Я люблю вас, люди! 10- И опять нелюбимый отчим

Скажи, читатель, какое тебе дело до моего отчима? Правильно – ни-ка-ко-го! Ни сват, ни брат, – пустое место. Вот и я к нему всю жизнь относился так же, пока аж через тридцать лет и три года после его смерти что-то не торкнуло. 

Пустое место – это злые люди. Они хуже собак. Собаке простительно – у нее ума нет, а людям – нет,  ибо сами себе зло выбирают. А жизнь КАЖДОГО незлого человека, каким бы неинтересным он ни казался нам, это целая Вселенная! На этом и стою!

Мой отчим злым не был! Да, он был жесток в наказании за неправильное, с его точки зрения, поведение, и за эту жестокость моя Соня наградила его вечным презрением. А мама – нет: у нее чувство презрения напрочь отсутствовало. Впрочем, после того, как в девятом классе я запустил в отчима пятисотграммовый граненый стакан, пролетевший возле его уха, поползновений к наказанию у отчима больше не возникало. После этого случая до самой смерти отчима мы тринадцать лет прожили в основном как чужие люди...

Но, дорогие читатели, я хоть и по безграмотности, но совершил грубую жизненную ошибку: я никогда не пытался влезть в шкуру другого человека! Кстати, ныне я считаю, что до тех пор, пока человек не освоил правило влезать в шкуру другого человека, он остается жестким индивидуалистом и общественным человеком не является. Впрочем, частично входить в душу человека многих людей в детстве учат – когда им читают сказки и вызывают чувство сострадания к попадающим в беду героям. Но состояние беды – явление все-таки исключительно редкое, и если человек не плачет, то к нему в душу обычно и не лезут. И чем уж этот другой человек живет, одному Богу известно!..

Вот и я редко когда пытался проникнуть в душу другого человека. Случалось, конечно, но крайне редко. И все эти случаи я помню хорошо, ибо в этот момент два человека живут как бы ОДНОЙ душой, полностью доверяя себя другому! Я помню их всех: преподаватель истории КПСС в Лесотехническом институте Николай Тихонович Туз; мой Учитель Илья Александрович Цареградский (о котором за два года тесного общения я умудрился не узнать ничего!); диссиденты Анатолий Марченко и Александр Гинзбург; основатель ТРИЗ Генрих Саулович Альтшуллер; коминтерновец и многолетнй узник ГУЛага Жак Росси; мой друг Президент Союза русских инженеров во Франции Анатолий Максимов...

Да, поведение многое говорит о человеке, но лишь в том случае, если мы очень хотим узнать нутро этого человека (но и в этом случае многое остается за семью печатями). Ну а если не хотим, то человек так и остается для нас пустым местом.

Так и отчим: кружил СЕБЕ, как навязчивая муха, а я тем временем жил СВОИМИ интересами. И вот нет его уже 46 лет, и, как мне кажется, никому (разве что родному сыну) нет уже до него никакого дела, как, впрочем, и вам, читатель: пришел из ниоткуда и ушел в никуда. Ладно, был бы он там каким-нибудь Эйнштейном, при подходящем случае имя помянули бы. А так что? – Пустое место!

Но вот сквозь туман равнодушия я вспоминаю ДРУГОГО отчима – того, который три года не ленился проверять мои домашние задания, который лет семь каждый год вытаскивал меня то из бронхита, то из воспаления легких. Без улыбки, правда, по-деловому: скипидар, горчичники, компрессы... А откуда мне было знать, ПОЧЕМУ он не улыбался, если я не залезал к нему в душу?! Раза два, правда, я его с улыбкой видал. Раз, когда он сделал себе макияж бравого гренадера – тщательно выбритого, с лихо заакрученными вверх усами, другой раз, когда тотошил (подбрасывал) трехлетнего сына Алешу.

Горадо чаще он пускал слезу – практически всегда, когда на застольях запевал солдатскую песню «Трансвааль, Трансвааль, страна моя», вспоминая погибших и пленных товарищей. Пел он ее всегда один, так как никто не знал ее слов и, тем более, обстоятельств, с нею связанных. Это у меня к пятнадцати годам было две жизни – в тульской деревне и в подмосковном Пушкино, а у него их было тьма: захолустная Рязанщина 19 века, военная учеба, Первая мировая, немецкий плен, французская пересылка с кораблем Тулон–Одесса, Одесская ЧК, фабрика «Гознак», комендант поселка Дзержинец в Пушкино. И каждый кусок – целая история! Не хухры-мухры!

Отчим многое рассказывал, но мне – по причине нелюбви к нему – всё было малоинтересно. Конечно, теперь бы я засыпал его вопросами: кто были его родители, что за фантастическую гимназию он окончил, которая дала ему почти университетские знания, где он проходил военную подготовку, как попал в плен, в каком месте в Германии был в плену, почему вернулся в Россию через Францию, что за контора была Одесская ЧК, как оказался в Москве? Ну и еще тысяча мелких вопросов.

Да вот беда: теперь НИКТО на мои вопросы не ответит. Никто! Тот из родных сыновей, который собирал историю об отце, погиб под колесами грузовика с пьяным водителем; родная дочь, ненавидевшая его, умерла; приемный сын от второй жены, служивший в охране Жукова, тем более давно ушел из жизни. Остался, вот, я, который что-то помнит о никому не нужном уже человеке. А как я могу его забыть, если именно он, мой НЕЛЮБИМЫЙ отчим, подарил мне Золотой ключик: слово УНИВЕРСИТЕТ! Слово, которое в тринадцать лет никто из моих ровесников не слышал! А я его знал с десяти лет, ибо судьбу Ломоносова отчим знал наизусть и не раз рассказывал дома. И кому рассказывал?! Семье – моей безграмотной маме и мне, ибо свои дети еще под стол ходили! 

И сегодня, когда мне уже за семьдесят пять, я вижу, что слово «университет» действительно оказалось Золотым ключом к моей судьбе, ибо уже со средних классов во мне стала формироваться идея-фикс: непременно учиться в Московском университете. Хотя мой университетский путь был весьма витеватым, однако пожаловаться на судьбу не могу: я учился и на физфаке, и на мехмате, и на экономическом. Да еще отслушал и курсы повышения квалификации преподавателей по экономической кибернетике. А еще я поработал, хоть и не по научной линии, на физфаке, мехмате, химфаке и философском факультетах. В общем, с миру по нитке нащипал я самых разных представлений о научной и околонаучной жизни. Потому и оказался сущим бандитом в науке, правда, последняя об этом еще не знает...

Мне в жизни крупно повезло – может быть, больше, чем кому бы то ни было на свете: у меня было много великих Учителей: И.А.Цереградский (помимо мамы и бабушки) сформировал мою душу, А.И.Уемов дал мне язык, П.Г.Кузнецов дал мне мозги, Б.Д.Бруцкус дал мне понимание общества, Сократ дал мне цель. Но возможность выйти на всех них мне дал мой нелюбимый отчим – подарив мне Золотой ключик и научив ЖИТЬ.

За двадцать три года жизни с отчимом я лишь однажды, и то скозь зубы, процедил: «Папа». И жалость я испытал к нему, уже немощному, лишь однажды – когда он застиг в момент измены мою любимую маму, и ЕДИНСТВЕННЫЙ человек во всем мире, к кому он пришел поплакаться на свою судьбу, был я – черствый, как сухарь. Так КЕМ же я был для него в таком случае?!

За все годы, что я прожил с отчимом, я знал лишь одного его настоящего друга – Анну Францевну, образованную и интеллигентную женщину, живщую неподалеку в Новой Деревне и имевшую уникальную дореволюционную библиотеку. Еще он был в прекрасных отношениях с участковым детским врачом-еврейкой – тоже интеллигентной и образованной. Так ЧТО же было за душой у моего отчима, если он дружил с такими людьми, выписывал массу газет, роман-газету, часто слушал по радио оперу, но никогда не обсуждал это с моей мамой и, тем более, со мной?..

А я? Раздваиваюсь между Сониной к нему ненавистью, его неласковостью ко мне и... Золотым ключиком, подарившим мне СУДЬБУ. И воскресни он вдруг сегодня, я пришел бы к нему со словами: «Ну, здравствуй, ПАПА!»

***
В 2004 году мы построили дом на Гасконском берегу. По проекту отпление электрическое, но мы поставили и камин – типа русской буржуйки, но с большим шиком. Поставили, чтобы всегда вспоминать о туристических походах, в которых провели значительную часть нашей жизни. Но с некоторого времени я стал замечать, что вспоминаю не лесной костер, а... голландскую печь в нашем пушкинском доме, которую всегда топил только отчим. И еще ловлю себя на том, что и дрова я колю КАК отчим! И вообще, ВСЁ делаю, как отчим. Правда, несколько совершеннее, но все равно, КАК! И я никуда не могу уйти от этого КАК. Ибо первым и главным моим Учителем был, оказывается, ОТЧИМ...

«Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне!
Под деревом развесистым задумчив бур сидел».

==================
На фото: Отчим и мама с нашими детьми. 1967 г.