Игра судьбы. посвещается М. Костиной

               
Наша  встреча  произошла  на  кордоне  «Челюш»  в  Горном  Алтае,  где  мы  с  однокурсником  Славой  отдыхали  у  егеря  Максима  Ивановича.  Слава  был  племянником  помощника  егеря.
Он  пригласил  меня  отдохнуть  с  ним  на  кордоне  и  заодно  помочь  в  заготовке  дров  на  зиму.
Я  обрадовался  приглашению.  Так  как  давно  хотел  побывать в  прителецкой  тайге.  Из  Горно – Алтайска  мы  на  попутной  машине  добрались  до  Артыбаша,  где  жили  родители  Славы,  и  пробыв  у  них  два  дня,  сели  на  пароходик  «Пионер»,  который  курсировал  по  Телецкому  озеру.
Сказать,  что  плавание  было  приятным,  значит,  ничего  не  сказать.  Ни  одной  минуты  спокойного  созерцания  этой  божественно – райской  красоты.  Бесконечное  очарование,  изумление,  восторг!
Казалось,  не  пароходик  шёл  вдоль  берега,  а берег  проплывал  мимо  нас,  восхищая  величественными  скалами,  вековыми  кедрами  и  красотой  шумных  водопадов,  падающих  в  озеро.  На  палубе  много  туристов,  студентов  и  потому  шумно,  весело.  Поют  под  гитару  бесконечные  туристические  песни.  В  разных  местах  палубы  слышны  возгласы  восхищения.
Одна  девчонка,  перегнувшись  через  борт,  кричит  подружкам:  «Девчонки,  вы  посмотрите,  какая  чистая  вода!»  Вода  действительно  изумительно  чистая. 
— Вот  бы  искупаться, — мечтательно  говорю  я.  Славка  усмехнувшись  ответил;  «Не  советую,  вода  очень  холодная».   Вот  наконец,  и  кордон  «Челюш».  Выходим  на  самодельную,  маленькую  пристань.  Недалеко  стоят  два  дома,  рубленных  из  лиственницы,  для  егеря  и  его  помощника.  Нас  встречают  дядя  Славки  и  егерь  Максим  Иванович,  худощавый  мужчина  лет  55-ти.  Ведут  нас  к  дому  егеря.  В  горнице  встречает  радушная  хозяйка,  тётя  Тася:  «Ну  что,  проголодались,  мойте  руки  и  айда  за  стол, — приглашает  хозяйка.  Мы  садимся  за  большой  деревянный  стол.  На  нём  вкусно  пахнущий  хлеб,  домашней  выпечки,  варёное  мясо,  целиком  зажаренная  рыба,  молоко,  мёд,  ягоды.  А  Максим  Иванович  уже  несёт  из  погреба  медовуху  и  наливает  всем  по  полному  стакану.  Выпиваем  и  с  аппетитом  набрасываемся  на  жареную  рыбу  и  другую  снедь. 
Вдруг  рядом  с  домом  раздаётся  шум  вертолёта.  Хозяин  выходит  встречать  новых  гостей.  Через   некоторое  время  в  горницу,  вместе  с  хозяином  входят  лётчик  с  женой  и  с  ними  две  девушки.
Лётчик  шумно  знакомится  с  нами,  представляет  жену  и  девушек – студенток  из  Барнаула.  За  столом  всем  хватает  места.  Снова  пьём,   за  знакомство  медовуху  и  совершенно  не  пьянеем.
Наверно,  потому  что  хорошая  закуска,— подумал  я,  но  когда  попытался  встать,  то  с  удивлением  почувствовал,  что  ноги  меня  не  держат.  Хозяева  добродушно  смеются,  наблюдая  за  мной:  «Ничего,  студент,  это  с  непривычки»,— с  улыбкой  говорит  Максим  Иванович.  Смеялись  и  девушки,  глядя,  как  Славка  выводил  меня  на  «воздух».   Слава  вывел  меня  из  дома  и  усадил  на  брёвна.   Вскоре  к  нам  вышли  и  девушки.  Оказалось,  что  они  наши  коллеги:  обе  учатся    в  пединституте  на  факультете  иняза.  Весёлую,  общительную  звали  Машей,  а  её  подругу,  девушку  с  красивыми  глазами,  Леной.  Через  минуту  мы  уже  оживленно  беседовали  на  общую  для  нас  тему.  Перебивая  друг  друга,  рассказывали  о  разных  случаях  из  студенческой  жизни.  Весело  смеялись  над  смешными  историями.  Был  уже  поздний  вечер.  С  гор  потянуло  прохладой.  Слава  сбегал  в  дом  и  вынес  два  шерстяных  пледа.  Бросив  мне  на  колени  плед,  сел  рядом  с  Машей  и  укрыл  себя  и  её  другим  пледом.  Девушка  благосклонно  приняла  ухаживания  Славки  и  улыбнулась  ему.  Мне  следовало  бы  поступить  так  же,  но непонятная  робость  не  позволила  это  сделать.  Я  встал,  и,  укрыв  Лену  пледом,  сел  рядом.  В  следующую  минуту  я  был  тронут поступком  Лены:  Она,  привстав,  накрыла  нас  обоих  пледом,  при  этом  спокойно  посмотрела  на  меня  огромными,  красивыми  глазами.  Её  глаза  излучали  какую – то  особенную  теплоту,  от  которой  мне  стало  невыразимо  хорошо,  словно  окатило  волной  счастья.  На  короткое  время,  забыв  обо  всём,  мы  смотрели,  не  отрываясь  друг  на  друга.  Неожиданно  в  доме  скрипнула  дверь.  На  крыльцо  вышли  Максим  Иванович  с  помощником:  «А,  вот  где  они,  голубки», — весело  сказал  Максим  Иванович. — Девчонки,  тётя  Тася  уже  вам  постелила,  а  ты,  Слава,  веди  друга  к  дяди  на  сеновал.  Мы  встаём  рано,  так  что  не  засиживайтесь.
Ещё  немного  посидев,  мы  стали  прощаться.  Лена  протянула  мне  узкую,  прохладную  ладошку.  Я  взял  её  ладонь  и  нежно  прикрыл  своей  рукой.  Она  шаловливо  ударила  меня  по  руке  и  побежала  за  Машей  в  дом.
Придя  на  сеновал,  Славка  тотчас  уснул,  а  я  лежал  и  смотрел  на  звёзды.  Неужели  это  она,  первая  и  единственная, —  думал  я.  Я  был  благодарен  судьбе  за  эту  встречу  и  даже  не  думал,  будет  ли  любовь  взаимной.  В  голове  рождались  стихи:
                Я  ощутил  такую  нежность,
                Такую  трепетность  и  зов
   Желаний,  чувств  и  слов  безбрежность.
   И  понял  вдруг,  пришла  любовь.
Я  долго  не  мог  уснуть,  чувства  переполняли  меня.  Даже  с  закрытыми  глазами  я  видел  её  милое  лицо.  С  ним  я  и  уснул.  Разбудил  меня  Славка:  «Вставай,  дядя  уже  управляется  с  хозяйством». Спрыгнув  с  сеновала,  мы  побежали  на  озеро  и  несколько  раз  окунулись  в  холодную  воду.  Бодрые  и  посвежевшие  пошли  в  дом,  где  наспех  позавтракали  хлебом  с  мёдом,  запивая  кружкой  парного  молока.  Дядя  Славки  уже  ушёл  в  обход  своего  егерского  хозяйства,  а  мы  до  обеда  пилили  и  кололи  дрова  на  зиму.  Вскоре  к  нам  на  помощь  пришли  девчонки  и  принялись  укладывать  полешки  в  поленницу.  Мы  так  увлеклись,  что  не  заметили  прихода  Максима  Ивановича.  Он  похвалил  нас  за  работу и  пригласил  в  баню.  Баня  у  них  просторная,  стоит  у  самого  озера.  Жарко  натоплена,  на  полу  пихтовые  ветки,  в  бачке  заваренные травы.  Запах  божественный!  Буду  вас  лечить  по – таёжному,—говорит  Максим  Иванович,  плеснув  на  каменку  отвар  из  трав.  У  каждого  в  руках  распаренный  веник.  Мы  хлещем  себя ,   друг  друга,  и  напаренные  бежим  по  камешкам  к  озеру.  Окунаемся — Ух!  И  так  несколько  раз.
После  бани  пьём  земляничный  морс  и  отдыхаем  перед  обедом.  После  нас  в  баню  пошли  девчонки  с  хозяйкой,  а  Максим  Иванович  стал  варить  тройную  уху.  Когда  уха  уже  была  готова,  из  бани  вернулись  девчонки.  Такие  довольные,  счастливые.  Я  не  мог  отвести  глаз  от  Лены.  Мне  показалось,  что  она  стала  ещё  прекраснее.  Уха  была  превосходная!  Никогда  мне  не  приходилось,  есть  такую  вкусную,  наваристую  уху,  с  какими-то,  известными  только  Максиму  Ивановичу  травами.  Ели  уху  с  черемшой  ( по-местному—колба).  Ну  вот,  теперь  не  поцелуешься  с  девками,— шутит  Максим  Иванович,  намекая  на  густой  запах  чеснока  от  черемши.  Маша,  игриво  стрельнув  глазами,  ответила:  «А  мы  и  не  боимся,  мы  ведь  тоже  едим  черемшу.  Мы  только  боимся,  что  нас  некому  будет  целовать».  Все  громко  засмеялись  и  продолжили  с  аппетитом  уплетать  уху  и  даже  просить  добавки.  Наконец,  насытившись,  мы  вышли  из-за  стола.
Поблагодарив  хозяев  за  вкусный  обед,  пошли  погулять  к  озеру,  наслаждаясь  чистым  воздухом  и  красотой   окружавших  гор.  Славка,  обняв  меня  за  плечи,  тихо  прошептал:  «Мы  сейчас  с  Машей  уйдём,  а  ты  можешь  побыть  с  Леной  наедине».  Некоторое  время    мы  с  Леной  молча,  сидели  на  берегу  озера.  По  её  спокойному  лицу  и  счастливо  блестевшим  глазам   я  понял,  что  она  не  осуждает  уход  Маши  и  даже  довольна,  что  мы  остались  одни.  Самое  удивительное  было  то,  что  мы  не  ощущали  обычной  неловкости  от  затянувшейся  паузы  молчания.  Каким-то  шестым  чувством,  мы  оба  понимали,  что  слова  могут  разрушить  ещё  очень  хрупкое  состояние  счастья.
Посмотрев  на  неё,  я  взял  её  руку  и  прижал  к  своим  губам,  продолжая  смотреть  в  её  глаза.
Господи,  как  же  она  была  прекрасна  в  этот  миг.  Её  повлажневшие  глаза  излучали  такую  теплоту  и  нежность,  что  я  с  трудом  удержал  себя,  чтобы  не  расцеловать  их.  Она  доверчиво  протянула  мне  другую  руку  и  встала  с  огромного  валуна,  на  котором  мы  сидели.  Взявшись  за  руки,  мы  некоторое  время  бродили  у  озера,  а  затем  по  тропинке  вошли  в  смешанный  лес,  в  основном  пихтовый.  В  воздухе  плыл  целебный  хвойный  запах. Часто  останавливаясь,  мы  смотрели  в  глаза  друг  друга,  словно  проверяя:  не  ушло  ли  от  нас  это  необыкновенное,  чудесное  очарование.  И  успокоившись,  шли  дальше,  пока  не  вышли  на  огромную  поляну,  вокруг  которой,  словно  стража,  стояли  вековые  кедры-исполины,  а  по  самой  поляне  были  разбросаны  стожки  сена.
—Ой,  сколько  здесь  спелой  земляники, — воскликнула  Лена.  Мы  стали  собирать  очень  сладкую,    пахучую  ягоду  и  бросать  её  в  рот.
—А  знаешь,  гораздо  вкуснее  земляника,  если  собрать  её  полную  горсть  и  всю  в  рот, — говорит  Лена  и  подносит  мне  к  губам    полную  ладошку  ягод.  — Ну-ка,  открывай  рот,—  говорит  она  и,  смеясь,  заталкивает  мне  в  рот  все  ягоды.  Я  с  благодарностью  киваю  головой,  так  как  не  могу  говорить  с  полным  ртом  душистых  ягод.  Действительно,  так  гораздо  вкусней, — наконец  прожевав,  говорю  я  ей.  Набрав  большую  горсть,  я  проделываю  ту  же  процедуру  с  ней.  Она  мотает  головой  и  плотно  закрывает  рот,  но  скоро   сдаётся.  Её  губы  и  даже  нос  в  земляничном  соке.  Нам  весело  и  хорошо.  Насытившись  и  надурачившись,  мы  садимся  у  стога  отдохнуть.  Прижавшись  спиной  к  стогу,  Лена  закрывает  глаза  и  делает  вид,  что  спит.  Я  же,  не  отрываясь,  смотрю  на  её  прекрасное  лицо,  на  её  красивые,  чуть  припухшие  губы,  всё  ещё  с  остатками  сока  ягод.  Чувствуя,  что  она  не  спит  и  знает,  что  я  на  неё  смотрю,  я  взял  в  рот  длинную  травинку  и  стал  медленно  щекотать  за  ухом,  по  щеке,  носу.  Она,  словно  бы  во  сне,  отмахивается  ладошкой.  Травинка  касается  её  губ  и  медленно  ползёт  по  ним.  Быстрым  движением  рта,  она  захватывает  травинку  и  пытается  у  меня  её  отобрать,  но  я  перехватываю  травинку  ближе  к  её  губам  и  крепко  держу.  То  же  делает  и  она.  Моё  сердце  начинает  учащённо  стучать:  Неужели  она  уступит  в  этом  соревновании.  Но  она  не  уступает  и  ещё  раз  перехватывает  травинку.  Наши  губы  соединяются  и  долго  не  могут  оторваться.  Я  с  обожанием  смотрю  на  неё,  на  её  счастливые  глаза.  Нежно  сжав  ладонями  её  лицо,  я  осыпаю  его  лёгкими  поцелуями.  Меня  омывают  волны  счастья.  Ох  уж  это  бесстрастное  время!  Ну  почему  оно  так  быстро  летит? 
Незримо  подкрался  вечер.  Верхушки  гор  ещё  окрашены  солнечным  багряно-сиреневым  светом,  а  здесь  на  поляне  начинает  быстро  темнеть.
— Леночка,  надо  возвращаться.  О  нас  уже,  наверно,  беспокоятся, — говорю  я.  Она  соглашается,  и  мы  быстро  идём  назад.  Временами,  почти  одновременно,  останавливаемся  и  целуемся.   О  нас  уже  действительно  беспокоились.  Славка,  увидев  нас.  Подбежал  и  стал  ворчливо  выговаривать.
А  Лена ( ох  уж  эта  милая  Лена)  подошла  к  Славке  и  поцеловала  его  в  щёку.  Тот  растерянно  посмотрел  на  неё,  потом  на  меня  и  тихо  рассмеялся,  перестав  ворчать.
Тётя  Тася  посмотрев  на  нас,  входящих  в  горницу,  тепло  сказала:  «Можно  тушить  свет,  от  вас  двоих  и  так  светло».  Неумолимо  быстро  бежали  счастливые  дни.  В  один  из  вечеров  Максим  Иванович  сообщил  девушкам,  что  завтра  за  ними  прилетает  вертолёт  (ему  сообщили  по  рации).
Во  мне  всё  сжалось,  я  посмотрел  на  Лену  и  увидел  её  сразу  вдруг  побледневшее  лицо.   
В  её  глазах  застыла  тревожная  мольба  и  отчаяние.  Мы  вышли  из  дома  и  молча,  пошли  к  озеру.
Всегда  такое  спокойное,  сегодня  оно  было  тёмным  и  волны  вздыхая,  бились  о  берег.  Она  вдруг  заговорила  страстно  и  сбивчиво:  «Милый,  любимый  мой!  Прости  меня  за  то,  что  я  раньше  не  рассказала  тебе  всю  правду  о  себе.  Всё  потому,  что  я  с  первого  взгляда  поняла,  что  полюбила  тебя.  Поверь,  я  никогда  не  думала,  что  так  бывает.  Все  наши  дни  с  тобой  для  меня  были  наполнены  новым,  совершенно  неведанным  мне  светлым  чувством.  У  меня  словно  выросли  крылья.  Я  была  необыкновенно  счастлива  и  боялась  этого  объяснения.  Если  бы  оно  произошло  раньше,  я  бы,  наверно,  так  и  не  узнала,  что  есть  счастье  любить  и  быть  любимой.  Прости  меня,  любимый,  но  осенью  я  выхожу  замуж.  Я  дала  жениху  обещание.  У  моего  жениха  много  достоинств,  и  когда  он  именно  меня  выбрал,  я  была  ему  благодарна;  считала,  что  он  меня  осчастливил.  Какая  я  была  глупая!  Только  здесь  с  тобой  я  это  поняла,  но  слишком  поздно».
Она  обняла  меня,  крепко  поцеловала  и  убежала  в  дом.  Я  стоял,  словно  поражённый  громом.
Казалось,  всё  сейчас  рухнет:  и  небо,  и  горы  и  будет  конец  света.  Подошёл  Славка  и  увёл  меня  к  дяде.  Он  что-то  мне  говорил,  но  я  почти  ничего  не  слышал.  Запомнил  только  одну  его  фразу:
— «Прости  меня,  я  всё  знал,  но  не  смог  тебе  сказать.  Ведь  вы  были  так  счастливы!»
Утром  прилетел  вертолёт,  из  дома  вышли  Маша  с  Леной  и  направились  к  вертолёту.  Маша,  прощаясь,  махнула  нам  рукой,  а  Лена  даже  не  обернулась.
После  бессонной,  мучительной  ночи,  мне  казалось,  что  у  меня  всё  выгорело  внутри.  Не  осталось  никаких  чувств.  И  только  когда  вертолёт  скрылся  из  виду,  ко  мне  вернулось  чувство  потери,  чувство  безысходного  горя.  Сказав  Славке,  что  хочу  побыть  один,  я  побрёл  на  наше  с  Леной  место,  на  поляну,  где  стояли  величественные  и  спокойные  кедры,  как  они  стояли  сто  лет.  Что  им  мои  страдания,  моё  горе, — думал  я,  сидя  у  нашего  стожка.  От  этой  мысли  у  меня  перехватило  дыхание,  и  сдавленный  вздох  не  принёс  облегчения.  Только  сейчас  я  окончательно осознал,  что  из  моей  жизни  ушло  что-то  глубокое,  светлое  и  что  оно  никогда  больше  не  повторится.   И  я,  далёкий  от  религии,  неожиданно  для  себя,  поднял  к  небу  глаза,  и  с  моих  губ сорвалась  отчаянная  мольба:  «Господи,  верни  мне  её,  верни  счастливые  мгновения,  верни  хотя  бы  счастье  её  видеть!»  Я  пролежал  у  стога  до  вечера  в  глубокой  печали.
Через  несколько  дней  мы  покинули  эти  необыкновенно  красивые  места,  гостеприимных  и  радушных  людей.  Место,  где  я  был  по-настоящему  счастлив.  Проработав  несколько  лет  учителем  сельской  школы  в  Горном  Алтае,  я  вернулся  на  родину.  Прошло  много  лет.  Оглядываясь  назад,  память  листает  страницы  книги – жизни.  И  самая  яркая  страница  этой  книги,  годы  жизни  в  самом  красивом  месте  на  земле—Горном  Алтае.  Среди  замечательных,  душевных  людей,  ещё  не  испорченных  европейской  цивилизацией.
Однажды  на  одном  из  творческих  вечеров  встретил  женщину,  смутно  напомнившую  мне  что-то  из  далёкой,  прекрасной  юности.  Это  была  она,  Леночка  — моя  первая  и  единственная  любовь.
Оказывается,  она  уже  несколько  лет  живёт  в  моём  городе  после  развода  с  мужем.  Живёт  только  любовью  к  детям  и  к  богу.  Я  смотрел  на  неё,  пытаясь  найти  в  ней  ту  красавицу  Леночку,  которая  когда-то  покорила  моё  сердце.  Не  получилось.  Годы  сделали  своё  грустное,  необратимое  дело.  Теперь  нас  обоих  греет  только  воспоминание  о  счастливых  и  незабываемых  днях  нашей  любви  и  нашей  молодости.

                12. 04. 2008 г.