Как живёшь, не молодёжь?

   Студентку социального колледжа Эльвиру Береговую направили на практику в дом престарелых. Трудовая деятельность, как говорится, началась с низов. Должность невелика - швабру в руки и ведро с тряпкой.
 - Контактировать в первую очередь надо научиться с полом неодушевлённым, - подражая голосу преподавателя, с пафосом продекламировала девушка, жарко прижимая к груди швабру, как пол одушевлённый. - Всё, поиграли в любовь и достаточно, а то ещё примут нас с тобой за лесбиянок. А я  - девушка вполне нормальной ориентации, - Эля без особого энтузиазма взялась за тряпку.
   Заглянув под кровать, она обратила внимание на тетрадь, сиротливо лежащую под матрасом. Любопытство пересилило страх быть застигнутой врасплох и, оглянувшись тихонько на дверь, вытащила тетрадку.
   Дверь внезапно отворилась и в комнату, шаркая ногами, вошла старушка и засеменила к кровати напротив. Эля, успев сунуть находку за пазуху, защебетала:
 - Здравствуйте, бабушка, меня Эля зовут. А, Вы здесь не одна живёте?
 - Не одна, милая, не одна. Меня Полина Ивановна зовут. А соседку-то мою вчера в больницу увезли. Молодая ещё. Но жизнь у ей не сладкая была. Особо не рассказывала. Она здесь четыре года жила, и всё писала что-то, писала. Говорила - про свою любовь пишет.
   Ночью Эльвира, заглянув в тетрадь, увидела, что это дневник, а утром, придя на работу, узнала от Полины Ивановны, что Вера ночью скончалась.
 - Родных-то у ей нет, сказали, что сожгут и всё, ремируют.
 - Кремируют, наверно.
 - Ну, может, и так, одно - сожгут и косточки в земле не полежат.
 - Полина Ивановна, жгут не оттого, что никого родных нет. Бывает, что и родные захотят кремировать.
 - Да, бог с ними, - жалобно прошептала старушка, как бы примеряя не богоугодное "ремирование" к своим не за горами похоронам...
   Эльвире ещё рано было думать о собственных похоронах, но лицо её также омрачилось. Родных у девушки не было, как и у покойной Веры.
   Так как о тетради никто не вспомнил, дневник достался Эле. Читая вечерами исповедь пожилой, совершенно незнакомой женщины, девушка иногда закрывала тетрадь и задумывалась - а нужно ли ей вторгаться в чужую жизнь? К тому же, была бы эта история о молодых влюблённых, ровесниках Эли?
 - Но мне работать с не молодыми. Так хочется узнать, как они живут, не со стороны, а как бы слиться душой. Так что эта тетрадка, как нельзя кстати попала в руки.
   Утром из головы  Эльвиры не выходило размышление Веры о старости... "Ой, надо у Полины Ивановны спросить про отчество Веры. Это ей она Вера, а не мне". А вечером знакомство с жизнью Веры Тихоновны продолжилось...

                Из дневника Веры.
   Старость так близко подошла к моему порогу, что я слышу её дыхание. Я чувствую её всем телом, зрением, слухом. Вот она дряхлой старухой идёт, ковыляя, опираясь на палку, медленно, с трудом поднимается на порог дома и останавливается, чтобы отдышаться.
   Я слышу старческое покашливание и с нескрываемой тревогой жду стука в дверь... Его нет... Ещё не время...
   Громко выдыхаю. Смотрю на часы - шесть утра. Поздно проснулась, обычно просыпаюсь в четыре, пять... Хотя, что это я - мне и в шесть некуда спешить, если только открыть дверь старости?.. Вставать не хочется. Пусть ещё постоит за порогом.
   Лежать невыносимо. Мысли снова атакуют голову, наполненную воспоминаниями, как старая шкатулка с рухлядью. Усмехаясь, перебираю... Нашла что-то "ценное"...
   Пришли на ум слова из Библии: "И позавидуют живые мёртвым..." Сказано про апокалипсис. Его ещё нет на Земле. Если его примерить, как одежду, к миру, возможно, и нет, а если к одному человеку? Есть? Утвердительно киваю головой и прислушиваюсь. За дверью слышится ехидный смешок старости. Значит, и она согласна со мной.
   А выражение "И позавидуют живые мёртвым" вспомнилось неспроста. Горечь утраты родных и близких, страшная потеря самых дорогих, любимых, жалость к ним с годами стала выталкиваться обидой на них: "Почему так рано ушли?" Несправедливое: "Почему оставили меня?" сменилось завистью: "Они все вместе - без меня" и злостью: "Зачем я так долго живу?"
   Люди, ушедшие раньше нас, были окружены нами, нашей любовью, нашей заботой.  А мы остаёмся один на один со своими тревогами. Цепляясь за жизнь, теряя престарелых родителей, мужей, детей, стараемся невообразимыми уловками продлить свою никому не нужную жизнь.
   Нам упорно стараются навязать программы выживания, здоровья, молодости... Нам вдалбливают в головы, что надо полюбить себя, что мы родились на свет для себя и только для себя... Нам постоянно твердят: "Ах, как хорошо вам сейчас - вы на пенсии. На работу не ходить. У вас столько свободного времени. Занимайтесь собой. Гуляйте на свежем воздухе, ходите в гости, на выставки, в кино... Развлекайтесь"... Хорошо сказать "развлекайтесь". Но не вечно же развлекаться?
   Радость - это мир, где есть твои родители - мать и отец. Когда ты видишь их добрые улыбки, наполненные сочувствием глаза, слышишь их родные голоса.
   Радость, когда любимый и любящий муж обнимает тебя сильными руками, нежно шепчет слова, ласкающие твой слух.
   Радость - дети, дарящие тебе столько незабываемых дней, требующие от тебя непрестанной заботы, ласки и нежности, что ты ни на минуту не забываешь о своей значимости, что ты нужна им.
   Теперь их нет. А ты живёшь, цепляясь за жизнь. Тебе шестьдесят... семьдесят...  Ты лежишь, вспоминаешь всех, кто окружал тебя в радости и горести, и завидуешь...
          Старость, забытая там, у порога,
          Вместе со мной прослезилась немного,
          Мне предлагает чуть-чуть подождать.
          Ждать-то чего? Если б мне только знать...
   Наконец, старость постучалась... Я, нехотя, встаю, открываю... Жду... Она споткнулась о порог и остановилась... Значит, ещё есть время...