Маяк. Том первый. Глава 4

Последние главы моей жизни только начинались. Открылась первая страница, и оттуда выпал целый ворох никому ненужных воспоминаний и вещей, которые всё ещё пылятся в старом шкафу. Стряхнулась пыль, и открылся новый, ужасный мир. Ушла пелена с глаз, и теперь я чувствовал себя обманутым. Всё не так прекрасно, как я себе представлял. Это выбивало меня из колеи около полутора лет к ряду после моего тридцатипятитилетия. Осознание бессмысленности озарило пустую голову, и лишь одна надоедливая мысль крутилась в ней при виде той серости Балтийской Косы и усталых лиц "чёрных копателей" – смерть. Я умирал, город умирал, люди вокруг умирали: они не захотели этого замечать, и что из этого вышло? Мы погрязли в грязи, и кажется, только я пытался хоть как-то выбраться.
Маятник настенных часов качался размеренно и жутко надоедливо. Я не отрывал от него своего взгляда вот уже десять минут подряд, всё пытаясь поймать момент, когда он, наконец, остановится. Но время шло, а вместе с ним моё терпение утекало в бездну безделья. Руки сводило, а зубы скрежетали, но этот гипноз был слишком силён, чтобы так просто от него оторваться. Нужно было что-то невероятное. И кто знает, сколько бы так я просидел, не войди ко мне Виктор.
– Доброе утро, Александр Петрович! – он помахал мне рукой и застыл на месте, внимательно смотря, что я делал. – Всё хорошо?
Щелчок в голове – и вот я перевёл усталый взгляд на моего собеседника. Тарновский стоял в дверях и испуганно глядел на меня.
– Заходи, не стесняйся, – махнул ему рукой я.
Юноша прошёл внутрь и тихо прикрыл за собой дверь. Спустя пару минут я обратил внимание на его новый элемент гардероба. Шарф крупной вязки небрежно повис на его тонкой бледной шее, словно мёртвый удав цвета морской волны. Один конец постоянно спадал с плеча, и юноша инстинктивно поправлял его.
– Что-то стряслось? – я встал с заправленной постели и направился к старому холодильнику, доживавшему последние годы. – Ты выглядишь растерянным.
– Ну, так и есть. Я сегодня забегал к Отто – спросить, не привезли ли мои лекарства. И, о, чудо! – Виктор всплеснул руками. – Он отдал их мне бесплатно. То есть в долг.
– Я его понимаю, – вздохнул я, наливая себе стакан ледяного молока в гранёный стакан. – Помогать людям – его прямая обязанность, и кто мы такие, чтобы спорить?
Тарновский опустил голову.
– Мне как-то неудобно разорять человека.
– Запомни, – я стукнул уже наполовину опустевшим стаканом, – здоровье – самая важная вещь после семьи. За него не должно быть стыдно.
Виктор всё ещё стыдливо прятал глаза, но можно было понять, что ему хотелось что-то сказать.
– Тебе хуже? – спросил наконец я, заметив его ещё более хриплый, чем раньше, голос. Казалось, голосовые связки были натянуты до предела и вот-вот лопнут, оставив своего хозяина без голоса.
– Нет, всё в порядке, – попытался отмахнуться он. – Я думаю, как отдать долг Отто. Мне неудобно.
– Не беспокойся, – ответил я и сел напротив него на старую табуретку. – Помнишь, я обещал поговорить с ним?
Тот кивнул.
– Эти лекарства – подарок. Забери и будь спокоен.
– Но... Как вы это сделали, Александр Петрович?
– Секрет, – я постарался улыбнуться. – Неси их, я запишу на бумажку, и потом отдам Отто долг.
– Я из вежливости не взял их, – прошептал Виктор и встал с кровати, на которую успел опуститься. – Тогда я схожу за ними снова. Не думаю, что Отто откажет.
– Не откажет, – заверил его я и выпроводил из комнаты. – Приходи, как сочтёшь нужным.
Хлопнула дверь, и вновь в моей спальне воцарилась оглушающая, но такая приятная тишина. Стоило мне остаться одному в помещении, как сердце само по себе начинало стучать сильнее, и я слышал этот равномерный стук, колотящий по ушам. Мне было сначала неприятно, но вскоре привыкал и даже не замечал этого. Ровно как сейчас я не замечал, какой беспорядок был в комнате.
По центру блестела в дневном свете сломанная кукла, по углам раскиданы какие-то коробки со старыми фронтовыми письмами моих родителей, а на столе всё так же мрачно и одиноко стоялом осушенные бутыли из-под водки и коньяка. И стоило мне их заметить, как к горлу подкатил ком, и захотелось выплюнуть всё то, что я проглотил в порыве злых, грустных чувств.
Письмо, принесённое Мэри, пока я лежал в пьяном беспамятстве, лежало рваными листами и на полу, и на самом краю стола. Оно было похоже на листья ранней осенью: ещё яркий наряд, но уже так быстро опавший на бренную землю.
Я не знал, что делать дальше. Грусть прошла, и теперь мне хотелось лишь быть живым: чувствовать биение сердца по утрам, слушать своё дыхание на рассвете, смотреть на себя в зеркало и ощущать движение мышц. Всё это заставляло меня чувствовать себя биологически живым, но внутри я был давно уже мёртв. Без надежды на спасение, без цели в жизни я был обречён на вечные скитание вокруг безжизненных зданий и серых монотонных улиц, словно потерянная душа, заключённая в огромный купол иллюзий, в котором вся жизнь теряет всякий смысл, а занятия любимым делом становятся пустой тратой времени.
Но я стоял у дверей. Стоял и молился о лучшем будущем.

Порт состоял преимущественно из двух причалов, наспех сделанных из неровно обтёсанный кусков бетона и щебня, куда обычно приезжала переправа на другой берег Балтийского моря; был в порту и старый деревянный пирс, откуда уплывали в открытое плавание рыбаки, возвращавшиеся с полным трюмом рыбы. Их маленькие корабли не выдерживали местной суровой природы, но никто не собирался сдаваться. Рыболовство процветало как никогда наравне с добычей янтаря, а деньги за это они выручали немалые. Будь моя воля, уволился бы давно из "Клада" и отправился бы в вольное плавание. Даже перспектива копаться в грязной воде в поисках камней для меня казалась куда более радужной, чем то, чем я занимался в данный момент.
Небольшой каменный плац как всегда пустовал днём. Ветер гнал с моря свежий ветер с ароматом соли, сдувал пыль, выполняя работу одного старого дворника, что храпел в маленькой будке рядом с гаражом. Издаваемые им звуки были слышны во всём порту, а я не мог заставить себя пропускать это мимо ушей. Вместо речного вокзала здесь была лишь одна маленькая комната-вагон, полностью перекрашенная в синий. За самодельным приёмным окном сидела молодая девушка, читающая потрёпанную книгу.
Вдруг сквозь грохот воды за спиной я услышал голоса нескольких мужчин. Звук шёл со второго пирса, ближе к водной глади.
Трое мужчин стояли на самом берегу и за крепкие тросы пытались вытащить на берег лодку. На правом борту я увидел название судна – "Туман".
– Хороший корабль, – негромко заметил я, после чего все трое обратили на меня своё пристальное внимание.
– А, дядь Саша! Каким судьбами? – парня постарше – с рыжей бородой, большими руками-ковшами и выразительными зелёными глазами – звали Юргис, но все звали его просто Юра. Молодой юноша проработал в порту половину своей недолгой жизни, и на протяжении этих десятков лет пытался накопить денег, чтобы купить себе корабль и уплыть на другой конец Балтийского моря и начать новую жизнь. Без рыбы. Без янтаря. Без сожаления.
– Да так, решил посмотреть, как у вас тут дела идут, – вздохнул я и прошёлся по второму причалу.
– А у нас всё как обычно, – ответил второй юноша – один из братьев Юры – по имени Андрей. И пусть он тоже был из Литвы, но настоящее имя старался не называть. – Рыба, рыба и ещё раз рыба.
– А ещё море, штормы и добыча, – внёс воодушевляющую нотку в разговор третий, самый хиленький брат, Гинтарас по кличке Янтарь. Назвали его так, потому что имя его с литовского так переводится. Как говорил сам Гинтарас, мать его очень любила этот камень, и решила так и сына назвать. Ирония в том, что она оставила его на этом же самом причале, когда приплывала сюда. Легко найти, легко потерять, а забыть для неё оказалось легче всего. Оставила сына на причале, и концы в воду. Но Гинтарас хотел верить, что она сделала это случайно, и не хотела бросать его в этой глуши. Пусть думает, разбивать детские мечты не мой удел. За меня это сделает жизнь.
– Как-нибудь и вас с собой возьмём, – Юргис улыбнулся мне и поднялся на причал. Я был ему ростом по плечи, отчего чувствовал себя одновременно и защищённым, и беззащитным.
– Я бы с радостью, да кто ж меня отпустит в море? – я развёл руками.
– Вы же сам себе хозяин! – сказал Янтарь.
Всё трое заулыбались и закивали. И я искренне им завидовал в тот момент. Не обременённые тяжёлыми размышлениями о смысле жизни, они проводили свои года в море, пытаясь спасти людей от голодной смерти. Но даже у них это плохо получалось – денег ни у кого по-прежнему не было, и на улицах до сих пор лежали свежие трупы, которые иногда убирали другие люди и закапывали в глубине парка.
– Какие хоть новости издалека? – вздохнул я, глядя в спокойную, подёрнувшуюся лёгкой дымкой гладь Балтийского моря. Где-то там, далеко, кипела достойная жизнь, а мы сидели здесь и ждали, либо когда переубиваем друг друга, либо просто сбежим.
– Делегация сегодня будет, – сказал Юргис. – Немцы. Хотят осмотреть свою новую авиабазу, Нойтиф. Будь они неладны, их тут только не хватало!
– Да, привезут с собой провизию для сотен солдат, и разместятся там, в глубине Косы, – поддакнул Андрей, и взгляд его помрачнел. – Нас как рабочую силу возьмут.
– В рабство? – вырвалось у меня.
Всё трое посмотрели на меня с нескрываемой скорбью в глазах. Я видел, что они хотели свободы, принятия их как личности. В глубине души каждый из них был чувственной натурой, а не просто грубой физической силой без мозгов. Таких людей обычно любят за подчинение, а те, в свою очередь, ненавидят всех остальных за невежество, недальновидность.
– Скорее всего. Они в последнее время совсем обезумели, – подметил Гинтарас. – Строят базы прямо здесь, по всей Прибалтике. Видно, готовятся.
– Ещё бы, – хмыкнул Андрей. – Небось, хотят Норвегию или Финляндию прибрать к рукам.
– Ладно, что мы всё о грустном, – отрезал вдруг Юргис. – Как дела в городе?
Я помолчал, потупив глаза в пол. Они прекрасно знали, но спрашивали это в надежде на хоть какие-то изменения.
– Парк наполовину опустел. С тех пор, как в ушли из центра сюда, некому стало прибирать за бездомными, – сказал я и обернулся, услышав странный хруст в кустах за спиной. Но расслабился, увидев обычную серую белку, скачущую по хрупким сучьям, ища себе пропитание на зиму.
– Совсем уж некому? – недоверчиво спросил Юргис. – А Тарновский чем вам не угодил?
– Болен он, болен. Еле говорит, не то что тяжести таскать, – вздохнул я. – Город пустеет.
– М-да, грустно, – почесал затылок Андрей. Затем поправил чёрные волосы и потёр глаза.
Они все очень устали. Не столько сегодня, сколько в общем. Этот ритм жизни не был похож ни на какой другой в мире. Несмотря на спокойную, может, даже мёртвую жизнь, людям приходилось работать дни напролёт, чтобы хоть как-то обеспечить себя и свои семьи. Я не знал, есть ли семьи у этой троицы, но мне казалось, что всю свою жизнь, прямо с пелёнок, они провели на палубе.
– Пойдём мы, – сказал вдруг Юргис и помахал мне рукой. – Рыбу грузить надо, на рынок повезём.
– Удачной поездки.
– И вам.
Снова стало тихо, стоило им скрыться в лёгком промозглом дыме природы. Море вновь стало шуметь в полную силу, но взрывы волн доносились не с берега, а откуда-то издалека, где сейчас бушевал шторм. А вместе с ним к нам навстречу ехала делегация. Невидимым куполом накрывая нас, они готовились к захвату, а мы стояли и ничего не делали.
Я мог бы стоять так целую вечность. Смотря на своё родное место, где родилась вся жизнь на Земле, зная, что где-то в чёрных бескрайних глубинах живёт кто-то ещё, что в пепельных барашках пены может скрываться опасность, я осознавал, что рано или поздно все океаны высохнут, горы обрушатся, а леса сгорят. Вся жизнь, как карточный домик: стоит разрушить одну опору, как тут же начинается рушиться всё. Так же и с нашими душами: от одной трещины пойдут другие, которые впоследствии расколют её на тысячи мелких осколков, блестящих в свете собственного умирающего сознания .
Мне ничего не оставалось, кроме как следить за этим спектаклем и аплодировать решениям судьбы, прекрасно понимая, что я не имею никакого влияния на всё, что происходит в мире. Кто-то что-то рушил, кто-то захватывал, а кто-то просто сидел и наблюдал за тем, как рушатся целые империи. Поколения вандалов-правителей – вот, кто они. Ничтожные люди, спрятавшиеся в своей скорлупе, смотрящие оттуда на весь мир, надеясь на вечную безопасность. И как мне хотелось разрушить их мечты! Как хотелось показать, как всё на самом деле!
Но этому не бывать. Никто не захочет снимать розовые очки и смотреть на мир трезвым взглядом. Всё останется прежним. Люди не перестанут убивать друг друга. Мы ведь всё те же животные.
Делегация выплыла из тумана, пришвартовалась у первого причала. Они вышли на берег.