Моя жизнь с Майклом

Из книги "Сибирская Танка"

Вместо эпиграфа

Музыка снега

Белое, белое небо
Полное, полное снега
Сыпет сквозь сито белила,
Всю землю снегами укрыло.

Раскину я в стороны руки,
Ловлю белоснежные звуки.
Кружатся, кружатся снежинки
Под музыку старой волынки.

Оставят печаль и тревогу
Слезами уставшего Бога,
Коснутся колючей щекою,
Вальсируя вместе со мною.

Следы расстаются неспешно,
Теряя земные одежды, –
Мелодия вечного снега
С бездонного юного неба.

Т.Коснаки

* * *

Мне кажется, я тебя уже никогда не встречу. И поэтому я решила написать эти строки о тебе и обо мне, чтобы твой образ не стерся в моих воспоминания и остался таким же прозрачным и свежим, как тот лондонский вечер, когда я впервые увидела тебя.
Ты стоял у окна магазинчика на углу оживленного сквера. За твоей спиной виднелись трикотажные джемпера и свитшоты цвета некрашеной верблюжьей шерсти. Я скользила взглядом по вешалам и гадала, захлестнет ли меня сегодня волна непреодолимого шопоголизма.
И в этот момент я увидела тебя. Ты стоял у окна, и взгляд твой уходил куда-то в глубину и сквозь меня. Я застыла в удивлении, разглядывая твое лицо: легкий румянец на высоких скулах, вьющиеся в модной влажной укладке волосы обрамляли лицо.
Ты был миловиден и, меня кольнуло, по-женски привлекателен. Меня притягивал твой взгляд. Я подошла вплотную, поддавшись импульсу, и протянула руку к твоему лицу. Ты вздрогнул и увидел меня. За стеклом. Ты улыбнулся, откинул со лба непокорную прядь. Я удивилась – ты двигался! Возможно, я надеялась, что это уникальный манекен, зазывающий меня в магазинчик. Но... ты был живой!
Ты приглашал меня жестами зайти в магазин. Я решительно отказывалась. Ты опять же по-театральному медленно показал на часы и изобразил что-то подносящее ко рту.
- О, кофе?! – догадалась я.
- Yes, yes, - обрадованно кивнул ты.
- Почему бы нет, - показала я жестом.
И ты вышел на улицу.
Это было самое стремительное мое знакомство с мужчиной. Пока я любовалась рыжеватым отливом волос, гадая, высветлены ли пряди или это натуральный оттенок каштановых волос, ты очень мило и ненавязчиво привел нас в кофейню.
Тебе нравились длинные рукава моего свитера и эти движения пальцами нарастопырку, которые ты смешно пародировал. Я так никогда не смеялась, догадываясь и сочиняя на ходу небылицы, откуда и зачем я в Лондоне. Почему одна этим осенним днем. Где моя группа....
Я говорила тебе, удивляясь, неужели этот привлекательный английский парень, лихо оседлавший стул за барной стойкой, - респектабельный владелец модного магазина. Я утверждала, что ты подрабатываешь там манекеном. Ты смеялся и говорил, что это будет потрясающее ноу-хау.
Я трогала твои волосы, не заметив, как мы перебрались за столик вдали от прямых взоров посетителей.
- Химка? – спрашивала я по-русски.
- Да, химка, - говорил ты со странным придыханием и ударением на букву «а».
- Они влажные, словно ты гулял в лондонском тумане, - шептала я.
Ты кивал. А я наконец разглядела цвет твоих глаз – серые.
- У тебя маленькие руки, - говорил ты, перебирая мои пальцы в своих изящных ладонях.
- Да, у тебя тоже не лопата.
- «Не-ло-па-та», - повторил ты, а я смеялась над твоим произношением и прикасалась к своему носу.
- Нос, нос. Смотри – нос!
- Что нос? – вторил ты мне.
- Ты посмотри, они похожи.
Ты смеялся, говоря, что они совсем не похожи.
А потом... Как-то все кончилось. Словно радость этой встречи прошла и угасла с последними лучами солнца.
- Тебя проводить?
- Нет, - отрицательного покачала я головой.
- Я хочу тебя видеть еще.
- Я тоже.
Я затолкала телефон в свою сумку через плечо и пошла к выходу.
Ты остался.
Я замерла на крыльце кофейни. И чуть помедлив, обернулась. Ты стоял за дверью, за стеклом, как тогда, когда я впервые увидела тебя.
- Как зовут тебя? – шепнула я, прикладывая ладони к стеклу.
- Майкл, - так же одними губами ответил ты.

* * *

Идет снег. Крупные хлопья садятся на лобовое стекло и в несколько минут покрывают его полностью. Я не включаю дворники, мне нравится смотреть вдаль сквозь острые лучики снежинок. Небо молочно-серое, оно плавно опускается на город и над самой землей распадается бесконечной мозаикой из белых пушистых комочков. Ах, это небо...
Мне снова вспомнился Лондон. Такое же белесое небо и плотный туман накрыл нас в Гайд-парке. Мы шли по улице. Капли тумана оседали на наших ладонях. Это было похоже на снег в России, и мелкие капельки также дрожат на вязаных вещах, словно вот-вот растаявшие снежинки. Я подняла голову вверх.
- Что ты делаешь? – тихо спросил ты.
- Я ловлю снежинки.
- В небе?
- Да. Они падают мне на лицо и тают, - я повернулась к тебе. – Если ты увидишь снежинку, значит, ты увидел Россию моими глазами.
Майкл поднял лицо к небу и словно вошел в туманную белизну. Я, стоя рядом с ним, хорошо видела его парку насыщенного терракота, а лицо терялось в волнах тумана.
- Я понял, ты любишь снег, - прошептал ты.
- Да, люблю. И ловить снежинки на язык. И смотреть, как в свете фонарей блестит снег и тихо падает под ноги. Тогда я слышу музыку снега и танцую.
Я раскинула руки, стремясь объять серое лондонское небо, и закружилась, тихо напевая.
- Никогда не танцевал в тумане, представляя, что это снег, - сказал ты, подхватывая мой танец.
- Я тоже, - сказала я. – Но это так рядом...
- Удивительно, рядом, - согласился ты.

* * *

- Почему так поздно? – спросила мама, открывая мне двери.
- Не могла выйти из машины. Снег.
- Да ты совсем замерзла! И опять без шапки... А перчатки...
- А, - махнула я рукой. – Потеряла.
- Третья пара, зима только началась, - сокрушенно покачала головой мама. – Иди, выпей чаю горячего. Согреешься, а не то заболеешь.
И она пошла усталой походкой на кухню.
Я не хотела нарушать эту музыку, звучащую во мне. Я скинула сапоги, повесила куртку и тихо шмыгнула в свою комнату, прикрыв двери.
Ночью у меня начался жар. Выглянувшая луна светила в незашторенное окно. Хлопья снега ворвались в комнату и стали морем.
Мне хотелось пить, но везде было только соленое море.
Я шла по палубе, придерживаясь за поручни. Солнце слепило глаза, я жмурилась.
- Пойду лучше в каюту, - я вытерла набежавшие слезы и спустилась по крутой лесенке вниз.
Столешница красного полированного дерева плавной дугой шла вдоль комнаты, повторяя контур корабля.
Я положила руку на ребристый край, он теплой волной наполнил пальцы солнечной нежностью и упругой мягкостью дерева. Я вдохнула тонкий запах древесины с примесью лаванды. Именно такой запах был у шарфа Майкла, когда я в прошлый раз от накатившей нежности зарылась лицом в его одежду, висевшую на вешалке.
Я улыбнулась. Пахнет мужчиной, хозяином. Я с тихим трепетом стала разглядывать фотографии, лежащие на столе. Их было немного: Майкл в Альпах, Майкл на сноуборде, Майкл с медведем. Это меня рассмешило – Мишка с мишкой – оба всклокоченные и странно похожие крепкими ногами, стоящими чуть косолапо.
Пальцы скользнули дальше, в небольшом углублении я увидела модель машины.
- Черная, - восхищенно протянула я, трогая изящную машину.
- Нравится? - Майкл подошел и дотронулся до миниатюрного руля. – Это моя. Только в миниатюре.
- Обожаю черные машины. У меня тоже черная, только не кабриолет, как у тебя. И у твоей колесо сзади крепится, как у ретро. Тебе нравятся машины-ретро?
- Да, в них есть романтика и грация.
Я понимающе кивнула.
- А вот это? - я коснулась круглых клавиш небольшой печатной машинки. – Это твое?
Майкл утвердительно кивнул. Это был удивительный небольшой экземпляр печатной машинки в лаковом корпусе. Черные круглые клавиши плотно прижимались друг к другу. Их обводы и головки ленты отливали начищенным металлом, так же как и обводы на машине. Удивительный экземпляр. Она выглядела ухоженной, и к ней хотелось прикоснуться.
- Работает? Можно?
Я нажала несколько клавиш. Непривычно тугие клавиши с легким щелчком коснулись барабана.
- Я... тоже... печатаю..., - запинаясь, произнесла я.
Я растерялась, взволнованно разводила руками.
- Я была машинисткой когда-то, давно, еще компьютеров не было, и я работала в... машбюро, - я, торопясь, словно боясь спугнуть картинку из прошлого, путала русские и английские слова. – Маленькая.., молодая была. Это я люблю писать... сейчас писать, а тогда печатать.
Майкл улыбался, внимательно вслушиваясь в поток фраз, и кивал, подбадривая и, возможно, соглашаясь со мной.
- А зачем тебе она? - я показала на машинку.
- Это моя муза. Это раритет. Я не работаю на ней. Я пишу. Сценарии. Кино. Телевидение. Понимаешь?
Теперь я уже старательно кивала, повторяя его слова губами, чтобы лучше понять.
- Ты пишешь?
Майкл кивнул.
- На этом?
- Нет, что ты, - и он чуть медленнее повторил. - Это муза. Она присылает мне вдохновение. Не есть работа.
- А как же одежда?
- Это мой друг. Он позвал. Написать для него.
- Так ты и, правда, манекен.
Мы засмеялись. Что-то тихонько ударило мне в грудь. Это странное чувство, что я все это уже видела.

* * *

Мне еще сильнее захотелось пить. Губы потрескались, и язык вяло ворочался. Я с трудом повернулась на кровати. Пол покачивался. Я попыталась встать с кровати, но голова сильно кружилась.
Уговаривая себя свистящим шепотом, я медленно встала и, придерживаясь за стены, пошла в ванную комнату.
Из-под двери на кухню пробивалась полоска света. Слышались голоса. Говорили тихо. Мама и какой-то незнакомый мужской голос.
- Она говорит на английском.
- Это бред, но такое бывает.
- Вы не понимаете! Тише. Кажется... – мама прервала себя на полуслове. – Это ты дорогая?
- Да, я пить хочу, - прохрипела я, заходя в ванну.
- Я провожу тебя, - мама приоткрыла дверь.
- Не надо, - я махнула, чтобы она закрыла дверь. – Я сама.
- Все сама, все сама. Никогда ни о чем не попросит. – Мама качала своей красивой головой. Иногда она такая заботливая, что это злит.
Я напилась из-под крана. Сполоснула лицо и взглянула в зеркало.
И тут я снова увидела его – Майкла. Прямо в зеркале, стоя в ванной комнате. Он садился в поезд. Он заходил в вагон последним и все оглядывался, словно искал кого-то.
«Майкл, Майкл», - одними губами шептала я, прикрывая ладонью рот, чтобы не раскричаться от нахлынувшего ужаса, что я не встречу его больше.
Дверь вагона захлопнулась, и поезд тронулся. Я приникла к зеркалу лицом, от моего дыхания оно стало запотевать. Я в отчаянии царапнула по зеркалу. Поезд изогнулся и странно стал наезжать на меня. Майкл с той стороны двери приник к стеклу и что-то кричал. Мне! Он смотрел мне прямо в глаза. Я видела его! Я видела слезы, бегущие из его глаз. И... все растаяло. Я видела только свое отражение с заплаканным лицом, растрепанные волосы и распухшие красные губы. В уши мне бился женский крик...

* * *

Мама тихо присела ко мне на кровать. Она гладила мои волосы прохладными руками, пахнущими каким-то кремом. Меня подташнивало.
- Плохой сон приснился? – спросила мама.
- Нет, не сон.
- Расскажи...
Я медленно и неуверенно начала:
- ...Он..., - я поперхнулась, - он... стоял у окна магазинчика на... Таймс Сквер, - я остановилась, припоминая детали той встречи, и постепенно рассказала о моих встречах с Майклом, о том, что мы так похожи, и что он куда-то уехал.
Мама слушала, кивала, вздыхала. Когда я закончила, в комнате повисла тишина, словно что-то плотное наполнило темноту комнаты. Мама чуть вздрогнула и поцеловала меня в лоб:
- Лондон. Почему Лондон, дочка? У тебя все-таки еще жар. Ты никогда не была в Англии, дорогая, - голос ее звучал резковато и торопливо.
Она вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь.

* * *

На следующий день приходил доктор.
Он трогал горло и за ушами, было больно. Долго слушал и стучал по груди. Там что-то хрипело.
- Мама мне рассказала про Лондон, - начал он.
Я выжидательно посмотрела на доктора.
- С научной точки зрения, милая, это просто бред. У тебя не может быть брата в Англии. Забудь это. Выбрось из головы. Это все температура.
- Нет, - я уткнулась в подушку. – Нет! Неправда. Я читала ему стихи! Свои стихи... Он их знает. Он тоже любит снег.
Доктор скептически скривил губы:
- Таймс Сквер – это в Нью-Йорке. В Англии есть нечто похожее – Пикадилли...
Глухие рыдания сотрясали мои плечи. Они не знают!... Ничего не знают!... Со всеми своими фактами и взрослыми правилами!..
Доктор, покашливая, словно что-то не договорил, вышел из комнаты.

* * *

Это было давно. Так давно, что мне кажется, это была не я. Снова снег. Он падает крупными хлопьями на стекло. Дворники тихо сметают их. И я вспомнила музыку снега под лондонским серым небом.

.............

В тебе чувствовались изящество и гармония. По моим меркам, ты был даже несколько более женственен, чем это полагалось быть мужчине. И ты говорил о своих чувствах и мечтах. Ты говорил, как еще в юности решил перебраться в Лондон, и при первой возможности отправился открывать для себя «большой мир». О том, как ты начал писать и приобрел свою первую печатную машинку. О том, как не сразу сложились отношения с редакциями. И как чистая случайность привела тебя на киностудию.
Я слушала тебя и понимала, что эта изящная женственность скрывает за собой такую волю, какой я сама не обладаю. Эта воля была реальна и ощутима и намного правдивее киношных и книжных супер-героев. И при этом, в тебе не было бравады и жёсткости. Ты был мягок и обходителен, приятен в общении и очень стильный.
Как это сочеталось в тебе? – Не понимаю! Но этим ты еще больше притягивал меня к себе.

.............

Я знала, куда я еду в этот снежный вечер. В Лондон. Я хочу увидеть тот дом на углу Таймс Сквер. Пусть это был просто бред и жар, как много лет пыталась убедить меня мама. Но я поеду туда, где я соприкоснулась с нежностью. Всеобъемлющей, глубокой и бесконечной... нежностью. Это мое счастье! И оно зовет меня!
И возможно, я не встречу тебя.
Возможно, я не встречу тебя нигде и никогда.
Но там будут звучать мои стихи. Мои стихи в сером лондонском тумане.
И это будет моя реальность. И я буду кружиться под музыку снега.

19.12.2016

Иркутск

Татьяна Коснаки

Фото Иркутск. Московские Ворота. Туман.