другу, проговорил он, мысленно же слегка приподнимая подбородок, - хоть ты, Макс, мой са-мый близкий друг, но я должен тебя осудить. Он мысленно печально и строго наклонил подбо-родок к груди.  Я не могу по-другому. Он мысленно сделал многозначительную и тяжёлую паузу. Я знаю – мысленно поднял он руку – знаю, что, может быть, ты представляешь мужественность по-другому. И поэтому для тебя то, что ты сделал, нормально и в порядке вещей. Но я, Макс, - мысленно он пристально и горько посмотрел ему прямо в лицо, - я представляю всё именно так и не иначе. Для меня это поступок невозможный, позорный, который называется вполне опре-делённым словом. Тут он мысленно с душевной мукой, вызванной своими сожалениями о том, что приходится говорить, прикрыл глаза. Я не буду говорить тебе это слово, Макс, потому что всё ещё помню, как ты был моим лучшим другом. Я не скажу его тебе ради нашей прошлой дружбы, но это не значит, что его нет. Оно есть, и оно с этого момента кладёт между нами барьер навсе-гда! Тут он  мысленно снова печально и твёрдо смотрит Максу в лицо. Я не знал раньше, Макс, что у нас  с тобой такие разные взгляды… После этого Виталик мысленно встаёт, мысленно кла-дёт на стол деньги за свою часть заказа –  всё это время он представлял, что разговор происходит в неком вымышленном баре с блестящей стойкой  - и в конце он мысленно выходит, с тяжёлым чувством в душе, оставляя за дверью этого бара свою боль и ошибку.
Очнувшись от грёз и вызванной ими печали – что после всего сказанного у него больше нет друга, Виталик встал и пошёл одеваться. Он подумал, что говорить это всё в реальности ради их прошлой дружбы он не будет – это было бы слишком неприятно и больно Максу, а изменить всё равно бы ничего не изменило. Так что лучше, если бывший друг ничего не узнает, лучше, если они разойдутся как бы сами собой, просто потому, что у них теперь будет слишком разная жизнь и они не смогут больше пересекаться. Пусть только Виталик знает, как изменилось его от-ношение. Пусть Макс думает, что всё осталось так, как было в их прошлом – в конце концов, ка-ковы бы ни были его ошибки, может быть, не стоит проявлять к человеку излишнюю жестокость.
Виталик сказал матери, что ему нужно съездить в ту квартиру за кое-чем. Мать, разуме-ется, поинтересовалась, за чем это. Но он, в шуме своих шагов носками по паркету решил вопрос не слышать. Он быстро вышел из дома. Он шёл и думал, что вот за совсем недолгое последнее время так резко и неожиданно для  себя лишился двух самых близких людей – жены и друга. И что сейчас, когда душа ещё саднит, ему тяжело одному, ему нужны другие люди, нужно обще-ние – он ведь не привык бесконечно жалеть себя в одиночестве. Да и вообще считал это немуж-ской слабостью. Не настолько уж он, хотя всё это, конечно, тяжело, потерял себя, чтобы вот так изменять свои привычки. И, заметил он про себя, начиная шагать энергичнее, перемены бы бы-ли явно не в лучшую сторону. Он что, нытик? Нет. Есть ещё порох в пороховницах – бодро заме-тил он про себя. Он не хочет ныть, он хочет, как и полагается человеку с  выдержкой, к хорошим людям пообщаться. Шёл он на вокзал. Сейчас он сядет в какой-нибудь поезд и завтра утром бу-дет уже в одном городе, он как-то по делам познакомился там с парой человек… С тех пор они регулярно обменивались сообщениями, и люди даже написали ему как-то традиционное «буде-те у нас на колыме…». Нет ничего лучше сейчас, думал он радостно, и здоровее для человека, как он, душевно крепкого, но многое пережившего, чем отправиться в гости к хорошим людям, у которых ещё никогда не был. Он представил, как он позвонит им завтра из гостиницы и скажет, что он тут, у них. Как всем будет весело и интересно, и как они поведут его показывать их город… А Максу надо будет написать с утра, спокойно и вежливо, что у него, к сожалению, не получает-ся, поскольку нарисовались неожиданные дела – а он и правда этого ещё час назад сам не ожи-дал! – весело подумал Виталик -  так что ни слова неправды! И он ещё быстрее зашагал к вокза-лу.
Через два часа, когда Виталик открыл дверь в квартиру матери, она собственной персо-ной стояла тут же и пристально и обеспокоенно смотрела на него. Он не отвечал на её звонки на сотовый и домашний той квартиры, и она очень волновалась, пока его не было. Виталик пробур-чал, что он не слышал ни того, ни другого – и что он всё это время искал там запонки. После этого он быстро прошёл в свою комнату.
Дело  было в том, что когда он дошёл до вокзала, выяснилось, что ближайший проходя-щий поезд в тот город будет в два ночи. Виталик пофланировал там какое-то время. Прошло ми-нут двадцать, когда он понял, что всё-таки невеста же не виновата в том, что Макс как бы поте-рял его уважение, что её семья и она сама не заслуживают, чтобы он не принёс поздравления от себя и своей семьи, что Тёмчик и Олег, которые там будут, тоже будут расстроены, а они ведь его друзья, и они на него рассчитывают. А когда друзья на тебя рассчитывают – это святое. Какие бы личные мотивы тебя ни удерживали, какие бы личные дела у тебя ни были  - всё это отходит на второй план, потому что доверие друзей – это доверие друзей. Нельзя его колебать. Речь идёт о принципе.
Снова сидя в своей комнате, он решил, что да, принцип – это главное и что иногда прият-но так пройтись по вечерним улицам до вокзала. Что это интересно и полезно.
 Оксана смотрела в окно на тёплый вечер. Было приятно снова почувствовать себя ма-ленькой девочкой, глядя, как мать хлопочет у плиты, а ты сидишь, как будто вне времени, глядя на кусты сирени, на то, как блики солнца играют в просветах между шевелящимися листьями, и чувствуешь себя беззаботной и счастливой.
Разговор с мужем оказался ровно таким тяжёлым, как она и ожидала. Трудно говорить с человеком, который даже не подозревает, что ему предстоит, а ещё и с таким, который привык воспринимать многое не всерьёз, а на мучительные для неё вопросы обычно отвечал шуткой.  Сначала он просто отказывался её понимать, а потом долго не верил в то, что она это всё серь-ёзно. На работе, во что раньше она бы ни за что не поверила, просили остаться и, кажется, даже искренне, но это было невозможно.
И был ещё один разговор, который она часто вспоминала за всеми тягостными минутами формальностей с мужем и работой. Тогда, на день рождении мужа, когда к ней на кухню пришла Таня. Они с ней редко разговаривали с глазу на глаз, и Оксана помнила, что всегда эти разговоры казались ей какими-то странными. Вот и тогда она не знала, как реагировать, поскольку предчув-ствовала, что то, что Таня скажет, опять сложно будет воспринять и лучше всего, поскольку всё равно не знаешь, что с этим делать, просто забыть. А это всегда неприятно – забывать то, что те-бе говорит человек. Он, наверное, не для того с тобой говорит, чтобы ты это забывал. Так что и тогда она, как и всегда, ощутила неясное неудобство при виде Тани. Неудобство оправдалось – опять она не знала, что и думать об этом, когда разговор закончился. К счастью, Таня никогда не просила её высказываться о том, что ей сообщала, за что Оксана всякий раз была ей благодарна, иначе избежать уже явной неловкости было бы не возможно. В этот раз разговор пришёлся уж очень удобно, чтобы просто вообще о нём не думать  - понятно, что голову тут же заняли совсем другие соображения о совсем других делах. И всё же на этот раз странность была настолько большой, что разговор вернулся к ней на удивление быстро – тогда, когда она занималась всеми предотъездными делами. Вернулся он и в дороге. И теперь, правда, всё реже, но всё ещё пери-одически возвращался. Таня тогда сразу сказала, что говорить хочет о Максе и пристально на неё посмотрела. Оксана как всегда не поняла, что тут можно сказать, и просто кивнула. Хотя, если признаться себе, то, как только Таня назвала Макса, она поняла, что назвала бы его вторым в очереди наименее для неё желательных тем для обсуждения  - после своих отношений с му-жем. Почему бы это, она затруднилась бы ответить – она всегда так хорошо к нему относилась, ей всегда было приятно поболтать с ним и это во время разговора с ним она ощутила в себе ре-шимость наконец-то что-то сделать. Так что назвать его для себя неприятным человеком, о ком было бы неловко слушать или говорить, Оксана бы никак не смогла. И, тем не менее, когда Таня произнесла это имя, она чётко поняла, что она не хочет говорить о нём. И, надо сказать, её опа-сения оправдались полностью. Во-первых, Таня начала с того, что по дружбе хотела бы преду-предить её. Что заметили все и только, видимо, она не знает. Что Макс проявляет к ней повы-шенный интерес. Оксана попыталась возразить, на что Таня резонно заметила, что вот сегодня, например, он опять ушёл к ней на кухню, а ведь он ни с кем из других девушек из этой компании так, с глазу на глаз, не общается. И что Макс, при его вечных историях с девушками… Когда такой человек проявляет интерес… Девушка должна понимать, что это обозначает… В общем, она просто по-дружески хотела бы её предупредить. Оксана, конечно, поблагодарила её за заботу. Сказав, что всё-таки, как ей кажется, она ошибается. Тогда Таня, покачав головой, сказала, знает ли она, что именно предлагал Макс в своё время подарить им на новоселье, ещё когда они с Ви-таликом въезжали в эту квартиру? Он предлагал сделать фотографии Оксаны в рамках, чтобы повесить их на стены в гостиной и спальне. Таня сказала, что тогда план отвергли, потому что… Ну потому что ты – девушка скромная. Закончила рассказ Таня. Всё это не было, конечно, прият-но. Тем более, что Макс, когда узнал об их с Виталиком расставании, прислал ей ободряющую sms-ку, на которую ей было тяжело отвечать. И слишком сухой тон этого ответа, она прекрасно понимала это, был вызван разговором и сведениями, о которых она вообще не знала, правдивы они или нет. Всё это сделало расставание с городом ещё более лёгким. Как всё более лёгкой чувствовала она себя, удаляясь от него. Эта лёгкость, как в физической формуле, казалось, воз-растала пропорционально квадрату расстояния.
Теперь же она чувствовала себя такой счастливой, какой не была давно. Упуская настоя-щее в постоянных мыслях и заботах о завтрашнем дне, которые не дают по-настоящему пере-живать это настоящее, мешают отдыхать, в какой-то невозможной напряжённой и бесконечной погоне за тем, чего нет -  тем, что находится в каком-то отдалённом будущем, и которое засло-няет от тебя не только сегодняшний день, но и всю жизнь.   
Владимир стоял на балконе, курил и размышлял, куда можно было бы сейчас пойти или поехать. В такие моменты он часто мысленно перебирал места из своего произвольного про-шлого – совсем недавнего или очень давнего, для того чтоб рассмотреть возможность туда съез-дить. Возможность обсуждалась, изучалась и всегда отвергалась, поскольку вообще говоря, все-гда в итоге выяснялось, что в целом неохота.
Он понимал и прекрасно знал, что это называется ностальгией и что после определённо-го возраста это нормально. Немного странным, правда, было то, что это были не всегда такие уж приятные для него точки – часто он думал о местах, которые в своё время географически обо-значали какую-нибудь сильную проблему и занозу, которую он решал и решал, и мучился с ней несколько лет.  Были и нейтральные – те, где жил кто-нибудь, с кем он плотно работал год или несколько месяцев, и у кого поэтому постоянно бывал, а потом они больше вместе не работали и место переставало посещаться.
Были и  те, где он был пару или один раз – и запомнил именно потому, что в данной точ-ке города был именно один раз – потому часто помнил и дело, по которому там был.
Так вот в такие моменты, как этот, ему хотелось поехать в какое-нибудь такое место и просто там походить. По улице или по  тому, что  там рядом… Зачем – сложно было бы сказать. Нет, он не хотел предаваться каким-то там воспоминаниям или возвращать какие-то там ощу-щения. Всё это было не то. Понятно, что он сам не знал, зачем.
А дело было в том, что в его перенасыщенной встречами и разными событиями  жизни вообще знакомых, малознакомых, долгознакомых – короче, всех оттенков знакомства людей было очень много. Даже, на его вкус, чересчур. И потому, когда у него бывало настроение, ко-торое обычно называется: «А не пойти ли поболтать с друзьями, расслабиться…» - у него возни-кала проблема. Он не мог назвать отдыхом и расслаблением общение с людьми любой степени с собой знакомства – как уже было сказано, таковы были будни его жизни, а отдых ведь должен отличаться от обычного, не так ли? Но при этом, он не был одиночкой по природе и не привык общаться с собой в своей компании – он в принципе не рассматривал себя как компанию для се-бя.
Решение этого противоречия он находил в таком специфическом «съездить в гости» -  пообщаться. Но не со знакомыми людьми, а со знакомыми местами. И не то чтобы он собирался разговаривать с подъездами, скамейками или тротуарами. Нет. Общение заключалось в прикос-новении – вроде как ты зашёл в гости и сказал «Привет», - ну а дальше можно и не говорить, вы ведь уже увиделись. То есть достаточно было просто на это место приехать. Ну и пройтись там немного можно было бы.
Но поскольку в решении этой сложной задачки главным был сам факт добора до места, то на самом деле делать это вроде как бы было и не обязательно – все нужные ощущения ты полу-чал, когда вспоминал такие места, перебирал их, как в каталоге турагентсва, выбирал одно и вспоминал, как ты там ходил, куда заходил и что и почему делал, когда твоя жизнь привела тебя туда в прошлом.
Поэтому работало это всегда одинаково. Владимир выходил на балкон с сигаретой и со-ображениями, что надо бы куда-нибудь в такое место съездить. Начинал мысленно перебирать свой каталог, выбирал что-нибудь, припоминал подробности и свои ощущения от этого места и, когда надо было бы уже выходить и ехать, говорил себе: «А зачем, собственно?» -  решал, что не так уж и охота и уходил обратно в квартиру.
Вот такими «гостевыми» мыслями он сейчас и был занят.
Сегодня он вспомнил место, где раньше жила бабушка. Умерла она давно, а до этого ещё болела, и он почти забыл, как ездил к ней туда сначала в гости и помочь, а потом в больницу.
Он, как перебрался в город, не всегда мог её регулярно навещать: бесконечные разъез-ды в разные дальние и ближние концы начались ещё в Вузе, - но, когда возвращался, всегда за-бегал. Он вспомнил, что почти всегда приносил ей букет, который летом собирал, зимой поку-пал…  Если, конечно, деньги совсем не заканчивались.
Подробности он помнил плохо, а ощущение – хорошо. Ещё бы. Там всегда было чуть лучше и чуть спокойнее, чем везде. Он вспомнил: «А на половине принцессы…» Улыбнулся. Ба-бушке бы это понравилось.
Они с ней мало разговаривали, в основном – просто находились рядом, когда он заходил и сидел там. Или жил несколько дней. Всех это молчание устраивало. И всем было хорошо.
Кто-то как-то ему сказал, что это самый нормальный способ общения с бабушками…
Что у мамы с бабушкой так и у неё самой с бабушкой так…
Кто бы это был? Это как-то было связано с районом, где жила бабушка, это он точно знал…
А, да. Девчонка по имени Женя, дочь, кажется, Галины, он не помнил отчество этой Гали-ны, с которой он иногда сталкивался, когда заходил к бабушке, и потом, в больнице.
И на похоронах тоже. И Женя эта там была, и мать её. И какой-то знакомый бабушкин, строитель что ли, муж чей-то – он не помнил. Помнил только, что всегда удивлялся, как это они всегда к ней все ходили… Странно, почему бы так. А… и ещё, конечно, для этого мужа он что-то делал, ещё, когда молодой совсем был, подработки какие-то у него там были, сразу после шко-лы. Это здорово помогло – можно было сразу квартиру снять с одногруппниками, а не в этом общежитии – какая там работа может быть? Неудобно же.
И девчонка эта – Женя, тоже, кажется, с детства ещё знал её, наверное, по двору тому. Он тогда всех там знал… Смутно, но приятно вспомнить: была у них традиция с великами -  то ли гонки, то ли экстрим. Нет, у него никакого тогда вело не было, он всегда судьей, ну и с публикой общался – чтобы не скучали. Вспомнил, что делал тогда свои первые фотосерии на велосипед-ную тему на первый свой фотоаппарат… Ещё школьный. Эти фотки тогда разобрали – всем по-нравилось, как они на этих аппаратах неожиданно круто выглядят, да и аппараты сами… Как буд-то не «Камы». Приятно вспомнить даже.
А потом эти похороны… Вот что вспоминать не хотелось. Они все к нему почему-то собо-лезновать после подходили, не к отцу. Говорили что-то – он тогда подумал, что всё, как в амери-канском фильме, где он играет роль почему-то вдовы. К  нему подходят какие-то люди, что-то говорят, а он в полном ауте за своими тёмными очками и шляпой и изо всех сил старается «до-стойно провести церемонию».  А потом она падает в обморок у могилы… Никакой шляпы, очков, конечно, не было. Да и сознание он терять не собирался. Да и роли женщин – это по части Мак-са, он так прикидываться не в состоянии… Но ощущение – что он внутри этой сцены из фильма – было очень сильным. Сейчас он вспомнил всё это  и снова его испытал.
Они говорили тогда, кажется, звонить, если что. И что телефон у него есть. Наверное, он у него и правда тогда был… Со времени её болезни – Галина на всякий случай, её и мужа… Ну а по-том… Какой сейчас телефон? Где та трубка…
 Прошлое наше похоже на улицу в дождь,
 Выронишь что-то - и после уже не найдёшь….
Он проговорил про себя непонятно откуда пришедшие строчки и тут вспомнил, что она часто ему говорила, что «Женя – хорошая девушка». Сейчас он вдруг понял, что на самом деле очень часто. Тогда он и не подумал, что эти её слова что-то значат, а сейчас… Он не подумал, а почувствовал, что всё, что говорила когда-либо бабушка, всегда что-то значило.
А в данном случае это могло значить только… Он попытался вспомнить эту Женю. Мол-чаливая такая, кажется… Ему показалось, что это её он помнит в платье, надетом как спортивный костюм. То ли бабушка, то ли эта Галина говорила, где она училась – что-то  из области сельского хозяйства, кажется. Почему-то упорно лезло слово «агроном», но это было вряд ли. Скорее все-го, потому, что это было единственное, что у него ассоциировалось с сельским хозяйством.
Неужели бабушка думала, что… Дичь какая-то. С другой стороны, вряд ли она шутила. Представить, что бабушка его подкалывала, было так же невозможно, как представить Макса, который не подкалывает. Как эти его подколы надоели. В последнее время. Что-то в последнее время этого стало как-то слишком, раз даже он это отфиксировал. Он вообще-то мало Максом занимается. Макс он и есть Макс – а у него своя жизнь, какая ни есть, с Максом не связанная. Но в последнее время Макс как-то очень часто стал на горизонте возникать. И не то чтобы это были приятные появления. Его задор непонятный. Идиотский. И так голова вечно раскалывается и не смотрел бы ни на что, а тут ещё он. И непонятно, что ему надо-то. Что он приходит, кажется, только затем чтобы подёргаться и всё вокруг подёргать. «Что… нравится?» - вспомнил Владимир вечное максово сопровождение к его выходкам, которые, кажется, тоже стали вечными. В ком-нате его нельзя одного оставить – потом там всегда что-нибудь обнаружишь. То вещь какая-нибудь испорчена, то вода куда-нибудь налита… Вот так бы и взял за шкварник, встряхнул и к воспитателю под надзор -  раз ребёнок руки, ноги и свой рот не способен контролировать. А ка-жется и пора бы – тридцатка уже ребёнку… Свадьба эта ещё. Вот как человека не коробит, у них там отец только недавно умер, что, подождать нельзя, что ли? Максик у нас что, беременный, что через полгода нельзя.  Ну хоть какое-то уважение к отцу надо-нет выказать… Надо понимать какие-то вещи, я не знаю… Ну как дети. А если дети, то вам в школу, а не в загс! Я ещё понимаю, когда девчонка какая-нибудь торопится – момент сейчас упустишь, потом жених передумает – жениха не поймаешь. И тут как получится – похороны-не похороны, жить ей надо как-то, да? Но ему-то что? Он что, боится, что «она передумает»? Мексиканский сериал, блин… Он у неё сразу поселился и  непохоже, что там кто-то ещё в принципе может быть… Так какого тогда, спраши-вается? Понимаю, ему в своей конуре – кстати, ещё одно: прошу любить и жаловать - Макс – по-бедитель конкурса  «превращаем милую квартирку в тошниловку» - даёт мастер-классы по вы-ходным, телефон – могу подкинуть…  В общем, ему в своей конуре не очень стало. Так он там уже и не жил уже. У неё же и жил. Ну и пожил бы так ещё полгода. Что за…
Тут он сам прервал свои мысли. А тебе зачем? Идти  туда на это всё не хочется? Понимаю. Так и не ходи. А зачем ты ему свои руки с камерой пообещал? Так бы завтра с утра написал, что болен, и остался бы. Чтобы не быть при… вот при этом… А так – он махнул рукой и положил ла-донь на перила. А так, Володенька, ты не можешь не пойти, пойдёшь как миленький и насла-дишься торжеством… И постарайся, чтобы на фотках всё это было похоже на последний номер «Brides»… И твои неведомые боги похвалят тебя.  О да. Он сосредоточился на оконном стекле, чтобы выбросить эти мысли. Лучше уж о бабушке.
Что там бабушка? А, да. Эта семья с девушкой. Бабулины протеже… Дико это всё. Нет, они хорошие люди, но. У нас, подумал он, как это принято говорить, разные интересы. И жизненные сферы. Как принято говорить. Не то чтобы он вращался где-то там. Среди знакомых у него раз-ные люди были. Самые разные. Это Макс всегда… Но неважно. Ведь это всё были эпизоды. А, по сути, а что вообще в его жизни – не эпизод? Что значит «вращаться»? Работать, «расслабляться» среди них, вот так выходить с ними курить, как сейчас? Только сейчас он один? Вот что значит: общие интересы? Часто он в редакции сидел и с сисадмином, и с уборщицей, и ничего – и рабо-тали, и общались, если надо, и молчали, взаимно не раздражая друг друга, если надо… А ведь что он понимает в системном администрировании или клининге? Он хмыкнул. Мать вам точно скажет, что в последнем – ничего. А они, что его статьи или блог читают? Да нет. И ничего, всем неплохо вместе. Вот так и дом. Каждый, в принципе, может своим в своём углу заниматься – ес-ли не случилось работать «в одной сфере»… И ничего. Вот как он с бабушкой. У него там, в её квартире, был свой филиал: он  часто в уголке работал или думал, вещи его лежали… После по-хорон мать завезла оттуда коробку с его вещами, как уборку там сделала… Он вспомнил, что долго не мог ту коробку разобрать, всё собирался… И вот сейчас даже не помнит – разобрал или нет. Просто подойти к ней не мог.
И как это будет выглядеть? Подойдёт, значит, он такой красивый (а какой он теперь стал красивый – охренеть можно) и скажет… Начнём с того, что он вообще не помнит, как она выгля-дела «тогда» для того, чтобы её не узнать «теперь». Так что он её НЕ не узнает. А просто так спросит: «А кто тут у вас Женя», -  у окружающих людей. Так. Дальше он подойдёт к этой замуж-ней наверняка женщине, по дороге кивнув её незнакомому ему мужу – надо же как-то отреаги-ровать на него – и скажет, как Робин Гуд в мультике: «Привет, мы были знакомы с детства, и моя бабушка мне намекала лет двадцать назад, что неплохо бы нам быть вместе». После того, как она это всё прочувствует и преисполнится восхищением, а её муж – пониманием,  можно  будет, полагаю, сказать: «Итак, выходи за меня…». Конец первого акта. Второй акт.  Все плачут от сча-стья, она роняет, что там у неё в руках, это что-то разбивается (он помнил такую сцену в какой-то модной книжке последних лет), она плачет, они целуются, её дочь или сын тут же называет его «Владом» и жмёт ему руку, муж (стремительно становящийся бывшим)  тоже жмёт ему руку  и удаляется с вещами,  он тем же вечером переезжает к ней и вот она уже кормит его ужином, как когда-то бабушка. Он подумал. Тут не хватает слов: «Милый, твоя бабушка когда-то давно научила меня печь её фирменные булочки»…. Занавес.
Фирменных булочек у бабушки не было. Она вообще-то всё готовила понемногу. Ничего выделенного.
Ещё можно сделать объявление (такого он ещё не писал – знакомые точно оценят): «Разыскиваю телефон женщины, которая в детстве жила в доме напротив – тут указать бабуш-кин адрес – мать её зовут Галина, возраст», - он попытался сообразить, - «возраст… от двадцати пяти до тридцати пяти». Примерно так. «Последний раз мы виделись на похоронах моей бабуш-ки», - дальше указать ФИО бабушки и дату. И традиционная просьба о репосте в конце. Он поду-мал, стоило ли бы в такое объявление добавить «Женя, отзовитесь…» - для драматического эф-фекта. Решил, что стоило бы.
Он отвернулся  к стене. Что только не придёт в голову. Не смешно. Надо докурить уже си-гарету, хватит пока балкона и заката.
Он пошёл обратно в квартиру. Подумал, не откопать ли в завале в кладовке ту коробку.