Квартира Эу

Мы пришли к Эу ближе к полуночи. Вся его квартира представляла дадаистский бедлам: два стула были приклеены ножками к потолку, люстра была сделана из гранёных стаканов, располагавшихся по кругу в два ряда вверх донышками; огромная двуспальная кровать была на колёсах из-под велосипеда, на которой валялись книги, журналы, рисунки, карандаши, бумага.

 Сразу же меня привлекла одна книга – «Пятьсот цитат из Макса Эрнста или сюр-пентаграмма». В этом было что-то космоеретическое. Я взял её в руки, но не успел раскрыть, как мне бросилась в глаза небольшая картина, висевшая над кроватью и называвшаяся «Чёрная пантера в эпистатическом контрансе». Животное, разделённое на три части клубками и грудами каких-то полуглистов-полумеханизмов с добавлением разнообразных мхов, лишайников, камней, металлического лома и полупереваренной пищи. Хвост пантера держит трубой, и на конце он действительно переходит в оцинкованную трубу; прямая кишка – ярко-алая с сапфировой сетью сосудов – вываливается прямо в рот лежащему навзничь полускелету-получеловеку (до пояса – скелет, ниже – обнажённое мужское тело; вместо фаллоса торчит обсидиановая прямоугольная стелла). Своим изумрудно-зелёным языком пантера облизывает наполовину развившийся человеческий эмбрион неестественно-гипертрофированных размеров. И всё это на фоне тёмно-тёмно синего и очень яркого неба с крупными клочьями белых облаков и идеально круглой сверкающей чуть зеленоватой луны.

Рядом с этой картиной висела ещё одна и называлась «Сон статуи «Дорифора» в окололунном сатириазе». Чёрный с фиолетовым отливом «Дорифор» будто висит в безвоздушном пространстве на фоне какого-то желтоватого марева. Место гениталий юноши занимает белая слегка яйцеобразная луна, а на конце копья, которое он держит на плече, висит прозрачный мешок с пауками. У ног копьеносца растёт кактусообразное кристаллическое растение, отбрасывающее тень стройной обнажённой женщины, а в верхнем правом углу летит несуразная трёхголовая серебристая птица.

Я обернулся и посмотрел на противоположную стену. Там тоже висело две картины. Первая называлась «Тарантул на открытой миндалине» и изображала красивую даму, изысканно одетую по моде конца XVIII века в парике и с веером в правой руке, которым она полузакрыла грудь. В левой женщина держала пергаментный свиток, на отвёрнутом конце которого была нарисована чёрная восьмиугольная звезда, затушёванная внутри, а в центре её была золотая пентаграмма, нарисованная одной ломаной линией без отрыва руки и представляющая собой пять пересекающихся треугольников.

 На правом боку у дамы в платье и в самом теле был сделан вырез, так что были видны часть внутренних органов с печенью, кости бедра и таза. Из этого выреза вырастала третья очень белая и нежная обнажённая рука с роскошным перламутровым маникюром, держащая хрустальную сферу, внутри которой была часть разрубленной рыбьей головы с кровавым глазом и вывернутой жаброй.

 Четвёртая рука – кости обтянутые коричневой измождённой кожей – высовывалась внизу из-под платья и пыталась поймать что-то непонятно чёрное. Пятая рука покоилась в согнутом локте на бархатном стуле, стоящем справа от дамы. Это была тонкая рука мужчины с длинными холёными пальцами, средний из которых украшал перстень с огромным овальным сапфиром. Рука, облачённая в рукав от чёрного фрака и белый манжет, держала раскрытую книгу, будто кто-то невидимый её читал. Но книга была совсем не книгой,а рассечённым надвое человеческим лицом.
 
Шестая рука высовывалась из комода позади стула и была толстая с короткими безобразными пальцами и бородавками. Седьмая парила где-то под потолком и была извилистой и деформированной, словно кусок небрежно брошенной расплавленной пластмассы. И наконец восьмая была рукой младенца, торчащей из разбитого настенного зеркала слева от дамы.

Вторая картина называлась «Спешащий на поезд». Обнажённый мужчина стремительно шёл по перрону и в руках нёс два че… нет не чемодана – человека, двух обнажённых тощих мужчин. Он нёс их как чемоданы, взяв за хребты, как за ручки багажа. Причём позвоночные столбы пластично, как воск, изгибались вместе с кожей и образовывали настоящие ручки. Головы, руки и ноги этих людей-чемоданов болтались как плети, а фаллосы и тестикулы были очень длинными, мягкими и аморфными и волочились сзади за ними по земле. У самого спешащего вместо пениса торчала вперёд огромная чугунная ростра, которая изображала ринувшуюся на добычу рычащую львицу. Из затылка идущего рос уродливый несуразный длинный омерзительный полип графитно-земноватого цвета, а голову увенчивала тиара католического священника.

Оторвавшись от созерцания этой сюрреалистической квадриги, я стал листать книгу и среди множества иллюстраций нашёл репродукции этих полотен. Сюр-пентаграмма из множества не-смыслов несла и ещё один – яркую пятигранную звезду сюрреалистических художников: Дали, Танги, Эрнст, Магритт и Дельво. Это меня настолько отвлекло, что я не заметил другие анормальности квартиры Эу. Сам он сидел в кресле, сделанном в виде человека на корточках со спущенными штанами за недвусмысленным занятием.

 Теперь я внимательно рассмотрел оставшиеся вне поля моего внимания предметы. Это были: наклонный шкаф, который падал набок и стоял на двух ножках, поддерживаемый в таком положении двумя мощными цепями, прикованными к потолку; круглый деревянный вертящийся стол, стоявший на одной массивной ножке и два таких же табурета, выполненные из неизвестного мне дерева цвета кофе с очень красивой волнистой структурой. На столе в вазе, сделанной из двух лошадиных черепов, стояла, излучаясь своей томностью, полураскрытая белая роза.

Я присел в кресло напротив Эу, в точно такое же кресло, только выполненное в виде женской фигуры. Мы долго беседовали о нашей общей страсти – сюрреализме и не заметили как за окном запылал закат. Тогда мы вышли на балкон и насладились экзальтированными красками заката, пока последний блик не поглотила неодолимая громада ночи.

Вернувшись в комнату и включив свет, мы обнаружили в моём кресле миловидную обнажённую девушку. Прямые до плеч каштановые волосы, серые, чуть раскосые глаза, чуть выдающиеся скулы, носик, отчёркнутый одним коротким штришком, холодные бледные губы и голубовато-белая кожа делали её похожей на женскую ипостась сексуальной версии будды Амиды.

 Вдруг она резко встала и… разорвалась на две половины: одна нижняя левитировала в верхнем углу комнаты, другая верхняя – ближе к полу. Ком кишок болтался где-то посередине, и из него капала густая коричневая, как сгущённое кофе, масса. Всё это летало по комнате как галлюцинаторные летучие мыши. Затем обе половины соединились, и Даффа (так звали девушку) спокойно, как ни в чём не бывало, заняла место в кресле с вопросительным взглядом: «Ну как зрелище?»

Эу сел в своё кресло, раздвинул стену пальцами,и рука его мягко ушла внутрь стены. Даффа проделала тот же фокус. Через полчаса они оба были втянуты в стену наполовину