Папа, это я...

Томазов
Александр
Александрович
август 2012 г. — май 2013 г.

Папа, это я!

В палатах психлечебницы поселка Маслово царила тишина. Жирная муха, жужжа, стучалась в окно приемного покоя, стремясь вылететь наружу. В административном корпусе врач и его коллега, которая только вернулась из длительной заграничной командировки, заполняли истории болезни.
— Ну как там тот мужчина, который… ну вы поняли, да? — женщина переложила очередную папку на стопку таких же. — Я слышала, с тех пор, как я уехала, улучшений нет?
— Совершенно верно, улучшений нет. Смотрит в одну точку, иногда плачет. И так уже три года. Его лечащий врач говорит, что он даже не моргает. Ему постоянно смачивают глаза, но все равно он уже почти ослеп. Этому убийце осталось немного.
— А вот, кстати, Павел Ильич, вы знаете его историю? — женщина капнула канцелярским клеем на папку и наклеила ярлык. — Представляете, я в Варшаве познакомилась со следователем, который занимался его делом. По его словам выходит, что этот Владимир Николаевич не так уж и виновен!
— Невиновен? — перевел на неё взгляд Павел Ильич, пожилой представительный мужчина. Он нажал средним пальцем на дужку золотого пенсне и переспросил: — Невиновен? Лидия Ивановна, вы правда так думаете? Тогда, дорогая моя, вы явно не вникли в суть дела. То, что они сделали с бедным мальчиком… на нем же живого места не было! И этот выстрел из двустволки, почти в упор, прямо в голову? Откуда столько жестокости?
— Погодите, погодите, Павел Ильич, — женщина досадливо поморщилась. — Во-первых, это сделал не он…
— Не он, его подельник. И что же? Они вдвоем издевались над человеком, как хотели! И куда он пошел, посреди ночи, с дробовиком в руках? Он пошел дальше убивать, и лишь случайность остановила его…!
— Павел Ильич, уверяю вас, все происходило не совсем так. Они там все расследовали, да и пациент поначалу несколько раз ещё был вменяем, он рассказывал… Позвольте рассказать вам?
…справа кого-то били. Были слышны выкрики, тяжелое сопение и ругань. Лина приостановилась и взяла левее, туда, где виднелись яркие всполохи света, освещающие вход ночного клуба. Внезапно вся куча - мала переместилась к ней, и теперь всё происходящее стало освещено. Один из нападавших чуть было не задел её, и девушка вскрикнула. Драка входила в заключительную стадию, удары становились слабее и беспорядочней. Теперь можно было разобрать её участников. Трое били одного. Высокий парень лежал на боку, прикрывая голову руками и беспорядочно дергая ногами. Меж его пальцев струилась кровь, губы были разбиты. Взрываемый каблуками снег жидкой кашей разлетался по сторонам, яростная брань разносилась по округе.
Неожиданно всё закончилось. Некоторое время те трое глядели на него сверху вниз, а потом развернулись и стали уходить. Вдруг один из них вернулся и, вложив всю ярость в удар, впечатал свой ботинок в живот лежавшему, от чего тот согнулся пополам, а из его кармана вылетел бумажник и отскочил в сторону отбежавшей Лины.
— Сволочь! — прошипел нападавший и с этими словами ушёл окончательно.
Тихо падал на землю снег, и благодаря ему лежавшее на земле черное тело резко контрастировало с белым полотном снежного покрова. Мимо проходили люди, но они не задерживались рядом. Лина тоже было шагнула прочь. У неё тоже не было никакого желания быть здесь: только что она рассталась со своим любимым человеком, и на душе у неё было черным-черно. Слезы текли из глаз и спускались по щекам, оставляя горячую дорожку. Она сделала шаг, другой и задела бумажник, который раскрылся, выкинув из себя несколько кредитных карт и визиток. Всё это тут же оказалось присыпано снегом. Лина вздохнула: теперь уж, хочешь не хочешь, надо было их собрать и отдать хозяину. Она подобрала бумажник и стала шарить в снегу, разыскивая всё, что выпало. Снег таял, стекая по пальцам, и она начала класть все карточки в карманы, стремясь скорее покончить с этим. Собрав все карточки, Лина подошла к избитому. Тот уже начал приходить в себя, но всё ещё автоматически хватал снег и прикладывал к разбитому лицу. Снег быстро алел, и тогда он отбрасывал его, беря новую порцию. Девушка с опаской подошла к нему.
— Тут у вас выпало, — одной рукой протянула ему бумажник, другой карточки. — Я визитки не стала класть в кошелёк, они все в снегу, деньги размокнут.… Вот, держите их так, — она протянула ему свои руки.
— Визитки… Визитки это хорошо, конечно… но мне бы ещё свои зубы разыскать… Они где-то тут рядом валяются, — лежащий взглянул на Лину и натужно улыбнулся. — Спасибо большое, я бы и не заметил.
Лина ахнула:
— Они выбили вам зубы? Бедный…!
— Бедный?! Уйди отсюда… Мать Тереза!
Лина отступила в сторону, ошарашенная. Молодой человек попытался приподняться, но застонал и, схватившись за бок, вновь повалился на землю.
Девушка подошла ближе. Парень взглянул на неё.
— Ты извини меня, красавица! Я… пошутил. Неудачно, правда? — он опёрся на руку и стал подниматься. Лина поддержала его с другой стороны. Наконец он встал на ноги.
— Вы в порядке? Такси сумеете поймать?
— Сумею… Я уже почти пришёл в себя, только бок сильно ноет… Что-то они мне там повредили. Мм, какая у тебя рука горячая…меня аж передернуло всего!
— Тогда я пошла. Выздоравливайте скорее, — Лина вырвала свою руку из его ладони, развернулась и продолжила свой путь. Она не знала, куда идёт, просто брела, глядя под ноги и расшвыривая ногами снег. Перед глазами стояла сцена сорокаминутной давности:
— Я имею право встретиться с кем угодно, тем более, она моя подруга. Мы с ней учились до шестого класса! Что ты истерики мне закатываешь из-за пустяков? — её любимый, тот, кто был ей дорог, стоял напротив и ругался, а она плакала. Её душила ревность и ещё чувство отчаяния. Ведь Лина сама видела, как, совершенно не по дружески, он шёл под руку с той, которая сейчас стояла в стороне и презрительно фыркала. Да, Лина следила за ними, в своей ревности она уже дошла и до этого.
— Да ведь я сама видела, как ты с ней общаешься, — пролепетала она, и от этого её парень взбеленился ещё сильнее.
— Что ты видела?! Где ты могла что-то видеть?!
— Я шла за вами, — едва слышно вымолвила Лина.
Это был конец!
— Следила? Ну, знаешь… Тогда нам с тобой совершенно не о чем говорить. И, в конце концов, давай не будем усложнять нам обоим жизнь! Всё, я решил: ты свободна, я свободен… мы свободны друг от друга. Я больше не буду тебя бесить и раздражать. Прощай! — с этими словами он отошел от Лины, взял под руку девушку, что стояла в стороне, и они начали удаляться. Вдруг он повернул голову и бросил через плечо:
— И это… не звони мне больше.
С этими словами они ушли окончательно.
А она-то так любила его! Была уверена, что им суждено быть вместе! Последние три года у них все было общее, семьи помогали друг другу. А недавно произошедшее изнасилование его семнадцатилетней сестры, казалось, сблизило их навсегда. Почти все время, будучи на реабилитации после депрессии, она проводила в доме Лины, и они всей семьей ухаживали за ней как за родной.
Вот что видела сейчас Лина, и слёзы с новой силой устремились из глаз. Сзади послышался голос:
— Девушка, подождите минутку.
К ней, прихрамывая, подошел тот молодой человек, которому она помогла.
— Девушка, извините, я не знаю, как вас зовут… Я подумал, что если нам в одну сторону, то поедем на таксо вместе. В конце концов, должен же я вас отблагодарить. Хотя бы таким образом.
— Это совершенно излишне, я прекрасно сама дойду, — Лина сказала это, отвернувшись, чтобы он не видел её слёз.
— Вы что же это… плачете? Из-за меня? Да бросьте! Со мной всё будет в порядке, я крепок, как бык!
Лина повернулась и резко выпалила:
— Кто вам сказал, что из-за вас? При чём здесь вообще вы! Вы… вы…
Парень смутился:
— Мне так показалось. Ну так что, поедем, я тебя довезу. Сейчас холодно, и ветер ещё усиливается. Тебе куда?
Лишь Линино состояние помешало ей принять верное решение, и она согласилась на то, чтобы незнакомец отвез её. Не сядь она тогда в машину, всё сложилось бы совсем по-другому.
Поймав такси, он усадил её на заднее сиденье и сам сел рядом.
— Так как тебя зовут? Меня Челентано! Точнее, меня зовут Олег, но все зовут меня Челентано, — он самодовольно улыбнулся и тут же скривился, запекшаяся кровь рвала губы.
Лина сухо произнесла своё имя и адрес, глядя в окно. Ей был неприятен весь этот разговор и этот человек. Она уже кляла себя за то, что ввязалась в это. Парень наконец это понял и умолк, время от времени искоса поглядывая на неё.
Так, в молчании, они доехали до её подъезда. Лина молча вышла, на автомате открыла дверь и исчезла внутри. Перед её глазами стояла парочка и в ушах гремела одна фраза: — … больше не звони!
Такси постояло ещё минуту и, прокрутив вхолостую на снегу несколько раз колёсами, сорвавшись с места, исчезло в темноте.

Дни текли однообразно. Взяв больничный на работе, Лина всё время проводила в постели, изредка позволяя родителям накормить её. Родители всё понимали: понимали, почему дочь такая удрученная, почему её жених больше не заходит к ним в гости. Но они не могли никак облегчить страдания своей любимой дочки, и от этого на душе у них становилось ещё грустнее. Разумеется, всеми силами они старались не показывать этого, шутя и подкалывая друг друга за ставшими столь редкими семейными обедами. В такие минуты Лина даже улыбалась, и ей становилось немного легче. Немного, до того момента, когда образ любимого не вставал перед ней со всей ясностью. Обычно, в своих мыслях, она видела его под руку с той, другой. Но в телефонных разговорах её подруги утешали её, говоря, что ОН интересуется ею у них, и что с ТОЙ у него не всё гладко. Это приносило облегчение, но совсем небольшое. А подруги уверяли, что ОН вернётся к ней. Не сегодня, так завтра.
И действительно, в один из дней мама зашла в Линину комнату, всеми силами стараясь скрыть улыбку, что, впрочем, плохо у неё получалось.
— Ну как сегодня дела у моей милой доченьки? — спросив это, Екатерина Ивановна подошла к окну и распахнула штору. Яркий сноп света хлынул в комнату.
— Сегодня уже гораздо легче, — соврала Лина, жмурясь от солнца. — И я даже хочу кушать.
— Сейчас ты захочешь и всё остальное! — не в силах больше сдерживаться, засмеялась Екатерина Ивановна и, выбежав за дверь комнаты, вернулась с огромным букетом гербер.
— Угадай, от кого это? — и она положила тяжелый букет на кровать рядом с Линой. Не в силах поверить, она тронула один цветок кончиком пальца… и в следующую секунду сбросила цветы на пол. — Мама, отдай ему цветы и скажи, чтобы никогда больше не приходил!
Улыбка сползла с лица Екатерины Ивановны.
— Дочка…
— Мама, я прошу тебя сказать ему то, что ты сейчас услышала. Пожалуйста! — и, повернувшись к стене, Лина заплакала.
Слёзы долго струились у неё по лицу, пока, наконец, она не уснула. Когда она проснулась, букета на кровати уже не было. Вместо него на прикроватной тумбочке стояло блюдо с оранжевыми апельсинами. Солнце уже заходило, и от апельсинов падали причудливые вытянутые тени. Екатерина Ивановна знала, что любит её дочь. Лина взяла один апельсин, очистила и начала ломать на дольки. Щипающие глаза фонтанчики сока вылетали из него, и в комнате пахло так, как будто в ней находилась целая апельсиновая плантация. С этого момента здоровье девушки пошло на поправку. Где-то в глубине души чувствовалось чувство самоудовлетворения оттого, что ОН сдался первый и проявил себя. К тому же капли за окном падали с оглушающим звуком, так напоминающим весну! Лина встала и начала приводить себя в порядок. Дел предстояло множество: надо было заново покрасить волосы, заняться маникюром, пройтись по магазинам. За эти дни она сильно запустила себя; теперь нужно было всё это исправлять. К ужину она уже вышла, блистая иссиня-черными волосами, спускающимися пониже плеч, с сияющим маникюром и накрашенными длинными ресницами. Её отец, Владимир Николаевич, радостно вздохнул, увидев такие изменения в горячо любимой им дочери. Он понял, что кризис миновал, по крайней мере, ослаб, и это привело его в хорошее настроение.
— Ну что, милая моя? Вижу, ты чувствуешь себя гораздо лучше? — спросил он, накладывая в глубокую тарелку борща. — Ну, вот и умница! Садись, кушай… мама только что приготовила, вкуснятина!
— Милая, прекрасно выглядишь! Такая раскрасавица — слов нет! — Екатерина Ивановна хлопотала вокруг плиты, вынимая оттуда противень с запеченным мясом. Лина обошла вокруг стола, наливая всем чаю.
— Сегодня куда-нибудь пойдёшь, прогуляешься? — спросил Владимир Николаевич, размешивая сахар, изредка цепляя ложкой край чашки. — С подружками?
Лина об этом и не подумала. Она накрасилась для себя. Но действительно, что ей мешает сходить, развеяться?
— Да, папуль. Наверное, схожу с Машкой в клуб. Но ты не волнуйся, я не поздно вернусь. Вы и соскучиться не успеете. А мама у нас с тобой сегодня какая красивая! Мамуль, может вместе пойдем сходим? В клуб? — Лина так задорно посмотрела на мать, отчего та рассмеялась и, чуть было, не уронила поднос с пирогами.
— Линка, не смеши.… Сейчас всё уроню! — Она поставила поднос на стол и сдернула с него полотенце. — Лучше берите пирожки, пока горячие. А ну, быстро берите! — шутливо сдвинув брови, приказала она.
После ужина Лина позвонила своей подружке. Маша была симпатичная девушка с полным набором ухажеров, которые вились вокруг неё, не давая пройти и поднимая ей самооценку. Она с удовольствием принимала их ухаживания, а сама, втайне ото всех, была влюблена в своего соседа: кареглазого красавца с атлетичной фигурой. Но он был старше её и они нигде не пересекались; у них был слишком разный образ жизни. Мария жила преимущественно ночью, в шуме ночных клубов и кальянном дыму, он же — напротив: большую часть времени проводил в спортзале. Изредка они попадались на глаза друг другу, когда он возвращался с тренировки, а она с друзьями садилась в машину, чтобы ехать на развлечения. В эти моменты она исподтишка смотрела на его лицо и понимала, что влюбляется все больше и больше. И хотя Лина была её лучшей подругой, но и она ничего не знала об этом.
Девушки встретились через час и на такси отправились в центр города. Перед клубом они думали посидеть в кафе и спокойно пообщаться; Мария, как истинная подруга, переживала за Лину, близко принимая её проблемы. И теперь ей не терпелось узнать подробности расставания и попытки примирения. Едва официантка поставила на стол зеленый чай с ягодами и пирожные, Маша накинулась с расспросами:
— Ты его простила? Ну? Простила?
— Я не знаю, — Лина медленно размешивала сахар, — нет, не простила! Пусть теперь что хочет делает, если я ему действительно нужна. Нет, Машка, ну ты пойми: он ходил везде с этой крысой, и при ней, при ней бросил меня! А я, как полнейшая дура, до последнего верила ему. Надеялась, что сама себя накручиваю.
— Но ты его любишь?
Лина помолчала, глядя в сторону, на аквариум, в котором лениво проплывала большая рыба- попугай:
— Не знаю… наверное, да. Машка, ты не представляешь, как мне эти дни было плохо! Мне жить не хотелось.
— А теперь? — Машка хитро на неё посмотрела. — Я вроде слышала, что история окончилась благополучно? Тебя там цветами завалили!
— Завалили! — Лина улыбнулась. — Миллион алых роз! Точнее, гербер. Ну, если быть совсем точной, то не миллион…
— Да хватит уже прибедняться, — Маша шутливо ткнула подругу пальцем в бок. — Вот увидишь, он ещё приползет к тебе. Посмотри на себя, ты же здесь самая симпатичная!
И действительно, среди множества девушек, сидящих за столиками, подруги выделялись своей красотой. Они постоянно ловили взгляды парней, которые те бросали на них, когда их спутницы отвернутся. Но ребята подходили к ним редко, их отпугивала та красота и та высокомерность, с которой девушки глядели вокруг. И что самое интересное — сами девушки не замечали этого. Но, хоть иногда, но парни всё же иногда набирались решительности и знакомились с ними. Вот и сейчас двое молодых людей, переглянувшись, поднялись со своих стульев и направились к ним.
— Здравствуйте девушки, разрешите присесть? — первый выпалил это на одном дыхании. Второй стоял рядом и переминался с ноги на ногу.
Маша оглядела его с ног до головы. Это были обычные, ничем не примечательные ребята, явно очень волнующиеся. На руке одного красовались дорогие часы, на пальце другого — перстень. Но больше ничего не задерживало на них взгляд, поэтому Маша, закатив глаза вверх, вздохнула и перевела взгляд куда-то вправо. Лина же, очаровательно улыбнувшись, ответила:
— Извините, мальчики, но мы с подругой собирались поговорить наедине. Так что в другой раз, договорились? — и начала ложечкой размешивать сахар в чае.
Ответом послужило молчание, затем же, вопреки всем правилам игры, молодой человек подсел к ним. Второй всё так же стоял рядом.
— Ну почему вы так категорично отказываетесь? Кто знает, может судьба нам специально даёт один-единственный шанс для знакомства, а вы всё рубите сплеча! Никогда не знаешь, где найдешь…
Теперь вздохнула Лина. Ей с самого начала было ясно, что это представители бурно развивающегося молодежного движения, пропагандирующего быстрые знакомства и необременительные связи. Она уже достаточно навидалась таких. Иногда с ними было интересно, но сейчас они были явно не к месту. Она перевела взгляд отчаяния на Машу и увидела, что взгляд той переменился. Она сидела лицом к дверям, и теперь её глаза округлялись всё больше от того зрелища, какое ей приходилось видеть. Шестым чувством Лина почувствовала что-то неприятное и страх внизу живота. Она обернулась. Её любимый, тот, из-за которого она вот уже столько времени сходила с ума, входил в кафе, ведя под руку другую. Открыл ей дверь, провел, закрыл дверь, помог снять пальто. Все это проходило перед взглядом Лины словно в замедленном кино. Вот он берет её под руку, вот ведет к дальнему столику. Миг — и их взгляды пересеклись. Девушке показалось, что от этого взгляда он стал немного ниже ростом… но прошло мгновение, и перед ней был всё тот же уверенный в себе красавец, такой, каким она его всегда знала. Невидящими глазами она посмотрела на Машу. Та сразу поняла, как надо действовать.
— Какой же ты настойчивый, — обольстительно улыбнулась она парню, сидящему за столиком. — Мне такие нравятся. Ладно уж, присаживайтесь.
Парни восторженно переглянулись между собой, им показалось, что их план сработал. Грохнув стулом, сел второй.
— Ну, как вы нас будете развлекать? — своими чудными глазами Маша впилась в лицо того, который подсел вторым. Тот что-то забормотал, а Маша краем глаза смотрела на Лину и поразилась той метаморфозе, что происходила с её лицом и взглядом. Растерянность быстро сменилась уверенностью, а та в свою очередь уступила место злости. Маша точно отследила тот момент, когда губы Лины поджались, а взгляд стал метать иглы. Тем временем в разговор вступил первый парень.
— А почему такая прекрасная девушка такая грустная? Это же ни в какие рамки не укладывается! Я просто обязан вернуть тебе хорошее настроение! — с этими словами он пересел поближе.
План Маши Лина сразу поняла и одобрила. Та влюбленная парочка сидела недалеко, и всё прекрасно видела и слышала. Поэтому девушка решила начать действовать. Уже через короткое время помещение стали наполнять её смех и её полушутливые возгласы, когда новый знакомый пытался взять её за руку. На столике девушек появилось шампанское, чаша со льдом и белоснежное мороженое. В конце они дружно с Марией выпили со своими новыми знакомыми на брудершафт. Краем глаза Лина прекрасно видела, как деревенеет спина её бывшего, как всё больше и больше в растерянность впадает его спутница, не понимая, что происходит с её кавалером, почему он почти постоянно молчит, а кулаки его то сжимаются, то разжимаются. Лина упивалась этим зрелищем, оно было бальзамом на её измученное сердце. Закончилось все тем, что её бывший ушел, уведя с собой свою даму. И разом Лина потухла. Казалось, силы ушли. Ей так хотелось сказать Маше: пойдем домой, я не могу больше. Но Маша была опытна в таких вещах, и понимала, что если отпустить её сейчас, то дальнейший период будет очень тяжелым. Поэтому она продолжила командовать парадом:
— Мальчики, мы тут в клуб собрались, — произнесла она, обновляя помаду на губах. — Не желаете присоединиться?
Уже через некоторое время они всей компанией подъезжали на такси к клубной стоянке. Из блещущего разными огнями здания слышалась музыка, вокруг ходил народ; стоявшие на ступеньках курили и смеялись. Внутри царила оживленная атмосфера; вскоре молодые люди оказались на танцполе. Их новые знакомые на глазах приобретали уверенность; подхваченные ими, Лина с Марией уже кружились в танце. Лина с удивлением начала замечать, как энергия заполняет её. Десятки людей вокруг питали её своими силами. Лина танцевала, чувствовала на себе мужские руки, и на душе становилось всё легче и легче. Да, это было обманчивое чувство, недолгое, но такое приятное!
Наконец она, запыхавшись, отправилась к барной стойке, сопровождаемая Евгением, парнем с перстнем. Он всеми способами старался ей угодить, предугадывая каждое желание и в глубине души уже представляя, как будет раздевать её в своей квартире этой ночью. Всё шло к этому, и его душа пела. Вот и сейчас он поставил перед ней бокал с легким коктейлем: трубочка в нем покачивалась, и зонтик танцевал вниз-вверх. Себе же Женя заказал томатного сока, в который влили немного водки. Он не был сегодня за рулем, но и чрезмерно употреблять спиртное было совершенно излишне, ведь сегодня ему надо держать себя в форме. Некоторое время они сидели рядом, болтая, но потом Евгений отошел в мужскую комнату. Лина сидела лицом к бару, постукивая пальцами в такт музыке, когда сзади прозвучао:
— Лина! Это ты! Как я рад тебя видеть! — и кто-то уверенно тронул её за плечо.
Девушка обернулась, не понимая, кого увидит. Сзади стоял высокий молодой человек и улыбался. Лина не знала его, и, решив, что он обознался, отвернулась. Но рука нажала на плечо ещё сильнее.
— Не узнаешь меня? Это я же, Челентано! Ты мне, считай, жизнь спасла! Неужели забыла?
Лина ещё раз обернулась. Точно. Этот был тот парень, которого трое избивали ногами. И как только он узнал её здесь, в этом битком набитом народом здании? Она оглядела его ещё раз и, странно, сейчас он был намного интереснее. Ну, ясное дело, в тот раз была совершенно другая ситуация. Да и вид его тогда оставлял желать лучшего.
— А я думал о тебе, — прокричал ей на ухо Челентано, устраиваясь рядом, на стуле. — Ты в тот раз была чем-то расстроена и не захотела со мной разговаривать. Я уверен, сегодня у тебя настроение лучше! И мы прекрасно пообщаемся! Да?
Лина с улыбкой наблюдала за тем, как он устраивается на соседнем сиденье, и думала о том, что будет делать Женя, когда увидит, что его место занято.
— Ты одна здесь? Или с сопровождающими? — Челентано всё так же кричал ей на ухо, придвинувшись вплотную. В этом ему способствовала громкая музыка, заглушавшая все слова.
— Я с подругой, — так же прокричала в ответ Лина. — А ты?
— А я с друзьями, — засмеялся в ответ сосед. — Пойдем, потанцуем!
— Отдохнуть немного хочу. Сейчас, ещё посидим. А за что тебя били?
Лине показалось, что взгляд Челентано на мгновение погас, и он отвел глаза. Но тут же перевёл их обратно.
— Да ну… Ты же знаешь этих отморозков! Им только повод дай! Увидели, что на меня их девчонки стали вешаться, ну и решили показать, что они тоже мужики. Я-то один, а их трое. Ну, вот как-то так…
— А на тебя часто девушки вешаются сами? — Лина уже с большим интересом взглянула на собеседника.
— Да постоянно. Веришь, иногда хочется просто посидеть, послушать музыку… но нет же! Они тут как тут! Как будто мёдом им намазано. И ладно, если бы все были такими, как ты… Я там имею в виду: с такими чудными глазами, с такой прекрасной осанкой. Да и просто такими же симпатичными! Но иной раз я не знаю, девушки на что рассчитывают! — с этими словами Челентано улыбнулся. — Давай выпьем на брудершафт!
— Ну, не знаю, — протянула Лина. — Там ведь целоваться нужно. А мы как-то не очень близки с тобой.
— Так вот и станем ближе! Да и потом: поцелуй — это формальность. Ничего страшного в нем нет. Вот если бы тебе девушка это предложила, можно было задуматься, а тут я. Такой толстый и красивый! Да ты сама меня поцеловать должна хотеть, а не я тебе уговаривать должен, — шутливо рассердился он и поднял бокал. — Давай, давай!
— Ну, ты и наглый! — улыбнулась Лина. — Теперь я поняла, за что тебя били!
— Не поняла ты ничего. Всё, раз, два, три, пьём!
Они выпили и поцеловались. Как раз в этот момент (а такие вещи всегда происходят именно в такие моменты), к стойке подошел Женя и некоторое время непонимающе глядел на происходящее. В его голове ворочались мысли о том, что делать дальше. Собственно говоря, думать тут было нечего. Соперник появился — соперник должен исчезнуть, вот и вся премудрость. Но тут же в голову начали лезть другие думы. Дело в том, что парень с Линой был выше и мощнее его, и неизвестно, чем всё могло бы закончиться. А портить свою внешность Жене не хотелось. Искать друга — нет времени, да и вообще это не вариант. Решать всё надо самому. Тяжелые размышления заканчивала мысль о том, что сейчас добрая половина клуба смотрит на него и смеется, ибо как же не смеяться над тем, кто только на минуту отошел в туалет, а у него тут же отбили подругу. В общем, выхода не было, и Евгений подошел к Челентано.
— Разреши, — и жестом показал, чтобы тот освободил стул. Но Челентано не двинулся с места.
— С какой стати?
Женя взглянул ему в глаза.
— Это моё место!
— Каким образом оно твоё? Стул был свободен, я на него сел. Тебя вообще рядом не было. Слушай, мужик, иди найди другой стул, — прищурил левый глаз Челентано. — Иди, иди.
— Слушай ты… вообще-то я с этой девушкой! Чего ты к ней лезешь?
— Ты? — протяжно спросил Челентано и оценивающе взглянул на него, подняв бровь. — Сильно, — и перевёл взгляд на Лину. — Это твой… жених? Или муж?
Лина посмотрела на растерянного Женю, на уверенного в себе Челентано. Последний был явно интереснее. Но, что самое главное, в нем присутствовало то, что так тянуло Лину к мужчинам: внутренний стержень. Все его слова и поступки были уверенны и не допускали возражений. Таким образом, выбор был сделан.
— Да так… ничего особенного. Клеится тут один. Не обращай внимания, сиди.
Челентано посмотрел на вмиг увядшего Женю.
— Ну, ты всё слышал. Так что не обессудь, ловить здесь тебе нечего. Счастливо, Дон Жуан Казановович! — и, подмигнув тому, отвернулся, вмиг забыв о нем.
Несчастный ловелас испытал на себе, что значит потерять всё за пару минут. Буквально несколько мгновений назад он был уверен, что его жизнь прекрасна, и вот она показала ему всё свое непостоянство. Он развернулся и побрел к выходу, даже не предприняв никаких попыток найти своего друга, который, справедливости ради надо отметить, уже уехал из клуба со смеющейся Марией к себе домой. У них всё произошло настолько стремительно, что Маша только и успела, что отправить сообщение подруге на телефон. Но поскольку Лина на телефон не смотрела, будучи занятой разговором со своим новым знакомым, то она не знала, что осталась в клубе совсем одна.
— Ну так что, ты насиделась? Отдохнула? — Челентано отставил в сторону пустой бокал и встал. — Тогда пойдём танцевать. Ты сюда веселиться приехала, в конце концов, или что? — с этими словами он за руку вытянул её из-за стойки и потащил в центр танцпола. Туда, где музыка играла оглушительней всего, мелькали разноцветные полосы и стробоскоп замедлял время, растягивая любое движение человека на много-много кадров. Разговаривать здесь было невозможно, да и необязательно. За Челентано всё говорили его руки, которые умело вели Лину в танце, кружили её и подхватывали, не давая упасть. Иногда они оказывались в зонах очень уж интимных, но Лине это нравилось, хотя внутренне она и поражалась самой себе. Дело в том, что никогда ещё ей не приходилось встречаться с таким человеком, который так быстро проходил весь путь от знакомства с ней до того, что сейчас делал, за столь короткий срок. Эта скорость и не давала ей шанса опомниться и вести себя с Челентано так, как обычно, с другими парнями. И в конце концов она махнула на свои правила рукой. Сейчас, с ним, эти правила не работали. И она забыла про них.
Так незаметно прошли два часа. И тут Лина вдруг поняла, что за это время ни разу не вспомнила про того, которого сегодня увидела с другой. Ни разу. А все это время её мысли были забиты тем, который называл себя Челентано. Кстати, а ведь он называл и своё имя. Только Лина не помнила его. Прервав затяжной поцелуй, она спросила:
— Слушай, Челентано… а как твоё настоящее имя? Ты говорил, но я не помню.
Тот насмешливо посмотрел на неё:
— Ну вот, приехали! Девушка целуется с парнем, а даже имя его не знает. Ты со всеми так? Я вот помню, как тебя зовут.
— Хватит тебе, — Лина легонько оттолкнула его. — Ну, действительно, как?
— Забавно получается! Представь, родится у тебя ребёнок, а ты даже не помнишь, как имя отца, — Челентано в открытую издевался над ней, смеясь.
Лина резко развернулась и пошла в сторону выхода. Через несколько шагов он остановил её, обняв.
— Ну ладно, всё, всё. Я пошутил. Пошутил. Ну, всё, успокойся. Успокоилась?
Лина взглянула ему в глаза.
— Как?
— Олег. Моё имя- Олег. А твоё — Лина. Олег и Лина, прекрасная пара, правда, — он смотрел на неё смеющимися глазами, обижаться на него было невозможно.
Вокруг мчались разноцветные пятна фонарей, музыка не прекращалась ни на секунду. И мысли Лины витали где то далеко-далеко, за пределами этого танцпола, за пределами вселенной. Если бы её спросили, о чем она думает сейчас, то она сама бы удивилась своему ответу: об Олеге… о Челентано! Как происходит, что горе, секунду назад казавшееся ни с чем несоизмеримым, вдруг сжимается, исчезает и уступает место огромной радости, приносимым человеком, которого едва знаешь? Ведь найдя ответ на этот вопрос, можно овладеть едва ли не самым главным рецептом счастья! Никогда не будет одиночества, никогда не будет разочарования…
Жизнь в клубе постепенно замирала, многие уже разъехались по домам. Музыка начала прерываться, близилось утро. Олег с Линой вышли под падающий снег: Олег держал её ладони в своих, согревая. Холодный ветер продувал короткую курточку, заставляя Ангелину поёживаться и кутаться сильнее. Рядом стояла машина такси.
— Поехали, ты же уже замерзла совсем, — потянул её Челентано.
— Нет, Олег, я домой. Я не могу так сразу.
— Но почему? Я же не предлагаю ничего криминального, ты, видимо, меня спутала с каким-то подонком. Посидим, выпьешь чаю, согреешься и поедешь домой. Неужели ты думаешь…
— Олежек, ну не надо. Я же не маленькая, всё прекрасно понимаю. Но, правда, я сейчас не могу… Я только недавно рассталась с парнем, страшно переживала… а сегодня он мне прислал цветы… представляешь, целый огромный букет прекрасных гербер! Видимо, он тоже все переосмыслил и хочет вновь быть со мной. И я… я не хочу его обманывать, хоть сейчас мы пока ещё и не вместе.
— Герберы… Это такие… вроде больших ромашек, да?
— Да, такие прекрасные цветы, перевязанные золотой лентой!
Олег грустно смотрел куда то в сторону:
— Это я их тебе прислал, а вовсе не твой бывший.
Лина растерянно посмотрела на Челентано:
— Как ты? Шутишь!..
— Да нет, я серьёзно. Понравилась ты мне очень. А ты, значит, про меня даже и не подумала?
— Конечно нет… ты? — Лина взглянула в его глаза.
Челентано отвернулся, заложил руки за спину и взглянул в черное небо. Снег тихо ложился на его плечи, волосы. Лина мелко подрагивала от холода и того чувства неожиданности, которое испытала. К тому же ей стало стыдно за своё поведение перед Олегом: он старался, надеялся сделать ей приятное, а она… Девушка тихо подошла к парню и прижалась к нему:
— Спасибо, Олег… Это был чудесный букет!
В следующий миг они целовались, не обращая внимания на пронизывающий ветер, на снежинки, кружащие везде. Пустынная площадь перед зданием клуба заметалась снегом, проспект вдали освещался уличными фонарями и фарами запоздавших такси.
Всю жизнь Лина была папиной дочкой и не скрывала этого. Как он баловал её — не баловал больше никто и никого в целом мире. Любые игрушки, куклы и тряпки — всё было у её ног по первому требованию и даже раньше. Владимир Николаевич всю жизнь мечтал о дочери, о симпатичной девочке с зелеными глазами, и, когда всевышний услышал его просьбы, счастью отца не было предела. Смысл всей его жизни сконцентрировался на дочери. Но это же и приносило тревогу. Ревность в глубине души рвала его, порой доводя до исступления. Всё началось с тех пор, как Лине исполнилось тринадцать лет и ребята стали оказывать ей недвусмысленные знаки внимания. В столь юном возрасте её тело опережало по развитие сознание, иными словами, она была прекрасна! Её волосы лавиной сходили много ниже плеч и заканчивались, чуть не доходя поясницы. Огромные зеленые глаза с кошачьим прищуром заставляли опускать взгляд тех ребят, что послабее. Более опытные смотрели прямо в упор, но ни один не мог заставить её отвести взгляд первой. Отчасти потому, что по своему развитию Лина ещё не подошла к моменту, когда организм начинает так по-дурацки реагировать на противоположный пол, отчасти же потому, что ей всегда были интересны новые люди и она сама старалась заглянуть им в глаза. Дочь и понятия не имела о том, какие страдания приносит своему отцу. Тот понимал, что рано или поздно она перестанет быть только его любимой девочкой и испытает другую, совершенно иную любовь. Тот факт, что кто-то будет касаться её, будет делать то, что сейчас этому юному созданию не могло бы присниться даже в самом страшном сне, выводил его из равновесия. По ночам он просыпался с холодной испариной и шёл проверять, у себя ли в комнате его ненаглядная дочь. Порой всё это начинало напоминать паранойю.
Дальше было хуже. Природа делала своё дело, и к шестнадцати годам закончило творение шедевра под именем Ангелина. Теперь к прекрасным волосам и глазам прибавились изумительной красоты ноги, поднятая упругая девическая грудь и завораживающие губы. Владимир Николаевич потерял покой окончательно. По ночам ему слышались шорохи у входной двери, днём чудился непрерывно звонящий сотовый дочери. Хотя, необходимо отметить, сотовый разрывался от звонков и на самом деле. Толпы поклонников осаждали Лину в надежде вытащить её на свидание, или хотя бы просто поговорить с ней по телефону. Со свиданиями было сложнее, чем просто поговорить. Когда Лине исполнилось четырнадцать, Владимир Николаевич привёл её в свою комнату и объяснил понятными словами, что от неё хотят все эти молодые люди. Для дочери это стало неким шоком. Стало шоком, во-первых, то, что это ей объяснял папа. Она сгорала со стыда, когда отец, достав из шкафа «Большую анатомию» доводил до неё азы физиологии. В голове у неё шумело и подводило живот.
Вторым шоковым моментом оказалось то, что все милые мальчики, которые хотят дружить с ней, хотят вовсе не дружбы. Этот факт потом ещё долго не укладывался в её голове. Девочка, всю жизнь прожившая под опекой отца, не могла в одночасье поверить в то, что услышала, и принять как истину.
В заключение же, Владимир Николаевич официально объявил ей, что если она до восемнадцати лет испытает что-то из вышеперечисленного, то дочерью она ему быть перестанет. Страшнее этого для Ангелины ничего не было, и он знал это. Как человек очень неглупый, отец понимал, что всё равно когда то всё произойдёт, и постарался отодвинуть этот момент как можно дальше. Скрепя сердце он принял то, что по наступлении совершеннолетия дочери ему придётся смириться со всем, но до этого момента его контроль будет тотальным. Эта мысль хоть немного, да успокаивала его.
Несмотря на это, ничто не мешало им быть хорошими друзьями, не мешало делиться многими вещами. Благодаря такой откровенности Лина в любой момент могла спросить у отца, как объясняется тот или иной поступок очередного поклонника и всегда получала более чем исчерпывающий и, самое главное, верный ответ. Таким образом, к своему совершеннолетию она уже видела ребят насквозь, с самого начала лишая их призрачной надежды чего-то добиться от неё, добиться чего-то большего, чем дружба. Разумеется, Владимир Николаевич донес до неё постулат о невозможности дружбы между мужчиной и женщиной, и она приняла его. Только все равно не могла отказаться от получения некоего тайного удовольствия от самого факта внимания такого количества мальчиков, парней и даже довольно взрослых мужчин. Все они, как под копирку, вели себя одинаково, стараясь ублажить, подыграть и принести пользу. Тех же ребят, которые нарочито небрежно начинали с ней обращаться, Ангелина с легкостью переигрывала, сохраняя хладнокровие и спокойствие души. Не выдержав такого обращения, молодые люди прекращали общение. Особо настойчивые слышали в трубке телефона лишь длинные гудки. Были даже несколько таких, которые решались встретить её около подъезда с цветами, летающими воздушными шарами и серенадой под классическую испанскую гитару, но и это не принесло никаких результатов. Лина обо всем была уже предупреждена заранее, а значит — вооружена.
И, тем не менее, в её душе уже проснулось чувство желания. И с некоторых пор душа её стала ареной для боя между самоудовлетворением от подчинения себе мужчин и желанием любить и быть любимой. Плотские желания тоже нельзя было сбрасывать со счетов, так как природа всё-таки начала брать верх над разумом, и частенько, во снах, она видела себя в объятиях прекрасного мужчины, для которого её мнение не играло абсолютно никакой роли и который позволял себе всё. Но, к сожалению, в реальности в её окружении не было ни одного такого человека, и поэтому она ещё яростней издевалась над ухаживающими за ней, а Владимир Николаевич мог спать спокойно.
Виктор был одним из тех молодых людей, влюбленных в Ангелину с первого класса. Сидя сзади неё, справа, он мог видеть лишь её поднятый кверху нос, остальное скрывала волна волос, скатывающаяся по плечам вниз. Но частенько Лина отбрасывала волосы, и тогда Витик, как его звали в классе, мог видеть её ухо. Он любовался им, любовался спиной и плечами Лины… Любовался её партой, которая казалась ему много чище, чем все остальные парты. Наслаждался видом её переплетенных ног и её юбочки, такой милой и прекрасной. Частенько он пытался представить себе, что там дальше, под этой светлой тканью? И в мыслях, несмело, он задирал подол Лининой юбки, и дыхание у него сбивалось, и перед глазами всё мутнело. Ни разу он не смог довести тогда свой опыт до конца.
И когда в старших классах все одноклассники вели себя более чем раскованно, Виктор продолжал бояться. Именно бояться, потому что то, что он испытывал к Ангелине, по-другому было не назвать. Любовь — это слишком громко, а трепетный страх — в самый раз. Хотя Витику, разумеется, это чувство виделось Любовью, словом именно с большой буквы. Лина была именно тем человеком, который был богом для маленького, ослепленного желаниями мальчика.
Закончив целоваться, Лина отпрянула от Олега, заглянув ему в глаза и проведя рукой по щеке. Он стоял, такой уверенный, очень симпатичный и ни капли не сомневающийся в своей неотразимости. Разумеется, он ждал, что сейчас они поедут к нему. И девушка, в принципе, уже могла это допустить, но… Не то у неё было воспитание, чтобы вот так, без боя, сдаться.
— Ну всё, Олег, всё! — Ангелина сделала шаг в сторону и начала поправлять на себе одежду. — Ты мне позвонишь?
Некоторое время Челентано стоял, как окаменевший, твёрдым, злым взглядом сверля её. Затем резко развернулся и пошёл по заснеженному тротуару, оставляя отчетливые следы. Злость душила его, буквально переполняя душу. Очень уж давно он не испытывал таких отказов, совсем забыв, что это такое. Руки его непроизвольно напрягались, заставляя бицепсы каменеть до боли. Нет, он не может просто так уйти! Сейчас он вернется и добьется своего. Олег развернулся и вгляделся вдаль. Сквозь снег он увидел идущих вместе людей, расплывчатые огни уличных фонарей, радужные фары машин, но Ангелины нигде не было. Он напряг зрение ещё раз: точно, её нет. Парень скривил губы и покачал головой: проиграл! Давненько такого не было, давненько. Что ж, надо признать, девочка оказалась хитрее его и умнее. Ну ладно, ещё не вечер. Этот раунд проигран, но будет и второй и третий. Всё зависит лишь от него! Развернувшись, он пешком пошёл домой, в квартиру, в одном из спальных районов города.
Когда Лина увидела спину уходящего Олега, её охватило возмущение! Как это так, уйти, бросить её посреди улицы, в такую погоду! Она смотрела ему вслед, но он не оборачивался, уходя всё дальше. Тогда девушка развернулась лицом к проезжающим навстречу машинам и подняла руку. Возле неё мгновенно остановилось такси. Дверь услужливо приоткрылась, и Ангелина моментально оказалась внутри. Такси тронулось и начало набирать скорость, в течении нескольких секунд обогнав разозленного Челентано. Проезжая мимо, Лина видела его лицо и видела, как он обернулся, выискивая глазами её. Чувство злорадства овладело ею, но тут же сменилось печалью. Что ни говори, а этот человек за несколько часов сумел сделать то, что до него удалось одному-единственному, тому, кому она была уже не нужна. Мгновенно всё вспомнилось, и чувство утраты вновь навалилось на неё, сдавливая грудь.
Молчаливый водитель был хорошим спутником. Он не надоедал Лине своими разговорами, не пытался познакомиться, просто делал свое дело. Аккуратно пробираясь по заснеженной дороге, смотрел вперед и иногда менял радиостанцию на магнитоле. Эта аккуратность немного раздражала его пассажирку, которая хотела побыстрее оказаться дома и нервно барабанила длинными ногтями по обшивке двери. Но, как назло, вскоре они подъехали к мигающему знаку разворота и надписи, предупреждающей об объезде. Далее, за ограждением, черной дырой виднелся котлован, рядом стояла заглушенная техника. Водитель, будто очнувшись ото сна, с интересом поглядел на надпись, затем достал из бардачка карту, попутно задев ею Лину, и углубился в её изучение. Через несколько минут стало ясно, что объехать можно через другой район. Водитель потушил свет в салоне и развернул автомобиль. Ангелина тяжко вздохнула и вновь перевела взгляд на боковое окно. Машина неторопливо ехала в обратном направлении.
Прошло достаточное количество времени. Все это время Лина неотрывно глядела в окно, за которым мелькали картины города. Негромкая музыка по радио успокаивала, убаюкивала и вносила уют. Машина стала входить в поворот, и сквозь прикрытые веки Ангелина почувствовала свет фар. Песня по радио оборвалась эффектным аккордом, и следом произошел удар. От него такси развернулось на девяносто градусов и остановилось, как вкопанное. Впрочем, всё это стало ясно только после того, как шок у девушки и водителя прошёл и они выбрались из машины. Разбитое такси являло собой грустное зрелище: от удара задняя дверь и багажник стали одним целым, наполовину вошедшим в салон. Колесо стояло наискосок, части молдинга валялись поблизости. Водитель, остолбенев, стоял, не в силах поверить в произошедшее. Лина представила, что было бы, случись удар на секунду раньше, прямо в её дверь. Холодок пробежал по спине и противно заныл желудок.
Вторая машина выглядела не лучше. Перед её был разворочен полностью, из радиатора шел пар. Из разбитых фар все же лился свет, который освещал место аварии. Водитель её также не сразу выбрался, видимо, приходя в себя после удара. Лина куталась в курточку, холодный ветер задувал со всех сторон, но в машину она не садилась, ей было нехорошо. Водители, наконец, обрели дар речи и стали общаться между собой. Ругани не было: и той и другой машине здорово досталось, поэтому, как это всегда бывает, оба шофера до приезда полиции ходили от одной машине к другой, осматривая повреждения и прикидывая, в какие суммы выльются ремонты. Лина продолжала стоять на улице, все происходящее она воспринимала как бы в тумане, пока, наконец, кто-то сзади не обнял её и голосом Олега не произнёс:
— Вот я же говорил, что тебе лучше остаться со мной! — и нежные губы поцеловали её шею.
Ангелина сразу узнала запах одеколона, который свел её с ума ещё там, в клубе. Она резко развернулась и тут же их губы соприкоснулись. Какая прихоть судьбы! Видно, само провидение назначило им встретить в этот день рассвет вместе.
Прошло около двух месяцев, как Ангелина начала встречаться с Олегом. Это был действительно необыкновенный человек! Бесконечно уверенный в себе, не очень-то считающийся с мнениями окружающих его людей, она манил своей внутренней свободой и силой. Ангелина была почти счастлива. Разумеется, она всё ещё вспоминала о своём бывшем, вспоминала с болью в сердце, но это происходило все реже и реже. Находящийся с ней сильный человек все больше и больше заслонял собой предыдущего сильного человека. И вроде бы все устраивало девушку, только один момент в последнее время все чаще и чаще тревожил её. Ей до дрожи хотелось узнать, за что же все-таки Челентано били тогда, в тот зимний вечер их знакомства? Сколько ненависти и злости было в последней фразе одного из избивавших! Такое не может быть из-за того, что кто-то кого-то толкнул или не так посмотрел. Нет, несомненно, тут было что-то большее, гораздо, гораздо большее. Ведь, как потом выяснилось, у Олега были сломаны четыре ребра, сломан нос и раскрошена пара зубов. И на все её вопросы он мгновенно переводил тему. А в последний раз так посмотрел на неё, что Лине в какой то момент стало страшно. Больше она этим не интересовалась, но в душе, безусловно, сгорала от любопытства. Она строила совершенно разные догадки, включая совсем уж экзотические, но так и не могла остановиться на чем-то конкретном. Масла в огонь подливала Мария, которой Олег не очень то и нравился. Вернее нравился, но из-за того, что он был с Ангелиной, а не с ней, не нравился вовсе. Обычно она начинала этот разговор, сидя перед зеркалом в Лининой комнате и подводя блеском губы:
— Ну что ты так терзаешься, подруга? Вот дался он тебе! Били и били… мало ли за что. Лично я думаю, что это были братья девушки! Знаешь, как на Кавказе. Там если кто девушку обидит — ему голову оторвать сразу уйма желающих найдётся! Ну просто очень много. Поэтому, скорее всего, это так и было! — и, картинно вздохнув, Мария переходила к ресницам. — Совратил, лишил невинности, отматросил и бросил! — последние слова она произносила с явным удовольствием, откидываясь на стуле и оглядывая себя в зеркале. — Но ты, Линочка, не грусти… не ты первая, не ты и последняя у него, так что — что толку зря волноваться! Ты же сейчас счастлива! Да?
Эти предположения как нож резали сердце Лины, тем более, она и сама склонялась к чему-то подобному. На подругу за её тон она не сердилась, уже привыкла за много лет. Конкуренция сопровождала всю их дружбу, хотя… какая конкуренция? За всю жизнь у Ангелины были лишь одни серьезные отношения. С количеством увлечений Марии ей было не сравниться, да она к этому и не стремилась, на самом деле. Ей было важно качество. И у Олега это свойство было, было в избытке.
К сожалению, Лина не осознавала, как темперамент и напористость её ненаглядного начинала подчинять её ему. Как он медленно, но верно подминал девушку под себя, не считаясь с её желаниями и не считаясь с ней самой. Происходила странная вещь: Ангелина ломала себя ради кого-то другого. Именно этого и боялся Владимир Николаевич, её отец!
Всё чаще и чаще Лина начала оставаться на ночь у Олега. Она уже была знакома с его друзьями, двумя молодыми парнями, для которых жизнь текла так же весело и беззаботно, как и для него самого. Родители всех троих были важными лицами в городе, занимающие высокие посты, поэтому материальная сторона жизни у них была всегда солнечной. У каждого личная машина, квартира и почти неограниченный доступ к родительским финансам. Каждый занимал какой-нибудь пост в администрации города, со свободным рабочим графиком, поэтому они всегда могли посвятить себя своим излюбленным развлечениям. У каждого они были свои: например у Александра был прицеп с огромным джипом, салоном из кожи цвета шоколада. А в прицепе стояла корзина с воздушным шаром и всем необходимым оборудованием. В теплые дни, где-то раз в три дня, он с Олегом и Алексеем, третьим их другом, выезжал в поле, наполнял шар горячим воздухом, и тогда они летали над городом, любуясь окрестностями и брызгами шампанского, блестевшими на солнце. В такие моменты они чувствовали себя хозяевами жизни! Алексей много свободного времени тратил на штангу и гантели. Он занимался уже девятый год, но все ещё не добился того тела, которое показалось бы ему идеальным. И он прилагал к этому огромные усилия, поднимая непомерные тяжести, накачивая свою мускулатуру до такого состояния, что, казалось, того и гляди, кожа лопнет и вены с сухожилиями вылезут из тела. Когда он шёл по улице, девушки с восхищением смотрели на него, и ему оставалось только завести разговор с какой-нибудь из них: и дело в шляпе! Собственно это и составляло основное развлечение всех троих — девушки! Блондинки, брюнетки, высокие, полненькие, худышки и рыженькие, низенькие и стервы… С длинными волосами и не очень, замужем и нет… Вечерами друзья пили немецкое пиво и обсуждали, что у кого нового на любовных фронтах. У них не было соревнования, у них был интерес. Давая друг другу советы по обольщению той или иной «подруги», помогая друг другу разыскать номер телефона очередной «жертвы», они чувствовали огромное единение! Несмотря на это, у каждого была постоянная спутница жизни, потому как того требовали правила общества, в котором они вращались. И у Олега это была Лина. Красивая девушка, с несколько стервозным характером и гордым взглядом — она была достойна некоторое время побыть с ним. По какой-то причине Челентано не отправил новую знакомую восвояси, как делал с другими, а наоборот — приблизил к себе. И, что самое странное для него, стал испытывать к ней нечто, похожее на то, что люди называют любовью. Это его очень удивило. Никогда ничего подобного он не чувствовал, женский пол рассматривал исключительно как объект для своих услад, поэтому новые ощущения, которые стали исподволь захватывать его, начали ему нравится. Но рассказывать друзьям о посетившем его великом чувстве Олег не спешил. Эта непроизвольная тяга к девушке несколько пугала его, того, кто считал себя невосприимчивым к женским чарам. Получалось, что он — самый обычный мужик, мужик, которому может вскружить голову любая мало-мальски привлекательная вертихвостка с огромными глазами? Эта мысль его даже в какой-то степени деморализовала. И тут же, стремясь доказать себе, что он независим, Челентано бросался соблазнять других девушек, но получалось это плохо. Перед глазами стояла Лина… Произошло то, что и должно было когда-нибудь произойти — он просто влюбился. Это было странное чувство! В нем боролись любовь к ней и презрение к себе. Иногда, по вечерам, он размышлял об этом, надеясь найти своим чувствам другое название… и не находил.
Шли дни. Лина мало-помалу подпадала под влияние Олега, становясь более резкой в своих суждениях и свободной в мыслях. Наблюдая жизнь с другой стороны, все чаще из окна белого мерседеса Олега, салона белой кожи, она начинала ставить себя на другую ступень по отношению к обычным людям. Девушка совершала ту же ошибку, что и другие молодые красавицы, за которыми ухаживают богатые мальчики, а именно: начинали считать себя равными им. Они уже через каких то три недели чувствовали себя хозяйками тех машин, в которых их возили, обязательно на переднем сиденье, и тех коттеджей, в которых они начинали вместе со своим любимым принимать гостей в то время, когда его родители отдыхают где-то на островах. Эта картина была очень знакома Олегу, Алексею и Александру. Вот и на этот раз все трое наблюдали этот эффект в Лине; в том, как совершенно по-хозяйски она накрывала на стол, как она нарезала кубиками горгонзолу и камамбер, в том, как подавала чай. И это всех троих очень веселило; глупышка даже не допускает мысли, что вскоре её место займет другая. А это случится. Всегда случалось. Поэтому они снисходительно относились к её рассуждениям. Иногда очень наивным, но высказываемым таким авторитетным тоном, который, по всей видимости, не должен допустить ни малейшего возражения. Алексей очень любил устраивать таким девочкам проверки. Обычно на первой встрече в шикарном ресторане, во время беседы, он начинал заводить разговор о гламуре, знакомых артистах и известных выставках, на которых бывал недавно. В противовес ему девушки повествовали об огромном количестве поклонников, о знакомствах с сильными мира сего (которые, в лучшем случае ограничивались случайным столкновением с данной «звездой» на улице, в худшем же оказывались просто наглой ложью), о том, что они тоже не пропускают ни одного вернисажа и на тот, где был Алексей, просто не успели из-за пробок и так далее и так далее… Все эти фантазии воспринимались Лешей с серьезневшим выражением лица, в душе же он ехидничал над ними так же, как в свое время Остап Бендер над васюкинскими шахматистами. Но увлеченная девушка, на которой лежала задача не упасть в грязь лицом, не замечала этого. И вот в самый разгар этого великосветского разговора Леша спрашивал, кто, по её мнению, должен убираться в доме, поддерживать чистоту, выносить мусор и мыть санузел? И девушка, ничуть не смущаясь отвечала: конечно же домработница. И с её позиции это было верно: не ей же, в вечернем платье, на шпильках, с дорогущим маникюром мыть порошком унитаз и вечером выносить пакет с мусором на свалку. Девушка говорила это, будучи полностью уверенной в своих словах. И в следующую минуту Алексей, с невинным лицом интересовался, а есть ли у неё домработница и вообще, он хотел бы съездить к ней в гости, посмотреть, каким паркетом выложены комнаты её большой квартиры… Это был шах и мат. В следующий момент выяснялось, что домработницы нет, что в гости пригласить она его не может, так как живет в двухкомнатной «хрущевке» с родителями и братом… и девушка поникала, как роза без воды. Как правило, общение с этими девушками Леша прекращал после первой же ночи. Бывали такие, которые особенно привлекали его своим телом. С этими он общался подольше.
Лина была бы в шоке от осознания того, что она оказалась из разряда именно таких девушек. Она всегда была уверена, что блеск и мишура красивой жизни не смогут захватить её. Всегда считала себя самодостаточной и интересной и не понимала, что даже будь она тупа как пробка, люди все равно лелеяли бы её лишь из-за желания обладать ею. Нельзя в этом винить, это болезнь всех красивых девушек: принимать дань красоте её тела как дань содержимому её ума. Владимир Николаевич не донес до неё этот момент, а сама она дойти до него оказалась не в состоянии. И красочная обертка для неё была важнее содержания.
Лина начала грубить родителям. И это было тем внезапней, что до сих пор она даже не могла подумать о том, чтобы так обращаться со своими родными. Но теперь она начали казаться ей недалекими людьми, у которых очень узкий круг интересов и с которыми общаться не о чем вообще. Она могла огрызнуться с отцом или проигнорировать вопрос матери, почти не чувствуя никаких угрызений. Те же проявления совести, которые всё-таки иногда всплывали, Лина подавляла усилием воли. Все эти перемены ужасно сказывались на её родителях, которые никак не могли уяснить, что же происходит с их любимой дочерью. А с какого-то момента Лина вообще перестала приходить домой. Она по-прежнему училась, по-прежнему отдыхала в клубах, но уже с совершенно другой компанией и другими мыслями. И вся её жизнь начала приобретать совершенно иное направление.

2-ая часть
— … и не нужно винить во всем меня, ты же сама прекрасно это понимаешь, — с этими словами Владимир Николаевич вышел за дверь и, пройдя через двор, сел в машину. Автоматические ворота, сгибая траву, разъехались, выпуская автомобиль. Одиноко мигала контрольная лампа.
Екатерина Ивановна опустилась на стул, в руке у неё был стакан с раствором валерьяны. Лина не показывалась домой уже пятый день, телефон не отвечал. Если раньше она раз в два-три дня проявлялась, то в этот раз она совсем пропала из поля зрения родителей. Лишь регулярно приходящие сообщения от банка на сотовый телефон показывали, что деньги с карточки снимались. Последнее время Линой этот способ добычи денег практиковался все чаще и чаще: Олегу надо было соответствовать, а на это нужны были средства. Поначалу деньги с карточки она снимала лишь с разрешения отца, теперь же это происходило без его участия. У Владимира Николаевича не хватало духу перекрыть дочери этот источник и ему оставалось лишь наблюдать, как деньги таяли…иногда очень существенными суммами.
О месторасположении дочери Владимиру Николаевичу услужливо сообщил Виктор, одноклассник Лины. Жизнь давно развела их, но с некоторых пор он стал часто видеть её с неким молодым человеком в лучшем стрип-клубе города, в котором работал барменом по протекции своей тетки. Даже несмотря на связи, получить это место считалось большой удачей. Оклад был копеечным, но чаевых хватало на безбедную жизнь с лихвой. Впервые бармен заметил Лину, когда подавал ей коктейль и зажигал кальян для большой компании. Девушка стала ещё прекраснее, у неё появились барские замашки: она, не глядя, швырнула ему на стойку крупную купюру, воскликнула: сдачи не надо! — и тут же была увлечена высоким парнем вглубь клуба, к кожаным диванам и запаху шоколада. Разумеется, Ангелина не узнала бывшего однокашника. Зато он в одну секунду признал её и утихшие было чувства вспыхнули заново. Ему вдруг стало до невозможности противно и мерзко ощущать себя прислугой у той, что когда-то сидела за соседней партой, и стыд за свое место бармена начал пожирать его изнутри. Исподтишка он не сводил глаз с той компании: видал, как по-хозяйски распоряжается Линой тот парень, как она кружится вокруг него, и ненависть начала просыпаться в душе Витика, как называли его в школе. Стыд, ненависть и отчаяние овладевало его душой. С трудом доработал он до конца смены и уехал на первом же такси домой. Всё свое отсыпное время он промаялся: его бросало то в жар, то в холод… В короткие минуты забвения перед ним всплывал образ Ангелины. И неизменно высокий парень, лезший руками к ней под юбку. Дело начало принимать дурной оборот, Витик даже уговорил напарника отработать за него несколько дней, настолько он неважно себя чувствовал. Но когда он вновь вышел на работу, его ожидала та же картина. Лина становилась постоянным посетителем этого заведения. И каждый вечер, как Виктор работал, он видел Лину. И её парня.
По ночам Витик мечтал. Мечтал о том, что что-нибудь случится с её Олегом (он подслушал его имя из их разговора у стойки) и его место займет он. Иногда ему даже казалось, что это вполне осуществимо. Олег исчезает (как это происходит, Виктор не совсем ясно представлял, но парень исчезал окончательно и бесповоротно), и Витик на правах друга семьи помогает Лине пережить его потерю. А затем она переносит всю свою любовь на него и дело, можно сказать, в шляпе! А считать себя другом семьи ему давало право общение с Владимиром Николаевичем. Иногда они вместе ездили на платные пруды удить карпов. В одну то из таких поездок измученный отец и рассказал своему молодому приятелю о проблемах с дочерью. Сердце Витика вспыхнуло от радости, и он немедленно выложил о Лине всё, что знал.
Белый свет фар освещал все неровности дороги. На экране магнитолы, в такт музыке, прыгали вертикальные столбики. Владимир Николаевич управлял машиной на полном автопилоте, мысли его были далеко. Он направлялся к тому клубу, про который ему рассказал Виктор. Разыскать дочь, посадить в машину и запереть дома — только эти три мысли метались у него в голове, перекрывая друг друга. Желудок подводило от возбуждения, ему предстояло оказаться в совершенно непривычном для себя месте. Шум, танцы, стриптиз… Стриптиза в клубах он вообще ни разу не видел. И в этот раз тоже было не суждено. Едва он припарковал машину, как увидел чуть сзади здания, как раз на границе света и тени, свою дочь, размахивающую руками и что-то яростно говорящую какому-то парню, который находился рядом и пил коньяк из плоской бутылки. Тот, даже не глядя на неё, взмахнул рукой, девушку отшвырнуло на метр и она с размаху опустилась на землю, больно ударившись. Второй, стоявший чуть поодаль, начал было его успокаивать, но ему было что-то сказано в резком тоне, и он прекратил свои попытки. Лина же в это время поднялась и снова бросилась на обидчика, но на этот раз толчок был куда более внушительным. Девушку вновь повело, у неё подвернулась нога, и она скрылась за углом. Туда же отправились и те двое. Далее Владимир Николаевич помнил смутно. Бросившись к дочери, он через каких-нибудь полминуты добежал до конца здания и повернул за угол. В нескольких метрах от себя он увидел всех троих. Высокий парень прижал девушку к стене и что-то втолковывал ей, сопровождая каждый новый аргумент несильной, но неприятной пощёчиной. Голова Лины уже безвольно висела и всё тело обмякло. Если бы её не держали, он бы упала.
Владимир Николаевич, оказавшись в два прыжка рядом, левой рукой развернул Олега к себе и правой нанес ему сильнейший удар в лицо. Затем, не отпуская, он рванул его тело навстречу к себе и одновременно сам подался к нему, вынося вперед колено. От резкого движения Лину отбросило в сторону, она поскользнулась и упала. Удар Владимира Николаевича пришелся точно в цель: парень согнулся и осел, произнося какие-то нечленораздельные звуки. Оттолкнув его, Владимир Николаевич бросился к Ангелине, и в этот момент сзади на его голову обрушилась бутылка коньяка. Тот, второй, бил его, пока он не упал, а затем начал избивать его ногами. Вскоре к нему присоединился Олег, который пришёл в себя. Куртка смягчала удары, но радикально положения не меняла. Парни распалялись все больше и больше.
Придя в себя, завизжавшая Лина бросилась к избивающим. В темноте она смутно разобрала образ Олега с перекошенным лицом, Александра и темное пятно на траве, бывшее, по-видимому, третьим. Человек лежал неподвижно. Девушка завизжала вновь. Её визг заставлял вибрировать нервы.
Челентано с другом о чем-то советовались, друг весьма недвусмысленно указал подбородком на девушку.
— Выдаст!
— Черта с два, никого она не выдаст, — Олег глянул на Сашу и повернулся к Лине. — Иди сюда.
Девушка стояла не шелохнувшись. Всем своим существом она чувствовала что-то очень нехорошее. Она сделала шаг назад.
— Девочка моя, я что тебе сказал! Или мне самому подойти? Ко мне, быстро! – последние слова он почти прошипел и Лине стало по настоящему страшно.
Этому голосу Ангелина не могла противостоять, он двинулась к нему, чувствуя подкатывающую тошноту.
—Давай, — протянул Олег руку к Саше. Тот отодвинул полу куртки и вынул узкое длинное стальное лезвие, с костяной ручкой. Челентано взял его и рывком заставил Лину присесть рядом с телом человека. Девушку начало трясти, но она ещё не понимала, что будет дальше.
—Бери его! — с этими словами он вложил стилет ей в левую руку лезвием вниз и приставил к правому боку мужчины, лежащему ничком. — Бей!
Девушка непонимающе перевела на него взгляд и вдруг мысль, словно молния, пронзила её мозг. Нижняя челюсть затряслась. Она попыталась вскочить, но сзади надавили ей на плечи так, что она с размаху села обратно.
—Бей, дура! — как змея прошипел Олег дрожащим от ярости голосом, положил её правую руку сверху на костяную ручку и ударил по ней ладонью. Послышался звук разрываемой кожи, и лезвие с неожиданной легкостью вошло в тело.
Словно под воздействием электрического тока Лину отшвырнуло от него, она впилась пальцами в траву и её начало рвать. По лицу бежали слезы, тело словно била лихорадка. Она пыталась обтереть лицо, чтобы унять тошноту, но это было бесполезно. Буквально через минуту чьи-то руки подхватили ее, и повели к стоянке. Она увидела машину Олега, увидела, как открывается задняя дверь и её вталкивают туда. Большего она не выдержала и потеряла сознание.
Прошло три дня. Все это время она ничего не ела, лишь пила воду, которой её тут же рвало. Она лежала на диване в квартире Олега, периодически проваливаясь в небытие, где ей виделись кошмары. Судя по всему, Олегу тоже это происшествие давалось нелегко… За все это время он почти ни разу не прилег, выкуривая одну за другой сигареты и не отвечая на звонки друзей. Пару раз приезжал Александр, и они о чем то шептались в столовой, закрыв дверь. Но все-таки один раз он подошел к ней и, глядя в глаза, сказал:
— Надеюсь, ты понимаешь, что лучше будет обо всем молчать… на ноже твои отпечатки, — и ушел, оставив на прикроватной тумбочке графин с водой.
Когда ещё через два дня она пришла в себя и всё-таки позвонила домой, её ждало новое потрясение. Отец с ножевым ранением, сотрясением мозга, с множеством ушибов и гематом находился при смерти в реанимации городской больницы. Бесцветным голосом Екатерина Ивановна поведала ей, что пять дней назад отец отправился искать её, Лину, в стриптиз-бар и подвергся там нападению. Какой-то добрый человек вызвал скорую. За это время отец ни разу не приходил в сознание, и что будет дальше — никто не знает. Сама же Екатерина Ивановна сидит на лекарствах и вчера перенесла сердечный приступ. За все время разговора Ангелине не было высказано ни слова упрека, разговор больше был похож на выдержку из эпикриза. Как только Лина положила трубку, с ней случилась истерика. Врач из «скорой», вызванной перепуганным Олегом, вколол девушке огромную дозу успокоительного, и только после этого она уснула беспокойным сном, в котором ей снились кошмары и длинное, блестящее лезвие ножа… почему-то с головой отца вместо костяной рукояти.
Рассвет занимался, вкатывая облака белого света в огромные прямоугольные окна больничного коридора. Вдоль стен стояли лавки, обтянутые черным дерматином, в промежутках между ними располагались кадки с пальмами, лимонами, инжиром и другими растениями, названий которых Лина не помнила. Изредка по коридору проходили медсестры и врачи, они скользили взглядом по девушке, сидевшей на одной из лавок, и шли по своим делам. Ангелина находилась здесь уже третий день, проводя все часы возле отца. После истерики, отлежавшись пару дней, она сбежала от Олега сюда, в больницу. Екатерина Ивановна приносила ей еду, которую она не ела, и газеты, которые она не читала. Глядя на Владимира Николаевича, который лежал в палате, под капельницей, глядя на все эти трубки и красное пятно на белых бинтах, она заново переосмысливала свою жизнь. Заново… нет, это слово здесь неуместно. В первый раз. Впервые она начала задумываться о таких вещах как жизнь и смерть, насколько близкий тебе человек может стать чужим и наоборот, где заканчивается страсть и начинается любовь? Все её сознание будто бы дремало, воспринимая окружающий мир урывками: когда к ней обращался врач или когда приезжала Екатерина Ивановна. Отчасти такому состоянию организма способствовал валиум, принимаемый Линой. На стене палаты висел телевизор, негромкий звук доносил до неё слова:
— Коза, которая со мной была, она тебе кто?
— Она мне как сестра.
— Ааа…все люди братья… только у них часто почему-то рожи разбиты… сигареты есть?
— Вон…
— Что за парень с тобой был?
— Ааа…одноклассник.
— Одноклассник — это хорошо. Ну что — пошли? Пойдем, говорю!
Шел фильм «Маленькая Вера». Ангелина не вслушивалась в слова, но тотчас же уловила сходство в интонации Сергея из фильма и её Олега. Такой же приказной тон, то же повеление в голосе. Господи, да он же чудовище! Эта мысль взвилась в её голове как пионерский костер, облитый для верности керосином.
Шло время. Иногда Лина приезжала домой, кушала, принимала душ и вновь ехала к отцу в больницу. Из предыдущей палаты его перевели в другую, свободную и просторную. Здесь они общались, она читала Владимиру Николаевичу газеты, переключала каналы на телевизоре, кормила его. Екатерина Ивановна пришла навестить мужа лишь несколько раз, и последний раз был уже давно: она плохо себя чувствовала и не выходила из дому без крайней на то нужды. На работе она взяла больничный, который периодически продлевался. Связующей ниточкой в семье на время стала Маша, подруга Лины. Она навещала Екатерину Ивановну, помогала ей по хозяйству (справедливости ради надо отметить, что это время не прошло для неё даром, она научилась готовить, гладить и убираться в доме, в общем, прошла курс молодой хозяйки). И где-то раз в три дня она приезжала в больницу, передавала новости и бульон для отца и дочери. От остального мира они были изолированы, мобильный Ангелины был выключен с тех самых пор, как она практически поселилась у отца в больнице. Несколько раз заезжал даже Виктор. Он неизменно привозил Владимиру Николаевичу гранаты, а его дочери — шикарный букет цветов. Во время разговора он, словно случайно, всегда норовил сесть поближе к Лине, пытался взять её руку… у девушки это вызывало отвращение, но она терпела ради отца, как она думала. Ей ни на секунду даже в голову не приходило, что этот мальчик, этот Витик, представляет себя рядом с ней. Для неё он был просто приятелем отца, пусть даже несколько для того молодым, да и только. Поэтому она под любым благовидным предлогом забирала свою руку из ладоней парня и уходила в коридор, якобы за ватой или ампулой глюкозы.
Прошло полтора месяца. В один из теплых дней дверь палаты растворилась и торопливым шагом вошла Маша. Заметив Лину, она словно споткнулась. Тут же шаг её замедлился, и она, стараясь побороть волнение и выглядеть спокойной, прошла через палату и села на свободный табурет. Прошло несколько минут, было заметно, что она хочет что-то сказать, но голосовые связки не слушались её. Вдруг Маша издала какой-то утробный звук и разрыдалась.
— Машка, Машка, милая, ты что?- Ангелина подбежала к подруге и прижала её к себе, та прильнула, словно мягкая игрушка, продолжая рыдать.
— Линка… Владимир Николаевич! — крупные слезы мочили футболку, пальцы в бессилии сжимали края табуретки. — Умерлааа! Екатерина Ивановна умерлаааа! — последнее слово Маши вдруг перешло в вой.
Ангелина внезапно перестала чувствовать свои ноги и рухнула на пол, увлекая за собой подругу. В следующую секунду в глазах начало темнеть, рев Маши становился все тише и тише, во рту будто все онемело… Девушка потеряла сознание.
Яркий свет вырвал её из небытия, она услышала смутный гул голосов и смогла различить слова.
— …у её матери инсульт…конечно, потребуется время… принимать пять раз в день… только по рецепту…
Вдруг уши заложил пронзительнейший свист, и все опять погрузилось во мрак.
Она пришла в себя только через четыре дня. Похороны уже прошли, и Лина два дня провела в слезах и своих мыслях, поддерживая силы лишь жалкими кусочками черного хлеба, которые она съедала, запивая стаканом холодной воды. К другой еде она не прикасалась, и Маша напрасно её уговаривала. Ещё через пару дней их с Владимиром Николаевичем выписали, и она приехали домой.
— Папа, мне нужно тебе кое-что сказать, — Ангелина подошла к дивану, на котором её отец расстилал постельное белье, готовясь ко сну. Настольные часы негромко отмеряли секунды уходящего времени, и Владимир Николаевич взял их в руки, чтобы завести будильник.
— Слушаю тебя, милая, — и потряс будильник над ухом. — Странно он тикает. Как будто того и гляди развалится. Еще не прозвенит завтра. Линка, у тебя есть другой будильник?
— Папа…это я…
— Что ты? У тебя будильник есть?
— Это я тебя…ножом.
— Как?
— Ножом тебя…я ударила!
— В каком смысле ты меня ударила ножом? — отец исподлобья посмотрел на дочь. — Это что за аллегории?
— Не аллегории, — крупные слезы срывались с глаз Лины и падали на ламинат. — Не аллегории! — закричала она, сжимая кулаки и наступая на отца. — Что ты не понимаешь? Что тебе непонятного? Ты в больнице лежал? Лежал! Так вот это я тебя зарезала! — и девушка, разрыдавшись, бросилась к отцу на шею. — Прости, ну прости же меня, дуру такую!
Отец молчал и слушал про то, как случилось то, что привело его к двухмесячному лежанию в госпитале, что привело к смерти его жены. Слушал про избиения своей дочери… Слушал, но уже не слышал. В его голове мрачной массой вставали страшные мысли, но они ему нравились. А когда ему что-то нравилось, то он делал все, чтобы эти мысли из пустоты его воображения стали реальностью.
3-я часть
Прошёл год. Весь этот год Ангелина скрывалась от Олега, живя на съемной квартире, которую ей собственноручно подобрал отец. Он также привозил и забирал её с занятий в институте, зорко наблюдая за каждым, кто пытался подойти к его дочери. Пару раз, издали, он видел силуэт Челентано, который не решался подойти к Лине при её отце. Точнее, один раз он решился, но Владимир Николаевич в довольно жесткой форме сказал ему, чтобы он больше не приближался к его дочери менее чем за километр. Это взбесило Олега, но он сдержал себя, ему не хотелось портить с ним отношения. И ещё одно, самое важное: Олег не узнал того, кого чуть было не лишил жизни. И это было очень на руку Владимиру Николаевичу.
«Ваша карта заблокирована». Такую надпись увидела Ангелина, в очередной раз намереваясь снять деньги с кредитки. Это было тем более неожиданно, что буквально несколько дней назад отец перевел на неё крупную сумму денег. Она схватилась за трубку, но женский голос сообщил её, что и сим-карта тоже заблокирована. Взволнованная, ничего не понимающая девушка поймала такси и поехала к себе домой, туда, где она не была уже более полугода. Ещё на подъезде к дому, издали, она увидела, что двор перекрыт длинным крытым грузовым автофургоном и незнакомые люди, судя по форме — грузчики, выносят из подъезда вещи и они исчезают в недрах фуры. Вглядевшись, Лина увидела диван, на котором они так любили сидеть всей семьёй. Непонимающе она перевела взгляд вправо и вдруг увидела, как двое мужчин выносят из дома кресло, любимое кресло Екатерины Ивановны. Нервы её не выдержали, и она бросилась к ним.
—Что вы делаете? Поставьте, немедленно поставьте кресло на место!
— Девушка, не мешайте. Уйдите с дороги, зашибем, — усталым голосом произнес один из мужчин, не реагируя на реплики взволнованной Лины.
— Я сейчас полицию вызову! Немедленно поставьте все на место, — Лина окинула взглядом вокруг себя, надеясь найти поддержку и, не увидев никого, закричала. — Воры! Держите воров!
В рядах грузчиков произошло оживление. Они поставили вещи на землю и с интересом взирали на девушку. Самый старший из них, по-видимому, бригадир, спросил у неё голосом, лишенным всякой интонации:
— Дочка, ты чего хай подняла? Косметичку потеряла? Или глаза не так накрасила?
— Я хозяйка этой квартиры, немедленно несите всё обратно, или я звоню в полицию! — и она полезла в сумочку за сотовым.
— Давай, дочка, давай. Позвони. А мы пока перекурим. Два часа без передыху таскаем. Перекур, ребята! — и первым показал пример. Достав из кармана пачку и закуривая сигарету, он сел на кресло и своими темными глазами, которые почти скрывались под густыми седыми бровями, стал следить за девушкой.
—Да что же это? — растерянно прошептала Лина и беспомощно оглянулась. На её глазах появились слезы. Бригадир тяжело поднялся и подошел к ней.
—Дочка, ну что же это ты? Мы ведь не воруем. Мы ведь по распоряжению хозяина, иди узнай сама… да вон он идет!
Из подъезда вышел Владимир Николаевич, на ходу отрывая от уха сотовый телефон и, видимо, только что закончивший разговор. Лина вскрикнула и бросилась к нему.
—Папа!
— Милая, что за вид? Что это за грязь у тебя под глазами? Это тушь? Ты плакала? Это тварь тебя снова обидела?
— Папа, что происходит? Телефон не работает, вещи выносят, карта заблокирована!
Владимир Николаевич обнял её за плечи и отвел в сторону.
— Давай отойдем, я тебе сейчас всё объясню. Продолжайте грузить, — последние слова относились к бригаде грузчиков, которые незамедлительно принялись за работу.
— Доченька, мы уезжаем. Мы уезжаем насовсем. Как ты на это смотришь?
Лина подняла на него заплаканные глаза.
— Уезжаем… Куда мы уезжаем?
— Уезжаем туда, где тепло. Туда, где море. Туда, где никто не сможет больше обидеть тебя.
— Куда же?
— В Грецию. Уже всё готово. Там у нас будет всё. А здесь больше ничего нет.
— Что значит — ничего нет? В каком смысле?
—В прямом, доченька, в самом прямом. Ни машины, ни квартиры, ни счетов в банках. Все продано и деньги переведены в другие банки. Я хочу, чтобы о нас здесь не осталось даже упоминаний в домовой книге. В Греции у тебя будет другая кредитка и телефон. И другая жизнь.
— А как же я? Ведь ты даже не спросил меня, хочу ли я этого? А мой институт? А мои знакомые?
— А вот в этом вопросе я тебя спрашивать и не собирался. Это нужно и всё. Да и потом — уже ничего не изменишь. Так что собирай вещи. Через три дня полетишь.
— Полечу? Одна!?
— Да, одна. Я задержусь, дня на два. У меня есть одно дело.
— Папа, какое дело? Ты отправляешь меня одну на другой край земли, оправдываясь тем, что у тебя здесь какое-то дело? Ты бросаешь меня? Ты нашел себе женщину? Ты уже забыл маму!?
— Прекрати молоть чушь! Что за бред ты несешь! — Владимир Николаевич взорвался как порох. — Тебе напомнить, кто кого забыл?
Не следовало этого говорить. Он понял это в следующую секунду, когда было уже поздно. Ангелина захлебывалась в слезах, она сделала попытку убежать, но отец прижал её к себе.
— Милая, родная, прости, прости меня, я не то сказал, я не подумал! — он целовал её лицо, гладил волосы и прижимал к себе. — Я прилечу через три дня, ты и оглянуться не успеешь. Всё, успокаивайся, успокаивайся, милая!
Решено было так: через три дня Ангелина улетает в Грецию. Там она обустраивается в небольшом двухэтажном коттедже на берегу Средиземного моря и начинает в срочном порядке изучать язык. Ещё через три дня прилетает Владимир Николаевич. Далее решается вопрос с учебой, с гражданством, ну а там как Бог даст. Весь этот план девушка воспринимала, будучи как в тумане, посему её отец, видя такое состояние дочери, и ограничился таким элементарным перечислением первоначальных задач. Свою же задержку он объяснял необходимостью до конца разобраться с недвижимостью.
У Владимира Николаевича действительно было дело, но оно очень мало касалось финансов. Он жаждал мести. Именно поэтому и был затеян весь этот глобальный переезд, с полным исчезновением их с дочерью упоминаний из всех источников. Уже были готовы новые паспорта, с совершенно другими именами и другой фамилией. И лететь в Грецию они должны будут именно по ним. Отец Лины напрягся и поднял все свои старые связи, связи, которыми можно было воспользоваться только один раз и в самый трудный момент. Последние полгода он готовил этот побег из страны. Теперь оставался заключительный, мажорный аккорд. Мажорный потому, что последнее время он жил только мыслями о том, как этот подонок будет валяться у него в ногах и просить о пощаде, настолько для него эфемерной и призрачной, что о ней даже не стоит упоминать. Владимир Николаевич перебрал десятки вариантов и остановился на наиболее простом, как ему казалось. А следователям и в голову не придет связать убийство золотого мальчика с его прошлогодним увлечением. Да даже если и придет. Искать их уже будет негде.
В последний раз отец с дочерью приехали на кладбище. За год могила осела, и большой холм земли на ней превратился в небольшое возвышение. Простой мраморный памятник в виде женщины с крыльями — все, что осталось у Екатерины Ивановны после смерти. С фотографии на плите глядела симпатичная женщина с чуть грустной улыбкой на устах. С железной заклепки, державшей табличку с датами, в дожди стекала вода, оставляя извилистую дорожку ржавчины. Лина вытерла ржавчину и протерла все надгробие. Владимир Николаевич вырвал всю траву вокруг и вкопал скамейку рядом с бетонной раковиной. Затем, вместе, они посадили небольшую березку рядом со скамьей, аккуратно засыпав корни землей и полив водой из бутылки, которую специально привезли с собой. Они оба понимали, что сюда больше, скорее всего, никогда не вернутся. Ангелина села на свежевкопанную скамью и тихо заплакала. Её отец в это время, склонив голову и закрыв глаза, что-то тихо шептал, положив одну руку на памятник. Постепенно звуки вокруг стихли, а затем задул ветер, поднимая пыль. Пора было уходить.
Об Олеге Владимир Николаевич знал практически все. Знал также и то, что тот жаждал встречи с Ангелиной, так как за этот год ни разу с ней не виделся. Именно это обстоятельство и планировал использовать его мститель. План был предельно прост, и единственное слабое звено в нем был Витик. Да. Витик тоже должен был принять в этом участие. Владимир Николаевич сам толком и не понимал, каким образом однажды, в порыве страшного отчаяния, он рассказал обо всем Виктору, но факт оставался фактом: именно его молодой друг предложил такой вариант событий. Сначала шепотом, недоговаривая от робости окончания слов, а затем, разгорячившись, иногда даже вскрикивая, Витик рассказал, что бы он сделал с обидчиком своей любимой. Поведав суть в общих чертах, он переходил к деталям. И взгляд Владимира Николаевича, глядевшего на него сначала с недоумением, а затем и с ужасом, постепенно замутился. В его мозгу проплывали эти картинки, и ему становилось хорошо. Но всё-таки он осек Витика, и тот замолчал, растерянно глядя в тарелку, на которой лежал кусок остывшего бифштекса. Дело происходило в недорогом ресторанчике, на сорок дней Екатерины Ивановны, в который Владимир Николаевич позвал Витика как единственного человека, с которым бы он смог поговорить о своем горе. С Линой он этих тем избегал. И вот так, за разговором и бутылочкой коньяка, они договорились до такого.
Наутро голова раскалывалась. Владимир Николаевич понимал, что это на целый день. Никакие средства, снимающие похмелье, на него не действовали: от рюмки начинало ещё больше тошнить, рассол же вообще не давал никакого эффекта. И вот так, мучаясь от тупой боли в голове, он вспоминал о том, что вчера Витик предложил ему нечто очень противное, но вместе с тем нечто очень притягивающее… Через пятнадцать минут он вспомнил все. И на следующий день. И через день тоже. А через месяц в восемь часов утра у Витика зазвенел домашний телефон:
— Виктор.
— Да, Владимир Николаевич. Рад вас слышать. Как там Лина?
— Витя, слушай сюда. Ты помнишь, что мне предлагал?
Конечно, Витя это помнил. Помнил всё, до последнего слова, до последней буквы.
— Вы решились?
— Да, — ответ прозвучал резко и неестественно громко. Или это Витику только так показалось?
— Я с вами?
— Да…поможешь мне. Если потом не ссучишься.
— Владимир Николаевич, да вы что? Я разве не понимаю, что ли?
— Понимать мало… надо осознавать, что мы натворим. Так вот. Если действительно надумаешь — жду тебя вечером у себя. Обсудим все.
— А Лина? Она будет дома?
— Её не будет. Приходи, никто не помешает. Не бойся… — и из трубки послышался прерывистый гудок, расчертивший жизнь нескольких человек на до и после.
— Садись, — и в комнате повисло долгое молчание. Слышно было, как на кухне компрессор холодильника гнал по трубкам фреон. — Ну что, надумал?
Витик положил вспотевшие ладони на подлокотники и, делая вид, что усаживается поудобнее на кресле, вытер их о бархат.
— Надумал. Я ещё тогда…
— Выдержишь? Не сдрейфишь? — когда Владимир Николаевич разговаривал о делах, он автоматически переходил на язык своего детства и юности и становился намного жестче.— Понимаешь же, что речь идет пятнадцати годах на нарах, при скверном раскладе?
— Понимаю. Но также понимаю, что я выиграю при удаче.
— Это что же? — Владимир Николаевич в упор взглянул на Витика и наткнулся на его немигающий взгляд.
— Ангелину. Олега не будет, но будете вы, кому я помогу. Мне кажется это хорошим вариантом, устраивающим всех. Не так ли?
— Что же мне, насильно её за тебя замуж выдать? Не высоко ли ты замахнулся?
— А вы как думали?
— Я думаю, что ты обойдешься деньгами. Не самый для тебя плохой вариант. Ну и могу пообещать тебе, что не буду препятствовать твоим встречам с моей дочерью. А там уж как сговоритесь. Мне кажется это хорошим вариантом, устраивающим всех. Не так ли? Или мне найти других помощников, а тебя навсегда лишить общения с Линой? А я это смогу, ты знаешь! — Владимир Николаевич блефовал. Видеть Витика в качестве зятя он совершенно не желал, поэтому и не пояснил тому, что по окончании дела они с дочерью уедут в другую страну и никто их больше не найдет. Владимир Николаевич вообще бы не желал видеть Витика и в этом деле, но поделать ничего не мог. Витик все придумал. А пропади Олег — поднимется шумиха. Его родственники назначат цену за любые сведения о нем — и им их тут же предоставят. Поэтому выгоднее было сделать Витю своим союзником. А ещё лучше — подельником.
Теперь настал черед задуматься Вите. Отказаться от общения с Линой он не мог. И его план по выбиванию для себя выгодных условий не выгорел. Но с другой стороны… Денег, полученных за дело, по-видимому, будет немало. Их хватит, чтобы преподнести себя всем совершенно в другом свете. Хорошая машина, дорогая обувь и рестораны — все это осуществится. И Лина не устоит. А не Лина — так кто-нибудь другой. Так, совершенно незаметно для себя, Виктор променял Лину на деньги.
— Вынужден признать, вы умеете вести переговоры, Владимир Николаевич. Будь по-вашему. — Витик сглотнул. — Сколько?
— Что «сколько»?
— Денег сколько будет?
— Подметки рвешь на ходу, молоток, — Владимир Николаевич посмотрел в окно, где уже стемнело и свет первых звезд коснулся земли. — Не обижу, не волнуйся.
— А я, Владимир Николаевич, и не волнуюсь. Вы же не обделите будущего зятя, — и Витик рассмеялся над, как ему казалось, смешной шуткой. Но его собеседник не оценил её, и смех Витика погас так же резко, как и начался.
— Веселишься ты слишком много, не к добру это.
— И смеявшийся утром возрыдает к ночи? Бросьте эти суеверия, Владимир Николаевич. Все будет прекрасно, я уверен.
— Ну, тогда давай, расскажи свой план мне. Я вижу, ты уже все продумал.
Виктор замялся. Четкого плана действий у него не было, всё представлялось расплывчато, и он нахмурил лоб, начав думать.
— Ну и за что я тебе должен платить? Ты собрался — в этом месте Владимир Николаевич запнулся, но потом собрался с духом и произнес — ты собрался убить человека, но даже не подумал ни о чем. Где мы это будем делать? Как мы это будем делать? Когда? Чем? Кто из нас что будет выполнять? Как нам обеспечить алиби? Как вообще не привлечь внимание? — Он оттолкнулся от пола, и кресло на колесиках отодвинулось на полметра в сторону. — Связался я с тобой…!
— Владимир Николаевич, дайте мне время. Послезавтра все будет продумано в лучшем виде! — Витик аж вспотел от мысли, что все может прекратиться, так и не начавшись. Тогда прощайте деньги, роскошная жизнь и Ангелина!
— Продумает он. За тебя  уже все продумали, продумщик. Все, что требуется от тебя, — четкое выполнение инструкций и никакой отсебятины. Наворочаем делов — вовек не отмоемся, понимаешь ты это?
Витик перевел на него взгляд и странно улыбнулся.
—Понимаем, конечно… Обещаю вам, я буду послушным инструментом… в умелых руках!
—В каких ещё умелых руках, что ты несешь?
—Простите, Владимир Николевич, — отец Лины поморщился, так старательно Витик выговаривал его имя-отчество. — Мне так показалось… Вы так уверенно говорите, что мне показалось…
—Тебе только показалось. И хватит об этом. Да, и можешь называть меня просто Николаич. А то с твоим Вла-ди-мир Ни-ко-ла-е-вич… свихнуться можно.
Через сорок минут Виктор уже был посвящен в подробности плана. Он был несложен. Вкратце его суть сводилась к следующему: Витик должен был купить гараж с подвалом, разумеется, не афишируя себя и не оформляя всю сделку юридически, в каком-нибудь глухом неохраняемом кооперативе. Это было несложно сделать, если найти каких-нибудь опустившихся пьяниц, которые за лишнюю тысячу продадут мать родную. Затем шло похищение Олега. Это была отдельная статья в Уголовном Кодексе, но иного выхода не было. Без этого вся затея провалилась бы. Владимир Николаевич знал, что каждый день, аккуратно в восемь вечера, Олег посещает сауну и солярий в одном из спальных районов города. Там он находится один, без друзей, и никто ему не звонит, потому как все знают — звонить ему в такие моменты бесполезно. В сауне Олег отдыхал душой и не отвечал на звонки. Лучшего момента для похищения не придумать. Итак, когда он, расслабленный и умиротворенный, выйдет из сауны, к нему подойдет Витик и поведает, что знает, какие отношения связывали их с Линой и что может указать её месторасположение в данный момент. Что никогда бы так низко не поступил. НО! В этом-то НО и заключался весь фокус. Витику очень неприятно сообщать Олегу такое, но в нем говорит обиженная мужская гордость! Столько времени он добивался сердца Лины, столько сделал для неё, а она… она просто отправила на тот предмет, на который он лелеял надежды отправить её! Но это ещё полбеды. Когда он убедился, ради кого она это сделала, то понял, что не может молчать и замалчивать такую чудовищную ложь! Каждый день, когда Олег в солярии, Лина предается блуду на съемной квартире … с другом Олега Алексеем! Поэтому Виктор не придумал ничего лучшего, как отомстить ей именно таким образом! В доказательство этого он предлагает сейчас же отправиться на ту квартиру и увидеть все своими глазами.
Разумеется, Олег ухватится за такую возможность! Останется лишь уговорить его отправиться в путь на машине Витика — и дело в шляпе! У Витика — фургон. И в фургоне будет находиться отец Ангелины. Проезжая мимо гаражного кооператива, Витик свернет в него под предлогом забрать канистру с бензином и там: Николаич — шокер — подвал — вечность. История закончится.
План был одобрен.
Олег поднял сумку и направился к выходу. Проходя мимо ресепшена, он послал воздушный поцелуй симпатичной девушке-менеджеру и прошествовал на выход, успев, однако, заметить, как на лице у той появилась улыбка. Он считался одним из самых симпатично-перспективных клиентов спорт-клуба; неудивительно, что, хотя девушка только заняла эту должность, красавец на белоснежном «мерсе» уже привлек её внимание. Все знали, что постоянной любви у него нет, что денег у него куры не клюют, и всё это вкупе со смазливым личиком делало его одной из самых желанных целей. И Олег охотно этим пользовался: добрая половина посетительниц уезжала с ним из клуба, порой оставляя свои машины на клубной стоянке. После он привозил их утром. Они дружески прощались, и друзья разъезжались в разные стороны. Однажды это привело к неприятному эпизоду, когда Олег привез свою «подругу», а около брошенной ею машины стояла полиция и муж. Как выяснилось, муж заявил о пропаже жены и угоне автомобиля, когда его благоверная не приехала ночевать домой. Собственно говоря, и мужа-то не должно было быть дома, он вроде как уехал в горы кататься на лыжах, но что-то там не срослось, и он с полдороги вернулся. Скандал замяли, хотя это было и нелегко: муж оказался известный телеведущий, и такая репутация ему была отнюдь ни к чему. Ветреной жене пришлось срочно сменить клуб, она выбрала новый, только что открывшийся, самый дорогой. Но злой рок преследовал её: через пару месяцев зал закрыли после проверки пожарной инспекции. После этого Олег потерял её из виду и тут же благополучно забыл о её существовании. Короче, легенды о нем вперемешку с достоверными фактами рисовали очень заманчивые картины молоденьким и не очень девушкам.
Нажатие кнопки и задняя дверь автомобиля начала закрываться. Челентано уже протянул руку, чтобы открыть водительскую, как вдруг к нему обратились:
— Олег Юрьевич, можно вас на минутку? — Олег обернулся и увидел молодого парня, прилично одетого и с золотым браслетом на худой руке.
— Мы знакомы?
Парень горько усмехнулся.
— Нет, лично не знакомы. Но есть общие знакомые. Точнее — знакомая…
Дрожь пробежала по телу Олега. Он шестым чувством почуял, что речь пойдет об Ангелине, о девушке, которую он больше года не может забыть и с которой ни разу, после тех событий, не смог перекинуться словом. Её отец оградил её ото всех контактов с ним, и это доставляло Олегу ужасные страдания, настолько сильные, насколько сильными они могли быть у избалованного судьбой и деньгами молодого человека.
— Какая знакомая? Что ты придумал? Кто ты такой вообще?
— Не нервничайте, сейчас я вам все расскажу по порядку. Для начала давайте условимся, что имя мое я пока вам не скажу. Поверьте, для этого есть основания, хотя они и важны лишь для меня. Но я уверен, что сведения, которые я предоставлю вам, компенсируют мою скрытность. Договорились?
— Какие ещё сведения? Торгаш информацией? Ты не того выбрал, от меня ты не получишь ни копейки. Ещё вопросы?
— Боже вас упаси, Олег Юрьевич! За кого вы меня принимаете? — собеседник немного замялся. — Меня, как бы это сказать, немного …унизили, что ли. И я хочу отомстить тем, что расскажу вам то, о чем вы знать не должны. Но должен попросить у вас обещание не выдавать меня!
— Хватит тянуть кота за хвост, что за привычка дурная? — Олег оглядел парня с ног до головы. — Ну, давай уж, рассказывай. И так уже полчаса тут стоим, резину тянем. Что там у тебя?
— Дело в том…вы только не нервничайте… когда вы расстались с Ангелиной, — тут Витик украдкой бросил взгляд на лицо Олега, надеясь отследить его реакцию, — мы… как же говорить трудно такие вещи… точнее я… начал за ней ухаживать. Я понимаю, неприятно это слышать, но что было, то было. Вы понимаете, о ком я говорю?
—Дальше, — произнес Олег каменным голосом. Мышцы лица его задергались, и ему стоило огромных усилий сохранять спокойствие: хотелось наотмашь врезать по этому лицу, по этим губам, которые, быть может, целовали Ангелину. Его Ангелину! Но он сдержался.
— Ну вот, — голос Витика задрожал, подсознательно он уже ожидал удара, нутром чуял эту ярость, разливающуюся вокруг. — Я… я ухаживал за ней…
—Понял уже! — вдруг рявкнул Олег. — Может, ты мне ещё все в подробностях расскажешь? Что ты телишься, говори как есть!
— Говорю, говорю, — быстро пролепетал Витик. — Вы не волнуйтесь, ничего не было, мы даже не целовались… в общем она меня …ну как это сейчас говорится…она меня послала. Ну, вы поняли, о чем я, да?
Олег, которого эти переспросы уже начали доставать, кивнул. Ярость медленно отступала, этот слизняк говорит, что ничего не было. Даже если это ложь, все равно он немного успокоился.
— И что ты от меня хочешь? Чтобы я свел вас, что ли?
— Нет, конечно, речь не о том. Вот сейчас я перехожу к самому главному. Недавно я узнал, что у неё есть любовник. Любимый или любовник… все равно, не так ли? И я счел… преступным, вот именно — преступным, по отношению к вам — молчать.
— Как интересно, — глаза Олега вперились в зрачки Витика. — Я так понимаю, что имею честь знать этого счастливчика, да?
— Вы поразительно догадливы, Олег Юрьевич. Знаете. И именно сейчас они развлекаются в одном из частных домов в пригороде. Если поедем сейчас же, застанем много интересного!
— Какая же ты тварь бесхребетная! — Олег обеими руками схватил собеседника за ворот куртки и прижал к машине. — Ты что мне предлагаешь, козел!?
— Тихо, тихо, тихо, Олег Юрич… тихо, — прохрипел Витик. — Это же ещё не всё!
— Не все?
— Не все, в том то и дело! Если вы меня отпустите, я доскажу…
Челентано помедлил секунду и разжал руки.
— Давай, быстро!
— Я никогда бы не предложил вам ничего подобного… но дело в том, знаете ли, что… — Витик замялся, эта заминка ему особенно хорошо удалась, — дело в том, что тот, с кем она сейчас, хм…развлекается… ваш друг. Алексей.
На несколько мгновений настала тишина, а потом послышался звук удара. Витик медленно сполз вниз, зажимая руками лицо. Сквозь пальцы алой лентой ползла кровь. Следом за ударом послышался второй, от которого Витик сложился пополам: удар ступней пришелся точно в солнечное сплетение.
— За что вы бьете меня? Я же вам не вру, — задыхаясь, прохрипел Витик. — Хотите, позвоните ему. Когда он с ней, он всегда телефон отключает. Позвоните!
Олег рывком выдернул из кармана новую модель Нокии и набрал номер Алексея. Неприятный женский голос сообщил ему, что абонент вне зоны действия сети. Некоторое время Олег тупо смотрел на красочную заставку телефона, а затем, размахнувшись, хватил его об дерево. Не успели ещё куски корпуса разлететься по сторонам, как он рывком поднял хныкающего Витика на ноги и прошипел: — Поехали!
Витик буквально повис у него на руках: — На моей! Прошу — поехали на моей! Ваш «мерс» они знают, из окна увидят — ни за что не откроют! А мою развалюху даже не заметят!
— Поехали на твоей, — взревел Олег. — Где она?
— Идем, идем, сюда, вот сюда, — мелким бесом рассыпался Витик, забегая за угол и открывая переднюю дверь грузового фургона. — Вот сюда прошу… И дверью порезче, плохо закрывается.
Олег грохнул дверью так, что сидевший в грузовом отделении Владимир Николаевич чуть не оглох. Но сейчас он думал не о том. — Сел! — стучало его сердце. — Сел!
Автомобиль набрал скорость и понесся по вечерним улицам, петляя из поворота в поворот, как бильярдный шар на столе. Олег молчал, глаза его сверкали. Он думал о том, что сейчас увидит, — и не мог себе этого представить. Эта картинка никак не складывалась в его мозгу, но, ослепленный яростью, он утратил способность логически мыслить. Он даже не обратил внимания на тот факт, что они переехали железнодорожный переезд, семафор которого в тот момент мигал предупредительным светом. Как будто по мановению руки, шлагбаум за ними опустился, оставив за собой несколько машин, и автомобиль помчался дальше. Да даже если бы и обратил, Витик сказал бы, что везет его в Басово-Прудное, коттеджный поселок, который находился в конце этой дороги. Через несколько минут они уже свернули на второстепенную дорогу, именуемой в народе «пьяной», и поехали вдоль гаражных кооперативов. Автомобиль повернул ещё несколько раз, заехав уже в самый дальний край кооператива, в котором большая часть гаражей пустовала по многу лет и, наконец, остановился. Олег недоуменно огляделся.
— Ты куда меня привез?
— Я… на секунду мне в гараж надо…взять кое-что надо, — залебезил Витик, у которого от волнения тряслись руки и ноги. Они отчетливо отбивали дробь по полу машины и Олег уставился на них.
—Что с тобой, ты чего трясешься?
Нервы Витика сдали. Позабыв все инструкции, он полез в карман куртки и, схватив мертвой хваткой шокер, нечаянно нажал на кнопку. По его телу прошел разряд, он взвизгнул и откинулся на спинку кресла. Рука и шокер выпали из кармана. Он попытался было вновь схватить оружие и ткнуть им в Олега, но пальцы не слушались. Шокер вновь выпал и упал под сиденье. Озверевший Челентано левой рукой, наотмашь, рубанул по лицу водителя, затем, не останавливаясь, снова и снова. Витик закричал и завизжал, как заяц, он закрывался руками, но удары все сыпались и сыпались. Внезапно раздался жуткий треск, и все прекратилось. Это Владимир Николаевич, распахнув пассажирскую дверь, разряд за разрядом, жалил своего врага. Он нажимал кнопку раз за разом с удовольствием, ранее ему неизвестным, но вдруг, в какой-то момент, силы разом оставили его и все закончилось. Олег обмякшим мешком сидел на сиденье, глаза были пусты, лицо побледнело. Отец Лины обессилено отошел от двери и уселся прямо на землю. Его ноги тоже тряслись. «А ведь это только начало», — мелькнуло у него в голове.
Так прошло несколько минут. Олег все ещё был без сознания, Витик сплевывал кровь и чувствовал закипавшую в нем ярость. Теперь, когда его враг был без чувств, мужество вновь вернулось к нему. Он подошел к двери и рывком выдернул Олега из неё. Тело вывалилось на гравий, и тогда Витик с наслаждением принялся избивать его ногами. Стараясь бить по лицу, он, будучи в мягких туфлях, вывихнул себе большой палец, и это окончательно взбесило его. Он с блаженством принялся топтать голову Олега, но тут же отлетел, сбитый с ног.
—Ты что, Николаич?! Ему же уже все равно подыхать, суке этой!
—Раньше времени убьешь, не надо. Я хочу ещё с ним поговорить, — этой фразой Владимир Николаевич хотел сбить Витика с толку. На самом деле его уже тошнило: и от впечатлений этого вечера и от Витика… Он остановил избиение, не в силах выдержать подобного зрелища.
—Ааа, ну это да, — ощерился Витик. — Сейчас мы с ним поговорим.
Отец Лины заставил своего напарника открыть гараж, опасаясь оставлять его с Олегом. Тот распахнул калитку, в нос ударило сыростью, и кучи комаров вылетели наружу. Яма была открыта. Вдвоем они затащили Олега внутрь, и Владимир Николаевич отвернулся буквально на секунду, чтобы закрыть дверь. Этого хватило, чтобы Витик толчком ноги спихнул Олега вниз. Он рухнул плашмя с двухметровой высоты, нелепо перекувыркнувшись через металлическую лестницу.
— Да что ж ты делаешь, он себе шею свернул наверняка! Что с тобой, совсем озверел? — Николаич повернул выключатель, и гараж озарил тусклый свет тридцатишестивольтовой лампочки.
Витик перевел на него взгляд и задумчиво сказал: — А я чувствую, что имею на это право. Мы же с вами сейчас для него, — он ткнул пальцем вниз, — как бог! Кстати, а откуда вы знали, что у Алексея мобильный будет выключен?
Владимир Николаевич был рад хоть на мгновение переменить тему.
— Знал… Здесь тебе не лотерея, действовать надо было наверняка! Выключили ему телефон. Заблокировали.
— Кто же это такой добрый оказался?
— А ты знал, что до этого ублюдка, у моей дочери был ещё один…ухажер?
— Ну, можно было догадаться, конечно…
— Не нукай… Так вот, у неё был ухажер. А у него была сестра. На тот момент несовершеннолетняя. А ты знаешь, как Ангелина познакомилась вот с ним? — и Владимир Николаевич, совсем как недавно Витик, ткнул пальцем в подвал.
— Это знаю… Его за что-то били, а она проходила рядом.
— Совершенно и верно. Не догадываешься, за что его могли бить?
Витик смотрел на Николаича, раскрыв рот: — За что?
— Он и изнасиловал его сестру! До милиции не дошло, все равно бы эта мразь откупилась… поэтому разобрались так.
— А вы откуда знаете?
— Я? Я…, — и Владимир Николаевич перевел взгляд вниз. — Я участвовал в этом.
— В избиении? А телефон?
— А телефон она и отключила, она сейчас в сотовой компании работает. Я её попросил и дал номер.
— Так по ней же нас вычислят? — Витик с ужасом взглянул на Владимира Николаевича.
— Не вычислят. Сейчас телефон уже должен работать, а его блокировку на два часа спишут на какие-нибудь… магнитные бури.
— А вы-то откуда знаете его номер?
— А вот это уже мои дела. Много будешь знать, состаришься скоро, ясно?
Воцарилась тишина. Потом снизу послышались стоны.
— Оклемался, паскуда, — Витик взглянул на Николаича. — Лезем?
— Нет, мать твою… здесь остаемся! — бранью Владимир Николаевич пытался заглушить чувство тошноты, смешанное с животным страхом. Да, он бывал во многих переделках, но ещё никогда ему не приходилось убивать, и он чувствовал себя во всех смыслах отвратительно. Всё вдруг показалось ему мелочным, не заслуживающим никакого внимания, пустым и бесцветным. Он попытался было подумать о море, о теплых волнах, в которых через несколько дней он смоет всю эту грязь, но усилившиеся стоны из подвала перебили всю картинку.
— Оружие там, внизу?
— Да, в углу стоят. Прямо за дверью.
— Позаботился…молодец…
— А как же? — искренне удивился Витик. — Мы же договаривались! Оба ствола мои, об обоих никто ничего не знает. Вам дробовик, мне — ТОЗ. Всё как положено!
«Как положено! Вот я и дожил, — подумал Владимир Николаевич. Залезть в подвал, взять ружье и проделать в человеке дырку — у меня это уже положено! Такая невинная обязанность! Боже мой, как же я докатился до такого…»
— Николаич, полезли скорее… что-то он расшевелился там! — с этими словами Витик исчез в подполе и сразу вслед за этим последовали звуки нескольких ударов. Послышались звуки рвоты и приглушенное ругательство Витика. — Николаич… он облевался! Кровью облевался!
— Привяжи его там к стулу, я сейчас, — Владимир Николаевич распахнул дверь гаража и вышел на свежий воздух. В небе уже показались звезды. Как быстро, подумалось ему. Он вдыхал свежий вечерний воздух, одновременно шаря по карманам в поисках чего-то. Наконец в руках его показалась таблетка. Он проглотил её и стал ждать. Что ни говори, а Владимир Николаевич был тертый калач, навидавшийся в жизни многого, поэтому он предвидел такую ситуацию. «Клауфин» — сильнейшее успокоительное, должно было лишить его на время жалости и сентиментальности, оставив только решительность и способность к нажатию на курок. И жесткому разговору.
Он стоял, закинув голову вверх, глядя на звезды, пока не почувствовал, как на смену тошноте и тревоге пришло спокойствие и умиротворенность. Теперь, как ему казалось, он с легкостью мог говорить хоть с самим дьяволом в аду. Владимир Николаевич улыбнулся и вернулся в гараж. В подвальным проеме он увидел качающийся свет фонаря и длинную изуродованную тень Витика.
— Ну что там, все нормально? — крикнул он в проем.
— Да, сидит, как миленький… Он даже пытается прийти в себя. Спускайся, Николаич! — Витик осматривал оружие. — Перчатки не забудь!
Ох ты ж черт! Про них-то он чуть было не забыл. Вытащив из кармана новые х/б перчатки, Владимир Николаевич натянул их и стал спускаться по узкой металлической лестнице. Внизу он почувствовал, что вступил во что-то жидкое.
— В рвоту его не влезь, — запоздал Витик с предупреждением.
— Влез уже… раньше говорить надо, если помочь хочешь! Ну, что он тут? — уже спокойно и по деловому спросил Владимир Николаевич, войдя в основной отсек подвала, в котором под водонепроницаемым фонарем сидел привязанный к стулу Олег.
— Пули ждет - не дождется, — заулыбался Витик.
— Дождется. Он в сознании?
После этих слов Витик взял пластиковую бутыль, полную воды, и начал лить на голову Олега. Затем, потянув за волосы, Витик задрал ему голову вверх и продолжил выливать воду на лицо. Олег закашлялся, вода полилась у него из носа, и он стал приходить в себя. Некоторое время он тупо осматривался, привыкая к полумраку, затем взгляд его сфокусировался на Владимире Николаевиче.
— Вы кто такие? Что вам нужно? Что я здесь делаю? — произнося это, Олег кривился: запекшаяся кровь рвала губы.
— Слушай сюда, гандон штопаный, — Владимир Николаевич подошел к Олегу. — Врать не буду, живым ты отсюда не выйдешь, посему я тебе сейчас все объясню, и ты умрешь. Если есть последнее желание в пределах разумного -  выполню.
— Слышьте вы! Резво развязали меня и отвезли к моей тачке! И готовьтесь — я засужу вас по полной! За похищение пойдете, трусы позорные! — Олег совершенно не воспринял всё это всерьез. — У меня отец адвокат, за все ответите: и за побои и за всё!
— Адвокат тебе больше не понадобится. Смотри сюда! — с этими словами Витик с силой впечатал окурок в тыльную сторону кисти Олега. Запахло жареным мясом, и Олег закричал.
— Теперь ты уяснил своё положение? — с этими словами Владимир Николаевич сел за небольшой столик напротив и положил на него дробовик. — Тебе предстоит редкое зрелище. Прям театральное представление тебе напоследок будет, тварь ты эдакая! — Владимир Николаевич почувствовал прилив ярости при виде своего врага.
Витик, как они и договаривались, отошел в угол, чтобы не мешать. Олег, вытаращив глаза от боли, молчал. Ничто не мешало Владимиру Николаевичу вести монолог.
— Вот ты знаешь, что это такое? — спросил Владимир Николаевич у Олега. — Это, друг мой, называется гильза. Это смерть твоя. Одна из её составляющих. Это как игра в виселицу…знаешь? Гильза — это изнасилование несовершеннолетней девочки. Помнишь? Помнишь…! Ну, вспоминай!
Олег открыл рот и попытался что-то сказать, но язык не слушался его.
— Ну вот что ты размычался, как корова? Девочку Настю вспомнил? Ай да молодец! Вот тебе за это гильза! А это что такое? — с этими словами Владимир Николаевич достал небольшую металлическую коробочку.
— П-подождите… мы же можем договориться! У меня много денег, я заплачу, — в сознание Олега начала проникать мысль о том, что этот человек не шутит. Ему стало страшно.
— Совершенно верно, ты заплачешь. Заплачешь. Ещё как! — Владимир Николаевич открыл коробочку. — А это называется порох! Он придаст… что он придаст? Правильно, ускорение дроби он придаст, чтобы она разворотила всю твою поганую грудную клетку. Вот этот порох мы насыпаем в эту гильзу. Вот так. А что у нас порох? Совершенно верно, порох — это Ангелина. Девочка, которую ты отнял у нас с матерью, чью мораль ты растоптал колесами своей красивой машины и деньгами своих родителей! Девочка, которая благодаря тебе вонзила нож в своего отца. Кстати, ты, может, не помнишь, кто я. Я — отец Ангелины…друг мой!
Олег не мигая глядел на Владимира Николаевича, губы его затряслись.
— Так, а вот что у нас дальше? А дальше у нас дробь, собственной персоной! Смотри, какие симпатичные маленькие шарики… Скоро ты почувствуешь их холод у себя внутри, они немного охладят твое страстное любвеобильное сердце, — произнося это, Владимир Николаевич всыпал дробь в гильзу, на уже утрамбованный порох. — Дробь — это мама Лины, та, чье сердце не выдержало постоянных мучений, та, кого я больше никогда не увижу. Благодаря тебе, между прочим.
Дрожь охватила Олега целиком, зубы его стучали, из уголка глаза выкатилась слеза.
— Прошу вас, — больше он ничего не смог выговорить, спазм сжал его горло.
— Продолжим наши игры, молодой человек! Вот этот кружок называется пыжом. Так, ерунда, чтобы дробь не выкатилась, но без него никак. Этот пыж тебе дарю лично я. Не забыл, небось, как вдвоем с дружком рвали меня? Ну, ничего, вспомнишь ещё, скоро у тебя времени будет много.
Олега вновь начало тошнить, но рваться было нечем. Он сидел, изгибаясь от рвотных позывов, желчь сочилась у него изо рта. Отвратительное зрелище, мелькнуло в голове Владимира Николаевича.
— Так, так. Ты мне тут грязь не разводи! Здесь её и так будет предостаточно. За гараж заплачено на семь лет вперед, и когда твое тело обнаружат… домысли сам, какой тут будет свинарник. Сначала твое стройное подтянутое тело превратиться в зловонную жижу, в которой будут резвиться черви. А затем останутся лишь кости, из которых высыплется дробь и раскатится по бетонному полу. Прекрасный конец для такой твари, как ты!
Олег зарыдал. Слезы скатывались по его лицу, посиневшему от ушибов, он отчаянно пытался высвободиться, но лишь стирал в кровь запястья. В какой-то момент он особенно отчаянно дернулся и свалился на пол. Владимиру Николаевичу стало жаль его. И тут же, как будто поджидая этого момента, тревога и отвращение к убийству вернулись. Силы «Клауфина» не хватило. Вновь в живот забрался отвратительный холод, и руки Николаича затряслись.
— Витик, подними этот мешок дерьма обратно, — дрогнувшим голосом произнес отец Ангелины. — Пора с ним заканчивать.
Витик стрелой рванулся к Олегу и рывком поставил его со стулом обратно.
— А это тебе за меня, — прошипел он и с размаху боковой частью кулака ударил того по лицу. Олег со стулом отлетел к стене, и лишь из-за этого стул не завалился. Нос вдавился внутрь черепа, Олег закричал и стал задыхаться. Кровь пузырями выходила у него изо рта и того места, где раньше был нос.
Это зрелище совершенно подкосило Владимира Николаевича. Стремясь со всем этим поскорее покончить, он вскочил, схватил лежащий на столе дробовик и, вставив подготовленный патрон, перезарядил. В голове его зашумело, очертания предметов стали расплываться.
—Не тронь его! Отойди, я сейчас выстрелю, — крикнул он Витику и навел дробовик на Олега. — Всё, мразь! Всё! — закричал он страшным голосом. Нет, совсем не так он представлял себе это, совсем не так. Господи, да что он вообще делает?! Перед ним сидит привязанный человек с кровавым месивом вместо лица, и он, Владимир Николаевич, должен выстрелить в него! Силы оставили отца Ангелины, он, как во сне, развернулся и, выйдя из отсека, стал подниматься наверх. Там он открыл дверь гаража и, выйдя на свежий воздух, под звезды, бессознательно пошел вперед, держа в руках ружье. Пройдя шагов двадцать, он услышал приглушенный выстрел. Владимир Николаевич замер, развернулся и пошел обратно. Ему уже казалось, что со всех сторон его окружают Олеги с дырой на лице вместо носа, а с ними и Витик, который только что стрелял. И который наверняка захочет избавиться от лишнего свидетеля, от него — Владимира Николаевича!
Поставив ружье наизготовку, подбирался он к гаражу. В этот самый момент справа под чьими-то ногами зашуршала трава. Не раздумывая, Владимир Николаевич повернулся в сторону шороха и выстрелил. Вместе с грохотом выстрела он услышал слабый вздох и кто-то прошептал: — Папа…это же я!
Он стоял окаменевший, когда со всех сторон вспыхнул свет и грубые руки повалили его на землю, сковывая кисти наручниками… слышались громкие приказы. Он услышал грубую брань, звуки выстрелов и весь мир погрузился в темноту.

Павел Ильич сидел, обхватив голову руками и немигающим взглядом смотрел вперед. Голос Лидии Ивановны затих и лишь жужжание мухи нарушало тишину.
— Неужели это было именно так? — спросил он наконец. — Несчастный человек…!
Лидия Ивановна откинулась на спинке кресла и потянулась, чисто по-женски прижимая руки к груди. — Да, так и было.
— Но откуда? Откуда там взялась Ангелина, его дочь?
— На этот счет много версий, точно никто не знает. Но самая достоверная, видимо, вот эта. Лина не улетела в Грецию, её самолет улетал как раз в то время, когда Олега подвозили к гаражу. По всей видимости, тут имела место просто роковая случайность! Скорее всего, девушка их заметила в дороге, по пути в аэропорт. Увидев Олега вместе с Витиком, она настолько поразилась этому факту, что вместо аэропорта поехала за ними. Но за городом отстала от них на переезде, шлагбаум закрылся прямо перед ней. И пока она искала этот микроавтобус, объезжая весь поселок и все гаражи, в том самом гараже все и происходило. Ну а уж потом, найдя автомобиль и увидев около него кровь, она вызвала полицию. Она была рядом и ждала, но, когда увидела своего отца — не выдержала и бросилась к нему. Тут-то и прозвучал роковой выстрел.
— А этот Витик? Что с ним сделали?
— Его убили при задержании, разве я не сказала? Когда полиция ворвалась в гараж, снизу, из подвала, раздались выстрелы. Один полицейский был ранен, поэтому было принято решение открыть огонь на поражение. Из всей этой истории в живых остался один лишь Владимир Николаевич.
— Да и тот скоро…, — Павел Ильич вздохнул. — Недолго ему осталось, откровенно говоря.
За окном темнело. Врач вытирал об мокрую губку пальцы, измазанные канцелярским клеем, и размышлял о случайностях в жизни человека. О разнице во времени, измеряемой какими-то секундами, которая могла бы предотвратить что то страшное… А может, никаких случайностей нет? Но тогда выходит, что все, о чем он сейчас услышал, должно было произойти. Зачем? Каким высшим силам понадобилось разыгрывать эту ужасную пьесу, задействовав в ней стольких людей и в конце концов, образно выражаясь, выпустив на поклон к публике всего лишь одного, самого несчастного? Павел Ильич вдруг захотел взглянуть ему в глаза, увидеть в них всё то безумие, которым наградило его провидение. Он знал, что пациент № 154, Владимир Николаевич, проживет ещё совсем немного, с каждым днем жизнь его угасала, и руководство уже начало подготовку к неизбежному: на больничном кладбище оформлялось место под могилу, подготавливались бумаги; местный плотник начал стругать доски. Времени оставалось мало.
Павел Ильич вышел из кабинета, оставив Лидию Ивановну заканчивать с делами, и направился прямиком к больничному корпусу. Прошел через охрану, махнув пропуском, и через несколько мгновений оказался у входа в палату. Здесь охрана изучила его пропуск уже более внимательно, и здоровый бугай нажал кнопку электрического замка. Раздался резкий звук и металлическая калитка открылась. Павел Ильич вошёл в палату так называемых «тихих» пациентов. Вокруг стояли металлические кровати, на всех лежали люди. Стояла тишина. Доктор пробирался туда, в конец палаты, где на кресле недвижимо сидел Владимир Николаевич, человек, своими руками погубивший свою дочь. Взгляд его был обращен на стену, но что он видел вместо неё? Доктор подошел к нему и встал прямо напротив. Никакой реакции. Тогда врач подошел ближе и заглянул ему прямо в глаза. Лаза были мутные, подернутые пленкой, и Павел Ильич понял, что опоздал. Он развернулся и медленно пошел к выходу. Проходя мимо охраны, он произнес: — Сообщите главному: сто пятьдесят четвертый скончался.
Несколько часов спустя, когда начало всходить солнце, порыв ветра стряхнул росу с листьев березы на могилу Екатерины Ивановны. Начинался новый день…