Баклан Свекольный - Глава 22

Предыдущая - Глава 21 - http://www.proza.ru/2016/12/20/14




Глава 22
Облом, ещё облом…


Пятница, 7 октября 1993 г.
Время – 09:00.

Слава богу, пятница. Начало дня не предвещает ничего
плохого. Октябрь балуется лучезарным солнышком и лёгким
южным ветерком, и невозможно понять, как одеваться –
по сезону или по погоде?

Настроение прекрасно, и жизнь удивительна.

К изумлению  Груздина, только что заступившего на смену,
Федя пересёк проходную за пять минут до девяти! И не
застукал его завхоз, пугающий опоздавших взысканиями
за нарушение распорядка.

Ровно в девять Бакланов за рабочим столом, заваленным
книгами, журналами, а ещё – справочниками для
путешествующих по Европе.

Сотрудники не скрывают удивления: в кои-то веки «этот пижон»
явился без опоздания! Но негласный бойкот остаётся в силе,
и с Баклановым никто не здоровается, кроме Кацмана, строящего
отношения с людьми по своим правилам.

И всё же появление Фёдора в столь ранний час
не остаётся незамеченным:

- Хм-м, ты смотри…

- Как же это он так рано…

- Наверное, первый раз в жизни…

- Что-то в лесу сдохло…

Но какое ему дело до этих ёрничаний? Ведь перед ним
открываются такие возможности, перспективы! Дания!
Мог ли он мечтать об этом ещё вчера? Конечно, мог! 
Но только мечтать. А нынче то, о чём и думать
боялся, стало явью.


Пятница, 7 октября 1993 г.
Время – 14:00.

Заседание отдела начинается в два часа. Как только все
в сборе, Маслаченко сообщает, что приказом директора
Бакланов лишён «тринадцатой зарплаты» [1].

- За что? – тихо возмущается Фёдор.

- За систематические опоздания на работу, - поясняет Маслаченко.

- Но я сегодня пришёл вовремя! – Фёдор возмущается громче.

Под злорадный смешок Маслаченко поясняет:

- Сегодня – да, но приказ вышел вчера.

Сквозь общий смех пробивается Валькино:

- Приходите вчера.

«Как говорит Груздин, - вспоминает Федя, - плохие новости
воспринимай так, будто речь не о тебе». Но сейчас ему
и стараться не надо: конечно, не о нём! Феде и в голову
никогда не приходило, что очередное «китайское предупреждение»
может оказаться последним.

О взыскании быстро забывают.  На повестке дня вопросы
поважней: работа с аспирантами, выпуск новой концепции
ценовой политики, другие текущие дела, ну и результаты
отбора на стажировку. Последнее – самое противное.
Отдел рекомендовал Валю Зиновчук, а Бакланова здесь
считают самовыдвиженцем.

Под конец заседания завотделом Шаповал объявляет,
что в Данию поедут следующие сотрудники института:

 - Елена Васильевна Овчаренко, аспирантка из отдела
интеграции, ну и… - Шаповал делает паузу и едва ли
не цедит сквозь зубы: - Фёдор Михайлович Бакланов,
младший научный сотрудник нашего отдела.

Сообщение о Федином успехе встречается недовольным
гулом и сомнениями в прозрачности отбора:

- А как же Валя?

- Что-то тут нечисто.

- Может, там ошибка?

- Ну, чёрт знает что…

Возмущения не стихают, когда Маслаченко, объявив
заседание закрытым, поручает той же Вале раздать
экземпляры концепции ценовой политики – только что
из типографии, с пылу с жару.

Для защиты диссера это плюс, если ты автор не только
статей, но и разных документов, имеющих как научное,
так и практическое значение. Федя об этом знает,
и ему радостно, что в продукт коллективной работы
внесена и его лепта. Каково же его удивление,
когда среди авторов он себя… не находит.

«Не понял…» - перечитывает список ещё раз и ещё раз…
Бакланова нет. Зато появились какие-то «левые»,
кого он не только в глаза не видел, но и фамилии
встречает впервые.

«Нет, зрение меня не обманывает, я не включён.
Может, они забыли и ещё не поздно исправить?» -
наивно думает Фёдор, продолжая тупо разглядывать список.

«Или нарочно вычеркнули?» - эту догадку он считает
более логичной.

 «Зав, наверное, на месте. Жаль, прозевал я, - мысленно
упрекает он себя, - надо было при всех его к стенке
прижать. Ну да ладно, сейчас разберёмся».

Он решительно встаёт и направляется в кабинет зава.
Фёдору даже невдомёк, с каким идиотизмом он столкнётся
несколько минут спустя. 

С окаменелым от злости лицом Бакланов заходит
к Шаповалу без стука и школярского «можно войти?»
Знает, что так не положено, потому именно так и
заходит. У зава как раз сидит Маслаченко, редактор
концепции, что весьма кстати.

Без церемоний Федя вклинивается в разговор:

- Скажет мне кто-нибудь, что здесь происходит?
Почему меня не включили в соавторы? – и показывает концепцию.

К его манерам все давно привыкли, знают, что
расшаркиваться, особенно перед начальством,
не его конёк. Но чтобы так беспардонно? Посреди
разговора? Нет, его таки надо поставить на место!

- Ты не видишь, мы разговариваем? – еле сдерживаясь,
Маслаченко опережает Шаповала. -  И почему ты заходишь
без стука? Тебя вообще учили какой-то культуре?
Где ты воспитывался?

- Вижу, что разговариваете, да только не о том.
Лучше вот сюда посмотрите, - и показывает список
авторов на внутренней странице обложки.

- Федя, ты пока выйди, подожди, - на удивление
спокойно говорит Шаповал, хоть и до сих пор
не может простить ему случай с «квантильонами».

- Не буду я ждать! Я требую ответа на поставленный
вопрос! И немедленно!

- Да ты что себе позволяешь?! – кипятится Маслаченко.

Шаповал жестом ему показывает, мол, не надо,
я сам разберусь.

- Давай об этом позже, - пока ещё вежливо Шаповал
норовит выставить непрошеного посетителя.

- Нет, не позже, а сейчас и только сейчас! –
настаивает Фёдор.

- Слушай, ты невозможный, - ворчит Шаповал, -
ладно, что там у тебя?

Зав хочет побыстрее отделаться от назойливого
подчинённого. Оба – Шаповал и Маслаченко -
сразу уловили, по какому поводу явился Фёдор,
и поняли, что настало время отвечать
на неудобные вопросы.

- Вот, полюбуйтесь! – тычет он заву эту злосчастную
брошюру. -  Мои страницы 123-125. Это результаты
моих исследований. Почти такой же материал я подал
и в рекомендации. Так там я указан среди авторов,
а почему меня здесь нет?

Шаповал для виду слишком внимательно просматривает
список. Вопросительно смотрит на Маслаченко –
ответственного за выпуск. Последний, видя, что
ему предстоит отвечать за проделки руководства
и, в частности, того же Шаповала, несёт откровенный вздор:

- Понимаешь, Федя, нам нужно было включить нескольких
высоких чинов из министерства. Ну и поэтому…

- Что – поэтому? – нетерпеливо перебивает Бакланов.

 - Ну… надо было сократить список, - неловко
оправдывается Маслаченко, не глядя на Фёдора.

Шаповал делает глаза невинного младенца и,
удовлетворённо разведя руками, кивает в сторону
Бакланова, мол, ну вот, всё и выяснилось.

При отправке концепции в печать Маслаченко и Шаповал
понимали, что от этого разговора им не уйти. Но сейчас,
когда и в самом деле пришло время отвечать, на их лицах
читается: «Я украл в магазине булку, и меня поймали».

 - То есть надо было кого-то взять и вычеркнуть? –
Фёдор беспощадно дожимает тему. – Пожертвовать кем-то?
Но почему именно мной?

- Ну, тут…понимаешь… - неуклюже начинает Маслаченко.
Уверенности в его голосе не больше, чем у школьника,
вызванного к доске с невыученным уроком.

 - Понимаю, можете не продолжать, - Бакланов
поворачивается к выходу.

 - Федя! – едва не в один голос выкрикивают
Маслаченко и Шаповал.

 - Да шо Федя?! «Федя», - останавливаясь,
он передразнивает начальство, - какой я вам Федя?
Пацана, понимаешь, нашли!

 - Ты успокойся, Фёдор Михайлович почти Достоевский!
Ты пойми… – Маслаченко хочет перевести разговор в шутку,
но Бакланов перебивает:

- Хватит ёрничать! Я Бакланов, а не Достоевский!
И если обращаетесь по имени-отчеству, то, будьте добры,
на «вы». А то прям как колхозники: «Иван Иваныч,
иды волам хвосты крутыть!»

 - Ладно, ты давай не кривляйся тут, - Шаповал пытается
приструнить дерзкого подчинённого, но того безудержно несёт:

 - Вот что я вам скажу. Вы все доктора и кандидаты,
а у меня защита на носу. И лишняя публикация абсолютно…
не лишняя, - от волнения он не может подобрать другое
слово, - у меня и так печатных работ – с гулькин хрен,
еле впритык! А вы у меня украли публикацию!

 - Да ты полегче, Фёдор! – повышает тон заведующий,
начиная краснеть в лице.

Такие выходки допускать нельзя, иначе этот пижон скоро
будет их по матушке посылать.

 - Ты давай полегче! – вторит ему зам. – И вообще, веди
себя, как полагается!

 - Что ты себе… как ты себя… что ты себе позволяешь?! –
окончательно теряется Шаповал, привыкший к подобострастию
и ни от кого из подчинённых не ждущий такой прыти.
Даже от Бакланова, который никому в зубы не смотрит.

 - Вы - воры! Неужели вам это не понятно? Вам сидеть
в тюрьме, а не отделом руководить! – Бакланов разворачивается
к выходу, оставляя после себя немую сцену. Дверью, конечно же,
хлопает. Посыпались куски штукатурки, жалобно квакнули
ни в чём не повинные дверные петли.

Сидя за рабочим столом, титаническим усилием воли Фёдор
держит себя в руках, не давая взорваться праведному гневу.
Ну не выливать же досаду на остальных. Они вроде тут ни при чём.

Может, маловато силы воли, а может, злости накопилось
по самое некуда, но у Фёдора происходит надлом. Пальцы
невольно сжимаются, и брошюра, теряя первозданный вид,
превращается в бумажный комок.

- Тьфу ты, чёрт! – хрипло исторгает Фёдор, и комок летит
в ближайшую корзину для мусора. Все, будто по команде,
резко поворачиваются в его сторону. Свирепый вид Бакланова
лишает смелости не только язвительную Зиновчук, но даже
быдловатого Романченко.

Никто не понимает причины этой внезапной вспышки ярости.
Да и могут ли понять? Не станет же Фёдор объяснять им,
как руководство «кинуло» его с концепцией.  Все они
в списке авторов, и им совершенно до лампочки,
есть ли там Бакланов.


Пятница, 7 октября 1993 г.
Время – 15:50.

По коридору плавно дефилирует Лена Овчаренко. В руках
синяя папка с жёлтыми тесёмками.  Её счастливая улыбка
гальванически преображает хмурое лицо Фёдора, и он
напрочь забывает о скандале в кабинете шефа.

«Вот она, единственная, кто меня понимает», - думает Бакланов.

- Хэй, Элэна! – приветствует её на датский манер. - Ну что,
вместе в страну сказок?

Голос – воплощение неподдельного восторга. Возможно, впервые
в жизни Федя Бакланов искренне чему-то радуется.

 - А то! – не меньше торжествует Лена.

 - Давай я буду Каем, а ты Гердой, хорошо?

 - Ну да, щас, а потом ищи тебя у Снежной Королевы! - Лена
с видимым удовольствием поддерживает шутливый тон. - И знаешь,
я такая ревнивая, что все сосульки у неё на голове пообламываю.
Нет уж, давай я лучше буду Танцовщицей, а ты Оловянным Солдатиком.

 - Одноногим, что ли? Он же такой беспомощн… – Федя не может
закончить фразу. Тень пробегает по его лицу от воспоминания
о беспомощном Жердинском, хотя со дня возмездия минуло почти
полгода. Внезапный перепад настроения не ускользает
от внимания Лены.

 - Ты чего, Федь? – тревожится она.

 - Н-нет, нет, ничего, - берёт он себя в руки, продолжая
тему сказок, - а тебе роль балерины подошла бы (осматривает
её с ног до головы). Да и прикид у тебя классный.

Ему надо перейти именно на «прикид», а главное – на жёлтый пуловер.

 - Как это у классика: Не знаю, как там белый и зелёный… -
Фёдор не успевает закончить…

 - Но жёлтый цвет как раза тебе к лицу, - подхватывает Лена. -
Федька, ты повторяешься. Ты мне это уже говорил. Вчера.

Бакланов краснеет, вновь, как и в разговоре с Валей Зиновчук,
желая перекрутить плёнку времени обратно и стереть этот
эпизод из памяти.

 - Да и не только мне. У нас же не одна любительница носить
жёлтое. Особенно эта, -  тычет ему в нос какую-то бумажку,
прибавляя с укоризной: - Эх, ты!

Не понимая, о чём речь, Федя машинально берёт листик, а там...

Его передёргивает. Да это же тот самый черновик стихо
про Выдру! «Так вот он где! Как же он к Ленке-то попал?
Уже, наверное, весь институт в курсе». Фёдор только
теперь понимает, почему многие сотрудницы при встрече
так иронично ему улыбаются.

Вспомнил он и то, как Валька ехидно лыбилась позавчера,
когда он вошёл в кабинет после встречи… «О-о-о, чё-ё-ёрт…
я же ходил к этим кадрам, - как он мысленно назвал
датчан, – чтоб они сгорели, а бумажка-то на столе
осталась!» - Он же собирался переписать его на чистовик
и подсунуть Выдре, а потом и вовсе о нём забыл.

«Надо же, так влипнуть! Вот идиот!» - думает о себе Фёдор,
не в силах выдавить и слова. Рука по привычке тянется
в карман за сигаретой.

У Лены выражение лица – воплощение сарказма вкупе
с разочарованием. Она уходит, не сказав больше ни слова.
Фёдор понимает, что опять облажался, да и девушка обиделась.
Видать, и впрямь ревнует его к Вальке, хоть и напрасно.
А может, и к Выдре. Или что-то знает об их отношениях?

- Скидэ вэрс, - ругается он по-датски.

- Что? – не понимает Лена, останавливаясь.

- Я говорю, чёртов стих! – приближаясь к ней,
переводит Фёдор.

- Да нет, Федя, стих сам по себе классный, хорошо у тебя
получилось. Не знала я, что ты такой талантливый. Только
вот Рубцова, особенно про жёлтый цвет, лучше почитай
своей подруге, - и плавными движениями рук изображает
грудь и бёдра огромных размеров.

 - Какой подруге? О чём ты, Лен? – деланно удивляется Фёдор.

 - О ком, а не о чём. На ней сегодня жёлтый шейный
платок. И не прикидывайся, будто ты не видел, –
прищуривается Лена, улыбаясь одной стороной рта.

 - Да я не знаю…

 - Всё ты, Феденька, прекрасно знаешь, - давая понять,
что разговор окончен, она делает несколько шагов прочь
от Бакланова, останавливается и, не глядя в его сторону,
вполголоса замечает:

 - Только зачем было её с грязью смешивать?
Она ведь твоя женщина.

 - И ты туда же, - отрешённо произносит он.

 - Низко ты поступил, мерзко! Повёл себя, как последний
подонок! Эх, Федя-Федя...

В отчаянье он едва не кричит ей вдогонку:

 - Лена! Не верь! Это неправда! Ничего я на
Выдру не говорил!

Она останавливается, по лицу пробегает тень сомнения:
«А вдруг и в самом деле это не он?» Но после такого
стишка, пущенного по институту, как считает Лена, им
самим, да ещё о женщине, с которой у него роман,
от Бакланова можно ждать чего угодно.

 - Может, и не говорил, но кляузу написал, - твёрдо
и непреклонно звучит обвинение, в которое, будто
сквозь поры, навязчиво втискиваются сомнения. Ведь
она любит Фёдора и принимает его таким, какой он есть.
Но такой ли Бакланов на самом деле? «А как же быть
с этим?» - Лена вспоминает об его похабных стишатах.

Федя догоняет её.

- Лена, - надрывно, едва не переходя на крик, продолжает
он, - подожди! Я ничего не говорил и не писал. И ни на
каком профкоме я не был. Мне никто не верит. Поверь хоть ты!

- Как же не был, если тебя там видели?

- Да, – смущается Фёдор, – заходил, сказал Ковалёвой…

- Ну вот! – она слово торжествует. – А говоришь – не был!

- Но потом я ушёл! Честное слово! Ты что же, им, значит,
веришь, а мне – нет?

- Да я уж не знаю, как тебе верить… после этого, - она
указывает на черновик в его руках. Фёдор машинально
переводит взгляд на злосчастные рифмы, понимая, что
ничего доказать не сможет.

Лена снова оборачивается:

- И знаешь, Федя, что-то мне не хочется с тобой никуда
ехать, ни на какую стажировку. Да и вообще…

- Как это – не хочется? Ты что, отказываешься от поездки?
Ты не едешь в Данию? – Удивление Фёдора на грани шока.

- Да я-то еду, - загадочно отвечает Лена, после чего
окончательно уходит, чтобы даже не обернуться.

- Так… а… это… - неуклюжая попытка Фёдора задать вопрос
наталкивается на пустоту: Лена исчезла из вида, свернув
за угол коридора.

Ничего не понимающий, стоит он, как прошитый колом
от головы до пят. Проходящие мимо сотрудники с удивлением
оглядываются на Бакланова. Его свирепый взор в никуда
отбивает всякую охоту даже поинтересоваться – «Что с тобой?»
Так все бесстрастно и проходят мимо, не проявляя к нему
ни малейшего участия.

На память Фёдору приходит случай, когда он возвращался
со школы с двумя «двойками». Математичка вызвала его
доказывать теорему Виета. Да вот задание он перепутал,
и на доске из-под его мела возникла ещё не изученная
теорема Фалеса. Раз в жизни добротно что-то выучил –
и не то. Получая законную «пару», Бакланов про себя
произнёс: «Виёт, да не тот». Сказал, будто чертыхнулся.
В классе засмеялись, а учительнице послышалось, будто
он ругнулся матом. Не вдаваясь в уточнения, она снова
потребовала дневник и влепила ещё одну «пару», теперь
уже за поведение. Тогда Феде казалось, что «стратил»
он по-крупному, а нынче пришедший на память эпизод
школьных будней выглядит невинной мелочью по сравнению
с провалами текущего дня.

Но к чёрту воспоминания! В какой-то книге Фёдор вычитал:
«Вспоминать о прошлом – удел стариков». А ему до старости
ещё – ого-го-о!

Фёдора ждут великие дела. Надо срочно решить бумажные
вопросы с отделом кадров, бухгалтерией, чтобы стаж
сохранить и зарплату по месту работы, ну и прочее.

Ведь он едет в Данию!

Первый раз в жизни за границу!



Примечания к главе 22:

[1] - Тринадцатой зарплатой по-народному называлась
премия по итогам года.



Продолжение - Глава 23 - http://www.proza.ru/2016/12/20/115

*******************************************************