Нулевая видимость

      1.

Мирон Фесенко только что пришел из универсама. Не успел он выложить продукты из пакета, раздался телефонный звонок. Просили Софью Тарасовну, его жену.  К сожалению, та гостила у своей подруги в деревне, до которой три сотни верст. Не сказать, что собеседника этот факт очень огорчил, звонивший выразил желание встретиться лично с ним.
И вот, в проеме двери сухощавый мужчина интеллигентной внешности. Лет пятидесяти пяти, с внимательными умными глазами. Врач – психотерапевт, их домашний доктор.
Домашний? Мирон Лукич в смятении. Вот так новость!
Ничего странного, - пояснил гость, - держать в тайне свои визиты к врачу - право жены. Если она не делилась с ним секретами, пусть все так и останется тайной. Будто тайной... Будто останется...
И приоткрыл завесу своих врачебных отношений с госпожой Фесенко.
Их знакомству несколько месяцев. Пусть Мирон Лукич не переживает, здоровью его жены ничего не грозит, речь об известных физиологических подвижках организма. Пятьдесят лет для женщины, все равно, что четырнадцать - для девочки. Капризный возраст, столько же новых ощущений, эмоций, неадекватных реакций… 
Врач, обычно бывает посвящен в интимные стороны жизни своих пациентов. В этом нет ничего удивительного, если разобраться в сути жалоб.
Он в курсе ее исторических, если можно сказать - претензий. Софья Тарасовна познакомила его с миром своих предков. Некоторые подробности в ее изложении выглядят весьма достоверно. Ее дальним предком, и в самом деле, мог быть фаворит императрицы Елизаветы Петровны - Лешка Розум, Алексей Разумовский.
Софья, Софья… -  обратился Мирон Лукич с мысленной укоризной к жене, не дает тебе покоя слава куртизана. Хочешь в лучах его светлости  погреться. Успокоилась бы…
- Софья Тарасовна, - продолжал врач, - о своих родовых корнях раньше не задумывалась, но в какой-то момент, они ей стали интересны. Изучая жизнь своих предков, она невольно увлеклась историей вообще, и то, что узнавала, встряхивало ее психику, Мирон Лукич, должно быть, почувствовал это на себе.
- Что есть, то есть, Софью, неодолимо тянет в атмосферу средневековья, - хозяин охотно делился своими наблюдениями. - Она в совершенстве владеет актерским искусством, знакома с десятком музыкальных инструментов, могла бы сыграть любую роль на любой сцене. Статс - даму, фрейлину, даже царственную особу.
Одно плохо, она этим не довольствуется, хочет и требует той же игры от своего окружения.  Ну, какой из меня поклонник или фаворит?
Врач понимающе склонил голову, и продолжил:
- Все бы ничего, но эта, на первый взгляд, невинная забава, может перерасти в психическое заболевание. Симптомы еще неявны, но они могут начать доминировать, если пустить все на самотек.
Я пришел просить у вас совета, - врач изменил интонацию, давая понять - он подходит к самому главному.
- Софья Тарасовна согласилась со мной: ее нездоровое увлечение стариной, чревато психозом. - И это понятно, между миром надуманного и реального, возникает конфликт. Сознание, проживая одновременно две жизни, не в состоянии отличить вымысел от будней. Образы, вплетаясь друг в друга, вызовут раздвоение поведения, а значит и личности. Конец, как можно догадаться - плачевный.
Софья Тарасовна, что меня радует, все это хорошо понимает. Заметьте, она пришла ко мне сама, скрыв свой визит от вас, Мирон Лукич.
Ишь ты, как дело-то поворачивается, - подумал Фесенко, закуривая. - Все было тихо - мирно, и на тебе…
- Гипнотическое внушение, должен вам сказать, великая вещь! – продолжал врач. - Я опробовал в клинике многие положения своей теории. До сих пор у меня ошибок не случалось. Состояние  Софьи Тарасовны, на мой взгляд, совсем не тяжелое.
Он подходил к самой сути.
- Нет ничего проще, лишить ее придуманного мира. - Но это – жестоко, ваша жена черпает из него эстетическую компоненту, расцвечивая жизнь себе и окружающим. Реализуя этот вариант, мы опустошим ее; разрушим все хорошее, что в ней есть, обедним ее интеллект.
Другой путь - щадящий. Он в том, что бы подыграть ей, отсекая от жизненных реалий, позволяя  жить в придуманном мире. Где красота, роскошь, власть, поклонники… Я думаю,  ей можно пойти  навстречу, как вы считаете?
Временами, надо давать ее сознанию отдых, условно говоря, спускать на землю. Важно, чтобы в этот период, она не нашла разительного контраста между ТЕМ миром и ЭТИМ. В этот период, ее здоровье в руках близких, все зависит от их психического настроя.
На чем остановимся Мирон Лукич?
- Если я правильно вас понял, - у хозяина шла кругом голова, - Софья уже выбрала этот путь?
- Да, она знала что делала. - Ее психика будет пульсировать в одном режиме, а не в нескольких одновременно. Так безопаснее.
- Что требуется от меня?
- Не разочаровывать ее.
- Простите?
- Смотря на один и тот же предмет, вы будете видеть разные вещи.
Вот, перед нами чашка, современное изделие дулевского фарфорового завода. Для нас с вами - это очевидно! Софье Тарасовне, эта же чашка, может представляться тонкой гессенской работой немецкого мастера, скажем ХV1 века. Или раньше, все зависит от богатства фантазии, от видеоряда, который запечатлеется в ее памяти. Соглашайтесь с ней, и она будет счастлива. Вы подарите своей жене нескончаемый праздник. Уверен, вам этого хочется. Софья Тарасовна рассказывала…
- Вы правы! – Мирон Лукич смущен.
- Возите ее по музеям, покупайте глянцевые издания, предметы роскоши, старины. Чем богаче мир, который она увидит, тем спокойнее будет ее психика. Вы меня понимаете?
- Да!
- Я рад, иначе не взялся бы предсказывать судьбу вашей жены.
- В своем гипнотическом состоянии, она будет осознавать надуманность происходящего? – уточнял детали Мирон. - Будет осознавать, что это ролевая игра?
- Я бы этого не сказал, - врач пояснял некоторые моменты. - Действительно, первое время, Софья Тарасовна может недоумевать. Сначала ей чудится одно, потом другое, третье... Не пугайтесь, если не провоцировать ее на конфликт, не вмешиваться в события, процесс сам себя отрегулирует.
Они беседовали долго. Не обошлось без маленького застолья, дело того стоило.

     2.

Возвратилась из деревни Софья. Захлебываясь, перебивая себя, рассказывала обо всем, что видела, слышала, чему научилась. Оказывается, дойка дело не простое, с непривычки болят пальцы и суставы. Попробуй - ка каждый день, по нескольку раз, да три недели подряд! Пусть сам убедится, какие у нее стали сильные руки. А если еще и молоком умываться… Он не замечает в ней перемен, какая у нее стала бархатная кожа.  Пусть потрогает... Да и трещинки у глаз… А? Где они? То-то!
В деревню Софья ездила с левреткой Сюзанной, своей любимицей, черно - белой красавицей, с будто забинтованными ногами. Оставлять ее, изнеженную и капризную с Мироном Лукичом, было верхом безрассудства, этого не пережили бы ни Софья, ни Сюзи. Судя по-всему, на свежем воздухе, разборчивой в друзьях и еде итальянской борзой, жилось неплохо.
Поездка, благотворно сказалась на Софье, это было видно. Посвященный в ее секреты муж, пытался увидеть ему одному понятные метаморфозы, но не заметил ничего, что бросалось бы в глаза. Успокоился...
В какой-то из дней, Софья пришла с прогулки задумчивая и сосредоточенная. Случилось! Мирон вида не подал, был как всегда, предусмотрителен и деликатен. Софья ходила погруженная в себя, подолгу задерживая взгляд на картинах, столовой посуде. Чаще обычного, открывала шкатулку, примеряя небогатый набор "драгоценностей", чешскую бижутерию от "Яблонекс".
Вскоре, женщина ожила, повеселела. Ей нравилось описывать драматизм какой-либо картины, считая ее высокохудожественной копией Мане, Рубенса, Веласкеса. Ее проникновение в интригу, задумки художника, были на удивление глубокими. Правда, кое что выглядело спорным, но в целях лечебного эффекта, Мирон этим пренебрегал. Главное помнить, что видит в картине Софья, в этом ключе и вести разговор. Не ошибаясь в авторстве, потакая всем ее суждениям.
Большой, на сорок восемь предметов сервиз, Софья сочла раритетом елизаветинских времен. Уверяя мужа - это подарок царственной Елизаветы, ветренице Лизке Воронцовой. Незадолго до того, она относила его к подаркам Петра 111 своей Лизавете, любовнице. Однако, после долгих книжных изысканий, остановилась на последней версии.
Скоро Мирон знал: где и какого века изделие у них стоит, где чья копия картины висит на стене.
Оба они были пенсионерами, но благодаря дворянской родословной Софьи, худо - бедно обеспечены. Они позволяли себе путешествовать по стране, посещая музеи, храмы, монастыри. Это, давало им небывалый заряд бодрости, питая души благодатью и покоем. Сюзи оставляли на это время знакомым.
Единственная их дочь, Елена, вышла замуж за бразильца, и жила у мужа на его родине, в Ресифи. Родителей посещала редко: то ли из-за визовых сложностей, то ли нежелания мужа. Как бы то ни было, Лена считалась ломтем отрезанным, на нее рассчитывать не приходилось.
Прошло много месяцев.
- Софья Тарасовна, только что ушла от меня, - раздался звонок от врача. - Ее сознание разблокировано. У нас с ней уговор, вернуться к исходному состоянию по самочувствию. Следите за ней, за собой тоже.
Софья вернулась чем-то озабоченная, долго стояла в прихожей, критически оглядывая ее интерьер. Прошла в гостиную, пробежала взглядом по картинам.
- Мирон, как считаешь, у нас хорошая подборка произведений? - Гармонично ли все смотрится?
- О чем ты Софья! - искренне возмутился муж. - Ты же сама все обставляла! Те, кто у нас бывают, находят обстановку уютной. Никто не считает ее кичем, ты же это имеешь ввиду? Может, ты кокетничаешь Софи, признайся? Хочешь услышать от меня очередной комплимент, шалунья?
- Оставь Мирон свои гусарские штучки! - Софья без видимой причины раздражена. - Я давно не обращала внимания на наши картины, не скрою, подзабыла кое-что. Будь добр, напомни мне.
- Хорошо! - хозяин брал инициативу в свои руки. - Вот тициановская "Даная", здесь комментарии излишни; "Святое семейство" Рафаэля; Лукас Кранах, "Мадонна с младенцем под яблоней"; Боровиковский, "Портрет Лопу…"
- Постой, постой..., - перебила его жена. - Ты сказал "Мадонна" Кранаха, или мне послышалось?
- Да! - уверенно начал Мирон. - Лукас Кранах старший, "Мадонна с младенцем".
Сказал, и внутренне съежился: у Лукаса на картине яблоня, здесь же яблоками и не пахло. Кому как не ему знать, никакой это не Лукас, и не Мадонна. Он сам когда-то покупал эту картину у малоизвестного художника, даже помнил фамилию того - Алексей Рыбин. Картина называлась - "Первенец".
Две недели назад, Софья увидела в этом произведении - Лукаса, его Мадонну. Он не спорил. Лукас, так Лукас! Теперь, освобожденная от гипнотической зависимости, она почувствовала фальш.
Что делать? Настаивать на своем? Жена тут же уличит его во лжи. Лучше признаться в ошибке.
- Я напутал…, - он зачитал с обратной стороны паспорт. - Ты права, это не Лукас. Тебя не провести, ты стала настоящим искусствоведом.
Софья задумалась...
В течении недели, Мирона уличили в десяти обманах, подлогах. Разумеется, он пытался отшутиться. Но… ошибиться можно два, три раза, но не десять же раз подряд. Софья что-то заподозрила.
Прошел месяц, и Мирон приспособился. Для него это были радостные дни - он говорил что видел. Софья же, становилась нервозной, ее раздражали бытовые мелочи, она не считала нужным снисходить до них.
Мыть посуду? Еще чего! Стирать? Этого не хватало! Ходить по магазинам и стоять в очередях? Всю жизнь мечтала!
Как бы то было, ситуацию женщина контролировала. Пришло время, она посетила  врача. И снова Мирон вынужден "прописываться" в средневековье.
- Это Лукас Кранах и его Мадонна? - обратила Софья внимание на  злополучную картину.
Мирон, боясь снова наступить на те же грабли,  помалкивал.
- Ты что, не согласен со мной? - Его же ни с кем-то не спутать. Посмотри, как выписано личико младенца, в ХХ веке нет таких мастеров. А сама Мадонна... Никакой избранности, без ореола, простая женщина...
Что молчишь? - сердилась. – Помнится, раньше ты спорил с пеной у рта. Последнее время, ты стал каким-то обыденным, я не узнаю тебя. Хочешь, что бы я нашла себе нового фаворита? - благосклонно потрепала мужа по щеке. Смотри, за этим дело не станет.
У Софьи, в уголках рта обозначились резкие морщины, на шее появились пигментные пятна.  Мирон не боялся за свой фавор, здесь он конкурентов не видел.

      3.

- Знаете, Валерий Трофимович, - жаловался Мирон врачу. - Последнее время, мне не по себе, голова кругом идет от перестроек. Сегодня Софья одна, я приспосабливаюсь к ней, завтра другая, я должен вспоминать давно забытое. И так без конца. Боюсь, меня надолго не хватит. Ловлю себя на том, что начинаю заговариваться.
Врач виновато опустил голову.
- Как бы мне не стать и вашим лечащим врачом Мирон Лукич. Честно говоря, я этот вариант не просчитал. Душевное благополучие вашей жены, достигается за счет душевного дискомфорта хозяина дома. Так дело не пойдет!

Буду с вами откровенен, вариантов мало, по правде – один. Мы исходили из того, что в реабилитации нуждается Софья Тарасовна, сообща выбрали путь,  и шли по этой тропе. Жизнь показала - это тупиковая дорожка.
О другом варианте я уже говорил при нашей первой встрече: блокировка эмоциональной зоны ее сознания. К чему это приведет, тоже рассказывал. Ваша сознательная сфера, ни впрямую ни косвенно, к этому не подключается.
Третий вариант - блокировка уже вашего сознания, ваших эмоций.
У Софьи Тарасовны повышенная возбудимость локального участка коры головного мозга. У вас этого нет. Вам, как более дееспособному, и принимать решение.
К какому варианту прибегнем? Ни в коем случае не хочу оказывать на вас давление. Не торопитесь, обдумайте все. Приходите через недельку, сделаем так, как сочтете нужным.
Мирон принял решение мгновенно.
- И думать нечего. Если у вас есть время, блокируйте меня сейчас, не отходя от кассы. На том и закончим.
Подозреваю, я стану скучным, и не смогу обсуждать с Софьей школы Рафаэля и Караваджо, - грустно улыбнулся. Обойдусь, есть желтая пресса, поищу себя там. Куплю Гиннеса, начну цитировать его соседям по подъезду, глядишь, так и авторитет завоюю.
- У вас Мирон Лукич, редкое чувство юмора, - врач пациентом доволен безмерно. С ним вы не пропадете, я за вас спокоен. Если еще принять во внимание и вашу любовь к жене… Я вам завидую!
Блокировку снять никогда не поздно, помните это. Проходите в смотровой, - распахнул дверь.


(с) Александр Астафьев.